Чтобы попасть в имперскую крепость, им было необходимо пройти через горный перевал, поэтому, учитывая суровость климата, Януэль надел под грубошерстную рясу штаны из замши и захватил перчатки. Кроме того, он сменил обычные сандалии на сапоги, выдававшиеся ученикам, которым по завершении обучения предстояло пуститься в длительное странствие.
Уже собравшись и переодевшись, он вдруг осознал, что все происходящее с ним вовсе не является сном и ему в самом деле придется покинуть крепкие стены Башни. Предстоящие перемены имели горький привкус. Януэль куда меньше опасался ритуала Возрождения, чем расставания с замкнутым, защищенным от бурь миром, где он рос. Кроме того, ему вовсе не нравилось, что приходится вот так, по-воровски, крадучись, покидать Феникса накануне его долгожданного Возрождения. Проведя недели возле порученных ему кристаллов Священного Пепла, он привязался к ним, и ему было жаль передавать их кому-то другому.
Конечно, ему несказанно повезло, на его долю выпала честь сотворить шедевр, воскресив Хранителя империи Грифонов; благодаря этому Возрождению перед ним распахнутся все двери. Но эти блестящие перспективы отнюдь не уменьшали испытываемого юношей сожаления. Хотя мэтр Фарель и заверил его, что они очень скоро вернутся назад, Януэлю, находившемуся в состоянии внутреннего раздора, почему-то казалось, что он покидает Башню навсегда.
В глубине души он испытывал ужас. Не то чтобы юноша сомневался в собственном даре - похвалы, расточаемые наставниками, успокоили его на этот счет. Но учителя Януэля полагали, что он защищен от опасного воздействия своего прошлого, а именно здесь, по его мнению, и таилась угроза ритуалу. В сознании юноши возникла леденящая мысль, что даже мэтр Фарель в этом случае не сумеет прийти к нему на помощь. И тогда почетная церемония может обернуться трагедией.
Спотыкаясь в непривычно тяжелых сапогах, Януэль вышагивал вслед за наставником. "Ничего, приспособишься", - сочувственно бросил ему мэтр Фарель. Сам он также переоделся в штаны и узкую рясу, из-под капюшона которой выбивались длинные седые пряди. Миновав непомерно тяжелую, окованную бронзовыми щитами дверь, путники очутились в проходе, образованном бывшим руслом подземной реки. Проход этот был выложен камнями. Слабый свет фонаря в руках мэтра Фареля то и дело выхватывал из тьмы каменные глыбы, преграждавшие путь.
- Мы возьмем лошадей, мэтр?
- Нет, твое сознание может запечатлеть их, а это помешает ритуалу.
Тяжело вздохнув, Януэль опустил голову. Он ожидал подобного ответа. Три года назад ему уже приходилось пешком, на подкашивающихся от усталости ногах преодолевать эти горы, не чуя омертвевшего сердца. И вот теперь им предстоял тот же самый путь.
- Вы думаете, нам удастся через три дня попасть в имперскую крепость?
- Надеюсь, - ответил Фарель, огибая гигантскую каменную глыбу. Обернувшись, он посветил в лицо ученика: - Дыши ровнее, мой мальчик. К полуночи мы должны уже быть у самого входа в долину. Там мы сможем поспать несколько часов, а затем направимся к Жадорскому перевалу.
Януэль пожал плечами и опустил глаза.
- Ну ладно, - добавил наставник. - В путь.
По мере удаления от Башни путники продвигались все медленнее. "Мы уже столько времени тащимся по этому ходу", - ворчал наставник. Им приходилось старательно всматриваться во мглу, остерегаясь каменных обломков и ям, которыми изобиловало пересохшее русло. Опасаясь подвернуть ногу, они настолько замедлили темп ходьбы, что наставник был вынужден отказаться от своего решения устроить привал лишь у входа в долину. Он объявил, что им необходимо отдохнуть. В угрюмом молчании устроившись на ночлег, путники скорчились под своими одеялами.
- Спи, мой мальчик, - прошептал мэтр Фарель, задувая фонарь.
Фениксийцев обступила темнота. Шуршание поставленных Фарелем песочных часов, его мерное похрапывание слились под каменными сводами в единый ритм. Несмотря на нахлынувшую усталость и натруженные за день мышцы, Януэль все же не мог заснуть. Мысленно он устремлялся туда, за Жадорский перевал, к имперской крепости. Немного погодя он начал тревожиться о том, что без соответствующей подготовки не сможет провести ритуал Возрождения, поскольку Феникс, которого ему предстоит воскресить, намного более могуществен, чем те, кого ему довелось узнать в Башне Седении. Неясно, на что рассчитывали наставники, подвергая его такому испытанию. Разве пробуждение Хранителя империи не требовало самого серьезного отношения? Все эти вопросы не давали покоя юноше, покуда сон не сморил его окончательно.
Она склонилась над ним, укрыла поплотнее одеялом и поцеловала в лоб.
- На рассвете им предстоит идти в бой, - прошептала она, пальцами загасив пламя свечи. - Пожалуй, нынче ночью у меня не будет недостатка в спутниках.
- Матушка, можно мне завтра посмотреть на сражение?
- Не знаю, поглядим, как все будет разворачиваться.
- Но сир Фалькен сказал, что я могу идти! - попытался он добиться своего.
- Сир Фалькен не знает, что ты безрассудный и упрямый мальчишка. Кстати, что такое ты собрался за ним нести? Этот чертов Фалькен и без тебя отлично обойдется, - заметила она с улыбкой.
- Ну... если я понесу его щит, то он, быть может, даст мне боевой меч.
Между ее бровями прорезалась озабоченная морщинка.
- Я была бы так рада, если бы ты в свои десять лет и не мечтал о мече.
- Но, матушка, я же должен научиться искусству боя!
- Старик Горми учил тебя, но тебе ведь мало орудовать палкой. А вспомни высокородную Жаэль - ты даже во сне не выпускал из рук пегасинского лука!
- Матушка, тебе ведь тоже хочется, чтобы я стал лучшим из лучших, чтобы научился обращаться с любым оружием.
- Януэль, прошу тебя, всему свое время. Я - твоя мать, и только мне решать, чему, когда и у кого ты будешь учиться! А теперь мне пора. Доброй ночи, малыш.
В этот момент кто-то глухо забарабанил в дверь фургона.
- Ну же, открывай скорей! Ты заставляешь себя упрашивать, красотка! раздался чей-то грубый голос.
- Спи, мой хороший, - проговорила она со вздохом, и вздох ее был похож на тихий солнечный закат.
