Гэвриел Гай. Древо Жизни

   И лишь через некоторое время Айвор начал догадываться о том, насколько необычным было испытание Табора.
   Конечно, все неофиты являлись из леса совершенно переменившимися, даже глаза их смотрели иначе — еще бы, ведь за одну-две ночи они переставали быть детьми, переходя в разряд взрослых. Естественно, это отражалось прежде всего на их лицах. Но, заглянув в глаза сына, Айвор весь похолодел, хотя в небесах по-прежнему сияло жаркое утреннее солнце.
   Похоже, правда, никто больше ничего особенного во взгляде Табора не заметил. Вокруг раздавались обычные приветствия, хотя, может быть, на этот раз они звучали чуть громче обычного — ведь младший сын вождя был призван в рощу самим Богом Кернаном.
   Но ДЛЯ ЧЕГО он был призван? Эта мысль не давала Айвору покоя, когда он направлялся вместе с Табором к дому Гиринта. Какую цель преследовал великий Бог?
   И все же он улыбался, желая скрыть снедавшую его тревогу, и видел, что Табор тоже улыбается — правда, одними губами, глаза же его остаются серьезными и печальными. И Айвор заметил, как напряжен каждый его мускул, когда обнял сына за плечи.
   Постучавшись, они вошли в дом. Как всегда, в хижине Гиринта было темно, и шум, доносившийся с улицы, тоже как-то сразу ослабел и почти перестал быть слышен.
   Ровным шагом, хотя и не без опаски, Табор подошел к шаману и опустился перед ним на колени. Гиринт ласково коснулся его плеча. И только тогда Табор поднял голову и посмотрел шаману в незрячие глаза.
   Даже в темноте Айвору было видно, как вздрогнул Гиринт, тщетно пытаясь скрыть охвативший его ужас, и чуть было не отпрянул от Табора. Потом они надолго застыли лицом к лицу. Айвору показалось, что прошла целая вечность, прежде чем шаман наконец заговорил.
   Но то были отнюдь не те слова, которые полагалось произносить согласно традиции.
   — Но этого нет на свете! — воскликнул Гиринт.
   Айвор сжал кулаки.
   — Пока еще нет, — возразил Табор.
   — Да, ты прав… И ты действительно нашел свой тотем. Но все же на свете такого животного нет! Ты достаточно хорошо его почувствовал?
   — По-моему, да, — сказал Табор; в голосе его теперь явственно слышалась усталость. — Я очень старался. И, по-моему, мне удалось понять ее и почувствовать
   — Мне тоже так кажется, — сказал Гиринт. Чувствовалось, что он потрясен до глубины души. — Тебе дано было увидеть нечто великое, Табор дан Айвор!
   Табор лишь протестующе махнул рукой; казалось, этот разговор истощил его до предела.
   — Она же просто пришла ко мне, — пожав плечами, возразил он, покачнулся и рухнул к ногам отца.
   Опустившись на колени и прижимая к груди потерявшего сознание сына, Айвор слышал, как шаман произносит обычным своим голосом знакомые слова обряда:
   — Его час пробил, я знаю его имя! — А потом Гиринт совсем другим тоном прибавил: — И да хранят его наши могущественные Боги!
   — От чего? — вырвалось у Айвора, хотя он прекрасно понимал, что не должен задавать подобных вопросов.
   Гиринт как-то странно покачнулся и повернулся к нему лицом.
   — Я бы непременно сказал это тебе, старый дружище, если б мог. Но признаюсь: я этого и сам не знаю! Он ушел так далеко, что даже небеса над ним стали иными.
   Айвор с трудом проглотил стоявший в горле комок.
   — А хорошо ли это? — осторожно спросил он шамана, которому полагалось знать подобные вещи. — Хорошо ли это, Гиринт?
