Гейцман Павел. Смертоносный груз "Гильдеборг"

   Весь дом и хозяйственные постройки были обнесены высоким проволочным забором. Свора собак яростно подпрыгивала за воротами и приветствовала госпожу. Потом ворота автоматически открылись, и мы въехали внутрь. Собаки кучей бросились на машины, но это не было проявлением недружелюбия. Перед низким белым домом, выстроенным в старинном колониальном стиле прошлого столетия и окруженном цветочными клумбами, вспыхнула цепочка огней. Однако прислуга нигде не появлялась. Только ме- жду белых стеклянных дверей стоял, сгорбившись, пожилой человек в полосатой пижаме с автоматом в руке,
   Бернард Шиппер, пришло мне в голову.
   Собаки теперь бесновались около него. Подскакивали и жались к его ногам. Мы остановились прямо под террасой.
   - Я уже стал опасаться за вас. -сказал он слабо и обнял девочек одну за другой. - Доставляете мне только хлопоты, Корнелия.
   - Все в порядке, Бернард, - сказала ласково госпожа. - У нас была неисправность, но нас взяли на буксир господа из "Анти-Террористической Унии". Капитан Гофман был очень любезен. Они осмотрят наш грузовик.
   Теперь была моя очередь выйти из машины.
   - Сержант Краус, - представился я и пожал мужчине руку. - Нам доставило удовольствие проводить ваших дам, - сказал я с улыбкой.
   Это был вовсе не пожилой человек. Может быть, немного старше, чем я, что-то около сорока. Был он только невероятно немощным и разбитым, со впалым желтым лицом. Тропики! Сколько людей кончает вот так. Все хозяйство наверняка лежало на этой женщине.
   Госпожа поспешно вошла в дом и с вешалки у двери сняла толстый кожаный бич. Несколькими ударами, звучащими как выстрелы из пистолета, она разогнала собачью свору.
   - Прощу прощения, - сказала она, извиняясь, - на ночь в доме мы не оставляем прислугу. Бояться собак вам не надо, они не переносят только запаха черных, так они выдрессированы. Как только уложу детей, приготовлю вам перекусить. Машина - сзади, в складском помещении, в том самом большом здании, за домом.
   - Слушаюсь! - гаркнул я так, что Бернарда Шиппера передернуло. - Не беспокойтесь, леди, мы позаботимся о себе сами.
   Я сел в джип, и мы проехали по дорожке, посыпанной белоснежным песком, между цветочными клумбами вокруг дома к хозяйственным постройкам. Это была прекрасная ферма. Немного старомодная, но как будто вырезанная из иллюстрированного журнала. Всюду образцовый порядок и чистота. Ночью; однако, здесь должны были оставаться только собаки. Белые боялись черных. Усадьба, в сущности, больше ничего не стоила.
   - Посмотрим машину, а потом вздремнем, - сказал я ребятам. - С работой подождем до утра, а часовых будем сменять через каждые два часа. Машину поставьте в саду, чтобы нам было видно. Никогда не знаешь, что может случиться.
   Я вошел в склад и зажег свет. Это был не обычный грузовик для транспортировки сельскохозяйственных культур, а полуторатонный африканский вездеход с крытым кузовом. Он мог служить для чего угодно. Например, для перевозки товаров и животных, но можно было в нем и жить. Удобное транспортное средство для экспедиции. Я несколько раз обошел его и заглянул под капот. Мне надо будет на нем поездить и испытать, но для этого теперь неудобное время. По-видимому, надо ей сказать об этом. Я закрыл ворота и вышел во двор. Джоел разворачивал джип на бетонированной площадке. Я кивнул ему:
   - Свяжись с базой, пусть нас не ждут, сегодня с этим нам не удастся ничего сделать, - и я направился обратно к дому.
   Свет перед входом уже погас, и только несколько окон сияло в темноту. Мгновение я обдумывал, могу ли я войти в зал, но потом решил, что лучше сесть к плетеному столику на террасе и ждать, пока кто-нибудь появится.
