Геммел Дэвид. Яростный клинок

   Там был Наннкумал, его сын Гованнан и дочери, пекарь Борга с женой Пелейн, ювелир Гариафа с женой… На улице собралась большая толпа мужчин, женщин и детей. Дул холодный ветер, но Браэфар был так зол, что едва его чувствовал.
   «Только взгляните на них, — думал он. — Дураки! Неужели они не видят, что поступок Коннавара продиктован не храбростью, а глупостью? Только идиот может броситься на медведя с ножом!»
   Никогда еще Крыло не испытывал такой обиды. Он всегда завидовал силе и ловкости брата, однако теперь…
   Казалось, что с того дня люди ни о чем, кроме драки с медведем, и говорить не могли. Как Конн бросился на него, как отважно Гованнан попытался помочь ему, сначала с ножом, а потом с камнем в руках…
   — А ты что делал, Браэфар? — спрашивали его.
   — У меня не было оружия, — отвечал он.
   — А-а, — говорили они.
   Такой короткий звук, а как много в нем смысла! Юноша знал, о чем они думали. Что он трус. Другие мальчики сражались, а он в ужасе застыл на месте.
   Лошади приблизились. Браэфар увидел, как Гованнан подбежал к Коннавару и протянул ему руку. Люди приветственно закричали. Два героя снова вместе!
   Браэфара тошнило от этого.
   Руатайн пришел к нему в ту первую ужасную ночь, когда Коннавар лежал при смерти, и попросил описать сражение. Браэфар рассказал обо всем.
   — Я не мог помочь им, папа, — добавил он.
   — Ты ничего не мог сделать, Крыло. — Отец погладил его по плечу. — Я просто рад, что ты жив.
   Но Браэфар разглядел разочарование в глазах отца.
   С тех пор он мысленно прокручивал битву с медведем много раз. Если бы он подбежал к ним и хотя бы бросил камень, все могло бы быть иначе. Теперь, глядя на возвращение героя домой, он представлял, как сидит на коне, слушая приветствия людей. Если бы Бануин подарил мне такой нож, я тоже мог бы стать знаменитым.
   Всадники остановились около дома. Руатайн помог Копну спешиться, а потом почти занес его внутрь. Толпа разошлась.
   Браэфар слез с крыши, прошел через чердак и спустился по деревянной лестнице на первый этаж. Конн сидел за длинным столом, Мирия суетилась возле сына. Лицо его было серым, глаза усталые и красные. Ужасный багровый шрам обезобразил лицо, а забинтованная левая рука пока не действовала.
   — Добро пожаловать домой, — запинаясь, сказал Браэфар. Конн поднял голову и вымучено улыбнулся.
   — Рад видеть тебя, Крыло.
   — Тебе надо отдохнуть, — проговорила Мирия. — Пойдем я помогу добраться до кровати.
   Конн не сопротивлялся. С трудом встав на ноги и опираясь на мать, он прошел мимо Браэфара.
   Позже, когда младший брат лег в собственную постель рядом с Коннаваром, он увидел, что тот не спит.
   — Я помог бы тебе, будь у меня оружие.
   — Знаю.
   В голосе брата звучали любовь и понимание. Браэфар ненавидел его за это, поэтому сказал то, что причинило Коннавару неимоверную боль.
   — Думаю, ты еще не знаешь про Ариан. В Самайн она вышла замуж за Касту.
   Конн глухо застонал в темноте. Браэфару немедленно стало стыдно.
   — Мне жаль, братик, но я просто хотел сказать, что она тебя не любит.

ГЛАВА 6

   Зима выдалась одной из самых холодных на памяти риганте — свирепствовали бураны и такие морозы, что в деревьях замерзали соки. Выпало столько снега, что перевалы завалило, а крыша кузницы Наннкумала провалилась под тяжестью сугроба, выросшего на ней. Лошадям оказалось не под силу преодолеть засыпанную дорогу, и люди в снегоступах пробирались к своим стадам сквозь заносы, неся сено на плечах.