   Старик долго, слишком долго молчал, а потом повторил:
   — Ему дано было увидеть нечто великое! — Но не этих слов ждал от него Айвор. И он посмотрел на Табора, такого худенького и легкого, почти невесомого, и еще крепче сжал его в своих объятиях. Загорелая гладкая кожа, прямой нос, высокий чистый лоб, густые каштановые волосы, еще недостаточно длинные, чтобы их можно было стянуть на затылке… Почему-то у Табора волосы всегда были удивительно непослушными, думал Айвор
   — Ах, сынок, — прошептал он, принимаясь баюкать Табора, как делал это когда-то — совсем не так уж и давно.

Глава 13

   Ближе к закату они, натянув поводья, остановили быстро мчавшихся лошадей и устроились на ночлег в небольшом овражке, точнее, низинке, окаймленной невысокими кустами.
   Дейву было несколько не по себе — столь необъятным был простор Равнины. Лишь темная полоска Пендаранского леса у западного горизонта нарушала бесконечную монотонность этих травянистых прерий, а Пендаранский лес, как он уже знал, особо приятных надежд внушать никак не мог.
   А вот дальри были совершенно спокойны, словно для них эта бескрайняя Равнина, затянутая сейчас серыми сумерками, была родным домом. Ну да, это же действительно их родной дом, и принадлежит он им уже в течение двенадцати столетий, вспомнил Дейв.
   Разжечь костер Ливон не разрешил, и они поужинали холодным мясом элтора и твердым сыром, запивая еду речной водой из фляжек. Еда, впрочем, оказалась удивительно вкусной — возможно, потому, что Дейв зверски проголодался и устал после целого дня верхом. Он понял это, лишь разворачивая свой спальный мешок и укладываясь рядом с Торком.
   Однако усталость довольно быстро прошла, а стоило ему лечь, как он понял, что сна нет ни в одном глазу. Вот и теперь он все еще лежал без сна, глядя в бескрайние небеса, а мысли беспокойно кружились, упорно возвращаясь к событиям минувшего дня.
 
   Утром, когда они уезжали, Табор по-прежнему был без сознания. «Он ушел слишком далеко!» — вот и все, что пожелал сказать вождь в ответ на их вопросы, но глаза Айвора выдавали его тревогу за сына.
   Затем разговор на некоторое время полностью переключился на рассказ Дейва о встрече с охотницей и о событиях, имевших место ночью на лесной поляне. Но он ни словом, впрочем, не обмолвился о последних мгновениях этой встречи, ибо те слова Богини касались лишь его одного. Когда он закончил свой рассказ, вокруг стояла абсолютная тишина.
   Потом Гиринт, сидевший на циновке скрестив ноги, спросил:
   — «Мужественные люди еще ох как понадобятся!» — так она сказала?
   Дейв кивнул, но потом, вспомнив, что шаман слеп, подтвердил это вслух. После чего Гиринт стал качаться взад-вперед, что-то невнятно напевая, и это продолжалось довольно долго. Так долго, что Дейв просто удивился, когда шаман как ни в чем не бывало сказал ясным голосом:
   — Значит, ты должен как можно скорее ехать на юг! И, по-моему, делать это следует, привлекая к себе как можно меньше внимания. Назревает что-то очень неприятное, и раз Серебряный Плащ привел тебя сюда, ты должен быть с ним рядом.
   — Но он привел нас только для участия в королевском празднестве! — возразил Дейв. Впрочем, куда более нервным тоном, чем ему хотелось бы.
   — Возможно, — согласился Гиринт. — Но теперь, оказывается, в ткань вашего Перехода вплетены и другие нити.
   Что было совсем не удивительно, хотя восторга у Дейва не вызвало никакого.
 
   Повернувшись на бок, Дейв увидел на фоне ночного неба четкий силуэт Ливона, стоявшего на часах. От этого у него почему-то сразу стало спокойнее на душе. А ведь Ливон сперва не хотел ехать, вспомнил Дейв, потому что очень тревожился из-за Табора.
