Страница:
— Вздорная кошка. Коккигодиносы по сути — камстайри. Такова их природа.
— Ладно, я это запомню. Кошка священника…
— Погоди, снова поворот, — перебил ее Роджер.
Она сбросила скорость и осторожно съехала с узкого шоссе на еще более узкую горную дорогу, у поворота на которую стоял маленький красно-белый знак — стрела с надписью «Кельтский фестиваль».
— Как любезно было с твоей стороны согласиться везти меня сюда, — сказал Роджер. — Я и не представлял, как это далеко, иначе не стал бы просить.
Она весело посмотрела на него.
— Это не очень далеко.
— Полторы сотни миль!
Она улыбнулась, но довольно сухо.
— Мой отец всегда говорил, что в этом и состоит разница между американцами и англичанами. Англичанин думает, что сто миль — это ужасно далекий путь; американец думает, что сто лет — это ужасно долго.
Роджер засмеялся, явно удивленный.
— Очень верно! Так ты, значит, теперь американка?
— Наверное, — но ее улыбка при этих словах увяла.
На этом разговор иссяк; они какое-то время ехали в полном молчании, и лишь посвистывание ветра да шорох шин нарушали тишину.
Вокруг сиял прекрасный летний день, духота и пыль Бостона остались далеко внизу, а они ползли по извивающейся, как змея, дороге все выше и выше, к чистоте и прозрачности воздуха горной вершины.
— Кошка священника — далекая кошка, — произнес наконец Роджер мягким тоном. — Я сказал что-то не то?
Голубые глаза Брианны сверкнули, на мгновение метнувшись в его сторону, девушка чуть заметно улыбнулась.
— Кошка священника — дремлющая кошка. Нет, ты тут ни при чем. — Ее губы сжались, пока она разъезжалась со встречным автомобилем, потом снова расслабились. — Нет, неправда… дело именно в тебе, но ты в этом не виноват.
Роджер повернулся на своем сиденье боком и всмотрелся в лицо Брианны.
— Кошка священника — загадочная кошка! — заявил он.
— Кошка священника — запутавшаяся кошка… извини, мне бы не следовало этого говорить.
Роджер был достаточно умен, чтобы не настаивать на ответе. Вместо этого он наклонился и достал из-под сиденья термос, полный горячего чая с лимоном.
— Хочешь немножко? — Он протянул ей чашку, но она изобразила на лице саму скромность и покачала головой.
— Нет, спасибо. Ненавижу чай.
— Ну, тогда ты определенно не англичанка, — сказал он, и сразу пожалел о своих словах; руки Брианны тут же нервно стиснули рулевое колесо. Однако она не произнесла ни звука, и он выпил свой чай в тишине, наблюдая за девушкой.
Конечно, она совсем не была похожа на англичанку, несмотря на происхождение и цвет лица и волос. Он не мог бы объяснить, в чем тут дело, но, конечно, ее манера одеваться была тут ни при чем. Да, она выглядела именно американкой… но почему? Из-за внутренней энергии? Напряженности? Роста? Нет, в ней было что-то еще. В Брианне Рэндэлл определенно было что-то еще.
Машин на дороге заметно прибавилось, и все они понемногу замедляли ход, приближаясь к въезду на территорию, где должен был состояться фестиваль.
— Послушай, — внезапно сказала Брианна. Она не повернулась к Роджеру, а упорно смотрела сквозь ветровое стекло на номерной знак стоявшего впереди автомобиля, приехавшего из Нью-Джерси. — Я должна объяснить.
— Не мне.
Ее каштановая бровь раздраженно дернулась.
— Кому же еще? — Она крепко сжала губы и вздохнула. — Ладно, хорошо, самой себе тоже. Но я должна.
Роджер вдруг ощутил горьковатый вкус лимона, положенного в чай, — где-то в самой глубине горла. Неужели она хотела сказать ему, что его приезд сюда был ошибкой? Он и сам так думал, все то время, пока летел через Атлантику, вертясь и ерзая в неудобном кресле самолета. Потом его оглушила суета аэропорта, и сомнения ненадолго ушли.
Но они, впрочем, не возвращались в течение всей прошедшей недели; он видел ее каждый день, хотя бы недолго, — и даже ухитрился сходить с ней на бейсбольный матч в Фенвейпарке, в четверг днем. Ему самому игра показалась из рук вон плохой, но азарт Брианны доставил ему истинное наслаждение. Он вдруг заметил, что подсчитывает часы, оставшиеся до отъезда, и ждет только одного — вот этого самого фестиваля, когда они могли бы провести вместе целый день.
Однако это ведь совсем не означало, что и она хочет того же самого. Он окинул быстрым взглядом ряды автомобилей; ворота были уже видны, но до них оставалась еще добрая четверть мили. У него около трех минут, чтобы убедить ее.
— В Шотландии, — говорила она тем временем, — когда… это… это случилось с моей матерью… Ты был на высоте, Роджер, ты был просто великолепен. — Брианна не смотрела на него, но он отлично видел, как повлажнели ее глаза, прикрытые густыми каштановыми ресницами.
— Невелика заслуга, — пробормотал он. Ему пришлось сжать пальцы в кулаки, потому что они просто сами тянулись к девушке, желая коснуться ее. — Мне было интересно.
Брианна коротко засмеялась.
— Да уж, что угодно поставлю, тебе действительно было интересно. — Она притормозила, потом повернулась и посмотрела прямо на него. Даже будучи широко открытыми, ее глаза оставались чуть раскосыми, как у кошки. — Ты возвращался к тому каменному кругу? В Крэйг-на-Дун?
— Нет, — резко ответил Роджер. Потом откашлялся и добавил, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно: — Я даже в Инвернессе бывал нечасто; в колледже как раз шли экзамены.
— Похоже, кошка священника — трусливая кошка? — спросила она, однако слегка улыбнулась, произнося эти слова.
— Кошка священника до смерти боится этого места, — честно признался Роджер. — Она бы к нему и близко не подошла, будь оно даже по колено засыпано сардинами.
Брианна от души расхохоталась, и напряжение между ними заметно ослабло.
— Я тоже боюсь, — сказала девушка и глубоко вздохнула. — Но я помню. Все, через что тебе пришлось, чтобы помочь… и потом, когда это… когда она… когда мама прошла через… — Она с силой прикусила нижнюю губу и нажала на тормоз куда сильнее, чем это было необходимо.
