Страница:
Но в то же время в этой его отстраненности была какая-то сила. Стоит ему только объявить, что он намерен возвратиться в колонию, — и Дункан, а возможно, и Элизабет тут же последуют за ним. Это было единственным решением, для которого Дункан еще не созрел и которого он не мог принять самостоятельно. Именно Дэвид мог бы все изменить, но шли недели, а он не говорил и не предпринимал ничего.
— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.
— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…
Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.
— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?
— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.
— А что с ним? Он болен?
— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.
На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.
— Ой… как это печально! А он женат?
Дэвид вдруг вмешался:
— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.
— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..
Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.
— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?
Сара кивнула.
— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее «Путешествие в Австралию», а они настояли на изменении названия на «Путешествие в австралийские земли». Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.
— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…
— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?
Сара пожала плечами.
— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.
Дэвид нахмурился.
— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…
Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.
— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.
— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.
— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!
Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.
— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.
— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, «Сидней Газетт» по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие «походом в глубь страны, не оставившим следов» и описывает увиденную ими землю как «способную со временем стать значительной и полезной». Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.
Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.
— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.
Он взглянул на Элизабет.
— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.
Она с радостью вскочила.
— Да, конечно, я пойду!
Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.
Лихая девчушка лет десяти в засаленной шапчонке подошла к самой двери и заглянула внутрь.
— Ну… — объявила она своей компании, — это не иначе как российский царь.
В ответ послышался визгливый хохот, но детишки смущенно стояли в сторонке и даже отодвинулись, когда слуга спустился с козел и дернул за древний дверной колокольчик. Через некоторое время в дверях показалась аккуратная усталая женщина. Ричард открыл дверцу кареты и вышел. Женщина прошла к нему по тротуару.
— Добрый день, — сказал он. — Я привез мадам де Бурже — мы приехали справиться о капитане Флиндерсе.
Женщина неуверенно заглянула в карету, но когда появилась Сара, выражение ее лица изменилось.
— Ах, да… я помню. Вы та дама, которая уже навещала капитана и миссис Флиндерс. Но, знаете, я бы не стала на вашем месте подниматься. Миссис Флиндерс, бедняжка, только что спустилась, минут десять назад, и сказала, что он наконец-то заснул. Она оставила со мной девочку, а сама вышла подышать воздухом.
— А как себя чувствует капитан Флиндерс? — спросила Сара.
Женщина удрученно покачала головой.
— Ой, плохо, мэм, плохо! Теперь, когда он больше не занят книгой, он как бы отрешился от всего. Он не знает, что с ним творится, такая боль, а доктора совсем не помогают. Ужасно, правда? — заметила она. — Каких только болезней эти моряки не привозят из дальних стран.
Сара кивнула.
— Ну что ж… спасибо. Мы тогда не будем беспокоить капитана Флиндерса. Может быть, вы передадите миссис Флиндерс, что мы заезжали? — Говоря это, она взяла закрытую корзину, которую слуга достал из кареты, и вручила ее женщине. — Это может пригодиться миссис Флиндерс.
— О да, мэм. Как мне сказать, кто приезжал?
Сара обернулась.
— Скажите, что были Сара де Бурже и капитан Барвелл.
Женщина поклонилась, повторила имена, слегка запнувшись на имени Сары, и стояла с корзиной в руке, наблюдая, как удалялась карета.
Когда они повернули на Фицрой-сквер, Сара тронула Ричарда за рукав.
— Ты не рассердишься, если я не поеду с тобой в парк, Ричард? Может быть, это глупо, но я не хочу видеть эту толпу. Если будет хоть малейшая надежда, что царь появится в парке, народу там будет прорва.
— Разумеется. Я скажу Симмонсу. Куда тебе хочется? Может быть, проедем по Мерилбоун или Примроуз-Хилл?
Сара отрицательно покачала головой.
— Я, пожалуй, поеду на Голден-Сквер. То, что я услышала о Флиндерсе, не настраивает меня на веселый лад. Знаешь, даже хорошо, что мы не видели его жены: мне кажется, что я как-то оскорбляю ее, вручая корзинки. Флиндерс заслуживает совсем иного обращения со стороны Адмиралтейства… но у них так мало денег, что они не могут отказаться даже от моей жалкой корзинки. Сегодня утром Дэвид…
Ричард высунулся из окна, чтобы дать распоряжение вернуться на Голден-Сквер, потом снова откинулся на спинку.
— Так что насчет Дэвида?
— Он так горячо говорил о Флиндерсе сегодня. Я и не представляла, что его так трогают проблемы бездарного управления колонией. Он так бушевал по этому поводу, просто кричал. Было похоже, что он все это ненавидит.
— Может быть, так оно и есть. Ты никогда не пыталась его расспрашивать об этом?
Сара неопределенно повела плечами.
— Расспрашивать Дэвида — это расспрашивать сфинкса. Он очень скрытен, даже чересчур. Кроме таких вот вспышек, он всегда просто мой улыбающийся сын со своими приятными манерами, и никогда не знаешь, что у него на уме. Он не говорит об этом, но я чувствую, как в нем растет недовольство, растет с каждой неделей. И Элизабет — тоже. Они оба не находят себе места, оба недовольны.