   Глубокая тишина лежала над спящей страной, еще не слышалось даже пения цикад. Собачья свора куда-то исчезла, и только временами я слышал топот вдали. Это были здоровенные барбосы, я не хотел бы с ними встретиться. Я удобно вытянулся в кресле. Дом, насыщенный дневным жаром, выдыхал приятное тепло.
   В освещенном зале появилась Корнелия Шиппер.
   - Выпьете, господин? - спросила она с холодной вежливостью.
   - Спасибо, с удовольствием, - и я послушно уселся. - Сейчас с машиной я ничего не смогу сделать. Только утром, когда проеду на ней и испытаю.
   - Это само собой разумеется. - И она налила в высокие рюмки родезийского бренди. Потом уселась против меня и, не говоря ни слова, выпила,
   - Ночью мы будем на страже, можете спать спокойно.
   - Дело ведь не в этом, - вздохнула она устало, - я не боюсь. Мы уезжаем не из-за беспорядков - здесь никогда не было спокойно. Состояние здоровья мужа ухудшилось, мы должны выехать в Европу. Если уже не поздно... добавила она тихо.
   Я знал, что уже поздно. Слишком долго они не могли решиться на этот шаг.
   - Детей отошлю самолетом к родным, но у мужа здесь... - мгновение она колебалась, - еще кое-какие переговоры. Поэтому нам нужна эта большая машина. Не так просто за одну ночь избавиться от всего, все отбросить, перечеркнуть всю жизнь. Там нас никто не ждет, не знаю, что будет.. - И она снова выпила. - Принесу еще бутылку вашим парням...
   - Нет, сейчас не надо, пожалуйста, - задержал я ее. - Достаточно времени будет утром.
   Мгновение она смотрела на меня. В ее взгляде уже не было ни уверенности, ни самоуверенности.
   - Откуда вы тут взялись? - спросила она тихо. - Мне кажется, что эта униформа вам не к лицу.
   Я пожал плечами.
   - Мне не хотелось бы вас задерживать. Вам, конечно, необходимо отдохнуть, - ответил я уклончиво.
   - Я отдыхаю, - холодно сказала она и удобно расположилась в кресле, как я минуту тому назад. Полы ее халата распахнулись, открыв колени. Она не пыталась вернуть их обратно. - Нам здесь уже ничего не принадлежит, вздохнула она удрученно, и ее холодное неприступное лицо внезапно стало беспомощным и сокрушенным. - Вы можете себе представить? Я не могу ни с кем посоветоваться. Все лежит только на мне. Муж уже потерял интерес, он... - по ее щекам потекли крупные блестящие слезы. - Боюсь, что он уже уходит, шепнула она едва слышно. Потом она осушила ладонями слезы и наполнила рюмки.
   Она знала здесь все и не строила иллюзий. Слишком большая нагрузка для одной женщины. Потому эта доверительность. Ей необходимо было поговорить, поделиться, открыть свое сердце. Хотя бы чужому незнакомому человеку. Что-то нас связывало, возможно, цвет кожи. Я молчал. Что ответить?
   Она искоса посмотрела на меня. Я попытался улыбнуться.
   - Не отчаивайтесь, - сказал я тихо, - всегда найдется путь, выход, о котором вы даже не знаете. Откроется сам тогда, когда вы его будете меньше всего ждать. Самое худшее уже позади, решение принято. Вы ни о чем не должны сожалеть, здесь все это не закончится по-хорошему. Через пару месяцев вы будете рады, что уехали. Так ведь постоянно нельзя жить - с одними собаками на дворе.
   - Вы не англичанин, нет?
   Я отрицательно покачал головой.
   - Мне сразу же пришло в голову, что вы рассуждаете иначе. Я африкаанер, родилась тут, наша семья жила здесь почти сто пятьдесят лет. Это моя родина! Когда я вышла замуж, здесь поселился и мой супруг. У него был кое-какой капитал, и мы смогли расширить плантации. Сегодня я получила едва четвертую часть цены, и знаете, кто все это купил? - Она глубоко вздохнула. Потянулась к рюмке - рука у нее тряслась. - Негр! В нашем доме теперь будет жить негр!
