Азы ее были нелегкими. Поначалу ему пришлось долго хранить перчатку то есть работать в сшитых по его мерке перчатках, целиком покрытых чешуйками сирены. Эта мера предосторожности возникла еще на первых порах существования лиги, поскольку это помогало предохранить способных учеников от многочисленных увечий. Теперь каждый, приступая к укрощению пламени Фениксов, обзаводился собственными перчатками.
На подступах к науке ученики должны были свыкнуться с близостью пламени, разожженного из обыкновенных дров. На протяжении нескольких недель его жар казался им невыносимым, хотя он был куда слабее, чем тот, что исходил от обретающего форму Феникса. Именно поэтому и были необходимы перчатки. Януэлю уже спустя три месяца было разрешено сложить перчатки в специальный сундучок, - наставники сочли, что ученик уже может работать голыми руками.
С тех пор он, проводя рукой над Священным Пеплом, остро ощущал затаившийся в нем огонь. Позднее периодически вырывавшиеся из пепла языки пламени, а также внезапные зловредные вспышки, взметнувшись, лизали кончики его пальцев, а он пытался внутренне сконцентрироваться и мужественно превозмочь боль.
Но мужество само по себе, в сущности, ничего не значило: только непрерывные упражнения давали возможность гибко приспособиться к непрерывной пляске крошечных язычков огня. Благодаря советам своего наставника Фареля Януэль смог с бесконечной утонченностью буквально заново вылепить свои пальцы. Он открыл для себя, что не нужно противостоять жжению, но, напротив, следует довериться ему, вступить во внутренний диалог с неясным бормотанием Феникса.
Преодолев еще несколько ступенек, Януэль приблизился к тяжелой почерневшей двери, преграждавшей вход в залу Священного Пепла, где он провел столько часов... Невольно ему представился ритуал, совершавшийся там. С внутренней стороны эта обычная деревянная дверь была усилена металлическими стяжками, которые должны были противостоять воздействию пламени. Несчастные случаи были чрезвычайно редкими, но наставники не пренебрегали ни одной из мер предосторожности. За дверью находилось просторное помещение, где в специальных емкостях бережно хранился пепел Фениксов. Когда одному из учеников предстояло впервые приступить к ритуалу, в зале с бесценными бронзовыми сундуками, заключавшими Священный Пепел, возникала волнующая атмосфера. Януэль отчетливо помнил лишь глухой затаенный страх, впервые возникший под ложечкой в тот момент, когда он приоткрыл сундук, страх, никогда более не покидавший фениксийцев, которым довелось участвовать в ритуале. Силдин сравнил это с трепетом - будто ты украдкой проник на кладбище, нарушив царящий там покой.
Скрещенные факелы, закрепленные на каменных стенах, отбрасывали на юношей зловещие тени, а когда ученик простирал руки над испускавшим сияние кофром, зала наполнялась неясным шепотом наставников... При воспоминании об этом на губах Януэля промелькнула снисходительная улыбка. С течением времени первоначальный ужас сменялся гордостью, ему удавалось приблизиться и взять в руки ковчег Хранителя.
Между тем Возрождение затмевало все.
Однажды в замкнутом пространстве своей кельи Януэль дал волю мыслям. Он уселся на пол, соединил ладони, как это было рекомендовано учением Завета, и закрыл глаза, стремясь сосредоточиться на молитве. Но тотчас за ним пришел наставник Фарель.
Нынешний день, каким бы он ни был, дал Януэлю ощущение поворотного момента. Его лучший друг Силдин должен был покинуть Башню. В итоге трехлетнего обучения они оба познали, как пробудить из пепла спящего Феникса, возродить его. Они уже доказали, что способны совершить это. Но удалось ли ему, Януэлю, сохранить эту свою способность?
Беспокойство Януэля нарастало. Прошлое удивительной бессмертной птицы дремало в пепле. Его собственное прошлое тоже. Он еще не пробудил воспоминаний о детстве. Никто и представить не мог, что ему довелось пережить до того, как его приняли в Башню. Даже его наставники ничего об этом не ведали. Разве что Игнанс. Януэль покачал головой. Нельзя допускать, чтобы сомнения ослабили его волю. Значение имеет лишь овладение фениксийским искусством, искусством укрощения Огня. Нельзя позволить воспоминаниям подтачивать его.
Он уже завершал свою молитву, когда Силдин, не постучав, протиснулся в келью, хотя после утренней трапезы они по уставу должны были встретиться в следующий раз лишь за ужином. Прямо с порога Силдин выдохнул, радостно сверкнув глазами:
- Час настал!
- Ты уходишь? - спросил Януэль, вскакивая на ноги. - Я думал, нас всех соберут по такому случаю.
- Я тоже так думал, но что тут поделаешь? Меня только что предупредили...
Януэль был не в силах улыбнуться другу. Он отдавал себе отчет, что в этот миг перевернута важная страница их жизни. Приблизившись к Силдину, он взял его за Руки:
- Рад за тебя...
- Когда-нибудь и ты окажешься на моем месте.
- Конечно! - воскликнул Януэль. - Все же будь осторожнее. Не забывай, что этот Феникс весьма серьезный противник.
- Со мной будет мэтр Дирио. Мы идем вместе.
Идти от Седении до имперской крепости нужно было немногим более суток. Именно в эту крепость поздней осенью перебирался грифийский император, чтобы отпраздновать свои именины, собрав родственников, придворных, а также послов многочисленных государств Миропотока. Силдину предстояло, по поручению лиги, возродить для императора Великого Феникса. Таков был дар фениксийцев - верноподданническое приношение и в то же время предмет их особой гордости. Говорили о чрезвычайной мощи имперского Феникса. Миссия Силдина состояла в том, чтобы продемонстрировать силу и величие императора перед посланцами чужеземных держав, убедить всех присутствующих в могуществе самих фениксийцев.
- Для тебя это будет грандиозный день! - прошептал Януэль, выпуская руку друга. - А теперь спасайся бегством, пока меня не одолела зависть!
- Зато теперь ты можешь свободно поухаживать за Лайей!
Юноши от души расхохотались. Силдин доверительно добавил, прижав руку к сердцу:
- Мне будет не хватать тебя.
- Надеюсь. - Глядя в глаза другу, Януэль помолчал, потом, тщательно подбирая слова, произнес: - Укрепи свой дух, дружище. На этом празднике уж наверняка будет немало редкостно красивых женщин. Будь непоколебим духом, равно как и сердцем. Ты должен безраздельно принадлежать учению Завета, до тех самых пор пока Феникс не сложит крылья и не склонится перед императором.