   Руатайн и Арбонакаст едва не погибли, пытаясь добраться до Медвежьей долины, где укрылось очень много скота. Застигнутые бураном, отважные мужчины забились под укутанные снегом нижние ветви высокой сосны и просидели там всю смертоносную ночь. Наутро они выползли оттуда, взвалили сено на спину и отправились искать стадо. Оказалось, что два молодых быка погибли, а старый Мента, такой же упорный и сильный, как всегда, нашел укрытие со своими восемью коровами с подветренной стороны утеса.
   Коннавар оставался слабым. Он похудел и три раза болел, правда, неопасно. Его мучил сухой кашель, постоянно ныло плечо, а пораненное легкое никак не желало заживать, так что юноша легко сбивался с дыхания. Мирия очень беспокоилась о нем, не понимая причины упадка духа.
   Браэфар знал, что он страдает из-за потери Ариан, и перестал завидовать своему брату. Он даже пытался обнадежить его, убеждал упражняться и восстанавливать силы, но Коннавару недоставало энергии и желания делать что-либо. После обеда он спал, завернувшись в одеяло.
   Даже когда он пытался сделать над собой усилие и пройтись, колючий снег и ледяные ветра быстро загоняли его обратно в дом. Однажды, когда небо было серым, как клинок меча, юноша дошел до второго моста и остановился у замерзшего ручья.
   К нему подошла Ариан, закутанная в тяжелую зеленую шаль.
   — Ты выглядишь куда лучше, — заметила она.
   Конн не обратил на нее внимания и продолжил свой путь. Она схватила его за руку. Он поморщился, когда боль коснулась раненого плеча.
   — Не презирай меня, — сказала девушка. — Мне сказали, что ты умираешь.
   Юноша обернулся и глянул ей прямо в глаза. Она отступила на шаг, увидев в них лютую ярость.
   — Да, — проговорил он. — Понимаю. Если бы мне сказали, что ты умираешь, я тоже бросился бы на праздник и переспал бы с первой попавшейся женщиной. Убирайся, шлюха. Теперь ты для меня ничто. Меньше, чем ничто.
   Это была ложь, страшная ложь, но при виде боли на ее лице ему стало легче.
   Конн медленно потащился домой сквозь косой снег. По пути он осознал, что получил от нее прощальный дар: вернулась ярость, а вместе с ней желание снова стать сильным.
   Каждый день Коннавар колол дрова топором с длинной рукоятью, стоя на холоде не меньше часа. Дело двигалось очень медленно. Каждые несколько минут приходилось останавливаться, чтобы восстановить дыхание и стереть пот, градом кативший по лицу. Когда его одолевала усталость, юноша вспоминал Ариан, и от ярости открывалось второе дыхание.
   Постепенно, когда над горами задули теплые весенние ветры, сила начала возвращаться. Конн стал ходить на более долгие прогулки, на пределе своих возможностей, так что полностью выдыхался.
   Левое плечо продолжало беспокоить, особенно в холодные или дождливые дни. Руатайн придумал специальные упражнения, чтобы восстановить мышцы. В тридцати шагах от дома рос молодой дуб, и его нижняя ветвь находилась в восьми футах над землей. Каждый день Коннавар подходил к дереву, подпрыгивал и обхватывал ветку руками. Потом подтягивался, касался ее подбородком, опускался и повторял упражнение сначала. В первый раз вышло очень плохо. Он не мог без боли поднять левую руку и был вынужден подпрыгнуть, ухватиться правой и только потом поднести к ветке левую. Умудрившись сделать это, он повисел несколько мгновений, а потом смог подтянуться один раз.
   Выругавшись вслух, юноша упал на землю. Руатайн подошел к нему.
   — Ты должен думать о силе, как об олене, на которого охотишься в лесу.
   — Не понимаю, — отозвался юноша, потирая ноющее плечо.
