- Мне уже поздно об этом заботиться, - скривился Монк.
Фалифан ухватил с полки тонкую папку.
- Вот! Здесь я ищу то, что меня волнует. И я обязательно найду тот единственно верный для меня путь... - Он слегка улыбнулся. - Пишу не для того, чтобы не забыть, нет. Чтобы потом те, кто будет читать, не спотыкались на тех же колдобинах, что и я, Монк ничего не ответил, только недоверчиво покачал головой.
Фалифан вдруг осознал, как тяжело сейчас его другу, и он крепко стиснул его ладонь.
- Не терзай себя, Монк, будем жить...
Монк через силу благодарно улыбнулся. Как это нелегко - жить.
Часть вторая
СУДЬБА
У Бильбо кончился кофе, и, чтобы выручить немного денег, он понес на рынок кое-какие поделки. Ему нужно было четыре филона, чтобы купить немного хлеба, кофе и табаку. К тому же начали ныть суставы, и моторист надеялся с помощью рюмочки анисовой замолить застарелый ревматизм.
Рынок был на краю города, в Медвежьем распадке, поэтому Бильбо вышел рано, чтобы не спеша добраться в нужный час к торговым рядам. В парусиновом мешке, что нес старик, легонько побрякивали жестяные поделки: пугач, стреляющий пробкой, разукрашенная ветряная мельница, несколько ситечек для процеживания чая и очень красивая узорная сахарница.
Бильбо сделал ровно столько, чтобы выручить четыре филона. Он рассчитал...
В этот ранний час с моря на город ползла туманная сырость, и Бильбо в его плохоньком свитере и старой матросской куртке было зябко. Сейчас он вспомнил, как тепло и уютно жилось ему в море возле горячей грохочущей машины, которая вырабатывала для шхуны лошадиные силы, а ему - нескончаемую радость и душевный покой. Бильбо вспоминал свою прошлую жизнь, и ему не верилось, что она была.
Вскоре Бильбо заметил, что Ройстон заклеен ярлыками афиш. Они были повсюду: на стенах домов, на заборах и даже на деревьях. Огромные буквы трубили на весь город:
"Внимание, внимание! Конкурс "Я удивляю мир"! Принять участие может каждый, кто предложит зрелище небывалое и великолепное, каких еще не знал Ройстон. Вознаграждение - 500 Филонов! Спешите участвовать".
Бильбо прочитал, покачал головой и надолго задумался: что бы все это значило?.. Тот же самый вопрос задавали себе и многие другие горожане. Они собирались кучками тут и там и в меру своих способностей обсуждали такой странный призыв к веселью муниципалитета и газеты "Бодрость духа".
Возле парикмахерской Исупа Бильбо остановился, чтобы послушать, что люди говорят. Исуп сидел на скамейке и читал вслух передовицу из газеты. Рядом топтались пять-шесть мужчин.
- "Ройстон - самый свободный и гостеприимный город на Побережье, читал Исуп. - Однако было бы совсем неплохо, чтобы наш город стал и самым веселым..."
- Ха-ха-ха! - утробно засмеялся крепыш - по виду грузчик или рубщик мяса. - Куда уж веселей! мука и сахар опять подорожали, а все хорошее вино по карману только курортникам да всяким мошенникам.
Ему никто не возразил, в Исуп принялся читать дальше.
- "Местные власти ничего не жалеют для процветания города, для того, чтобы жизнь горожан и гостей Ройстона была насыщенной развлекательными зрелищами и беззаботной. Муниципалитет обращается к людям самого разного звания - думайте, предлагайте, ищите новые способы развлечений, не стесняйтесь удивить даже хоть весь мир. Награду - 500 филонов - может получить каждый! Свои предложения направляйте в редакцию газеты "Бодрость духа".
Исуп кончил читать и победно посмотрел на всех.
- Ну как? Слыхали? Черным по белому написано - 500 филонов может заработать каждый!
- Начинай первый, Исуп, - рассмеялся сапожник Давид. - Лично я кривляться ни перед кем не собираюсь. Плевать мне на эти деньги! А что до веселья, то мне и так не скучно: жена каждый день такие концерты выдает никаких балаганов не надо!
- Здесь какой-то подвох, - заметил рыжий геркулес - вышибала из кабачка госпожи Сэсси Пурр. - Если властям понадобились развлечения, значит, что-то не так...
- Даже если и придумаешь что-нибудь такое, они тебя раз - и в тюрьму, сказал грузчик или рубщик мяса. - Помните старика Лобито? Выдумал на свою голову зеркало и тут же сгинул...
- Здесь все ясно, - горячо заговорил молодой почтальон. - Нам просто хотят замазать глаза, чтобы мы стали, как тот кролик, которому щекочут за ухом; кормежка есть, клетка у каждого своя, а за людей все равно не считают. Чиновники и богатеи что хотят, то и делают. Вот и сейчас хотят приучить нас бегать в балаган смотреть всякие забавные штуковины, чтобы вубы свои мы показывали только в улыбке до ушей...
Все примолкли от таких опасных речей. Исуп даже побледнел и испуганно огляделся по сторонам. Бильбо, опустив голову, пошел дальше своей дорогой. Он послушал, что говорят люди, но своего мнения насчет объявления властей у него не сложилось. Ему нужно было сейчас всего четыре филона, и он шел на рынок, чтобы честно их там получить.
"Сейчас приду на базар, - думал Бильбо, - быстренько постараюсь опорожнить свой мешок и первым делом зайду в кабачок пропустить рюмочку анисовой... - Старик представил, как распространяется по нутру ароматная водка, и сплюнул набежавшую слюну. - Потом можно будет заказать жареной телятины с соевым соусом и повторить еще рюмочку. Черт с ним, с кофе! Банкой больше, банкой меньше..."
Чем ближе подходил он к рынку, тем теснее становилось на дороге, ведущей в распадок. Торговцы везли на тележках свежую зелень, рыбу, цветы, мясо, старую мебель, тряпье, дрова... Старого моториста ткнула мордой в спину лошадь, и он испуганно посторонился, чтобы пропустить телегу, на которой возвышались огромные деревянные часы, похожие на средневековый замок.
У рыночных ворот Бильбо заметил сварливых женщин, торговавших медовухой. Их не любил он за то, что те всегда норовили недолить глоток-другой. Он имел дело с ними лишь тогда, когда ему здорово не везло и на руках было всего лишь несколько жалких монет.
