— У меня нет ответа, — пожал плечами Конн. — Доставай меч и покончим с этим.
   — Мне не нравится эта идея. Никогда не был хорошим мечником. Конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы не позволить убить себя, если таково твое намерение. Но я надеюсь, что ты передумаешь.
   Конн осмотрелся. Не было ни малейших признаков других воинов. Он пребывал в смущении. Юноша ждал, что враг будет сражаться. А вместо этого старик сидел на траве, беседуя так, будто они старые друзья. Конн никогда не попадал в такую ситуацию, но, несмотря на горящую в нем ненависть, чувствовал, что убивать старика неправильно.
   Паракс провел рукой по волосам и рассмеялся.
   — Я узнал тебя за эти дни, Коннавар. Идя по твоему следу, я читал твое сердце. Ты воин, а не убийца. Думаю, ты мне нравишься. Такое я могу сказать не о многих.
   — Меня не интересует, кто тебе нравится, а кто нет. Почему ты ждал меня, когда я выехал из леса? Ты знал, что я захочу сразиться.
   — Это вопрос гордости, друг мой. Я охотник, и хоть говорю это со всей возможной скромностью, лучший охотник в этой земле. Мне было велено найти тебя. Теперь я это сделал. Никто не может сказать, что Паракса постигла неудача. Для меня это очень важно.
   — Твой народ убил моего друга, — сказал Конн, пытаясь разжечь в себе гнев.
   — Знаю. Злое деяние, совершенное злыми людьми. У кердинов был хороший король. Жизнь шла прекрасно. Он заботился о людях, печалился их печалям, радовался их радостям. Карак приказал убить его, утопить в реке. Такова была награда за восемнадцать лет правления. Жену удушили, сына отравили. И все из-за короны, которая скоро достанется Джасарею.
   — Ты говоришь, у кердинов был король. Ты не из этого племени?
   — Нет. Я родесс. Но прожил двадцать лет среди чужого народа. — Паракс поднялся и направился к своей лошади, засунул руку в мешок, притороченный к седлу. — Хочешь кушать? У меня есть маленький пирог с мясом и луком. Он очень хорош. Конн начинал теряться и не знал что ответить. Паракс вытащил пирог, разломил его и протянул кусок молодому воину.
   — Спасибо, — автоматически ответил юноша.
   — Пожалуйста, — улыбнулся Паракс. Потом он снова сел на землю и принялся за еду.
   Конн попробовал пирог. Старый охотник недооценил его достоинства. Он был больше, чем просто хорош. Настоящая пища богов! Заставив себя есть неторопливо, юноша прожевал свою долю, а потом слизал остатки соуса с пальцев.
   — Лучше, чем сырой кролик?
   — Не пробовал ничего вкуснее.
   — Купил вчера у жены фермера. Тебе следовало попробовать его горячим. Нет ничего лучше мяса с луком, когда ты голоден. — Паракс проглотил последний кусок и вытер рот руками. — Знаешь, я ведь предчувствовал, что ты выживешь в лесу Талис. А ты не только выжил, но и вернулся с дарами. Новая одежда, новый меч. Кажется, волшебный народ тебя любит. Скажи, как они выглядят?
   — Я видел лицо на коре дерева, а потом мне явился человек с чертами, которые я сначала не мог разглядеть, хоть он и сидел рядом со мной на солнышке. — Юноша глубоко вздохнул. — Я решил не убивать тебя, охотник.
   — Хорошо. — Паракс встал на ноги. — Я же говорю, ты не убийца, юный риганте. Хочешь передать что-нибудь Караку?
   — Я уже оставил ему сообщение. — Лицо Конна ожесточилось. — Одного раза хватит.
   — Я слышал об этом. Он тоже. — Паракс повернулся к юноше спиной, пошел к своей лошади и вскочил в седло. — На западе и севере всадники. На твоем месте я бы направился на восток. Граница меньше чем в дне пути. И неподалеку расположилась армия Каменного Города. Там ты будешь в безопасности.
   Развернув коня, он поехал вниз по склону. Конн смотрел ему вслед.
   Потом сел на каштанового мерина и поехал к границе. Паракс прав. Он не убийца. Но старика оставил в живых не поэтому. Конн ненавидел только кердинов. Людей, которые убили его друга.
   И они дорого за это заплатят.