— Может быть, все дело в тебе, Сара?
— Во мне? Каким образом?
— Твоя собственная неудовлетворенность, дорогая моя. Это очень заразительная болезнь.
Она повернулась и пристально посмотрела на него. На его лицо падало солнце, и были видны морщины вокруг глаз, уже очень заметные, седина в волосах, а прядь над старым шрамом была совершенно белой. Но он все еще имел бронзовый загар, сохранившийся от долгих летних месяцев в колонии, а его худощавое тело почти не погрузнело со времени их детства. Он был очень хорош собой и, несмотря на неподвижность плечевого сустава — результат участия в испанской кампании, — двигался легко и грациозно и до сих пор великолепно держался в седле. Для Ричарда этот период жизни был благодатным и приятным, он все время пребывал в хорошем расположении духа, ибо ничто этому не мешало. Старые знакомые снова приветствовали его в своих гостиных с теплотой, которая могла бы вскружить голову любому человеку, но Ричард принимал это с той скромностью, которая, он это знал, необычайно ему шла.
И вообще, размышляла Сара, он принадлежит к тому типу мужчин, в которых женщины влюбляются десятками — прирожденный чаровник и фаворит. Но он разочаровывал их, потому что по натуре был слишком ленив, чтобы продолжать флирт, если видел, что дело становится серьезным. Учитывая все это, Сара не понимала, почему она не выходит за него замуж. Он этого хотел и продолжал настаивать, почти с того самого дня, как они прибыли в Англию. По той или иной причине она так и не дала ему окончательного ответа. Он добродушно шутил по поводу того, что она избегает этого вопроса. Но он мог позволить себе и добродушие, и терпение: жизнь простиралась перед ним сплошным солнечным днем, и, казалось, не было нужды торопиться, когда это неопределенное ожидание было таким приятным. Он уже утратил свою импульсивность и был готов ждать. Она подумала, что, может быть, эта его готовность и тревожит ее: как будто его любовь перешла в привычку, с которой он не спешил расстаться. Она знала, что, не появись она в Лондоне вдовой, он бы в конце концов на ком-нибудь женился. Его натуре было противно жить, не будучи объектом всепоглощающего внимания какой-нибудь женщины. Но она явилась, и в них оказалось достаточно прошлой страсти, чтобы он тотчас же сделал ей предложение.
Она колебалась полгода — и с каждым днем, поскольку Дэвид не заговаривал о возвращении в колонию, она все более приближалась к согласию. Она знала, что проходит через период, когда недосягаемое, вдруг попав в руки, оказывается, в конце концов, не таким желанным. Она всю свою жизнь любила Ричарда, и продолжала его любить. Но за двадцать лет она научилась анализировать эту любовь и узнала ее истинную цену. Она уже перестала быть той всепоглощающей силой, которой была для юной Сары, не могла она теперь вызвать и той острой боли, которую Сара испытала, когда он приехал в Новый Южный Уэльс. Ее нельзя было сравнить с любовью Сары к Кинтайру, к Банону, к ферме Дейнов. Но ее чувство к Ричарду занимало определенное место в ее жизни, и этого она не могла отрицать.
Она удерживала Ричарда на расстоянии и ждала каких-то решительных действий от Дэвида. Если он ее разочарует, проявит безразличие к своему наследию, она найдет утешение в браке с Ричардом. Она представила себе свою будущую жизнь: небольшой дом в Лондоне, поместье в Девоне. В этом, и в самом Ричарде она найдет достаточно, чтобы перенести боль, которую ей причинит Дэвид, превратившись в помещика, живущего на ренту вдали от своих владений.
И тем не менее она была совершенно уверена, что если Дэвид вдруг объявит, что возвращается в колонию, она с радостью уедет с ним, а Ричарду снова будет отведена та роль в ее жизни, которую он уже играл.
Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, называя ее неудовлетворенной.
— Неудовлетворенность?.. — она снова медленно повторила это слово, не совсем зная, как ей парировать его обвинения.
Он пошевелился и наклонился к ней, твердо взял ее за руку.
— Сара, ты должна разобраться в том, что вызывает твое беспокойство. Ты не хочешь принять решения в отношении своего будущего, ты играешь своими и моими чувствами, как дитя с игрушкой. Почему бы тебе не выйти тотчас же за меня замуж и не покончить с этой неопределенностью? Как только ты примешь решение, ты перестанешь суетиться.
Она покачала головой.
— Нет, Ричард… пока еще не могу. Мне нужно дать Дэвиду еще время, ему и Дункану с Элизабет.
— Больше времени… о каком времени ты говоришь, Сара? Если ты непременно собираешься устроить их будущее до того, как выйдешь за меня замуж, ты совершаешь большую ошибку, Сара. Ты, видимо, просто не замечаешь, что они уже не дети и что они сами принимают решения. Зачем ты так за них цепляешься? Дай им свободу: они не ощутят никакой признательности к тебе, если ты будешь ставить свое счастье в зависимость от их удобства. Как только ты устроишь свою жизнь, они тут же устроят свои. Захочет Дэвид вернуться в Новый Южный Уэльс — пусть едет, — добавил он. — И Дункан тоже. Элизабет, конечно, выйдет замуж здесь. Зачем все так усложнять, Сара?
