Геммел Дэвид. Сумерки героя

   Ю-ю медленно поднялся, махнув вправо и влево своим сверкающим двуручным мечом — грозно, как он надеялся. Затем воткнул меч в землю и выпрямился во весь рост.
   — Уж не думает ли кто-то из вас, что я испугался? Может, ты? — Ю-ю прыгнул вперед и ткнул пальцем в ближнего разбойника. Тот, ошарашенный натиском, отпрянул. — Или ты? — Ответа не последовало, и Ю-ю мысленно перевел дух. — Я Ю-ю Лиань! — выкрикнул он. — Меня страшатся от Кровавой реки до Джианских морей. Я вас всех порешу!
   Удивление на лицах разбойников сменилось откровенным ужасом. Ю-ю это устраивало как нельзя более. Один вскочил и бросился бежать, остальные последовали за ним, побросав свои скудные пожитки. Ю-ю засмеялся, воздел руки и прокричал им вслед:
   — Зайцы!
   Он думал, что разбойники сейчас остановятся, но они бежали все дальше.
   «Неужто я такой страшный?» — подумал он. Должно быть, костер удачно осветил мускулы его рук и плеч. Довольный Ю-ю сжал кулаки. Десять лет земляных работ славно укрепили его торс. Жизнь воина, оказывается, не так уж и плоха. Немного похвальбы и дерзости способны творить чудеса.
   И все же разбойники повели себя по меньшей мере странно. Ю-ю, прищурившись, смотрел вдаль — они и не думали возвращаться.
   — Я Ю-ю Лиань, — прокричал он еще раз как можно более грозно, засмеялся и обернулся назад, где оставил свой меч.
   Там тихо стоял маленький воин в сером кафтане.
   Сердце у Ю-ю остановилось, и он отскочил назад, прямо в костер. С ругательством метнувшись обратно, он выхватил из земли меч и с боевым кличем замахал им над головой. Клич вышел бы куда внушительнее, если бы его голос не сорвался на пронзительный фальцет.
   Раджни все так же стоял и смотрел на него, не обнажая меча. Ю-ю, свирепо глядя на него с поднятым клинком, снова заявил, на этот раз по-чиадзийски:
   — Я Ю-ю Лиань.
   — Я слышал, — сказал воин. — Ты что, левша?
   — Левша? — растерянно повторил Ю-ю. — Нет.
   — Тогда ты неправильно держишь меч. — Раджни смотрел мимо Ю-ю на юг, куда убежали разбойники.
   — Ты хочешь сразиться со мной? — спросил Ю-ю.
   — А ты хотел бы?
   — Разве ты не за этим сюда пришел?
   — Нет. Я пришел посмотреть, не замышляют ли разбойники напасть снова. Видимо, в их планы это не входит. Где ты нашел этот меч?
   — Он хранится у нас в роду много поколений.
   — Можно взглянуть?
   Ю-ю хотел было отдать меч, но тут же снова отскочил назад и рассек им воздух.
   — Обмануть меня хочешь? Не выйдет!
   — Нет, не хочу, — спокойно ответил раджни. — Прощай.
   Он пошел прочь, но Ю-ю крикнул:
   — Постой!
   Раджни остановился и оглянулся.
   — Я нашел его на поле битвы, — сказал Ю-ю. — И взял себе. Владелец не возражал — у него полголовы недоставало.
   — Далеко же ты ушел от дома, Ю-ю Лиань. Быть разбойником — твоя мечта?
   — Нет! Я хочу быть героем. Великим бойцом. Хочу шествовать по городам и слышать, как люди говорят: «Вот он. Это сам...»
   — Ясно, ясно, Ю-ю Лиань. Ну что ж, всякий путь начинается с одного шага, и ты его уже сделал. Теперь я предлагаю тебе пойти со мной. — И раджни снова зашагал прочь.
   Ю-ю сунул меч в ножны, надел через плечо перевязь, схватил свой тощий мешок и побежал за ним следом.