Кругом висел тот гул и непередаваемый шум толпы, какой бывает лишь на базаре. Чего здесь только не было! Вязанки сушеной рыбы, пузатые рыжие тыквы, выросшие невесть где и когда, битая птица, ношеная одежда, поросята, козы, другая домашняя живность, охотничьи припасы, голуби в клетках... Специально для курортников кое-кто из старых моряков мастерил миниатюрные корабельные штурвалы, покрытые лаком, которые могли служить или как зеркало, или как пзпельница, якоря, отлитые из свинца и покрашенные бронзовой краской. Тут же были раковины, кораллы, высушенные крабы и морские звезды. Все это великолепие располагалось на длинном прилавке возле забора, но Бильбо старался сюда не заходить, хотя здесь было немало старых его знакомых, которых волна случая навсегда прибила к берегу, но с ними он больше не знался. Эти прохиндеи от моря не растерялись, быстро сделали всю его экзотическую атрибутику ходовым товаром и неплохо жнли, торгуя морем на штуки я фунты. Бильбо считал, что эти пройдохи, у которых нет ничего святого, предали море. Он находил недостойным, если штурвал, которого слушается корабль, пусть даже не настоящий, с зеркалом в середине, будет висеть на гвозде в чьей-то передней.
Людская толпа медленно и властно несла старика с его холщовым мешком вдоль торговых рядов По раз и навсегда неизвестно кем установленному порядку.
Бильбо оставалось только переставлять ноги, чтобы не увязнуть в этой людской реке. Его толкали, затирали, и он бережно прижимал к груди свой товар, опасаясь, что помнут мельницу, ведь она такая хрупкая. Но вот человеческая масса рассосалась между лотков и прилавков, Бильбо перевел дух и пристроился в укромном месте возле еврея, торговавшего лекарствами и притираниями. Бильбо постелил на затоптанную землю мешок и разложил на нем поделки. Неловко, с опущенной головой стоял он над ними и следил, чтобы кто ненароком не наступил на хрупкие его грошовые сокровища. Он знал, что сейчас кто-нибудь подойдет и спросит о цене. Но что-то никто не подходил. У его соседа уже купили какой-то порошок и баночку с мазью, а на него не обращали внимания, словно он нищий, просящий подаяния. Чтобы привлечь внимание, он нагнулся к своим жестянкам и будто невзначай ими погремел. Легкие крылья мельницы крутились от слабого ветерка и щекотали грубую сухую ладонь старика.
Бильбо еще раз огляделся вокруг, но люди шли все мимо, только мельком оглядывая его немудреный товар. Бильбо начал злиться. Еще с полчаса он .стоял истуканом, потом проворно собрал поделки в мешок и не спеша поЩел по рынку искать более удачливое место. Он неожиданно вспомнил о той странной старухе, которую видел здесь каждое воскресенье. Что-то не видно ее...
Его окликнули. Это был Дин-Мышонок. Он тоже таскал на базар всякую самодельную мелочишку, только из дерева - кукол, подсвечники, фигурные расписные бутылки...
- Привет, Дин, - искусственно улыбнулся Бильбо. - Как поживают твои игрушки?
Маленький суетливый мужичок с наглыми блестящими глазками ощерился мелкими мышиными зубками:
- Забросил я это дело, старина. Невыгодно. Нынче другой спрос.
Бильбо только теперь обратил внимание, что на лотке у Мышонка выстроились рядами размалеванные бочонки с обширной пустотой внутри, лошади и слоны, такие же пустотелые, с щелями во лбу для монеток. Коcилки? Товар, что называется, шел с рук. Отцы, матери, братья, сестры и сами дети с интересом вертели в руках размалеванные деревяшки, щелкали ногтем, определяя объем утробы, и, не торгуясь, выкладывали монеты.
"Ишь ты, - подумал Бильбо, - какая-то дырка, а как берут. Дела!" Мышонок похлопал по мешку, что держал Бильбо, усмехнулся:
- Могу дать совет. Выбрось свои консервные банки на помойку и делай, как я. Клянусь, не прогадаешь. А хочешь, я тебя выручу, - предложил Мышонок, засовывая нос в мешок. - Так и быть, я куплю у тебя все это за полтора филона, чтобы назад тебе не тащить.
Бильбо видел, что Мышонок совсем обнаглел и надувает его самым бессовестным образом, но все же обрадовался - лучше полтора филона, чем ничего.
- Согласен, - протянул Бильбо мешок.
Дин-Мышонок ве ожидал такой легкой добычи и даже усовестился.
- Ладно, по старой памяти я накину. Держи два филона и подумай, как жить дальше.
- А вот это я уже сам решу, как мне дальше жить, - огрызнулся старый моряк и направился к выходу. Он был зол и растерян: получалось, его опять обвели вокруг пальца. Проталкиваясь между торговых рядов, Бильбо вдруг услыхал чей-то приглушенный возглас: "Вот она!.." Он повернулся и увидел Синявку...
Как появилась она в Ройстоне, никто не знал. Высокая, тощая старуха в обтертой до ветхости накидке, латаных чувяках и с посохом в руке напоминала беглянку с того света. Бескровные губы и глаза, как две черных дыры, глубоко запрятанные в синих впадинах костлявого лица... Когда она медленно поворачивала к кому-то голову, наглухо повязанную платком, всякому становилось жутко от взгляда этого человекоподобного, но не земного существа.
Есть такая рыбка - синявка, костлявая и несъедобная, с синими кругами возле глаз. Кто-то в толпе наввал однажды так старуху, и с тех пор кличка эта стала ее именем.
Рядом с Синявкой всегда был диковинный спутник на четырех лапах. Волосатое чудовище с зелеными боками, неестественно большой головой и клыкастой пастью. И хотя зверя Синявка держала на веревочной привязи, ужас, какой он внушал, был велик. Никто даже не пытался приблизиться к этим путникам, забредшим в Ройстон с того света, и уж тем более не было охотников заговорить со старухой.
Зла Синявка никому не причиняла, наоборот, ходила в молчании в отдалении от толпы, будто кого-то высматривала, и это делало ее пребывание в городе еще более таинственным и загадочным. Многие готовы были дорого заплатить, лишь бы узнать, кто она, откуда пришла, что за зверь рядом с нею. Но никто не мог преодолеть свой страх, чтобы расспросить хорошенько старуху обо всем. И тогда, как бывает в подобных случаях, о ней поползли самые нелепые и ужасные слухи, будто она пьет человеческую кровь, роется по ночам в могилах на кладбище... Слухи плодились, как мухи, грязно витали среди людей. В один прекрасный день Синявкой заинтересовалась полиция. Бильбо как раз в тот день был на базаре и все видел сам. Лейтенант с двумя карабинерами подозвал старуху и велел отвечать на вопросы. Тогда старуха впервые заговорила, и горожане поразились ее голосу. Говорила она сдавленно и глухо, как полузадушенный человек, который одной ногой уже стоит в могиле.
- Кто такая? - начал допрос лейтенант.
Зеленое чудовище беззвучно оскалило пасть и подобралось поближе к старухе, готовое защитить ее от любых врагов. Синявка пожевала губами, выдавила из себя: - Судьба.
Толпа зевак рассмеялась.
- Род занятий? - продолжал полицейский.
- Что?
- Чем занимаешься, д-дура? - лейтенант покачивался с пятки на носок и белозубо улыбался от сознания своей значимости и силы. Весь его вид говорил о том, что начинается развеселый спектакль.
