Страница:
Глаза вновь с интересом обратились к человеку, который стал на тысячу фунтов беднее ради этого вечернего развлечения.
Голоса зазвучали резче, чтобы быть услышанными за общим шумом, непрерывный поток разговоров продолжался, почти заглушая объявления о прибытии новых гостей. Мягкий плеск воды о скалы под правительственной резиденцией был неслышен; группы гостей вышли через стеклянные двери на веранду, но пока лишь немногие заметили, что взошедшая луна зажгла яркую дорожку на воде гавани. Для большинства из них будет впереди еще много ночей, когда они смогут полюбоваться луной, сейчас же они заняты делом.
Сколько раз Эндрю задерживали люди, желавшие поговорить с ним, пока он пробирался в сопровождении Сары к тому уголку, где Джулия Райдер нашла уютный диванчик. Макартур остановил их: на лице его была неискренняя улыбка, ставшая шире, когда он получил от Эндрю приглашение посетить Гленбарр на следующее утро. Он тут же отвесил поклон Саре. Роберт Кемпбелл также претендовал на внимание Эндрю, досадуя, что его не остановить. Обычно эти люди были деловыми партнерами Эндрю, представителями деловых кругов колонии, — те самые, чье слово имело вес. В любое другое время Эндрю проговорил бы с ними полночи, но, под любопытными взглядами окружающих, он, казалось, стремился доказать, что когда рядом жена, он не готов замечать никого другого.
— Моя дорогая Сара, как ты хороша сегодня! — На виду у всех Джулия подставила ей для поцелуя щеку.
Джеймс Райдер с искренним удовольствием улыбался ей. Его чувству юмора импонировало то, как потряс бы нынешнее собрание вид Сары, когда Эндрю впервые вытащил ее из зловонного трюма «Джоржетты». Она и тогда была красива, но это тряпье! Он кашлянул в накрахмаленные рюши у запястья, чтобы скрыть подступавший смех. Джулия повернула к нему голову и подозрительно взглянула на него. Потом лицо ее расслабилось, как будто она угадала его мысли.
— Сара нам делает честь, не правда ли, Джеймс?
— Да уж конечно! — ответил он, уже не сдерживая улыбки и глядя на Сару. — Гораздо приятнее смотреть на Сару, чем на нашу напыщенную дочь. — Он преувеличенно вздохнул. — Эллен — хорошая девушка, но такая зануда. Кажется невероятным, чтобы дочь Джулии, выросшая в таком месте, получилась такой жеманницей. Но Эллен это как-то удалось.
— Англия ее изменит, — утешила Сара.
— Эта Академия для избранных леди в Бате? — Джеймс безнадежно пожал плечами. — Боюсь, она так и останется ханжой, а мой единственный сын отправился вручить свое сердце лорду Нельсону!
По лицу Джулии пронеслась тень страха, но она заговорила вполне твердо:
— Чарльз вернется, как только ему наскучит море. Он вернется, потому что любит эти места больше, чем решается признать. Что же до Эллен…
Сара дальше не слышала. На другом конце зала объявили прибытие капитана и миссис Барвелл, и она встала за спину Джеймса, чтобы лучше видеть дверь. Элисон склонилась в реверансе. На ней было белое платье, которое делало ее похожей на изысканно наряженную куклу. Вмиг простота ее одеяния сделала всех остальных женщин в комнате неуместно разряженными, хотя ни у кого не было сомнений насчет его цены. Держа Ричарда под руку, она стала пробираться сквозь толпу. Сара быстро отвернулась, потому что Ричард смотрел по сторонам в знакомой ей манере. Его взгляд скоро отыщет ее, она это знала, и поэтому спряталась за спину Джеймса.
— Мистер Уильям Купер!
— Месье Луи де Бурже!
Сара снова повернулась к двери. Голоса стали заметно громче после объявления этого последнего имени, и все задвигались и стали вытягивать шеи, чтобы лучше видеть.
— Де Бурже… де Бурже?
Сара слышала, как проносится этот шепот, когда он кланялся губернатору и его жене, и почувствовала, что на оставшуюся часть вечера собрание имеет более захватывающую тему для разговоров, чем она сама. Она медленно обмахивалась веером, наблюдая за происходящим. Француза и Купера задержал разговором губернатор, и она подумала, что сейчас, среди английских лиц его галльская внешность более заметна, чем в салоне Нелл Финниган. Великолепие его одеяния было еще одной характерной чертой. Темно-красный фрак и туфли с золотыми пряжками были слишком шикарны для этого скучного и незначительного увеселения; однако на лице миссис Кинг читалось удовольствие, из чего Сара заключила, что француз был достаточно искушен в искусстве тонкой лести.
Она снова взмахнула веером и обратилась к Эндрю.
— Это тот самый человек, — сказала она, — о котором я тебе говорила. Тот француз, с которым я разговаривала у Нелл Финниган.
Джулия взглянула на нее, высоко подняв брови.
— Так ты с ним действительно знакома? Тогда это гораздо больше, чем может похвастать любой из нас, кроме Уильяма Купера.
Сара пожала плечами.
— Я заехала к Финниган по пути на ферму Приста; там оказался де Бурже, который, в свою очередь, был на пути к Куперу. Они, видимо, познакомились, когда их корабли одновременно стояли в Кейптауне некоторое время назад.
Джеймс снова усмехнулся.
— Значит, я зря потратил полдня, собирая о нем сведения. Мне нужно было просто обратиться к Саре.
Сара захлопнула веер.
— Вряд ли я могла бы тебе помочь. Мы приехали с фермы только сегодня утром, и я о нем вообще ничего не знаю, кроме имени. Он француз, а что он здесь делает… — Она пожала плечами. — Мне кажется, кроме своей национальности, он ничем не примечателен.
Эндрю рассмеялся.
— Не притворяйся, дорогая, что ты единственная женщина здесь, которая не заметила ткани на его фраке и не нашла интересным число колец у него на пальцах! Что касается меня, так я совершенно очарован его видом преуспевающего человека. Мне этот незнакомый джентльмен кажется чрезвычайно привлекательным.
Джеймс прокашлялся.
