Страница:
– Тебе польстило, что именно тебя выбрал Старый Харви? – спросил Хелльстром ровным голосом.
Салдо нервно сглотнул. Не сделал ли он чего-нибудь неправильного? В этом вопросе сквозил холод. Не подверг ли он Улей опасности? Но Хелльстром слегка улыбался движением губ под маской.
– Да, – признался Салдо, но в его голосе можно было заметить какую-то неуверенность.
Хелльстром заметил полувопросительную интонацию в голосе молодого человека и кивнул. Неуверенность приводит к осторожности. А упоение властью может привести к состоянию, испытываемому азартным игроком – чрезмерной самоуверенности. И сейчас Хелльстром объяснил это тихим голосом, который был слышен только им двоим. Закончив, он сказал:
– Перечисли мне все свои приказы.
Секунду Салдо раздумывал, затем вернулся к тому моменту, где он остановился. Он говорил с заметным колебанием, пытаясь отыскать в памяти возможные ошибки, которые следовало бы исправить.
Хелльстром оборвал его, спросив:
– Кто первый увидел Чужачку?
– Харви, – ответил Салдо, припоминая взмах руки старика, показывающей направление. Струйка пота побежала по щеке Салдо. Он раздраженно вытер ее, и от этого действия болью отозвалась рана.
– И какие он отдал приказания? – спросил Хелльстром.
– Он еще раньше сказал нам, чтобы после обнаружения мы окружили ее. И мы выполнили это, не дожидаясь нового приказа.
– А что затем сделал Харви?
– Ему не представилась возможность для этого. Женщина включила фонарик и тут же начала стрелять как сумасшедшая.
Хелльстром посмотрел вниз на землю между ними, затем вокруг себя. Несколько работников поблизости бросили работать и из любопытства подошли поближе, чтобы послушать.
– Почему вы, работники, перестали делать то, что приказал вам руководитель? – требовательно спросил Хелльстром. – Он дал вам четкие инструкции. Выполняйте же их. – Он вновь повернулся к Салдо.
– Они устали, – заметил Салдо, защищая своих работников. – Я лично проверю качество их работы перед уходом.
«Да ему цены нет, – подумал Хелльстром. – Он защищает своих людей, но не чрезмерно. И он без колебаний берет на себя персональную ответственность».
– Где ты точно находился, когда она начала стрелять? – спросил Хелльстром.
– Я был на противоположной от Харви стороне группы захвата. Когда мы замкнули кольцо, я оказался рядом с ним.
– Кто сбил ее с дерева?
– Работники напротив нас, по которым она не стреляла. Остальные старались укрыться от ее выстрелов.
– От Харви больше не было команд?
– Мне думается, первая же пуля попала в него. Я слышал ее первый выстрел и… – Он замер на несколько секунд, колеблясь, затем махнул рукой, – на какое-то мгновение я оцепенел. Потом меня задела пуля, и мы бросились кто куда. Я увидел как падает Харви и кинулся к нему. Раздались новые выстрелы и на этом все кончилось. Она упала с дерева.
– Твоя нерешительность простительна – ты был ранен, – сказал Хелльстром. – Однако отмечу, что ты в достаточной мере сохранил самообладание, чтобы предотвратить убийство пленницы. Ты оправдал мои ожидания. Но никогда не забывай того, что случилось здесь. Ты получил наглядный урок. Охота на Чужаков из Внешнего мира – совсем не то, что охотиться на любого другого зверя. Теперь ты понимаешь это?
Салдо понял, что это и похвала, и порицание. Внимание его переключилось на дерево, на котором пряталась женщина, затем с неохотой возвратилось к Хелльстрому. Тут он увидел легкое искривление рта Хелльстрома, означающее довольство. С достаточной уверенностью Хелльстром произнес:
– Ты захватил эту женщину живьем. И это самое главное. – Он облизал губы. – У нее было оружие, и Харви должен был это предвидеть. Ему следовало сбить ее с дерева, как только он заметил ее. Она была в радиусе поражения парализатором. Салдо, ты ведь знаешь, как обращаться с оружием Чужаков?
– Да… Да, я знаю. Харви лично занимался моим обучением.
– Научись как можно лучше им пользоваться. Улью может это понадобиться. Насколько я помню, тебе ведь тридцать два года, верно?
– Да.
– Но ты еще можешь сойти за молодого среди Чужаков. Возможно, мы Пошлем тебя на длительную учебу в одну из их школ. Мы можем это делать. Ты знаешь об этом.
– Я не слишком уж много времени провел во Внешнем мире, – заметил Салдо.
– Я знаю. Какой характер носило твое пребывание там?
– Я был всегда с остальными, никогда не был предоставлен самому себе. В сумме около месяца. Один раз я пробыл неделю в городе.
– Работа или приобретение навыков?
– Приобретение навыков мною и остальными.
– Тебе бы хотелось одному отправиться во Внешний мир?
– Не думаю, что я уже готов для этого.
Хелльстром кивнул, удовлетворенный искренностью его ответа. Салдо может стать превосходным специалистом Службы Безопасности. Среди нового поколения он уже заметно выделяется интуицией и тщательностью. Приобрести немного опыта – и ему не будет равных. И еще он обладает искренностью, свойственной Улью. Он не лжет даже самому себе. Он прирожденный лидер, которого нужно охранять и бережно воспитывать. Традиции Улья требовали этого, и нынешние обстоятельства заставляли Хелльстрома заняться этим воспитанием.
– Ты делаешь все очень хорошо, – сказал Хелльстром громко вслух, чтобы это слышали и остальные. – Когда мы разрешим настоящий кризис, мы пошлем тебя во Внешний мир для продолжения дальнейшего обучения. Доложишь мне лично, когда закончишь работу здесь. – Он медленно повернулся и направился обратно в сторону Улья, временами останавливаясь, чтобы осмотреться. И каждое его движение говорило, что он доволен действиями Салдо.