Дверь дрогнула и с внезапным треском подалась. На пороге возникла чья-то огромная темная фигура, а с ней ворвался запах винного перегара...
Януэль приподнялся на локтях, отирая испарину со лба:
- Матушка!..
Мэтр Фарель подвинулся к нему.
- На, пей, - сказал он, протягивая бурдюк с вином ученику.
- Не хочется...
Наставник пожал плечами:
- Как хочешь...
Перед тем как поставить бурдюк на землю, он некоторое время озадаченно вглядывался в ученика. "Матушка"? Януэль никогда ни словом не упоминал ни о своей матери, ни о родных. Откуда возникли эти переживания? Должно быть, привиделся какой-то кошмар. Фарель дорого бы дал за то, чтобы знать, что именно приснилось юноше. Или это всплыли потаенные воспоминания?
Наставник сделал глоток вина и поднялся на ноги:
- А теперь вставай. Мы уходим.
Еще не отошедший от сна, Януэль принялся складывать одеяло. Впервые после долгого перерыва его сон приобрел такую отчетливость и яркость. Сновидение, связанное с этим путешествием, скорее походило на зловещее предзнаменование.
- Очнись же! - прикрикнул на него мэтр Фарель, направив на ученика луч фонаря. - Следуй за мной.
С тяжелым сердцем Януэль двинулся за учителем. До отвесного колодца, ведущего в долину, им оставалось еще часа три ходьбы. Когда-то давно фениксийцы заботливо выложили этот ход камнем и закрепили в стене бронзовые перекладины, так что можно было подниматься на поверхность, не опасаясь обвалов.
Наставник ступил на лестницу первым. С присущей ему осторожностью он каждый раз выверял, способна ли ступенька выдержать его вес. Наконец оба путника, выбравшись наружу, вдохнули свежий воздух горной долины, щурясь в бледно-золотых лучах солнца.
Вокруг возвышались древние ели седенийской долины, окружавшие горные склоны изумрудной каймой. Под порывами северного ветра шелест их ветвей напоминал звук морского прибоя. Открывшееся величественное зрелище заставило Януэля вновь ощутить дыхание жизни. Ему нравилась упругая сила, скрытая в вечнозеленых елях, чьей хвое были не страшны трескучие морозы, которыми отличались суровые местные зимы.
- Жадорское ущелье, - произнес мэтр Фарель, указывая на восток.
Януэль поднял глаза и вздрогнул. Он узнал скалистые пики, окружавшие узкое заснеженное горное ущелье. Именно здесь три года назад ему до смерти хотелось погрузиться в сон, а мэтр Грезель настойчиво тормошил его, чтобы он не заснул... Пронизывавшие воздух косые солнечные лучи странно притягивали к себе - так пламя неудержимо влечет мотыльков, безрассудно обжигающих свои крылья.
- Мы можем оказаться в ущелье еще до наступления ночи, - сказал наставник. - Погода нам благоприятствует. Думаю, тучи, зависшие там, внизу, нас не нагонят. Однако поспешим, мой мальчик.
Поднимаясь к горным уступам, они двинулись по тропинке, петлявшей между елями. Учитель шел впереди, опираясь на узловатую палку, найденную на обочине. Его свободная, размашистая поступь вызывала восхищение Януэля, юноша едва поспевал за ним, стреноженный непривычной кожаной обувью, сжимавшей ступни и щиколотки. Несмотря на лесную прохладу, ему хотелось переобуться в легкие сандалии и ощутить под ногами влажную почву. Как бы там ни было, вскоре Януэль вновь проникся удивительной свободой движения, которую, как ему казалось, он совершенно утратил. После трех долгих лет, проведенных в Башне, он свыкся с жизнью в тесном, замкнутом пространстве. Окрестные просторы ему удавалось видеть лишь мельком в узкие щели бойниц. Все же он сознавал, что сами по себе стены еще не делают его узником, да и раскинувшаяся перед ним панорама мало-помалу смягчила горькие мысли юноши. Подчиняясь ритму ходьбы, заданному наставником, Януэль даже обогнал учителя, но затем остановился, поджидая, когда тот проберется сквозь завесу низкорастущих ветвей.
Когда солнце уже было в зените, мэтр наконец решил устроить краткую передышку. Наскоро присев, они разломили пшеничную лепешку, запив скудный завтрак несколькими глотками вина.
- Нынче вечером у меня будет возможность преподать тебе несколько жизненных уроков, - заметил мэтр Фарель, снова приторачивая бурдюк к поясу.
- Но я отлично знаю, как приветствовать благородных сеньоров и как вести себя за столом, - нахмурившись запротестовал Януэль.
- Может, и знаешь, - насмешливо протянул наставник, - но я хотел бы увериться в этом. Ты хотя бы захватил столовые приборы, коих требует обычай?
- Приборы?..
- И ты еще утверждаешь, что владеешь придворными навыками? Глупец! воскликнул Фарель, взъерошив волосы на голове юноши. - Ты ничего не знаешь о придворных. Ну, вечером приступим. - С этими словами он, опершись на палку, выпрямился. - И будь добр, не спеши так. Путь предстоит нелегкий.
Шмыгнув носом, Януэль утерся тыльной стороной руки.
- Уверен, что вы справитесь, - заметил он.
- Не дерзи, - проворчал учитель, слегка огрев Януэля палкой по спине.
Юноша рассмеялся и легко зашагал к ущелью.
По мере подъема лес становился все светлее, и вскоре сосны уступили место каменным валунам, окруженным прогалинами. Януэль не раз оборачивался, оглядывая открывшиеся дали. На горизонте виднелись приземистые домишки Седении и взметнувшаяся ввысь стрела фениксийской Алой Башни. На этом расстоянии Башня казалась Януэлю вытянутой над волнами рукой потерпевшего кораблекрушение. Быть может, это был знак разлуки. Во всяком случае у него возникло ощущение, что ему не суждено больше вернуться туда. Неужели Башня исчезнет из его жизни? Размеренная молчаливая ходьба располагала к размышлениям. Юноша задумался о том, отчего в окружающих его реальных предметах ему так часто предстают видения моря и волн.
В детстве ему лишь однажды довелось оказаться на Грифийском морском побережье. Ему запомнился запах - смесь соли и крови, а также розоватый оттенок морской пены на гребнях волн... Это было во время войны за владычество над морем между империей и Берегом Аспидов. Тысячи подданных готовы были умереть, сражаясь на побережье против империи Грифонов, в то время как в портах, видневшихся на горизонте, суда Аспидов сражались с химерийским флотом.
- Ущелье...