— Тогда дозвольте мне иметь удовольствие рассказать вам все сплетни, которые я так тщательно собрал воедино из отрывков, которые подбирал по всему городу. Ни одна женщина не могла бы сделать этого тщательнее, уверяю вас. Хотя я должен предупредить, источник не слишком надежен. Рассказы об этом де Бурже начались с капитана «Джейн Генри», который привез его сюда из Франции. А он заявляет, что эти истории там всем известны.
Джулия похлопала его веером по руке.
— Ради Бога, Джеймс, рассказывай же! Я умираю от любопытства!
— Ну, в таком случае… Ходят слухи, что месье де Бурже является родственником маркиза де Л. Имя называют лишь шепотом, моя дорогая Джулия, чтобы не ошибиться. Де Бурже жил в его доме — помогал ему в управлении поместьями или что-то в этом роде. У нашего молодого француза не было собственных денег, но он имел значительное влияние на маркиза. По слухам, он был хорошо известен и в другой части Парижа. В сущности, он пользовался своим правом вращаться среди людей гораздо более низкого происхождения, чем его высокородный кузен. Он принадлежал, таким образом, двум мирам, как часто бывает с молодыми джентльменами без состояния. Он был бы полным дураком, если бы иногда не обращал в материальную выгоду свое влияние на маркиза.
Джеймсу нравилось, что его слушают, и он продолжил:
— Семья неосмотрительно долго задержалась во Франции после революции. Сентябрьские массовые убийства коснулись и их, и маркиз понял, что ему не выбраться из Парижа. Он часто подозревал, что его нищий кузен имеет друзей среди якобинцев, и умолил его взять свое единственное дитя — дочь — в Лондон. Де Бурже удалось вывезти ее из Франции — и с ними отправились фамильные драгоценности.
Джулия затаила дыхание.
— Ребенок… что стало с девочкой?
— Девочка была больна еще до того, как они покинули Париж. Она умерла в Лондоне через год. Вероятно, де Бурже преданно ухаживал за ней.
— А драгоценности?.. — Эндрю озабоченно нахмурился.
Джеймс слегка приподнял плечи.
— Драгоценности? Что ты думаешь? Всю семью поголовно вырезали — даже племянников и кузенов. В живых остались лишь девочка и де Бурже.
Эндрю недоверчиво смотрел на него.
— Насколько ты всему этому веришь?
Тот широко развел руками, выражая неуверенность.
— В том-то и дело, — сказал он. — Эта история обошла полмира и, без сомнения, с каждым разом все больше искажалась. Говорят, самого де Бурже бесполезно спрашивать об этом. Он и не подтверждает, и не отрицает этого; он не выражает ни роялистских, ни якобинских симпатий. Все, что известно определенно, так это то, что у него много денег и что последние пять лет он непрерывно путешествует. Франция была в полном хаосе, когда маркиз отослал свою дочь. Поэтому, кто может быть уверен, что де Бурже не является просто его доверенным секретарем? Он вообще мог не состоять в кровном родстве с маркизом.
— Разве это возможно? — с сомнением спросил Эндрю. — Несомненно, кто-нибудь из лондонских эмигрантов смог бы опознать родственника маркиза. Вряд ли самозванцу удалось бы жить среди них.
— Мне это, конечно, тоже пришло в голову, — признался Джеймс. — В лондонских эмигрантских кругах эта история должна быть хорошо известна. Может быть, только на этом конце света ее можно рассказывать, потому то мы так далеки от первоисточника. Как бы то ни было, смерть ребенка оставляет состояние в руках де Бурже, и никто на него пока не претендует.
— У него есть жена? — спросила Джулия.
Джеймс кивнул.
— Ну, такое состояние не может избежать женских рук надолго. Он женился на дочери мелкого глостерского помещика. Они прожили вместе всего год. Она поехала навестить родителей и больше не вернулась к де Бурже. Там, по-моему, есть ребенок… девочка.
— Да, ты много успел за один день, Джеймс, — заметила его жена. — То, что ты разузнал за эти несколько часов, сделало бы честь шестерым кумушкам, вместе взятым.
— О, не все рассказано капитаном «Джейн Генри». Тут еще, наверное, кое-что добавил Уильям Купер.
— Целое состояние в драгоценных камнях… тем не менее жена не выдержала больше года… — Сара задумалась над рассказанным. — Что-то очень уж непонятно. Может быть, он держался вдали от Англии из-за нее… Или появился еще кто-то заявить права на состояние.
Эндрю коснулся ее руки:
— Если осмелишься, дорогая, можешь допросить самого француза. Макартур ведет его и Купера к нам.
С горящими щеками Сара повернулась: Джон Макартур был почти возле них, а де Бурже с Уильямом Купером на шаг или два позади.
— Миссис Маклей… — Макартур с улыбкой указал на француза. — Месье де Бурже заявляет, что уже знаком с вами. Конечно, это игра его воображения?..
Сара заносчиво подняла голову.
— Нет, месье де Бурже прав, мы знакомы.
Луи де Бурже сделал шаг вперед. Он взял руку Сары и низко склонился над ней.
— Мадам, — сказал он, — я окружен незнакомцами. Я надеюсь, что вы и ваш муж простят мне, что я навязываю вам свое общество подобным образом?
Он поднял ее руку для поцелуя, и Сара знала, что в этот момент все глаза в комнате обращены на них.
Глава ПЯТАЯ
— Я их всех презираю! — провозглашал Эндрю. — Спекулянты! Им бы только землю захватить!
— Естественно, ты их презираешь, — отвечал на это Луи с улыбкой. — Многие из них не так опытны в спекуляции, как ты сам, а я уже пришел к выводу, что тебя раздражает все второсортное.
Эндрю привык смеяться подобным колкостям. У этого галльского острословия была свежесть, которая его одновременно и занимала, и раздражала.
— Черт меня подери, если я понимаю, почему ты здесь вообще живешь! — говорил Эндрю. — Мы тебе так неинтересны, мы так буржуазны.
Луи пожимал плечами.
— Буржуа быстро плодятся, а их дети наследуют землю. — Он натужно зевнул и закончил: — Хотя я вынужден признать, что добрый Уильям Купер является слишком ярким тому доказательством.
— Не представляю, почему люди мирятся с твоей грубостью, разве только потому, что твоя вежливость намного хуже. — Эндрю говорил резковато, но с улыбкой. — Если Купер кажется тебе таким утомительным, почему бы тебе не поехать с нами в Кинтайр на несколько недель? Мы собираемся там справить Роджество. Могли бы и поохотиться.