   Они прошагали в молчании около часа. Затем раджни остановился и сказал:
   — За теми деревьями находится лагерь моего господина, купца Мадзе Чау. — Ю-ю молча кивнул, ожидая продолжения. — Если кто-то узнает тебя, что ты скажешь?
   Ю-ю поразмыслил.
   — Что я твой ученик и ты хочешь сделать из меня героя.
   — Ты что, идиот?
   — Нет, я землекоп.
   — Зачем ты пришел в эти края? — с тяжелым вздохом спросил раджни.
   — Сам не знаю, — пожал плечами Ю-ю. — Я шел на запад, а потом нашел меч и решил свернуть на северо-восток. — Ю-ю чувствовал себя неуютно под темным взглядом раджни, а тот все молчал. — А что?
   — Утром поговорим, — сказал Кисуму. — Тут многое надо обдумать.
   — Значит, ты берешь меня в ученики?
   — Нет. Если тебя узнают, скажешь правду. Скажешь, что ты не разбойник, а просто путешествовал вместе с ними.
   — А зачем я с ними путешествовал?
   —Что?
   — Ну, если спросят.
   Раджни снова испустил тяжкий вздох.
   — Скажи, что хочешь шествовать по городам и весям.

Глава 4

   Наиболее смелые из разбойников подкрадывались к своему угасающему костру в ужасе от мысли, что раджни в сером кафтане прячется где-то здесь. Вот сейчас он выскочит и убьет их своим страшным кривым мечом. Они видели, как он развалил Рукара от плеча до пупка, выпустив ему внутренности, и не желали повторить судьбу своего вожака.
   Убедившись, что раджни ушел, один из них собрал хвороста и подбросил в костер. Пламя разгорелось, стало светлее.
   — Где же Ю-ю? — спросил другой, ища на земле следы борьбы.
   — Должно быть, удрал, — сказал третий. — Крови нет.
   По прошествии часа вокруг костра собрались девять человек — трое еще прятались где-то на равнине. Становилось холодно, редкий туман стлался по земле, клубясь, как бледный дым.
   — Ты где прятался, Ким? — спросил кто-то.
   — Залег в развалинах.
   — Я тоже, — сказал другой. — Там, верно, когда-то было большое село.
   — Город, — уточнил Ким, маленький человек с волосами песочного цвета и торчащими зубами. — Мой дед, бывало, все рассказывал о нем. О чудесах разных, демонах и чудовищах. А мы с братом лежали в кровати и тряслись со страху. — Ким засмеялся. — От этих сказок мы спать не могли, а мать ругала деда. Только на следующую ночь мы опять просили его рассказывать.
   — Что ж это за место такое? — спросил сутулый, лысеющий Браги.
   — Называлось оно вроде бы Гуанадор. Дед говорил, что город разрушили во время великой войны.
   — А чудовища-то тут при чем? — спросил еще кто-то.
   — Там были волшебники, которые повелевали сворами черных псов с железными зубами. Еще были полулюди-полумедведи восьми футов вышиной, с острыми, как сабли, когтями.
   — Кто ж это ухитрился таких победить? — спросил Браги.
   — Не знаю — это ведь просто сказка, — ответил Ким.
   — Терпеть не могу сказки, в которых смысла нет, — не отставал Браги. — Кто-то ведь побил их?
   — Да не знаю я! И дернуло же за язык.
   Туман, сгущаясь, подползал к лагерю.
   — Экий холод, — проворчал Браги, заворачиваясь в одеяло.
   — Вечно ты ноешь, — фыркнул бритоголовый крепыш с раздвоенной бородкой.
   — Чума тебя забери, Ганжа, — огрызнулся Браги.
   — Он прав, — заметил кто-то. — Чертовски холодно. Этот туман прямо ледяной.
   Разбойники подбросили топливо в костер и снова сели к огню, закутавшись в одеяла.
   — Хуже, чем зимой, — сказал Ким.