— Но ты не понимаешь…
— Нет, не понимаю, — согласился он. — Я и не притворяюсь, что мне понятно твое к ним отношение. Поедут они или останутся — все равно они прекрасно обеспечены. Они не дают тебе повода для беспокойства, и ты можешь выйти замуж, когда захочешь. Кроме того, я уже начинаю терять терпение.
— Прости, Ричард. Я постараюсь вскоре решить.
Он улыбнулся, как будто перед ним капризный ребенок.
— Надеюсь, это будет очень скоро, Сара. Долгое и неспешное ухаживание очень приятно, но мне не хочется оказаться смешным, храня такую бесконечную верность. Мы с тобой ухаживали друг за другом большую часть наших жизней, пора бы уже и кончить, дорогая?
Карета повернула на Голден-Сквер, и она отняла у него руку.
— Хорошо, Ричард. Очень скоро.
Лакей с шиком распахнул дверцу. Ричард вышел первым, подал ей руку и подождал, пока ей откроют дверь.
Она распрощалась с ним с чувством, что ей удалось от него избавиться.
— Дэвид, что произошло? — спросила она тихо.
— Мы тебя ждем, мама. Ты можешь пройти в гостиную?
Она кивнула и поспешила наверх с развевающимися лентами шляпки. Он улыбнулся ей, и она уловила его волнение, хотя он и выглядел достаточно серьезным. Дункан встал, когда она вошла, а Элизабет, стоявшая у окна, повернулась и подошла к ней.
— Здесь был мистер Макартур, мама. Мы думали, ты вернешься из парка гораздо позже.
Сара отложила шляпку.
— Макартур? Жаль, что я его не застала. Какие у него новости из колонии?
Макартур довольно регулярно наносил им визиты, но слугам было строго-настрого приказано не принимать его, если в доме был адмирал Блай. Военно-полевой суд разжаловал Джонстона после восстания, а Макартура могли судить только в Новом Южном Уэльсе, и он знал, что у Мек-вори есть инструкции привлечь его к суду, и тогда ему не избежать обвинительного приговора. Таким образом, он томился в добровольном изгнании и через письма жены и колониальные связи в Лондоне проживал заочно ту жизнь, которой жаждал. Сара часто сокрушенно качала головой, думая, как он впустую расходует энергию.
— Масса новостей, — воскликнул Дункан. Он взял со столика письмо и вручил его Саре. — Это от миссис Райдер, мама. Оно пришло с тем же судном, с которым мистер Макартур получил свою почту. Он страшно взволнован этим, я имею в виду мистера Макартура. Он сразу прямо пришел к нам, как только прочитал свои письма.
Сара начала ломать печати.
Но в чем дело?
Дэвид, который до этого опирался на каминную полку, выпрямился. От волнения Сара опустила руки на колени и устремила на него свой взгляд. Он никогда раньше не представал перед ней таким: лицо его было озарено страстным возбуждением, которое напомнило ей Эндрю, щеки Дэвида запали, губы были сжаты. Сара глубоко вздохнула и привстала со своего места.
— Так в чем же дело? Скажите же!
— Горы… Меквори послал геодезиста Эванса по маршруту Лоусона через горы. Он спустился на равнины за ними и проехал на сотню миль дальше того места, которого достиг Лоусон.
— А земля… что там за земля?
— Такая же… даже лучше, чем самая лучшая на побережье. Как будто специально разбитый парк: трава в три фута высотой и никаких бесплодных участков, которые есть на другой стороне. Они зашли вглубь настолько, насколько хватило припасов, и не видели конца плодородной земле. Никаких признаков пустыни, как опасались.
Дункан нетерпеливо хлопал ее по плечу.
— Читай же письмо миссис Райдер, мама. Может быть, она тоже рассказывает об этом.
Она торопливо развернула сложенные листы, и вскоре хруст бумаги был единственным звуком в комнате. Сара быстро пробежала глазами первые страницы, где шли новости, касающиеся незначительных событий, и она знала, что от нетерпения дети не станут это слушать. Наконец она дошла до главного: Джулия писала об экспедиции Эванса. Сара с удивлением заметила, что руки ее задрожали, когда она начала читать.
— Вот оно! Дорога! Это самое главное. Без дороги земля остается все равно что неоткрытой. Подумать только: трава высотой в три фута. Какие там можно выращивать стада!
Сара облизнула пересохшие губы.
— Значит ли это… что ты намерен вернуться, Дэвид?
— Вернуться? Разумеется, намерен. Я тебе скажу, мама, что я намерен обзавестись собственной землей. Такой, на которой никто, кроме меня, еще никогда не работал; за десять лет можно на шерсти сделать состояние, а через двадцать лет стать богачом!
— А как же… как же остальные владения? — спросила Сара растерянно. — Они вообще ничего не стоят? Дэвид нетерпеливо махнул рукой.