   — Ты же не бросаешься в лес, схватив лук. Ты тщательно изучаешь привычки оленя, а потом находишь место для засады. И даже когда увидишь его, не стреляешь слишком рано и тем более не пускаешь стрелы вслед бегущему оленю. Из него выльется кровь, и мясо будет жестким. Охотнику требуется терпение. Бесконечное, тихое и спокойное терпение. Твоя сила подобна оленю. Ищи ее, не торопясь, методично. Разработай план упражнений. Стремись к малым достижениям. Приходи сюда каждое утро. Не подтягивайся слишком много раз — только потянешь и без того поврежденные мышцы. Сегодня ты почти подтянулся один раз. Завтра попробуй сделать это дважды.
   — Мне надоело быть слабым, — заявил Конн.
   — Ты слаб, потому что болел. Я же говорю, стремись к успеху постепенно. Когда гуляешь, заметь место, до которого дошел вчера, и на следующий день проходи на десять шагов больше.
   Юноша почувствовал себя увереннее.
   — А ты бывал ранен? — спросил он.
   — Однажды, когда был на год старше тебя. И не так сильно. Меня ударили копьем в правое плечо. Казалось, сила никогда не вернется ко мне, но она вернулась. Верь мне, Коннавар, ты станешь сильнее, чем прежде. А теперь давай пройдемся.
   Стоял чудесный ясный день, но вдалеке над Каэр Друагом клубились дождевые тучи. Руатайн поднялся с юношей на невысокий холм, несколько раз останавливаясь, чтобы дать спутнику перевести дух. На вершине они остановились и огляделись вокруг. На лугу паслись стада Руатайна, и на дальнем склоне Конн увидел Арбонакаста на своем коне. .
   — Не вижу Менту, — заметил юноша. — Я думал, что он пережил зиму.
   — Пережил, — ответил Руатайн. — И молодой бык вызвал его на бой за главенство над стадом. Они с Ментой дрались несколько часов. — Он грустно улыбнулся. — Старый бык побил противника. Это была его последняя победа. На следующий день мы нашли его мертвым, ночью сердце отказало.
   — Печально, — промолвил Конн. — Хороший был бык.
   — Хороший. Умер как король, непобежденным.
   — Думаешь, для него это было важно?
   Руатайн пожал плечами.
   — Мне нравится так думать. Как ты себя чувствуешь?
   — Не могу отдышаться.
   — Меня беспокоит твое легкое. Завтра, когда я повезу Ворне еду, ты поедешь со мной.
   Конн бросил взгляд на Большого Человека. Всю зиму каждые два дня отец отправлялся в пещеру Ворны с мешочком еды. Сначала он ездил верхом, однако в самые холодные моменты добирался пешком в снегоступах через завалы. Дойдя до пещеры, он собирал для знахарки дрова и убеждался, что с ней все в порядке.
   — Ты вел себя с ней благородно, — сказал Конн. — Благодарю тебя.
   — Человек должен держаться за друзей, — ответил Руатайн. — Несмотря ни на что. Ты это знаешь, как никто. — Он улыбнулся. — Я тебе говорил, как горжусь тобой?
   — Всего лишь раз в день, — рассмеялся юноша.
   — Не слишком часто. Давай вернемся.
   Они медленно шли через поля, и Конн увидел тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся из трубы дома Бануина. Купец не вернулся зимовать, и это очень беспокоило юношу. Он боялся, что бандиты-норвины добились-таки своего. Руатайн проследил направление его взгляда.
   — Иноземец вернулся прошлым вечером с двадцатью пятью тяжелогружеными лошадьми. Только богам известно, как он умудрился провести их через непогоду.
   Впервые за зиму Коннавар позабыл о своей слабости.
   — Я боялся, что он мертв.
   Руатайн покачал головой и неожиданно помрачнел.
   — Его так просто не убьешь. Он куда крепче, чем кажется. Надеюсь, что не все его сородичи такие.