   - Все вещи возвращаются в первоначальное состояние, - сказал я серьезно. - Не принимайте это так близко к сердцу.
   - Вы когда-нибудь имели ферму? - Ее голос зазвучал как удары кожаного бича, когда она разгоняла собачью стаю,
   - Здесь бы я не хотел ее приобретать. Мы - белые, а они - черные, это уже причина, чтобы не договариваться о покупке. Но есть множество причин посерьезнее...
   - Так почему вы здесь служите? Из-за денег?
   - Случайно. Я тоже откуда-то ушел, а кончил здесь. Я знаю, что означает уходить. Сегодня уж я это знаю.
   Огромная летучая мышь бесшумно кружилась над ее головой. Она даже не шевельнулась. Неправда, что летучие мыши впутываются женщинам в волосы. Никогда они в них не запутаются.
   - Ведь не могут же нас бросить на погибель. Мы заселили эту землю, сделали из нее то, чем она теперь является! - сказала она в отчаянии.
   - Могут и сделают это. В конце концов, всех европейцев попросят отсюда, но вас это уже не будет касаться, вас уже здесь не будет. Вы приняли правильное решение.
   Глаза ее блуждали по искрящемуся небосклону. В безучастных глубинах космоса или в собственной душе искала она ответ?
   - Конечно, - сказала она после долгого молчания. - Доброй ночи, господин, рассчитаемся завтра.
   Я смотрел, как медленно она удаляется и закрывает стеклянные двери зала. Я тоже встал и поплелся к джипу. Не думать! Ни о чем не размышлять. Пусть несет по течению.
   Когда мы явились на этот свет, разве нам обещали, что здесь не будет ни боли, ни отчаяния, что будет он таким, каким мы пожелаем? Только на мгновение нам было позволено, выглянуть, увидеть это чудо. Но двери всегда открыты, кто знает - может быть, завтра нас не станет...
   - Ну что? - спросил Тенсер, сидевший у пулемета.
   Я махнул рукой и улегся на свободное сиденье около руля. Ночь окутала нас тишиной. Издалека доносились голоса незнакомых зверей. Все-таки это правда - я в Африке.
   ГЛАВА VI
   - Черт бы его побрал! - поручик Беневенто, яростно ругаясь, вылетел из джипа и бешено пнул его ногой. Караульные с интересом посматривали на него. Увидев меня, поручик сорвал с себя широкую зеленую шляпу, ударил ей о землю и заорал: - Сержант!
   Я был не прочь посмотреть его итальянский театр. Было свежее воскресное утро, и солнце только начинало растапливать небесную печь. Парни из интендантского взвода обещали, что по пути за мясом подбросят меня до Мтоко. Когда я увидел, как поручик разыгрывает представление, мне стало ясно, что с Мтоко - конец.
   - Сделайте с ним что-нибудь! - горланил он. - Не могу переключить скорости, а минуту тому назад все шло нормально.
   Я сел в машину, выжал сцепление и подвигал рычагом коробки. Первая и вторая передачи включались без труда, третья и четвертая не включались. Я несколько раз повторил попытку, но напрасно.
   - Вам надо взять другую машину, поручик, - сказал я решительно, надеясь сохранить свой день отпуска. - Мне кажется, здесь крупная неисправность, Завтра посмотрим.
   - Другую машину? Вы что, сошли с ума? Немедленно начинайте работу. Я не могу взять машину из резерва - вдруг объявят тревогу?
   Он поднял шляпу и выбивал ее о дверцы. Красная пыль поднялась вокруг нас. С любым другим я бы договорился, но Беневенто был осел. Если вобьет себе что-то в голову...
   - У меня отпуск, поручик.
   - Отпуск? Отменяю вам отпуск, получите дополнительный на следующей неделе.
   - Слушаюсь!
   Спорить было бесполезно. В армии приходится подчиняться молча. Я развернул джип и на второй скорости потащился к гаражам. Беневенто топал за мной пешком. Собственно говоря, меня это особенно даже не огорчило. Здесь или там - это было все равно.