   Но когда в ночи раздался жуткий вопль, все и думать забыли о холоде. Ким с руганью выхватил меч, Ганжа — кинжал. Они всматривались во мрак за костром, но из-за тумана ничего не было видно.
   — Бьюсь об заклад, это раджни явился, — прошептал Ганжа. Он вошел на несколько шагов в туман. Ким, не трогаясь с места, следил за ним.
   Снова послышались какие-то звуки — очень странные. Разбойники, переглянувшись, стали подниматься.
   — Какого дьявола? — прошептал кто-то. Похоже было, что чьи-то когти скребут по камню за пределами видимости.
   Туман, сделавшись еще гуще, струился через костер, который шипел и стрелял искрами. Раздался отвратительный хлюпающий звук, сопровождаемый рычанием, и Ганжа попятился обратно к костру. Из огромной раны в его груди хлестала кровь. Рот был разинут в безмолвном крике. Что-то белое сомкнулось вокруг его головы и оторвало ее от туловища. Браги бросился бежать в противоположную сторону. Из тумана выросла огромная белая фигура, взмахнула когтистой рукой. Лицо Браги превратилось в фонтан багровых брызг. Когти впились ему в живот, подкинули высоко в воздух.
   Ким с воплем выхватил из костра головню и принялся размахивать ею.
   — Прочь! — кричал он. — Прочь!
   Что-то холодное охватило его лодыжку. Он посмотрел вниз и увидел белую змею, ползущую через его сапог. Ким прыгнул прямо в костер, штаны у него загорелись. Несмотря на страшную боль, он разглядел белые фигуры, обступившие костер со всех сторон.
   Тогда Ким бросил головню, вытащил кинжал, зажмурился и перерезал себе яремную жилу.
   Что-то ударило его в спину, и он выпал из огня. Истекая кровью, он почувствовал, как острые зубы впились ему в бок.
   И туман сомкнулся над ним
 
   Кисуму сидел на земле, поджав ноги, прислонившись спиной к дереву. Он не спал, пребывая в медитационном трансе, освежавшем его усталые мышцы. В это состояние ему удалось войти не сразу: храп Ю-ю раздражал его, словно назойливое жужжание насекомого в жаркий день. Только благодаря многолетней выучке он сумел отогнать от себя все мысли о Ю-ю и заострить внимание. Сделав это, он одним броском послал себя в Пустоту, держась за хрупкий образ голубого цветка, сияющего в кромешно черном, беззвездном пространстве. Медленно, очень медленно он стал повторять в уме мантру раджни:
 
   Океан и звезда —
   Это я.
   Крыльев нет у меня,
   Но лечу.
 
   С каждым повторением Кисуму становился все спокойнее, границы его разума ширились, кровь свободно струилась по жилам, напряжение уходило из тела. Проводя так один час ежедневно, Кисуму почти не нуждался во сне.
   Но сегодня что-то и в трансе беспокоило его. Не храп Ю-ю и даже не растущий холод. Кисуму был хорошо закален против холода и жары. Состояние покоя ускользало от него, и казалось, что меч в ножнах, лежащий у него на коленях, слегка вибрирует под пальцами.
   Кисуму раскрыл глаза и оглядел лагерь. Стало очень холодно, между деревьями сочился туман. Одна лошадь заржала от страха. Кисуму сделал глубокий вдох и опустил взгляд на свой меч. Овальный бронзовый эфес светился. Кисуму взялся тонкой рукой за обернутую кожей рукоять и вытащил меч из черных лакированных ножен. Клинок сиял голубым огнем, таким ярким, что больно было смотреть. Встав на ноги, раджни увидел, что краденый меч Ю-ю тоже светится.
   Один из часовых внезапно испустил крик. Кисуму отшвырнул в сторону ножны и помчался через лагерь за повозку с провизией. Там никого не было, но туман продолжал подниматься, и в нем что-то хрустело. Кисуму, присев на корточки, осмотрел землю. Его пальцы коснулись чего-то мокрого, и при ярком свете меча он увидел, что это кровь.