Некоторое время Салдо смотрел вслед Хелльстрому. Первый советник Улья, лидер во время каждого кризиса, мужчина в полном расцвете сил, тот, к кому обращаются все остальные в трудных ситуациях, даже те, кто руководит бридингом и производством кормов и изготовлением средств производства, совершил вылазку для ознакомления с ситуацией на месте и одобрил увиденное. Салдо вернулся к надзору за работой с новым чувством подъема, уравновешенным большим пониманием небезграничности своих сил. Это, осознал он, и была главная цель посещения Хелльстрома.
22
Тимьена постепенно осознала, что руки ее связаны за спиной, а сама она надежно привязана к чему-то, напоминающему стул. Сиденье стула было жестким, и руками она могла чувствовать холод гладкой поверхности спинки. Большая часть ее сознания сфокусировалась на лодыжке, которая отдавала болью в поврежденном месте. После некоторого колебания она открыла глаза, но не увидела ничего, кроме непроницаемой темноты, густой и зловещей. На секунду она перепугалась, что ослепла, но тут ее глаза зафиксировали слабый свет где-то впереди. И он двигался.
– А-а, я вижу, вы уже проснулись. – Произнес эти слова глубокий мужской голос откуда-то поверх этого перемещающегося света. Слабое эхо от этого голоса сказало ей, что она находится в комнате, довольно большой.
С трудом ей удалось подавить свой ужас и сказать с показным безразличием в голосе:
– Как вы можете видеть? Здесь же так темно!
Хелльстром, сидящий в углу лаборатории, откуда он мог следить за светящимися приборами, сообщающими ему о состоянии этой женщины, мог только восхищаться ее мужеством. Они часто были такими смелыми, эти дикие люди.
«Не беспокоились, – подумала она. – Вот он и произнес эти слова! Он поймался. Ложь всплыла наружу».
Она попыталась воскресить в своей памяти все упоминания, сделанные этим невидимым человеком касательно Карлоса. Мертвый не чувствует боли. В каждом его упоминании было чувство «покончено». Она заново оценила всю ситуацию. Темнота могла иметь более важное значение, чем просто сокрытие личности допрашивающего. Или особой уловкой, чтобы намеренно уменьшить ее сопротивляемость. Она проверила, насколько надежно ее привязали. Дьявольски крепко.
– Вы не отвечаете? – заметил Хелльстром.
– А почему я, собственно, обязана отвечать?
– Ваше Агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?
– Нет!
Однако Хелльстром прочитал иные показания на приборах, но на это полагаться не стоило. Вероятно, Тимьена сама верила в это, но в глубине души сомневалась. Он заметил, что женщина отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она полагает, что он не видит ее?
– Почему правительство интересуется нами? – спросил Хелльстром.
Тимьена отказалась ответить. Ремни, ее стягивающие, создавали ложное впечатление. На ощупь они казались кожаными и поддающимися ее усилиям, но стоило ей лишь на мгновение ослабить борьбу, как они вновь плотно стягивали ее.
– Вы работаете на Агентство, связанное с исполнительной властью правительства, – сказал Хелльстром. Просто так, из праздного любопытства такое Агентство не станет совать нос в наши дела. Какой интерес мы можем представлять для правительства?
– Вы собираетесь убить меня, разве не так? – спросила Тимьена.
Она отказалась от борьбы, выбившись из сил. Разум ее балансировал на грани истерии. Они собираются убить ее. Они убили Карлоса, а теперь ее очередь. Все шло совсем не так, как задумывалось. Именно это она и предчувствовала с самого начала. «Этот проклятый дурак, Мерривейл! Все у него идет не так, как надо! А Карлос – идиот, каких свет не видывал! Вероятно, он угодил прямо в поставленную ловушку. Они схватили его, и со страху он раскололся. Это было ясно. Слишком уж о многом знал этот допрашивающий. Карлос все им выболтал, и они после этого убили его».
Приборы Хелльстрома показали, что женщина близка к истерике. Страх охватывал его. Он знал, что частично причиной этого страха является его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Женщина излучала ужас, который мог воспринять любой работник Улья – поскольку обладал достаточной восприимчивостью к этому. Ему не нужно было даже смотреть на приборы. Позже эту комнату нужно будет промыть под большим напором. Им пришлось сделать то же самое и после допроса Депо. Любой работник, столкнувшись с подобными эманациями, мог быть выведен из равновесия. Но это была его обязанность. Возможно, охваченная страхом женщина выдаст то, что больше всего им хотелось узнать.
– Вы работаете на правительство, – сказал Хелльстром. – Мы знаем это. Вас послали сюда узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы предполагали здесь обнаружить?
– Меня не посылали! – пронзительно закричала Тимьена. – Не посылали! Не посылали! Не посылали! Карлос просто сказал мне, что мы отправляемся отдыхать. Что вы сделали с Карлосом?
– Вы лжете, – сказал Хелльстром. – Я знаю, что вы лжете, и вы, разумеется, должны понимать сейчас, что ложь эта бессмысленна. Будет лучше, если вы расскажете мне правду.
– Вы убьете меня в любом случае, – прошептала Тимьена.
«Дьявольщина!» – подумал Хелльстром.
Его праматерь предупреждала его, что всю его жизнь один кризис будет накладываться на другой. Его работники пытали Чужака. Это выходило далеко за рамки концепции милосердия. Такая концепция даже на мгновение не приходила в голову работникам, когда они извлекали информацию, необходимую для выживания Улья. Но такие действия оставляли отметины на теле всего Улья. Более не было нигде в Улье невинных. «Мы сделали еще один шаг в сторону насекомых, которым мы подражаем», – подумал Хелльстром. И спросил себя, почему эта мысль опечалила его. Он подозревал, что любая форма жизни, вызывающая не необходимую боль, постепенно приводит к разрушению своего же сознания. А без сознания, объективно отражающего жизнь, свой смысл может потерять и цель.
С внезапным раздражением Хелльстром рявкнул:
– Расскажите мне о «Проекте 40».
У Тимьены перехватило дыхание. «Они знали все! Что они сделали с Карлосом, чтобы заставить его выложить им все?» Она почувствовала, что леденеет от ужаса.
– Рассказывайте! – рявкнул Хелльстром.
– Я… я не знаю, о чем вы говорите.