ГЛАВА 10

   Генерал Каменного Города, Джасарей, медленно шел по внутреннему периметру походного лагеря, оглядывая из-под полуприкрытых век работающих людей. Восемь тысяч солдат группами выполняли заранее данные им задания и таким образом умудрялись выполнить за несколько часов работу нескольких дней. Когда Джасарей проходил мимо, солдаты чувствовали присутствие генерала, и им казалось, что взгляд его бледно-голубых глаз касается их, как зимний ветерок, оценивает, как они работают, насколько быстро и насколько хорошо. Никто из них не осмеливался посмотреть в его сторону.
   Он шел, сложив руки за спиной, и солнце отражалось от полированного нагрудника. Его внешний вид не впечатлил бы никого. Генерал был на несколько дюймов ниже шести футов, лицо худое и обветренное, короткие волосы редели на висках и макушке. Без доспеха он напоминал учителя, которым и был, пока не открыл свое истинное призвание.
   Все солдаты знали историю Ученого. В двадцать восемь, во время первой гражданской войны, математика Джасарея срочно отправили под командование генерала Собиуса, в Третью Армию Республики. Он должен был стать квартирмейстером, применить свое знание логистики для организации доставки фуража и снаряжения. Несмотря на отсутствие опыта в военном деле, Джасарей попросил и получил звание второго генерала. Он утверждал, что это понадобится при общении с другими офицерами. Без такого звания его авторитета не хватит для эффективной работы. Молодой генерал показал себя более чем годным на эту роль. В Третьей Армии снабжение было организовано лучше, чем в других.
   К сожалению, ею командовали не лучшим образом.
   Собиуса перехитрили, обошли и победили. Армия была разбита, и четырнадцать тысяч человек погибло, лишь четырем тысячам удалось бежать. Поскольку большинство старших офицеров пали в битве, неопытный Джасарей был вынужден принять на себя командование. Организовав арьергард, он умудрился сдерживать войско противника семнадцать дней до прихода подкреплений. Когда вожди Республики пришли в отчаяние и хотели сдаться, генерал провел контрнаступление, разбил армию противника наголову и захватил двух главарей оппозиции. Три тысячи восставших солдат были распяты, а их вожаки обезглавлены. В двадцать девять лет Джасарей стал героем Республики, а в сорок два его уже считали величайшим генералом за всю историю Каменного Города, уважали и боялись по всей империи (которая теперь носила название республики). Джасарей выигрывал одну военную кампанию за другой все с той же безжалостной точностью. Страна росла, а генерал приобретал все больше власти.
   Для солдат Ученый был почти богом, которому следовало немедленно повиноваться и которого приходилось бояться. Кроме того, генерал всегда заботился о горячей еде для своих людей и деньги им платили всегда вовремя. Джасарей всегда планировал битву так, чтобы не подвергать своих солдат ненужной опасности. Эти качества его подчиненные высоко ценили. Их вовсе не беспокоило, что в армии поддерживалась суровая дисциплина — порки и даже казни были частым делом. Все эти наказания налагались за беспечность, которая могла стоить сотен жизней. Все понимали это. К тому же им нравилось, что Ученый никогда не носил золоченых доспехов и оружия с драгоценными камнями на рукояти. На нем всегда был железный нагрудник, обыкновенный меч, а шлем — если он вообще его надевал — бронзовый без гребня или плюмажа. Единственным признаком высокого звания была пурпурная мантия, и каждый раз в его палатке выкладывали мозаичный пол, а пронумерованные камешки везли в сундуках среди прочих вещей.
   Джасарей наблюдал за строительством укреплений, отмечая скорость, с которой работают солдаты, как расставлены цветные флажки, обозначающие места расположения палаток или вьючных животных. За его спиной топтались четыре младших офицера и шесть посыльных, надеявшихся, что ничто не вызовет у генерала раздражения.
   Они были на марше уже шесть дней и за это время построили шесть точно таких же крепостей, двенадцать сотен футов в ширину, девять в длину, площадью более миллиона квадратных футов. В укреплениях делалось двое ворот из толстых бревен, одни на востоке, другие на западе. И сейчас опять валили деревья в южных лесах и везли их к лагерю. Армии Каменного Города давно оценили преимущества укрепленных лагерей, но только гений Джасарея возвел строительство их до уровня искусства. Каждый день за три часа до темноты две головных Пантеры, состоящие из шести тысяч опытных солдат, располагались защитным отрядом вокруг места, которое команда планирования выбирала для разбивки лагеря. Потом офицеры вымеряли линию укреплений, обозначая ее зелеными флажками. Внутри этой зоны отмечались места для палатки генерала, офицеров и солдат, для лошадиного загона и обозных телег. Следом подходила еще одна Пантера, солдаты снимали доспехи, разбивались на команды, брали в руки лопаты и принимались копать ров. Через полтора часа работа заканчивалась, и рядом со рвом поднималась земляная стена. Когда прибывал обоз, укрепление было почти готово, и каждый знал, куда ему пойти и что надо делать. Закончив копать, солдаты надевали доспехи и отправлялись внутрь лагеря вместе с защитным отрядом. Последней прибывала кавалерия, которая патрулировала окрестности в поисках врага. Таким образом, всего за три часа на территории врага возникала огромная крепость. К ночи армия, все телеги и снаряжение оказывались в относительной безопасности.