   — Проснитесь! — закричал он — Проснитесь!
   В тумане что-то двигалось. Гигантская белая фигура мелькнула перед Кисуму и тут же исчезла. Туман клубился вокруг его ног, пронизывая леденящим холодом, Кисуму безотчетно отскочил назад, рубанув мечом сверху вниз. Как только меч коснулся тумана, в воздухе с треском и шипением сверкнула голубая молния, рядом послышался низкий гневный рык. Кисуму, прыгнув вперед, пронзил туман мечом. Голубая молния сверкнула снова, по лагерю прокатился гром.
   Откуда-то слева завопил другой часовой. Кисуму оглянулся. Ю-ю Лиань сплеча рубил туман, и его меч тоже сверкал молниями. Часовой лежал на земле у самой опушки леса, что-то белое, обвившись вокруг его ног, тащило его за деревья. Кисуму бросился к нему. Часовой вопил что есть мочи. Подбежав ближе, Кисуму увидел, что его лодыжку захлестнуло нечто, похожее на хвост огромного белого червя. Кисуму рубанул по этому хвосту. Возникший рядом Ю-ю с пронзительным криком грохнул по червю своим клинком. Часовой, освободившись, отполз обратно, а червь скользнул в туман.
   Ю-ю с боевым кличем устремился в погоню, но Кисуму ухватил его за ворот волчьего кожуха и удержал на месте. Ю-ю, потеряв равновесие, брякнулся наземь.
   — Останься тут, — спокойно сказал Кисуму.
   — Мог бы просто сказать, — проворчал Ю-ю, потирая ушибленный зад.
   Кисуму отступил на середину лагеря. Все охранники и носильщики уже собрались там, в ужасе пяля глаза на туман, где что-то щелкало и постукивало.
   Туман взвился вверх.
   Кисуму ткнул в него мечом. Голубая молния сверкнула снова, и из клубящейся мглы раздался жуткий, исполненный боли вой.
   — Что это? — спросил Ю-ю, занеся свой меч. Кисуму не ответил. Две лошади с визгом упали.
   — Стой тут и отгоняй туман, — велел Кисуму и побежал через поляну. Туман раздался перед ним, слева что-то шевельнулось. Кисуму упал, откатился вправо, тут же вскочил. Длинная когтистая лапа метнулась к его лицу. Кисуму отшатнулся и отсек ее своим сияющим мечом. Послышался вой, и на миг он увидел страшную морду с огромными красными глазами навыкате и кривыми клыками. Морда мелькнула и пропала в тумане.
   Небо светлело, туман откатывался в лес.
   Вскоре над горами взошло солнце, и воцарился покой. Две лошади лежали мертвые, со вспоротыми животами. От пропавшего часового не осталось и следа.
   С восходом солнца меч Кисуму погас, сталь приобрела свой обычный серебристый блеск.
   На земле у его ног дергалась отрубленная когтистая лапа. Как только солнце коснулось ее, она почернела, задымилась, и повалил смрад.
   Кисуму зашагал обратно. Ю-ю, присоединившись к нему, весело заметил:
   — Кто бы они ни были, с двумя раджни им не сладить.
   Мадзе Чау откинул полог шатра и вышел наружу.
   — В чем дело? Что за шум?
   — На нас напали, — ответил Кисуму. — Мы потеряли одного человека и двух лошадей.
   — Разбойники вернулись?
   — Нет, не разбойники. Я думаю, нам нужно поскорее убираться отсюда.
   — Как скажешь, раджни. — Мадзе Чау воззрился на Ю-ю — А это еще кто такой?
   — Я Ю-ю Лиань, и я тоже сражался с демонами. — Он вскинул меч и выпятил грудь. — Когда демоны явились, мы ринулись...
   — Стой! — Мадзе Чау поднял руку, и Ю-ю умолк. — Стой тихо и молчи. — Купец повернулся к Кисуму: — Мы с тобой продолжим этот разговор в носилках, когда тронемся в путь.