- Да не беспокойся ты.
В темных глазах друга Януэль прочел глубокое душевное волнение. На свой лад он тоже покидал Башню вместе с Силдином - мысленно он устремлял к нему всю силу своих молитв. Внезапно он ощутил, что гордится успехом товарища, и бросился к нему, чтобы обнять в последний раз.
- Мне пора, - сказал наконец Силдин. Глаза его были влажны. Увидимся.
Провожая взглядом растворившегося в темноте Силдина, Януэль прошептал вслед другу:
- Ты знаешь, что не имеешь права ошибаться. Во имя всех нас...
Многочисленные ученики собрались возле бойниц, чтобы посмотреть, как наставник Дирио и Силдин, его верный ученик, покидают Башню. Вряд ли за честью, оказанной юноше, почти мальчику, скрывалось жестокое испытание. Речь скорее шла о почетном поручении: присутствовать среди немногих фениксийцев, представленных к императорскому двору. Если император одобрит проведенный ритуал Возрождения, то может проявить щедрость и даровать земли и высокий титул. В прошлом ученикам случалось снискать милость императора, а награда одного фениксийца служила также и лиге.
Отбытие Силдина представило для юных послушников возможность вдоволь насмотреться на окрестности. Впрочем, они нередко собирались вот так, когда из деревни доставляли в Башню провизию. Раз в неделю с приближением ночи несколько селян, нагруженных корзинами с фруктами и овощами, карабкались по крутой тропе, ведущей к Башне. Когда они еще только приближались к подножию гигантской пламенеющей печи, наставник-фениксиец, с бесстрастным лицом, облаченный в грубошерстную рясу, распахивал им навстречу огромные темные деревянные двери, усыпанные шляпками гвоздей. Он сполна оплачивал доставленную провизию и удалялся, так что любопытным жителям Седении так и не удавалось ничего разглядеть во тьме. Назавтра по деревенским улочкам разносились новые толки о таинственных обитателях Башни...
Как и все, Януэль неотрывно смотрел вслед удалявшимся путникам в остроконечных капюшонах. Он сознавал, что между ним и Силдином никогда не было подлинного доверия. Они были во всем столь различны, что остальные ученики частенько задавались вопросом, что их вообще могло сблизить. Но в сумраке Башни с ее умело организованным бытом годы текли медленно, и Януэлю, росшему в шумном окружении, пришлось свыкаться с одиночеством. Силдин с его живостью и склонностью к похождениям, напротив, нуждался в дружеском внимании. А кроме того, он всегда был слишком поглощен собой, чтобы расспрашивать о чем-то Януэля. Впрочем, это шло на пользу их дружбе.
Януэль ожидал, что Силдин оглянется и махнет рукой на прощание, но нет, путники удалялись. Януэль провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись в закоулках Седении.
Со щемящим сердцем юноша направил свои стопы к мэтру Фарелю, который по-отечески руководил его продвижением на тернистых путях лиги фениксийцев. Под его опекой Януэль вкусил смирение и покорность.
Однако Фарель был его наставником, но не другом. К несчастью, теперь юноша остался в одиночестве.
ГЛАВА 3
Мэтр Фарель проживал на шестом этаже Башни. Своды его кабинета, занимавшего четверть круга, подпирали бронзовые балки. Сквозь стены, закрытые многочисленными стеллажами, чьи полки сгибались под грузом пергаментов и фолиантов, не доходили никакие звуки, что создавало благоприятную атмосферу для постижения знаний. Наставник предпочитал это убежище гулким амфитеатрам. В обществе Фареля Януэль проводил время с утра до самых сумерек. Наставник разделял с ним дневную трапезу и покидал ученика лишь в связи с необходимостью исполнить свой благородный долг, приняв участие в ритуале Возрождения в зале Завета.
Проникнув в покои учителя, Януэль застал его в постели, тот сидел, подложив под спину подушку. На лбу его была закреплена масляная лампа, освещавшая подставку для письма. Оторвав перо от бумаги, он поднял глаза и сказал повелительно:
- Присядь.
Наставник Фарель казался столь же неотъемлемым атрибутом лиги, что и Башня. Однако человек этот овладел наукой стареть, не дряхлея при этом. Его длинные белые волосы и борода выглядели ухоженными. Морщинистое удлиненное лицо напоминало плоскодонное судно властительницы Земли Единорогов Ликорнии, оно побывало в стольких сражениях без всякого ущерба для себя. На его тощем, с проступающими костями, согбенном теле, изношенном в долгих одиноких странствиях, лежал отсвет Завета: истинному фениксийцу надлежало закалять свое тело, чтобы посвятить всего себя духовному служению. Януэль питал к мэтру Фарелю глубокое уважение за несгибаемость характера, за преданность тем, чьим наставником он являлся. И днем и ночью любой, кто испытывал сомнения и неуверенность в своих силах, мог постучать в его дверь. Когда в начале осени Януэль заразился красной лихорадкой, наставник бодрствовал возле его ложа четверо суток подряд.
Взамен Фарель требовал от своих учеников беспрекословного подчинения и слепого доверия. Он обрел желаемое в Януэле. Юный послушник дорожил своим положением. В прежней жизни ему довелось общаться со многими учителями, прежде чем он был допущен в святая святых лиги. Сильные, ловкие, одаренные наставники прежних лет покоряли Януэля умением властвовать над людьми. Находясь рядом с ними, он постигал жизнь в лязге оружия, в грохоте сражений. С Фарелем его связывало совсем иное: здесь присущая ему жажда знаний встретилась с мудростью и спокойствием. Исходившее от наставника обманчивое ощущение ясности Януэль смаковал, как редкое вино.
Юноша устроился на табурете. Зачищая острие пера, учитель прошептал:
- Тебе грустно?
Фарель читал его чувства, будто они были записаны в одной из бесценных магических книг, заполнивших эту келью. Удивленный точностью догадки мэтра, Януэль пробормотал:
- Похоже, да...
- Меж тем он отбыл, чтобы свершить благородное дело. Разве ты не рад за него?
- Я рад. Но...
Януэль заколебался. Фарель, не отрывая взгляда от кончика своего пера, задал вопрос:
- Ты не уверен в его успехе? Тебя волнует именно это? А ведь благодаря вашей дружбе ты узнал, насколько он талантлив.
- Вы позволите высказаться начистоту, наставник?
- Дерзай, - заметил учитель, складывая принадлежности для письма.
- Меня тревожат его чувства.
Лицо старца осветилось легкой улыбкой.
- Те, что он так ярко проявлял в обществе Лайи?