Лицо его собеседника оживилось.
— Вот этого, друг мой, мне бы очень хотелось.
Луи повернул к ней голову, но она уже не смогла как следует рассмотреть его лицо.
— Приблизительно через неделю, Сара, — сказал он, — я собираюсь уехать и пожить некоторое время на Непеане.
Складывая ночную рубашку, которую она шила для Себастьяна, Сара ответила шутливо:
— И кому же, скажи на милость, выпадет честь принимать тебя на этот раз?
Он резко взмахнул рукой, чтобы поймать комара.
— Сара, ты невозможна! Ты хочешь сказать, что я не получил удовольствия от пребывания в Кинтайре. Тебе, без сомнения, известно…
— Знаю, — успокоила она, улыбнувшись. — Я и вправду невозможна. Отнеси это на счет задетого женского самолюбия. Я просто хотела знать, кто тебя у нас похитит.
— Никто, — сказал он, покачав головой. — По крайней мере, никто, кроме реки.
— Реки?! Не может быть, чтобы ты ехал просто полюбоваться рекой!
— Почему бы и нет? Я собираюсь отправиться по реке до того места, где кончаются поселения.
— Зачем? — спросила Сара уже серьезно; она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть его лицо.
— Я подумал, что, если мне понравится то, что я увижу, я попрошу пожаловать мне участок.
Сара тихо ахнула и осела в своем кресле.
Луи снова отмахивался от комаров, как и раньше, и казался совершенно спокойным. Он оглянулся через плечо, когда гром в горах загрохотал сильнее.
— Я обсудил это с Эндрю, — сказал он. — Кажется, никаких возражений против того, чтобы я здесь поселился, нет.
Услыхав это, Сара снова оживилась.
— Конечно, никто не станет возражать, но почему, Луи? Что тебя может здесь привлекать? Это ведь не твоя страна, не твоя среда. Здешние люди и их обычаи чужды тебе. Господи, да здесь почти никто не говорит на твоем языке.
Он тихо рассмеялся.
— Ты права — почти никто не говорит на нем. Ты — говоришь, но не хочешь доставить мне этого удовольствия, ссылаясь на плохое произношение. Как не стыдно, Сара, быть такой жестокой!
А потом шутливые нотки вдруг исчезли.
— Ты права и в отношении всего прочего, но все это уже не имеет для меня значения. Мне безразлично, кто мои соседи и что они обо мне думают. Англию я никогда не любил, и мне надоело болтаться по миру. Почему бы мне не остановиться здесь, хоть ненадолго? Если мне здесь понравится еще меньше, чем в других местах, я уеду. Я знаю довольно, чтобы понять, что не важно, где жить или с кем, конечно, если это не враги.
Сара нахмурилась.
— Но нельзя же взять землю, чтобы просто ею забавляться, Луи, — сказала она сурово. — Ты должен быть готов к ведению хозяйства, а я боюсь, что вправе сомневаться в твоих фермерских способностях.
Он усмехнулся в сгущающихся сумерках.
— У меня их не больше и не меньше, чем у твоего друга Ричарда Барвелла. Но если он может взять землю, значит и я могу.
— Но это не одно и то же! — горячо возразила Сара. Она знала, что выдала себя своей горячностью. Она также знала, что побаивается Луи де Бурже из-за его цинизма, из-за способности увидеть и взвесить ситуацию, как она есть на самом деле. Сара отчаянно надеялась, что он оставит тему Ричарда в покое.
— Сара, — сказал он, — у тебя такие феодальные взгляды. Земля для тебя бог: ты хочешь видеть, как растут твои владения, подсчитывать свое богатство. Ты бы стала маленьким царьком, дай тебе волю. — Он раскинул руки. — Посмотри же на эту огромную пустую землю! Мили, сотни нетронутых миль. А тебя шокирует, что кто-то вроде меня может получить крохотный надел для забавы. Превращу ли я его в ферму или в сад — кому до этого есть дело? Кто может мне сказать, что так нельзя? А что, если я доставлю себе удовольствие построить дом высоко над рекой, как это сделали вы в Кинтайре? Белый дом, Сара, — да, мне хотелось бы построить белый дом, хотя бы просто для удовольствия увидеть его среди этих ваших темно-зеленых деревьев. А если мне наскучит моя игрушка, когда она будет закончена, почему бы мне не продать ее, не почувствовать себя свободным и не уехать куда захочу, как сейчас? Конечно, жизнь вокруг меня будет для меня непривычной, но где, кроме Франции, найдешь французские обычаи?
— Я слышала, что французские эмигранты создали в Англии миниатюрный Версаль. Разве ты не мог бы быть счастлив там, с ними? Или в самой Франции? Многие же вернулись во Францию и приняли новый порядок или, возможно, ожидают реставрации.
У Луи вырвался возглас презрения.
— Те, кто ждет возвращения монархии на прежних условиях, — дураки. А эмигранты — глупое стадо, которое вместе блеет и совершает ностальгические поездки в Дувр. Кроме того, я не люблю Англию.
— Тогда остается Франция, — тихо промолвила Сара. — Если ты так презираешь бессмысленную надежду возродить монархию, почему же не возвратиться и не примириться с новым порядком?
Фигура Луи четко выделялась на фоне покрасневшего неба, пока она говорила; она увидела, как голова его откинулась назад и услышала легкий язвительный смех.
— Сара, ты наслушалась россказней.
— Каких россказней?
— Россказней о темном прошлом Луи де Бурже. — Он жестом остановил ее робкую попытку возразить. — Не пытайся отрицать это: мне прекрасно известно, что болтают. Я был когда-то нищим родственником маркиза де Л., разве не так? И также особо подчеркивается, что я провожу жизнь в путешествиях и что не похоже, чтобы я нуждался в деньгах. Все это так.
Он продолжал говорить спокойно. Отдаленные раскаты грома теперь уже звучали непрерывно, и голос его на их фоне был приглушен.
— Разве не рассказывают также, что я не остался в Англии, боясь, что вдруг объявится родственник маркиза? И что я не слишком ласково принят в эмигрантских кругах, и потому держусь от них подальше? Разве не так рассказывают?