— Все это очень хорошо, но там я должен был бы следовать уже установленному порядку, заведенному еще отцом. Это старые фермы, которые создавались в те времена, когда сельское хозяйство было так же важно, как овцеводство. Когда я получу свою землю, я не собираюсь выращивать больше, чем необходимо для меня лично. Там, за горами, страна для овец.
Дункан вдруг громко хлопнул себя по колену.
— Клянусь Господом, Дэвид, я бросаю тебе вызов! Дай мне эти десять лет, и я покажу тебе, кто в колонии настоящий овцевод. Будут корабли для перевозки шерсти в Англию… земли — сколько хочешь. Боже! Это стоящее дело!
Сара нервно усмехнулась.
— Послушать вас, так фермы на моей стороне гор вообще ничего собой не представляют, просто несколько акров овощных грядок.
Дэвид повернулся к ней и тихо сказал:
— Это вовсе не так, мама. Все, чего достигли вы с папой, даст нам с Дунканом деньги, которые позволят нам начать все так, как мы хотим. Но это все-таки ваши достижения. Проработай я там как раб хоть сорок лет, я все равно не смогу считать, что я хоть что-то сделал на этих фермах. Они ваши с самого начала и будут вашими всегда. Это не потому, что мы с Дунканом неблагодарны. Но ведь это не преступление — хотеть иметь что-то свое. Мне хочется от жизни большего, чем просто удерживать в надлежащем виде то, что создано вами. За горами целый континент, и он будет принадлежать тем, кто придет и возьмет его!
Сара кивнула и снова перевела взгляд на письмо. Но она не стала его читать. Ей вспомнилось то ясное утро, когда «Джоржетта» приготовилась к отплытию из Тейбл-Бей. Эндрю тогда говорил буквально те же слова, что Дэвид сейчас. Он начал с нескольких фунтов кредита и со скота, выигранного в карты. У Дэвида с Дунканом будет намного больше, но главное в том, что они готовы начать уже до того, как грубый тракт превратится в накатанную землю, самостоятельно решить, где будут пастись их стада.
Сквозь эти мысли до нее дошел голос Элизабет.
— Я тоже с вами — вы же не можете меня здесь оставить.
Дэвид и Дункан обернулись на ее слова и почти одновременно ответили ей:
— Конечно, ты поедешь с нами!
Он широко улыбнулся.
— Я не возражаю, чтобы ты была мне должна, моя дорогая. Это меня необычайно поднимает в собственных глазах. Кроме того, после ужина я дам тебе отыграться.
Она покачала головой.
— Я сказала конец — значит, конец! И вообще после ужина мне нужно с тобой серьезно поговорить.
Его лицо изобразило притворную озабоченность.
— Я весь дрожу. Когда ты бываешь серьезна, ты пугаешь меня.
Он сказал это шутливо, и она рассмеялась вместе с ним, хотя за ужином эти слова, приходя на память, вызывали в ней раздражение. Конечно, Ричард прав. Быть серьезной в отношении чего-нибудь, кроме карт, на таком сборище бесполезно. Дом леди Фултон всегда полон модной публики, на некоторых дамах сверкают украшения, которые они демонстрировали в тот же вечер в опере по случаю посещения царя. Оттуда принесли презабавнейшую историю о приезде в оперу принцессы Каролины, нелепой в своих бриллиантах и румянах и вызвавшей большое смущение мужа — принца регента. Царь испытал при этом несомненное злорадное удовольствие. Публика, однако, встретила ее бурными аплодисментами. К утру эта история несомненно разойдется по всему Лондону, а сейчас ее смаковали за званым ужином.
Но вот Ричард взял Сару за руку и повел из столовой.
— Я прекрасно вижу, Сара, что мои попытки развлечь тебя не имеют успеха. Лучше расскажи мне, отчего ты так переменилась с того момента, как я тебя покинул сегодня днем. Красавице не идет нахмуренное лицо.
Он провел ее по коридору в комнату, которую Энн Фултон использовала для утренних приемов. В ней стояла старинная мебель, придававшая комнате атмосферу интимности, которой больше нигде нельзя было найти. Ричард указал ей на маленький диванчик, а для себя придвинул мягкий табурет.
— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.
— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…
Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.
— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?
— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.
— А что с ним? Он болен?
— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.
На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.
— Ой… как это печально! А он женат?
Дэвид вдруг вмешался:
— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.
— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..
Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.
— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?
Сара кивнула.
— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее «Путешествие в Австралию», а они настояли на изменении названия на «Путешествие в австралийские земли». Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.
— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…
— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?
Сара пожала плечами.
— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.
Дэвид нахмурился.
— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…
Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.
— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.
— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.
— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!
Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.
— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.
— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, «Сидней Газетт» по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие «походом в глубь страны, не оставившим следов» и описывает увиденную ими землю как «способную со временем стать значительной и полезной». Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.
Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.
— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.
Он взглянул на Элизабет.
— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.
Она с радостью вскочила.
— Да, конечно, я пойду!
Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.