   — Тебе он не нравится? — удивился Конн.
   — Он иностранец, а его народ воюет со всеми своими соседями. До того как отправиться воевать в незнакомую землю, сначала следует отправить лазутчиков, чтобы изучить обстановку и местность. Если его сородичи когда-нибудь пересекут море и нападут на нас, как ты думаешь, кто снабдит их картами?
   Конн не был глуп, и слова отца попали в цель. Несмотря на это, он не хотел воспринимать их всерьез. Он считал Бануина другом и не собирался подозревать его в шпионаже, пока это не доказано. Но семя сомнения было посеяно, и, общаясь с Иноземцем, Конн со все возрастающим вниманием слушал истории о его путешествиях.
   — Знаешь ли ты, — сказал Бануин однажды, когда они сидели у его очага и пили разведенное водой вино, — что история о сражении с медведем достигла южного берега?
   — Сражение — это слишком сильно сказано. — Конн смущенно улыбнулся. — Я дважды ударил его ножом, а он только что не разорвал меня на части.
   — Согласно истории, рассказываемой в тех землях, ты сражался с ним очень долго, и, когда прибыли другие люди, медведь почти был мертв. Ах да, и ты защищал не мальчика-калеку, а прекрасную юную девушку, собирающую цветы.
   — Разумеется, принцессу? — рассмеялся Конн.
   — Разумеется. И ты, кажется, тоже королевской крови. Потомок рода героев риганте.
   — Как же глупы люди, если верят в такую чушь. А что происходит за морем?
   Улыбка Бануина померкла.
   — Мои сородичи снова воюют друг с другом. Гремят великие сражения. Тысячи уже убиты. Но Джасарей выйдет из войны победителем. В этом я не сомневаюсь.
   — Тогда он великий воин, — заметил Конн.
   — Не думаю, что он умеет обращаться с мечом, зато как обращаться с армией, знает прекрасно.
   Они посидели в тишине. Иноземец подкинул дров в огонь и наполнил кубки.
   — Я хотел показать тебе кое-что. — Бануин ушел в другую комнату и вернулся с блестящим железным мечом. — Вот, привез из путешествия, — объяснил он, протягивая резную деревянную рукоять юноше.
   Конн взял орудие и взвесил его в руке.
   — Хороший баланс, но уж очень короткое лезвие. Меч не многим длиннее, чем добрый охотничий нож.
   — Этот меч меняет мир, — проговорил Бануин.
   — Ты шутишь? — спросил Коннавар.
   Клинок был длиной с его предплечье, деревянную рукоять защищала бронзовая поперечина. Он казался неуклюжим, и ему не хватало изящества привычного двуручного меча.
   — Он предназначен не для рубящих ударов, — объяснил Иноземец, — а только для колющих.
   — Если бы я встретил человека, вооруженного этим, а у меня был меч Руатайна, то легко предсказать, кто бы победил.
   — Возможно, если, как ты сказал, битва шла бы один на один. Но ты не понял главного. Когда кельтонская армия сталкивается с тургонской, на одного вашего человека приходится трое солдат Каменного Города.
   — Как же так? Ты ведь говорил, что в большинстве битв Джасарей бился с огромным числом врагов.
   Бануин снял с полки небольшой сундучок. Из него он вынул г несколько горстей серебряных монет и разложил их на толстом красном ковре под ногами.
   — Если тридцать воинов риганте пешими атакуют противника, как далеко друг от друга им придется встать?
   Конн задумался. В битве, когда каждый размахивает мечом длиной три фута, воины вставали не ближе, чем через пять футов. Если встать ближе, можно попасть под меч друга. Так он и сказал Бануину. Встав на ковер на колени, торговец отделил тридцать монет и равномерно распределил их. Потом посмотрел на своего юного друга.
   — Так будет выглядеть строй риганте?
   Конн поглядел на сверкающие серебряные кружочки и представил на месте каждого из них воина.