- Чем занимаешься, я спрашиваю! - уже грозно рыкнул блюститель порядка.
Зеленая тварь ощетинилась и угрожающе зашипела, разинув хищную алую пасть. Полицейские схватились за револьверы, готовые ко всему.
- Я ищу своего хозяина, - ответила "Судьба". - Видите, как плохо жить без хозяина. Я очень ослабла. Мне зябко по ночам и хочется есть...
- И она еще хочет ночью согреться! Ха-ха-ха... - заржал кто-то в толпе.
- Прекр-ратить! Отвечай на вопрос.
Старуха хотела договорить и, не слушая лейтенанта, твердила: - ...но еще хуже моему хозяину. Мы потерялись с ним где-то, в я не вижу его средв вас.
Все, кто собрался вокруг Синявки, смеялись от души.
- И слава богу, что его нет!
- Она же сумасшедшая!
- Не хотел бы я иметь такую судьбу.
- Это не судьба, а смерть. У нее рожа как череп...
Карабинеры прыскали в кулак, и только лейтенант держался. Он грозно оглядел всех и тем самым дал понять, что ему мешают вести допрос. Смешки утихли.
- Что это за зверь? - ткнул пальцем офицер.
- Это мой брат, - ответствовала Синявка.
Тут уже не выдержал юный лейтенант и затрясся в беззвучном смехе, утирая слезы платком. Немного успокоившись, он нашелся: - Разве у судьбы может быть брат?
- Он мне брат по духу, - старуха погладила зеленое чудовище.
- Бесполезный разговор, она сумасшедшая! - громко объявил полицейский и еще на шаг подошел к Синявке. - Если ты, старая хламида, или твой этот... брат... будете нарушать в городе установленный порядок, я посажу тебя в тюрьму. Может, там ты найдешь своего хозяина. Ха-ха-ха...
На том все и кончилось. Старуха оказалась просто сумасшедшей нищенкой, которая, подчиняясь своим причудам, выкрасила собаку зеленой краской и которую никак не хотел забрать к себе Господь Бог.
В конце концов к Синявке привыкли ройстонцы, а курортникам даже нравилась эта экзотическая пара.
Некоторые бросали старухе деньги, разные безделушки и потом громко хохотали, вспоминая свое "рандеву" с помешанной. Муниципалитет больше не тревожил старуху. Она стала достопримечательностью Ройстона.
Все-таки не в каждом городе ходит чья-то неприкаянная "судьба".
Бильбо, с тех пор как увидел Синявку, потерял покой. Единственный из толпы он поверил, что старуха на самом деле Судьба, которая ищет своего хозяина - несчастного, обездоленного человека. Что будет, когда она встретится с ним? Кто он? Как выглядит? Сколько ему лет? А вдруг это его, Бильбо, судьба? И надо только удостовериться в том, и, может, тогда все образуется, и он вновь возрадуется жизни и не будет так одинок? Подойти бы спросить, но все мигом узнают, и он же, Бильбо, останется в дураках. Скажут, поверил, старый осел, бредням сумасшедшей... - Потому старый моторист всегда, при случае, напряженно следил за Сянявкой, надеясь, что старуха вновь заговорит или даст ему какой-то знак. Но она, как призрак, маячила в отдалении от всех, безразличная и неприступная, и Бильбо всякий раз уходил ни с чем.
Вот и сейчас старуха, придерживая веревку своего зверя, прошла совсем рядом с Бильбо, даже не взглянув на него. Старик вздохнул, и ему вдруг невыносимо захотелось пить. В кармане тенькали монеты, и Бильбо пошел к воротам рынка, где торговали медовухой. Пить анисовую он передумал - не хотелось одному сидеть перед рюмкой. Чувство голода уже прошло, и потому бифштекс можно было отменить. Он протянул торговке деньги, и та бессовестным образом не долила ему в кружку на два пальца. Бильбо презрительно посмотрел на ее красную широкую рожу с плоским носом, но промолчал и залпом опрокинул в пересохшее горло прохладную сладковатую жидкость.
Отзвенел ручьями апрель. Склянки капели отбили начало весны. Потеплело. Вернулись на Побережье птицы с зимовки и стали устраивать гнезда. С крыш домов испарилась последняя влага, обсохла земля, появилась первая пыль.
В один из таких дней Бильбо вышел на палубу "Глобуса" и будто новыми глазами увидел корабль. Постаревший и потускневший за зиму, он просил свежей краски. Машина совсем заржавела без масла. Можно бы привести шхуну в порядок, но ничего нет - ни краски, ни масла... Осталась лишь бутылка керосина, да и то чтобы сварить кофе или жидкий овсяный суп, У Монка денег тоже не было. Бильбо спросил его както насчет того, чтобы подновить "Глобус", но Монк только плечами пожал - зачем? Пусть будет, как есть.
"Действительно, зачем?" - думал Бильбо, глядя в веленую воду. Вон и корпус зарос космами водорослей, а их ничем не сгонишь. Нужен быстрый ход на морской волне. Безысходность...
Над мачтами кружили и галдели без умолку чайки. "Богатые, бестии, думал Бильбо. - У них небо и море, а я как хорек в клетке..." Всякий новый день повторял предыдущий, и они, как костяшки на счетах, неумолимо скользили по стержню времени: щелк, щелк, щелк... Каждое утро встречал Бильбо неведением и тоской. Что еще оставила ему жизнь, какие радости? Этого не знал старый моторист. Но у него была маленькая надежда, что ждет его чудо, которое спасет, и это спасение носила с собой молчаливая оборванная старуха Синявка.
Тревога в душе, бессонница вконец измотали старого моряка. С каждым днем все больше верил он, что старуха - неприкаянная Судьба - ищет его, старого моториста со шхуны "Глобус".
И вот однажды...
Ранним утром, когда Бильбо делал приборку палубы, он увидел неподалеку от заброшенной пристани старуху с ее неизменным спутником. Ведро так и грохнулось ему под ноги. Кругом не было ни одной живой души, и, не теряя времени, Бильбо застучал сапогами но трапу. Застегивая куртку, он ухитрился почистить на ходу рукавом лаковый козырек морской фуражки, чтобы не выглядеть перед Судьбой неряхой. Бильбо спешил обменять сомнения на надежду.
Едва Синявка заметила бегущего к ней моряка, она остановилась. Трудно было понять, что это - любопытство или что другое, но она терпеливо ждала. Запыхавшийся Бильбо приблизился к ней вплотную. Он стоял, забыв сразу все слова, и вдруг увидел, что из синих, глубоко запавших глазниц на него смотрят добрые, поматерински ласковые глаза. Про страшного зеленого зверя моторист вспомнил только тогда, когда вдруг почувствовал возле ног его горячее дыхание.