   Джасарей шел вдоль рва, над которым все еще трудились солдаты. Тем временем офицеры ставили штаб-палатку, а шесть личных слуг ожидали момента, чтобы начать выкладывать мозаичный пол. Генерал перевел взгляд на дальние холмы, за которыми собирался враг. Их патрулировал конный отряд, и он снова пожалел, что денег не хватило на тургонскую кавалерию. Плохо, что ему приходится доверять кельтонам. Он не сомневался, что Остаран хороший воин, но, как и у всех его соплеменников, у него горячий нрав и никакого понимания стратегии. Не успела эта мысль прийти ему в голову, как он увидел идущего к укреплениям человека, ведущего под уздцы раненую лошадь. Что-то в незнакомце вызвало у генерала интерес, но в этот момент гребень холма перевалила первая телега. Его глаза сузились. Появился остальной обоз, охраняемый пешими солдатами, которые шли слишком близко к телегам. Если враг нападет, их моментально оттеснят и не дадут перестроиться. Джасарей щелкнул пальцами. К нему подбежал посыльный. Генерал указал на охрану обоза.
   — Найди офицера и прикажи ему увеличить расстояние от солдат до телег. И пусть явится сюда, когда все его люди окажутся внутри укреплений.
   Джасарей принялся раздраженно ходить туда-сюда. Четверо помощников и пятеро оставшихся посыльных напряженно стояли за его спиной. Каждый из них молча проклинал невнимательного офицера, поскольку ярость генерала могли успокоить только жертвы. Он обернулся к самому молодому из помощников, семнадцатилетнему юноше, отправившемуся в первый поход:
   — Процитируй мне слова Гетиуса об организации укрепленных лагерей.
   Юноша нервно облизнул губы.
   — Я… не помню точно… но основная идея его теории заключается…
   — Я не просил тебя назвать основную идею. — Джасарей помолчал, не сводя бледно-голубых глаз с офицера. — Уходи, — тихо приказал он. — Завтра я задам тебе еще один вопрос. И если ты не ответишь на него точно, я с позором отправлю тебя домой.
   Юноша уже собрался уходить, потом вспомнил, что надо отсалютовать. Джасарей презрительно махнул рукой и обернулся к остальным:
   — Полагаю, вы знаете ответ. Как насчет тебя, Барус? Молодой человек выступил вперед. Он был высок и строен, черные, как вороново крыло, волосы коротко острижены.
   — Это очень трудная цитата, потому что работа Гетиуса очень многословна и отличается непростой грамматикой, но мне кажется, что он писал: «Необходимость укрепления лагерей проистекает не только из опасности, которой подвергаются войска, которые разбивают лагерь без таких предосторожностей, но также вероятности неприятной ситуации, когда армия, понеся потери на поле битвы, не имеет куда отступить и сдается на милость победителя».
   — Практически верно, — сказал Джасарей, — правильнее будет: «…которой постоянно подвергаются войска». Постоянно. Такова природа войны. А теперь пойди и отыщи идиота, которого я только что отослал. Можешь провести ночь, обучая его. Если он завтра не сможет ответить на мой вопрос, я отошлю и тебя.
   — Слушаюсь, — ответил юноша, четко отсалютовав.
   — И обрати особое внимание на топографию укрепленных лагерей.
   — Непременно.
   Когда Барус ушел, оставшиеся офицеры вздохнули свободнее. Наверно, ему хватит двух жертв, думали они. Джасарей дал им несколько секунд, пока вновь окидывал взглядом ров и стену. Тот местный, которого он заметил раньше, уже вошел в крепость, ведя лошадь. Генерал оценил, как хорошо движется юноша. Один глаз был зеленым, другой золотисто-карим, а красивое лицо уродовал шрам.
   — Ты говоришь на тургонском? — спросил Джасарей.
   — Немного.