Она ответила ему довольно спокойно:
— Ну, кажется, тебе все прекрасно известно, Луи.
— Конечно, я все это знаю. Только дураку это может быть неизвестно. Но те, кто говорит это, не имея представления о Париже тех дней, — тоже дураки. Это было ужасно. Не было ни минуты на раздумья. Решения следовало принимать без промедления, под страхом смерти. Они были очень смелы, эти люди, и довольно глупы. Отвага была, пожалуй, единственным, что им дали их традиции и воспитание. Мне кажется невероятно дурацкой гордость, которая позволяла им отдаваться в руки врагов, не уничтожив сначала хотя бы нескольких якобинцев. Но отвага была единственным достоинством моего уважаемого кузена маркиза. Он не имел ни воображения, ни возможностей. К кому же ему было и обратиться, как не ко мне, который всю свою жизнь, исполненную риска, учился быть незаменимым для богачей и в то же время на собственном горьком опыте познал жизнь бедняков? Мог ли хоть кто-нибудь из братьев и племянников маркиза выбраться из Парижа к морю в эти сентябрьские дни? Среди них не было ни единого, кто бы знал цену одного су и который не выдал бы себя за первые же полмили пути. Тот, кто раскидывал вокруг себя золото всю свою жизнь, не может за один день обзавестись привычкой к экономии. Нет, маркиз был прав, выбрав меня, самого из них последнего, чтобы доверить свою дочь. Я знал привычки крестьян, я понимал их и мог сообразить, как они поступят. У нас ушло двенадцать дней, чтобы добраться до побережья и еще две недели, чтобы найти судно, которое перевезет нас на тот берег. Как только я достиг Англии, то узнал, что маркиз мертв.
— А ребенок? — тихо спросила Сара.
— Жанна прожила лишь один год, — сказал он. — Трое сыновей и вторая дочь моего кузена также умерли от чахотки.
— И никого не осталось?
— Ну — вот! — Он демонстративно пожал плечами. — Вот вопрос, который интересует многих. Кто может быть уверен, что где-то там во Франции не существует более близкого родственника, чем я? Может быть, существует какой-то оставшийся в живых родственник, который ничего не знает о богатствах, вложенных в мои руки маркизом? Но он также вложил в мои руки заботу о своей хрупкой дочери, и мне причитается, по крайней мере, долг благодарности. Жанна умерла в собственной мягкой постели, а не на гильотине. Юристы могут выражать неудовольствие этой ситуацией, но я владел драгоценностями, которые мой кузен доверил мне, я и Жанна. Дома его были разрушены, его имения были розданы по кусочку в разные жадные руки, но драгоценности он отдал мне.
Сара сидела молча, обдумывая его слова, пытаясь найти несоответствия в его истории, пункт, по которому она могла бы его еще расспросить. Но оказалось, что такового нет. Она подумала, что он, вероятно, говорит правду. Она ясно видела, что Луи де Бурже свободно владеет всеми великосветскими манерами — она могла об этом судить в полной мере после нескольких лет, проведенных в Лондоне в качестве ученицы в модном ателье. Если он и был самозванцем и не являлся родственником маркиза, то поведение его этого ни разу не выдало. Какой человек, не имея соответствующего воспитания, может позволить себе быть таким грубым, показывать, как все ему наскучило, как это частенько делает он? Кто еще может носить такое платье и, кажется, его не замечать? Его тонкое смуглое лицо вполне вписалось бы в ряд тех, кто смотрел на парижскую толпу с эшафота.
— Что же до моей женитьбы, — продолжал он так же тихо, но отчетливо, даже на фоне громовых раскатов, — это еще один предмет для досужих толков. Я ничуть не хуже в этом отношении, чем многие мои предшественники: моя ошибка, возможно, просто более очевидна. Она была так хороша, что заставила меня пренебречь благоразумием, которое подсказывало мне, что мы друг другу не подходим. Она была так молода, что я полагал, что она приспособится к моим желаниям, но здесь я полностью заблуждался: она обладала волей и характером зрелой женщины. До своего появления в Лондоне она не имела ни малейшего представления ни о какой жизни, кроме той, к какой привыкла в своем огромном неуютном доме. Единственным предметом разговора была охота, а летом они впадали в спячку. Это был ее единственный мир, а у меня не хватило разума и чувства понять, что никакой другой ей и не нужен. После того как у нас родилась дочь, она отправилась навестить семью. И тут она написала мне, что не собирается возвращаться.
— И ты согласился принять это?
— Честно говоря, Сара, к тому времени она мне уже стала настолько безразлична, что я не сделал новых попыток расшевелить эту душу, лишенную воображения. Как только ее прекрасное лицо исчезло с моих глаз, я понял, что совсем не привязан к ней. Ее невозможно было завоевать никакими подарками, кроме лошадей, а жить с женщиной, которую интересуют только лошади, довольно утомительно. Думаю, ее семья считает несмываемым позором то, что она так публично расторгла наши узы. Но она отказалась вернуться ко мне, если только я не найду дома где-нибудь поблизости и не приноровлюсь к их охотничьему расписанию. Мне это предложение совсем не показалось заманчивым. И вот она продолжает жить со своими родителями, и мы изредка обмениваемся письмами — в основном касательно денег.
Голоса зазвучали резче, чтобы быть услышанными за общим шумом, непрерывный поток разговоров продолжался, почти заглушая объявления о прибытии новых гостей. Мягкий плеск воды о скалы под правительственной резиденцией был неслышен; группы гостей вышли через стеклянные двери на веранду, но пока лишь немногие заметили, что взошедшая луна зажгла яркую дорожку на воде гавани. Для большинства из них будет впереди еще много ночей, когда они смогут полюбоваться луной, сейчас же они заняты делом.
Сколько раз Эндрю задерживали люди, желавшие поговорить с ним, пока он пробирался в сопровождении Сары к тому уголку, где Джулия Райдер нашла уютный диванчик. Макартур остановил их: на лице его была неискренняя улыбка, ставшая шире, когда он получил от Эндрю приглашение посетить Гленбарр на следующее утро. Он тут же отвесил поклон Саре. Роберт Кемпбелл также претендовал на внимание Эндрю, досадуя, что его не остановить. Обычно эти люди были деловыми партнерами Эндрю, представителями деловых кругов колонии, — те самые, чье слово имело вес. В любое другое время Эндрю проговорил бы с ними полночи, но, под любопытными взглядами окружающих, он, казалось, стремился доказать, что когда рядом жена, он не готов замечать никого другого.