Впереди в четверти лье виднелась заснеженная впадина между двумя горными отрогами. Януэль почувствовал, как вдоль спины пробежало зловещее покалывание. Он узнал видневшуюся вдали скалу в форме кольца: возле нее три года назад он рухнул без сил, обреченный на смерть. Устремив взгляд на льдисто мерцавшие звезды, он ждал, когда его засыплет снегом. Мальчик надеялся, что ему не придется слишком долго страдать и не ведающий жалости холод единым вздохом загасит огонек его сердца.
- Ну наконец-то, - пробормотал мэтр Фарель, которому этот подъем дался явно нелегко. - Помоги мне, малыш, я не в силах сделать больше ни шага...
Януэль тотчас пришел на помощь учителю, все еще не отрывая взгляда от одинокой скалы. Они медленно дотащились до этого места, миновали узкий проход между скалистыми уступами, и их взорам открылись вершины Гордока. Их покрытые льдом зубцы - охранительный символ империи - протянулись до самого горизонта. В окрестностях кое-где уже засветились бледные огни горных деревушек.
Мэтр Фарель, с искаженным от усталости лицом, указал дрожащей рукой на восток:
- Видишь, вон там...
Прищурившись, Януэль разглядел в указанном направлении голубоватое свечение.
- Имперская крепость, - выдохнул наставник, без сил опускаясь прямо на снег.
Януэль слышал, что стены крепости возведены из эферита - каладрийского камня, имевшего сапфировый оттенок. Империя получила этот камень в дар при правителе Седерионе; великий император предоставил в ту пору поддержку каладрийцам, которых осаждали войска василисков. Объединенные силы грифийцев и каладрийцев одержали верх над неприятелем, и в ознаменование этого союза Каладрия отрядила своих лучших архитекторов, чтобы возвести в империи неприступную крепость из эферита. На протяжении веков в воздвигнутой ими цитадели проводились традиционные празднества в честь императора.
- Устроимся на ночлег здесь, - распорядился мэтр.
Путники обнаружили небольшой грот, где можно было хотя бы укрыться от ветра. Януэль бросил на учителя взгляд, полный сочувствия. Похоже, ему предоставлялся случай хотя бы отчасти вернуть долг благодарности наставнику. Юноша гордо выпрямился.
ГЛАВА 6
Мэтр Дирио излучал благожелательность и доверие. Полный, с изрядным брюшком и окладистой сизой бородой, которую он холил, расчесывая и подрезая каждое утро. Он всегда пребывал в хорошем расположении духа. Фениксиец с присущим ему педантизмом воспринимал своих учеников как одаренных, но весьма непослушных молодых людей, однако он крайне редко бывал суров с ними. На его взгляд, все они стоили друг друга, и редкие поражения, которые терпели ученики, покинувшие Башню, он склонен был объяснять просчетами их наставников.
Дирио вполне оценил возможность поработать с Силдином. Этот на редкость восприимчивый, хоть и частенько отлынивавший от заданий ученик выполнял упражнения Завета с поразительной легкостью.
Так или иначе, но в настоящий момент наставник был не склонен разделять воодушевление юноши. Силдин споро шел вперед, он насвистывал веселый мотив, уверенный, что вскоре перед ними откроются несколько потускневшие и обветшавшие красоты имперской крепости. Он нимало не сомневался, что путь его лежит именно туда, к Эспильонской Башне, где образование фениксийцев получает, так сказать, завершающую огранку.
Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, мэтр Игнанс намеренно устроил так, чтобы правда открылась Силдину как можно позже. "Если на вас нападут, - говорил он мэтру Дирио, - то лучше, если юноша будет считать, что является избранником императора. Даже под пытками вы, Дирио, не должны проговориться, что все обстоит несколько иначе. Хотя сам Силдин может сообщить то, что известно ему..." Эта загадочная фраза неотступно звучала в ушах бедного наставника. Он размышлял о том, стоило ли удовольствие, которое лига намеревалась доставить императору, риска принести в жертву столь блестящего и многообещающего ученика.
Мэтра Дирио заботила вовсе не собственная участь: не важно, умрет ли он завтра или же через несколько лет. Жизнь в Башне Седении была достаточно щедрым даром, чтобы бояться смерти. Впрочем, он был уверен, что ничего скверного с ними не произойдет. Панические предположения мэтра Игнанса вызывали в нем скорее растерянность, чем тревогу. Вовсе не стоило воображать, что за каждым поворотом дороги их подстерегают убийцы. Из-за Возрождения имперского Феникса не стоит убивать. Разумеется, это значительное событие и для лиги, и для империи, но в этом случае, как считал наставник Силдина, победа или поражение вовсе не потрясут мир, ну разве что приглашенных на императорскую церемонию. В любом случае осечек здесь до сих пор не случалось!
Ему были близки повседневные заботы мэтра Фареля, заботливо пестовавшего юных послушников. Фарель считал, что люди куда важнее, чем политические интересы. Он, так же как и его друг Дирио, не был озабочен продвижением по иерархической лестнице, он не домогался почетного места в Башне Альдаранша. Работа, общение с учениками занимали все его время. Остальное он охотно предоставлял более честолюбивым наставникам, для которых высшей целью бытия было попасть в материнскую лигу.
Дирио подметил, как напряжены плечи Силдина. "Бедный мальчик, подумал он. - Простит ли он этот обман?" По правде говоря, в этом он сомневался, хоть и утверждал обратное перед мэтром Игнансом. Слишком часто Силдин демонстрировал свою приверженность к почестям, чтобы смириться с тем, что им пожертвовали и он оказался за бортом.
Мэтр Дирио вздохнул и, опираясь на узловатую палку, попытался попасть в ритм упругой походки Силдина. Он рассчитывал, что еще до наступления сумерек им удастся расположиться на гумне, обычно служившем укрытием местным дровосекам. Там, под крышей, им будет теплее.
В дощатом сарае, притулившемся на лесной опушке, не было перегородок. Силдин, вошедший первым, неодобрительно глянул на брошенные в глубине гумна соломенные тюфяки.
- Эти грязные подстилки, похоже, просто кишат насекомыми, предупредил он наставника.
Тот, пожав плечами, подошел к тюфяку и, указав на него палкой, произнес:
- Этот мне подходит.
Силдин скорчил неодобрительную гримасу.
- Уж меня-то вы могли бы от этого избавить. Я предстану перед императором, воняя, как нищий, - проворчал он.
- От тебя и так несет мокрой псиной, - насмешливо парировал наставник. - Лучше поблагодари седенийцев, которые соорудили это гумно, и ложись. Хочу, чтобы ты как следует отдохнул перед завтрашним днем.