   Бросив недовольный взгляд на Ю-ю, старик скрылся в шатре. Кисуму двинулся дальше, Ю-ю побежал за ним.
   — Не знал, что эти мечи могут так светиться.
   — Я тоже не знал, — сказал раджни
   — А я думал, ты объяснишь мне, в чем тут дело. Мы с тобой пара хоть куда, верно?
   Кисуму подумалось, что Ю-ю послан ему в наказание за какой-то великий грех, совершенный в прошлой жизни. Взглянув на бородатую физиономию, раджни без единого слова зашагал прочь.
   — Хоть куда, — повторил Ю-ю.
   От сгоревшей лапы не осталось и следа, но на опушке Кисуму обнаружил множество отпечатков трехпалых когтистых ног. Лю, молодой капитан стражи, подошел к нему, боязливо поглядывая на лес.
   — Ваш ученик сказал, что это были демоны.
   — Он не мой ученик
   — Виноват. Но вы тоже так думаете?
   — С демонами мне до сих пор встречаться не приходилось. Поговорим об этом потом, когда выберемся из этого леса.
   — Да, господин. Кто бы они ни были, большая удача, что ваш друг оказался здесь со своим сияющим мечом.
   — Он мне не друг, но нам действительно повезло.
   Мадзе Чау, задернув шелковые занавески паланкина, спросил:
   — Так значит, демоны?
   — Другого объяснения я придумать не могу, — ответил Кисуму. — Я отрубил одному лапу, но на солнце она тут же сгорела.
   — Не слыхал, чтобы демоны водились в этой части света, однако мои познания о Кайдоре ограничены. Мой клиент тоже не упомянул о них, приглашая меня сюда. — Мадзе Чау задумался. Однажды он воспользовался услугами колдуна и вызвал демона, чтобы убить своего делового соперника. Наутро соперника нашли с вырванным сердцем. Мадзе Чау так и не узнал, кто совершил это — потусторонние силы или обыкновенный убийца, нанятый колдуном. Самого колдуна два года спустя посадили на кол после неудавшегося покушения на готирского императора. Говорили, что в императорском дворце появился рогатый демон и убил нескольких часовых. Может быть, теперь кто-то из многочисленных конкурентов Мадзе тоже нанял колдуна, чтобы тот напустил на него этих тварей? Мадзе почти сразу же отказался от этой мысли. Погибший часовой стоял на дальнем конце лагеря, в противоположной стороне от хозяйского шатра, и лошади помешались там же. Если бы заклятие было направлено против Мадзе Чау, оно сосредоточилось бы на шатре, где он спал. Стало быть, это просто случай, но весьма тревожный. — Лю сказал мне, что твой меч сиял, как яркая луна. Никогда прежде о таком не слышал. Разве у вас, раджни, мечи волшебные?
   — Если и так, мне об этом ничего не известно.
   — И ты не можешь этого объяснить?
   — Ритуалы раджни берут начало из древних времен. На каждый меч накладывается сто сорок четыре заклятия. Благословляется железо перед плавкой, благословляется сталь, и носящий священный сан оружейник закаляет ее своей кровью после трех дней поста и молитвы. Наконец, меч возлагают на алтарь храма в Ри-ашоне, и все монахи собираются в этой величайшей из святынь, чтобы дать клинку имя и последнее благословение. Таких мечей, как у раджни, больше нет на свете. Никто не помнит происхождения многих заклинаний, и произносятся они на языке, которого не понимают более даже изрекающие их священники.
   Мадзе Чау выслушал Кисуму молча. Это была самая длинная речь, которую когда-либо произносил обычно лаконичный раджни.
   — Я не знаток в военном деле, — сказал наконец Мадзе, — но мне кажется, что мечи раджни издревле предназначались не для сражений с простыми смертными. Почему бы иначе они проявили магические свойства, когда демоны оказались рядом?
   — Согласен, — кивнул Кисуму. — Я должен поразмыслить над этим.