— Моя дорогая Сара, как ты хороша сегодня! — На виду у всех Джулия подставила ей для поцелуя щеку.
Джеймс Райдер с искренним удовольствием улыбался ей. Его чувству юмора импонировало то, как потряс бы нынешнее собрание вид Сары, когда Эндрю впервые вытащил ее из зловонного трюма «Джоржетты». Она и тогда была красива, но это тряпье! Он кашлянул в накрахмаленные рюши у запястья, чтобы скрыть подступавший смех. Джулия повернула к нему голову и подозрительно взглянула на него. Потом лицо ее расслабилось, как будто она угадала его мысли.
— Сара нам делает честь, не правда ли, Джеймс?
— Да уж конечно! — ответил он, уже не сдерживая улыбки и глядя на Сару. — Гораздо приятнее смотреть на Сару, чем на нашу напыщенную дочь. — Он преувеличенно вздохнул. — Эллен — хорошая девушка, но такая зануда. Кажется невероятным, чтобы дочь Джулии, выросшая в таком месте, получилась такой жеманницей. Но Эллен это как-то удалось.
— Англия ее изменит, — утешила Сара.
— Эта Академия для избранных леди в Бате? — Джеймс безнадежно пожал плечами. — Боюсь, она так и останется ханжой, а мой единственный сын отправился вручить свое сердце лорду Нельсону!
По лицу Джулии пронеслась тень страха, но она заговорила вполне твердо:
— Чарльз вернется, как только ему наскучит море. Он вернется, потому что любит эти места больше, чем решается признать. Что же до Эллен…
Сара дальше не слышала. На другом конце зала объявили прибытие капитана и миссис Барвелл, и она встала за спину Джеймса, чтобы лучше видеть дверь. Элисон склонилась в реверансе. На ней было белое платье, которое делало ее похожей на изысканно наряженную куклу. Вмиг простота ее одеяния сделала всех остальных женщин в комнате неуместно разряженными, хотя ни у кого не было сомнений насчет его цены. Держа Ричарда под руку, она стала пробираться сквозь толпу. Сара быстро отвернулась, потому что Ричард смотрел по сторонам в знакомой ей манере. Его взгляд скоро отыщет ее, она это знала, и поэтому спряталась за спину Джеймса.
— Мистер Уильям Купер!
— Месье Луи де Бурже!
Сара снова повернулась к двери. Голоса стали заметно громче после объявления этого последнего имени, и все задвигались и стали вытягивать шеи, чтобы лучше видеть.
— Де Бурже… де Бурже?
Сара слышала, как проносится этот шепот, когда он кланялся губернатору и его жене, и почувствовала, что на оставшуюся часть вечера собрание имеет более захватывающую тему для разговоров, чем она сама. Она медленно обмахивалась веером, наблюдая за происходящим. Француза и Купера задержал разговором губернатор, и она подумала, что сейчас, среди английских лиц его галльская внешность более заметна, чем в салоне Нелл Финниган. Великолепие его одеяния было еще одной характерной чертой. Темно-красный фрак и туфли с золотыми пряжками были слишком шикарны для этого скучного и незначительного увеселения; однако на лице миссис Кинг читалось удовольствие, из чего Сара заключила, что француз был достаточно искушен в искусстве тонкой лести.
Она снова взмахнула веером и обратилась к Эндрю.
— Это тот самый человек, — сказала она, — о котором я тебе говорила. Тот француз, с которым я разговаривала у Нелл Финниган.
Джулия взглянула на нее, высоко подняв брови.
— Так ты с ним действительно знакома? Тогда это гораздо больше, чем может похвастать любой из нас, кроме Уильяма Купера.
Сара пожала плечами.
— Я заехала к Финниган по пути на ферму Приста; там оказался де Бурже, который, в свою очередь, был на пути к Куперу. Они, видимо, познакомились, когда их корабли одновременно стояли в Кейптауне некоторое время назад.
Джеймс снова усмехнулся.
— Значит, я зря потратил полдня, собирая о нем сведения. Мне нужно было просто обратиться к Саре.
Сара захлопнула веер.
— Вряд ли я могла бы тебе помочь. Мы приехали с фермы только сегодня утром, и я о нем вообще ничего не знаю, кроме имени. Он француз, а что он здесь делает… — Она пожала плечами. — Мне кажется, кроме своей национальности, он ничем не примечателен.
Эндрю рассмеялся.
— Не притворяйся, дорогая, что ты единственная женщина здесь, которая не заметила ткани на его фраке и не нашла интересным число колец у него на пальцах! Что касается меня, так я совершенно очарован его видом преуспевающего человека. Мне этот незнакомый джентльмен кажется чрезвычайно привлекательным.
Джеймс прокашлялся.
— Тогда дозвольте мне иметь удовольствие рассказать вам все сплетни, которые я так тщательно собрал воедино из отрывков, которые подбирал по всему городу. Ни одна женщина не могла бы сделать этого тщательнее, уверяю вас. Хотя я должен предупредить, источник не слишком надежен. Рассказы об этом де Бурже начались с капитана «Джейн Генри», который привез его сюда из Франции. А он заявляет, что эти истории там всем известны.
Джулия похлопала его веером по руке.
— Ради Бога, Джеймс, рассказывай же! Я умираю от любопытства!
— Ну, в таком случае… Ходят слухи, что месье де Бурже является родственником маркиза де Л. Имя называют лишь шепотом, моя дорогая Джулия, чтобы не ошибиться. Де Бурже жил в его доме — помогал ему в управлении поместьями или что-то в этом роде. У нашего молодого француза не было собственных денег, но он имел значительное влияние на маркиза. По слухам, он был хорошо известен и в другой части Парижа. В сущности, он пользовался своим правом вращаться среди людей гораздо более низкого происхождения, чем его высокородный кузен. Он принадлежал, таким образом, двум мирам, как часто бывает с молодыми джентльменами без состояния. Он был бы полным дураком, если бы иногда не обращал в материальную выгоду свое влияние на маркиза.