- Я хотел спросить... - начал Бильбо, но тут с ужасом ощутил, как огромные челюсти медленно и сильно смыкаются на голенище сапога. Бильбо замолк и осторожно попытался высвободить ногу из опасного плена. Он с мольбой посмотрел на Синявку, но та неотрывно смотрела на него и будто ничего не замечала.
Бильбо вздохнул и растерянно огляделся по сторонам.
У него уже пропала всякая охота пытать Судьбу на свой счет. Ему было больно. Он стоял, боясь пошевелиться, и чувствовал, как сапог наполняется кровью.
- Ты хотел о чем-то узнать? - заговорила старуха загробным голосом, от которого бедного моториста сразу бросило в пот. - Может, ты хотел узнать, чья я судьба?
Бильбо только кивнул, а сам чувствовал, как смыкаются все сильнее на его лодыжке стальные зубы.
- Может, я как раз тот, кого ты ищешь? - в отчаянии произнес он. - Я старый моряк и живу так, будто меня покинула судьба. Вот я и подумал... Ах, да что же это... Нельзя ли убрать зверя...
Опять никакого внимания. Старый моторист бормотал как в бреду: - Жизнь, как пенька: безвкусная... Солнце остыло для меня... Но почему он грызет ногу!
- Твоя судьба, добрый человек, осталась на берегу, - сурово ответила старуха. - Только ее тень живет с тобою. А много ли проку от тени?
- И все-таки, нельзя ли убрать зверя? - морщась от боли, застонал Бильбо.
Судьба не вняла и на этот раз. Она рассматривала старого моряка с сожалением, и взгляд ее уже не был ласковым, как в первый миг. Синявка равнодушно выдавила из себя: - Это мой брат по духу. Его зовут Сын Пойманного Вожака. Он помогает мне искать хозяина. С ним проще - лишние люди не толпятся.
- Так зачем он, стервец, этот Сын, так больно кусает! - завопил вышедший из себя старик. - Я, кажется, ничего плохого вам не делал, подошел спросить...
- Ты решительный человек, - согласилась старуха. - Но мой хозяин тот, кто не только не испугается подойти к нам, но и захочет пойти с нами хоть на край света...
Тиски на ноге Бильбо разжались, и старуха, пере; ложив посох из одной руки в другую, молча повернулась к нему спиной.
Бильбо утер пот со лба и в изнеможении сел прямо на землю. Он стянул сапог, чтобы растереть занемевШую ногу, но странное дело - ни крови, ни следов от ужасных клыков не было. Хоть бы маленький синячок остался! Бильбо обнаружил, что нога-то больше не болит. Ну и чудеса!
"Xa! Мой хозяин тот, кто отважится пойти с нами на край света, передразнил Бильбо Синявку. - Да ни в жисть!" Несмотря на свое странное приключение, Бильбо все же был доволен: он решился на отчаянный шаг и поговорил, считай, с самим Господом Богом - старуха-то не от мира сего. И в то же время моторист понимал, что отныне у него уже нет никаких надежд на перемены в жизни. А это тоже важно знать.
"Я не тот, кого ищет Синявка-Судьба", - признался самому себе старик, и острое одиночество вновь проснулось в нем. Он понял, что с нынешнего дня для него безвозвратно угас огонек Надежды. Душа его начала медленно остывать.
Ш
После гнусного сотрудничества с Аллисом Монк ожидал увидеть презрение и молчаливую ненависть к себе со стороны Бильбо, Чивариса или тетушки Mapталезы, но, к счастью, отношения его с близкими людьми остались прежними. Старый моторист, как всегда, угощал его в своей каюте кофе с поджаренным хлебом. Они вместе ругали полицию, тайную и нетайную, тосковали о море и жалели, что не довелось им, горемыкам, отыскать заветный Утросклон. Монк честно признался Бильбо, что и на него он заполнял бумагу для Аллиса, но Бильбо это никак не насторожило и тем более не напугало. "Мне сам черт брат", - беззаботно отмахнулся старик, и Монку стало намного легче. Бильбо утешал сына своего покойного друга, и всякий раз Монк замечал, что старый моторист терзается какими-то своими муками, но лезть в душу старика не хотел - это напоминало ему старое - опять выпытывать...
Тетушка Марталеза и Чиварис не винили Монка ни словом, ни взглядом. Все меж ними осталось постарому, только разве что улыбок и веселья не было теперь ни с той, ни е другой стороны. Сначала Монк думал, что Чиварис жалеет его, а потом увидел, что тому просто стало все безразлично. После смерти Икинеки он как-то нахохлился, стал угрюмее и большей частью находился в мастерской, где безостановочно крутилось и шипело его наждачное колесо. Тетушка Марталеза заметно постарела за эти дни, голова ее стала совершенно седой, она целыми днями лежала в постели, и ни один лекарь не мог найти у нее какойлибо недуг. Когда приходил Монк, она выходила к йену, наливала в чашки остывший жидкий чай - кухонные дела она совсем забросила, - и они понемногу говорили об Икинеке. Не вспоминали, а говорили, так, будто она жива и просто на время куда-то ушла из дому...
В конце концов Монк понял, что во всей этой неприглядной истории больше всего пострадал он сам - шпион по неведению, ибо он снова оказался не у дел, без денег, а самое главное - без веры. Правда, был еще Лобито, погибший по его вине. Это было очевидно. Но покойники, как известно, молчат. А призрак владельца комнаты смеха не беспокоил Монка, и эта боль в сердце понемногу стала затихать.
Единственный, кто мог заклеймить позором и внести смятение в покаянную душу Монка, был Грим Beстен. Но сам он не объявлялся, а искать его Монк не котел - опасался, что он разрушит свое Успокоение - хрупкое сооружение, построенное с таким трудом.
Фалифан оказался настоящим другом. Он верил в Монка и, как мог, помогал ему начать новую жизнь.
Несколько дней Монк обдумывал предложение Фаяифана. Устроиться в газету было заманчиво, это значило писать много, бойко и интересно. Монк скрупулезно изучал номера газет, раскладывал по косточкам статьи и репортажи и убедился, что все они написаны примерно по единому образцу: сначала излагался какой-то факт или событие, потом давалась оценка и в заключение делался вывод. Вроде бы несложно. А самое главное, Монк чувствовал в себе силы и возможности для такой работы. Тем более Фалифан настой6* чиво советовал писать, а у него уж глаз верный.
И вот, разрешив все свои сомнения, Монк зашел в редакцию городской газеты. Из множества дверей в коридоре он сразу увидел ту, которая нужна. Она одна поблескивала лаком, и табличка на ней строго предупреждала: "Редактор". Монк постучал. В ответ - мoлчание. Он постучал еще раз и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.
Войдя в кабинет, Монк растерялся. На кожаном диване у стены спал крупный мужчина с густой гривой длинных сальных волос. В костюме, туфлях и с погасtueft трубкой в руке, он походил на человека, которого Приступ сна застал в самый неожиданный момент. В Кабинете крепко пахло табаком.