II
Экипаж Ричарда Барвелла остановился у дома номер 14 по Лондон-стрит, Фицрой-сквер. Июньское послеполуденное солнце не красило жалкую улочку с ее рядами обшарпанных коричневых домишек. В конце улицы переезжала семья: их свернутые в тюки матрасы и жалкие пожитки были выставлены на всеобщее обозрение. Дети, которые превращали улицу в ад своим шумом, сгрудились у тележки и устроили возню вокруг убогой мебели, выставленной на тротуар. Но прибытие шикарного экипажа с ливрейным кучером и лакеем на козлах мгновенно привлекло их внимание, и они с восторженными криками налетели на него, чтобы посмотреть, как будет выходить пассажир.Лихая девчушка лет десяти в засаленной шапчонке подошла к самой двери и заглянула внутрь.
— Ну… — объявила она своей компании, — это не иначе как российский царь.
В ответ послышался визгливый хохот, но детишки смущенно стояли в сторонке и даже отодвинулись, когда слуга спустился с козел и дернул за древний дверной колокольчик. Через некоторое время в дверях показалась аккуратная усталая женщина. Ричард открыл дверцу кареты и вышел. Женщина прошла к нему по тротуару.
— Добрый день, — сказал он. — Я привез мадам де Бурже — мы приехали справиться о капитане Флиндерсе.
Женщина неуверенно заглянула в карету, но когда появилась Сара, выражение ее лица изменилось.
— Ах, да… я помню. Вы та дама, которая уже навещала капитана и миссис Флиндерс. Но, знаете, я бы не стала на вашем месте подниматься. Миссис Флиндерс, бедняжка, только что спустилась, минут десять назад, и сказала, что он наконец-то заснул. Она оставила со мной девочку, а сама вышла подышать воздухом.
— А как себя чувствует капитан Флиндерс? — спросила Сара.
Женщина удрученно покачала головой.
— Ой, плохо, мэм, плохо! Теперь, когда он больше не занят книгой, он как бы отрешился от всего. Он не знает, что с ним творится, такая боль, а доктора совсем не помогают. Ужасно, правда? — заметила она. — Каких только болезней эти моряки не привозят из дальних стран.
Сара кивнула.
— Ну что ж… спасибо. Мы тогда не будем беспокоить капитана Флиндерса. Может быть, вы передадите миссис Флиндерс, что мы заезжали? — Говоря это, она взяла закрытую корзину, которую слуга достал из кареты, и вручила ее женщине. — Это может пригодиться миссис Флиндерс.
— О да, мэм. Как мне сказать, кто приезжал?
Сара обернулась.
— Скажите, что были Сара де Бурже и капитан Барвелл.
Женщина поклонилась, повторила имена, слегка запнувшись на имени Сары, и стояла с корзиной в руке, наблюдая, как удалялась карета.
Когда они повернули на Фицрой-сквер, Сара тронула Ричарда за рукав.
— Ты не рассердишься, если я не поеду с тобой в парк, Ричард? Может быть, это глупо, но я не хочу видеть эту толпу. Если будет хоть малейшая надежда, что царь появится в парке, народу там будет прорва.
— Разумеется. Я скажу Симмонсу. Куда тебе хочется? Может быть, проедем по Мерилбоун или Примроуз-Хилл?
Сара отрицательно покачала головой.
— Я, пожалуй, поеду на Голден-Сквер. То, что я услышала о Флиндерсе, не настраивает меня на веселый лад. Знаешь, даже хорошо, что мы не видели его жены: мне кажется, что я как-то оскорбляю ее, вручая корзинки. Флиндерс заслуживает совсем иного обращения со стороны Адмиралтейства… но у них так мало денег, что они не могут отказаться даже от моей жалкой корзинки. Сегодня утром Дэвид…
Ричард высунулся из окна, чтобы дать распоряжение вернуться на Голден-Сквер, потом снова откинулся на спинку.
— Так что насчет Дэвида?
— Он так горячо говорил о Флиндерсе сегодня. Я и не представляла, что его так трогают проблемы бездарного управления колонией. Он так бушевал по этому поводу, просто кричал. Было похоже, что он все это ненавидит.
— Может быть, так оно и есть. Ты никогда не пыталась его расспрашивать об этом?
Сара неопределенно повела плечами.
— Расспрашивать Дэвида — это расспрашивать сфинкса. Он очень скрытен, даже чересчур. Кроме таких вот вспышек, он всегда просто мой улыбающийся сын со своими приятными манерами, и никогда не знаешь, что у него на уме. Он не говорит об этом, но я чувствую, как в нем растет недовольство, растет с каждой неделей. И Элизабет — тоже. Они оба не находят себе места, оба недовольны.
— Может быть, все дело в тебе, Сара?
— Во мне? Каким образом?
— Твоя собственная неудовлетворенность, дорогая моя. Это очень заразительная болезнь.