Джеймсу нравилось, что его слушают, и он продолжил:
— Семья неосмотрительно долго задержалась во Франции после революции. Сентябрьские массовые убийства коснулись и их, и маркиз понял, что ему не выбраться из Парижа. Он часто подозревал, что его нищий кузен имеет друзей среди якобинцев, и умолил его взять свое единственное дитя — дочь — в Лондон. Де Бурже удалось вывезти ее из Франции — и с ними отправились фамильные драгоценности.
Джулия затаила дыхание.
— Ребенок… что стало с девочкой?
— Девочка была больна еще до того, как они покинули Париж. Она умерла в Лондоне через год. Вероятно, де Бурже преданно ухаживал за ней.
— А драгоценности?.. — Эндрю озабоченно нахмурился.
Джеймс слегка приподнял плечи.
— Драгоценности? Что ты думаешь? Всю семью поголовно вырезали — даже племянников и кузенов. В живых остались лишь девочка и де Бурже.
Эндрю недоверчиво смотрел на него.
— Насколько ты всему этому веришь?
Тот широко развел руками, выражая неуверенность.
— В том-то и дело, — сказал он. — Эта история обошла полмира и, без сомнения, с каждым разом все больше искажалась. Говорят, самого де Бурже бесполезно спрашивать об этом. Он и не подтверждает, и не отрицает этого; он не выражает ни роялистских, ни якобинских симпатий. Все, что известно определенно, так это то, что у него много денег и что последние пять лет он непрерывно путешествует. Франция была в полном хаосе, когда маркиз отослал свою дочь. Поэтому, кто может быть уверен, что де Бурже не является просто его доверенным секретарем? Он вообще мог не состоять в кровном родстве с маркизом.
— Разве это возможно? — с сомнением спросил Эндрю. — Несомненно, кто-нибудь из лондонских эмигрантов смог бы опознать родственника маркиза. Вряд ли самозванцу удалось бы жить среди них.
— Мне это, конечно, тоже пришло в голову, — признался Джеймс. — В лондонских эмигрантских кругах эта история должна быть хорошо известна. Может быть, только на этом конце света ее можно рассказывать, потому то мы так далеки от первоисточника. Как бы то ни было, смерть ребенка оставляет состояние в руках де Бурже, и никто на него пока не претендует.
— У него есть жена? — спросила Джулия.
Джеймс кивнул.
— Ну, такое состояние не может избежать женских рук надолго. Он женился на дочери мелкого глостерского помещика. Они прожили вместе всего год. Она поехала навестить родителей и больше не вернулась к де Бурже. Там, по-моему, есть ребенок… девочка.
— Да, ты много успел за один день, Джеймс, — заметила его жена. — То, что ты разузнал за эти несколько часов, сделало бы честь шестерым кумушкам, вместе взятым.
— О, не все рассказано капитаном «Джейн Генри». Тут еще, наверное, кое-что добавил Уильям Купер.
— Целое состояние в драгоценных камнях… тем не менее жена не выдержала больше года… — Сара задумалась над рассказанным. — Что-то очень уж непонятно. Может быть, он держался вдали от Англии из-за нее… Или появился еще кто-то заявить права на состояние.
Эндрю коснулся ее руки:
— Если осмелишься, дорогая, можешь допросить самого француза. Макартур ведет его и Купера к нам.
С горящими щеками Сара повернулась: Джон Макартур был почти возле них, а де Бурже с Уильямом Купером на шаг или два позади.
— Миссис Маклей… — Макартур с улыбкой указал на француза. — Месье де Бурже заявляет, что уже знаком с вами. Конечно, это игра его воображения?..
Сара заносчиво подняла голову.
— Нет, месье де Бурже прав, мы знакомы.
Луи де Бурже сделал шаг вперед. Он взял руку Сары и низко склонился над ней.
— Мадам, — сказал он, — я окружен незнакомцами. Я надеюсь, что вы и ваш муж простят мне, что я навязываю вам свое общество подобным образом?
Он поднял ее руку для поцелуя, и Сара знала, что в этот момент все глаза в комнате обращены на них.
Глава ПЯТАЯ
I
Что-то в Луи де Бурже отвечало в Эндрю той потребности, которой он до этого времени за собой не замечал. Сначала он не испытывал к французу ничего, кроме простого любопытства, затем он должен был признать, что его забавляет цинизм последнего, то впечатление, что он уже взвесил все, что жизнь способна предложить человеку; то, как он хитро посмеивается над уловками колонистов в их погоне за богатством и при этом умудряется скрывать все это под маской вежливой озабоченности их проблемами. Эндрю беседовал с Луи и нашел в нем то, чего ему так долго не хватало: человека, который был в стороне от неустанной борьбы за наживу, за уступки, за выигрыш. Через два месяца после приема в правительственной резиденции де Бурже вернулся в Сидней и жил в новом доме Уильяма Купера. Эндрю теперь с нетерпением ждал, когда сможет распить с ним бутылочку вина, передавая последние слухи и пересуды и выслушивая едкие, часто сокрушительные комментарии Луи относительно всей панорамы жизни колонии.— Я их всех презираю! — провозглашал Эндрю. — Спекулянты! Им бы только землю захватить!
— Естественно, ты их презираешь, — отвечал на это Луи с улыбкой. — Многие из них не так опытны в спекуляции, как ты сам, а я уже пришел к выводу, что тебя раздражает все второсортное.
Эндрю привык смеяться подобным колкостям. У этого галльского острословия была свежесть, которая его одновременно и занимала, и раздражала.
— Черт меня подери, если я понимаю, почему ты здесь вообще живешь! — говорил Эндрю. — Мы тебе так неинтересны, мы так буржуазны.
Луи пожимал плечами.
— Буржуа быстро плодятся, а их дети наследуют землю. — Он натужно зевнул и закончил: — Хотя я вынужден признать, что добрый Уильям Купер является слишком ярким тому доказательством.
— Не представляю, почему люди мирятся с твоей грубостью, разве только потому, что твоя вежливость намного хуже. — Эндрю говорил резковато, но с улыбкой. — Если Купер кажется тебе таким утомительным, почему бы тебе не поехать с нами в Кинтайр на несколько недель? Мы собираемся там справить Роджество. Могли бы и поохотиться.