Януэль едва не свалился с табурета. Он вытаращил глаза, пытаясь различить в чертах наставника проблески гнева либо иронии.
- О, не стоит краснеть, ни к чему это. Эта очаровательная девчушка одна стоит целого полка химерийцев! Нас предостерегли относительно нее... Но пойми, мой мальчик, наша задача состоит не в том, чтобы сражаться с человеческой природой. Завет учит нас: не стоит гасить раскаленные угли ни при каких обстоятельствах. - Он отложил записи в сторону, потушил лампу и снял ее со лба. Потом спустил ноги с постели и произнес, нахмурившись: Если вдуматься, то мы недостаточно говорили с тобой о женщинах. Ведь правда?
Щеки Януэля вновь зарделись.
- То, что...
- Да ничего вообще, друг мой! - прервал его учитель. - Это неправильно, что я не настаивал на этом. Мне следовало затронуть эту тему гораздо раньше. Но посуди сам, мы живем в мужском обществе как затворники. Вижу, что тебя смущает даже простое упоминание о женщине. Я не заметил, что ты вырос, сознаюсь в этой оплошности. Я предупреждал тебя, что любовные чувства, даже просто физическое желание, могут стать для фениксийца губительными. Но жизнь неизбежно усложняется... Наконец, - вздохнул он, есть вещи, выходящие за пределы компетенции лиги, ведь так? Подойди ко мне. Покажи руки.
Януэль повиновался. Он протянул руки ладонями кверху. Наставник внимательно вгляделся, изучая мельчайшие линии ладоней. Эту процедуру Фарель, с его орлиной зоркостью, проделывал каждое утро. Руки самого фениксийца, сухие, тонкие, гибкие, говорили о том, что ему знаком труд, хотя на них не было мозолей и трещин, как на руках крестьян. Они являлись инструментом, помогающим управлять Фениксом.
- Хм... - откашлялся Фарель, ведя указательным пальцем по линии жизни на ладони Януэля. - Испарина... Ты волнуешься? А большой палец дрожит?
- Силдин только что покинул Башню. Понимаете, учитель, меня расстроило расставание с ним.
Стараясь удержать биение сердца, Януэль уловил странный блеск во взгляде наставника, тот явно выглядел расстроенным. Может быть, его огорчила реакция Януэля? Или же он задумался о его отношении к Силдину?
- Ну да, - бормотал Фарель, отпуская руку. - Не будем больше об этом. Твоя грусть скоро развеется. Следуй за мной, нам нужно поработать.
- Разве мы не останемся здесь?
- Нет, не сегодня... Дело в другом. Мы идем в залу Завета.
В зале, занимавшей весь верх Алой Башни, воплощалось высшее назначение лиги фениксийцев. Прежде всего, здесь обращала на себя внимание огромная, на тысячу свечей, люстра, сделанная пегасинцами, которую зажигал по утрам кто-либо из учеников. Десять массивных бронзовых столов, расположенных по кругу, были вмонтированы в каменный пол. Этим и ограничивалось убранство залы. Ничто не должно было отвлекать от пробуждения Фениксов. Этот суровый аскетизм обстановки нравился Януэлю. Юноша оценил этот отказ от всего лишнего, воплощение священной воли во имя высшего акта Возрождения.
Мэтр Фарель, едва слышно пробормотав молитву, вошел в залу первым, а затем сделал приглашающий знак Януэлю.
Тот повиновался.
- Подойди, мой мальчик. Скажи мне, что ты видишь?
- Священный Пепел, наставник.
Несколько лет назад, еще до того как стать одним из фениксийцев и переступить порог Башни, Януэль представлял себе, что Священный Пепел Феникса похож на обычный пепел прогоревшего костра. На самом же деле это были маленькие черные кристаллы. В их звездном блеске Януэль ощущал тепло, дававшее ни с чем не сравнимое ощущение, будто ты прикасаешься к сердцу бытия.
Юноша улыбнулся. В этот час Священный Пепел сиял отраженным светом мириад зажженных в его честь свечей. Следующий ритуал Возрождения должен был состояться в третий день второго цикла. Дата ритуала никогда не назначалась произвольно. Януэль, уже давно готовившийся к Возрождению, изучил рельеф каждого кристалла. На первый взгляд все они казались одинаковыми, но лишь фениксийцы могли уловить тончайшие отличия, делавшие кристаллы уникальными. Эти мельчайшие частицы сгоревшего Феникса объединяло нечто общее: не будучи совершенно идентичными, кристаллы в то же время обладали чертами сходства, подобно членам одного семейства. Фениксиец должен был уметь различать среди них молодые и древние частицы, чувствовать перепады их температуры, признаки истощения... Недаром скрупулезное знание деталей, наблюдательность и интуиция культивировались у членов лиги на протяжении веков. Да и в самом учении Завета было сказано, что душа фениксийца должна уподобиться кристаллу! Януэль, изо дня в день изучавший Завет, знал, что Возрождение исходит изнутри и нужно пересоздать собственную душу по образу и подобию кристаллов Священного Пепла; при этом необходимо управлять Фениксом и одновременно чувствовать, что всецело принадлежишь ему. Наставники твердили, что следует слиться с сердцем Хранителя.
Януэль в совершенстве постиг эту науку. Фарель поведал ему о жизненном цикле Фениксов. Еще на заре существования Миропотока, после войны между Хранителями, выжившие Фениксы доверились людям. С тех самых пор все Фениксы на земле находились в ведении лиги. Ее адепты охраняли их сон, а немногие бодрствующие Фениксы обитали в главной цитадели.
Юный фениксиец простер руку над Священным Пеплом, пытаясь оценить внутренний жар кристаллов. Три дня назад они были значительно холоднее, теперь же Януэлю показалось, что в кристаллах нарастает внутреннее нетерпение. Ему послышалось, что от пирамиды кристаллов исходит глухой диссонирующий шум. Раздробленное сердце Феникса жаждало обрести гармонию. В каждом кристалле пепла усиливалось биение жизни в приближении того момента, когда во время ритуала они смогут слиться воедино. Этот глухой шум мэтр Фарель сравнивал с отдаленным грохотом сражения. Януэлю этот образ казался глубоко верным.
Ему вспомнилось, как в детстве он силился, приподнявшись на цыпочки, открыть окошко их фургона, чтобы вслушаться в рокот войны, полыхавшей где-то вдали. В ту пору мать учила его различать на слух топот копыт конницы, посвист стрел лучников, читать в звуках удаляющегося со стремительностью летящих птиц войска признаки поражения.