   — Может быть, ты тем временем объяснишь, откуда взялся этот громогласный олух в вонючей волчьей шкуре?
   — Он землекоп, — невозмутимо сообщил Кисуму.
   — Так нашему спасению способствовал землекоп?
   — С краденым мечом раджни, — кивнул Кисуму.
   — Где же ты его отыскал? — осведомился купец, глядя в глаза воину.
   — Он был в числе разбойников, напавших на нас. Когда я пришел в их лагерь, все прочие разбежались, а он остался.
   — Почему ты не убил его?
   — Из-за меча.
   — Ты испугался? — От удивления Мадзе Чау на миг забыл о хороших манерах.
   Кисуму как будто ничуть не оскорбился таким вопросом.
   — Нет, не испугался. Дело в том, что когда раджни умирает, его меч умирает вместе с ним. Ломается или дает трещину. Меч связан с душой своего владельца и уходит с ним в иной мир.
   — Может быть, твой приятель украл его у живого раджни, который теперь его ищет?
   — Нет. Ю-ю не солгал, говоря, что снял его с тела мертвого раджни. Я знал бы. Я думаю, меч сам избрал его. И привел сначала в эту страну, а потом и в наш лагерь.
   — Ты веришь, что мечи обладают разумом?
   — Я не могу вам этого объяснить, Мадзе Чау. Я сам начал это понимать лишь после шести трудных лет учения. Скажу как сумею. Вы давно спрашиваете, почему я согласился сопровождать вас. Вы пришли ко мне, потому что вам сказали, что я лучше всех, однако не ожидали, что я соглашусь покинуть Чиадзе. Не так ли?
   — Так, — подтвердил Мадзе Чау.
   — В то время у меня было много предложений. Как меня учили, я пошел в священное место и сел там, держа меч на коленях и ожидая указаний Всемогущего. Когда мой разум очистился от всех желаний, я стал размышлять о полученных мною предложениях. Дойдя до вашего, я почувствовал, как меч в моих руках потеплел, и понял, что должен отправиться в Кайдор.
   — Значит, меч стремится туда, где опаснее?
   — Возможно. Но я думаю, он просто показывает раджни волю Всемогущего.
   — А эта воля неуклонно ведет тебя навстречу Злу?
   — Да.
   — Неутешительно. — Мадзе Чау решил, что с него довольно. Он не любил всякого рода волнений, а это путешествие оказалось чревато слишком многими событиями. А теперь выясняется, что само присутствие Кисуму сулит им новые приключения.
   Выбросив из головы мысли о демонах и мечах, Мадзе Чау закрыл глаза и представил себе свой сад с ароматными цветущими деревьями. Эта мирная картина успокоила его.
   Но тут у самых носилок землекоп затянул своим громким, ужасным, фальшивым голосом какую-то гнусную песню. Мадзе Чау мигом открыл глаза. Песня на грубом северном диалекте повествовала о прелестях и буйной телесной растительности доступных женщин.
   У Мадзе Чау закололо за левым глазом.
   Кисуму позвонил в колокольчик, носилки плавно остановились. Раджни открыл дверцу, соскочил наземь, и песня оборвалась.
   — Так ведь там дальше самое смешное, — огорченно заявил громогласный олух.
 
   Лалития была не из тех женщин, которых легко удивить. Уже к четырнадцати годам она знала о мужчинах все, что стоит знать, а ее способность удивляться истощилась задолго до этого. Осиротевшая и очутившаяся на улицах столицы в восемь лет, она научилась воровать, попрошайничать, убегать, прятаться. Ночуя под причалами в гавани, она иногда видела, как грабители волокут свои жертвы к воде, закалывают их и бросают трупы в море. Она слышала, как дешевые трактирные шлюхи обслуживают своих клиентов. Она наблюдала, как городские стражники собирают дань с этих женщин, а потом пользуются ими бесплатно.
   Рыжеволосая девочка училась быстро. В двенадцать лет она уже возглавляла шайку юных карманников; они орудовали на рыночных площадях и платили страже десятую долю своих доходов, чтобы их не трогали.