Она повернулась и пристально посмотрела на него. На его лицо падало солнце, и были видны морщины вокруг глаз, уже очень заметные, седина в волосах, а прядь над старым шрамом была совершенно белой. Но он все еще имел бронзовый загар, сохранившийся от долгих летних месяцев в колонии, а его худощавое тело почти не погрузнело со времени их детства. Он был очень хорош собой и, несмотря на неподвижность плечевого сустава — результат участия в испанской кампании, — двигался легко и грациозно и до сих пор великолепно держался в седле. Для Ричарда этот период жизни был благодатным и приятным, он все время пребывал в хорошем расположении духа, ибо ничто этому не мешало. Старые знакомые снова приветствовали его в своих гостиных с теплотой, которая могла бы вскружить голову любому человеку, но Ричард принимал это с той скромностью, которая, он это знал, необычайно ему шла.
И вообще, размышляла Сара, он принадлежит к тому типу мужчин, в которых женщины влюбляются десятками — прирожденный чаровник и фаворит. Но он разочаровывал их, потому что по натуре был слишком ленив, чтобы продолжать флирт, если видел, что дело становится серьезным. Учитывая все это, Сара не понимала, почему она не выходит за него замуж. Он этого хотел и продолжал настаивать, почти с того самого дня, как они прибыли в Англию. По той или иной причине она так и не дала ему окончательного ответа. Он добродушно шутил по поводу того, что она избегает этого вопроса. Но он мог позволить себе и добродушие, и терпение: жизнь простиралась перед ним сплошным солнечным днем, и, казалось, не было нужды торопиться, когда это неопределенное ожидание было таким приятным. Он уже утратил свою импульсивность и был готов ждать. Она подумала, что, может быть, эта его готовность и тревожит ее: как будто его любовь перешла в привычку, с которой он не спешил расстаться. Она знала, что, не появись она в Лондоне вдовой, он бы в конце концов на ком-нибудь женился. Его натуре было противно жить, не будучи объектом всепоглощающего внимания какой-нибудь женщины. Но она явилась, и в них оказалось достаточно прошлой страсти, чтобы он тотчас же сделал ей предложение.
Она колебалась полгода — и с каждым днем, поскольку Дэвид не заговаривал о возвращении в колонию, она все более приближалась к согласию. Она знала, что проходит через период, когда недосягаемое, вдруг попав в руки, оказывается, в конце концов, не таким желанным. Она всю свою жизнь любила Ричарда, и продолжала его любить. Но за двадцать лет она научилась анализировать эту любовь и узнала ее истинную цену. Она уже перестала быть той всепоглощающей силой, которой была для юной Сары, не могла она теперь вызвать и той острой боли, которую Сара испытала, когда он приехал в Новый Южный Уэльс. Ее нельзя было сравнить с любовью Сары к Кинтайру, к Банону, к ферме Дейнов. Но ее чувство к Ричарду занимало определенное место в ее жизни, и этого она не могла отрицать.
Она удерживала Ричарда на расстоянии и ждала каких-то решительных действий от Дэвида. Если он ее разочарует, проявит безразличие к своему наследию, она найдет утешение в браке с Ричардом. Она представила себе свою будущую жизнь: небольшой дом в Лондоне, поместье в Девоне. В этом, и в самом Ричарде она найдет достаточно, чтобы перенести боль, которую ей причинит Дэвид, превратившись в помещика, живущего на ренту вдали от своих владений.
И тем не менее она была совершенно уверена, что если Дэвид вдруг объявит, что возвращается в колонию, она с радостью уедет с ним, а Ричарду снова будет отведена та роль в ее жизни, которую он уже играл.
Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, называя ее неудовлетворенной.
— Неудовлетворенность?.. — она снова медленно повторила это слово, не совсем зная, как ей парировать его обвинения.
Он пошевелился и наклонился к ней, твердо взял ее за руку.
— Сара, ты должна разобраться в том, что вызывает твое беспокойство. Ты не хочешь принять решения в отношении своего будущего, ты играешь своими и моими чувствами, как дитя с игрушкой. Почему бы тебе не выйти тотчас же за меня замуж и не покончить с этой неопределенностью? Как только ты примешь решение, ты перестанешь суетиться.
Она покачала головой.
— Нет, Ричард… пока еще не могу. Мне нужно дать Дэвиду еще время, ему и Дункану с Элизабет.
— Больше времени… о каком времени ты говоришь, Сара? Если ты непременно собираешься устроить их будущее до того, как выйдешь за меня замуж, ты совершаешь большую ошибку, Сара. Ты, видимо, просто не замечаешь, что они уже не дети и что они сами принимают решения. Зачем ты так за них цепляешься? Дай им свободу: они не ощутят никакой признательности к тебе, если ты будешь ставить свое счастье в зависимость от их удобства. Как только ты устроишь свою жизнь, они тут же устроят свои. Захочет Дэвид вернуться в Новый Южный Уэльс — пусть едет, — добавил он. — И Дункан тоже. Элизабет, конечно, выйдет замуж здесь. Зачем все так усложнять, Сара?
— Но ты не понимаешь…
— Нет, не понимаю, — согласился он. — Я и не притворяюсь, что мне понятно твое к ним отношение. Поедут они или останутся — все равно они прекрасно обеспечены. Они не дают тебе повода для беспокойства, и ты можешь выйти замуж, когда захочешь. Кроме того, я уже начинаю терять терпение.