— Теперь ты понимаешь? — тихо и немного жалобно спросила она. — Я не могу пробыть рядом с тобой и получаса, чтобы все это не вернулось. Я ни с кем не говорила о своих родителях уже больше полугода, но стоило нам с тобой начать играть в эту глупую игру, и они оба моментально всплыли в моей памяти. И так — всю неделю!
Она закинула за плечо упавшие вперед огненно-каштановые волосы. Когда Брианна бывала взволнована или огорчена, на ее щеках расцветал чудесный румянец, и сейчас тоже ее высокие скулы окрасились нежным розовым цветом.
— Я так и подумал, что тут нечто в этом роде… когда ты не ответила на мое письмо.
— Да не только в этом дело, — Брианна встряхнула головой и снова прикусила нижнюю губу, как будто мгновенно пожалела о вырвавшихся у нее словах, — но было уже слишком поздно. Яркая краска залила ее лицо и шею, вплоть до треугольного выреза белой футболки, — краска цвета ее любимого кетчупа, которым Брианна всегда поливала жареную картошку.
Роджер наклонился к ней и осторожно провел пальцами по лбу девушки.
— Я черт знает как влюбилась в тебя, — выпалила Брианна, изо всех сил стараясь смотреть прямо вперед, в переднее стекло машины. — Но я понятия не имела, почему ты так заботишься обо мне, — из-за того, что мама тебя об этом попросила, или…
— Или, — перебил ее Роджер и улыбнулся, когда она бросила на него осторожный косой взгляд. — Определенно и несомненно «или».
— Ох… — Она слегка расслабилась, ее пальцы, до боли сжимавшие руль, легли чуть более свободно. — Хорошо. Ладно, хорошо.
Роджер хотел было взять ее за руку, но побоялся, что девушка может потерять управление и с кем-нибудь столкнуться. Вместо этого он положил руку на спинку ее сиденья, позволив своим пальцам осторожно погладить плечо Брианны.
— Ну, в любом случае… Я не думала… я думала… ну, для меня это было… или броситься в твои объятия, забыв обо всем, или послать тебя ко всем чертям раз и навсегда. Я просто не знала, как вывернуться из всего этого и не выглядеть полной идиоткой… а когда пришло твое письмо, все стало еще хуже… ну, ты и сам видишь, я действительно полная идиотка.
Роджер одним движением расстегнул пряжку своего страховочного ремня.
— Ты не врежешься в кого-нибудь, если я тебя поцелую?
— Нет.
— Отлично.
Он придвинулся к Брианне, легко сжал пальцами ее подбородок и поцеловал, коротко и очень нежно. Машина медленно вывалилась с пыльной дороги на широкую стоянку.
Теперь уже Брианна дышала не так тяжело, и краска, заливавшая ее кожу, немного побледнела. Она аккуратно поставила машину на свободное место, заглушила мотор и мгновение-другое сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Потом отстегнула ремень и повернулась к Роджеру.
И лишь несколько минут спустя, когда они наконец вышли из машины, Роджер вдруг сообразил, что Брианна не однажды упоминала о своих родителях, но, похоже, главное тут заключалось в том, что она весьма тщательно избегала упоминания об одном из родителей.
Великолепно, просто великолепно, подумал он, восхищенно глядя на бедра девушки, открывавшей багажник. Она изо всех сил старается не думать о Джейми Фрезере, так какого черта ты ее заставляешь это делать?! Он посмотрел на ворота, над которыми полоскались в волнах теплого летнего воздуха флаги Соединенных Штатов и Шотландии. С горного склона за воротами доносился печальный, протяжный звук волынки.
Глава 4
— Ладно, я это запомню. Кошка священника…
— Погоди, снова поворот, — перебил ее Роджер.
Она сбросила скорость и осторожно съехала с узкого шоссе на еще более узкую горную дорогу, у поворота на которую стоял маленький красно-белый знак — стрела с надписью «Кельтский фестиваль».
— Как любезно было с твоей стороны согласиться везти меня сюда, — сказал Роджер. — Я и не представлял, как это далеко, иначе не стал бы просить.
Она весело посмотрела на него.
— Это не очень далеко.
— Полторы сотни миль!
Она улыбнулась, но довольно сухо.
— Мой отец всегда говорил, что в этом и состоит разница между американцами и англичанами. Англичанин думает, что сто миль — это ужасно далекий путь; американец думает, что сто лет — это ужасно долго.
Роджер засмеялся, явно удивленный.
— Очень верно! Так ты, значит, теперь американка?
— Наверное, — но ее улыбка при этих словах увяла.
На этом разговор иссяк; они какое-то время ехали в полном молчании, и лишь посвистывание ветра да шорох шин нарушали тишину.
Вокруг сиял прекрасный летний день, духота и пыль Бостона остались далеко внизу, а они ползли по извивающейся, как змея, дороге все выше и выше, к чистоте и прозрачности воздуха горной вершины.
— Кошка священника — далекая кошка, — произнес наконец Роджер мягким тоном. — Я сказал что-то не то?
Голубые глаза Брианны сверкнули, на мгновение метнувшись в его сторону, девушка чуть заметно улыбнулась.
— Кошка священника — дремлющая кошка. Нет, ты тут ни при чем. — Ее губы сжались, пока она разъезжалась со встречным автомобилем, потом снова расслабились. — Нет, неправда… дело именно в тебе, но ты в этом не виноват.
Роджер повернулся на своем сиденье боком и всмотрелся в лицо Брианны.
— Кошка священника — загадочная кошка! — заявил он.
— Кошка священника — запутавшаяся кошка… извини, мне бы не следовало этого говорить.
Роджер был достаточно умен, чтобы не настаивать на ответе. Вместо этого он наклонился и достал из-под сиденья термос, полный горячего чая с лимоном.
— Хочешь немножко? — Он протянул ей чашку, но она изобразила на лице саму скромность и покачала головой.
— Нет, спасибо. Ненавижу чай.
— Ну, тогда ты определенно не англичанка, — сказал он, и сразу пожалел о своих словах; руки Брианны тут же нервно стиснули рулевое колесо. Однако она не произнесла ни звука, и он выпил свой чай в тишине, наблюдая за девушкой.
Конечно, она совсем не была похожа на англичанку, несмотря на происхождение и цвет лица и волос. Он не мог бы объяснить, в чем тут дело, но, конечно, ее манера одеваться была тут ни при чем. Да, она выглядела именно американкой… но почему? Из-за внутренней энергии? Напряженности? Роста? Нет, в ней было что-то еще. В Брианне Рэндэлл определенно было что-то еще.
Машин на дороге заметно прибавилось, и все они понемногу замедляли ход, приближаясь к въезду на территорию, где должен был состояться фестиваль.