Мэтр Дирио не без горечи отметил, как злобно вспыхнули синие глаза воспитанника. Учитель неоднократно пытался внушить Силдину краеугольные ценности Завета, но юный фениксиец с непонятным упорством отталкивал их. В Башне бедность отнюдь не являлась предметом восхваления, но наставники нередко говорили о неизбежности лишений, о том, что надо уметь переносить их стойко, чтобы дух учеников укрепился и изобилие не застало их врасплох. Однако, чтобы преодолеть отвращение Силдина к вышеозначенным испытаниям, авторитета учителя было явно недостаточно. Наставник не единожды отбирал у него предметы роскоши, например шелковый шарф, подаренный Силдину влюбленной в него жительницей Седении. Дирио умолчал об этом случае и о многих других, и старейшина Башни ничего не узнал. Дирио опасался, что подобные случаи могут послужить для мэтра Игнанса предлогом, чтобы окончательно решить судьбу ученика, отослав его прочь из Башни. Он вновь и вновь предостерегал и увещевал Силдина. Несомненно, наставник, как и многие другие, поддался обаянию юноши, пораженный той глубиной мысли, что отличала проводимые Силдином ритуалы Возрождения. Правда, Силдин потерпел неудачу в испытании, которое называлось Великим Объятием, но даже этот провал, в конце концов определивший участь юноши в глазах мэтра Игнанса, не заставил ученика понять, сколько усилий пришлось приложить наставнику, чтобы его оставили в Башне. Подобная неблагодарность глубоко опечалила добродушного Дирио. В его душе шевельнулось сомнения: а вдруг, несмотря на одаренность и упорство в достижении цели, этот подросток никогда не станет подлинным фениксийцем?
Силдин улегся, скрестив руки под затылком. Он не обратил ни малейшего внимания на душевное состояние учителя. Раздосадованный скудостью окружающей обстановки, он погрузился в заветный мир грез об имперской крепости. Он мечтал о богато разодетых, благоухающих женщинах, о белизне их кожи, некогда мелькавшей перед ним в приоткрывшихся занавесях портшеза. Теперь он был уверен, что все эти гордые придворные дамы готовы распахнуть ему свои объятия, и эта мысль заставляла его трепетать от нетерпения. Он жаждал покинуть стены Башни, ограничивавшие его свободу, избавиться от строгой дисциплины, требовавшей от ученика слепого повиновения. Правда, с Башней его связывало одно драгоценное воспоминание.
Януэль.
Силдин не мог объяснить, чем тот притягивал его. Понять это было невероятно сложно, как и то, почему, когда Януэль поведал о своих ощущениях вблизи Феникса, на глаза Силдина навернулись слезы. До встречи с Януэлем Силдин не знал, что значит плакать, и это новое для него ощущение было равносильно дружеской клятве. Со времени знакомства с Януэлем он защищал его как родного брата. Януэль и не подозревал о ночных стычках друга с теми, кто завидовал их успехам. Яркие способности обоих юношей вызывали раздражение у большинства учеников, объединившихся против них во имя торжества посредственности. Но Силдин умел постоять за себя, и если ему случалось в драке выбить кому-нибудь зубы, то он не испытывал при этом ни малейшего раскаяния.
Силдин намеревался щедро распространить на друга те благодеяния, которыми император обычно осыпал тех, кто совершил воскрешение имперского Феникса. Ученики лиги фениксийцев чаще всего отказывались от почестей, повинуясь строгим ограничениям Завета. Но Силдин надеялся стать в этом смысле исключением из правил и даровать Януэлю те удовольствия, в которых им так долго было отказано в Башне.
Мэтр Дирио уже мерно похрапывал на своем тюфяке, сцепив руки на объемистом брюхе. Он заснул, даже не вспомнив об ужине. У Силдина желудок свело от голода; он встал и потихоньку двинулся ко входу на гумно. Там лежал мешок со снедью, захваченной в дорогу. Он наклонился, чтобы развязать его, но, приглушенно выругавшись, попятился. Внутрь торбы с едой заползла какая-то светящаяся тварь. Он схватил и яростно потряс мешок, чтобы вывалить содержимое на землю. Оттуда с мерзким звуком шлепнулась белеющая масса каких-то странных червей.
- Что это?.. - пробормотал он, отступив на шаг.
Отброшенный в пыль мешок съежился и опал. С гримасой отвращения Силдин обогнул кишащую расползающуюся массу. От распространившегося по сараю тухлого запаха у него перехватило дыхание. Он двинулся к спящему наставнику и потряс его за плечо.
- Мэтр Дирио! - крикнул он, дернув его за ворот рясы.
- Ну что?.. Что такое? - выговорил тот не открывая глаз.
Затем, уже очнувшись от сна, он различил во тьме светящееся пятно, которое, расползаясь мало-помалу, преграждало выход.
Сердце старого фениксийца охватил леденящий холод. С помощью Силдина он с трудом приподнялся, пытаясь справиться с нахлынувшим страхом. Он знал, слишком хорошо знал, что это за черви, ему незачем было предаваться догадкам. Одной рукой он нащупал свой посох, другой - плечо ученика.
- Нужно убираться отсюда! - приказал он. Лицо его было мертвенно-бледным. - И как можно скорее.
- Но это всего лишь черви... - заметил Силдин.
Он пытался приободриться, хотя голос его заметно дрожал. Юноша не мог оторвать глаз от омерзительного зрелища копошащейся массы. Это явно не могло быть природным явлением. Он отодвинулся, оценивая, насколько прочны доски расположенной против входа стены. Отсыревшие, они слегка расходились и вообще не казались особенно крепкими. Полный решимости пробить брешь в стене, прежде чем черви доберутся до них, Силдин просунул пальцы в щель и потянул что было силы. Доска с треском подалась. Он повторил попытку, в то время как Дирио бормотал молитву, следя за приближающимся пятном. Ни тот ни другой не желали рисковать, попытавшись пробраться к двери по кишащим паразитам.
Под лихорадочным напором Силдина треснула вторая доска. Каблуком он вышиб третью, намереваясь тотчас протиснуться в образовавшийся проем, но плечи его прочно застряли. Покраснев от гнева, он напрягся, чувствуя, как занозы впиваются в грудь. Внезапно в углу гумна он различил чей-то силуэт. В противоположном маячил еще один.
- Эй! - крикнул он. - Помогите!
В ответ донесся хриплый звук. Он вновь рванулся, но безуспешно. В лунном свете он разглядел лица тех, кто медленно надвигался на него, и глаза его округлились от ужаса. Он сделал еще одну тщетную попытку высвободиться, но застрял окончательно, пронзенный внезапной болью.