Внезапно воспоминание сделалось почти реально ощутимым. Запах фиалок и камфарного масла вдруг перенес его в детство. Завеса прошлого приподнялась, возник образ просторного ложа светлого дерева. С наступлением сумерек мать раскладывала на нем лазурно-голубые подушки.
У него вдруг перехватило дыхание. Под испытующим взором мэтра Фареля Януэль опустил руки.
- Что с тобой? - спросил наставник.
Януэль расправил плечи, судорожно глотнул воздух внезапно пересохшими губами:
- Простите, это все мое прошлое...
Мэтр Фарель понимающе кивнул, хотя тайные душевные раны ученика были ему неведомы. Мальчику было всего четырнадцать лет, когда с первыми зимними заморозками он вошел под своды Алой Башни - голодный, едва передвигавший окоченевшие ноги. Именно Фарель тогда распахнул перед ним двери и едва успел подхватить его обессилевшее тело. Сзади высилась фигура мэтра Грезеля. Этот фениксиец, пользовавшийся чрезвычайно высокой репутацией в лиге, нашел Януэля в горах, когда тот почти замерзал. Грезель понял, что этот маленький безродный бродяга наделен недюжинным даром. Поскольку мальчик оказался сиротой, спрашивать разрешения было не у кого, он попросту отвел его в Алую Башню к фениксийцам Седении. Грезель не впервые поступал таким образом. В странствиях ему нередко доводилось сталкиваться с людьми, способными постичь искусство укрощения огня. На этот случай у него в футляре имелся кусок пергамента, на котором было начертано послание, адресованное мэтру Игнансу. Для старейшины лиги этой рекомендации было вполне достаточно.
С того самого дня Януэль и поселился в Алой Башне, однако никто из приютивших его не знал, где он родился и провел детские годы. В послании Грезеля было ясно сказано: никто, даже наставники, не должен задавать Януэлю вопросов, никто не имеет права дознаваться о его прошлом. Януэль понятия не имел об этом запрете, впрочем, он и без того был не склонен распространяться о себе. По всей видимости, у него вследствие какой-то травмы сохранились в памяти лишь обрывочные сведения. Фарель изо всех сил старался излечить мальчика от нанесенных ему ран, но его попытки натыкались на глухое сопротивление. Наставник Януэля поведал Игнансу о своем беспокойстве, но тот скупым жестом отмел его сетования. В справедливости рекомендации Грезеля было трудно усомниться, доказательством этому служил расцветающий дар Януэля.
Заботливо обхватив плечо юноши, Фарель прошептал:
- Прошлое должно быть твоим посохом на путях жизни. Ты можешь столкнуться с предательством, упасть или наткнуться на камень, но с помощью воспоминаний о прошлом ты всегда сумеешь подняться и пойти дальше.
- Но, мэтр, ведь этот посох может разлететься на куски...
- Не будь дерзким. Этот посох коренится в источнике жизни, и его не так-то просто сломать.
- Но может иссякнуть сам источник, его могут отравить. И тогда посох превратится в никчемную хворостину, мертвую ветку...
Внезапно из полумрака донесся ломкий старческий голос:
- Коли так произойдет, это не страшно, если живо само дерево, породившее эту ветвь.
Оглянувшись, Януэль различил в темноте стеклянное поблескивание. В освещенном пространстве появилась сгорбленная фигура мэтра Игнанса. Фарель, склонив голову, отступил в тень.
- Ты не понимаешь силы воспоминаний, мой мальчик. Тебе еще не представилось случая оценить целительный и вдохновляющий аромат прошлого. Со временем это придет. Но Фарель воистину прав: этот посох невозможно сломать. Стоит выпустить его из рук, и он перекроет тебе путь. Необходимо принять его, иначе ты вмиг окажешься на обочине.
- Но ведь вы ничего не знаете, - запротестовал Януэль.
Вдруг до юноши дошло, что он допустил невероятную дерзость, и черты его лица исказились. Впервые к нему обратился старейшина лиги, хотя обычно мэтр Игнанс ни с одним учеником не говорил напрямую. Теперь же после утреннего молчаливого поединка в трапезной он явился в залу Завета, чтобы побеседовать с ним. И именно здесь, в этом священном месте, Януэль осмелился противоречить ему!
- Не знаю? - откликнулся старец. - Что я должен знать, мой мальчик? Для меня важны успехи, достигнутые тобой за все эти годы. Ты наделен неоспоримым даром, коего не в силах затмить никакое воспоминание. Дар этот нелегок, но его бремя ничто в сравнении с будущим. Твой путь простирается за горизонт, и это для меня куда важнее, чем то, что ты оставил позади. Мэтр Игнанс выпрямился и скрестил руки. Символ Завета на его лбу, казалось, почти растворился в сиянии свечей. - Не стоит испытывать страх перед будущим. Ты доказал, что не страшишься опасностей. Доказал, что можешь общаться с Фениксом, можешь завоевать его доверие. В моих глазах этого достаточно. У тебе нет ничего от прошлого - ни страха, ни боли.
- Возможно, это так, но я не могу отринуть его, - возразил Януэль. Оно бьется внутри моего черепа, как зверь, заключенный в клетку. Прошлое навязчиво, мэтр, оно не остановится перед тем, чтобы как-то помешать моей связи с Фениксом.
- Мне ведомо это. Я наблюдал за тем, как ты работаешь. Ты чересчур опасаешься поражения, излишние предосторожности сковывают твои силы. Знаешь ли ты, что чаще всего нам приходится воспитывать в учениках умеренность и терпение? Все они жаждут стать фениксийцами, а сами не способны прислушаться к сердцу Хранителей. Ты, мой мальчик, - произнес он, уперев указательный палец в грудь Януэля, - ты умеешь его слышать... Вот что делает тебя исключительно одаренным фениксийцем. К несчастью, ты не смеешь применить свой дар, ты будто страшишься этого. Я понимаю, до прихода в Башню ты любил жизнь. Сужу об этом по незначительным деталям, которые мне удалось подметить, по тому, как быстро тебе удалось постичь науку пробуждения Фениксов, которая являет собой вершину этой любви к жизни. Поэтому ты испытываешь колебания в преддверии Возрождения. Частица тебя считает, что ты недостоин этой высокой игры, затрагивающей само существование достославных и благородных Хранителей. Оставь это заблуждение, Януэль, оставь...
Голос мэтра пресекся. В поисках опоры он нащупал спинку кресла и с помощью Фареля медленно опустился в него.
Растерянный Януэль не знал, что и думать о вмешательстве старейшины Башни. Почему он избрал именно этот день, чтобы высказать ему все это? Он, который до сих пор лишь изредка шепотом благословлял учеников. Связано ли это с тем, что случилось утром?