   Я натянул комбинезон и залез под машину. Если неисправность будет в коробке передач, то меня ждет изрядная работа. Но Беневенто ни в коем случае не дождется сегодня своей машины. Останется здесь так же, как и я.
   - Что там? - гаркнул он нетерпеливо, едва войдя в гараж.
   - Сядьте и попробуйте переключать, но медленно! - попросил я. Часть рычага, выступающая под кузовом, начала двигаться. Первая, вторая нормально, а... Неисправность я заметил мгновенно. При включении третьей и четвертой скорости рычаг двигался по пластмассовой направляющей, от которой остался всего лишь один кусочек. Остальное развалилось и выпало. Рычаг не мог занять правильное положение, и было невозможно включить высшие передачи.
   - Ну что там? - бесился наверху Беневенто.
   - О машине забудьте - мне нужно сделать новую направляющую. Ничего подобного здесь у нас нет, если только в Солсбери.
   Это был старый джип французского производства, он уже многое повидал на своем веку.
   Наверху стало тихо. Я знал, что это означает: поручик собирался с силами, чтобы осыпать меня потоком итальянских ругательств. Мне хотелось увидеть его физиономию, но лучше было оставаться под машиной. Очень долго я отвинчивал поврежденную деталь, потом вылез из-под машины.
   - Посмотрите...
   - Меня это не интересует! Мне до итого нет никакого дела! Через час я должен быть в пути,
   - Не будете! Не раньше чем вечером, в пять, - сказал я твердо. Он выскочил из гаража. Я с удовольствием смотрел, как он бежит к офицерским казармам. Вероятно, жаловаться шефу.
   Если бы у меня была запасная направляющая, то заменить ее было бы делом десяти минут. Но из чего ее изготовить? На металлической будут задиры, она должна быть пластмассовой или... Может быть, из дерева, пришло Мне в голову. Из дерева, которое идет на гробы. Я не знал, какой оно породы, но оно было плотным и твердым, а гробы из него получались прочные и тяжелые. Я зашел в столярную мастерскую, нашел чурбанчик, отрезал дощечку и начал работать. Направляющая была длиной около пяти сантиметров, со специальным профилем, и мне нужно было разрезать его вдоль и просверлить, чтобы привинтить к металлической опоре. От правильности профилирования зависела простота и точность переключения скоростей.
   Я забыл о поручике и с удовольствием начал работу, которую никогда раньше не делал. При обработке дерево было вязким, и я надеялся, что оно выполнит свою задачу так же хорошо, как и нейлон. Самые простейшие вещи в нескольких километрах от главной магистрали становятся вопросами жизни. Без моего чурбанчика машину пришлось бы списать. Но для меня, по существу, важен был не джип поручика. На него мне было наплевать. Но, может быть, однажды возникнет возможность отсюда исчезнуть. Нужно научиться выполнять любую работу.
   К обеду у меня было все готово. Я смазал деталь маслом, привинтил к опоре и снова залез под машину. Здесь был приятный холодок и не ослепляло жгучее сияние дня. Удобное место для того, чтобы спокойно вздремнуть. Я ни в коем случае не должен позволять поручику ездить на мне. Но и шутить с ним опасно. Можно восстановить против себя остальных офицеров.
   На улице затарахтел бронетранспортер, кто-то из патрулей возвратился со службы. Мне надо было бы идти обедать. Я чувствовал, как дрожит земля под колесами, когда они въезжали в гараж. Потом мотор затих, и только по земле тянулся запах отработанных выхлопных газов. Парни выпрыгивали из кузова.
   - Так мы обо всем договорились? - спросил неожиданно прямо надо мною сержант Моор, цветной американец из Калифорнии. - И в столовой ни слова об этом ни сегодня, ни в другое время! - Его голос звучал как-то особенно сердито. Я бы сказал, почти угрожающе.
   Шаги затихли. Теперь все стояли вплотную около моего джипа.
   - Что делать с детьми, сержант? - спросил кто-то.