Фалифан ухватил с полки тонкую папку.
- Вот! Здесь я ищу то, что меня волнует. И я обязательно найду тот единственно верный для меня путь... - Он слегка улыбнулся. - Пишу не для того, чтобы не забыть, нет. Чтобы потом те, кто будет читать, не спотыкались на тех же колдобинах, что и я, Монк ничего не ответил, только недоверчиво покачал головой.
Фалифан вдруг осознал, как тяжело сейчас его другу, и он крепко стиснул его ладонь.
- Не терзай себя, Монк, будем жить...
Монк через силу благодарно улыбнулся. Как это нелегко - жить.
Часть вторая
СУДЬБА
У Бильбо кончился кофе, и, чтобы выручить немного денег, он понес на рынок кое-какие поделки. Ему нужно было четыре филона, чтобы купить немного хлеба, кофе и табаку. К тому же начали ныть суставы, и моторист надеялся с помощью рюмочки анисовой замолить застарелый ревматизм.
Рынок был на краю города, в Медвежьем распадке, поэтому Бильбо вышел рано, чтобы не спеша добраться в нужный час к торговым рядам. В парусиновом мешке, что нес старик, легонько побрякивали жестяные поделки: пугач, стреляющий пробкой, разукрашенная ветряная мельница, несколько ситечек для процеживания чая и очень красивая узорная сахарница.
Бильбо сделал ровно столько, чтобы выручить четыре филона. Он рассчитал...
В этот ранний час с моря на город ползла туманная сырость, и Бильбо в его плохоньком свитере и старой матросской куртке было зябко. Сейчас он вспомнил, как тепло и уютно жилось ему в море возле горячей грохочущей машины, которая вырабатывала для шхуны лошадиные силы, а ему - нескончаемую радость и душевный покой. Бильбо вспоминал свою прошлую жизнь, и ему не верилось, что она была.
Вскоре Бильбо заметил, что Ройстон заклеен ярлыками афиш. Они были повсюду: на стенах домов, на заборах и даже на деревьях. Огромные буквы трубили на весь город:
"Внимание, внимание! Конкурс "Я удивляю мир"! Принять участие может каждый, кто предложит зрелище небывалое и великолепное, каких еще не знал Ройстон. Вознаграждение - 500 Филонов! Спешите участвовать".
Бильбо прочитал, покачал головой и надолго задумался: что бы все это значило?.. Тот же самый вопрос задавали себе и многие другие горожане. Они собирались кучками тут и там и в меру своих способностей обсуждали такой странный призыв к веселью муниципалитета и газеты "Бодрость духа".
Возле парикмахерской Исупа Бильбо остановился, чтобы послушать, что люди говорят. Исуп сидел на скамейке и читал вслух передовицу из газеты. Рядом топтались пять-шесть мужчин.
- "Ройстон - самый свободный и гостеприимный город на Побережье, читал Исуп. - Однако было бы совсем неплохо, чтобы наш город стал и самым веселым..."
- Ха-ха-ха! - утробно засмеялся крепыш - по виду грузчик или рубщик мяса. - Куда уж веселей! мука и сахар опять подорожали, а все хорошее вино по карману только курортникам да всяким мошенникам.
Ему никто не возразил, в Исуп принялся читать дальше.
- "Местные власти ничего не жалеют для процветания города, для того, чтобы жизнь горожан и гостей Ройстона была насыщенной развлекательными зрелищами и беззаботной. Муниципалитет обращается к людям самого разного звания - думайте, предлагайте, ищите новые способы развлечений, не стесняйтесь удивить даже хоть весь мир. Награду - 500 филонов - может получить каждый! Свои предложения направляйте в редакцию газеты "Бодрость духа".
Исуп кончил читать и победно посмотрел на всех.
- Ну как? Слыхали? Черным по белому написано - 500 филонов может заработать каждый!
- Начинай первый, Исуп, - рассмеялся сапожник Давид. - Лично я кривляться ни перед кем не собираюсь. Плевать мне на эти деньги! А что до веселья, то мне и так не скучно: жена каждый день такие концерты выдает никаких балаганов не надо!
- Здесь какой-то подвох, - заметил рыжий геркулес - вышибала из кабачка госпожи Сэсси Пурр. - Если властям понадобились развлечения, значит, что-то не так...
- Даже если и придумаешь что-нибудь такое, они тебя раз - и в тюрьму, сказал грузчик или рубщик мяса. - Помните старика Лобито? Выдумал на свою голову зеркало и тут же сгинул...
- Здесь все ясно, - горячо заговорил молодой почтальон. - Нам просто хотят замазать глаза, чтобы мы стали, как тот кролик, которому щекочут за ухом; кормежка есть, клетка у каждого своя, а за людей все равно не считают. Чиновники и богатеи что хотят, то и делают. Вот и сейчас хотят приучить нас бегать в балаган смотреть всякие забавные штуковины, чтобы вубы свои мы показывали только в улыбке до ушей...
Все примолкли от таких опасных речей. Исуп даже побледнел и испуганно огляделся по сторонам. Бильбо, опустив голову, пошел дальше своей дорогой. Он послушал, что говорят люди, но своего мнения насчет объявления властей у него не сложилось. Ему нужно было сейчас всего четыре филона, и он шел на рынок, чтобы честно их там получить.
"Сейчас приду на базар, - думал Бильбо, - быстренько постараюсь опорожнить свой мешок и первым делом зайду в кабачок пропустить рюмочку анисовой... - Старик представил, как распространяется по нутру ароматная водка, и сплюнул набежавшую слюну. - Потом можно будет заказать жареной телятины с соевым соусом и повторить еще рюмочку. Черт с ним, с кофе! Банкой больше, банкой меньше..."
Чем ближе подходил он к рынку, тем теснее становилось на дороге, ведущей в распадок. Торговцы везли на тележках свежую зелень, рыбу, цветы, мясо, старую мебель, тряпье, дрова... Старого моториста ткнула мордой в спину лошадь, и он испуганно посторонился, чтобы пропустить телегу, на которой возвышались огромные деревянные часы, похожие на средневековый замок.
У рыночных ворот Бильбо заметил сварливых женщин, торговавших медовухой. Их не любил он за то, что те всегда норовили недолить глоток-другой. Он имел дело с ними лишь тогда, когда ему здорово не везло и на руках было всего лишь несколько жалких монет.