Игнанс в свою очередь простер руку над кристаллами Священного Пепла, предназначенными Януэлю. Со вздохом он обратил к юноше свои незрячие стеклянные глаза и сказал:
На подступах к науке ученики должны были свыкнуться с близостью пламени, разожженного из обыкновенных дров. На протяжении нескольких недель его жар казался им невыносимым, хотя он был куда слабее, чем тот, что исходил от обретающего форму Феникса. Именно поэтому и были необходимы перчатки. Януэлю уже спустя три месяца было разрешено сложить перчатки в специальный сундучок, - наставники сочли, что ученик уже может работать голыми руками.
С тех пор он, проводя рукой над Священным Пеплом, остро ощущал затаившийся в нем огонь. Позднее периодически вырывавшиеся из пепла языки пламени, а также внезапные зловредные вспышки, взметнувшись, лизали кончики его пальцев, а он пытался внутренне сконцентрироваться и мужественно превозмочь боль.
Но мужество само по себе, в сущности, ничего не значило: только непрерывные упражнения давали возможность гибко приспособиться к непрерывной пляске крошечных язычков огня. Благодаря советам своего наставника Фареля Януэль смог с бесконечной утонченностью буквально заново вылепить свои пальцы. Он открыл для себя, что не нужно противостоять жжению, но, напротив, следует довериться ему, вступить во внутренний диалог с неясным бормотанием Феникса.
Преодолев еще несколько ступенек, Януэль приблизился к тяжелой почерневшей двери, преграждавшей вход в залу Священного Пепла, где он провел столько часов... Невольно ему представился ритуал, совершавшийся там. С внутренней стороны эта обычная деревянная дверь была усилена металлическими стяжками, которые должны были противостоять воздействию пламени. Несчастные случаи были чрезвычайно редкими, но наставники не пренебрегали ни одной из мер предосторожности. За дверью находилось просторное помещение, где в специальных емкостях бережно хранился пепел Фениксов. Когда одному из учеников предстояло впервые приступить к ритуалу, в зале с бесценными бронзовыми сундуками, заключавшими Священный Пепел, возникала волнующая атмосфера. Януэль отчетливо помнил лишь глухой затаенный страх, впервые возникший под ложечкой в тот момент, когда он приоткрыл сундук, страх, никогда более не покидавший фениксийцев, которым довелось участвовать в ритуале. Силдин сравнил это с трепетом - будто ты украдкой проник на кладбище, нарушив царящий там покой.
Скрещенные факелы, закрепленные на каменных стенах, отбрасывали на юношей зловещие тени, а когда ученик простирал руки над испускавшим сияние кофром, зала наполнялась неясным шепотом наставников... При воспоминании об этом на губах Януэля промелькнула снисходительная улыбка. С течением времени первоначальный ужас сменялся гордостью, ему удавалось приблизиться и взять в руки ковчег Хранителя.
Между тем Возрождение затмевало все.
Однажды в замкнутом пространстве своей кельи Януэль дал волю мыслям. Он уселся на пол, соединил ладони, как это было рекомендовано учением Завета, и закрыл глаза, стремясь сосредоточиться на молитве. Но тотчас за ним пришел наставник Фарель.
Нынешний день, каким бы он ни был, дал Януэлю ощущение поворотного момента. Его лучший друг Силдин должен был покинуть Башню. В итоге трехлетнего обучения они оба познали, как пробудить из пепла спящего Феникса, возродить его. Они уже доказали, что способны совершить это. Но удалось ли ему, Януэлю, сохранить эту свою способность?
Беспокойство Януэля нарастало. Прошлое удивительной бессмертной птицы дремало в пепле. Его собственное прошлое тоже. Он еще не пробудил воспоминаний о детстве. Никто и представить не мог, что ему довелось пережить до того, как его приняли в Башню. Даже его наставники ничего об этом не ведали. Разве что Игнанс. Януэль покачал головой. Нельзя допускать, чтобы сомнения ослабили его волю. Значение имеет лишь овладение фениксийским искусством, искусством укрощения Огня. Нельзя позволить воспоминаниям подтачивать его.
Он уже завершал свою молитву, когда Силдин, не постучав, протиснулся в келью, хотя после утренней трапезы они по уставу должны были встретиться в следующий раз лишь за ужином. Прямо с порога Силдин выдохнул, радостно сверкнув глазами:
- Час настал!
- Ты уходишь? - спросил Януэль, вскакивая на ноги. - Я думал, нас всех соберут по такому случаю.
- Я тоже так думал, но что тут поделаешь? Меня только что предупредили...
Януэль был не в силах улыбнуться другу. Он отдавал себе отчет, что в этот миг перевернута важная страница их жизни. Приблизившись к Силдину, он взял его за Руки:
- Рад за тебя...
- Когда-нибудь и ты окажешься на моем месте.
- Конечно! - воскликнул Януэль. - Все же будь осторожнее. Не забывай, что этот Феникс весьма серьезный противник.
- Со мной будет мэтр Дирио. Мы идем вместе.
Идти от Седении до имперской крепости нужно было немногим более суток. Именно в эту крепость поздней осенью перебирался грифийский император, чтобы отпраздновать свои именины, собрав родственников, придворных, а также послов многочисленных государств Миропотока. Силдину предстояло, по поручению лиги, возродить для императора Великого Феникса. Таков был дар фениксийцев - верноподданническое приношение и в то же время предмет их особой гордости. Говорили о чрезвычайной мощи имперского Феникса. Миссия Силдина состояла в том, чтобы продемонстрировать силу и величие императора перед посланцами чужеземных держав, убедить всех присутствующих в могуществе самих фениксийцев.
- Для тебя это будет грандиозный день! - прошептал Януэль, выпуская руку друга. - А теперь спасайся бегством, пока меня не одолела зависть!
- Зато теперь ты можешь свободно поухаживать за Лайей!
Юноши от души расхохотались. Силдин доверительно добавил, прижав руку к сердцу:
- Мне будет не хватать тебя.
- Надеюсь. - Глядя в глаза другу, Януэль помолчал, потом, тщательно подбирая слова, произнес: - Укрепи свой дух, дружище. На этом празднике уж наверняка будет немало редкостно красивых женщин. Будь непоколебим духом, равно как и сердцем. Ты должен безраздельно принадлежать учению Завета, до тех самых пор пока Феникс не сложит крылья и не склонится перед императором.
- Да не беспокойся ты.
В темных глазах друга Януэль прочел глубокое душевное волнение. На свой лад он тоже покидал Башню вместе с Силдином - мысленно он устремлял к нему всю силу своих молитв. Внезапно он ощутил, что гордится успехом товарища, и бросился к нему, чтобы обнять в последний раз.