— Прости, Ричард. Я постараюсь вскоре решить.
Он улыбнулся, как будто перед ним капризный ребенок.
— Надеюсь, это будет очень скоро, Сара. Долгое и неспешное ухаживание очень приятно, но мне не хочется оказаться смешным, храня такую бесконечную верность. Мы с тобой ухаживали друг за другом большую часть наших жизней, пора бы уже и кончить, дорогая?
Карета повернула на Голден-Сквер, и она отняла у него руку.
— Хорошо, Ричард. Очень скоро.
Лакей с шиком распахнул дверцу. Ричард вышел первым, подал ей руку и подождал, пока ей откроют дверь.
Она распрощалась с ним с чувством, что ей удалось от него избавиться.
III
Дэвид показался на верхней площадке, как только Сара вошла в вестибюль. Ее насторожило что-то в изменившемся выражении его лица. Она медленно подняла руки, чтобы развязать шляпку.— Дэвид, что произошло? — спросила она тихо.
— Мы тебя ждем, мама. Ты можешь пройти в гостиную?
Она кивнула и поспешила наверх с развевающимися лентами шляпки. Он улыбнулся ей, и она уловила его волнение, хотя он и выглядел достаточно серьезным. Дункан встал, когда она вошла, а Элизабет, стоявшая у окна, повернулась и подошла к ней.
— Здесь был мистер Макартур, мама. Мы думали, ты вернешься из парка гораздо позже.
Сара отложила шляпку.
— Макартур? Жаль, что я его не застала. Какие у него новости из колонии?
Макартур довольно регулярно наносил им визиты, но слугам было строго-настрого приказано не принимать его, если в доме был адмирал Блай. Военно-полевой суд разжаловал Джонстона после восстания, а Макартура могли судить только в Новом Южном Уэльсе, и он знал, что у Мек-вори есть инструкции привлечь его к суду, и тогда ему не избежать обвинительного приговора. Таким образом, он томился в добровольном изгнании и через письма жены и колониальные связи в Лондоне проживал заочно ту жизнь, которой жаждал. Сара часто сокрушенно качала головой, думая, как он впустую расходует энергию.
— Масса новостей, — воскликнул Дункан. Он взял со столика письмо и вручил его Саре. — Это от миссис Райдер, мама. Оно пришло с тем же судном, с которым мистер Макартур получил свою почту. Он страшно взволнован этим, я имею в виду мистера Макартура. Он сразу прямо пришел к нам, как только прочитал свои письма.
Сара начала ломать печати.
Но в чем дело?
Дэвид, который до этого опирался на каминную полку, выпрямился. От волнения Сара опустила руки на колени и устремила на него свой взгляд. Он никогда раньше не представал перед ней таким: лицо его было озарено страстным возбуждением, которое напомнило ей Эндрю, щеки Дэвида запали, губы были сжаты. Сара глубоко вздохнула и привстала со своего места.
— Так в чем же дело? Скажите же!
— Горы… Меквори послал геодезиста Эванса по маршруту Лоусона через горы. Он спустился на равнины за ними и проехал на сотню миль дальше того места, которого достиг Лоусон.
— А земля… что там за земля?
— Такая же… даже лучше, чем самая лучшая на побережье. Как будто специально разбитый парк: трава в три фута высотой и никаких бесплодных участков, которые есть на другой стороне. Они зашли вглубь настолько, насколько хватило припасов, и не видели конца плодородной земле. Никаких признаков пустыни, как опасались.
Дункан нетерпеливо хлопал ее по плечу.
— Читай же письмо миссис Райдер, мама. Может быть, она тоже рассказывает об этом.
Она торопливо развернула сложенные листы, и вскоре хруст бумаги был единственным звуком в комнате. Сара быстро пробежала глазами первые страницы, где шли новости, касающиеся незначительных событий, и она знала, что от нетерпения дети не станут это слушать. Наконец она дошла до главного: Джулия писала об экспедиции Эванса. Сара с удивлением заметила, что руки ее задрожали, когда она начала читать.
«Мы все пребываем в большом волнении по поводу экспедиции, которую губернатор снарядил по маршруту Лоусона через горы… Теперь не остается сомнения, что горы преодолены и что прекрасная земля простирается за ними гораздо дальше, чем Эвансу удалось дойти… „Газетт“ опубликовала отчет Эванса: „…эта земля чрезвычайно богата, и на ней произрастает великолепная трава… холмы и земля вокруг кажутся специально возделанным парком; у меня не хватает слов, чтобы описать эту землю: я никогда ничего подобного не видел…“ Говорят, что эта новая земля кишит дичью, а Эванс поймал огромную рыбину в реке, текущей на запад, руслу которой он следовал.Дэвид неожиданно прервал ее.
Есть достоверные сообщения, что губернатор собирается незамедлительно прокладывать дорогу. Говорят, что не более чем через год эта земля будет готова для заселения. Разумеется, это именно то, о чем мы мечтали все эти годы, Сара. Мы с Джеймсом, конечно, не уедем из Парраматты. мы слишком стары для подобных предприятий. Эта новая земля ждет молодых людей…»
— Вот оно! Дорога! Это самое главное. Без дороги земля остается все равно что неоткрытой. Подумать только: трава высотой в три фута. Какие там можно выращивать стада!