Кругом висел тот гул и непередаваемый шум толпы, какой бывает лишь на базаре. Чего здесь только не было! Вязанки сушеной рыбы, пузатые рыжие тыквы, выросшие невесть где и когда, битая птица, ношеная одежда, поросята, козы, другая домашняя живность, охотничьи припасы, голуби в клетках... Специально для курортников кое-кто из старых моряков мастерил миниатюрные корабельные штурвалы, покрытые лаком, которые могли служить или как зеркало, или как пзпельница, якоря, отлитые из свинца и покрашенные бронзовой краской. Тут же были раковины, кораллы, высушенные крабы и морские звезды. Все это великолепие располагалось на длинном прилавке возле забора, но Бильбо старался сюда не заходить, хотя здесь было немало старых его знакомых, которых волна случая навсегда прибила к берегу, но с ними он больше не знался. Эти прохиндеи от моря не растерялись, быстро сделали всю его экзотическую атрибутику ходовым товаром и неплохо жнли, торгуя морем на штуки я фунты. Бильбо считал, что эти пройдохи, у которых нет ничего святого, предали море. Он находил недостойным, если штурвал, которого слушается корабль, пусть даже не настоящий, с зеркалом в середине, будет висеть на гвозде в чьей-то передней.
Людская толпа медленно и властно несла старика с его холщовым мешком вдоль торговых рядов По раз и навсегда неизвестно кем установленному порядку.
Бильбо оставалось только переставлять ноги, чтобы не увязнуть в этой людской реке. Его толкали, затирали, и он бережно прижимал к груди свой товар, опасаясь, что помнут мельницу, ведь она такая хрупкая. Но вот человеческая масса рассосалась между лотков и прилавков, Бильбо перевел дух и пристроился в укромном месте возле еврея, торговавшего лекарствами и притираниями. Бильбо постелил на затоптанную землю мешок и разложил на нем поделки. Неловко, с опущенной головой стоял он над ними и следил, чтобы кто ненароком не наступил на хрупкие его грошовые сокровища. Он знал, что сейчас кто-нибудь подойдет и спросит о цене. Но что-то никто не подходил. У его соседа уже купили какой-то порошок и баночку с мазью, а на него не обращали внимания, словно он нищий, просящий подаяния. Чтобы привлечь внимание, он нагнулся к своим жестянкам и будто невзначай ими погремел. Легкие крылья мельницы крутились от слабого ветерка и щекотали грубую сухую ладонь старика.
Бильбо еще раз огляделся вокруг, но люди шли все мимо, только мельком оглядывая его немудреный товар. Бильбо начал злиться. Еще с полчаса он .стоял истуканом, потом проворно собрал поделки в мешок и не спеша поЩел по рынку искать более удачливое место. Он неожиданно вспомнил о той странной старухе, которую видел здесь каждое воскресенье. Что-то не видно ее...
Его окликнули. Это был Дин-Мышонок. Он тоже таскал на базар всякую самодельную мелочишку, только из дерева - кукол, подсвечники, фигурные расписные бутылки...
- Привет, Дин, - искусственно улыбнулся Бильбо. - Как поживают твои игрушки?
Маленький суетливый мужичок с наглыми блестящими глазками ощерился мелкими мышиными зубками:
- Забросил я это дело, старина. Невыгодно. Нынче другой спрос.
Бильбо только теперь обратил внимание, что на лотке у Мышонка выстроились рядами размалеванные бочонки с обширной пустотой внутри, лошади и слоны, такие же пустотелые, с щелями во лбу для монеток. Коcилки? Товар, что называется, шел с рук. Отцы, матери, братья, сестры и сами дети с интересом вертели в руках размалеванные деревяшки, щелкали ногтем, определяя объем утробы, и, не торгуясь, выкладывали монеты.
"Ишь ты, - подумал Бильбо, - какая-то дырка, а как берут. Дела!" Мышонок похлопал по мешку, что держал Бильбо, усмехнулся:
- Могу дать совет. Выбрось свои консервные банки на помойку и делай, как я. Клянусь, не прогадаешь. А хочешь, я тебя выручу, - предложил Мышонок, засовывая нос в мешок. - Так и быть, я куплю у тебя все это за полтора филона, чтобы назад тебе не тащить.
Бильбо видел, что Мышонок совсем обнаглел и надувает его самым бессовестным образом, но все же обрадовался - лучше полтора филона, чем ничего.
- Согласен, - протянул Бильбо мешок.
Дин-Мышонок ве ожидал такой легкой добычи и даже усовестился.
- Ладно, по старой памяти я накину. Держи два филона и подумай, как жить дальше.
- А вот это я уже сам решу, как мне дальше жить, - огрызнулся старый моряк и направился к выходу. Он был зол и растерян: получалось, его опять обвели вокруг пальца. Проталкиваясь между торговых рядов, Бильбо вдруг услыхал чей-то приглушенный возглас: "Вот она!.." Он повернулся и увидел Синявку...
Как появилась она в Ройстоне, никто не знал. Высокая, тощая старуха в обтертой до ветхости накидке, латаных чувяках и с посохом в руке напоминала беглянку с того света. Бескровные губы и глаза, как две черных дыры, глубоко запрятанные в синих впадинах костлявого лица... Когда она медленно поворачивала к кому-то голову, наглухо повязанную платком, всякому становилось жутко от взгляда этого человекоподобного, но не земного существа.
Есть такая рыбка - синявка, костлявая и несъедобная, с синими кругами возле глаз. Кто-то в толпе наввал однажды так старуху, и с тех пор кличка эта стала ее именем.
Рядом с Синявкой всегда был диковинный спутник на четырех лапах. Волосатое чудовище с зелеными боками, неестественно большой головой и клыкастой пастью. И хотя зверя Синявка держала на веревочной привязи, ужас, какой он внушал, был велик. Никто даже не пытался приблизиться к этим путникам, забредшим в Ройстон с того света, и уж тем более не было охотников заговорить со старухой.
Зла Синявка никому не причиняла, наоборот, ходила в молчании в отдалении от толпы, будто кого-то высматривала, и это делало ее пребывание в городе еще более таинственным и загадочным. Многие готовы были дорого заплатить, лишь бы узнать, кто она, откуда пришла, что за зверь рядом с нею. Но никто не мог преодолеть свой страх, чтобы расспросить хорошенько старуху обо всем. И тогда, как бывает в подобных случаях, о ней поползли самые нелепые и ужасные слухи, будто она пьет человеческую кровь, роется по ночам в могилах на кладбище... Слухи плодились, как мухи, грязно витали среди людей. В один прекрасный день Синявкой заинтересовалась полиция. Бильбо как раз в тот день был на базаре и все видел сам. Лейтенант с двумя карабинерами подозвал старуху и велел отвечать на вопросы. Тогда старуха впервые заговорила, и горожане поразились ее голосу. Говорила она сдавленно и глухо, как полузадушенный человек, который одной ногой уже стоит в могиле.
- Кто такая? - начал допрос лейтенант.
Зеленое чудовище беззвучно оскалило пасть и подобралось поближе к старухе, готовое защитить ее от любых врагов. Синявка пожевала губами, выдавила из себя: - Судьба.
Толпа зевак рассмеялась.
- Род занятий? - продолжал полицейский.
- Что?
- Чем занимаешься, д-дура? - лейтенант покачивался с пятки на носок и белозубо улыбался от сознания своей значимости и силы. Весь его вид говорил о том, что начинается развеселый спектакль.