- Мне пора, - сказал наконец Силдин. Глаза его были влажны. Увидимся.
Провожая взглядом растворившегося в темноте Силдина, Януэль прошептал вслед другу:
- Ты знаешь, что не имеешь права ошибаться. Во имя всех нас...
Многочисленные ученики собрались возле бойниц, чтобы посмотреть, как наставник Дирио и Силдин, его верный ученик, покидают Башню. Вряд ли за честью, оказанной юноше, почти мальчику, скрывалось жестокое испытание. Речь скорее шла о почетном поручении: присутствовать среди немногих фениксийцев, представленных к императорскому двору. Если император одобрит проведенный ритуал Возрождения, то может проявить щедрость и даровать земли и высокий титул. В прошлом ученикам случалось снискать милость императора, а награда одного фениксийца служила также и лиге.
Отбытие Силдина представило для юных послушников возможность вдоволь насмотреться на окрестности. Впрочем, они нередко собирались вот так, когда из деревни доставляли в Башню провизию. Раз в неделю с приближением ночи несколько селян, нагруженных корзинами с фруктами и овощами, карабкались по крутой тропе, ведущей к Башне. Когда они еще только приближались к подножию гигантской пламенеющей печи, наставник-фениксиец, с бесстрастным лицом, облаченный в грубошерстную рясу, распахивал им навстречу огромные темные деревянные двери, усыпанные шляпками гвоздей. Он сполна оплачивал доставленную провизию и удалялся, так что любопытным жителям Седении так и не удавалось ничего разглядеть во тьме. Назавтра по деревенским улочкам разносились новые толки о таинственных обитателях Башни...
Как и все, Януэль неотрывно смотрел вслед удалявшимся путникам в остроконечных капюшонах. Он сознавал, что между ним и Силдином никогда не было подлинного доверия. Они были во всем столь различны, что остальные ученики частенько задавались вопросом, что их вообще могло сблизить. Но в сумраке Башни с ее умело организованным бытом годы текли медленно, и Януэлю, росшему в шумном окружении, пришлось свыкаться с одиночеством. Силдин с его живостью и склонностью к похождениям, напротив, нуждался в дружеском внимании. А кроме того, он всегда был слишком поглощен собой, чтобы расспрашивать о чем-то Януэля. Впрочем, это шло на пользу их дружбе.
Януэль ожидал, что Силдин оглянется и махнет рукой на прощание, но нет, путники удалялись. Януэль провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись в закоулках Седении.
Со щемящим сердцем юноша направил свои стопы к мэтру Фарелю, который по-отечески руководил его продвижением на тернистых путях лиги фениксийцев. Под его опекой Януэль вкусил смирение и покорность.
Однако Фарель был его наставником, но не другом. К несчастью, теперь юноша остался в одиночестве.
ГЛАВА 3
Мэтр Фарель проживал на шестом этаже Башни. Своды его кабинета, занимавшего четверть круга, подпирали бронзовые балки. Сквозь стены, закрытые многочисленными стеллажами, чьи полки сгибались под грузом пергаментов и фолиантов, не доходили никакие звуки, что создавало благоприятную атмосферу для постижения знаний. Наставник предпочитал это убежище гулким амфитеатрам. В обществе Фареля Януэль проводил время с утра до самых сумерек. Наставник разделял с ним дневную трапезу и покидал ученика лишь в связи с необходимостью исполнить свой благородный долг, приняв участие в ритуале Возрождения в зале Завета.
Проникнув в покои учителя, Януэль застал его в постели, тот сидел, подложив под спину подушку. На лбу его была закреплена масляная лампа, освещавшая подставку для письма. Оторвав перо от бумаги, он поднял глаза и сказал повелительно:
- Присядь.
Наставник Фарель казался столь же неотъемлемым атрибутом лиги, что и Башня. Однако человек этот овладел наукой стареть, не дряхлея при этом. Его длинные белые волосы и борода выглядели ухоженными. Морщинистое удлиненное лицо напоминало плоскодонное судно властительницы Земли Единорогов Ликорнии, оно побывало в стольких сражениях без всякого ущерба для себя. На его тощем, с проступающими костями, согбенном теле, изношенном в долгих одиноких странствиях, лежал отсвет Завета: истинному фениксийцу надлежало закалять свое тело, чтобы посвятить всего себя духовному служению. Януэль питал к мэтру Фарелю глубокое уважение за несгибаемость характера, за преданность тем, чьим наставником он являлся. И днем и ночью любой, кто испытывал сомнения и неуверенность в своих силах, мог постучать в его дверь. Когда в начале осени Януэль заразился красной лихорадкой, наставник бодрствовал возле его ложа четверо суток подряд.
Взамен Фарель требовал от своих учеников беспрекословного подчинения и слепого доверия. Он обрел желаемое в Януэле. Юный послушник дорожил своим положением. В прежней жизни ему довелось общаться со многими учителями, прежде чем он был допущен в святая святых лиги. Сильные, ловкие, одаренные наставники прежних лет покоряли Януэля умением властвовать над людьми. Находясь рядом с ними, он постигал жизнь в лязге оружия, в грохоте сражений. С Фарелем его связывало совсем иное: здесь присущая ему жажда знаний встретилась с мудростью и спокойствием. Исходившее от наставника обманчивое ощущение ясности Януэль смаковал, как редкое вино.
Юноша устроился на табурете. Зачищая острие пера, учитель прошептал:
- Тебе грустно?
Фарель читал его чувства, будто они были записаны в одной из бесценных магических книг, заполнивших эту келью. Удивленный точностью догадки мэтра, Януэль пробормотал:
- Похоже, да...
- Меж тем он отбыл, чтобы свершить благородное дело. Разве ты не рад за него?
- Я рад. Но...
Януэль заколебался. Фарель, не отрывая взгляда от кончика своего пера, задал вопрос:
- Ты не уверен в его успехе? Тебя волнует именно это? А ведь благодаря вашей дружбе ты узнал, насколько он талантлив.
- Вы позволите высказаться начистоту, наставник?
- Дерзай, - заметил учитель, складывая принадлежности для письма.
- Меня тревожат его чувства.
Лицо старца осветилось легкой улыбкой.
- Те, что он так ярко проявлял в обществе Лайи?
Януэль едва не свалился с табурета. Он вытаращил глаза, пытаясь различить в чертах наставника проблески гнева либо иронии.