   — Что случилось с твоей лошадью?
   — Попала в кроличью нору. Хорошо, хоть ногу не сломала. Отвернувшись от воина, генерал снова обратился к двум офицерам.
   — Какой ширины должен быть ров? — резко спросил он.
   — Восемь футов, — хором ответили они.
   — И три фута в глубину, — добавил первый, заработав ядовитый взгляд от своего товарища. Джасарей улыбнулся их беспокойству. Хорошее настроение начало возвращаться.
   — Какое единственное бесценное сокровище генерал никогда не сможет вернуть?
   Оба офицера стояли молча, судорожно раздумывая над ответом. Генерал заметил, что юноша по-прежнему стоит рядом и улыбается.
   — Находишь их затруднение забавным?
   — Нет, но на вашем месте я обеспокоился бы их необразованностью. — Взявшись за поводья, он повел лошадь прочь.
   — Может быть, ты ответишь за них?
   — Время, — ответил воин. — И, если я верно вас цитирую, генерал, «вы можете заменить людей и лошадей, мечи и стрелы, но время не вернешь».
   — Ты читал мою работу? — Вопрос был задан безразличным тоном, но глаза Джасарея сузились, и он внимательно смотрел на юношу.
   — Нет, генерал, я не умею читать. У меня был друг, который рассказал о ваших словах. А теперь, если вы позволите, я займусь лошадью.
   Джасарей посмотрел ему вслед, а потом обернулся к офицерам:
   — Выясните, кто он, и прикажите вечером прийти ко мне в палатку после совета.
   — Я могу сказать вам, кто он, — ответил первый из офицеров. — Его зовут Коннавар, и его нанял Валанус. Он не остро и не гат, а происходит из племени за морем. По слухам, этот человек спас Валанусу жизнь в Гориазе.
   — И поклялся убить Карака, — не отстал от него второй. — Этот воин проложил себе путь через земли кердинов, устилая его трупами, после того как они убили его друга, купца Бануина.
   — Из какого он племени?
   — Кажется, риганте, — ответил первый офицер. — Вы все еще хотите поговорить с ним?
   — Разве я говорил, что нет?
   Джасарей отправился осматривать укрепления. Солнце садилось за западные холмы, а с моря надвигались тучи.
 
   — Если тебя вызвал Ученый, значит, тебя либо выпорют, либо повысят, — жизнерадостно сказал Валанус.
   Конн плотнее завернулся в плащ, поскольку сквозь палаточную ткань сочилась вода. Огарок свечи замигал, но, до того как он успел погаснуть, Валанус зажег об него другую свечу. Несколько мгновений в палатке горело два огонька, делая ее несколько уютнее. Полотняный домик составлял шесть футов в длину, четыре в ширину и пять в высоту в самом центре. Он устанавливался на тонкую деревянную раму. К раме крепились крюки, на которых висели мешки с одеждой. Было там также четыре складных стула с тряпочным верхом, которые составлялись вместе, образуя узкую кровать. На одном из них громоздились нагрудник, шлем, наручи и поножи, грозя упасть на мокрую землю.
   — Я думал, ты его любимчик, — проворчал Конн. — Тогда почему у тебя течет палатка?
   — Просто не повезло, — объяснил Валанус, стараясь не обращать внимания на капающую сверху воду. — Я стал солдатом по необходимости. Ведь я происхожу из бедной семьи, поэтому получаю стандартное снаряжение. Почти все палатки сухие. Завтра постараюсь достать и нам такую. — Он широко улыбнулся. — Джасарея, наверное, рассмешит, когда ты войдешь мокрый, как мышь.
   — А почему ты думаешь, что меня могут выпороть?
   — Ученый посылает за кельтонами только за двумя вещами — наградить или наказать. Ты не сделал ничего, заслуживающего наказания, стало быть, произвел на него впечатление.
   — Может быть, — с сомнением сказал Конн, — но пока что мы не сделали ничего впечатляющего, только шли вперед и строили огромные крепости, которые оставляли на следующий день. Когда же кердины вступят в битву?
   — Думаю, когда будут готовы. Тогда мы победим их и ты сможешь отомстить. Остаран говорит, что ты навел ужас на их людей. Три стычки и пять мертвых кердинов у тебя на счету. Знаешь, как тебя называют гаты? Яростный Клинок.
   — Меня не волнует, как меня называют. Как ты верно заметил, то были мелкие стычки. А мщение не будет полным, пока я не перережу горло Караку.