- Харонцы! - хрипло выдохнул он куда-то во тьму.
Уже собравшись и переодевшись, он вдруг осознал, что все происходящее с ним вовсе не является сном и ему в самом деле придется покинуть крепкие стены Башни. Предстоящие перемены имели горький привкус. Януэль куда меньше опасался ритуала Возрождения, чем расставания с замкнутым, защищенным от бурь миром, где он рос. Кроме того, ему вовсе не нравилось, что приходится вот так, по-воровски, крадучись, покидать Феникса накануне его долгожданного Возрождения. Проведя недели возле порученных ему кристаллов Священного Пепла, он привязался к ним, и ему было жаль передавать их кому-то другому.
Конечно, ему несказанно повезло, на его долю выпала честь сотворить шедевр, воскресив Хранителя империи Грифонов; благодаря этому Возрождению перед ним распахнутся все двери. Но эти блестящие перспективы отнюдь не уменьшали испытываемого юношей сожаления. Хотя мэтр Фарель и заверил его, что они очень скоро вернутся назад, Януэлю, находившемуся в состоянии внутреннего раздора, почему-то казалось, что он покидает Башню навсегда.
В глубине души он испытывал ужас. Не то чтобы юноша сомневался в собственном даре - похвалы, расточаемые наставниками, успокоили его на этот счет. Но учителя Януэля полагали, что он защищен от опасного воздействия своего прошлого, а именно здесь, по его мнению, и таилась угроза ритуалу. В сознании юноши возникла леденящая мысль, что даже мэтр Фарель в этом случае не сумеет прийти к нему на помощь. И тогда почетная церемония может обернуться трагедией.
Спотыкаясь в непривычно тяжелых сапогах, Януэль вышагивал вслед за наставником. "Ничего, приспособишься", - сочувственно бросил ему мэтр Фарель. Сам он также переоделся в штаны и узкую рясу, из-под капюшона которой выбивались длинные седые пряди. Миновав непомерно тяжелую, окованную бронзовыми щитами дверь, путники очутились в проходе, образованном бывшим руслом подземной реки. Проход этот был выложен камнями. Слабый свет фонаря в руках мэтра Фареля то и дело выхватывал из тьмы каменные глыбы, преграждавшие путь.
- Мы возьмем лошадей, мэтр?
- Нет, твое сознание может запечатлеть их, а это помешает ритуалу.
Тяжело вздохнув, Януэль опустил голову. Он ожидал подобного ответа. Три года назад ему уже приходилось пешком, на подкашивающихся от усталости ногах преодолевать эти горы, не чуя омертвевшего сердца. И вот теперь им предстоял тот же самый путь.
- Вы думаете, нам удастся через три дня попасть в имперскую крепость?
- Надеюсь, - ответил Фарель, огибая гигантскую каменную глыбу. Обернувшись, он посветил в лицо ученика: - Дыши ровнее, мой мальчик. К полуночи мы должны уже быть у самого входа в долину. Там мы сможем поспать несколько часов, а затем направимся к Жадорскому перевалу.
Януэль пожал плечами и опустил глаза.
- Ну ладно, - добавил наставник. - В путь.
По мере удаления от Башни путники продвигались все медленнее. "Мы уже столько времени тащимся по этому ходу", - ворчал наставник. Им приходилось старательно всматриваться во мглу, остерегаясь каменных обломков и ям, которыми изобиловало пересохшее русло. Опасаясь подвернуть ногу, они настолько замедлили темп ходьбы, что наставник был вынужден отказаться от своего решения устроить привал лишь у входа в долину. Он объявил, что им необходимо отдохнуть. В угрюмом молчании устроившись на ночлег, путники скорчились под своими одеялами.
- Спи, мой мальчик, - прошептал мэтр Фарель, задувая фонарь.
Фениксийцев обступила темнота. Шуршание поставленных Фарелем песочных часов, его мерное похрапывание слились под каменными сводами в единый ритм. Несмотря на нахлынувшую усталость и натруженные за день мышцы, Януэль все же не мог заснуть. Мысленно он устремлялся туда, за Жадорский перевал, к имперской крепости. Немного погодя он начал тревожиться о том, что без соответствующей подготовки не сможет провести ритуал Возрождения, поскольку Феникс, которого ему предстоит воскресить, намного более могуществен, чем те, кого ему довелось узнать в Башне Седении. Неясно, на что рассчитывали наставники, подвергая его такому испытанию. Разве пробуждение Хранителя империи не требовало самого серьезного отношения? Все эти вопросы не давали покоя юноше, покуда сон не сморил его окончательно.
Она склонилась над ним, укрыла поплотнее одеялом и поцеловала в лоб.
- На рассвете им предстоит идти в бой, - прошептала она, пальцами загасив пламя свечи. - Пожалуй, нынче ночью у меня не будет недостатка в спутниках.
- Матушка, можно мне завтра посмотреть на сражение?
- Не знаю, поглядим, как все будет разворачиваться.
- Но сир Фалькен сказал, что я могу идти! - попытался он добиться своего.
- Сир Фалькен не знает, что ты безрассудный и упрямый мальчишка. Кстати, что такое ты собрался за ним нести? Этот чертов Фалькен и без тебя отлично обойдется, - заметила она с улыбкой.
- Ну... если я понесу его щит, то он, быть может, даст мне боевой меч.
Между ее бровями прорезалась озабоченная морщинка.
- Я была бы так рада, если бы ты в свои десять лет и не мечтал о мече.
- Но, матушка, я же должен научиться искусству боя!
- Старик Горми учил тебя, но тебе ведь мало орудовать палкой. А вспомни высокородную Жаэль - ты даже во сне не выпускал из рук пегасинского лука!
- Матушка, тебе ведь тоже хочется, чтобы я стал лучшим из лучших, чтобы научился обращаться с любым оружием.
- Януэль, прошу тебя, всему свое время. Я - твоя мать, и только мне решать, чему, когда и у кого ты будешь учиться! А теперь мне пора. Доброй ночи, малыш.
В этот момент кто-то глухо забарабанил в дверь фургона.
- Ну же, открывай скорей! Ты заставляешь себя упрашивать, красотка! раздался чей-то грубый голос.
- Спи, мой хороший, - проговорила она со вздохом, и вздох ее был похож на тихий солнечный закат.
Дверь дрогнула и с внезапным треском подалась. На пороге возникла чья-то огромная темная фигура, а с ней ворвался запах винного перегара...
Януэль приподнялся на локтях, отирая испарину со лба:
- Матушка!..