   — Да, — ответил он наконец. — Не слишком далеко, но и не слишком близко.
   Бануин взял еще десять монет и положил их в два ряда по пять, близко друг к другу.
   — А эти люди стоят плечом к плечу. У каждого из них прямоугольный щит на левой руке. Они соединяют щиты, образуя стену, а потом слегка поворачивают, чтобы наносить колющие удары коротким мечом.
   Он медленно подвигал тридцать широко разложенных монет вперед, пока они не коснулись двух рядов по пять монет.
   — Представь, что это группы воинов, и ты увидишь, что каждый риганте, добравшийся до вражеского строя, столкнется с тремя щитами и тремя мечами. Короткий меч, предназначенный для нанесения колющих ударов, позволяет солдатам встать близко друг к другу, образуя единый отряд. Еще это значит, что как бы ни были велики силы противника, он окажется в невыгодном положении, потому что каждый его воин столкнется со строем из трех воинов.
   — Уверен, что один риганте справится с тремя тургонскими солдатами! — сказал Конн из верности своему народу.
   Бануин улыбнулся.
   — Ты видел только меч. Я не привез ни бронзовый щит, ни железный нагрудник, ни железный шлем с плюмажем. Ни ножные латы для защиты голеней, ни наручи из вощеной кожи, ни кольчужную рубаху. Почти все смерти в битве у риганте происходят от ранения в шею, удара в сердце, живот или пах. Иногда воины медленно истекают кровью, порой погибают от заражения крови и гангрены. Племена, здесь и за морем, сражаются без доспехов. Вы наваливаетесь на врага всем скопом, и каждая битва сводится к отдельным поединкам между воинами. Вам надо научиться другому стилю ведения войны, если вы хотите отстоять независимость.
   — Ты говоришь так, будто война с твоим народом неизбежна, — тихо сказал Конн.
   — Боюсь, что так. Не в этом году и даже не в следующем. Сначала Джасарею придется победить своих врагов внутри империи. Потом он будет сражаться с кердинами, острами и тэтами. Это займет несколько лет. И если этот человек выживет, он придет сюда, Конн.
   — А ты снабдишь его картами?
   — Нет, — покачал головой Бануин. — Я давно не пользуюсь картами. Все дороги в моей голове. И воевать я больше не буду. Мне приходилось видеть, как армии опустошают земли, несут разорение и горе. Когда и в этих землях загремят сражения, я найму корабль и уплыву на запад. Говорят, там чудесный край, богатый и плодородный. Может быть, людям, живущим в земном раю, не нужно ни с кем воевать.
   — Тогда они слабый народ, — пробормотал Конн. — У сильного человека всегда есть враги, и тем, кто живет на доброй земле, всегда приходится отстаивать ее. Таков мир, Бануин. Я еще молод, но это усвоил твердо. Сильные всегда правят, а слабые страдают. Так создали наш мир боги.
   — Не вмешивай в спор религию! — остановил его Иноземец. — Давай посмотрим на проблему с другой стороны. Если мои сородичи придут сюда и победят ваши армии, означает ли это, что вы должны лишиться земель? Справедливо ли такое заключение?
   Конн рассмеялся.
   — Только побежденные, неудачливые и слабые рассуждают о справедливости и несправедливости, о том, что заслуженно, а что нет. Я знаю, что буду сражаться за свой народ и убью любого врага, подобравшегося к Каэр Друагу.
   — Как убил медведя?
   — Это совсем другое, — вспыхнул юноша. — У меня не было подходящего оружия, чтобы сразиться со зверем.
   — Нет, ситуация та же самая. У риганте нет оружия, чтобы остановить мой народ. — Слова Иноземца повисли в воздухе.
   Конн стал обдумывать их, вертя так и этак в голове.
   — Когда ты снова отправишься на юг? — спросил он наконец.
   — Через три месяца. Летом хорошо путешествовать.