- Чем занимаешься, я спрашиваю! - уже грозно рыкнул блюститель порядка.
Зеленая тварь ощетинилась и угрожающе зашипела, разинув хищную алую пасть. Полицейские схватились за револьверы, готовые ко всему.
- Я ищу своего хозяина, - ответила "Судьба". - Видите, как плохо жить без хозяина. Я очень ослабла. Мне зябко по ночам и хочется есть...
- И она еще хочет ночью согреться! Ха-ха-ха... - заржал кто-то в толпе.
- Прекр-ратить! Отвечай на вопрос.
Старуха хотела договорить и, не слушая лейтенанта, твердила: - ...но еще хуже моему хозяину. Мы потерялись с ним где-то, в я не вижу его средв вас.
Все, кто собрался вокруг Синявки, смеялись от души.
- И слава богу, что его нет!
- Она же сумасшедшая!
- Не хотел бы я иметь такую судьбу.
- Это не судьба, а смерть. У нее рожа как череп...
Карабинеры прыскали в кулак, и только лейтенант держался. Он грозно оглядел всех и тем самым дал понять, что ему мешают вести допрос. Смешки утихли.
- Что это за зверь? - ткнул пальцем офицер.
- Это мой брат, - ответствовала Синявка.
Тут уже не выдержал юный лейтенант и затрясся в беззвучном смехе, утирая слезы платком. Немного успокоившись, он нашелся: - Разве у судьбы может быть брат?
- Он мне брат по духу, - старуха погладила зеленое чудовище.
- Бесполезный разговор, она сумасшедшая! - громко объявил полицейский и еще на шаг подошел к Синявке. - Если ты, старая хламида, или твой этот... брат... будете нарушать в городе установленный порядок, я посажу тебя в тюрьму. Может, там ты найдешь своего хозяина. Ха-ха-ха...
На том все и кончилось. Старуха оказалась просто сумасшедшей нищенкой, которая, подчиняясь своим причудам, выкрасила собаку зеленой краской и которую никак не хотел забрать к себе Господь Бог.
В конце концов к Синявке привыкли ройстонцы, а курортникам даже нравилась эта экзотическая пара.
Некоторые бросали старухе деньги, разные безделушки и потом громко хохотали, вспоминая свое "рандеву" с помешанной. Муниципалитет больше не тревожил старуху. Она стала достопримечательностью Ройстона.
Все-таки не в каждом городе ходит чья-то неприкаянная "судьба".
Бильбо, с тех пор как увидел Синявку, потерял покой. Единственный из толпы он поверил, что старуха на самом деле Судьба, которая ищет своего хозяина - несчастного, обездоленного человека. Что будет, когда она встретится с ним? Кто он? Как выглядит? Сколько ему лет? А вдруг это его, Бильбо, судьба? И надо только удостовериться в том, и, может, тогда все образуется, и он вновь возрадуется жизни и не будет так одинок? Подойти бы спросить, но все мигом узнают, и он же, Бильбо, останется в дураках. Скажут, поверил, старый осел, бредням сумасшедшей... - Потому старый моторист всегда, при случае, напряженно следил за Сянявкой, надеясь, что старуха вновь заговорит или даст ему какой-то знак. Но она, как призрак, маячила в отдалении от всех, безразличная и неприступная, и Бильбо всякий раз уходил ни с чем.
Вот и сейчас старуха, придерживая веревку своего зверя, прошла совсем рядом с Бильбо, даже не взглянув на него. Старик вздохнул, и ему вдруг невыносимо захотелось пить. В кармане тенькали монеты, и Бильбо пошел к воротам рынка, где торговали медовухой. Пить анисовую он передумал - не хотелось одному сидеть перед рюмкой. Чувство голода уже прошло, и потому бифштекс можно было отменить. Он протянул торговке деньги, и та бессовестным образом не долила ему в кружку на два пальца. Бильбо презрительно посмотрел на ее красную широкую рожу с плоским носом, но промолчал и залпом опрокинул в пересохшее горло прохладную сладковатую жидкость.
Отзвенел ручьями апрель. Склянки капели отбили начало весны. Потеплело. Вернулись на Побережье птицы с зимовки и стали устраивать гнезда. С крыш домов испарилась последняя влага, обсохла земля, появилась первая пыль.
В один из таких дней Бильбо вышел на палубу "Глобуса" и будто новыми глазами увидел корабль. Постаревший и потускневший за зиму, он просил свежей краски. Машина совсем заржавела без масла. Можно бы привести шхуну в порядок, но ничего нет - ни краски, ни масла... Осталась лишь бутылка керосина, да и то чтобы сварить кофе или жидкий овсяный суп, У Монка денег тоже не было. Бильбо спросил его както насчет того, чтобы подновить "Глобус", но Монк только плечами пожал - зачем? Пусть будет, как есть.
"Действительно, зачем?" - думал Бильбо, глядя в веленую воду. Вон и корпус зарос космами водорослей, а их ничем не сгонишь. Нужен быстрый ход на морской волне. Безысходность...
Над мачтами кружили и галдели без умолку чайки. "Богатые, бестии, думал Бильбо. - У них небо и море, а я как хорек в клетке..." Всякий новый день повторял предыдущий, и они, как костяшки на счетах, неумолимо скользили по стержню времени: щелк, щелк, щелк... Каждое утро встречал Бильбо неведением и тоской. Что еще оставила ему жизнь, какие радости? Этого не знал старый моторист. Но у него была маленькая надежда, что ждет его чудо, которое спасет, и это спасение носила с собой молчаливая оборванная старуха Синявка.
Тревога в душе, бессонница вконец измотали старого моряка. С каждым днем все больше верил он, что старуха - неприкаянная Судьба - ищет его, старого моториста со шхуны "Глобус".
И вот однажды...
Ранним утром, когда Бильбо делал приборку палубы, он увидел неподалеку от заброшенной пристани старуху с ее неизменным спутником. Ведро так и грохнулось ему под ноги. Кругом не было ни одной живой души, и, не теряя времени, Бильбо застучал сапогами но трапу. Застегивая куртку, он ухитрился почистить на ходу рукавом лаковый козырек морской фуражки, чтобы не выглядеть перед Судьбой неряхой. Бильбо спешил обменять сомнения на надежду.
Едва Синявка заметила бегущего к ней моряка, она остановилась. Трудно было понять, что это - любопытство или что другое, но она терпеливо ждала. Запыхавшийся Бильбо приблизился к ней вплотную. Он стоял, забыв сразу все слова, и вдруг увидел, что из синих, глубоко запавших глазниц на него смотрят добрые, поматерински ласковые глаза. Про страшного зеленого зверя моторист вспомнил только тогда, когда вдруг почувствовал возле ног его горячее дыхание.