   Офицер перестал улыбаться, и в голосе прозвучала печаль:
   — Думаешь, когда он умрет, боль оставит тебя?
   — Может, да, может, нет, — сказал Конн, пристально глядя на светловолосого офицера.
   Валанус погрузился в размышления.
   — Однажды у меня был друг, — начал он. — Больше чем просто друг. Его захватили в плен в трибантской кампании. Ему выжгли глаза, отрезали ступни и кисти, потом половые органы. Когда мы нашли его, он был все еще жив. Они прижгли раны, понимаешь, залили их кипящей смолой. — На свечу шлепнулась капля, и она мигнула. Валануса передернуло, потом он собрался и выдавил улыбку. — С тех пор у меня не было друзей… и не будет — среди воинов.
   Снаружи палатки ударил колокол. Он прозвонил четыре раза.
   — Ну, — проговорил тургонец, — время идти к генералу. Если он предложит тебе награду, попроси для меня новую палатку или слугу.
   — У тебя есть слуга. Я видел, как он ставил эту палатку.
   — Да, но он один на восьмерых бедных офицеров. А я не могу позволить себе ему приплачивать. Поэтому… — Валанус указал на ручейки, сбегающие по стенкам палатки.
   Конн не ответил, а молча поднялся, вынырнул из палатки и вышел под дождь. На западе вспыхнула молния и послышался раскат грома. До полуночи оставалось четыре часа. В ясный день было бы еще светло, но буря окутала землю тьмой. Юноша побрел через лагерь, прошел мимо лошадей в загоне и обозных телег, потом пробрался между рядов круглых палаток для простых солдат.
   Шатер Джасарея составлял сорок футов в длину и по меньшей мере пятнадцать в ширину. Снаружи под навесом стояли двое солдат, вооруженных копьями. Когда Конн приблизился, они скрестили копья.
   — Что… тебе… надо? — проговорил страж слева на ломаном кельтонском.
   — Меня вызывал генерал, — ответил ему Конн на тургонском. Страж удивился.
   — Жди здесь. — Он протянул копье товарищу и скрылся в палатке.
   Его не было всего несколько секунд. Вернувшись, он велел Конну ждать, и тот стоял на дожде, становясь все мрачнее и мрачнее. Из палатки доносились голоса, но шум дождя не позволял расслышать, о чем они говорят. Через несколько минут начали выходить офицеры и торопливо возвращаться к своим шатрам, но и теперь его не позвали внутрь. Конн начинал злиться и обдумывал, не уйти ли ему, когда его окликнули.
   — Ты можешь войти, — сказал страж. — Внутри есть коврик. Вытри об него ноги. Генералу не нравится, когда у него грязь на полу. И оставь меч и кинжал здесь. С оружием входить нельзя. — Конн снял перевязь и отдал ее солдату.
   Потом он вошел в палатку. Контраст между ней и обиталищем Валануса был настолько разительный, что Конн едва не рассмеялся. Мозаичный пол был уложен с удивительным искусством, в основном из маленьких белых камней, но в середине более темные образовывали голову пантеры. Дальнюю сторону отгораживали занавески, и там, очевидно, находилась спальня. С крюков свисало семь ярких светильников, озаряя шесть деревянных стульев с бархатными подушками, два дивана с вышитыми спинками и длинный резной дубовый стол. Неподалеку стояла полная углей жаровня, а около стульев лежали толстые коврики. Генерал в простой рубахе до колен и сандалиях устроился на одном из диванов. Он совершенно не походил на воина.
   — Подойди ближе, — велел он.
   Конн вытер ноги о коврик и повиновался. Сняв мокрый плащ, он бросил его на пол и подошел к жаровне, наслаждаясь теплом.
   — Можешь сесть, — предложил Джасарей, указывая на диван.
   — Моя одежда мокрая и грязная, — ответил юноша. — Лучше я постою.
   — Разумно. Так вот, расскажи мне о Бануине.
   — Вы знали его? — изумился Конн, стараясь выиграть время, чтобы обдумать ответ.
   — Он был моим учителем и учеником, — сказал Джасарей. — И хорошо показал себя в обеих ролях.
   — Я этого не знал. Бануин часто говорил о вас, но ни разу не упоминал, что вы друзья.
   — Я сказал учитель и ученик, — раздраженно заметил генерал. — О дружбе я не сказал ни слова. Постарайся не делать предположений. Общение наиболее эффективно, если обе стороны точно выражаются. Так вот, я так понимаю, что он жил с твоим народом и даже женился на женщине из племени.
   — Да.