— Послушай, — внезапно сказала Брианна. Она не повернулась к Роджеру, а упорно смотрела сквозь ветровое стекло на номерной знак стоявшего впереди автомобиля, приехавшего из Нью-Джерси. — Я должна объяснить.
— Не мне.
Ее каштановая бровь раздраженно дернулась.
— Кому же еще? — Она крепко сжала губы и вздохнула. — Ладно, хорошо, самой себе тоже. Но я должна.
Роджер вдруг ощутил горьковатый вкус лимона, положенного в чай, — где-то в самой глубине горла. Неужели она хотела сказать ему, что его приезд сюда был ошибкой? Он и сам так думал, все то время, пока летел через Атлантику, вертясь и ерзая в неудобном кресле самолета. Потом его оглушила суета аэропорта, и сомнения ненадолго ушли.
Но они, впрочем, не возвращались в течение всей прошедшей недели; он видел ее каждый день, хотя бы недолго, — и даже ухитрился сходить с ней на бейсбольный матч в Фенвейпарке, в четверг днем. Ему самому игра показалась из рук вон плохой, но азарт Брианны доставил ему истинное наслаждение. Он вдруг заметил, что подсчитывает часы, оставшиеся до отъезда, и ждет только одного — вот этого самого фестиваля, когда они могли бы провести вместе целый день.
Однако это ведь совсем не означало, что и она хочет того же самого. Он окинул быстрым взглядом ряды автомобилей; ворота были уже видны, но до них оставалась еще добрая четверть мили. У него около трех минут, чтобы убедить ее.
— В Шотландии, — говорила она тем временем, — когда… это… это случилось с моей матерью… Ты был на высоте, Роджер, ты был просто великолепен. — Брианна не смотрела на него, но он отлично видел, как повлажнели ее глаза, прикрытые густыми каштановыми ресницами.
— Невелика заслуга, — пробормотал он. Ему пришлось сжать пальцы в кулаки, потому что они просто сами тянулись к девушке, желая коснуться ее. — Мне было интересно.
Брианна коротко засмеялась.
— Да уж, что угодно поставлю, тебе действительно было интересно. — Она притормозила, потом повернулась и посмотрела прямо на него. Даже будучи широко открытыми, ее глаза оставались чуть раскосыми, как у кошки. — Ты возвращался к тому каменному кругу? В Крэйг-на-Дун?
— Нет, — резко ответил Роджер. Потом откашлялся и добавил, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно: — Я даже в Инвернессе бывал нечасто; в колледже как раз шли экзамены.
— Похоже, кошка священника — трусливая кошка? — спросила она, однако слегка улыбнулась, произнося эти слова.
— Кошка священника до смерти боится этого места, — честно признался Роджер. — Она бы к нему и близко не подошла, будь оно даже по колено засыпано сардинами.
Брианна от души расхохоталась, и напряжение между ними заметно ослабло.
— Я тоже боюсь, — сказала девушка и глубоко вздохнула. — Но я помню. Все, через что тебе пришлось, чтобы помочь… и потом, когда это… когда она… когда мама прошла через… — Она с силой прикусила нижнюю губу и нажала на тормоз куда сильнее, чем это было необходимо.
— Теперь ты понимаешь? — тихо и немного жалобно спросила она. — Я не могу пробыть рядом с тобой и получаса, чтобы все это не вернулось. Я ни с кем не говорила о своих родителях уже больше полугода, но стоило нам с тобой начать играть в эту глупую игру, и они оба моментально всплыли в моей памяти. И так — всю неделю!
Она закинула за плечо упавшие вперед огненно-каштановые волосы. Когда Брианна бывала взволнована или огорчена, на ее щеках расцветал чудесный румянец, и сейчас тоже ее высокие скулы окрасились нежным розовым цветом.
— Я так и подумал, что тут нечто в этом роде… когда ты не ответила на мое письмо.
— Да не только в этом дело, — Брианна встряхнула головой и снова прикусила нижнюю губу, как будто мгновенно пожалела о вырвавшихся у нее словах, — но было уже слишком поздно. Яркая краска залила ее лицо и шею, вплоть до треугольного выреза белой футболки, — краска цвета ее любимого кетчупа, которым Брианна всегда поливала жареную картошку.
Роджер наклонился к ней и осторожно провел пальцами по лбу девушки.
— Я черт знает как влюбилась в тебя, — выпалила Брианна, изо всех сил стараясь смотреть прямо вперед, в переднее стекло машины. — Но я понятия не имела, почему ты так заботишься обо мне, — из-за того, что мама тебя об этом попросила, или…
— Или, — перебил ее Роджер и улыбнулся, когда она бросила на него осторожный косой взгляд. — Определенно и несомненно «или».
— Ох… — Она слегка расслабилась, ее пальцы, до боли сжимавшие руль, легли чуть более свободно. — Хорошо. Ладно, хорошо.
Роджер хотел было взять ее за руку, но побоялся, что девушка может потерять управление и с кем-нибудь столкнуться. Вместо этого он положил руку на спинку ее сиденья, позволив своим пальцам осторожно погладить плечо Брианны.
— Ну, в любом случае… Я не думала… я думала… ну, для меня это было… или броситься в твои объятия, забыв обо всем, или послать тебя ко всем чертям раз и навсегда. Я просто не знала, как вывернуться из всего этого и не выглядеть полной идиоткой… а когда пришло твое письмо, все стало еще хуже… ну, ты и сам видишь, я действительно полная идиотка.
Роджер одним движением расстегнул пряжку своего страховочного ремня.
— Ты не врежешься в кого-нибудь, если я тебя поцелую?
— Нет.
— Отлично.
Он придвинулся к Брианне, легко сжал пальцами ее подбородок и поцеловал, коротко и очень нежно. Машина медленно вывалилась с пыльной дороги на широкую стоянку.
Теперь уже Брианна дышала не так тяжело, и краска, заливавшая ее кожу, немного побледнела. Она аккуратно поставила машину на свободное место, заглушила мотор и мгновение-другое сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Потом отстегнула ремень и повернулась к Роджеру.
И лишь несколько минут спустя, когда они наконец вышли из машины, Роджер вдруг сообразил, что Брианна не однажды упоминала о своих родителях, но, похоже, главное тут заключалось в том, что она весьма тщательно избегала упоминания об одном из родителей.