   Вмешался в решение этого вопроса сам вождь и с абсолютной уверенностью и удивительной твердостью расставил все по местам, заявив, что дома от Ливона совершенно никакого толку, что о Таборе и без него есть кому позаботиться, что ничего необычного в том, что парень, вернувшись из лесу после поста, так долго спит, нет совершенно; например, он, Ливон, напомнил Айвор сыну, проспал чуть ли не сутки. А во главе охотников преспокойно дней десять-пятнадцать может побыть и Кектор — ему это будет даже полезно, потому что после той неудачи на охоте он что-то приуныл.
   Нет, тебе обязательно нужно поехать, решительно сказал Айвор сыну, помня о совете Гиринта поскорее и при соблюдении максимальной секретности отправить Дейва на юг. Очень важно, сказал он, чтобы Дейв — он назвал его Дейвор, как и все они, — добрался до Парас-Дерваля благополучно. И пусть Ливон возьмет для этого двадцать Всадников. Торка вождь назначил первым помощником Ливона, и все было решено.
   Айвор рассуждал исключительно логично и хладнокровно. Казалось, он все очень четко рассчитал и не намерен был отказываться от собственных планов. Но тут Дейв припомнил свой последний с ним разговор.
   Лошади были оседланы, и сам он уже успел сказать собравшимся дальри последние слова прощания — это вышло, правда, несколько неуклюже и скованно, особенно когда он прощался с Лит и Лианой. Никогда он не умел как следует прощаться! Кроме того, Дейва ужасно смущали все эти девушки, обступившие его плотной толпой. Лиана же вела себя странно: казалась совершенно недоступной и очень далекой.
   Затем он заглянул к Табору. Мальчик метался в жару, а в таких случаях Дейв тоже всегда чувствовал себя беспомощным, поэтому он лишь смущенно развел руками, надеясь, что Лит, которая вошла к Табору за ним следом, как-то поймет — если не его невысказанные слова, то хотя бы чувства.
   А когда он вышел от Табора, Айвор неожиданно пригласил его в последний раз прогуляться вокруг лагеря.
   — Ты возьми с собой в свой мир этот топор, — сказал вождь, — хотя, судя по твоим рассказам, вряд ли он тебе там особенно пригодится. Но уж одну-то службу он тебе точно сослужит: будет напоминать тебе о нас и о народе дальри. — Тут Айвор нахмурился. — Впрочем, боевой топор — не самое лучшее напоминание о Детях Мира… Может быть, тебе хотелось бы иметь что-то еще?..
   — Нет, — пылко возразил Дейв. — Это отличный подарок! Правда, отличный. И я… я буду беречь его как зеницу ока!
   Слова, жалкие слова. Они немного помолчали, и Дейв наконец сообразил, что действительно хотел сказать Айвору:
   — Ты потом попрощайся за меня с Табором, ладно? — попросил он его. — Мне кажется, он замечательный человек! И я уверен: с ним все будет хорошо! Правда?
   — Не знаю! — честно признался Айвор, и от этой его искренности у Дейва стало тревожно на душе. Они повернули и шли теперь на север. Прямо перед ними была Рангат, которая в солнечном свете казалась просто белым слепящим облаком. Ее заснеженные склоны так ярко сверкали, что больно было смотреть.
   — Ты не волнуйся! Он, конечно же, скоро поправится, и все будет в порядке! — неловко попытался Дейв успокоить вождя, сознавая, как банально и глупо звучат его слова. Надеясь как-то исправить собственную оплошность, он быстро и с напором заговорил: — Знаешь, я все время хотел сказать, что ты был по-настоящему добр ко мне, что я очень тебе за это благодарен, и еще… я здесь многому научился! — И это действительно была чистая правда.
   Айвор впервые улыбнулся.
   — Приятно слышать, — сказал он. — Мне всегда хотелось думать, что у нас есть чему поучиться.
   — О да! Еще бы! — Это Дейв сказал от всего сердца. — И если б я мог остаться у вас…
   — Если бы ты мог остаться у нас, — Айвор остановился и посмотрел на него в упор, — ты стал бы настоящим Всадником!