Приборы сказали ему все, что он хотел знать.
– Вам будет очень плохо, если вы будете упорствовать, – пояснил Хелльстром. – Мне бы не хотелось, чтобы дело дошло до этого. Расскажите мне о «Проекте 40».
– Но я не знаю ничего о нем, – простонала Тимьена.
Приборы показывали, что это близко к правде.
– Но кое-что вам все же известно, – произнес Хелльстром. – Расскажи мне это.
– Почему бы вам просто не убить меня? – спросила она.
Хелльстром вдруг понял, что действует в тумане глубокой печали, почти отчаяния. «Могущественные дикие люди Внешнего мира знают о „Проекте 40“! Как могло это случиться? Что им известно? Эта женщина всего лишь пешка в большой игре, но все-таки она может дать ценный ключ».
– Вы должны рассказать мне то, что вам известно, – сказал Хелльстром. – Если вы сделаете это, я обещаю не прибегать к крайним мерам.
– Я не верю вам, – ответила она.
– Вам больше некому верить, кроме меня.
– Меня будут искать!
– Но не найдут. А теперь расскажите мне, что вам известно о «Проекте 40».
– Только название, – ответила Тимьена, сникая. «Какой смысл? Им же все известно!»
– Где вы впервые повстречали это название?
– В документах. Их забыли на столе в МТИ, и один из наших людей снял с них копию.
Пораженный, Хелльстром закрыл глаза.
– Что было в этих документах? – спросил он.
– Несколько цифр и формул и еще что-то, не имеющее, правда, большого смысла. Но один из наших людей предположил, что они могут являться частью проектной документации какого-то нового оружия.
– Он не сказал, какого именно типа?
– Кажется, речь шла о каком-то насосе с частицами. В них говорилось о том, что это оружие способно входить в резонанс с материей на расстоянии, разрушать стекло и тому подобное. – Она глубоко вздохнула, подумав, зачем она говорит это. В любом случае ее убьют. Какое это имеет значение?
– Э-э… ваши люди пытаются построить такое оружие, на основе этих документов?
– Пытаются, но я слышала, что найденные бумаги не полны. Они во многих вещах не уверены, и кто-то даже полагает, а оружие ли это вообще.
– Но разве они не согласны с тем, что это оружие?
– Думаю, да, – ответила снова она со вздохом. – Это оружие?
– Да, – так же ответил Хелльстром.
– Теперь вы меня уж точно убьете? – спросила Тимьена.
От жалостного и умоляющего тона в ее голосе он в ярости взорвался:
«Идиоты! Полные идиоты! – Хелльстром потянулся за парализатором, который он бросил на пол рядом с приборами, нащупал его, поднял вверх, устанавливая на полную мощность. – Этих глупых идиотов Чужаков нужно остановить!» Он направил парализатор в ее сторону, словно желая вдруг пронзить им ее тело, и надавил на спуск. Энергия, резонирующая в замкнутом пространстве лаборатории, на секунду оглушила самого Хелльстрома, и, придя в себя, он увидел, что все стрелки на его приборах остановились на нуле. Он включил освещение, медленно встал и направился к женщине, осевшей на стуле. Ее тело склонилось на правый бок, удерживаемое ремнями. Тимьена была абсолютно неподвижной. Хелльстром знал, что она мертва еще до того, как наклонился к ней. Она получила заряд, достаточный, чтобы убить быка. Допрос Тимьены закончился, как бы ее ни звали.
«Зачем я сделал это? – спросил он себя. – Не от того ли, что вспомнил о растерзанном Депо, которого отправил в чаны? Или же это был позыв более высокого порядка, связанный с его пониманием Улья? А может, произошел психический срыв. Но дело сделано, возврата нет». Однако его собственное поведение его обеспокоило.
Все еще охваченный гневом, он вышел из лаборатории. Увидев столпившихся в соседней комнате молодых работников, Хелльстром помахал им рукой и сказал, что пленница мертва. На их протесты он резко ответил, что узнал все, что нужно было. Когда один из молодых спросил, отправить ее тело в чан или взять сексуальный штамм для Улья, Хелльстром на секунду помедлил, задумавшись, прежде, чем согласился на штамм. Возможно, часть женской плоти можно будет возродить и использовать в дальнейшем. Если удастся оживить матку, она еще послужит Улью. Было бы любопытно посмотреть на ребенка, выращенного из ее плоти.
Однако другие проблемы занимали мысли Хелльстрома. Он уходил из лабораторного комплекса, все еще сердясь на себя. «Чужаки знают о „Проекте 40“! Работник Улья проявил преступную халатность. Как можно было допустить вынос такого рода документов из Улья! Кто сделал это? И как? Документы в МТИ? Кто проводил там исследования? Улей должен выяснить последствия этой неприятности и предпринять быстрые действия, чтобы ничего подобного впредь больше не повторялось.
Хелльстром надеялся, что работники бридинг-лаборатории сумеют заполучить сексуальный штамм Тимьены. Она послужила уже Улью и заслужила сохранность своих генов.
23
Джанверт не касался роли компаньонов в этом деле, пока они не сели в самолет, взявший курс на запад. Он выбрал места для себя и Кловис по левому борту впереди остальных. Из иллюминатора открывался прекрасный вид заходящего солнца над левым крылом, но Джанверт не обращал на него никакого внимания.
Как он и ожидал, ему с Кловис дали задание играть роль подростков, а Ника Майерли, которого оба они считали тучной задницей, назначили быть их отцом. Но чего никто из них не ожидал, так что Джанверта выберут вторым номером.
Он и Кловис прижались головами, разговаривая едва слышным шепотом:
– Мне это не нравится, – сказал Джанверт. – Перуджи прошибет головой потолок и на месте назначит кого-то еще.
– А какой ему прок от этого?
– Не знаю, но поживем – увидим. Самое позднее – завтра.
– Может, это признание твоих достоинств?
– Ерунда!
– Ты не хочешь быть вторым?
– Только не в этой увеселительной прогулке. – Его губы сложились в упрямую линию. – Это паршивое дело.
– Ты думаешь, ищут козла отпущения?