Великолепно, просто великолепно, подумал он, восхищенно глядя на бедра девушки, открывавшей багажник. Она изо всех сил старается не думать о Джейми Фрезере, так какого черта ты ее заставляешь это делать?! Он посмотрел на ворота, над которыми полоскались в волнах теплого летнего воздуха флаги Соединенных Штатов и Шотландии. С горного склона за воротами доносился печальный, протяжный звук волынки.
Глава 4
Удар из прошлого
Роджеру, привыкшему, что ему на время концерта обычно предоставляется помещение либо в задней части фургона для перевозки лошадей, либо в пивнушке рядом с мужской уборной, показалось, что он попал чуть ли не во дворец, когда увидел отведенную ему, и только ему, небольшую комнату за сценой. Она была чистой, там были прибитые к стене крючки для верхней одежды, и там не было пьяного соседа, храпящего прямо на полу у порога. Ну конечно, это же Америка, подумал он, снимая джинсы и бросая их на пол. Другие стандарты, по крайней мере в том, что касается материальной стороны жизни.
Он натянул через голову рубашку с широкими рукавами, гадая, удостоилась ли Брианна такого же уровня комфорта. Он не разбирался в женской одежде, — он не мог судить, например, насколько дорогими могут быть джинсы девушки, — но он немножко понимал в автомобилях. У Брианны был новехонький синий «мустанг», вызывавший у него зуд в руках от желания хоть немножко подержаться за руль.
Ясно было, что родители оставили ей достаточно денег, чтобы она могла жить спокойно; он не сомневался, что Клэр Рэндэлл подумала об этом. Он только надеялся, что денег у Брианны не настолько много, чтобы девушка могла заподозрить его в интересе к ее состоянию. Вспомнив в очередной раз родителей Брианны, он бросил взгляд на коричневый конверт, лежавший в его открытой сумке; стоит ли, в конце концов, отдавать его девушке?
Кошка священника чуть не выпрыгнула из собственной шкурки, когда молодые люди вместе миновали вход для участников и лицом к лицу столкнулись с оркестром волынщиков из Канады (принадлежавших к клану Фрезеров), явившихся на кельтский фестиваль, — они репетировали во всю силу собственных легких, устроившись за артистическими уборными.
Брианна даже слегка побледнела, когда Роджер представил ее руководителю оркестра, своему давнему знакомому. Не то чтобы Билл Ливингстон выглядел так уж устрашающе, нет; просто Брианну ошеломил значок клана Фрезеров на его груди.
Je suis prest, было написано на нем. «Всегда готов». Вряд ли он готов, даже отчасти, подумал Роджер, и ему захотелось дать самому себе хорошего пинка за то, что он притащил сюда Брианну.
Впрочем, она твердо заверила его, что с ней все будет в порядке и ничего не случится, и она тут погуляет, пока он будет переодеваться и готовиться к своему выступлению.
И он предпочел действительно думать о выступлении, пока застегивал тугие пряжки на своем килте, затягивал пояс, надевал длинные шерстяные чулки. Ему предстояло выйти на сцену в утренней части программы, через сорок пять минут, а потом исполнить небольшое соло на вечернем ceilidb. Он примерно представлял, что именно будет петь, но ведь всегда приходилось учитывать, какая именно публика собралась послушать. Если среди зрителей большинство составляют женщины — тогда гораздо лучше примут старинные баллады; если преобладают мужчины, в особенности военные, — тогда следует поднажать на песни вроде «Монтроуз», «Ружья и барабаны», «Чокнутый убийца». Непристойные куплеты отлично подходят для того часа, когда аудитория уже хорошенько разогреется — налившись, например, пивом.
Роджер аккуратно подвернул верхние края чулок и спрятал в правый хорошо отполированный кусочек оленьего рога, привязав его возле икры. Потом быстро зашнуровал высокие ботинки, поторапливая себя. Ему хотелось успеть еще отыскать Брианну, погулять немного вместе с ней, зайти куда-нибудь перекусить и убедиться, что для нее нашлось место, с которого будет хорошо видно все представление.
Он перекинул через плечо плед, пристегнул брошь, надел ремень, на котором висел кинжал и кожаная сумка, отороченная мехом, — и на этом его сборы закончились. Или не совсем. Он остановился, не дойдя до двери.
Древние тускло-зеленые подштанники до колен когда-то представляли собой часть военной амуниции — во времена Второй мировой войны, — и были одной из немногих вещей, оставшихся Роджеру от отца. Конечно, в обычных условиях Роджер не носил никаких кальсон или еще чего-то в этом роде, но под килт он иной раз надевал эту деталь одежды, — в качестве меры защиты от изумительной наглости некоторых зрительниц. Его уже давным-давно предупредили другие выступающие в килтах, но он бы им не поверил, если бы не убедился в их правоте на собственном опыте. Хуже всех, пожалуй, были немецкие дамы, но ему приходилось видеть и американок, весьма быстро приходивших в состояние полной свободы от каких-либо уз, в том числе и от уз морали.
Но он не думал, что сегодня и здесь есть необходимость в такой мере; публика выглядела вполне цивилизованно, и он уже успел убедиться, что сцена расположена вне досягаемости опасных дам. К тому же, вне сцены рядом с ним будет Брианна, и если вдруг она сама решится позволить себе кое-что… Он бросил подштанники назад в сумку, прямо на коричневый конверт.
— Пожелай мне удачи, па, — прошептал он и отправился на поиски Брианны.
— Уау! — взвыла девушка, обходя вокруг Роджера с вытаращенными глазами. — Роджер, ты просто ужасен! — Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то кривобокой. — Моя мама всегда говорила, что мужчины в килтах неотразимы. Думаю, она была совершенно права.
Он заметил, как она нервно сглотнула, и ему захотелось обнять ее, чтобы обрести мужество, но она уже отвернулась, показывая на множество столиков под тентами.
— Ты не голоден? Я туда заглянула, пока ты переодевался. Мы можем выбирать между осьминогом, зажаренным на вертеле, рыбой в кукурузных лепешках, польскими сосисками…
Роджер взял ее за руку и развернул лицом к себе.
— Эй, — мягко произнес он, — извини. Я бы не стал тебя приглашать, если бы мне вообще пришло в голову, что для тебя это окажется таким потрясением.
— Нет, все в порядке, — Брианна снова улыбнулась, на этот раз более удачно. — Это… я очень рада, что ты меня пригласил.
— Правда?
— Правда. В самом деле. Это… — Она беспомощным жестом обвела яркие волны клетчатых пледов, пожала плечами, как бы немного недоумевая по поводу шума и пестроты красок. — Это так… по-шотландски!