   Дейв почувствовал, что ему трудно дышать; он весь покраснел от смущения, испытывая несказанное наслаждение от этой скупой похвалы. Он не находил слов, чтобы как-то ответить, и Айвор поспешил помочь ему, смягчив серьезность момента шуткой:
   — Вот только одно было бы затруднительно: где тебе подходящего коня раздобыть!
   Оба засмеялись и пошли дальше. «Господи, — думал Дейв, — до чего же мне нравится этот человек! Очень! Жаль, что я не могу, НЕ УМЕЮ сказать ему об этом!»
   И вдруг Айвор резко сменил тему:
   — Я не знаю, что означает твоя вчерашняя встреча с Богиней, — сказал он тихо, — но, по-моему, значение ее чрезвычайно велико. Потому-то я и посылаю с тобой на юг Ливона. Так надо, Дейвор, хотя, если честно, мне ужасно не хочется его отпускать. Он еще так молод, и я очень его люблю! Ты ведь позаботишься о нем — ради меня?
   Ничего себе!
   — О чем ты говоришь? — воскликнул Дейв, удивленный донельзя. — Вот уж кто твердо знает, каким путем ему идти по жизни, так это Ливон! И ты хочешь, чтобы я, новичок, незнайка, его охранял? А не наоборот ли будет?
   Но Айвор даже не улыбнулся.
   — Ах, сынок, — сказал он нежно, — тебе тоже предстоит далекий путь — и трудный во всех отношениях. И ты, конечно, тоже очень молод. И конечно же, я велел Ливону изо всех сил охранять и беречь тебя. И, разумеется, я сказал вам обоим почти одно и то же — разве ты этого не понял, Дейвор?
   Все он понял! Хотя и слишком поздно. Нет, он снова вел себя как последний идиот! В который уже раз он попадает впросак! Но теперь уж нет времени что-то исправлять: они обошли весь лагерь по периметру, и Ливон, Торк и все остальные ждут его, вскочив на коней, и почти все третье племя вышло за ворота, чтобы проводить их…
   Так что ему так и не удалось сказать Айвору самые последние, самые главные слова. Он лишь крепко обнял его, прямо-таки стиснул в объятиях, надеясь, что он как-нибудь поймет, сколь многое он в эти объятия вложил. Надеясь, но не зная наверняка.
   А потом они двинулись на юг, в Бреннин, откуда его путь затем лежал в прежний, знакомый ему мир, и топор, подаренный Айвором, был приторочен к его седлу вместе со спальным мешком и прочими дорожными принадлежностями, а за спиной у него осталось еще столько всего — недосказанного, недоделанного, — и теперь уже поздно было что-то говорить, что-то менять, что-то делать.
   И, по-прежнему лежа без сна под звездным небом Равнины, Дейв снова посмотрел в сторону Ливона и снова увидел его темный силуэт. Он был там, он сторожил их всех и его, Дейва Мартынюка. А вот Кевин Лэйн наверняка знал бы, что и как нужно было сказать во время прощания с Айвором, вдруг подумал Дейв и уснул.
 
   Они двинулись в путь в серых рассветных сумерках, как раз перед восходом солнца. Ливон задал довольно быстрый, но не совсем убийственный темп, который лошади должны были выдержать, а дальри хорошо умели оценивать возможности своих лошадей. Они скакали плотной группой, и каждый час, по очереди сменяясь, высылали троих на полмили вперед. Они старались как можно быстрее и как можно незаметнее миновать открытые участки — так им советовал Гиринт, да и сами они прекрасно помнили о том, что всего две недели назад Торк видел довольно большой отряд цвергов, направлявшихся на юг. Ливон вполне способен был рискнуть во время охоты, хотя вообще всегда действовал достаточно расчетливо, но сейчас дела обстояли куда серьезнее, и пороть горячку он явно не собирался; да и вряд ли подобной беспечности можно было ожидать от сына Айвора. Он заставлял свой отряд двигаться быстро, но с максимальной осторожностью. Они ехали уже вдоль опушки Пендаранского леса, и стена деревьев справа от них быстро уплывала назад, пока солнце совершало свой путь по небосводу.