– А ты?
– Возможно, это и так. Какие у тебя отношения с Перуджи?
– Неплохие, если не считать…
– Не считать чего?
– Что он мне не доверяет.
– Эдди!
Один из парней в их группе как раз проходил мимо, направляясь в туалет. Это был ветеран Вьетнама (он называл ее «Нам») по имени Даниэль Томас Элден, но все звали его ДТ. Джанверт замолчал, пока ДТ пройдет, отметив его жесткое молодое лицо, квадратную и загоревшую челюсть. На переносице имелся шрам в форме перевернутой буквы «V», и он носил легкую кепку с прозрачным зеленым козырьком, отбрасывавшим зеленый отсвет. Джанверт подозревал, что ДТ шпионил для начальства. Ходили слухи, что он сожительствовал с Тимьеной, и Джанверт вдруг подумал, о чем этот молодой человек сейчас может думать.
Проходя мимо, ДТ бросил взгляд на них, но не подавал вида, что узнал их Или хотя бы заметил.
Когда он прошел, Джанверт прошептал:
– Как ты думаешь, ДТ нравится его работа?
– Почему же нет?
– Может, он думает, что здесь чуть меньше свободы, чем на настоящей войне – меньше шансов убивать людей.
– Иногда ты слишком жесток.
– А тебе вообще не следует заниматься этим делом, милая, – заметил Джанверт. – Почему ты не попросила дать тебе отбой, сославшись на усталость или что-нибудь еще?
– Я подумала, тебе может понадобиться кто-нибудь, кто будет защищать тебя.
– Таким образом, как ты это делала прошлой ночью?
Кловис пропустила это замечание мимо ушей и сказала:
– Ты слышал разговоры насчет ДТ и Тимьены?
– Да. Я почти сочувствую ему.
– Ты думаешь, она…
– Не хочется верить, но думаю, да.
– Но почему? Не могут же они просто…
– У тебя же есть нюх на такого рода дела. Они входили в ударную группу. Сама понимаешь, тут возможны потери.
– А кто же мы тогда?
– С Перуджи – не знаю. Скажу, когда выясню, как он нас расставит.
– На переднем крае или в тылу?
– Умница.
– Собираются нам в этом самолете подавать ужин или нет? – спросила Кловис.
– Стюардессы больше заняты спаиванием наших взрослых.
– Одна из причин, почему я ненавижу играть подростка, – прошептала она, – то, что не могу заказать выпивку.
– А я ненавижу гримироваться, – заметил Джанверт. – Держу пари, нас не накормят до Небраски.
– Это специальный фасолево-тресковый рейс, – произнесла Кловис. – Нам на обед дадут фасоль и икру из трески. Ты все еще чувствуешь себя подавленным?
– Милая, забудь то, что я говорил тебе прошлой ночью. Я тогда чувствовал себя хуже некуда.
– Сказать по правде, у меня было такое же настроение. Вероятно, из-за фазы луны.
– Я все еще не могу понять причину, почему меня назначили вторым номером, а как насчет тебя?
– Я тоже. – И почти сразу же добавила: – Остальные уже в возрасте.
– Это все отговорки… Я имею в виду, почему более молодой агент выдвигается вперед?
– Должна ведь когда-нибудь молодость проявить себя, – прошептала Кловис, наклонившись к нему. – Не думай об этом, дорогой. Старый козел позади меня пытается нас подслушать.
Джанверт понимал, что не стоит сразу же оглядываться назад, но вскоре выпрямился и осмотрел салон самолета. Уже зажгли свет – снаружи стало темно, и пятна черноты с редкими звездами зияли из каждого иллюминатора. Седой старик позади Кловис включил лампочку над собой и читал «Таймс», потягивая виски со льдом. Он посмотрел было на Джанверта, но тут же вернулся к своему журналу и напитку. Джанверт не мог припомнить, чтобы ему приходилось раньше видеть старика, но кто знает. Его могли послать в качестве наблюдателя за ними.
Раздраженный Джанверт тяжело опустился в свое кресло и нагнулся к Кловис:
– Милая, нам нужно завязывать с этой работой. Тянуть дальше нельзя. Должна же быть какая-нибудь безопасная страна? Место, где Агентство до нас не доберется.
– За океаном?
– Ты же знаешь, что это не выход – просто там говорят на другом языке. Нет – нам нужна небольшая приятная страна, где мы могли бы затеряться раз и навсегда среди населения. Должна же она существовать на этой вонючей планете.
– Ты думаешь о ДТ и Тимьене.
– Я думаю о тебе и себе.
Салдо нервно сглотнул. Не сделал ли он чего-нибудь неправильного? В этом вопросе сквозил холод. Не подверг ли он Улей опасности? Но Хелльстром слегка улыбался движением губ под маской.
– Да, – признался Салдо, но в его голосе можно было заметить какую-то неуверенность.
Хелльстром заметил полувопросительную интонацию в голосе молодого человека и кивнул. Неуверенность приводит к осторожности. А упоение властью может привести к состоянию, испытываемому азартным игроком – чрезмерной самоуверенности. И сейчас Хелльстром объяснил это тихим голосом, который был слышен только им двоим. Закончив, он сказал:
– Перечисли мне все свои приказы.
Секунду Салдо раздумывал, затем вернулся к тому моменту, где он остановился. Он говорил с заметным колебанием, пытаясь отыскать в памяти возможные ошибки, которые следовало бы исправить.
Хелльстром оборвал его, спросив:
– Кто первый увидел Чужачку?
– Харви, – ответил Салдо, припоминая взмах руки старика, показывающей направление. Струйка пота побежала по щеке Салдо. Он раздраженно вытер ее, и от этого действия болью отозвалась рана.
– И какие он отдал приказания? – спросил Хелльстром.
– Он еще раньше сказал нам, чтобы после обнаружения мы окружили ее. И мы выполнили это, не дожидаясь нового приказа.
– А что затем сделал Харви?
– Ему не представилась возможность для этого. Женщина включила фонарик и тут же начала стрелять как сумасшедшая.