Мэтр Фарель подвинулся к нему.
- На, пей, - сказал он, протягивая бурдюк с вином ученику.
- Не хочется...
Наставник пожал плечами:
- Как хочешь...
Перед тем как поставить бурдюк на землю, он некоторое время озадаченно вглядывался в ученика. "Матушка"? Януэль никогда ни словом не упоминал ни о своей матери, ни о родных. Откуда возникли эти переживания? Должно быть, привиделся какой-то кошмар. Фарель дорого бы дал за то, чтобы знать, что именно приснилось юноше. Или это всплыли потаенные воспоминания?
Наставник сделал глоток вина и поднялся на ноги:
- А теперь вставай. Мы уходим.
Еще не отошедший от сна, Януэль принялся складывать одеяло. Впервые после долгого перерыва его сон приобрел такую отчетливость и яркость. Сновидение, связанное с этим путешествием, скорее походило на зловещее предзнаменование.
- Очнись же! - прикрикнул на него мэтр Фарель, направив на ученика луч фонаря. - Следуй за мной.
С тяжелым сердцем Януэль двинулся за учителем. До отвесного колодца, ведущего в долину, им оставалось еще часа три ходьбы. Когда-то давно фениксийцы заботливо выложили этот ход камнем и закрепили в стене бронзовые перекладины, так что можно было подниматься на поверхность, не опасаясь обвалов.
Наставник ступил на лестницу первым. С присущей ему осторожностью он каждый раз выверял, способна ли ступенька выдержать его вес. Наконец оба путника, выбравшись наружу, вдохнули свежий воздух горной долины, щурясь в бледно-золотых лучах солнца.
Вокруг возвышались древние ели седенийской долины, окружавшие горные склоны изумрудной каймой. Под порывами северного ветра шелест их ветвей напоминал звук морского прибоя. Открывшееся величественное зрелище заставило Януэля вновь ощутить дыхание жизни. Ему нравилась упругая сила, скрытая в вечнозеленых елях, чьей хвое были не страшны трескучие морозы, которыми отличались суровые местные зимы.
- Жадорское ущелье, - произнес мэтр Фарель, указывая на восток.
Януэль поднял глаза и вздрогнул. Он узнал скалистые пики, окружавшие узкое заснеженное горное ущелье. Именно здесь три года назад ему до смерти хотелось погрузиться в сон, а мэтр Грезель настойчиво тормошил его, чтобы он не заснул... Пронизывавшие воздух косые солнечные лучи странно притягивали к себе - так пламя неудержимо влечет мотыльков, безрассудно обжигающих свои крылья.
- Мы можем оказаться в ущелье еще до наступления ночи, - сказал наставник. - Погода нам благоприятствует. Думаю, тучи, зависшие там, внизу, нас не нагонят. Однако поспешим, мой мальчик.
Поднимаясь к горным уступам, они двинулись по тропинке, петлявшей между елями. Учитель шел впереди, опираясь на узловатую палку, найденную на обочине. Его свободная, размашистая поступь вызывала восхищение Януэля, юноша едва поспевал за ним, стреноженный непривычной кожаной обувью, сжимавшей ступни и щиколотки. Несмотря на лесную прохладу, ему хотелось переобуться в легкие сандалии и ощутить под ногами влажную почву. Как бы там ни было, вскоре Януэль вновь проникся удивительной свободой движения, которую, как ему казалось, он совершенно утратил. После трех долгих лет, проведенных в Башне, он свыкся с жизнью в тесном, замкнутом пространстве. Окрестные просторы ему удавалось видеть лишь мельком в узкие щели бойниц. Все же он сознавал, что сами по себе стены еще не делают его узником, да и раскинувшаяся перед ним панорама мало-помалу смягчила горькие мысли юноши. Подчиняясь ритму ходьбы, заданному наставником, Януэль даже обогнал учителя, но затем остановился, поджидая, когда тот проберется сквозь завесу низкорастущих ветвей.
Когда солнце уже было в зените, мэтр наконец решил устроить краткую передышку. Наскоро присев, они разломили пшеничную лепешку, запив скудный завтрак несколькими глотками вина.
- Нынче вечером у меня будет возможность преподать тебе несколько жизненных уроков, - заметил мэтр Фарель, снова приторачивая бурдюк к поясу.
- Но я отлично знаю, как приветствовать благородных сеньоров и как вести себя за столом, - нахмурившись запротестовал Януэль.
- Может, и знаешь, - насмешливо протянул наставник, - но я хотел бы увериться в этом. Ты хотя бы захватил столовые приборы, коих требует обычай?
- Приборы?..
- И ты еще утверждаешь, что владеешь придворными навыками? Глупец! воскликнул Фарель, взъерошив волосы на голове юноши. - Ты ничего не знаешь о придворных. Ну, вечером приступим. - С этими словами он, опершись на палку, выпрямился. - И будь добр, не спеши так. Путь предстоит нелегкий.
Шмыгнув носом, Януэль утерся тыльной стороной руки.
- Уверен, что вы справитесь, - заметил он.
- Не дерзи, - проворчал учитель, слегка огрев Януэля палкой по спине.
Юноша рассмеялся и легко зашагал к ущелью.
По мере подъема лес становился все светлее, и вскоре сосны уступили место каменным валунам, окруженным прогалинами. Януэль не раз оборачивался, оглядывая открывшиеся дали. На горизонте виднелись приземистые домишки Седении и взметнувшаяся ввысь стрела фениксийской Алой Башни. На этом расстоянии Башня казалась Януэлю вытянутой над волнами рукой потерпевшего кораблекрушение. Быть может, это был знак разлуки. Во всяком случае у него возникло ощущение, что ему не суждено больше вернуться туда. Неужели Башня исчезнет из его жизни? Размеренная молчаливая ходьба располагала к размышлениям. Юноша задумался о том, отчего в окружающих его реальных предметах ему так часто предстают видения моря и волн.
В детстве ему лишь однажды довелось оказаться на Грифийском морском побережье. Ему запомнился запах - смесь соли и крови, а также розоватый оттенок морской пены на гребнях волн... Это было во время войны за владычество над морем между империей и Берегом Аспидов. Тысячи подданных готовы были умереть, сражаясь на побережье против империи Грифонов, в то время как в портах, видневшихся на горизонте, суда Аспидов сражались с химерийским флотом.
- Ущелье...