- О, не стоит краснеть, ни к чему это. Эта очаровательная девчушка одна стоит целого полка химерийцев! Нас предостерегли относительно нее... Но пойми, мой мальчик, наша задача состоит не в том, чтобы сражаться с человеческой природой. Завет учит нас: не стоит гасить раскаленные угли ни при каких обстоятельствах. - Он отложил записи в сторону, потушил лампу и снял ее со лба. Потом спустил ноги с постели и произнес, нахмурившись: Если вдуматься, то мы недостаточно говорили с тобой о женщинах. Ведь правда?
Щеки Януэля вновь зарделись.
- То, что...
- Да ничего вообще, друг мой! - прервал его учитель. - Это неправильно, что я не настаивал на этом. Мне следовало затронуть эту тему гораздо раньше. Но посуди сам, мы живем в мужском обществе как затворники. Вижу, что тебя смущает даже простое упоминание о женщине. Я не заметил, что ты вырос, сознаюсь в этой оплошности. Я предупреждал тебя, что любовные чувства, даже просто физическое желание, могут стать для фениксийца губительными. Но жизнь неизбежно усложняется... Наконец, - вздохнул он, есть вещи, выходящие за пределы компетенции лиги, ведь так? Подойди ко мне. Покажи руки.
Януэль повиновался. Он протянул руки ладонями кверху. Наставник внимательно вгляделся, изучая мельчайшие линии ладоней. Эту процедуру Фарель, с его орлиной зоркостью, проделывал каждое утро. Руки самого фениксийца, сухие, тонкие, гибкие, говорили о том, что ему знаком труд, хотя на них не было мозолей и трещин, как на руках крестьян. Они являлись инструментом, помогающим управлять Фениксом.
- Хм... - откашлялся Фарель, ведя указательным пальцем по линии жизни на ладони Януэля. - Испарина... Ты волнуешься? А большой палец дрожит?
- Силдин только что покинул Башню. Понимаете, учитель, меня расстроило расставание с ним.
Стараясь удержать биение сердца, Януэль уловил странный блеск во взгляде наставника, тот явно выглядел расстроенным. Может быть, его огорчила реакция Януэля? Или же он задумался о его отношении к Силдину?
- Ну да, - бормотал Фарель, отпуская руку. - Не будем больше об этом. Твоя грусть скоро развеется. Следуй за мной, нам нужно поработать.
- Разве мы не останемся здесь?
- Нет, не сегодня... Дело в другом. Мы идем в залу Завета.
В зале, занимавшей весь верх Алой Башни, воплощалось высшее назначение лиги фениксийцев. Прежде всего, здесь обращала на себя внимание огромная, на тысячу свечей, люстра, сделанная пегасинцами, которую зажигал по утрам кто-либо из учеников. Десять массивных бронзовых столов, расположенных по кругу, были вмонтированы в каменный пол. Этим и ограничивалось убранство залы. Ничто не должно было отвлекать от пробуждения Фениксов. Этот суровый аскетизм обстановки нравился Януэлю. Юноша оценил этот отказ от всего лишнего, воплощение священной воли во имя высшего акта Возрождения.
Мэтр Фарель, едва слышно пробормотав молитву, вошел в залу первым, а затем сделал приглашающий знак Януэлю.
Тот повиновался.
- Подойди, мой мальчик. Скажи мне, что ты видишь?
- Священный Пепел, наставник.
Несколько лет назад, еще до того как стать одним из фениксийцев и переступить порог Башни, Януэль представлял себе, что Священный Пепел Феникса похож на обычный пепел прогоревшего костра. На самом же деле это были маленькие черные кристаллы. В их звездном блеске Януэль ощущал тепло, дававшее ни с чем не сравнимое ощущение, будто ты прикасаешься к сердцу бытия.
Юноша улыбнулся. В этот час Священный Пепел сиял отраженным светом мириад зажженных в его честь свечей. Следующий ритуал Возрождения должен был состояться в третий день второго цикла. Дата ритуала никогда не назначалась произвольно. Януэль, уже давно готовившийся к Возрождению, изучил рельеф каждого кристалла. На первый взгляд все они казались одинаковыми, но лишь фениксийцы могли уловить тончайшие отличия, делавшие кристаллы уникальными. Эти мельчайшие частицы сгоревшего Феникса объединяло нечто общее: не будучи совершенно идентичными, кристаллы в то же время обладали чертами сходства, подобно членам одного семейства. Фениксиец должен был уметь различать среди них молодые и древние частицы, чувствовать перепады их температуры, признаки истощения... Недаром скрупулезное знание деталей, наблюдательность и интуиция культивировались у членов лиги на протяжении веков. Да и в самом учении Завета было сказано, что душа фениксийца должна уподобиться кристаллу! Януэль, изо дня в день изучавший Завет, знал, что Возрождение исходит изнутри и нужно пересоздать собственную душу по образу и подобию кристаллов Священного Пепла; при этом необходимо управлять Фениксом и одновременно чувствовать, что всецело принадлежишь ему. Наставники твердили, что следует слиться с сердцем Хранителя.
Януэль в совершенстве постиг эту науку. Фарель поведал ему о жизненном цикле Фениксов. Еще на заре существования Миропотока, после войны между Хранителями, выжившие Фениксы доверились людям. С тех самых пор все Фениксы на земле находились в ведении лиги. Ее адепты охраняли их сон, а немногие бодрствующие Фениксы обитали в главной цитадели.
Юный фениксиец простер руку над Священным Пеплом, пытаясь оценить внутренний жар кристаллов. Три дня назад они были значительно холоднее, теперь же Януэлю показалось, что в кристаллах нарастает внутреннее нетерпение. Ему послышалось, что от пирамиды кристаллов исходит глухой диссонирующий шум. Раздробленное сердце Феникса жаждало обрести гармонию. В каждом кристалле пепла усиливалось биение жизни в приближении того момента, когда во время ритуала они смогут слиться воедино. Этот глухой шум мэтр Фарель сравнивал с отдаленным грохотом сражения. Януэлю этот образ казался глубоко верным.
Ему вспомнилось, как в детстве он силился, приподнявшись на цыпочки, открыть окошко их фургона, чтобы вслушаться в рокот войны, полыхавшей где-то вдали. В ту пору мать учила его различать на слух топот копыт конницы, посвист стрел лучников, читать в звуках удаляющегося со стремительностью летящих птиц войска признаки поражения.
Внезапно воспоминание сделалось почти реально ощутимым. Запах фиалок и камфарного масла вдруг перенес его в детство. Завеса прошлого приподнялась, возник образ просторного ложа светлого дерева. С наступлением сумерек мать раскладывала на нем лазурно-голубые подушки.