Хелльстром посмотрел вниз на землю между ними, затем вокруг себя. Несколько работников поблизости бросили работать и из любопытства подошли поближе, чтобы послушать.
– Почему вы, работники, перестали делать то, что приказал вам руководитель? – требовательно спросил Хелльстром. – Он дал вам четкие инструкции. Выполняйте же их. – Он вновь повернулся к Салдо.
– Они устали, – заметил Салдо, защищая своих работников. – Я лично проверю качество их работы перед уходом.
«Да ему цены нет, – подумал Хелльстром. – Он защищает своих людей, но не чрезмерно. И он без колебаний берет на себя персональную ответственность».
– Где ты точно находился, когда она начала стрелять? – спросил Хелльстром.
– Я был на противоположной от Харви стороне группы захвата. Когда мы замкнули кольцо, я оказался рядом с ним.
– Кто сбил ее с дерева?
– Работники напротив нас, по которым она не стреляла. Остальные старались укрыться от ее выстрелов.
– От Харви больше не было команд?
– Мне думается, первая же пуля попала в него. Я слышал ее первый выстрел и… – Он замер на несколько секунд, колеблясь, затем махнул рукой, – на какое-то мгновение я оцепенел. Потом меня задела пуля, и мы бросились кто куда. Я увидел как падает Харви и кинулся к нему. Раздались новые выстрелы и на этом все кончилось. Она упала с дерева.
– Твоя нерешительность простительна – ты был ранен, – сказал Хелльстром. – Однако отмечу, что ты в достаточной мере сохранил самообладание, чтобы предотвратить убийство пленницы. Ты оправдал мои ожидания. Но никогда не забывай того, что случилось здесь. Ты получил наглядный урок. Охота на Чужаков из Внешнего мира – совсем не то, что охотиться на любого другого зверя. Теперь ты понимаешь это?
Салдо понял, что это и похвала, и порицание. Внимание его переключилось на дерево, на котором пряталась женщина, затем с неохотой возвратилось к Хелльстрому. Тут он увидел легкое искривление рта Хелльстрома, означающее довольство. С достаточной уверенностью Хелльстром произнес:
– Ты захватил эту женщину живьем. И это самое главное. – Он облизал губы. – У нее было оружие, и Харви должен был это предвидеть. Ему следовало сбить ее с дерева, как только он заметил ее. Она была в радиусе поражения парализатором. Салдо, ты ведь знаешь, как обращаться с оружием Чужаков?
– Да… Да, я знаю. Харви лично занимался моим обучением.
– Научись как можно лучше им пользоваться. Улью может это понадобиться. Насколько я помню, тебе ведь тридцать два года, верно?
– Да.
– Но ты еще можешь сойти за молодого среди Чужаков. Возможно, мы Пошлем тебя на длительную учебу в одну из их школ. Мы можем это делать. Ты знаешь об этом.
– Я не слишком уж много времени провел во Внешнем мире, – заметил Салдо.
– Я знаю. Какой характер носило твое пребывание там?
– Я был всегда с остальными, никогда не был предоставлен самому себе. В сумме около месяца. Один раз я пробыл неделю в городе.
– Работа или приобретение навыков?
– Приобретение навыков мною и остальными.
– Тебе бы хотелось одному отправиться во Внешний мир?
– Не думаю, что я уже готов для этого.
Хелльстром кивнул, удовлетворенный искренностью его ответа. Салдо может стать превосходным специалистом Службы Безопасности. Среди нового поколения он уже заметно выделяется интуицией и тщательностью. Приобрести немного опыта – и ему не будет равных. И еще он обладает искренностью, свойственной Улью. Он не лжет даже самому себе. Он прирожденный лидер, которого нужно охранять и бережно воспитывать. Традиции Улья требовали этого, и нынешние обстоятельства заставляли Хелльстрома заняться этим воспитанием.
– Ты делаешь все очень хорошо, – сказал Хелльстром громко вслух, чтобы это слышали и остальные. – Когда мы разрешим настоящий кризис, мы пошлем тебя во Внешний мир для продолжения дальнейшего обучения. Доложишь мне лично, когда закончишь работу здесь. – Он медленно повернулся и направился обратно в сторону Улья, временами останавливаясь, чтобы осмотреться. И каждое его движение говорило, что он доволен действиями Салдо.
Некоторое время Салдо смотрел вслед Хелльстрому. Первый советник Улья, лидер во время каждого кризиса, мужчина в полном расцвете сил, тот, к кому обращаются все остальные в трудных ситуациях, даже те, кто руководит бридингом и производством кормов и изготовлением средств производства, совершил вылазку для ознакомления с ситуацией на месте и одобрил увиденное. Салдо вернулся к надзору за работой с новым чувством подъема, уравновешенным большим пониманием небезграничности своих сил. Это, осознал он, и была главная цель посещения Хелльстрома.
22
Протокол Совета Улья. Интервью специалиста-философа (переведенное с языка жестов Улья):
«Снова, философ Харл, мы должны разочаровать вас, сказав, что мы не пришли, чтобы отправить вас в благословенный чан. Ваш почтенный возраст, более древний, чем возраст любого работника Улья, искусственные средства, с помощью которых мы поддерживаем в вас горение жизни и все прочие аргументы, которые приводит ваша мудрость для доказательства необходимости вашей отправки в чан, – всего этого отрицать трудно. Мы с уважением просим вас перестать использовать эти аргументы и вспомнить о великой потребности Улья в вашей мудрости. Мы снова решили просить вашего совета, как следует Улью использовать результаты, полученные по „Проекту 40“. Мы предвидим ваш первый вопрос и отвечаем, что „Проект 40“ все еще не принес того, что ожидалось. Однако специалисты, осуществляющие его, убеждены в конечном его успехе. Они уверяют, что это только вопрос времени».