Лицо его собеседника оживилось.
— Вот этого, друг мой, мне бы очень хотелось.
II
Некоторое время Сара сидела совершенно неподвижно, внимательно разглядывая Луи. Он примостился на ограде широкой веранды Кинтайра; на нем были сапоги со шпорами и сюртук, который мог быть скроен только лондонским портным. Порой он отгонял своим хлыстом летних комаров, которые жужжали над головой. Он сидел к Саре боком, пристально глядя на реку, которая отсюда, с пригорка Кинтайра, была прекрасно видна. Он был, против обыкновения, задумчив, как будто забыл о том, что взятая им на себя роль редко допускает подобные мгновения. Он выглядел почти угрюмым, когда сидел так, глядя, как сумерки расползаются над водой. Буш выглядел таким же замкнутым и неприступным, как в тот раз, когда Сара впервые увидала его. Густо-лиловые тучи собирались в небе; в стороне, в горах, она услыхала гром и внезапно увидела разряд молний, проплясавших над узкой длинной насыпью. Низкая полоса красного цвета над горной грядой — это все, что осталось от прошедшего дня. Ниже по течению какой-то посторонний звук вспугнул диких уток. Они взлетели с быстрой грацией, темными силуэтами мелькнули на фоне неба и исчезли из виду.Луи повернул к ней голову, но она уже не смогла как следует рассмотреть его лицо.
— Приблизительно через неделю, Сара, — сказал он, — я собираюсь уехать и пожить некоторое время на Непеане.
Складывая ночную рубашку, которую она шила для Себастьяна, Сара ответила шутливо:
— И кому же, скажи на милость, выпадет честь принимать тебя на этот раз?
Он резко взмахнул рукой, чтобы поймать комара.
— Сара, ты невозможна! Ты хочешь сказать, что я не получил удовольствия от пребывания в Кинтайре. Тебе, без сомнения, известно…
— Знаю, — успокоила она, улыбнувшись. — Я и вправду невозможна. Отнеси это на счет задетого женского самолюбия. Я просто хотела знать, кто тебя у нас похитит.
— Никто, — сказал он, покачав головой. — По крайней мере, никто, кроме реки.
— Реки?! Не может быть, чтобы ты ехал просто полюбоваться рекой!
— Почему бы и нет? Я собираюсь отправиться по реке до того места, где кончаются поселения.
— Зачем? — спросила Сара уже серьезно; она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть его лицо.
— Я подумал, что, если мне понравится то, что я увижу, я попрошу пожаловать мне участок.
Сара тихо ахнула и осела в своем кресле.
Луи снова отмахивался от комаров, как и раньше, и казался совершенно спокойным. Он оглянулся через плечо, когда гром в горах загрохотал сильнее.
— Я обсудил это с Эндрю, — сказал он. — Кажется, никаких возражений против того, чтобы я здесь поселился, нет.
Услыхав это, Сара снова оживилась.
— Конечно, никто не станет возражать, но почему, Луи? Что тебя может здесь привлекать? Это ведь не твоя страна, не твоя среда. Здешние люди и их обычаи чужды тебе. Господи, да здесь почти никто не говорит на твоем языке.
Он тихо рассмеялся.
— Ты права — почти никто не говорит на нем. Ты — говоришь, но не хочешь доставить мне этого удовольствия, ссылаясь на плохое произношение. Как не стыдно, Сара, быть такой жестокой!
А потом шутливые нотки вдруг исчезли.
— Ты права и в отношении всего прочего, но все это уже не имеет для меня значения. Мне безразлично, кто мои соседи и что они обо мне думают. Англию я никогда не любил, и мне надоело болтаться по миру. Почему бы мне не остановиться здесь, хоть ненадолго? Если мне здесь понравится еще меньше, чем в других местах, я уеду. Я знаю довольно, чтобы понять, что не важно, где жить или с кем, конечно, если это не враги.
Сара нахмурилась.
— Но нельзя же взять землю, чтобы просто ею забавляться, Луи, — сказала она сурово. — Ты должен быть готов к ведению хозяйства, а я боюсь, что вправе сомневаться в твоих фермерских способностях.
Он усмехнулся в сгущающихся сумерках.
— У меня их не больше и не меньше, чем у твоего друга Ричарда Барвелла. Но если он может взять землю, значит и я могу.
— Но это не одно и то же! — горячо возразила Сара. Она знала, что выдала себя своей горячностью. Она также знала, что побаивается Луи де Бурже из-за его цинизма, из-за способности увидеть и взвесить ситуацию, как она есть на самом деле. Сара отчаянно надеялась, что он оставит тему Ричарда в покое.
— Сара, — сказал он, — у тебя такие феодальные взгляды. Земля для тебя бог: ты хочешь видеть, как растут твои владения, подсчитывать свое богатство. Ты бы стала маленьким царьком, дай тебе волю. — Он раскинул руки. — Посмотри же на эту огромную пустую землю! Мили, сотни нетронутых миль. А тебя шокирует, что кто-то вроде меня может получить крохотный надел для забавы. Превращу ли я его в ферму или в сад — кому до этого есть дело? Кто может мне сказать, что так нельзя? А что, если я доставлю себе удовольствие построить дом высоко над рекой, как это сделали вы в Кинтайре? Белый дом, Сара, — да, мне хотелось бы построить белый дом, хотя бы просто для удовольствия увидеть его среди этих ваших темно-зеленых деревьев. А если мне наскучит моя игрушка, когда она будет закончена, почему бы мне не продать ее, не почувствовать себя свободным и не уехать куда захочу, как сейчас? Конечно, жизнь вокруг меня будет для меня непривычной, но где, кроме Франции, найдешь французские обычаи?
— Я слышала, что французские эмигранты создали в Англии миниатюрный Версаль. Разве ты не мог бы быть счастлив там, с ними? Или в самой Франции? Многие же вернулись во Францию и приняли новый порядок или, возможно, ожидают реставрации.
У Луи вырвался возглас презрения.
— Те, кто ждет возвращения монархии на прежних условиях, — дураки. А эмигранты — глупое стадо, которое вместе блеет и совершает ностальгические поездки в Дувр. Кроме того, я не люблю Англию.
— Тогда остается Франция, — тихо промолвила Сара. — Если ты так презираешь бессмысленную надежду возродить монархию, почему же не возвратиться и не примириться с новым порядком?