Ему захотелось рассмеяться от ее слов; ничто не могло быть менее шотландским, нежели это дешевое карнавальное сборище туристов, чем эта наглая торговля наполовину забытыми, наполовину фальшивыми традициями.
И в то же время Брианна была права, кое-что здесь действительно принадлежало Шотландии; это была демонстрация древнего шотландского таланта выжить в любых условиях, способности приспособиться к чему угодно, да еще и получить от этого прибыль.
Роджер обнял девушку, притянул к себе. Ее волосы пахли свежестью, как молодая трава, и он ощущал сквозь белую футболку горячее биение ее сердца.
— Ты ведь тоже шотландка, и ты это знаешь, — прошептал он ей на ухо и убрал руку с ее плеча.
Глаза Брианны сверкнули каким-то непонятным ему чувством.
— Думаю, ты прав, — кивнула она, и опять улыбнулась, теперь уже по-настоящему. — Но это не значит, что я должна есть телячьи рубцы с потрохами, верно? Я вон там видела их, и что-то мне кажется, я бы лучше попробовала осьминога на вертеле.
Ему показалось, что она шутит, но Брианна не шутила. На этом курорте главным источником дохода, похоже, были «национальные блюда», как объяснил им один из бродивших вокруг торговцев с лотками.
— Поляки танцуют с полячками, шведы резвятся, как хотят… Иисус, да тут одних часов с кукушками, должно быть, десять миллионов! Испанцы, итальянцы, японский фестиваль цветущей вишни… да вы просто не поверите! — Продавец недоуменно покачал головой, подавая им две бумажные тарелки с гамбургерами и жареной рыбой по-французски. — И тут постоянно все меняется, каждые две недели. Ни минутки покоя, право! Но мы-то продаем еду, мы всегда при деле, нам все равно, какие сегодня блюда главные. — Продавец с некоторым любопытством посмотрел на килт Роджера. — Так вы шотландец, или вам просто нравится ходить в юбке?
Роджер, уже десятки раз слышавший этот вопрос, одарил продавца нежным взглядом.
— Ну, как я знаю, мои предки обычно говаривали, — начал он, намеренно подчеркивая шотландский акцент, — что когда ты надеваешь килт, парень, только тогда ты и можешь быть уверен, что ты действительно мужчина!
Продавец одобрительно похлопал в ладоши, а Брианна зверски выкатила глаза.
— Опять шутки насчет килтов! — прошипела она. — Черт побери, если ты снова начнешь их тут рассказывать, клянусь, я уеду и брошу тебя!
Роджер усмехнулся.
— Ох, ну же, ты не можешь так поступить со мной, красавица! Уехать и бросить мужчину одного только потому, что он сказал тебе, что прячется у него под килтом, — ну, нет, как тебе это нравится?
Ее глаза превратились в голубые щелки.
— Ох, вот уж что меня вовсе не интересует, так это то, что прячется под этим килтом, — заявила она, кивком указывая на кожаную сумку Роджера. — Могу поспорить, все, что там есть, находится в пр-рревосходном р-ррабочем состоянии, а?
Роджер подавился рыбой.
— Предполагается, что вы ответите: протяни руку, красавица, и убедись сама, — подсказал продавец. — Парень, если ты слышишь это впервые, то я за эту неделю слышал то же самое уже раз сто, не меньше.
— Если он сейчас скажет нечто в этом роде, — мрачно произнесла Брианна, — я уж точно уеду, и пусть торчит тут на этой проклятой горе! Он может здесь поселиться и питаться осьминогами, мне до этого дела нет.
Роджер сделал большой глоток кока-колы и наимудрейшим образом промолчал.
У них еще оставалось время на то, чтобы побродить немножко между торговыми киосками и лотками, покупая все подряд — от клетчатых галстуков до грошовых глиняных свистулек; тут продавались и серебряные украшения, и карты Шотландии с обозначенными на них владениями кланов, и ириски, и песочное печенье, ножи для вскрывания писем, точь-в-точь похожие на старинные палаши горцев, и оловянные солдатики в шотландских юбочках, а заодно книги, магнитофонные кассеты и всевозможные мелочи, на какие только можно было налепить знак клана или какой-нибудь девиз.
Роджер лишь изредка привлекал к себе любопытные взгляды; хотя его наряд был и куда более высокого качества, чем у многих ему подобных, все же здесь он не представлял собой нечто из ряда вон выходящее. И хотя толпа по большей части состояла из обычных туристов, одетых в шорты или джинсы, все же в ней то и дело мелькали яркие, нарядные тартаны — клетчатые шотландские пледы.
— Почему Маккензи? — спросила Брианна, останавливаясь возле одного из стендов, на котором среди прочего висело множество цепочек для ключей. Она ткнула пальцем в один из серебряных брелоков, на котором можно было прочесть: «Luceononuro»; латинский девиз изгибался вокруг чего-то, вроде бы напоминавшего вулкан. — Разве «Уэйкфилд» звучит недостаточно по-шотландски? Или ты думаешь, что оксфордской публике могло бы не понравиться то, чем ты занимаешься… здесь? — Она широким жестом обвела пестрое сборище людей вокруг.
Роджер пожал плечами.
— Отчасти да. Но вообще-то это моя настоящая фамилия и родовое имя, вот в чем дело. Мои родители, оба, были убиты на войне, и мой двоюродный дед усыновил меня. Он дал мне свою фамилию, но меня крестили как Роджера Джереми Маккензи.
— Джереми? То есть Иеремия? — изумленно выдохнула Брианна. Она не засмеялась вслух, но кончик ее носа порозовел от внутреннего хохота. — Как пророк в Ветхом Завете?
— Нечего смеяться, — сказал он, беря ее за руку. — Мне дали имя моего отца — ну, обычно его звали Джерри. Моя мама называла меня Джемми, когда я был совсем маленьким. Это наше семейное имя. В конце концов, могло быть и хуже; я мог оказаться, например, Амброзом или Конаном!
Смех сочился из Брианны, как пузырьки из кока-колы.
— Конан?..
— Отличное, замечательное кельтское имя, то есть было им, пока в него не вцепились писатели-фантасты. Ну, в любом случае, Джереми — это, похоже, самое лучшее, что только можно было придумать.
— Почему это?
Они повернули назад и неторопливо направились к сцене, где ансамбль до жути накрахмаленных маленьких девочек отплясывала шотландский флинг, на удивление синхронно, и при этом каждый их бантик и каждая ленточка умудрялись оставаться на своих местах.
— О, это одна из историй па… вообще-то он был преподобным, но я всегда называл его «па»… Он часто рассказывал мне ее, как иллюстрацию к фамильному древу.