Сара облизнула пересохшие губы.
— Значит ли это… что ты намерен вернуться, Дэвид?
— Вернуться? Разумеется, намерен. Я тебе скажу, мама, что я намерен обзавестись собственной землей. Такой, на которой никто, кроме меня, еще никогда не работал; за десять лет можно на шерсти сделать состояние, а через двадцать лет стать богачом!
— А как же… как же остальные владения? — спросила Сара растерянно. — Они вообще ничего не стоят? Дэвид нетерпеливо махнул рукой.
— Все это очень хорошо, но там я должен был бы следовать уже установленному порядку, заведенному еще отцом. Это старые фермы, которые создавались в те времена, когда сельское хозяйство было так же важно, как овцеводство. Когда я получу свою землю, я не собираюсь выращивать больше, чем необходимо для меня лично. Там, за горами, страна для овец.
Дункан вдруг громко хлопнул себя по колену.
— Клянусь Господом, Дэвид, я бросаю тебе вызов! Дай мне эти десять лет, и я покажу тебе, кто в колонии настоящий овцевод. Будут корабли для перевозки шерсти в Англию… земли — сколько хочешь. Боже! Это стоящее дело!
Сара нервно усмехнулась.
— Послушать вас, так фермы на моей стороне гор вообще ничего собой не представляют, просто несколько акров овощных грядок.
Дэвид повернулся к ней и тихо сказал:
— Это вовсе не так, мама. Все, чего достигли вы с папой, даст нам с Дунканом деньги, которые позволят нам начать все так, как мы хотим. Но это все-таки ваши достижения. Проработай я там как раб хоть сорок лет, я все равно не смогу считать, что я хоть что-то сделал на этих фермах. Они ваши с самого начала и будут вашими всегда. Это не потому, что мы с Дунканом неблагодарны. Но ведь это не преступление — хотеть иметь что-то свое. Мне хочется от жизни большего, чем просто удерживать в надлежащем виде то, что создано вами. За горами целый континент, и он будет принадлежать тем, кто придет и возьмет его!
Сара кивнула и снова перевела взгляд на письмо. Но она не стала его читать. Ей вспомнилось то ясное утро, когда «Джоржетта» приготовилась к отплытию из Тейбл-Бей. Эндрю тогда говорил буквально те же слова, что Дэвид сейчас. Он начал с нескольких фунтов кредита и со скота, выигранного в карты. У Дэвида с Дунканом будет намного больше, но главное в том, что они готовы начать уже до того, как грубый тракт превратится в накатанную землю, самостоятельно решить, где будут пастись их стада.
Сквозь эти мысли до нее дошел голос Элизабет.
— Я тоже с вами — вы же не можете меня здесь оставить.
Дэвид и Дункан обернулись на ее слова и почти одновременно ответили ей:
— Конечно, ты поедешь с нами!
IV
— На этом кончим, Ричард, — сказала Сара, положив карты. — Я уже достаточно проиграла тебе сегодня.Он широко улыбнулся.
— Я не возражаю, чтобы ты была мне должна, моя дорогая. Это меня необычайно поднимает в собственных глазах. Кроме того, после ужина я дам тебе отыграться.
Она покачала головой.
— Я сказала конец — значит, конец! И вообще после ужина мне нужно с тобой серьезно поговорить.
Его лицо изобразило притворную озабоченность.
— Я весь дрожу. Когда ты бываешь серьезна, ты пугаешь меня.
Он сказал это шутливо, и она рассмеялась вместе с ним, хотя за ужином эти слова, приходя на память, вызывали в ней раздражение. Конечно, Ричард прав. Быть серьезной в отношении чего-нибудь, кроме карт, на таком сборище бесполезно. Дом леди Фултон всегда полон модной публики, на некоторых дамах сверкают украшения, которые они демонстрировали в тот же вечер в опере по случаю посещения царя. Оттуда принесли презабавнейшую историю о приезде в оперу принцессы Каролины, нелепой в своих бриллиантах и румянах и вызвавшей большое смущение мужа — принца регента. Царь испытал при этом несомненное злорадное удовольствие. Публика, однако, встретила ее бурными аплодисментами. К утру эта история несомненно разойдется по всему Лондону, а сейчас ее смаковали за званым ужином.
Но вот Ричард взял Сару за руку и повел из столовой.
— Я прекрасно вижу, Сара, что мои попытки развлечь тебя не имеют успеха. Лучше расскажи мне, отчего ты так переменилась с того момента, как я тебя покинул сегодня днем. Красавице не идет нахмуренное лицо.
Он провел ее по коридору в комнату, которую Энн Фултон использовала для утренних приемов. В ней стояла старинная мебель, придававшая комнате атмосферу интимности, которой больше нигде нельзя было найти. Ричард указал ей на маленький диванчик, а для себя придвинул мягкий табурет.