Фигура Луи четко выделялась на фоне покрасневшего неба, пока она говорила; она увидела, как голова его откинулась назад и услышала легкий язвительный смех.
— Сара, ты наслушалась россказней.
— Каких россказней?
— Россказней о темном прошлом Луи де Бурже. — Он жестом остановил ее робкую попытку возразить. — Не пытайся отрицать это: мне прекрасно известно, что болтают. Я был когда-то нищим родственником маркиза де Л., разве не так? И также особо подчеркивается, что я провожу жизнь в путешествиях и что не похоже, чтобы я нуждался в деньгах. Все это так.
Он продолжал говорить спокойно. Отдаленные раскаты грома теперь уже звучали непрерывно, и голос его на их фоне был приглушен.
— Разве не рассказывают также, что я не остался в Англии, боясь, что вдруг объявится родственник маркиза? И что я не слишком ласково принят в эмигрантских кругах, и потому держусь от них подальше? Разве не так рассказывают?
Она ответила ему довольно спокойно:
— Ну, кажется, тебе все прекрасно известно, Луи.
— Конечно, я все это знаю. Только дураку это может быть неизвестно. Но те, кто говорит это, не имея представления о Париже тех дней, — тоже дураки. Это было ужасно. Не было ни минуты на раздумья. Решения следовало принимать без промедления, под страхом смерти. Они были очень смелы, эти люди, и довольно глупы. Отвага была, пожалуй, единственным, что им дали их традиции и воспитание. Мне кажется невероятно дурацкой гордость, которая позволяла им отдаваться в руки врагов, не уничтожив сначала хотя бы нескольких якобинцев. Но отвага была единственным достоинством моего уважаемого кузена маркиза. Он не имел ни воображения, ни возможностей. К кому же ему было и обратиться, как не ко мне, который всю свою жизнь, исполненную риска, учился быть незаменимым для богачей и в то же время на собственном горьком опыте познал жизнь бедняков? Мог ли хоть кто-нибудь из братьев и племянников маркиза выбраться из Парижа к морю в эти сентябрьские дни? Среди них не было ни единого, кто бы знал цену одного су и который не выдал бы себя за первые же полмили пути. Тот, кто раскидывал вокруг себя золото всю свою жизнь, не может за один день обзавестись привычкой к экономии. Нет, маркиз был прав, выбрав меня, самого из них последнего, чтобы доверить свою дочь. Я знал привычки крестьян, я понимал их и мог сообразить, как они поступят. У нас ушло двенадцать дней, чтобы добраться до побережья и еще две недели, чтобы найти судно, которое перевезет нас на тот берег. Как только я достиг Англии, то узнал, что маркиз мертв.
— А ребенок? — тихо спросила Сара.
— Жанна прожила лишь один год, — сказал он. — Трое сыновей и вторая дочь моего кузена также умерли от чахотки.
— И никого не осталось?
— Ну — вот! — Он демонстративно пожал плечами. — Вот вопрос, который интересует многих. Кто может быть уверен, что где-то там во Франции не существует более близкого родственника, чем я? Может быть, существует какой-то оставшийся в живых родственник, который ничего не знает о богатствах, вложенных в мои руки маркизом? Но он также вложил в мои руки заботу о своей хрупкой дочери, и мне причитается, по крайней мере, долг благодарности. Жанна умерла в собственной мягкой постели, а не на гильотине. Юристы могут выражать неудовольствие этой ситуацией, но я владел драгоценностями, которые мой кузен доверил мне, я и Жанна. Дома его были разрушены, его имения были розданы по кусочку в разные жадные руки, но драгоценности он отдал мне.
Сара сидела молча, обдумывая его слова, пытаясь найти несоответствия в его истории, пункт, по которому она могла бы его еще расспросить. Но оказалось, что такового нет. Она подумала, что он, вероятно, говорит правду. Она ясно видела, что Луи де Бурже свободно владеет всеми великосветскими манерами — она могла об этом судить в полной мере после нескольких лет, проведенных в Лондоне в качестве ученицы в модном ателье. Если он и был самозванцем и не являлся родственником маркиза, то поведение его этого ни разу не выдало. Какой человек, не имея соответствующего воспитания, может позволить себе быть таким грубым, показывать, как все ему наскучило, как это частенько делает он? Кто еще может носить такое платье и, кажется, его не замечать? Его тонкое смуглое лицо вполне вписалось бы в ряд тех, кто смотрел на парижскую толпу с эшафота.
— Что же до моей женитьбы, — продолжал он так же тихо, но отчетливо, даже на фоне громовых раскатов, — это еще один предмет для досужих толков. Я ничуть не хуже в этом отношении, чем многие мои предшественники: моя ошибка, возможно, просто более очевидна. Она была так хороша, что заставила меня пренебречь благоразумием, которое подсказывало мне, что мы друг другу не подходим. Она была так молода, что я полагал, что она приспособится к моим желаниям, но здесь я полностью заблуждался: она обладала волей и характером зрелой женщины. До своего появления в Лондоне она не имела ни малейшего представления ни о какой жизни, кроме той, к какой привыкла в своем огромном неуютном доме. Единственным предметом разговора была охота, а летом они впадали в спячку. Это был ее единственный мир, а у меня не хватило разума и чувства понять, что никакой другой ей и не нужен. После того как у нас родилась дочь, она отправилась навестить семью. И тут она написала мне, что не собирается возвращаться.
— И ты согласился принять это?
— Честно говоря, Сара, к тому времени она мне уже стала настолько безразлична, что я не сделал новых попыток расшевелить эту душу, лишенную воображения. Как только ее прекрасное лицо исчезло с моих глаз, я понял, что совсем не привязан к ней. Ее невозможно было завоевать никакими подарками, кроме лошадей, а жить с женщиной, которую интересуют только лошади, довольно утомительно. Думаю, ее семья считает несмываемым позором то, что она так публично расторгла наши узы. Но она отказалась вернуться ко мне, если только я не найду дома где-нибудь поблизости и не приноровлюсь к их охотничьему расписанию. Мне это предложение совсем не показалось заманчивым. И вот она продолжает жить со своими родителями, и мы изредка обмениваемся письмами — в основном касательно денег.