Слова специалиста-философа Харла:
«Обладание абсолютным оружием, абсолютной угрозой уничтожения всему живому, что населяет эту планету, отнюдь еще не гарантирует абсолютную власть. Сам акт угрозы использовать такое оружие при определенных условиях передает контроль над этим оружием в руки всех тех, кто управляет этими условиями. Вы сталкиваетесь с проблемой, что делать, когда эти другие говорят вам: „Ну, так используйте свое оружие!“ В этом смысле оружием владеют многие. Более того, каждый, способный угрожать обладателю такого оружия, также обладает им. Таким образом, абсолютное оружие бесполезно, пока те, кто контролирует его, не могут регулировать силу оружия. Оно должно иметь степени применения абсолютного уровня. Возьмите пример с защитных механизмов насекомых, прекрасные модели выживания. Шипы и иглы, жала и колючки, ядовитые усики и обжигающие химические вещества, угрожающе выставленные в воздух – все они, прежде всего, защитные механизмы, предупреждающие: „Не угрожай мне“.
Тимьена постепенно осознала, что руки ее связаны за спиной, а сама она надежно привязана к чему-то, напоминающему стул. Сиденье стула было жестким, и руками она могла чувствовать холод гладкой поверхности спинки. Большая часть ее сознания сфокусировалась на лодыжке, которая отдавала болью в поврежденном месте. После некоторого колебания она открыла глаза, но не увидела ничего, кроме непроницаемой темноты, густой и зловещей. На секунду она перепугалась, что ослепла, но тут ее глаза зафиксировали слабый свет где-то впереди. И он двигался.
– А-а, я вижу, вы уже проснулись. – Произнес эти слова глубокий мужской голос откуда-то поверх этого перемещающегося света. Слабое эхо от этого голоса сказало ей, что она находится в комнате, довольно большой.
С трудом ей удалось подавить свой ужас и сказать с показным безразличием в голосе:
– Как вы можете видеть? Здесь же так темно!
Хелльстром, сидящий в углу лаборатории, откуда он мог следить за светящимися приборами, сообщающими ему о состоянии этой женщины, мог только восхищаться ее мужеством. Они часто были такими смелыми, эти дикие люди.
«Не беспокоились, – подумала она. – Вот он и произнес эти слова! Он поймался. Ложь всплыла наружу».
Она попыталась воскресить в своей памяти все упоминания, сделанные этим невидимым человеком касательно Карлоса. Мертвый не чувствует боли. В каждом его упоминании было чувство «покончено». Она заново оценила всю ситуацию. Темнота могла иметь более важное значение, чем просто сокрытие личности допрашивающего. Или особой уловкой, чтобы намеренно уменьшить ее сопротивляемость. Она проверила, насколько надежно ее привязали. Дьявольски крепко.
– Вы не отвечаете? – заметил Хелльстром.
– А почему я, собственно, обязана отвечать?
– Ваше Агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?
– Нет!
Однако Хелльстром прочитал иные показания на приборах, но на это полагаться не стоило. Вероятно, Тимьена сама верила в это, но в глубине души сомневалась. Он заметил, что женщина отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она полагает, что он не видит ее?
– Почему правительство интересуется нами? – спросил Хелльстром.
Тимьена отказалась ответить. Ремни, ее стягивающие, создавали ложное впечатление. На ощупь они казались кожаными и поддающимися ее усилиям, но стоило ей лишь на мгновение ослабить борьбу, как они вновь плотно стягивали ее.
– Вы работаете на Агентство, связанное с исполнительной властью правительства, – сказал Хелльстром. Просто так, из праздного любопытства такое Агентство не станет совать нос в наши дела. Какой интерес мы можем представлять для правительства?
– Вы собираетесь убить меня, разве не так? – спросила Тимьена.
Она отказалась от борьбы, выбившись из сил. Разум ее балансировал на грани истерии. Они собираются убить ее. Они убили Карлоса, а теперь ее очередь. Все шло совсем не так, как задумывалось. Именно это она и предчувствовала с самого начала. «Этот проклятый дурак, Мерривейл! Все у него идет не так, как надо! А Карлос – идиот, каких свет не видывал! Вероятно, он угодил прямо в поставленную ловушку. Они схватили его, и со страху он раскололся. Это было ясно. Слишком уж о многом знал этот допрашивающий. Карлос все им выболтал, и они после этого убили его».
Приборы Хелльстрома показали, что женщина близка к истерике. Страх охватывал его. Он знал, что частично причиной этого страха является его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Женщина излучала ужас, который мог воспринять любой работник Улья – поскольку обладал достаточной восприимчивостью к этому. Ему не нужно было даже смотреть на приборы. Позже эту комнату нужно будет промыть под большим напором. Им пришлось сделать то же самое и после допроса Депо. Любой работник, столкнувшись с подобными эманациями, мог быть выведен из равновесия. Но это была его обязанность. Возможно, охваченная страхом женщина выдаст то, что больше всего им хотелось узнать.
– Вы работаете на правительство, – сказал Хелльстром. – Мы знаем это. Вас послали сюда узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы предполагали здесь обнаружить?
– Меня не посылали! – пронзительно закричала Тимьена. – Не посылали! Не посылали! Не посылали! Карлос просто сказал мне, что мы отправляемся отдыхать. Что вы сделали с Карлосом?
– Вы лжете, – сказал Хелльстром. – Я знаю, что вы лжете, и вы, разумеется, должны понимать сейчас, что ложь эта бессмысленна. Будет лучше, если вы расскажете мне правду.
– Вы убьете меня в любом случае, – прошептала Тимьена.
«Дьявольщина!» – подумал Хелльстром.
Его праматерь предупреждала его, что всю его жизнь один кризис будет накладываться на другой. Его работники пытали Чужака. Это выходило далеко за рамки концепции милосердия. Такая концепция даже на мгновение не приходила в голову работникам, когда они извлекали информацию, необходимую для выживания Улья. Но такие действия оставляли отметины на теле всего Улья. Более не было нигде в Улье невинных. «Мы сделали еще один шаг в сторону насекомых, которым мы подражаем», – подумал Хелльстром. И спросил себя, почему эта мысль опечалила его. Он подозревал, что любая форма жизни, вызывающая не необходимую боль, постепенно приводит к разрушению своего же сознания. А без сознания, объективно отражающего жизнь, свой смысл может потерять и цель.
С внезапным раздражением Хелльстром рявкнул:
– Расскажите мне о «Проекте 40».