   - "Гориллы" никого не щадят, - твердо ответил Моор. - Мне это не по нутру, но ничего не поделаешь. Это исключительный случай, бог знает когда опять представится что-либо подобное. Они повезут целое состояние, все, что накопили за эти годы. Каждый из вас получит порядочную долю. Я не удивлюсь, если это будут алмазы. Надеюсь, вы не дураки, понимаете: никто не должен остаться в живых!
   Сердце у меня замерло. О чем это они говорят? Сержант Моор со своим транспортером должен был завтра утром сопровождать Бернарда Шиппера с семьей до Русапе на главной магистрали в Умтали. Капитан хотел быть уверенным, что они уедут отсюда и ничего с ними не случится. Если в последние минуты их где-то не задержат "гориллы".
   На лбу у меня выступил холодный пот. Я почти не дышал.
   - Девис бросит гранаты, а Лове начнет, стрельбу из автомата, продолжал сержант. Девис и Лове были черные американцы. В Том, что они служили в "Анти-Террористической Унии", не было ничего особенного. В родезийской и южноафриканской армиях служат регулярные отряды черных. - Мы поедем примерно в ста метрах за первой машиной и начнем пальбу из пулемета. Как только со всем будет кончено, вы исчезнете в саванне и будете оставлять следы. По существу, сама акция должна длиться не более нескольких минут. Никаких колебаний, нам нужно время для осмотра трупов и машины!
   Я не отваживался пошевелиться, не отваживался вздохнуть. Видел только несколько пар покрытых красной пылью ботинок около джипа. Я начинал понимать. Они говорили о Корнелии Шиппер, ее муже и детях. Хотели инсценировать нападение и ограбить их. Если бы сейчас меня Моор здесь обнаружил...
   Ботинки двигались, топали и оббивали пыль. Пот лился у меня со лба, волосы взмокли, а комбинезон можно было выжимать. Это ведь невозможно, это невозможно... Я лежал без движения и тупо смотрел на нижнюю часть кузова. Все давно уже ушли, но я не отваживался вылезть. Что я должен делать? Идти к капитану? Обо всем сообщить? Тогда бы я не дожил и до утра.
   Перед глазами у меня стояло лицо той женщины, большие кровавые пятна на груди... Я не могу этому воспрепятствовать: что, если и Гофман получает свою долю? Сколько примерно уходящих фермеров они сопровождали, сколько нападений провели они, а не Патриотический фронт. Я начинал задыхаться под машиной, надо вылезать, что-то придумать, что-то предпринять! Довериться Тенсеру? Впрочем, не кормился ли чем-то подобным и он?
   Я пошевелился и с большой осторожностью выглянул наружу. Пусто! Ворота открыты, транспортер на своем месте. Я не должен выходить через ворота, никто не должен даже и подозревать о том, что я лежал здесь. Через окно я выскочил на другую сторо- ну гаража и проскользнул снова в столярную мастерскую. Я сидел на груде нарезанных досок и обдумывал. Оставалась единственная возможность - предупредить Шипперов об опасности. Убедить их, чтобы не ждали сопровождения и немедленно отправлялись в путь. Чтобы она плюнула на все и бежала, ничего худшего ей не может встретиться.. Но что, если она поднимет скандал, где-то расскажет? Тогда меня ничто не спасет, при первой же тревоге на мне отыграются. Ведь с самого начала мы с Гутом знали, что корпус Гофмана - это банда убийц.
   Я поднялся и вышел из столярки. Мне нельзя терять ни минуты, здесь проходит черта, которую я не могу переступить, даже если, бы это стоило мне жизни. Я направился к офицерским казармам.
   Поручик Беневенто лежал голый в постели и просматривал порнографический журнал.
   - Готово? - заворчал он на меня и посмотрел на часа. - Времени уже порядочно!
   - Еще нет, я должен машину опробовать, - сказал я твердо.
   - Опробую ее сам!
   - Тогда будет на вашей совести, если что-то развалится и вы застрянете в саванне. Справитесь?