   — Тогда я поеду с тобой. Посмотрю на эти армии и Джасарея.
 
   Когда весна была в самом разгаре, Ворна оставила уединение своей пещеры и проделала долгий путь до деревни. Не то чтобы ей хотелось общения. Люди никогда не любили ее, даже в детстве — за странный взгляд и замкнутость. Другие дети тоже избегали ее. Когда же к ней пришла сила Великой Матери, неприязнь в глазах людей стала страхом. Даже когда колдунья приходила в дома больных и лечила их, она чувствовала, что все вздыхают с облегчением, когда за ней закрывается дверь.
   Нет, знахарке хотелось не общения. После зимы, проведенной в холодной, серой пещере, она истосковалась по движениям и звукам — ритмичному стуку молота в кузне, смеху детей, стуку копыт по твердой земле, мычанию скота, болтовне людей, радующихся приходу весны. А вкус свежеиспеченного хлеба, горячих медовых коврижек и овсянки на молоке!..
   Пересекая мост, Ворна думала обо всех этих радостях. Первый, кого она встретила, был фермер по имени Эанор, чью жену она вылечила за десять дней до того, как медведь напал на Кон-навара. Фермер оторвался от грядки, которую вскапывал, и тепло улыбнулся.
   — Благослови вас Даан, госпожа моя. Разве не чудесный сегодня день?
   Приветствие потрясло ее. Обычно никто не заговаривал с Ворной сам. Удивленная, она молча кивнула и пошла дальше. Эанор был совершенно прав, день стоял чудесный, солнышко ласково припекало, небо ясно синело над головой.
   Пройдя немного дальше, знахарка увидела жену пекаря, Пелейн, насыпающую зерно цыплятам на заднем дворе пекарни. Увидев Ворну, женщина улыбнулась и подошла к ограде, чтобы поздороваться.
   — Добро пожаловать домой, — сказала Пелейн. Знахарке все больше казалось, что происходящее ей только снится; она не могла найти подходящих слов. Жена пекаря вытрясла остатки зерен из складок юбки и взяла Ворну за руку, — Пойдем позавтракаем. Сегодня утром Борга испек сырный хлеб. Он просто тает во рту.
   Ворна покорно последовала за ней в дом. За сосновым столом сидел Борга и кушал хлеб, обмакивая его в соус.
   — У нас гостья, — сообщила Пелейн.
   Толстое лицо Борги расплылось в приветливой улыбке.
   — Добро пожаловать, — сказал он. — Присаживайся. Его жена взяла у знахарки тяжелый плащ с капюшоном и повесила на крючок у двери. Ворна села за стол. Борга налил в кубок воды и протянул ей. Она кивнула в знак благодарности, но не смогла ничего сказать. Пелейн отрезала три толстых ломтя от теплой буханки и намазала их маслом. Ворна ела молча.
   — Мальчик поправляется, — проговорил Борга. — Вчера я видел, как он бегал по холмам. Ты совершила великое дело. Действительно великое.
   Он поднялся и отправился в пекарню. Пелейн села напротив Ворны.
   — Правда, хлеб хорош?
   — Да. Очень вкусно. — Знахарка пришла в себя, однако, не привыкшая к болтовне, чувствовала себя слегка не в своей тарелке.
   Хозяйка наклонилась к ней и негромко сказала:
   — Может, от него нет толку в постели, но за его хлеб сами боги отдали бы душу. — Жена пекаря некоторое время продолжала говорить, а потом заметила, что гостья молчит. — Прости, Ворна, — извинилась она. — Я действительно болтаю слишком много.
   — Почему ты… так мила со мной? — спросила бывшая колдунья.
   Пелейн пожала плечами и несмело улыбнулась.
   — Потому что теперь ты одна из нас. Ты отказалась от могущества ради жизни Коннавара. Мирия все нам рассказала. Ты рисковала жизнью, чтобы привести его из земли теней. Все в деревне думают, как я. Знаю, тебе не хочется об этом говорить, но… — Женщина не закончила фразы и поднялась из-за стола, чтобы отрезать еще хлеба. — Разве не здорово, что солнце снова светит?