Впереди в четверти лье виднелась заснеженная впадина между двумя горными отрогами. Януэль почувствовал, как вдоль спины пробежало зловещее покалывание. Он узнал видневшуюся вдали скалу в форме кольца: возле нее три года назад он рухнул без сил, обреченный на смерть. Устремив взгляд на льдисто мерцавшие звезды, он ждал, когда его засыплет снегом. Мальчик надеялся, что ему не придется слишком долго страдать и не ведающий жалости холод единым вздохом загасит огонек его сердца.
- Ну наконец-то, - пробормотал мэтр Фарель, которому этот подъем дался явно нелегко. - Помоги мне, малыш, я не в силах сделать больше ни шага...
Януэль тотчас пришел на помощь учителю, все еще не отрывая взгляда от одинокой скалы. Они медленно дотащились до этого места, миновали узкий проход между скалистыми уступами, и их взорам открылись вершины Гордока. Их покрытые льдом зубцы - охранительный символ империи - протянулись до самого горизонта. В окрестностях кое-где уже засветились бледные огни горных деревушек.
Мэтр Фарель, с искаженным от усталости лицом, указал дрожащей рукой на восток:
- Видишь, вон там...
Прищурившись, Януэль разглядел в указанном направлении голубоватое свечение.
- Имперская крепость, - выдохнул наставник, без сил опускаясь прямо на снег.
Януэль слышал, что стены крепости возведены из эферита - каладрийского камня, имевшего сапфировый оттенок. Империя получила этот камень в дар при правителе Седерионе; великий император предоставил в ту пору поддержку каладрийцам, которых осаждали войска василисков. Объединенные силы грифийцев и каладрийцев одержали верх над неприятелем, и в ознаменование этого союза Каладрия отрядила своих лучших архитекторов, чтобы возвести в империи неприступную крепость из эферита. На протяжении веков в воздвигнутой ими цитадели проводились традиционные празднества в честь императора.
- Устроимся на ночлег здесь, - распорядился мэтр.
Путники обнаружили небольшой грот, где можно было хотя бы укрыться от ветра. Януэль бросил на учителя взгляд, полный сочувствия. Похоже, ему предоставлялся случай хотя бы отчасти вернуть долг благодарности наставнику. Юноша гордо выпрямился.
ГЛАВА 6
Мэтр Дирио излучал благожелательность и доверие. Полный, с изрядным брюшком и окладистой сизой бородой, которую он холил, расчесывая и подрезая каждое утро. Он всегда пребывал в хорошем расположении духа. Фениксиец с присущим ему педантизмом воспринимал своих учеников как одаренных, но весьма непослушных молодых людей, однако он крайне редко бывал суров с ними. На его взгляд, все они стоили друг друга, и редкие поражения, которые терпели ученики, покинувшие Башню, он склонен был объяснять просчетами их наставников.
Дирио вполне оценил возможность поработать с Силдином. Этот на редкость восприимчивый, хоть и частенько отлынивавший от заданий ученик выполнял упражнения Завета с поразительной легкостью.
Так или иначе, но в настоящий момент наставник был не склонен разделять воодушевление юноши. Силдин споро шел вперед, он насвистывал веселый мотив, уверенный, что вскоре перед ними откроются несколько потускневшие и обветшавшие красоты имперской крепости. Он нимало не сомневался, что путь его лежит именно туда, к Эспильонской Башне, где образование фениксийцев получает, так сказать, завершающую огранку.
Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, мэтр Игнанс намеренно устроил так, чтобы правда открылась Силдину как можно позже. "Если на вас нападут, - говорил он мэтру Дирио, - то лучше, если юноша будет считать, что является избранником императора. Даже под пытками вы, Дирио, не должны проговориться, что все обстоит несколько иначе. Хотя сам Силдин может сообщить то, что известно ему..." Эта загадочная фраза неотступно звучала в ушах бедного наставника. Он размышлял о том, стоило ли удовольствие, которое лига намеревалась доставить императору, риска принести в жертву столь блестящего и многообещающего ученика.
Мэтра Дирио заботила вовсе не собственная участь: не важно, умрет ли он завтра или же через несколько лет. Жизнь в Башне Седении была достаточно щедрым даром, чтобы бояться смерти. Впрочем, он был уверен, что ничего скверного с ними не произойдет. Панические предположения мэтра Игнанса вызывали в нем скорее растерянность, чем тревогу. Вовсе не стоило воображать, что за каждым поворотом дороги их подстерегают убийцы. Из-за Возрождения имперского Феникса не стоит убивать. Разумеется, это значительное событие и для лиги, и для империи, но в этом случае, как считал наставник Силдина, победа или поражение вовсе не потрясут мир, ну разве что приглашенных на императорскую церемонию. В любом случае осечек здесь до сих пор не случалось!
Ему были близки повседневные заботы мэтра Фареля, заботливо пестовавшего юных послушников. Фарель считал, что люди куда важнее, чем политические интересы. Он, так же как и его друг Дирио, не был озабочен продвижением по иерархической лестнице, он не домогался почетного места в Башне Альдаранша. Работа, общение с учениками занимали все его время. Остальное он охотно предоставлял более честолюбивым наставникам, для которых высшей целью бытия было попасть в материнскую лигу.
Дирио подметил, как напряжены плечи Силдина. "Бедный мальчик, подумал он. - Простит ли он этот обман?" По правде говоря, в этом он сомневался, хоть и утверждал обратное перед мэтром Игнансом. Слишком часто Силдин демонстрировал свою приверженность к почестям, чтобы смириться с тем, что им пожертвовали и он оказался за бортом.
Мэтр Дирио вздохнул и, опираясь на узловатую палку, попытался попасть в ритм упругой походки Силдина. Он рассчитывал, что еще до наступления сумерек им удастся расположиться на гумне, обычно служившем укрытием местным дровосекам. Там, под крышей, им будет теплее.
В дощатом сарае, притулившемся на лесной опушке, не было перегородок. Силдин, вошедший первым, неодобрительно глянул на брошенные в глубине гумна соломенные тюфяки.
- Эти грязные подстилки, похоже, просто кишат насекомыми, предупредил он наставника.
Тот, пожав плечами, подошел к тюфяку и, указав на него палкой, произнес:
- Этот мне подходит.
Силдин скорчил неодобрительную гримасу.
- Уж меня-то вы могли бы от этого избавить. Я предстану перед императором, воняя, как нищий, - проворчал он.
- От тебя и так несет мокрой псиной, - насмешливо парировал наставник. - Лучше поблагодари седенийцев, которые соорудили это гумно, и ложись. Хочу, чтобы ты как следует отдохнул перед завтрашним днем.
