Геммел Дэвид. Яростный клинок

   Он все еще сидел на траве, когда Длинный Князь стукнул по столу кубком, чтобы привлечь внимание. Браэфар бросился на свое место.
   — Друзья! — Низкий, звучный голос князя был хорошо слышен за всеми столами. — Мы собрались сегодня, чтобы праздновать нечто большее, чем просто Самайн. Моя дочь Таэ сочетается браком с Коннаваром. Они оба молоды и прекрасны, и единственное, о чем я жалею, что здесь нет матери Таэ, чтобы порадоваться этому союзу. — Он помолчал и вздохнул. — Я же старею с каждым днем.
   — Нет, господин наш! — закричали многие, но он знаком призвал их к молчанию.
   — Это правда, хотя спасибо вам за верность. Через шесть месяцев я перестану быть вашим князем и вернусь в земли моего отца на западный берег. Я называю Коннавара моим наследником, хотя вы, конечно, будете иметь право голосовать за или против него. Теперь Коннавар мой сын, и в нем я вижу прекрасного вождя для нашего народа. А теперь давайте порадуемся, когда мои дети обойдут вокруг дерева.
   Он подвел Таэ к священному дереву здоровой рукой, а там ее встретил Коннавар, и они медленно пошли вокруг старого дуба, произнося клятвы. Пройдя полный круг, Конн обнял и поцеловал жену под приветственные крики толпы.
   Браэфар молча стоял позади. Конн будет князем, и все потому, что он подрался с медведем. Юноша подавил слезы горечи и злости, потому что к нему уже шли Таэ и Конн. Он выдавил улыбку. Девушка поцеловала его в щеку, а брат заключил в объятия.
   — Чудесная сегодня ночь, Крыло, — сказал он.
   — Да, чудесная. Надеюсь, что вы будете очень счастливы.
   — Ты потанцуешь со мной, Крыло? — спросила Таэ.
   И они танцевали посреди толпы под музыку, которую, казалось, подхватил хор звезд. Браэфар всегда был хорошим танцором, и аплодисменты согрели его душу. Таэ обняла его.
   — Надеюсь, что мне ты будешь таким же хорошим братом, как и Коннавару. Он постоянно говорит о тебе.
   — Непременно. — Браэфар неожиданно для себя поцеловал ей руку.
   Она подошла к Конну, и они начали танцевать. К ним присоединились другие пары, а Браэфар растворился в ночи.
   Праздник продолжался, и всеобщее ликование еще не угасло, когда Таэ и Конн ускользнули и отправились в свой новый дом. Там они посидели у огня, обнимаясь, а потом девушка поднялась и начала снимать свое белое платье. Ей явно было слегка не по себе, а Конн лежал на ковре у очага, любуясь ее красотой. Огонь отражался в трех опалах ее венца. Она стянула платье с плеч, потом ниже, ниже… Конн едва дышал. У нее была молочно-белая кожа, а грудь оказалась куда больше, чем было видно в вырезе платья.
   — Думаю, тебе тоже стоит снять одежду, — сказала она. Именно так он и поступил. Обняв ее, юноша понял, что у него дрожат руки. Он провел пальцами по спине, дивясь шелковистости кожи. Ему казалось, что он никогда не знал прежде такой радости, такого бешеного чувства счастья.
   Несмотря на уроки Эриаты, они не сразу смогли постигнуть счастье любви, но в какой-то момент Таэ хихикнула, а Конн в ответ расхохотался. Напряжение было снято, и остаток ночи они лежали рядом, порой касаясь друг друга, иногда разговаривая, но в основном наслаждаясь чувством гармонии и единения.
   Ночью Конн встал с постели и оделся.
   — Ты куда? — удивилась Таэ.
   — В Зачарованный лес.
   — Лес сидов?
   — Да. Не беспокойся. Меня туда пригласили. Я собираюсь встретиться с Тагдой.
   — Ведь он демон и убьет тебя.
   — В последний раз не убил же.
   — Ты смеешься надо мной или впрямь разговаривал с Тагдой?
   — Да. Он явился мне неподалеку от Семи Ив. И упрекал меня, что я не предложил тебе стать моей женой.
   — Правда?
   — Я не лгу, Таэ. Он попросил меня прийти в Зачарованный лес в ночь Самайна.
   — Я пойду с тобой.
   — Это не самая лучшая идея. Я мало знаю о богах, но в одном уверен — с ними надо быть осторожнее. Он сказал прийти мне. Никому больше. Я скоро вернусь. — Конн поцеловал жену, набросил на плечи плащ и вышел из дома. Пройдя мимо праздничного поля, на котором еще оставалось несколько пирующих, он отправился к далеким деревьям.
   Дул свежий ветер, воздух был чист и прозрачен, напоен запахами травы и листьев и легким ароматом дыма, доносящегося от праздничных костров. По пути Коннавар глядел на острые пики Друагских Гор и думал, как прекрасна его земля и как счастлив должен быть любой, живущий на ней.
   На самой опушке леса он встретил Тагду. В лунном свете борода сида отливала странной светящейся зеленью. Без единого слова он развернулся и вошел в лес. Плащ из листвы шумел на ветру. Конн последовал за ним, и вскоре они подошли к кусту терновника, где он впервые увидел олененка.
   — Как близок к смерти ты был в тот день, — заметил Тагда.
   — Но ты наградил меня ножом.
   — Должен сказать, что мне понравился ребенок, особенно когда он вытащил меня из кустарника. Так нежно и заботливо. Ты помнишь, что посмотрел, не сильно ли я ранен, перед тем как велел искать маму?
   — Да, разве в этом лесу не водятся олени?
   — Нет… Кстати, Риамфада передает тебе привет. Он счастлив здесь.
   — Теперь и он сид?
   — Нет, не сид. Ты не можешь стать сидом, как, скажем, не можешь превратиться в лошадь или собаку. Мы принадлежим к разным народам, но одарили его дух частью наших сил.
   — Теперь он может ходить?
   Тагда издал странный, низкий звук, который Конн принял за смех. Потом он сменил тему.
   — Как твоя молодая жена?
   — Она прекрасна. Спасибо, что помог спасти ее.
   — Это было нетрудно.
   — Могу я попросить кое о чем?
   — Проси. Но я ничего не обещаю.
   — Ты можешь вернуть Ворне ее силу?
   Тагда помолчал. Конн не тревожил его. Когда сид наконец заговорил, его голос был почти нежным.
   — Мне ты нравился еще ребенком, а мужчиной еще больше. Ты помнишь свои обещания. Я знал немногих таких, хотя прожил бесконечно долго. Что ж, я удовлетворю твою просьбу… Коннавар, а ты исполнишь мою?
   — Да.
   — Любую?
   — Если я не сочту ее злом.
   — Злом? Интересная мысль. Когда проживешь в мире десять тысяч лет, начинаешь смотреть на вещи по-другому. Лиса похищает и ест цыплят. Для лисы это чудесный завтрак. Для курицы — ужасное бедствие. Вопрос в том, чью сторону ты принимаешь, лисы или курицы.
   — В землях кердинов убили больше тысячи детей, потому что они не принесли бы денег на рынках Каменного Города.
   — За всю мою жизнь я видел смерть десятков миллионов. Я увижу твою смерть, смерть твоих сыновей и внуков. Скольких мужчин ты убил, лишив мир их детей? Сколько детей осиротели благодаря твоему клинку? Как ты думаешь, эти дети считают тебя добром или злом? Мой опыт говорит, что люди очень редко делают добро другим и очень часто себе, что в конце концов оборачивается злом. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы спорить. Пойдем со мной. Тебя хочет кое-кто видеть.
   Они продолжили путь, углубляясь в лес. Там, возле дерева, сидел Риамфада, такой, каким его запомнил Конн — с искалеченными ногами, бледным худым лицом и большими глазами. Юноша бросился к другу и опустился возле него на колени.
   — Как я рад видеть тебя, маленькая рыбка. Как ты поживаешь?
   Риамфада счастливо улыбнулся, потом взял друга за руку. К удивлению Конна, плоть калеки оказалась совершенно настоящей.
   — Прекрасно. Так хорошо, как никогда в жизни. Коннавар посмотрел ему на ноги.
   — Я думал, ты можешь ходить.
   — Могу. Ходить, бегать, танцевать. Могу взлетать в воздух и любоваться горами с облаков. Я решил, что тебе будет более… привычно… увидеть меня таким.
   — Мне тебя не хватало, — сказал Конн, садясь рядом. — Мы все скучаем по тебе.
   — А я нет, — робко улыбаясь, сообщил Риамфада. — Я был с тобой. Наблюдал. Хоть ты меня и не видел, там, в землях кердинов.
   — Почему же ты не показался?
   — Я думал, ты поймешь это, когда оставил тебе меч. Тебе понравился мой меч? Он не заржавеет и не затупится и будет таким, как сейчас, всю твою жизнь.
   — Да, это чудесное оружие. Но почему ты не заговорил со мной тогда?
   — Я теперь живу с сидами. У нас есть строгие правила… общения со смертными. И нарушаем мы их очень редко. Но я попросил поговорить с тобой еще разок.
   — Я рад.
   — Я тоже. Жаль, что я не могу рассказать тебе все, что знаю. Это порадовало бы тебя и спасло от многих бед, но не могу. Все, что я имею право сказать: выполняй свои обещания, даже самые маленькие. Иногда маленький камушек обрушивает лавину, а что-то ничтожное оказывается безумно важным.
   — Я всегда держу слово, маленькая рыбка.
   — Запомни, Конн, не важно, насколько незначительно оно.
   — Запомню, — рассмеялся тот.
   — И что ты собираешься делать?
   — Кузнецы по всем землям риганте делают кольчуги. Я раздам их воинам, которые войдут в небольшой элитный отряд. Я привез коней — высоких и сильных и вывожу новую породу. Ты знаешь, что я наследник князя?
   — Да. И видел коней. Они очень красивы.
   — Красивы? Просто превосходны! Они помогут нам победить армии Каменного Города.
   — Тебе потребуется куда больше, чем просто лошади, Конн.
   — Знаю. Большая, хорошо дисциплинированная армия.
   — Ты не победишь их только силами риганте. Тебе понадобится помощь норвинов, паннонов и других, меньших племен.
   — Это меня и беспокоит, — кивнул Конн. — Все князи независимы.
   — Придется объединить их. На некоторых подействует лесть, на других — мысль о прибыли, на третьих — грубая сила.
   — Не уверен, что за мной пойдут.
   — За тобой не пойдут, — вздохнул Риамфада. — А за королем пойдут.
   — За королем? На нашем острове нет королей. Последнего свергли сотни лет назад.
   — Тогда назовись Военным вождем или как хочешь, только объедини племена. Ты на самом деле станешь королем. Поверь, это судьба.
   Конн положил руку на худое плечо Риамфады.
   — Ты именно это хотел мне сказать.
   — Выполняй обещания, Конн, — прошептал избранник сидов. — Прощай.
   Последние слова откликнулись эхом, и юноша остался один. Он огляделся и увидел стоящего неподалеку Тагду.
   — Пора тебе вернуться в мир людей, Коннавар, — сказал сид.
 
   Ворна проснулась и поежилась. В спальне было холодно. Она странно себя чувствовала, даже голова слегка кружилась. Интересно, подумала бывшая колдунья, уж не простудилась ли я? Она села и откинула одеяло. Окно было закрыто, но сквозь щели в ставнях проникал первый утренний свет. Малыш Бануин еще спал, ровно дыша во сне. Поднявшись с постели, Ворна подошла к очагу и помешала угли, надеясь найти несколько тлеющих, чтобы разжечь огонь, увы, все погасло.
   «Надо было вечером собрать угли в кучу», — подумала она.
   Ворна ненадолго задержалась на пиру. Последние несколько дней она много работала, делая травяные отвары для заболевших детей. Один ребенок умер, но остальные пять пошли на поправку. Завернувшись в теплую шаль, женщина опустилась на колени у очага, положила на пепел немного растопки и чиркнула кремнем. Замерзшие пальцы не слушались, и разжечь огонь никак не получалось. Ее охватила ярость. Некогда она бы просто прошептала слово силы, и огонь бы запылал.
   Растопка вдруг вспыхнула, слегка напугав ее. Должно быть, искра все же получилась или угли были не такие холодные. Она подкинула еще хвороста, а потом положила поленья покрупнее. Бануин заворочался в колыбельке и заплакал. Она подошла к нему и погладила по головке. Лоб оказался горячим и потным. Не думая, она закрыла глаза и начала искать причину болезни. Да, все началось с носика, а потом перешло в легкие. Там болезнь начала развиваться вовсю. Сердечко малыша билось, а иммунная система пыталась отразить нежданного врага. Ворна сосредоточилась, даруя сыну свою силу, и почувствовала, как болезнь оставила его.
   Она открыла глаза. Ребенок был здоров. Мать вынула его из колыбельки и прижала к себе.
   — Вот и все, крошка моя. Мама здесь. Все в порядке. Неожиданно Ворна осознала, что произошло. Она вылечила сына.
   Сила вернулась. Не выпуская из рук Бануина, Ворна подошла к стулу у очага и опустилась на него. Потом прошептала Слово. Огонь немедленно погас. Она снова проговорила его, и он вспыхнул ярче прежнего.
   Бануин потянулся к ней ручонками. Ворна расстегнула ночную рубашку и поднесла к его груди. Малыш с жадностью принялся за еду. Потом она отнесла ребенка на кухню, поменяла подгузник и вымыла его. Он снова задремал, и мать положила его обратно в колыбельку.
   Что с ней случилось?
   Ворна вышла в главную комнату и щелкнула пальцами в направлении угасшего очага. Немедленно вспыхнул огонь. Она отправилась на кухню, насыпала в котел овса, добавила соли и молока, потом вернулась в большую комнату и повесила котел над огнем. Все это время вдова размышляла — почему же к ней вернулась сила. Это было очень хорошо и даже как-то естественно, но что-то изменилось.
   «Может быть, — решила Ворна, — не сила стала другой, а я».
   Она почувствовала чье-то присутствие, и стук в дверь нисколько ее не удивил.
   — Входите! — крикнула колдунья.
   В кресле у огня материализовалась Морригу и протянула сморщенные руки к пламени.
   — Холодно сегодня, — заметила она. — Как ты поживаешь?
   — Прекрасно. Хочешь овсянки с медом?
   — Нет, спасибо, — покачала головой Морригу, — но приятно видеть, что сегодня ты гостеприимна.
   Ворна улыбнулась, подошла к очагу и помешала кашу длинной деревянной ложкой.
   — У меня еще не было возможности поблагодарить тебя за спасение меня и ребенка. Это было очень благородно с твоей стороны.
   Морригу сунула палец в кипящую овсянку, а потом облизала его.
   — Недосолено, — заметила она.
   Ворна добавила еще щепотку соли и продолжала помешивать.
   — Почему ты сделала это?
   — Почему бы и нет? — отозвалась старуха. — Я делаю, что мне захочется. Могу спасти, могу убить, могу благословить, могу проклясть. Может быть, это был мой каприз.
   — А другой каприз — вернуть мне силу?
   — Нет, это было лишь выполнение просьбы… Я позавтракаю с тобой. Давненько не приходилось, последний раз еще до твоего рождения.
   — Тогда ты, должно быть, проголодалась, — рассмеялась Ворна.
   Морригу вытянула над столом руку. Немедленно появился горшочек меда.
   — Я люблю сладенькое.
   Они позавтракали в молчании, а потом Морригу махнула рукой, и горшочек с медом исчез. Ворна глянула на свою собеседницу. У нее было серое лицо и уставшие глаза.
   — С тобой все в порядке? — спросила она.
   — Отлично, — отрезала старуха.
   — Говоришь, выполнение просьбы?
   Морригу откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
   — Коннавар попросил Тагду вернуть тебе силу. Тот согласился. Ребенок помнит свои обещания. Редкое свойство, должна заметить.
   — Что ты от него хочешь?
   — А почему я должна что-нибудь хотеть?
   — Да ладно тебе, даже лишенная силы я не стала глупой. Сиды избегают людей, но не Коннавара. Ему подарили нож, излечили в землях кердинов. Предупредили об опасности, грозящей его возлюбленной. Вы приняли к себе дух его друга, а не отпустили бродить во тьме. Что в нем особенного?
   — А еще я послала на него медведя, — напомнила Морригу.
   — Верно, и я немало думала над этим. В те первые дни в пещере я делала все возможное, чтобы он выжил, но не могла помочь. Он должен был умереть, а вы не отпускали его душу. Теперь я это знаю. Точно так же, как знаю, что ты подговорила меня отказаться от силы, чтобы спасти его. Вы не хотите, чтобы он умер. Он нужен живым. Зачем?
   — Умная девочка, Ворна. Ты всегда мне нравилась. Коннавар действительно важен для нас. Не сам он, а то, что являет собой. А большего не скажу. Но тебе кое-что посоветую. Если ты ценишь своих новых друзей, не говори им о вернувшейся силе. Лечи их травами, а силу храни в тайне. Смертные так непостоянны в своей дружбе.
   — Ты не слишком-то нас любишь, верно?
   — Некоторых люблю, дорогая моя. Честное слово. С этими словами она исчезла.
 
   Утро было холодным и ярким, и Фиаллах проснулся рано, несмотря на вчерашнее веселье. Он вспомнил пир и темноволосую Гвидию, которая так радовала его своим обществом. Он спросил ее, почему она не замужем, хотя ей уже восемнадцать. Девушка объяснила, что подходящий человек еще не делал ей предложения. Это слегка смутило его. Потом он вспомнил Таэ, и как хороша она была на пиру. Фиаллах вздохнул и вышел из дома, вытащил из колодца ведро воды. Небо уже светлело. Он плеснул ледяной воды в лицо, потом провел мокрыми пальцами по светлым длинным волосам, любуясь пиками Друагских гор. Хорошая земля, решил воин. В этот ранний час на улице было немного людей. Натянув сапоги, Фиаллах побрел по деревне к пиршественному столу. Остатки еды убрали, не осталось даже костей. Это было разумно, потому что иначе волки или медведи могли прийти в деревню.
   — Доброе утро, — сказала Гвидия, выходя из кузницы. Ее темные волосы были собраны, и она надела синее, как небо, платье и шерстяную шаль цвета сливок. Как и он, девушка спала не больше двух часов, но выглядела свежей и бодрой, глаза блестели.
   — Ты рано встала, — заметил Фиаллах.
   — Я всегда встаю рано. Больше всего я люблю смотреть, как солнце встает из-за гор.
   — Я тоже. Не хочешь прогуляться?
   Она улыбалась и взяла его за руку. Они перешли через мост, добрались до конца деревни и поднялись в луга. В вышине Фиаллах увидел двух орлов, парящих над вершинами.
   — Хорошо быть орлом, как ты думаешь? — спросила Гвидия.
   — Никогда не думал об этом, — сказал он. Но мысль была прекрасна: парить над землей, раскрыв крылья. Они продолжили путь, глядя, как лучи солнца падают на землю.
   Неожиданно Фиаллах остановился, держа маленькую руку Гвидии в своей лапище. Он осознал, что на душу его снизошел мир и покой.
   — О чем ты думаешь? — спросила она.
   — Что я злой человек, — ответил он не раздумывая, и сам удивился своим словам.
   — На что ты злишься?
   — Сейчас — ни на что, потому что ярость моя ушла.
   — Трудно злиться, когда восходит солнце.
   — Кажется, ты права. Но почему?
   — Потому что мы в сравнении с ним ничтожны. Оно всегда поднималось по утрам и будет впредь, что бы мы ни делали. Солнцу нет дела до наших проблем.
   — Да, — сказал он. — Теперь я вижу, что это правда. А раньше не видел.
   — Не видел восход?
   — Не смотрел на него в твоем обществе.
   Она вспыхнула. Фиаллах взял ее за руку и коснулся пальцев губами. Они постояли в молчании, а потом она потянула его за собой.
   — Пойдем ко мне. Мама уже готовит завтрак.
   — А я подходящий человек? Темные глаза встретились с голубыми.
   — Тебе лучше поговорить с моим отцом.
   — Обязательно. Но сначала я хочу услышать ответ от тебя.
   — Ты подходящий человек. Я поняла это еще вчера.
   — Мне уже тридцать один. Ты не считаешь меня слишком старым?
   — Глупый, — улыбнулась Гвидия. — Пойдем, ты должен поговорить с моим отцом.
   Наннкумал был мрачным человеком, но когда Фиаллах попросил у него руки дочери, он широко улыбнулся. Гвидия и мать остались в доме накрывать на стол, а мужчины прошли в кузницу. Наннкумал помешал угли в очаге и подкинул дров.
   — Она славная девушка, — сказал он. — Сильная, верная, хотя немножко себе на уме.
   — Кажется, ты не удивился.
   — Дочка сказала нам еще вчера. Я беспокоился, что она могла ошибиться.
   — Вчера?
   — Мужчине никогда не понять мыслей женщины. Она пришла домой в радостном возбуждении и сказала, что встретила чудесного человека. Ночью я встал и увидел, что Гвидия сидит у окна, сказала, что ждет тебя. Совершенно на нее не похоже. Она отвергла нескольких достойных молодых людей. Говорила, что ждет Единственного. Так что заботься о ней как следует.
   — Даю тебе честное слово.
   — Тогда не будем больше говорить об этом. — Наннкумал подошел к полке в дальнем конце кузницы и снял с нее глиняную бутыль. — Мне кажется, самое время выпить, хоть сейчас и ранний час.
   Фиаллах сделал долгий глоток и удовлетворенно вздохнул.
   — Какой напиток!
   — Этому вину двадцать лет. Я хранил его как раз для такого случая. За тебя и Гвидию! — Кузнец отпил из бутыли, потом закрыл ее пробкой и поставил на место. — И раз уж ты здесь, я должен кое-что проверить. — Взяв кусок веревки, он измерил ширину плеч гиганта.
   — Что ты делаешь? — удивился тот.
   — Скоро узнаешь. Да, все верно. А то этот вопрос меня беспокоил.
   — Это что, особый свадебный ритуал в Трех Ручьях?
   — Нет. Потерпи, молодой человек. Узнаешь, когда встретишься с Коннаваром. А теперь пойдем и поедим.
   Два часа спустя Фиаллах, Наннкумал и его сын Гованнан отправились к Коннавару. Таэ не было дома. Она пошла в гости к матери мужа, Мирии. Войдя в дом, Фиаллах увидел отчима будущего князя и друида, брата Солтайса. Гигант бросил взгляд на Руатайна, и у него невольно забилось сердце. Тот был такой огромный, что невольно хотелось испытать, кто сильнее в драке. Первый воин риганте посмотрел на него и улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Они походили на быков, готовых сразиться за стадо.
   Они пожали друг другу руки. Фиаллах знал, что Руатайн уже двадцать лет считается первым воином, и задумался, так ли хорош он в рукопашном бою.
   — Мой сын высоко ценит тебя, — заметил тот, а потом отошел в сторону и встал рядом с Конном.