   И поглядывая на эту ровную стену деревьев, тянувшуюся менее чем в миле от них, Дейв испытывал странное беспокойство. Пришпорив коня, он нагнал Ливона, скакавшего во главе отряда, и спросил его прямо:
   — А почему мы скачем так близко от этого леса? О нем ведь, кажется, дурная слава идет?
   Ливон улыбнулся и весело ответил:
   — Ты уже седьмой, кто задает мне этот вопрос! Хотя ответ очень прост. Это самая короткая дорога. Если мы отклонимся к востоку, то придется перебираться вброд через две реки, между которыми довольно сложная, холмистая местность. А если мы будем ехать вдоль опушки, то вскоре окажемся как раз в том месте, где Риенна впадает в Адеин, и тогда перебираться через реку придется всего один раз. К тому же, как ты и сам, наверное, заметил, ехать здесь довольно легко.
   — Но этот лес? Ведь он, кажется…
   — Пендаран смертельно опасен только для тех, кто осмелится нарушить его покой и проникнет туда. Но никто никогда этого делать не станет. Впрочем, лес хоть и сердит на людей, но в целом не зловреден, и если не тревожить его стуком копыт и не пересекать его границ, то силы, таящиеся в нем, не станут нам мешать. Существуют, правда, разные предрассудки на этот счет, но Гиринт учил меня не обращать на предрассудки внимания.
   — А что, если эти цверги вздумают устроить нам тут засаду?
   Улыбка тут же исчезла с лица Ливона.
   — Любой цверг скорее умрет, чем войдет в Пендаранский лес, — сказал он. — Лес не щадит никого!
   — Не щадит? Но почему?
   — Из-за Лизен, — сказал Ливон. — Хочешь, расскажу?
   — Конечно, хочу. Я вроде бы никуда отлучаться не собираюсь.
   — Но, наверно, сперва придется тебе кое-что разъяснить по поводу нашей магии… Раз ты совершал Переход с Серебряным Плащом, то должен быть знаком и с Мэттом Сорином?
   — С гномом? Конечно.
   — А ты знаешь, какими прочными узами они связаны друг с другом?
   — Понятия не имею. А что, это действительно так?
   — Безусловно, — подтвердил Ливон и стал рассказывать. Справа от них по-прежнему тянулся Пендаранский лес, с трех сторон их окружали бескрайние просторы Равнины, и, по мере того как они ехали все дальше на юг, Дейв узнавал понемногу — как узнал об этом четыре ночи назад и Пол Шафер — о тех священных узах, что связывают мага и его Источник, и о том, какое магическое могущество дает этот союз.
   Чуть погодя к ним тихонько подъехал Торк и тоже стал слушать. Так они и ехали дальше втроем, связанные завораживающим ритмом трагической истории о Лизен Лесной.
   — О Лизен существует очень много легенд, — сказал Ливон, — и во всех этих историях заключено немало важного для всех народов Фьонавара. Я, конечно же, знаю далеко не все, но расскажу как сумею. Началась эта история задолго до великой битвы у подножия горы Рангат.
   В те времена магия была совсем не такой, как теперь, — я уже говорил об этом. И однажды Амаргин, советник Конари, Верховного правителя Бреннина, ехал один, направляясь куда-то из Парас-Дерваля.
   А тогдашняя магия была делом темным, и управляли ею силы самой Матери-земли, так что дело с ней имели в основном жрицы великой Богини из святилища в Гуин Истрат, и уж они ревностно следили за тем, чтобы никто больше не посягнул на их права. Но Амаргин был человеком гордым, да к тому же блестящим поэтом, и безграничная власть жриц его безумно раздражала, так что в одно прекрасное весеннее утро он выехал из Парас-Дерваля, желая узнать, нельзя ли изменить существующее положение вещей.