   Два года Лалития — Рыжая Хитрюга, как ее тогда звали, — копила свои заработки, пряча деньги в только ей известных местах. В свободное время она прогуливалась по темным улицам, подглядывая за богачами, пирующими в лучших тавернах города, и перенимала манеру поведения и разговора знатных дам, их томную грацию и скучающий вид, который они напускали на себя в обществе мужчин. Эти дамы держались всегда очень прямо, а двигались медленно, плавно и уверенно. Солнце никогда не прикасалось к их молочно-белой коже. Летом они носили широкополые шляпы с тонкими, как паутинка, вуалями. Рыжая Хитрюга смотрела в оба, впитывала и запоминала.
   В четырнадцать лет удача изменила ей. Убегая от купца, у которого только что срезала кошелек, она поскользнулась на каком-то гнилье и растянулась на булыжнике. Купец поймал ее и держал, пока не явилась стража.
   «На этот раз ничего не выйдет, Рыжик, — сказал ей один из солдат. — Ты обокрала Ваниса, а он важная птица».
   Судья приговорил ее к двенадцати годам заключения. Она отсидела три из них в кишащей крысами тюрьме, а потом ее вдруг вызвали к начальнику, молодому офицеру по имени Арик. Стройный, с холодными глазами и слегка порочным лицом, он был по-своему красив.
   «Я видел, как ты прогуливалась нынче утром у дальней стены, — сказал он семнадцатилетней узнице. — Ты не похожа на простолюдинку».
   Рыжая Хитрюга использовала положенное ей прогулочное время для упражнений в манерах, которые переняла у столичных дам.
   «Подойди поближе, дай на себя посмотреть, — велел он. Она подошла, и он отшатнулся. — Да у тебя вши». — «И блохи тоже, — хрипловатым шепотком ответила она. — Боюсь, моя ванна неисправна. Не пришлете ли слугу починить ее?» — «Разумеется, сударыня, — ухмыльнулся он. — Вам бы следовало раньше обратиться ко мне с этой безделицей». — «Да, следовало бы, — протянула она, приняв томную позу, — но я, право же, так занята».
   Арик позвал стражника и велел препроводить ее обратно в камеру. Час спустя за ней пришли два солдата. Ее провели через всю тюрьму в крыло, где квартировал Арик. В купальном помещении стояла бронзовая ванна, доверху наполненная душистой мыльной водой. Рядом ждали две женщины-заключенные. Солдаты приказали Лалитии раздеться. Она скинула с себя грязное платье и села в ванну. Одна из женщин принялась отмывать ее рыжие волосы, другая скребла мочалкой кожу. Это было чудесно, и Рыжая Хитрюга блаженно зажмурилась, расслабляясь.
   После омовения ей просушили, расчесали и заплели волосы, надели на нее бледно-зеленое атласное платье.
   «Ты не привыкай к этому, милка, — сказала ей на ухо толстуха банщица. — У него девки больше недели не держатся — быстро надоедают».
   Рыжая Хитрюга продержалась год, а в восемнадцать ее помиловали вчистую. Арик поначалу забавлялся ею, а потом начал обучать ее более сложным тонкостям благородного поведения. Свое помилование она вполне заслужила, ибо плотские желания Арика были весьма разнообразны и порой причиняли боль. В обмен на свою свободу она стала развлекать мужчин, приятелей, которым Арик хотел угодить, соперников, которых он желал использовать, врагов, которых он хотел уничтожить. В последующие годы Лалития, как стала именоваться Рыжая Хитрюга, обнаружила, что мужчины раскрывают свои тайны с большой легкостью. Возбуждение действовало на их языки и мозги с равным успехом. Умные и блестящие мужи становились детьми, жаждущими ей понравиться. Желая прихвастнуть, они выбалтывали ей самое сокровенное. Глупцы!
   Арик на свой лад был добр к ней и разрешал оставлять у себя подарки, приносимые любовниками.