У Тимьены перехватило дыхание. «Они знали все! Что они сделали с Карлосом, чтобы заставить его выложить им все?» Она почувствовала, что леденеет от ужаса.
– Рассказывайте! – рявкнул Хелльстром.
– Я… я не знаю, о чем вы говорите.
Приборы сказали ему все, что он хотел знать.
– Вам будет очень плохо, если вы будете упорствовать, – пояснил Хелльстром. – Мне бы не хотелось, чтобы дело дошло до этого. Расскажите мне о «Проекте 40».
– Но я не знаю ничего о нем, – простонала Тимьена.
Приборы показывали, что это близко к правде.
– Но кое-что вам все же известно, – произнес Хелльстром. – Расскажи мне это.
– Почему бы вам просто не убить меня? – спросила она.
Хелльстром вдруг понял, что действует в тумане глубокой печали, почти отчаяния. «Могущественные дикие люди Внешнего мира знают о „Проекте 40“! Как могло это случиться? Что им известно? Эта женщина всего лишь пешка в большой игре, но все-таки она может дать ценный ключ».
– Вы должны рассказать мне то, что вам известно, – сказал Хелльстром. – Если вы сделаете это, я обещаю не прибегать к крайним мерам.
– Я не верю вам, – ответила она.
– Вам больше некому верить, кроме меня.
– Меня будут искать!
– Но не найдут. А теперь расскажите мне, что вам известно о «Проекте 40».
– Только название, – ответила Тимьена, сникая. «Какой смысл? Им же все известно!»
– Где вы впервые повстречали это название?
– В документах. Их забыли на столе в МТИ, и один из наших людей снял с них копию.
Пораженный, Хелльстром закрыл глаза.
– Что было в этих документах? – спросил он.
– Несколько цифр и формул и еще что-то, не имеющее, правда, большого смысла. Но один из наших людей предположил, что они могут являться частью проектной документации какого-то нового оружия.
– Он не сказал, какого именно типа?
– Кажется, речь шла о каком-то насосе с частицами. В них говорилось о том, что это оружие способно входить в резонанс с материей на расстоянии, разрушать стекло и тому подобное. – Она глубоко вздохнула, подумав, зачем она говорит это. В любом случае ее убьют. Какое это имеет значение?
– Э-э… ваши люди пытаются построить такое оружие, на основе этих документов?
– Пытаются, но я слышала, что найденные бумаги не полны. Они во многих вещах не уверены, и кто-то даже полагает, а оружие ли это вообще.
– Но разве они не согласны с тем, что это оружие?
– Думаю, да, – ответила снова она со вздохом. – Это оружие?
– Да, – так же ответил Хелльстром.
– Теперь вы меня уж точно убьете? – спросила Тимьена.
От жалостного и умоляющего тона в ее голосе он в ярости взорвался:
«Идиоты! Полные идиоты! – Хелльстром потянулся за парализатором, который он бросил на пол рядом с приборами, нащупал его, поднял вверх, устанавливая на полную мощность. – Этих глупых идиотов Чужаков нужно остановить!» Он направил парализатор в ее сторону, словно желая вдруг пронзить им ее тело, и надавил на спуск. Энергия, резонирующая в замкнутом пространстве лаборатории, на секунду оглушила самого Хелльстрома, и, придя в себя, он увидел, что все стрелки на его приборах остановились на нуле. Он включил освещение, медленно встал и направился к женщине, осевшей на стуле. Ее тело склонилось на правый бок, удерживаемое ремнями. Тимьена была абсолютно неподвижной. Хелльстром знал, что она мертва еще до того, как наклонился к ней. Она получила заряд, достаточный, чтобы убить быка. Допрос Тимьены закончился, как бы ее ни звали.
«Зачем я сделал это? – спросил он себя. – Не от того ли, что вспомнил о растерзанном Депо, которого отправил в чаны? Или же это был позыв более высокого порядка, связанный с его пониманием Улья? А может, произошел психический срыв. Но дело сделано, возврата нет». Однако его собственное поведение его обеспокоило.
Все еще охваченный гневом, он вышел из лаборатории. Увидев столпившихся в соседней комнате молодых работников, Хелльстром помахал им рукой и сказал, что пленница мертва. На их протесты он резко ответил, что узнал все, что нужно было. Когда один из молодых спросил, отправить ее тело в чан или взять сексуальный штамм для Улья, Хелльстром на секунду помедлил, задумавшись, прежде, чем согласился на штамм. Возможно, часть женской плоти можно будет возродить и использовать в дальнейшем. Если удастся оживить матку, она еще послужит Улью. Было бы любопытно посмотреть на ребенка, выращенного из ее плоти.
Однако другие проблемы занимали мысли Хелльстрома. Он уходил из лабораторного комплекса, все еще сердясь на себя. «Чужаки знают о „Проекте 40“! Работник Улья проявил преступную халатность. Как можно было допустить вынос такого рода документов из Улья! Кто сделал это? И как? Документы в МТИ? Кто проводил там исследования? Улей должен выяснить последствия этой неприятности и предпринять быстрые действия, чтобы ничего подобного впредь больше не повторялось.
Хелльстром надеялся, что работники бридинг-лаборатории сумеют заполучить сексуальный штамм Тимьены. Она послужила уже Улью и заслужила сохранность своих генов.
23
Меморандум, подготовленный Джозефом Мерривейлом:
«Для настоящих размышлений не является существенным, мертвы ли Портер, Депо и Гринелли или нет. Хотя то, что мы считаем, что они мертвы, ничего не меняет, как если бы они просто пропали без вести. Мы узнали, что Хелльстром не будет колебаться в выборе средств противодействия нам.
Поскольку он часто путешествует за океан под предлогом работы над своими фильмами, следует повторить проверку его зарубежных контактов. Его безжалостные действия носят довольно знакомые черты. Но на родине проблема усложняется. Потому что мы не можем признать цели нашего расследования, мы не можем действовать по обычным каналам.
Любые предложения о новых путях следует приветствовать. По прочтении это послание должно быть сразу уничтожено. А теперь выполните его».