   — Да, — согласилась Ворна. Она встала, сняла свой плащ с крюка и перекинула его через руку.
   Когда женщина дошла до двери, Пелейн окликнула ее:
   — Заходи, если захочешь, в любое время.
   — Спасибо, непременно.
   Ворна вышла на солнышко и отправилась к дому Мирии. Люди здоровались с ней или просто махали рукой в знак приветствия. Когда знахарка дошла до матери спасенного юноши, ее трясло, а в глазах стояли слезы.
   Мирия увидела, как дрожат ее губы от избытка чувств, и нежно привлекла к себе. Тепло человеческих объятий оказалось выше сил Ворны. Она прижалась лицом к плечу младшей женщины и заплакала.
 
   Как и все кельтоны, риганте были страстными и порывистыми людьми, и драки среди них случались нередко. Порой схватки кончались плохо, и кто-нибудь умирал от ран, но такое бывало редко. Еще реже случались убийства или изнасилования.
   Поэтому, когда весенним днем обнаружили первый труп, всю деревню Три Ручья охватило горестное недоумение.
   Тело человека средних лет нашли довольно рано утром. Охотник, с утра пораньше отправившийся в лес с луком и собаками поохотиться на кроликов, обнаружил в его кустах. Через два часа прибыли двадцать человек во главе с Руатайном и остановились примерно в пятидесяти шагах от места убийства. Арбонакаст, Бануин и Руатайн отправились осматривать следы.
   Арбон спустился на колени рядом с первым замеченным отпечатком.
   — Четыре лошади, — сказал он. — И все подкованные. — Пастух пошел дальше, не отрывая взгляда от следов. — Старик катил ручную тележку, всадники нагнали его сзади. — Легко перепрыгнув через следы, Арбон снова остановился. Затем тихо выругался.
   — Что ты нашел? — спросил Руатайн.
   — Старик был не один, а с молодой женщиной или ребенком. Следы маленьких ножек. — Он жестом позвал за собой в лес.
   Через несколько минут нашли второе тело: обнаженную девочку не старше четырнадцати. Совершенно очевидно, что ее изнасиловали. Горло было перерезано. Руатайн закрыл глаза мертвой. Бануин бесстрастно стоял рядом. Он единственный из всех не был шокирован. За свои путешествия по другим землям он успел привыкнуть, что люди совершают такие преступления. Но не на землях риганте. Он осмотрел местность и ждал, пока Арбон закончит разглядывать следы. Пастух с лицом бледным от ярости наконец поднялся и направился к первому телу. Мертвец, одетый в длинную бледно-голубую тунику, окаймленную красным, лежал с перерезанным горлом. Тележка была перевернута, а ее содержимое разбросано по кустам. Они нашли два взломанных сундука, наполненных главным образом одеждой, и три маленьких мешка с едой.
   Арбон подошел к Руатайну.
   — Мужчина и девочка спокойно шли по дороге. Потом их нагнали всадники. Один обнажил клинок. Старик вскинул руку — отсюда порез на запястье. Это не остановило удар. Девочка в ужасе убежала в лес. Всадники спешились и погнались за ней. Поймав ее и поразвлекшись, они разграбили тележку, оттащили тело старика в кусты и уехали на север.
   — Что еще ты можешь сказать об этих людях?
   — Один очень высок, шесть футов с лишним. Другой низкий и толстый. Кто-то из них ехал на кобыле. По крайней мере у одного из них расцарапано лицо — у девочки под ногтями кровь. К этому можно добавить немного, только то, что убийство произошло не раньше, чем вчера, ближе к вечеру.
   — Чужаки, — заметил Бануин.
   — Это и так ясно, — холодно сказал Руатайн. — Ни один риганте не сделал бы такого.
   Иноземец покачал головой.