   И наконец — после множества приключений, которые также описаны в бесчисленных легендах, только сам я большей части этих легенд не знаю, — Амаргин добрался до Священной рощи близ Пендаранского леса. Тогда еще лес не был так сердит на людей, однако и тогда уже в нем властвовали древние магические силы, которые терпеть не могли, когда люди вторгались на их территорию, особенно в Священную рощу. Но Амаргин был человеком отважным, да и путешествовал он уже давно, но так и не получил ответа на свой основной вопрос, а потому все же решился провести в этой роще ночь. Совершенно один.
   Об этой долгой ночи сложено немало песен и легенд: о том, как к Амаргину явились трое нежданных гостей, и о том поединке умов, на который вызвал его земляной дух, вынырнувший из травы… И о многом другом. В общем, то была действительно очень долгая и очень страшная ночь, и, как гласят предания, вряд ли кто-то другой смог бы пережить ее и встретить рассвет в здравом уме. Но с Амаргином все было иначе.
   Дело в том, что перед самым рассветом к Амаргину пришел четвертый гость, и был он прислан самим Богом-громовником Морниром, и это был настоящий дар Бога людям, ибо этот гость раскрыл Амаргину смысл небесной мудрости, научил его понимать священные магические руны, и отныне маги перестали нуждаться в покровительстве Богини-матери. Она утратила власть над ними.
   Однако после этого, если верить преданиям, между Богами разразилась война, ибо Богиня была страшно разгневана поступком Морнира и желала непременно ему отомстить. Прошло немало времени, прежде чем она позволила как-то себя задобрить и гнев ее несколько утих. Некоторые считают даже — хотя сам я не знаю, действительно ли это так, — что именно хаос и беспорядки, возникшие в связи с этой ссорой Богов, позволили Могриму, Расплетающему Основу, ускользнуть из-под надзора. Его упустили молодые неопытные Боги, и он, сбежав от них, отправился на север Фьонавара. Так говорится в некоторых легендах и песнях. В других рассказывается о том, что Могрим всегда обитал на севере Фьонавара, а некоторые повествуют о том, что он ускользнул от Богов, когда взор великого Ткача был затуманен любовью к первым светлым альвам, Детям Света, только что появившимся в это время на земле. Правда, кое-кто утверждает, что взор его был затуманен вовсе не любовью к альвам, а печалью, ибо он оплакивал первого человека, убитого собственным родным братом. Не знаю, кто из этих рассказчиков прав; этих историй так много. Точно известно лишь, что он здесь, во Фьонаваре, и убить его нельзя. И по решению Богов он навечно закован в цепи.
   Итак, утром Амаргин проснулся, уже владея Небесной премудростью и храня в сердце своем магические руны, в которых заключено великое могущество, но он не знал, что ему по-прежнему грозит смертельная опасность, ибо у леса свои стражи, и стражи эти были весьма разгневаны тем, что Амаргин осмелился провести ночь в Священной роще, и они послали к нему Лизен, чтобы она сперва разбила ему сердце, а потом убила бы его.
   Об их первой встрече сложена всего лишь одна песнь. И сложил ее вскоре после этого события повелитель светлых альвов Ра-Термаин, величайший из певцов всех времен и всех миров. Он создал ее, чтобы народы Фьонавара помнили и чтили Амаргина. Это самая прекрасная песнь на свете, и никто, ни один поэт с тех пор не осмелился — даже и не пытался! — сочинять что-либо на ту же тему.