Комментарий Дзулы Перуджи с припиской: «Только для Шефа!»
«Чушь! Я начинаю несколько прямых расследований. Я хочу, чтобы каждую ниточку, ведущую к кинокомпании, мы исследовали любыми доступными способами. В Орегоне я начну поиск пропавших людей с помощью любого агентства, сотрудничества с которым удастся добиться. Понадобится помощь со стороны ФБР. Ваша помощь будет соответствующе оценена.
Дзула».
Джанверт не касался роли компаньонов в этом деле, пока они не сели в самолет, взявший курс на запад. Он выбрал места для себя и Кловис по левому борту впереди остальных. Из иллюминатора открывался прекрасный вид заходящего солнца над левым крылом, но Джанверт не обращал на него никакого внимания.
Как он и ожидал, ему с Кловис дали задание играть роль подростков, а Ника Майерли, которого оба они считали тучной задницей, назначили быть их отцом. Но чего никто из них не ожидал, так что Джанверта выберут вторым номером.
Он и Кловис прижались головами, разговаривая едва слышным шепотом:
– Мне это не нравится, – сказал Джанверт. – Перуджи прошибет головой потолок и на месте назначит кого-то еще.
– А какой ему прок от этого?
– Не знаю, но поживем – увидим. Самое позднее – завтра.
– Может, это признание твоих достоинств?
– Ерунда!
– Ты не хочешь быть вторым?
– Только не в этой увеселительной прогулке. – Его губы сложились в упрямую линию. – Это паршивое дело.
– Ты думаешь, ищут козла отпущения?
– А ты?
– Возможно, это и так. Какие у тебя отношения с Перуджи?
– Неплохие, если не считать…
– Не считать чего?
– Что он мне не доверяет.
– Эдди!
Один из парней в их группе как раз проходил мимо, направляясь в туалет. Это был ветеран Вьетнама (он называл ее «Нам») по имени Даниэль Томас Элден, но все звали его ДТ. Джанверт замолчал, пока ДТ пройдет, отметив его жесткое молодое лицо, квадратную и загоревшую челюсть. На переносице имелся шрам в форме перевернутой буквы «V», и он носил легкую кепку с прозрачным зеленым козырьком, отбрасывавшим зеленый отсвет. Джанверт подозревал, что ДТ шпионил для начальства. Ходили слухи, что он сожительствовал с Тимьеной, и Джанверт вдруг подумал, о чем этот молодой человек сейчас может думать.
Проходя мимо, ДТ бросил взгляд на них, но не подавал вида, что узнал их Или хотя бы заметил.
Когда он прошел, Джанверт прошептал:
– Как ты думаешь, ДТ нравится его работа?
– Почему же нет?
– Может, он думает, что здесь чуть меньше свободы, чем на настоящей войне – меньше шансов убивать людей.
– Иногда ты слишком жесток.
– А тебе вообще не следует заниматься этим делом, милая, – заметил Джанверт. – Почему ты не попросила дать тебе отбой, сославшись на усталость или что-нибудь еще?
– Я подумала, тебе может понадобиться кто-нибудь, кто будет защищать тебя.
– Таким образом, как ты это делала прошлой ночью?
Кловис пропустила это замечание мимо ушей и сказала:
– Ты слышал разговоры насчет ДТ и Тимьены?
– Да. Я почти сочувствую ему.
– Ты думаешь, она…
– Не хочется верить, но думаю, да.
– Но почему? Не могут же они просто…
– У тебя же есть нюх на такого рода дела. Они входили в ударную группу. Сама понимаешь, тут возможны потери.
– А кто же мы тогда?
– С Перуджи – не знаю. Скажу, когда выясню, как он нас расставит.
– На переднем крае или в тылу?
– Умница.
– Собираются нам в этом самолете подавать ужин или нет? – спросила Кловис.
– Стюардессы больше заняты спаиванием наших взрослых.
– Одна из причин, почему я ненавижу играть подростка, – прошептала она, – то, что не могу заказать выпивку.
– А я ненавижу гримироваться, – заметил Джанверт. – Держу пари, нас не накормят до Небраски.
– Это специальный фасолево-тресковый рейс, – произнесла Кловис. – Нам на обед дадут фасоль и икру из трески. Ты все еще чувствуешь себя подавленным?
– Милая, забудь то, что я говорил тебе прошлой ночью. Я тогда чувствовал себя хуже некуда.
– Сказать по правде, у меня было такое же настроение. Вероятно, из-за фазы луны.
– Я все еще не могу понять причину, почему меня назначили вторым номером, а как насчет тебя?
– Я тоже. – И почти сразу же добавила: – Остальные уже в возрасте.
– Это все отговорки… Я имею в виду, почему более молодой агент выдвигается вперед?
– Должна ведь когда-нибудь молодость проявить себя, – прошептала Кловис, наклонившись к нему. – Не думай об этом, дорогой. Старый козел позади меня пытается нас подслушать.
Джанверт понимал, что не стоит сразу же оглядываться назад, но вскоре выпрямился и осмотрел салон самолета. Уже зажгли свет – снаружи стало темно, и пятна черноты с редкими звездами зияли из каждого иллюминатора. Седой старик позади Кловис включил лампочку над собой и читал «Таймс», потягивая виски со льдом. Он посмотрел было на Джанверта, но тут же вернулся к своему журналу и напитку. Джанверт не мог припомнить, чтобы ему приходилось раньше видеть старика, но кто знает. Его могли послать в качестве наблюдателя за ними.
Раздраженный Джанверт тяжело опустился в свое кресло и нагнулся к Кловис:
– Милая, нам нужно завязывать с этой работой. Тянуть дальше нельзя. Должна же быть какая-нибудь безопасная страна? Место, где Агентство до нас не доберется.
– За океаном?
– Ты же знаешь, что это не выход – просто там говорят на другом языке. Нет – нам нужна небольшая приятная страна, где мы могли бы затеряться раз и навсегда среди населения. Должна же она существовать на этой вонючей планете.
– Ты думаешь о ДТ и Тимьене.
– Я думаю о тебе и себе.