- Я хотел спросить... - начал Бильбо, но тут с ужасом ощутил, как огромные челюсти медленно и сильно смыкаются на голенище сапога. Бильбо замолк и осторожно попытался высвободить ногу из опасного плена. Он с мольбой посмотрел на Синявку, но та неотрывно смотрела на него и будто ничего не замечала.
Бильбо вздохнул и растерянно огляделся по сторонам.
У него уже пропала всякая охота пытать Судьбу на свой счет. Ему было больно. Он стоял, боясь пошевелиться, и чувствовал, как сапог наполняется кровью.
- Ты хотел о чем-то узнать? - заговорила старуха загробным голосом, от которого бедного моториста сразу бросило в пот. - Может, ты хотел узнать, чья я судьба?
Бильбо только кивнул, а сам чувствовал, как смыкаются все сильнее на его лодыжке стальные зубы.
- Может, я как раз тот, кого ты ищешь? - в отчаянии произнес он. - Я старый моряк и живу так, будто меня покинула судьба. Вот я и подумал... Ах, да что же это... Нельзя ли убрать зверя...
Опять никакого внимания. Старый моторист бормотал как в бреду: - Жизнь, как пенька: безвкусная... Солнце остыло для меня... Но почему он грызет ногу!
- Твоя судьба, добрый человек, осталась на берегу, - сурово ответила старуха. - Только ее тень живет с тобою. А много ли проку от тени?
- И все-таки, нельзя ли убрать зверя? - морщась от боли, застонал Бильбо.
Судьба не вняла и на этот раз. Она рассматривала старого моряка с сожалением, и взгляд ее уже не был ласковым, как в первый миг. Синявка равнодушно выдавила из себя: - Это мой брат по духу. Его зовут Сын Пойманного Вожака. Он помогает мне искать хозяина. С ним проще - лишние люди не толпятся.
- Так зачем он, стервец, этот Сын, так больно кусает! - завопил вышедший из себя старик. - Я, кажется, ничего плохого вам не делал, подошел спросить...
- Ты решительный человек, - согласилась старуха. - Но мой хозяин тот, кто не только не испугается подойти к нам, но и захочет пойти с нами хоть на край света...
Тиски на ноге Бильбо разжались, и старуха, пере; ложив посох из одной руки в другую, молча повернулась к нему спиной.
Бильбо утер пот со лба и в изнеможении сел прямо на землю. Он стянул сапог, чтобы растереть занемевШую ногу, но странное дело - ни крови, ни следов от ужасных клыков не было. Хоть бы маленький синячок остался! Бильбо обнаружил, что нога-то больше не болит. Ну и чудеса!
"Xa! Мой хозяин тот, кто отважится пойти с нами на край света, передразнил Бильбо Синявку. - Да ни в жисть!" Несмотря на свое странное приключение, Бильбо все же был доволен: он решился на отчаянный шаг и поговорил, считай, с самим Господом Богом - старуха-то не от мира сего. И в то же время моторист понимал, что отныне у него уже нет никаких надежд на перемены в жизни. А это тоже важно знать.
"Я не тот, кого ищет Синявка-Судьба", - признался самому себе старик, и острое одиночество вновь проснулось в нем. Он понял, что с нынешнего дня для него безвозвратно угас огонек Надежды. Душа его начала медленно остывать.
Ш
После гнусного сотрудничества с Аллисом Монк ожидал увидеть презрение и молчаливую ненависть к себе со стороны Бильбо, Чивариса или тетушки Mapталезы, но, к счастью, отношения его с близкими людьми остались прежними. Старый моторист, как всегда, угощал его в своей каюте кофе с поджаренным хлебом. Они вместе ругали полицию, тайную и нетайную, тосковали о море и жалели, что не довелось им, горемыкам, отыскать заветный Утросклон. Монк честно признался Бильбо, что и на него он заполнял бумагу для Аллиса, но Бильбо это никак не насторожило и тем более не напугало. "Мне сам черт брат", - беззаботно отмахнулся старик, и Монку стало намного легче. Бильбо утешал сына своего покойного друга, и всякий раз Монк замечал, что старый моторист терзается какими-то своими муками, но лезть в душу старика не хотел - это напоминало ему старое - опять выпытывать...
Тетушка Марталеза и Чиварис не винили Монка ни словом, ни взглядом. Все меж ними осталось постарому, только разве что улыбок и веселья не было теперь ни с той, ни е другой стороны. Сначала Монк думал, что Чиварис жалеет его, а потом увидел, что тому просто стало все безразлично. После смерти Икинеки он как-то нахохлился, стал угрюмее и большей частью находился в мастерской, где безостановочно крутилось и шипело его наждачное колесо. Тетушка Марталеза заметно постарела за эти дни, голова ее стала совершенно седой, она целыми днями лежала в постели, и ни один лекарь не мог найти у нее какойлибо недуг. Когда приходил Монк, она выходила к йену, наливала в чашки остывший жидкий чай - кухонные дела она совсем забросила, - и они понемногу говорили об Икинеке. Не вспоминали, а говорили, так, будто она жива и просто на время куда-то ушла из дому...
В конце концов Монк понял, что во всей этой неприглядной истории больше всего пострадал он сам - шпион по неведению, ибо он снова оказался не у дел, без денег, а самое главное - без веры. Правда, был еще Лобито, погибший по его вине. Это было очевидно. Но покойники, как известно, молчат. А призрак владельца комнаты смеха не беспокоил Монка, и эта боль в сердце понемногу стала затихать.
Единственный, кто мог заклеймить позором и внести смятение в покаянную душу Монка, был Грим Beстен. Но сам он не объявлялся, а искать его Монк не котел - опасался, что он разрушит свое Успокоение - хрупкое сооружение, построенное с таким трудом.
Фалифан оказался настоящим другом. Он верил в Монка и, как мог, помогал ему начать новую жизнь.
Несколько дней Монк обдумывал предложение Фаяифана. Устроиться в газету было заманчиво, это значило писать много, бойко и интересно. Монк скрупулезно изучал номера газет, раскладывал по косточкам статьи и репортажи и убедился, что все они написаны примерно по единому образцу: сначала излагался какой-то факт или событие, потом давалась оценка и в заключение делался вывод. Вроде бы несложно. А самое главное, Монк чувствовал в себе силы и возможности для такой работы. Тем более Фалифан настой6* чиво советовал писать, а у него уж глаз верный.
И вот, разрешив все свои сомнения, Монк зашел в редакцию городской газеты. Из множества дверей в коридоре он сразу увидел ту, которая нужна. Она одна поблескивала лаком, и табличка на ней строго предупреждала: "Редактор". Монк постучал. В ответ - мoлчание. Он постучал еще раз и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.
Войдя в кабинет, Монк растерялся. На кожаном диване у стены спал крупный мужчина с густой гривой длинных сальных волос. В костюме, туфлях и с погасtueft трубкой в руке, он походил на человека, которого Приступ сна застал в самый неожиданный момент. В Кабинете крепко пахло табаком.