   — Как ты думаешь, что привлекало его в землях риганте?
   — Он говорил, что любит дикие леса и горы, запах сосен и вереска. Этому он учил вас?
   Джасарей оставил вопрос без внимания.
   — Зачем Бануин рассказывал тебе о моих теориях?
   — Он хотел рассказать мне о величии своего народа, — ответил Конн.
   — Вряд ли, ему не нравились наши амбиции, насколько я помню. Ты знал, что в гражданскую войну он был генералом?
   — Нет, но я знал, что он служил в армии.
   — Он был прекрасным генералом — солдаты любили его, а враги страшились. У него напрочь отсутствовало тщеславие. И хотя я долго был его учеником, когда я стал командующим, он без вопросов следовал моим приказам. Редкий человек, но не без недостатков. Слишком много отвлеченных понятий — честь, благородство, отвага, совесть. Сосредотачивался на второстепенном. На природе человеческой души, возможностях изменения и покаяния. Добро и зло, правильное и неправильное — эти абстракции определяли его действия.
   Конн понял не все слова. Он говорил на тургонском почти свободно, но Бануин никогда не говорил о покаянии или совести. Но если маленький торговец ценил эти вещи — чем бы они ни были, — значит, и Конн будет их ценить. Он тщательно выбирал слова, прежде чем сказал:
   — Я не… владею вашим языком настолько, чтобы вести спор об этих материях. Но я знаю, что Бануин был хорошим человеком, может быть, даже великим. Он был любим чужим народом, и я всегда буду чтить его память.
   — Да, да. — В светлых глазах Джасарея мелькнуло раздражение. — Люди любили Бануина. Мне он тоже по-своему нравился. Я очень удивился и огорчился, услышав о его смерти. Он рассказывал, как ушел из армии?
   — Нет. Никогда.
   — Жаль. Я часто удивлялся, почему столь талантливый человек стал торговцем.
   — Ему нравилась такая жизнь — новые люди, новые земли.
   — Да, с людьми он всегда находил общий язык. — Джасарей указал на графин с водой. Рядом стоял один кубок. Сразу стало ясно без слов, каковы их взаимоотношения. Может, Конн и гость в его палатке, но в глазах генерала всего лишь слуга. Не время становиться в позу. Конн быстро подошел к столу, наполнил кубок и подал сидящему. Тот принял его без благодарности, но улыбнулся. — А еще Бануин всегда замечал талантливых людей. Именно поэтому ты интересуешь меня, Коннавар. Что он увидел в тебе и почему взялся учить? Ты сын правителя или короля?
   — Нет. Мой отец был охотником за лошадьми, отчим же скотовод.
   — И все же — в семнадцать лет — ты знаменит в своей стране. Ты сражался с медведем одним ножом. Кроме того, ты пробрался в город кердинов, убил купца, предавшего Бануина, а потом шестерых преследователей. С тех пор среди гатов о тебе ходят темные легенды. Все ваши люди такие хорошие бойцы?
   — Все.
   — Сомневаюсь. — Джасарей поднялся и подошел к занавесям, отодвинул их. За ними оказалась узкая кровать и деревянная подставка, на которой висел доспех генерала. — Помоги мне облачиться, — велел он.
   Конн подошел к нему и снял с крюка железный нагрудник. Джасарей надел его, а юноша застегнул все пряжки. За нагрудником последовала юбка из укрепленных бронзой толстых кожаных полос, потом пояс с мечом. Конн опустился на колени и застегнул поножи. Он не спрашивал, почему это генерал решил облачиться в доспехи посреди ночи, хотя это удивило его. Юноша не смог сдержать улыбку. Генерал заметил это.
   — Да, я не воин, — сказал он без малейшей обиды. — И знаю, что выгляжу в этом нелепо. И все же это служит некоторым целям.
   Джасарей приподнял клапан палатки и приказал что-то стражам. Солдат протянул ему перевязь Конна, потом снова скрылся. Генерал обнажил меч Конна и осмотрел его в свете ламп.
   — Доброе оружие, — сказал он. — Одна рукоять стоит нескольких сотен серебряных монет. Должно быть, твой отец богатый скотовод.
   — Меч был подарком от друга, — объяснил Конн. Джасарей повертел клинок в руках.
   — Золотая голова медведя удивительно красива, и значение символа мне понятно. Но почему олень в терниях? Вижу, застежка на твоем плаще украшена так же.
   — В детстве я изорвал одежду, спасая олененка. Над этой историей любили пошутить мои друзья.