   Он с презрением повернулся ко мне спиной. Полуденная жара лишала его энергии.
   - Если задержусь, не объявляйте тревогу - как-нибудь сам исправлю, добавил я еще и закрыл дверь. Через минуту я уже выезжал на пыльную дорогу к Мтоко. Караульные у ворот сочувственно помахали мне руками. Автомат лежал на пустом сиденье возле меня.
   Саванна дышала жаром и духотой, силуэты одиноких деревьев расплывались и колебались. Примерно через четверть часа, когда меня с базы уже никто не мог видеть, я съехал с дороги и повернул прямо на восток, к границе. Теперь приходилось ехать по компасу и надеяться, что удастся не слишком отклониться, от цели.
   Переключение скоростей было безупречным. Я гнал машину немилосердно на полных оборотах и перед собой видел только заросли зелено-желтой, опаленной солнцем травы, расступающейся как подвижная стена. Рулевое колесо так накалилось, что я едва удерживал его в руках. Солнечный пресс давил мне на спину, как раскаленная доска. Я вжимал голову в плечи, закрывал шляпой лицо, но это не помогало, Я попытался обдумать то, что я ей, собственно, скажу, но не мог сосредоточиться. Мной овладело единственное желание: как можно скорее проехать заросли, укрыться в тени, оторвать раскаленную плиту от своей спины.
   После часа езды я, наконец, увидел первые плантации и дорогу. Здесь я уже был способен ориентироваться. Саванна как море - многие километры ничего не застревает в памяти. Человеку не за что уцепиться, удержаться. Скопления деревьев почти одинаковы, а кустарники обманчивы. Но плантации - это плантации, и дорога вдоль них куда-нибудь да ведет.
   Вдали вынырнул белый дом. Деревня, которую я уже проезжал, была так же покинута, как и тогда ночью. Опустевшие круглые хижины из бамбука и глины, ни из одной - трубы не поднимался дым, не валили толпами к дороге дети. Через открытые ворота я въехал прямо в сад. Собачья свора бесновалась в загонах. День принадлежал белым, а ночь черным - таково было разделение. Днем нечего бояться, но с первыми сумерками власть белых кончалась.
   Я остановился перед домом и с неимоверным облегчением, пошатываясь, вышел из машины в тень. Спасение! Я упал в плетеное кресло и вытер пот,
   Может быть, у нее будет пиво!
   Сколько сейчас времени, как долго я был в дороге? Я должен как можно быстрее возвратиться, чтобы мое отсутствие не возбудило в лагере подозрений,
   - Миссис Шиппер... - позвал я громко.
   Тишина, послеобеденный отдых, никто не отозвался. Только солнце тяжело падало на раскаленные плиты.
   Устало поднявшись, я вошел в дом.
   - Миссис Шиппер...
   Здесь все было старым: мебель, картины, фарфор - вероятно, начала столетия или еще старше. Из зала деревянная лестница вела на второй этаж. Мгновение я колебался. Можно ли идти дальше? Скорее всего, все отдыхают, или, может быть, никого нет дома?
   Я снова позвал и стал медленно подниматься по лестнице, вверх. Потом мне показалось, что я слышу из отдаленного коридора, выходящего к лестнице, шум воды. Я направился в этом направлении. Сумерки и прохлада.
   Я слышал отчетливо шум душа. Я остановился перед приоткрытыми дверями и постучал. Никто не отозвался, только поток воды напористо барабанил по каменным плиткам. Я вошел. Опущенные жалюзи и широкая застланная постель. На противоположной стороне открытые двери, за которыми с шумом лилась вода. Ванная.
   - Госпожа Шиппер... - сказал я и вопрошающе заглянул внутрь. Она стояла с закрытыми глазами, отвернув лицо к потоку воды. Стройная, смуглая, упершись руками в бок. Она не могла меня слышать. Мгновения я неподвижно смотрел, на видение из рая.
   Дождь перестал, умолк.
   Она закрыла краник и вытерла ладонями мокрое лицо.
   - Извините, - выдохнул я, - я право же не хотел вас беспокоить, но мне нужно с вами поговорить.
   Только теперь она открыла глаза и заметила меня. Холодное неподвижное лицо. Я не мог определить, что последует дальше. Долю секунды она наблюдала за мной, как тогда, когда стояла с капитаном перед своей машиной на базе.
   - Это вы? - сказала она с отвращением. - Что вы здесь делаете? - Она протянула руку к махровой простыне и набросила ее на обнаженное тело.
   Я ожидал встретить потоки негодования или хотя бы вздох испуга. Вместо этого она вошла за мной в спальню, села к зеркалу и начала вытирать простыней волосы.
   - Пожалуйста! Случилось что-то?
   - Вы должны уехать, леди, - сказал я. - Немедленно уехать - думаю, со всей вашей семьей. Вы не должны ждать сопровождающих.
   Она непонимающе посмотрела на меня.
   - Должно быть инсценировано нападение, вас хотят убить и ограбить. У Гофмана служат самые разные люди. Надеюсь, вы меня понимаете. Она перестала вытираться, махровая простыня соскользнула у нее с плеча.
   - Это вы знаете точно? - спросила она тихо.
   - Если бы я этого не знал, не рисковал бы жизнью. Если вы обратитесь к капитану или в управление, я поплачусь жизнью. У вас единственная возможность - не ждать, собраться и исчезнуть, пока есть время. Такое дело трудно доказать. Это все, теперь я должен ехать обратно!
   Когда она снова ухватила конец простыни, чтобы закрыться, у нее дрожали руки. Потом, не говоря ни слова, она встала и подошла к шифоньеру.
   - Вы были очень любезны, - сказала она глухо тем особенным, немного грубоватым голосом, - благодарю вас.
   Она повернулась и подала мне пачку банкнот. Я только отрицательно покачал головой.
   - За такие известия не платят.
   Мгновение она задумчиво стояла, потом положила деньги обратно.
   - Или... - она медленно придвинулась ко мне, что-то в ее лице изменилось, расслабилось. Мы смотрели прямо друг другу в глаза. Неожиданно мы стали оба нагими, все обнажилось. - Или вам после дороги хотелось бы тоже принять душ? - спросила она спокойно. Достаточно было сделать единственное движение, единственный шаг, но я не мог. Я опять увидел границу, за которую нельзя переступать.
   - Конечно, конечно, - сказал я с облегчением. - Это было бы лучше всего, но у меня нет времени. Ни у вас, ни у меня. Может быть, в будущем!
   И я пошел, побежал, чтобы скорее исчезнуть. С сотворения мира - все та же награда, все так же оплачивается жизнь. Поистине в этом есть глубокая символика.
   Когда я выезжал из ворот, она стояла на террасе с махровой простыней, небрежно переброшенной через плеча, и смотрела на меня. Большего для нее я не мог сделать, теперь это было толь- ко ее делом.
   Над лагерем дико завыла сирена. Я выскочил из кровати. Что же мне сейчас снилось? Что-то о школе, будто снова я был маленьким. Прекрасное время.
   Рассвет. Ни ночь, ни день. Гермафродит! Сколько я уже таких видел.
   С ревом влетел разведывательный вертолет.
   - Черт возьми, снова без завтрака! - проклинал все Тенсер. Рубашки, брюки, снаряжение - и мы уже бежали к бронетранспортеру. Капитан Гофман несся с автоматом в руке к другому вертолету. Что-то серьезное, если шеф тоже поднялся по тревоге.
   Пять полностью забитых транспортеров и три грузовика выехали из ворот базы. Целый моторизованный отряд, ударная сила корпуса. Поручик Беневенто с наушниками радиостанции на голове. Он принял после Маретти наш транспортер, и, таким образом, мы стали его командирской машиной. Капитан пока передавал с вертолета короткие приказы. Мы дрожали от холода и застегивали воротнички рубашек. Машины безжалостно гнали по разбитой дороге, и струя воздуха еще более усиливала чувство холода. Солнце выйдет не ранее чем через два часа.