«Амброз Маккензи, это твой прапрадед, Родж. Он был плотником и строил лодки в Дингволе. И жила там Мэри Олифант… я ее помню, твою прапрабабушку Олифант, я тебе говорил об этом? Она дожила до девяноста семи, да, и сохранила острый, как нож, ум до самого последнего вздоха. Замечательная женщина.
Она шесть раз была замужем — и все ее мужья умерли по разным, но совершенно естественным причинам, так она меня уверяла, — но меня сейчас интересует только Джереми Маккензи, потому что он твой предок. Он был единственным, от кого она имела детей, и мне было не совсем понятно, почему это так.
Я спросил ее, а она закрыла один глаз, и кивнула мне, и сказала: «Is fliearr an giomach na 'bhi gun fear tighe». Это гэльская пословица, «лучше хоть какой-нибудь олух, чем никакого мужа». Она еще сказала, что остальные ее мужья могли бы так и не называться, и что Джереми оказался отличным парнем и единственным из всех, кто каждую ночь забирался в ее постель».
— Интересно, а что она рассказывала другим? — задумчиво произнесла Брианна.
— Она ведь не утверждала, что вообще никогда не спала с ними, — уточнил Роджер. — Просто — не каждую ночь.
— Для того, чтобы забеременеть, и одного раза бывает достаточно, — сказала Брианна. — По крайней мере, моя мама говорила нам так на лекциях по здоровью и гигиене, когда мы учились в выпускном классе. Она рисовала на доске сперматозоиды, как они несутся сломя голову к огромной яйцеклетке, с такими, знаешь, плотоядными физиономиями! — Брианна снова порозовела, но, пожалуй, теперь не от смеха, а скорее от огорчивших ее воспоминаний.
Они шли рука об руку, и он сквозь тонкую футболку ощущал тепло тела Брианны, и некое тревожащее движение под килтом заставило Роджера подумать о том, что надо было все-таки надеть зеленые подштанники.
— Ну, если оставить в стороне вопрос о том, имеют ли сперматозоиды физиономии, то какое отношение имела эта весьма специфическая тема к вашему здоровью?
— «Здоровье» — это особый американский эвфемизм, которым обозначают все, что связано с сексом, — пояснила Брианна. — В школах эти лекции читают мальчикам и девочкам по отдельности; курсы для девочек называются «Тайна жизни» и «Десять способов сказать мальчику нет».
— А курсы для мальчиков?
— Этого я точно не знаю, у меня ведь не было братьев, которые мне все рассказали бы. У некоторых моих подруг братья были, и… да, кто-то из них говорил, что им назвали восемнадцать синонимов к слову «эрекция».
— Полагаю, это помогало поддерживать беседу — при определенных обстоятельствах.
Ее щеки стали пурпурно-красными. Он почувствовал, что его собственное сердце бьется уже чуть ли не в горле, и тут же подумал, что они с Брианной вот-вот начнут привлекать к себе удивленные взгляды встречных. Ни одной девушке не удавалось смутить его на людях с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, а вот у Брианны это получилось легко и просто. Но раз уж она сама начала этот разговор — пусть сама и заканчивает.
— Мм… — продолжил он, — я, впрочем, не замечал, чтобы в подобных обстоятельствах много разговаривали.
— Не сомневаюсь, что тебе это известно. — Это не был вопрос. Совсем не вопрос. Он слишком поздно сообразил, к чему она подвела. И тут же крепче сжал руку Брианны и привлек девушку к себе.
— Если ты спрашиваешь, имел ли, — да. Если ты спрашиваешь, есть ли, — нет.
— О чем это ты? — ее губы слегка дернулись, удерживая смех.
Он натянул через голову рубашку с широкими рукавами, гадая, удостоилась ли Брианна такого же уровня комфорта. Он не разбирался в женской одежде, — он не мог судить, например, насколько дорогими могут быть джинсы девушки, — но он немножко понимал в автомобилях. У Брианны был новехонький синий «мустанг», вызывавший у него зуд в руках от желания хоть немножко подержаться за руль.
Ясно было, что родители оставили ей достаточно денег, чтобы она могла жить спокойно; он не сомневался, что Клэр Рэндэлл подумала об этом. Он только надеялся, что денег у Брианны не настолько много, чтобы девушка могла заподозрить его в интересе к ее состоянию. Вспомнив в очередной раз родителей Брианны, он бросил взгляд на коричневый конверт, лежавший в его открытой сумке; стоит ли, в конце концов, отдавать его девушке?
Кошка священника чуть не выпрыгнула из собственной шкурки, когда молодые люди вместе миновали вход для участников и лицом к лицу столкнулись с оркестром волынщиков из Канады (принадлежавших к клану Фрезеров), явившихся на кельтский фестиваль, — они репетировали во всю силу собственных легких, устроившись за артистическими уборными.
Брианна даже слегка побледнела, когда Роджер представил ее руководителю оркестра, своему давнему знакомому. Не то чтобы Билл Ливингстон выглядел так уж устрашающе, нет; просто Брианну ошеломил значок клана Фрезеров на его груди.
Je suis prest, было написано на нем. «Всегда готов». Вряд ли он готов, даже отчасти, подумал Роджер, и ему захотелось дать самому себе хорошего пинка за то, что он притащил сюда Брианну.
Впрочем, она твердо заверила его, что с ней все будет в порядке и ничего не случится, и она тут погуляет, пока он будет переодеваться и готовиться к своему выступлению.
И он предпочел действительно думать о выступлении, пока застегивал тугие пряжки на своем килте, затягивал пояс, надевал длинные шерстяные чулки. Ему предстояло выйти на сцену в утренней части программы, через сорок пять минут, а потом исполнить небольшое соло на вечернем ceilidb. Он примерно представлял, что именно будет петь, но ведь всегда приходилось учитывать, какая именно публика собралась послушать. Если среди зрителей большинство составляют женщины — тогда гораздо лучше примут старинные баллады; если преобладают мужчины, в особенности военные, — тогда следует поднажать на песни вроде «Монтроуз», «Ружья и барабаны», «Чокнутый убийца». Непристойные куплеты отлично подходят для того часа, когда аудитория уже хорошенько разогреется — налившись, например, пивом.
Роджер аккуратно подвернул верхние края чулок и спрятал в правый хорошо отполированный кусочек оленьего рога, привязав его возле икры. Потом быстро зашнуровал высокие ботинки, поторапливая себя. Ему хотелось успеть еще отыскать Брианну, погулять немного вместе с ней, зайти куда-нибудь перекусить и убедиться, что для нее нашлось место, с которого будет хорошо видно все представление.