У него вдруг перехватило дыхание. Под испытующим взором мэтра Фареля Януэль опустил руки.
- Что с тобой? - спросил наставник.
Януэль расправил плечи, судорожно глотнул воздух внезапно пересохшими губами:
- Простите, это все мое прошлое...
Мэтр Фарель понимающе кивнул, хотя тайные душевные раны ученика были ему неведомы. Мальчику было всего четырнадцать лет, когда с первыми зимними заморозками он вошел под своды Алой Башни - голодный, едва передвигавший окоченевшие ноги. Именно Фарель тогда распахнул перед ним двери и едва успел подхватить его обессилевшее тело. Сзади высилась фигура мэтра Грезеля. Этот фениксиец, пользовавшийся чрезвычайно высокой репутацией в лиге, нашел Януэля в горах, когда тот почти замерзал. Грезель понял, что этот маленький безродный бродяга наделен недюжинным даром. Поскольку мальчик оказался сиротой, спрашивать разрешения было не у кого, он попросту отвел его в Алую Башню к фениксийцам Седении. Грезель не впервые поступал таким образом. В странствиях ему нередко доводилось сталкиваться с людьми, способными постичь искусство укрощения огня. На этот случай у него в футляре имелся кусок пергамента, на котором было начертано послание, адресованное мэтру Игнансу. Для старейшины лиги этой рекомендации было вполне достаточно.
С того самого дня Януэль и поселился в Алой Башне, однако никто из приютивших его не знал, где он родился и провел детские годы. В послании Грезеля было ясно сказано: никто, даже наставники, не должен задавать Януэлю вопросов, никто не имеет права дознаваться о его прошлом. Януэль понятия не имел об этом запрете, впрочем, он и без того был не склонен распространяться о себе. По всей видимости, у него вследствие какой-то травмы сохранились в памяти лишь обрывочные сведения. Фарель изо всех сил старался излечить мальчика от нанесенных ему ран, но его попытки натыкались на глухое сопротивление. Наставник Януэля поведал Игнансу о своем беспокойстве, но тот скупым жестом отмел его сетования. В справедливости рекомендации Грезеля было трудно усомниться, доказательством этому служил расцветающий дар Януэля.
Заботливо обхватив плечо юноши, Фарель прошептал:
- Прошлое должно быть твоим посохом на путях жизни. Ты можешь столкнуться с предательством, упасть или наткнуться на камень, но с помощью воспоминаний о прошлом ты всегда сумеешь подняться и пойти дальше.
- Но, мэтр, ведь этот посох может разлететься на куски...
- Не будь дерзким. Этот посох коренится в источнике жизни, и его не так-то просто сломать.
- Но может иссякнуть сам источник, его могут отравить. И тогда посох превратится в никчемную хворостину, мертвую ветку...
Внезапно из полумрака донесся ломкий старческий голос:
- Коли так произойдет, это не страшно, если живо само дерево, породившее эту ветвь.
Оглянувшись, Януэль различил в темноте стеклянное поблескивание. В освещенном пространстве появилась сгорбленная фигура мэтра Игнанса. Фарель, склонив голову, отступил в тень.
- Ты не понимаешь силы воспоминаний, мой мальчик. Тебе еще не представилось случая оценить целительный и вдохновляющий аромат прошлого. Со временем это придет. Но Фарель воистину прав: этот посох невозможно сломать. Стоит выпустить его из рук, и он перекроет тебе путь. Необходимо принять его, иначе ты вмиг окажешься на обочине.
- Но ведь вы ничего не знаете, - запротестовал Януэль.
Вдруг до юноши дошло, что он допустил невероятную дерзость, и черты его лица исказились. Впервые к нему обратился старейшина лиги, хотя обычно мэтр Игнанс ни с одним учеником не говорил напрямую. Теперь же после утреннего молчаливого поединка в трапезной он явился в залу Завета, чтобы побеседовать с ним. И именно здесь, в этом священном месте, Януэль осмелился противоречить ему!
- Не знаю? - откликнулся старец. - Что я должен знать, мой мальчик? Для меня важны успехи, достигнутые тобой за все эти годы. Ты наделен неоспоримым даром, коего не в силах затмить никакое воспоминание. Дар этот нелегок, но его бремя ничто в сравнении с будущим. Твой путь простирается за горизонт, и это для меня куда важнее, чем то, что ты оставил позади. Мэтр Игнанс выпрямился и скрестил руки. Символ Завета на его лбу, казалось, почти растворился в сиянии свечей. - Не стоит испытывать страх перед будущим. Ты доказал, что не страшишься опасностей. Доказал, что можешь общаться с Фениксом, можешь завоевать его доверие. В моих глазах этого достаточно. У тебе нет ничего от прошлого - ни страха, ни боли.
- Возможно, это так, но я не могу отринуть его, - возразил Януэль. Оно бьется внутри моего черепа, как зверь, заключенный в клетку. Прошлое навязчиво, мэтр, оно не остановится перед тем, чтобы как-то помешать моей связи с Фениксом.
- Мне ведомо это. Я наблюдал за тем, как ты работаешь. Ты чересчур опасаешься поражения, излишние предосторожности сковывают твои силы. Знаешь ли ты, что чаще всего нам приходится воспитывать в учениках умеренность и терпение? Все они жаждут стать фениксийцами, а сами не способны прислушаться к сердцу Хранителей. Ты, мой мальчик, - произнес он, уперев указательный палец в грудь Януэля, - ты умеешь его слышать... Вот что делает тебя исключительно одаренным фениксийцем. К несчастью, ты не смеешь применить свой дар, ты будто страшишься этого. Я понимаю, до прихода в Башню ты любил жизнь. Сужу об этом по незначительным деталям, которые мне удалось подметить, по тому, как быстро тебе удалось постичь науку пробуждения Фениксов, которая являет собой вершину этой любви к жизни. Поэтому ты испытываешь колебания в преддверии Возрождения. Частица тебя считает, что ты недостоин этой высокой игры, затрагивающей само существование достославных и благородных Хранителей. Оставь это заблуждение, Януэль, оставь...
Голос мэтра пресекся. В поисках опоры он нащупал спинку кресла и с помощью Фареля медленно опустился в него.
Растерянный Януэль не знал, что и думать о вмешательстве старейшины Башни. Почему он избрал именно этот день, чтобы высказать ему все это? Он, который до сих пор лишь изредка шепотом благословлял учеников. Связано ли это с тем, что случилось утром?
Игнанс в свою очередь простер руку над кристаллами Священного Пепла, предназначенными Януэлю. Со вздохом он обратил к юноше свои незрячие стеклянные глаза и сказал: