Геммел Дэвид. Яростный клинок

   — Не понимаю.
   — Понимаешь прекрасно, — упрекнула она, откладывая сеть. — У каждого человека есть тайное желание. Чего желаешь ты?
   Конн пожал плечами.
   — Быть счастливым, наверное. Иметь много сыновей и несколько прекрасных дочерей. Прожить до старости и увидеть, как растут мои сыновья и сыновья их сыновей.
   Старуха презрительно рассмеялась.
   — Ты выбрал самые банальные желания. Это не то, к чему стремится твое сердце, Меч Бури.
   — Почему я вас раньше не встречал? Где вы живете?
   — Неподалеку. А я тебя видела: видела, как ты плаваешь в озере, ныряешь в быстринах и бегаешь по лесу со своим сводным братом. Ты полон жизни, и жребий ждет тебя. Примешь ли ты его вызов?
   — Вы ведьма? — спросил он, помолчав.
   — Не ведьма, вот это я тебе точно скажу. Открой мне, чего желаешь.
   Сзади что-то шевельнулось, и Конн резко обернулся. Там стояла колдунья риганте Ворна. Она держала перед собой скрещенные руки, словно собиралась отвести удар, но смотрела не на него.
   Ворна пристально смотрела на старуху.
   — Пойдем со мной, Конн, — велела она. — Не отвечай на ее вопросы.
   — Ты боишься назвать свое желание, мальчик? — спросила карга, не обращая внимания на колдунью.
   Конн и в самом деле боялся, хотя не знал почему, а страх всегда вызывал у него прилив ярости.
   — Я ничего не боюсь.
   — Конн! Молчи! — предостерегла его ведьма.
   — Скажи! — взвизгнула старуха.
   — Я желаю славы! — закричал он.
   По поляне пронесся холодный ветер, и что-то вспыхнуло перед глазами юноши. Он отступил на шаг, моргая.
   — И ты ее получишь, — прошептал голос в его голове.
   — Тебе не следовало говорить, — печально покачала головой Ворна.
   Конн потер глаза и взглянул в бледное лицо колдуньи. Ее волосы с проседью спутались, плащ был испачкан и истерт. Она выглядела безумно уставшей.
   Конн перевел взгляд на старуху. Та исчезла.
   Не было ни плетеного стула, ни рыболовной сети. Только старый трухлявый пень и огромная паутина, сверкающая на солнце капельками росы.
   Страх перед сверхъестественным охватил его.
   — Кто она такая? — прошептал он, пятясь с маленькой поляны.
   — Лучше не называть ее имя. Пойдем, Коннавар. Мы поговорим в безопасности.
   Ворна жила в пещере примерно в миле от водопада. Внутри было просторно, на полу лежали толстые ковры, на западной стене висели крепко сколоченные полки. Стояла там узкая кровать, застеленная одеялом из овчины, и два стула, сделанные из вяза. По задней стене тек ручеек, собираясь ниже в озерцо, и через три естественных окна в камне проникал свет, так что солнечные лучи пересекались над головой, как золотые потолочные балки.
   Конн слегка нервничал, идя следом за ведьмой. Насколько он знал, ни один мужчина племени не был в доме Ворны-колдуньи. Привыкнув к полумраку, юноша разглядел, что на одних полках стояли кувшины и горшочки, на других лежала аккуратно сложенная одежда. Вокруг ни соринки. В углу стояла метла, а у озерца виднелись два ведра и тряпка. Конн огляделся. Ворна опустилась на стул и спросила:
   — А ты чего ожидал? Сушеные человеческие головы? Кости?
   — Не знаю уж, чего я ждал, — признался юноша, — но явно не этого.
   — Садись, Коннавар. Нам надо поговорить. Ты голоден?
   — Нет, — быстро ответил он, не желая выяснять, что может держать ведьма на перекус.
   — Женщина, которую ты видел, была духом — или богиней сидов, если желаешь. Слушай меня внимательно, и когда угадаешь, кто она, не называй ее имени. Одно это может принести несчастье. Как ты знаешь, есть три богини смерти. Она одна из них. Порой ее видят в облике старухи, порой — вороны. В мире душ она самая слабая из Старших Духов, однако когда речь идет о делах земных, самая злонравная из всех известных мне существ. Я впервые узнала о ее интересе к тебе, когда увидела ворона над домом Вараконна в ночь твоего рождения. Она вызвала молнию, которая сожгла меч, способный спасти твоего отца. Я видела ее вновь, когда твоя мать сказала Руатайну те ужасные и несправедливые слова. Видишь, Коннавар, она приносит несчастье и разбивает сердца. Когда она рядом, темные дела рождаются там, где прежде были только радость и смех. Знаешь ее имя?
   Конн кивнул. Все дети риганте знали о Морригу, приносящей ночные кошмары.
   — Но почему вы уверены, что это была она? Ворна вздохнула и откинулась на спинку стула.
   — Я колдунья и умею видеть такие вещи. Тебе не следовало говорить ей о своем заветном желании. У нее есть сила даровать его тебе.
   — Что в этом плохого?
   — Давным-давно одна женщина молилась ей, прося, чтобы ее полюбил самый красивый человек на свете — богатый, добрый и заботливый. Желание исполнилось. Он полюбил ее, но был уже женат, и братья его супруги приехали в ее хижину и разрезали ее и его на кусочки. Теперь понимаешь?
   — Но ведь я просил славы. Нет цены, которую я не заплатил бы за нее.
   — Как ты можешь быть таким глупым, Коннавар? — рассердилась Ворна. — Чего стоит земная слава? Кормит ли она семью? Приносит ли мир душе? Слава уходит. Она неверная девка, которая меняет одного молодого человека на другого. Расскажи мне, что тебе известно о Калаванусе.
   — Во времена моего дедушки он был великим героем. Могучим воином. Он повел риганте против Морских Волков и убил их короля в поединке. У него был меч, сиявший, как огонь. Этот человек познал славу.
   — Да, познал. А потом состарился и одряхлел. И продал свой меч торговцу, чтобы купить еды. Жена оставила его, сыновья забыли о нем. Когда я в последний раз видела его, он плакал в своей хижине и вспоминал дни славы.
   — Я не буду, как он, — покачал головой Конн. — И не буду, как Вараконн. Враги не увидят мою спину, и люди не будут оплевывать мое имя. Бануин обещал мне железный меч. Я пойду с ним в битву. Это моя судьба.
   — Мне известно кое-что про твою судьбу. Не слишком много, но вполне достаточно, чтобы предупредить: тебе нужна более высокая цель, чем просто слава. Если ты не хочешь стать лишь еще одним воином вроде Калавануса.
   — Может, мне этого достаточно, — упрямо возразил он.
   — Но недостаточно для твоего народа.
   — Моего народа? — удивился Конн.
   Ворна помолчала, потом поднялась со стула и подошла к очагу. Свет из окон померк, и она сложила поленья в очаг, однако не зажгла его.
   — В прошлом году, — начала колдунья, — оголодавшая стая волков напала на львицу с пятью детенышами. Она яростно сражалась с ними, уводя от своих детей. Львица была готова умереть за них. Ей удалось убить семерых волков, но остальные четыре обошли ее. И когда львица вернулась в свое логово, детеныши были убиты и сожраны. Бесспорно, она заслужила великую славу. Однако чего это стоило? Ее раны не позволяли больше иметь львят. Она была последней из своего рода, простиравшегося к первым дням мира. Думаешь, ее заботило, что она убила семерых волков и храбрость ее непревзойденна?
   Ворна сделала странный жест правой рукой. В очаге вспыхнул огонь, отбрасывая пляшущие тени на стены. Со вздохом колдунья встала на ноги и подошла к полкам. Из маленькой коробочки на первой из них она достала золотую цепочку, на которой висел маленький красный опал.
   — Подойди ко мне, — велела Ворна.
   Конн повиновался. Он чувствовал, как от ее одежды пахнет дымом и совсем чуть-чуть лавандой и мятой. В этот момент страх перед ней навсегда исчез. Конн понял, что Ворна не только ведьма, которую все боятся. Она еще и стареющая женщина, одинокая и несчастная.
   Он заглянул ей в глаза.
   — Спасибо за помощь.
   — Мне не нужна твоя жалость, дитя, — тихо произнесла колдунья и застегнула золотую цепочку у него на шее. — Этот талисман защитит тебя от нее… Покажи мне нож, Коннавар.
   Он слегка поморщился. Ворна сказала нож, а не твой нож. Неужели знает?
   Конн медленно вытащил клинок из сделанных им самим ножен. Она взяла его тонкими пальцами.
   — Ты родился в сорочке, — произнесла колдунья. — Не спаси ты тогда олененка, остался бы в лесу навсегда и кровь твою выпили бы из вен. Ты догадался, что это существо было сидом?
   — Нет.
   — Нет, — эхом повторила она. — Они знали и об этом. Твои мысли были им открыты. Они волшебный народ. Сиды убивают без жалости, а иногда часами мучают жертву, но при этом могут позволить глупому ребенку жить, потому что он спасает олененка. И даже награждают его. — Вздохнув, Ворна вернула нож. — Иди домой, Коннавар, и обдумай мои слова.
 
   Риамфаду считали счастливым юношей, который всегда улыбается, несмотря на то что не может ходить. Женщины ценили его броши и браслеты, а мужчины дивились рукоятям мечей и пряжкам для ремней, которые он отливал из бронзы или серебра. Его отец, Гариафа, гордился мальчиком и постоянно хвалил его. Это хорошо говорило о старом ювелире, поскольку немногие мужчины, видя, как их сыновья затмевают их, были бы так же щедры на добрые слова.
   К семнадцати годам Риамфада сделал свою семью почти богатой. Бануин Иноземец отвозил его работы за море и продавал их там за невероятную, по мнению юноши, цену. Это позволило ему начать потихоньку работать с золотом.
   Мальчик родился в Год Уродства, когда двое из троих детей рождались парализованными или мертвыми. Согласно обычаю, их оставляли на холме, чтобы ночью они умерли. Среди них единственным выжившим ребенком оказался Риамфада.
   На рассвете пришла его мать, Виокка, прижала младенца к себе и поднесла к груди, дав ему напиться молока. Все думали, что она сошла с ума. Мать же не обращала ни на кого внимания. Собрался совет в полном составе и призвал Гариафу давать показания. Лысеющий сутулый ювелир стоял перед ними, защищая право жены растить собственного сына.
   — Он был в руках богов. Они не забрали его жизнь. Теперь она принадлежит матери.
   — Но как он может принести пользу нашему народу? — спросил Длинный Князь.
   — Так же, как и я. Для моего ремесла не нужны ноги.
   По требованию совета, вождь призвал Ворну, чтобы та изрекла предсказание. Она отказалась.
   — Вы можете призывать меня, только когда людям угрожает опасность. Этот ребенок никому не угрожает.
   Совет спорил долго, до середины ночи. Никогда еще не позволяли настолько увечному ребенку жить, это был первый случай в истории. Наконец, когда приблизился второй рассвет в жизни Риамфады, решение было принято. Одиннадцать против десяти проголосовали за то, чтобы Виокка растила своего сына.
   К шести Риамфада уже очень ловко лепил из воска и готовил формы для отливки. У него был верный глаз, а таланту мог позавидовать отец. К десяти он придумывал и делал сложные узоры и узелочки, создавая удивительно красивые броши. Каждый день Гариафа относил мальчика в мастерскую и сажал на стул с высокой спинкой. На увечные, бесполезные ноги клали шерстяное одеяло, а худое, болезненное тело прикрепляли ремнем, чтобы удержать на месте. Тогда он склонялся к столу и приступал к работе.
   И, как думали все, Риамфада был счастлив.
   Что, конечно же, не соответствовало действительности. Он редко по-настоящему радовался — даже когда создавал удивительные произведения, которые заставляли видевших их пораженно вздыхать. Риамфада никогда не был по-настоящему доволен плодами своих рук, что составляло важную часть его творческого гения. Если бы его спросили, когда он впервые испытал настоящую радость, юноша, не задумываясь, назвал бы один конкретный день, когда он научился плавать в озере за водопадом Ригуан.
   Однажды Риамфада сидел в мастерской, и на него упала тень. У окна стоял юноша со странными глазами — один зеленый, другой золотисто-коричневый.
   — Я Коннавар, — представился он.
   Риамфада знал его. В теплые дни Гариафа выносил его на луг рядом с мастерской, где отец и сын обедали на солнышке. Юноша часто видел, как бегали и играли деревенские ребята. К нему ни разу никто не подходил.
   — А я Риамфада. Что тебе нужно?
   — Мне хотелось встретиться с тобой. Все говорят о тебе.
   — Ну вот ты меня и увидел, — ответил молодой ювелир, возвращаясь к работе. Он обмакнул кисть в состав и нанес его на слепленный воск.
   — Что ты делаешь?
   — Наношу смесь из коровьего навоза и глины на воск.
   — Зачем?
   — Так я постепенно сделаю формочку. Когда слой глины станет достаточно толстым, я нагрею его, воск растает, а у меня останется готовая формочка для литья.
   — Понятно. Наверное, это требует много времени.
   — У меня есть время.
   Коннавар помолчал, а потом сообщил:
   — А я иду к водопаду. Купаться.
   — Отлично. Надеюсь, ты славно проведешь время.
   — Хочешь пойти?
   Риамфада выдавил улыбку.
   — Это было бы славно. Ты пока иди, а я закончу работу и тоже прибегу.
   — Бегать ты не можешь, — сказал Коннавар, не обращая внимания на сарказм, — а почему бы не поплавать? Ведь для этого нужно всего лишь держаться на плаву и двигать руками. Я сильный и мог бы отнести тебя к водопаду.
   — Зачем? Зачем тебе делать что-то для меня?
   — Почему бы и нет?
   — Ты меня не знаешь. Мы не друзья.
   — Это верно, но как узнать кого-то, если не разговаривать с ним? Пойдем, научишься плавать.
   — Не хочу.
   — Там очень красиво — солнце сверкает на воде, плавают серебряные рыбы, и ивы бросают тень на берег. Или ты боишься?
   — Да, — признался Риамфада.
   — Чего?
   — Что мне понравится. Что я буду счастлив там.
   — Боишься быть счастливым? — удивился Конн.
   — Уйди, оставь меня в покое.
   Однако Коннавар не ушел. Он постоял, раздумывая, а потом сказал:
   — Я понял. Ты думаешь, что надоешь мне и я тебя больше не понесу туда.
   На этот раз удивился Риамфада.
   — Ты проницателен.
   Гариафа, который до этой поры слушал разговор, вмешался:
   — Ты должен согласиться, сын мой. Он прав. Там очень красиво.
   Риамфада молча продолжал работать. Гариафа положил руку на плечо юноши.
   — Послушай меня, мой мальчик. Когда ты родился, я был уже немолод. У меня никогда не хватало сил отнести тебя в холмы. Хотя я жалею, что не попытался. Иди с ним. Ради меня.
   Риамфада посмотрел на Коннавара.
   — Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
   — Почти шестнадцать.
   — Тогда почему сейчас? Где ты был все эти шестнадцать лет? Или не знал, что я здесь?
   — Знал, хотя, честно говоря, никогда об этом не задумывался. Теперь я сожалею. На прошлой неделе мы пошли к водопаду с моим братом, Браэфаром. Он упомянул тебя в разговоре. Сказал, что ты, к сожалению, не можешь ходить, но наверняка можешь плавать. Я размышлял об этом последние несколько дней и решил, что стоит попробовать.
   — Если это придумал твой брат, почему его нет здесь? Коннавар улыбнулся.
   — Браэфар у нас в семье главный мыслитель. У него полно хороших идей. Как проще убираться в доме, или ловить кроликов, или объезжать лошадей. Правда, воплощают его идеи другие люди. Он слишком занят — придумывает что-нибудь новое. Ну как, хочешь поплавать?
   — Да, — сказал Риамфада. — Хочу. Однако есть… вещи, которые тебе следует знать. Главное, я не могу контролировать мочевой пузырь. Я ношу прокладку из ткани, но она порой протекает. — Юноша знал, что краснеет, но понимал: лучше рассказать сейчас, чем опозориться потом.
   — Не беспокойся, — ответил Конн. — Меня это нисколько не опечалит. У меня в мешке есть еда и питье, и я силен, как бык. Пойдем. Солнце высоко и уже припекает, а в воде прохладно.
   Он не солгал, сказав, что силен, как бык. Он нес Риамфаду на плечах две мили, пока не взобрался на последний холм перед водопадом. Там началась ровная земля, и он побежал. Юному ювелиру не приходилось еще двигаться так быстро и подниматься столь высоко. Это чувство опьяняло.
   Достигнув склона, ведущего к озеру, Коннавар замедлил бег и, осторожно выбирая путь между камней, спустился вниз. Такой красоты Риамфада никогда не видел — сотни футов прозрачной голубой воды и белое кружево пены возле водопада. На дальней стороне ивы опустили длинные ветви в озеро; над головой летали яркие птицы. Коннавар посадил молодого ювелира на траву, прислонив спиной к стволу дерева. Потом он снял рубашку, сапоги и штаны. Риамфада увидел, что вся спина его зеленой рубашки залита мочой.
   — Не беспокойся, — улыбнулся Коннавар. — Мы постираем ее в пруду. А теперь давай разденем тебя.
   Следующие два часа Риамфада испытывал все возрастающую радость. Сначала он боялся, что вода накроет его с головой; Коннавар поддержал его и велел глубоко вдохнуть.
   — Воздух в легких будет держать тебя на плаву, а когда приходит время выдохнуть, делай это медленно и быстро вдыхай обратно.
   В конце купания Риамфада очень устал, хотя был безмерно счастлив. Юноша научился проплывать небольшие расстояния. Он передвигался собственными усилиями, а Конн плыл рядом.
   Новый друг вытащил его из озера, и они погрелись в последних лучах солнышка, высохнув на ветру.
   — Это был лучший день в моей жизни, — сказал Риамфада. — И я ошибался. Даже если я никогда не приду сюда, я всегда буду вспоминать его с радостью.
   — Ты еще придешь сюда. Не завтра, потому что у меня очень много дел, а послезавтра, если будет хорошая погода, я зайду за тобой.
   — Мне все равно, какая будет погода.
   — Значит, какая бы ни была погода.
   Они вернулись к дому Риамфады, когда начало темнеть. Гариафа и Виокка стояли в дверях, и на их лицах была написана тревога, но, увидев счастливое лицо сына, оба расплылись в улыбке.
   — Я плавал, — сообщил юноша отцу. — Правда, Конн?
   — Конечно, — подтвердил его друг.
   За следующие несколько недель Риамфада научился плавать совсем хорошо. Когда его относили в воду, он переворачивался на спину и плыл к середине пруда. Затекшие и ноющие мышцы плеч расслаблялись в воде, а силы росли с каждым днем. Аппетит становился все лучше и лучше, и выглядел юноша уже не таким истощенным.
   — Ты теперь весишь как хороший пони, — сказал однажды Коннавар, когда они перевалили через последний холм.
   Риамфада хотел было ответить, но заметил внизу у озера других ребят.
   — Отнеси меня назад!
   — Почему?
   — Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел. Коннавар посадил юношу на траву и опустился рядом.
   — Ты мой друг, и такой же смелый, как другие. Если хочешь, я отнесу тебя домой, однако хорошенько подумай.
   — Ты не представляешь, каково мне, — сказал Риамфада. — Быть меньше, чем человеком.
   — Ты прав, не представляю, зато знаю, что мы оба любим плавать, а в озере достаточно места.
   — Ты считаешь меня трусом? — вздохнул молодой ювелир.
   — Я ничего не считаю. Дело твое — вернуться или остаться.
   Риамфада заглянул в лицо Конна. Тот говорил неправду: он будет разочарован, если придется вернуться. Юноша вздохнул. Что значат несколько минут смущения в жизни, полной стыда?
   — Пойдем поплаваем, — проговорил он.
   Коннавар поднял его и не посадил на плечи, а понес в руках. Когда они подошли к озеру, из воды вылез высокий парень с глубоко посаженными темными глазами и подошел к ним. Риамфада почувствовал, как напрягся Конн.
   — Кто это? — шепотом спросил он.
   — Гованнан, сын кузнеца.
   Другие ребята тоже вылезли на берег. Гованнан остановился перед ними.
   — Ты, должно быть, Риамфада. А меня зовут Гованнан, для друзей — просто Ван. — Юноша протянул руку. Риамфада пожал ее. Сын кузнеца представил всех своих товарищей. Потом поежился. — Холодно стоять, когда вылезешь из воды. Поговорим в озере.
   Развернувшись, Гованнан побежал к воде и нырнул. Другие последовали за ним, и все вместе поплыли к водопаду, где они вылезали, забирались на скалу и прыгали обратно в воду.
   — Они приветствовали меня, — проговорил Риамфада.
   — А почему бы и нет?
   — Я заметил, он не разговаривает с тобой.
   — Мы не друзья. А теперь пойдем поплаваем. У меня сегодня не слишком много времени. Мы с Крылом идем охотиться. Мама говорит, что на Самайн ей нужно дичи не меньше, чем на шесть пирогов.
   — А я не ем мясо, — сообщил Риамфада, когда Конн посадил его на землю.
   Тот изумленно поглядел на друга.
   — Мясо делает людей сильными, особенно говядина.
   — Может быть. Но сначала живое существо умирает, и умирает в страхе и боли.
   — Странный ты человек, — рассмеялся Коннавар, однако в смехе не слышалось презрения. — Быть тебе друидом. Говорят, они тоже едят только овощи. Поэтому такие тощие.
 
   Браэфар начинал злиться. Скоро стемнеет, а охотиться один он не любил — боялся, что из подлеска выйдут волки или львы. Наконец он увидел, как из поселка бежит Конн.
   — Ты что так долго? — спросил младший брат.
   — Не терпится убить кого-нибудь, маленькое Крылышко?
   — Мама сказала, что ей нужно не меньше дюжины голубей и как можно больше кроликов.
   Конн присел на корточки и погладил черного охотничьего пса, Кавала. Тот ткнулся мордой ему в руку, а потом лизнул в лицо.
   — Хочешь лук или пращу? — спросил Коннавар.
   — Все равно. Я обоими владею лучше, чем ты.
   — Дерзишь, маленький братик. Приятно видеть. Я возьму лук. Мы с Кавалом спугнем пару кроликов.
   До заката, когда стемнело и они отправились домой, ребята убили трех кроликов и пять лесных голубей. Браэфар надеялся на большее, но Мирия все равно должна быть довольна.
   Переходя первый из мостов, братья услышали взрыв смеха, доносящийся из-за сарая. Браэфар напрягся. Смех звучал заразительно, и он знал, кто смеется. Это была Ариан, и Крыло прекрасно понимал, что она не одна. Хуже того, с мужчиной. Так девушка смеялась, только общаясь с потенциальными поклонниками.
   — Нам пора домой, — сказал он.
   Конн вручил ему кроликов и зашагал к сараю. Браэфар мрачно потащился за ним.
   Вышла луна, и при ее свете Крыло увидел юношу, Касту, стоящего рядом с Ариан. Он прислонился к стене, и его рука лежала на досках чуть-чуть выше плеча девушки. Они тихо разговаривали.
   — Что ты делаешь здесь с моей женщиной? — спросил Конн.
   Каста едва не подпрыгнул от удивления. Он был на два года старше Конна и хорошо сложен.
   — Что значит «твоя женщина»? Ариан никому не принадлежит.
   — Она знает, что я попрошу ее руки в Самайн.
   — Я еще не дала согласия, — произнесла девушка резче, чем хотела.
   — Вот видишь, — сказал Каста. . — Почему бы тебе не оставить нас в покое.
   Браэфар поморщился, потом бросил взгляд на Ариан. Ее глаза блестели, и юноша понял, как ее радует мысль о том, что мужчины готовы драться из-за нее. Это было отвратительно.
   — Не дерись с ним, Конн, — тихо сказал Браэфар.
   — Что?
   — Она хочет этого. Только взгляни на нее.
   — Не лезь, Крыло, не твое дело. — Конн начал приближаться к противнику.
   — У тебя преимущество передо мной, — заметил Каста. — Я работаю на твоего отца, и, если я отлуплю тебя за грубость, он меня уволит.
   — Он ни о чем не узнает.
   — Рад слышать, — сказал Каста и молниеносно нанес удар Конну в лицо слева. Тот пошатнулся. Последовал удар справа, и кулак со свистом разрезал воздух, поскольку юноша уверялся. Потом он провел апперкот правой Касте в живот и хук слева в челюсть. Противник отступил, потом снова атаковал. Конн опустился на колени, резко поднялся, выбрасывая вперед руку, и сбил Касту с ног. Тот тяжело упал, перекатился и встал па колени. Коннавар не дал ему подняться полностью, нанеся удар справа; противник снова упал. Каста поднялся, не устоял и медленно сполз по стене сарая.
   Ариан развернулась и зашагала прочь. Конн последовал за ней.
   Стараясь не выронить дичь, которую держал в руках, Браэфар помог Касте встать на ноги.
   — Мы только разговаривали, — пробормотал тот. — Она позвала меня сюда. И теперь голова болит, а сын хозяина — мой враг.
   — Не враг, — заверил его Браэфар. — Конн не умеет подолгу сердиться. В любом случае ты остался в выигрыше.
   — Попробуй объяснить почему, — горько проговорил Каста.
   — Он ушел с Ариан. Поверь, от нее одни неприятности.
   — Она того стоит. Я бы вынес больше, чем несколько ударов, за один поцелуй.
   — Думается мне, в драке у тебя повредились мозги. Ни один человек, который женится на ней, не будет уверен, что он отец ее детей. — Браэфар видел, что юноша пропустил слова мимо ушей.
   Конн тихонько прокрался в спальню уже после полуночи. Крыло проснулся от скрипа кровати.
   — Я так понимаю, у вас все хорошо?
   — Все прекрасно, братик, — отозвался Конн.
   — И ты все еще собираешься на ней жениться?
   — Конечно? А почему нет?
   — Она кокетка, неужели ты не видишь? И я не верю, что она искренне тебя любит.
   Сердитое молчание в ответ. Браэфар решил не развивать эту тему.
   Конн не спал еще некоторое время. События минувшего вечера более чем вывели его из душевного равновесия. И не столько сама драка, от которой он, честно говоря, даже получил удовольствие, сколько странное настроение, нашедшее на Ариан, когда они шли по лесу. Сначала девушка сердито молчала, но когда они дошли до ручья, она начала дрожать. Он спросил, не замерзла ли она, и обнял одной рукой. Ее реакция и восхитила, и озадачила его. Ариан обвила его шею руками и поцеловала с такой страстью, что дух захватило.
   Конн мечтал об этом моменте, особенно со времени ночи с Эриатой, хотя был готов дождаться Самайна и торжественной церемонии — обхода Старейшего Древа, который и означал скрепление союза. То, что они делали в тот миг, строжайше запрещалось законами риганте и грозило суровым наказанием, в худшем случае поркой обоих и изгнанием из племени. Однако даже зная это, Конн не мог удержаться. Через несколько мгновений они уже лежали обнаженные на куче одежды. Он пытался применить искусство, которому его обучила Эриата, но Ариан потянула его на себя, и они слились в порыве страсти. Она двигалась в быстром безумном ритме. Юноша заглянул в ее лицо. Взгляд девушки был устремлен в никуда, губа прикушена, она прижималась к нему изо всех сил. Ногти впились в его спину, и Ариан застонала.