Мэтр Дирио не без горечи отметил, как злобно вспыхнули синие глаза воспитанника. Учитель неоднократно пытался внушить Силдину краеугольные ценности Завета, но юный фениксиец с непонятным упорством отталкивал их. В Башне бедность отнюдь не являлась предметом восхваления, но наставники нередко говорили о неизбежности лишений, о том, что надо уметь переносить их стойко, чтобы дух учеников укрепился и изобилие не застало их врасплох. Однако, чтобы преодолеть отвращение Силдина к вышеозначенным испытаниям, авторитета учителя было явно недостаточно. Наставник не единожды отбирал у него предметы роскоши, например шелковый шарф, подаренный Силдину влюбленной в него жительницей Седении. Дирио умолчал об этом случае и о многих других, и старейшина Башни ничего не узнал. Дирио опасался, что подобные случаи могут послужить для мэтра Игнанса предлогом, чтобы окончательно решить судьбу ученика, отослав его прочь из Башни. Он вновь и вновь предостерегал и увещевал Силдина. Несомненно, наставник, как и многие другие, поддался обаянию юноши, пораженный той глубиной мысли, что отличала проводимые Силдином ритуалы Возрождения. Правда, Силдин потерпел неудачу в испытании, которое называлось Великим Объятием, но даже этот провал, в конце концов определивший участь юноши в глазах мэтра Игнанса, не заставил ученика понять, сколько усилий пришлось приложить наставнику, чтобы его оставили в Башне. Подобная неблагодарность глубоко опечалила добродушного Дирио. В его душе шевельнулось сомнения: а вдруг, несмотря на одаренность и упорство в достижении цели, этот подросток никогда не станет подлинным фениксийцем?
Силдин улегся, скрестив руки под затылком. Он не обратил ни малейшего внимания на душевное состояние учителя. Раздосадованный скудостью окружающей обстановки, он погрузился в заветный мир грез об имперской крепости. Он мечтал о богато разодетых, благоухающих женщинах, о белизне их кожи, некогда мелькавшей перед ним в приоткрывшихся занавесях портшеза. Теперь он был уверен, что все эти гордые придворные дамы готовы распахнуть ему свои объятия, и эта мысль заставляла его трепетать от нетерпения. Он жаждал покинуть стены Башни, ограничивавшие его свободу, избавиться от строгой дисциплины, требовавшей от ученика слепого повиновения. Правда, с Башней его связывало одно драгоценное воспоминание.
Януэль.
Силдин не мог объяснить, чем тот притягивал его. Понять это было невероятно сложно, как и то, почему, когда Януэль поведал о своих ощущениях вблизи Феникса, на глаза Силдина навернулись слезы. До встречи с Януэлем Силдин не знал, что значит плакать, и это новое для него ощущение было равносильно дружеской клятве. Со времени знакомства с Януэлем он защищал его как родного брата. Януэль и не подозревал о ночных стычках друга с теми, кто завидовал их успехам. Яркие способности обоих юношей вызывали раздражение у большинства учеников, объединившихся против них во имя торжества посредственности. Но Силдин умел постоять за себя, и если ему случалось в драке выбить кому-нибудь зубы, то он не испытывал при этом ни малейшего раскаяния.
Силдин намеревался щедро распространить на друга те благодеяния, которыми император обычно осыпал тех, кто совершил воскрешение имперского Феникса. Ученики лиги фениксийцев чаще всего отказывались от почестей, повинуясь строгим ограничениям Завета. Но Силдин надеялся стать в этом смысле исключением из правил и даровать Януэлю те удовольствия, в которых им так долго было отказано в Башне.
Мэтр Дирио уже мерно похрапывал на своем тюфяке, сцепив руки на объемистом брюхе. Он заснул, даже не вспомнив об ужине. У Силдина желудок свело от голода; он встал и потихоньку двинулся ко входу на гумно. Там лежал мешок со снедью, захваченной в дорогу. Он наклонился, чтобы развязать его, но, приглушенно выругавшись, попятился. Внутрь торбы с едой заползла какая-то светящаяся тварь. Он схватил и яростно потряс мешок, чтобы вывалить содержимое на землю. Оттуда с мерзким звуком шлепнулась белеющая масса каких-то странных червей.
- Что это?.. - пробормотал он, отступив на шаг.
Отброшенный в пыль мешок съежился и опал. С гримасой отвращения Силдин обогнул кишащую расползающуюся массу. От распространившегося по сараю тухлого запаха у него перехватило дыхание. Он двинулся к спящему наставнику и потряс его за плечо.
- Мэтр Дирио! - крикнул он, дернув его за ворот рясы.
- Ну что?.. Что такое? - выговорил тот не открывая глаз.
Затем, уже очнувшись от сна, он различил во тьме светящееся пятно, которое, расползаясь мало-помалу, преграждало выход.
Сердце старого фениксийца охватил леденящий холод. С помощью Силдина он с трудом приподнялся, пытаясь справиться с нахлынувшим страхом. Он знал, слишком хорошо знал, что это за черви, ему незачем было предаваться догадкам. Одной рукой он нащупал свой посох, другой - плечо ученика.
- Нужно убираться отсюда! - приказал он. Лицо его было мертвенно-бледным. - И как можно скорее.
- Но это всего лишь черви... - заметил Силдин.
Он пытался приободриться, хотя голос его заметно дрожал. Юноша не мог оторвать глаз от омерзительного зрелища копошащейся массы. Это явно не могло быть природным явлением. Он отодвинулся, оценивая, насколько прочны доски расположенной против входа стены. Отсыревшие, они слегка расходились и вообще не казались особенно крепкими. Полный решимости пробить брешь в стене, прежде чем черви доберутся до них, Силдин просунул пальцы в щель и потянул что было силы. Доска с треском подалась. Он повторил попытку, в то время как Дирио бормотал молитву, следя за приближающимся пятном. Ни тот ни другой не желали рисковать, попытавшись пробраться к двери по кишащим паразитам.
Под лихорадочным напором Силдина треснула вторая доска. Каблуком он вышиб третью, намереваясь тотчас протиснуться в образовавшийся проем, но плечи его прочно застряли. Покраснев от гнева, он напрягся, чувствуя, как занозы впиваются в грудь. Внезапно в углу гумна он различил чей-то силуэт. В противоположном маячил еще один.
- Эй! - крикнул он. - Помогите!
В ответ донесся хриплый звук. Он вновь рванулся, но безуспешно. В лунном свете он разглядел лица тех, кто медленно надвигался на него, и глаза его округлились от ужаса. Он сделал еще одну тщетную попытку высвободиться, но застрял окончательно, пронзенный внезапной болью.
- Харонцы! - хрипло выдохнул он куда-то во тьму.