   В те дни на земле существовало немало могущественных народов, весьма различавшихся между собой, однако среди всех этих народов Лизен Лесная считалась подлинной королевой. Она была лесным духом, диэной. Их вообще-то великое множество, но Лизен была особенной. Говорят, в ту ночь, когда она родилась, вечерняя звезда над Пендаранским лесом светила так ярко, что была подобна луне, и все Богини от Кинуин до Немаин подарили новорожденной какую-то часть своей красоты, и среди ночи расцвели цветы, раскрыв свои лепестки навстречу тому сиянию, что разлилось в роще, когда там сошлись все Богини разом. И не было на свете — да и никогда не будет! — существа более прекрасного, чем Лизен. И хотя лесные духи живут очень долго, Дана и Морнир в ту ночь тоже преподнесли Лизен подарок: сделали ее бессмертной, дабы красота ее никогда не померкла.
   Таковы были дары, преподнесенные ей в ту ночь, однако даже Боги не могут порой точно выразить свои пожелания, и, согласно преданиям, данная истина и лежит в основе всей этой длинной истории. Итак, утром после всего того, что пришлось пережить в течение ночи Амаргину, Лизен пришла к нему, чтобы сломить его своей красотой, а потом и убить, как то было решено лесными божествами. Но, как говорится в песни Ра-Термаина, как раз в то утро Амаргин был особенно прекрасен и полон сил и ощущал в сердце своем Небесную премудрость и присутствие великого Морнира. И все божественные планы в итоге были спутаны, ибо, явившись к Амаргину в сиянии всей своей красы, подобная яркой звезде Лизен влюбилась в поэта, и он тоже полюбил ее, и жизненные нити их переплелись в то утро в Священной роще, и была соткана их общая Судьба.
   Она стала его Источником. И в тот же день, еще до захода солнца, он научил ее магическим рунам. И священный обряд навсегда связал их, и было положено начало новой небесной магии. А ночью они легли вместе, и, как говорится у Ра-Термаина, всю ночь до утра Амаргин спокойно спал, укрытый прекрасными длинными волосами Лизен, точно теплым плащом. А утром они вместе ушли из Пендарана, связанные отныне такими крепкими узами, каких до сих пор не знал ни один народ на свете. Но, будучи первым советником Конари, а также желая и другим передать ту Небесную премудрость, Амаргин вернулся в Парас-Дерваль и создал там Совет магов. А Лизен отправилась вместе с ним и навсегда покинула свое убежище в Священной роще.
   Ливон замолчал. Довольно долго все трое хранили молчание, потом он заговорил снова:
   — Теперь эта история стала, пожалуй, чересчур сложной, вобрав в себя множество других преданий, связанных с Великой Эпохой. Тогда же и тот, кого мы называем Расплетающим Основу, построил в вечных льдах крепость Старкадх и пошел войной на все прочие народы. О тех временах и совершенных тогда подвигах сложено очень много сказаний и песен. Например, дальри часто поют о подвиге Ревора, но это далеко не единственное в череде тогдашних великих деяний, хотя и не самое малое из них. Но всегда Амаргин Белая Ветвь — так его впоследствии стали называть из-за того посоха, который Лизен выбрала для него в Пендаранском лесу, — был в самом центре тех событий. И Лизен всегда была с ним рядом — Источник, питающий не только его могущество, но и его душу.
   Да, Дейвор, об этом времени существует очень много преданий!.. Короче говоря, вскоре Амаргину, благодаря обретенной им мудрости, стало известно, что Могрим удалился в одно место, обладающее невероятным запасом магического могущества, и там, далеко за морем, копит силы для возобновления войны.
   И Амаргин решил, что этот далекий таинственный остров необходимо отыскать и освободить от власти Зла и Тьмы. И он собрал большой отряд — сотню светлых альвов и людей, среди которых было три мага, — и отправился под парусами на запад, желая отыскать остров Кадер Седат. А Лизен осталась одна.
   — Как это? Почему? — вырвалось у потрясенного рассказом Дейва.
   Ответил ему Торк.
   — Она же была лесным духом, — сказал он, тоже явно взволнованный. — А лесные духи в море неизбежно погибают. Бессмертие, дарованное Лизен Богами, оказалось слабее ее собственной природы.