Он перекинул через плечо плед, пристегнул брошь, надел ремень, на котором висел кинжал и кожаная сумка, отороченная мехом, — и на этом его сборы закончились. Или не совсем. Он остановился, не дойдя до двери.
Древние тускло-зеленые подштанники до колен когда-то представляли собой часть военной амуниции — во времена Второй мировой войны, — и были одной из немногих вещей, оставшихся Роджеру от отца. Конечно, в обычных условиях Роджер не носил никаких кальсон или еще чего-то в этом роде, но под килт он иной раз надевал эту деталь одежды, — в качестве меры защиты от изумительной наглости некоторых зрительниц. Его уже давным-давно предупредили другие выступающие в килтах, но он бы им не поверил, если бы не убедился в их правоте на собственном опыте. Хуже всех, пожалуй, были немецкие дамы, но ему приходилось видеть и американок, весьма быстро приходивших в состояние полной свободы от каких-либо уз, в том числе и от уз морали.
Но он не думал, что сегодня и здесь есть необходимость в такой мере; публика выглядела вполне цивилизованно, и он уже успел убедиться, что сцена расположена вне досягаемости опасных дам. К тому же, вне сцены рядом с ним будет Брианна, и если вдруг она сама решится позволить себе кое-что… Он бросил подштанники назад в сумку, прямо на коричневый конверт.
— Пожелай мне удачи, па, — прошептал он и отправился на поиски Брианны.
* * *
— Уау! — взвыла девушка, обходя вокруг Роджера с вытаращенными глазами. — Роджер, ты просто ужасен! — Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то кривобокой. — Моя мама всегда говорила, что мужчины в килтах неотразимы. Думаю, она была совершенно права.
Он заметил, как она нервно сглотнула, и ему захотелось обнять ее, чтобы обрести мужество, но она уже отвернулась, показывая на множество столиков под тентами.
— Ты не голоден? Я туда заглянула, пока ты переодевался. Мы можем выбирать между осьминогом, зажаренным на вертеле, рыбой в кукурузных лепешках, польскими сосисками…
Роджер взял ее за руку и развернул лицом к себе.
— Эй, — мягко произнес он, — извини. Я бы не стал тебя приглашать, если бы мне вообще пришло в голову, что для тебя это окажется таким потрясением.
— Нет, все в порядке, — Брианна снова улыбнулась, на этот раз более удачно. — Это… я очень рада, что ты меня пригласил.
— Правда?
— Правда. В самом деле. Это… — Она беспомощным жестом обвела яркие волны клетчатых пледов, пожала плечами, как бы немного недоумевая по поводу шума и пестроты красок. — Это так… по-шотландски!
Ему захотелось рассмеяться от ее слов; ничто не могло быть менее шотландским, нежели это дешевое карнавальное сборище туристов, чем эта наглая торговля наполовину забытыми, наполовину фальшивыми традициями.
И в то же время Брианна была права, кое-что здесь действительно принадлежало Шотландии; это была демонстрация древнего шотландского таланта выжить в любых условиях, способности приспособиться к чему угодно, да еще и получить от этого прибыль.
Роджер обнял девушку, притянул к себе. Ее волосы пахли свежестью, как молодая трава, и он ощущал сквозь белую футболку горячее биение ее сердца.
— Ты ведь тоже шотландка, и ты это знаешь, — прошептал он ей на ухо и убрал руку с ее плеча.
Глаза Брианны сверкнули каким-то непонятным ему чувством.
— Думаю, ты прав, — кивнула она, и опять улыбнулась, теперь уже по-настоящему. — Но это не значит, что я должна есть телячьи рубцы с потрохами, верно? Я вон там видела их, и что-то мне кажется, я бы лучше попробовала осьминога на вертеле.
Ему показалось, что она шутит, но Брианна не шутила. На этом курорте главным источником дохода, похоже, были «национальные блюда», как объяснил им один из бродивших вокруг торговцев с лотками.
— Поляки танцуют с полячками, шведы резвятся, как хотят… Иисус, да тут одних часов с кукушками, должно быть, десять миллионов! Испанцы, итальянцы, японский фестиваль цветущей вишни… да вы просто не поверите! — Продавец недоуменно покачал головой, подавая им две бумажные тарелки с гамбургерами и жареной рыбой по-французски. — И тут постоянно все меняется, каждые две недели. Ни минутки покоя, право! Но мы-то продаем еду, мы всегда при деле, нам все равно, какие сегодня блюда главные. — Продавец с некоторым любопытством посмотрел на килт Роджера. — Так вы шотландец, или вам просто нравится ходить в юбке?
Роджер, уже десятки раз слышавший этот вопрос, одарил продавца нежным взглядом.
— Ну, как я знаю, мои предки обычно говаривали, — начал он, намеренно подчеркивая шотландский акцент, — что когда ты надеваешь килт, парень, только тогда ты и можешь быть уверен, что ты действительно мужчина!
Продавец одобрительно похлопал в ладоши, а Брианна зверски выкатила глаза.
— Опять шутки насчет килтов! — прошипела она. — Черт побери, если ты снова начнешь их тут рассказывать, клянусь, я уеду и брошу тебя!
Роджер усмехнулся.
— Ох, ну же, ты не можешь так поступить со мной, красавица! Уехать и бросить мужчину одного только потому, что он сказал тебе, что прячется у него под килтом, — ну, нет, как тебе это нравится?
Ее глаза превратились в голубые щелки.
— Ох, вот уж что меня вовсе не интересует, так это то, что прячется под этим килтом, — заявила она, кивком указывая на кожаную сумку Роджера. — Могу поспорить, все, что там есть, находится в пр-рревосходном р-ррабочем состоянии, а?
Роджер подавился рыбой.
— Предполагается, что вы ответите: протяни руку, красавица, и убедись сама, — подсказал продавец. — Парень, если ты слышишь это впервые, то я за эту неделю слышал то же самое уже раз сто, не меньше.
— Если он сейчас скажет нечто в этом роде, — мрачно произнесла Брианна, — я уж точно уеду, и пусть торчит тут на этой проклятой горе! Он может здесь поселиться и питаться осьминогами, мне до этого дела нет.
Роджер сделал большой глоток кока-колы и наимудрейшим образом промолчал.
* * *
У них еще оставалось время на то, чтобы побродить немножко между торговыми киосками и лотками, покупая все подряд — от клетчатых галстуков до грошовых глиняных свистулек; тут продавались и серебряные украшения, и карты Шотландии с обозначенными на них владениями кланов, и ириски, и песочное печенье, ножи для вскрывания писем, точь-в-точь похожие на старинные палаши горцев, и оловянные солдатики в шотландских юбочках, а заодно книги, магнитофонные кассеты и всевозможные мелочи, на какие только можно было налепить знак клана или какой-нибудь девиз.
Роджер лишь изредка привлекал к себе любопытные взгляды; хотя его наряд был и куда более высокого качества, чем у многих ему подобных, все же здесь он не представлял собой нечто из ряда вон выходящее. И хотя толпа по большей части состояла из обычных туристов, одетых в шорты или джинсы, все же в ней то и дело мелькали яркие, нарядные тартаны — клетчатые шотландские пледы.
— Почему Маккензи? — спросила Брианна, останавливаясь возле одного из стендов, на котором среди прочего висело множество цепочек для ключей. Она ткнула пальцем в один из серебряных брелоков, на котором можно было прочесть: «Luceononuro»; латинский девиз изгибался вокруг чего-то, вроде бы напоминавшего вулкан. — Разве «Уэйкфилд» звучит недостаточно по-шотландски? Или ты думаешь, что оксфордской публике могло бы не понравиться то, чем ты занимаешься… здесь? — Она широким жестом обвела пестрое сборище людей вокруг.
Роджер пожал плечами.
— Отчасти да. Но вообще-то это моя настоящая фамилия и родовое имя, вот в чем дело. Мои родители, оба, были убиты на войне, и мой двоюродный дед усыновил меня. Он дал мне свою фамилию, но меня крестили как Роджера Джереми Маккензи.
— Джереми? То есть Иеремия? — изумленно выдохнула Брианна. Она не засмеялась вслух, но кончик ее носа порозовел от внутреннего хохота. — Как пророк в Ветхом Завете?
— Нечего смеяться, — сказал он, беря ее за руку. — Мне дали имя моего отца — ну, обычно его звали Джерри. Моя мама называла меня Джемми, когда я был совсем маленьким. Это наше семейное имя. В конце концов, могло быть и хуже; я мог оказаться, например, Амброзом или Конаном!
Смех сочился из Брианны, как пузырьки из кока-колы.
— Конан?..
— Отличное, замечательное кельтское имя, то есть было им, пока в него не вцепились писатели-фантасты. Ну, в любом случае, Джереми — это, похоже, самое лучшее, что только можно было придумать.
— Почему это?
Они повернули назад и неторопливо направились к сцене, где ансамбль до жути накрахмаленных маленьких девочек отплясывала шотландский флинг, на удивление синхронно, и при этом каждый их бантик и каждая ленточка умудрялись оставаться на своих местах.
— О, это одна из историй па… вообще-то он был преподобным, но я всегда называл его «па»… Он часто рассказывал мне ее, как иллюстрацию к фамильному древу.
* * *
«Амброз Маккензи, это твой прапрадед, Родж. Он был плотником и строил лодки в Дингволе. И жила там Мэри Олифант… я ее помню, твою прапрабабушку Олифант, я тебе говорил об этом? Она дожила до девяноста семи, да, и сохранила острый, как нож, ум до самого последнего вздоха. Замечательная женщина.
Она шесть раз была замужем — и все ее мужья умерли по разным, но совершенно естественным причинам, так она меня уверяла, — но меня сейчас интересует только Джереми Маккензи, потому что он твой предок. Он был единственным, от кого она имела детей, и мне было не совсем понятно, почему это так.
Я спросил ее, а она закрыла один глаз, и кивнула мне, и сказала: «Is fliearr an giomach na 'bhi gun fear tighe». Это гэльская пословица, «лучше хоть какой-нибудь олух, чем никакого мужа». Она еще сказала, что остальные ее мужья могли бы так и не называться, и что Джереми оказался отличным парнем и единственным из всех, кто каждую ночь забирался в ее постель».
* * *
— Интересно, а что она рассказывала другим? — задумчиво произнесла Брианна.
— Она ведь не утверждала, что вообще никогда не спала с ними, — уточнил Роджер. — Просто — не каждую ночь.
— Для того, чтобы забеременеть, и одного раза бывает достаточно, — сказала Брианна. — По крайней мере, моя мама говорила нам так на лекциях по здоровью и гигиене, когда мы учились в выпускном классе. Она рисовала на доске сперматозоиды, как они несутся сломя голову к огромной яйцеклетке, с такими, знаешь, плотоядными физиономиями! — Брианна снова порозовела, но, пожалуй, теперь не от смеха, а скорее от огорчивших ее воспоминаний.
Они шли рука об руку, и он сквозь тонкую футболку ощущал тепло тела Брианны, и некое тревожащее движение под килтом заставило Роджера подумать о том, что надо было все-таки надеть зеленые подштанники.
— Ну, если оставить в стороне вопрос о том, имеют ли сперматозоиды физиономии, то какое отношение имела эта весьма специфическая тема к вашему здоровью?
— «Здоровье» — это особый американский эвфемизм, которым обозначают все, что связано с сексом, — пояснила Брианна. — В школах эти лекции читают мальчикам и девочкам по отдельности; курсы для девочек называются «Тайна жизни» и «Десять способов сказать мальчику нет».
— А курсы для мальчиков?
— Этого я точно не знаю, у меня ведь не было братьев, которые мне все рассказали бы. У некоторых моих подруг братья были, и… да, кто-то из них говорил, что им назвали восемнадцать синонимов к слову «эрекция».
— Полагаю, это помогало поддерживать беседу — при определенных обстоятельствах.
Ее щеки стали пурпурно-красными. Он почувствовал, что его собственное сердце бьется уже чуть ли не в горле, и тут же подумал, что они с Брианной вот-вот начнут привлекать к себе удивленные взгляды встречных. Ни одной девушке не удавалось смутить его на людях с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, а вот у Брианны это получилось легко и просто. Но раз уж она сама начала этот разговор — пусть сама и заканчивает.
— Мм… — продолжил он, — я, впрочем, не замечал, чтобы в подобных обстоятельствах много разговаривали.
— Не сомневаюсь, что тебе это известно. — Это не был вопрос. Совсем не вопрос. Он слишком поздно сообразил, к чему она подвела. И тут же крепче сжал руку Брианны и привлек девушку к себе.
— Если ты спрашиваешь, имел ли, — да. Если ты спрашиваешь, есть ли, — нет.
— О чем это ты? — ее губы слегка дернулись, удерживая смех.