   В последовавшем молчании Коннавар поднялся и подошел к сундуку в углу комнаты. Открыв его, он вытащил сверкающую кольчугу. Фиаллах глядел на нее с плохо скрытой завистью. Это была великолепная вещь из маленьких, аккуратно заклепанных колечек. Коннавар протянул кольчугу Руатайну, потом достал другую и отдал ее Гованнану и, наконец, извлек из сундука третью и вручил Фиаллаху.
   — Наденьте их, — попросил он.
   — Теперь видишь, почему меня волновала ширина твоих плеч, — сказал Наннкумал. — Конн сказал, что ты приблизительно такой же, как его отец. Ты немного больше, но кольчуга должна подойти, несмотря на это.
   Фиаллах натянул ее через голову. Она оказалась тяжелой и длинной, до колен. Спереди и сзади имелись разрезы, чтобы всаднику было удобно сидеть на лошади. Рукава достигали локтей, а капюшон, который воин немедленно надел, отлично защищал шею. Никогда у Фиаллаха не было ничего подобного. Он провел пальцами по маленьким колечкам. Они защитят и от стрел, и от ударов меча или ножа. Разрубить их можно разве что секирой. Он огляделся. Руатайн и Гованнан были одеты так же.
   — Я собираюсь, — объяснил Конн, — создать особый отряд, чтобы защищать наши земли. Каждый воин принесет клятву следовать моим приказам без рассуждений. В итоге нас будет пять сотен, и у каждого свой боевой конь. Придет день, и вы станете командирами отрядов. Если, конечно, согласитесь принести клятву.
   — А с кем мы будем сражаться? — спросил Фиаллах. — С соседями у нас мир.
   — Враг придет. Поверь мне. Армии Каменного Города пересекут море, и начнется резня, какой еще не знала наша история. Нам надо готовиться. Или мы падем, как племена за морем. Я видел их. Эта армия почти неуязвима. Они стоят строем, укрытые стеной бронзовых щитов. Я видел, как кельтоны бросались на эту стену, и тысячи падали мертвыми от колющих ударов коротких острых мечей. — Он помолчал, и в глазах отражался ужас. — А когда тургонцы уничтожили военную силу противника, они прошли по его землям, порабощая оставшихся. Кроме детей, которых просто убивали. Когда земля была очищена, они привезли поселенцев из собственной страны и построили каменные города. Чтобы победить их, нам надо научиться сражаться по-другому.
   В разговор вступил Гованнан. Он сильно изменился за год, лицо потеряло юношескую округлость. Бороды он по-прежнему не носил, а глаза на худом лице мрачно смотрели на собеседников.
   — Если они придут, как ты говоришь, Конн, то как пять сотен победят там, где проиграли тысячи?
   — Мы будем не одни. В армии будут пешие солдаты, кавалерия, лучники. Солдаты Каменного Города делятся на шесть отрядов, каждый из которых образует Пантеру. Голова — это элитные отряды, главная наступательная сила. Еще есть Когти. А сзади всего — Брюхо. Этот отряд отвечает за снабжение. Армию на вражеской территории постоянно надо кормить. Им нужно зерно, соль, мясо, сушеные фрукты. — Конн мрачно улыбнулся. — Именно здесь пригодятся мои всадники. Мы будем нарушать снабжение, уничтожать обозы. Они называют себя Пантерой. А мы будем Железные Волки, которые охотятся стаей. А еще нам придется запугивать тех, кто будет их снабжать. Поймите, что припасы им будут продавать другие племена. Они всегда так поступают. Когда они сражались с кердинами, их снабжали гаты и остры. Здесь будет так же. Они высадятся на юге и нападут, например, на норвинов. И как всегда попробуют заключить союзы с кениями и другими маленькими племенами. Теми, которые давно ненавидят норвинов. Они будут продавать зерно армии Каменного Города. А когда те обоснуются, то сами смогут обеспечивать продовольствие. — Он окинул комнату пристальным взглядом. — Ну как, вы поклянетесь мне?
   — Я да, — сказал Руатайн.
   — И я, — не отстал Гованнан.