Гейцман Павел. Смертоносный груз "Гильдеборг"

   Его немецкий поднял парня на ноги.
   - Ради бога, парни... - ахнул он недоверчиво. - Откуда вы удрали? У вас неприятности?
   - С английского угольщика, и ни за что на свете туда не вернемся!
   Он широко раскрыл объятия. Потом рассмотрел наши лохмотья, рассмеялся и не стал нас обнимать.
   - Добро пожаловать, милости просим. Англичане - трусы, это каждый знает.
   Сирена выла перед витриной. На стенах висели десятки плакатов с африканской тематикой. На каждом стоял или сидел в открытом джипе симпатичный паренек в серо-зеленой униформе.
   - Вы решили правильно, жалеть не будете, все будет в порядке, - сказал он решительно. - Чем где-то надрываться... - неопределенно развел он руками. - Вот это работа - для настоя- щих парней. Будете довольны и наживете немалые денежки. Но прежде всего мы составим договор. У вас есть документы? - и он искоса посмотрел на нас.
   - Остались на судне, - спокойно сказал Гут. - У капитана. Знаешь как это бывает, не могли же мы идти за документами.
   - Гм... конечно, разумеется, нет, - кивнул парень и минуту выжидательно наблюдал за нами. - Вероятно, вы на самом деле не могли... - оскалил зубы по-дружески, - на это нам наплевать, наш армейский корпус это не интересует, это ваше дело. Получите воинское удостоверение, этого вполне достаточно. Оно, конечно, не заменяет действующий паспорт, и вы не сможете путешествовать за границу вне воинского подразделения. Да и что вам там делать, не так ли? После пяти лет службы вы сможете попросить о предоставлении родезийского гражданства и получите настоящий паспорт. Наш корпус размещен в Родезии.
   Это было ясно. Только теперь мы начали постепенно понимать, где мы очутились.
   - На сколько лет хотите подписать? - спросил он деловито и разложил на конторке печатные бланки договора с большим государственным гербом. Он не терял время, все шло гладко.
   - Сколько нам дадут? - сухо спросил Гут.
   - Для начала - две тысячи долларов, родезийских, конечно, плюс доплаты за боевые операции.
   Мы торопливо подсчитали.
   - Наживете больше трех тысяч - это совершенно точно, - сказал соблазнитель и перевернул бумаги. - Так на сколько, ребята, на год, на два или на пять? Только в нашем корпусе вы узнаете, что такое добровольческая армия. Гофман - молодец, самый лучший командир, которого я знаю. Но вы обдумайте, это ваше дело. Подпишете на год или два, а что будете делать потом? У нас вам обеспечен твердый оклад - замечательный оклад и полное обеспечение...
   - На два года, - сказал Гут, - потом увидим.
   - Отлично. Если захотите, договор всегда можно продлить. - И пододвинул к нам бумаги. Все было очень просто и легко. Меня охватил ужас: продать душу дьяволу на два года или даже на пять лет? Мне стало дурно. У нас нет документов, без документов каждый зажмет нас в кулак.
   - Посмотри, в каком мы виде, - пытался я отдалить решение, - прежде всего мы хотели бы привести себя немного в порядок.
   - Положитесь на меня, - усмехнулся парень. - Этот галдеж на улице из-за вас?
   Мы были не в состоянии произнести ни слова. Минуту он наслаждался нашим испугом. А потом махнул рукой:
   - Я ничего не говорил, меня это не интересует, будьте спокойны. Как только подпишете, подброшу вас до здешней базы. С того момента, как вы станете членами корпуса, никто не посмеет на вас поднять руку, за это я ручаюсь! Ни полиция, ни армия, абсолютно никто. У нас такая договоренность!
   Когда я расписывался, то заметил, что грязь въелась в руку так глубоко, что я даже не мажу этот красивый бланк.
   Я начал смеяться; это было невероятно, только что я стал членом самостоятельной "Анти-Террористической Унии" Макса Гофмана. Мы были куплены и завербованы в течение десяти минут. У нас не было времени на размышления, самокопания или взвешивания моральных ценностей. К тому же чихал на эти ценности весь свет, чихали и мы на них тоже. Здесь нам предлагалась единственная возможность сохранить свою шкуру. Окончательно исчезнуть из пределов досягаемости капитана Фаррины и южноафриканской полиции. В их компании нас ждала одна-единственная дорога из порта. С пулей в голове куда-нибудь на свалку. Сомневаюсь, что они утруждали бы себя похоронами.
   - Так, ребята, - спокойно сказал портовый представитель Макса Гофмана и аккуратно положил договоры а письменный стол. - Теперь я должен сделать из вас снова людей. Пару дней отдохнете, и потом я отошлю вас сборным самолетом в Русамбо.
   Он встал, подошел к большой карте и указал нам на маленькую точку недалеко от родезийско-мозамбикской границы.
   - Здесь расположена наша база. Он запер контору и по коридору вывел нас во двор между безликих корпусов складских и учрежденческих зданий. Посмотрев убийственным взглядом на наши грязные разодранные комбинезоны, он ключом отпер дверцы серого "ситроена". МАШИНА БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА! Через проезд "Только для европейцев!" мы выехали на другую улицу и среди валившей пестрой толпы бесцеремонно пробирались к городу. Только когда мы миновали величественное здание управления порта и вырвались из муравейника на приморскую автостраду, перед нами возникла панорама города, протянувшегося вдоль прекрасного залива Алгоа, с золотыми пляжами и очертаниями Форт-Фредерика, старейшей африканской военной крепости под экватором.
   Этап!
   Мы вступили в иной мир. Он сущeствовал независимо от нас, и ничего мы о нем не знали. Вынырнули из омута и оказались в нем.
   Меня охватило чувство неимоверного облегчения и счастья. Нас уже не схватят, мы пережили. Мы сидели, ослепленные жгучим, ликующим послеполуденным сиянием. По обеим сторонам шоссе тянулись пестрые ковры цветов. Только полоса стройных высоких пальм с королевскими кронами, слегка покачивающихся от дуновения слабого ветерка, опоясывала весь залив, как зеленый венок. "Экскурсовод" нажал на кнопку радиоприемника.
   Психологический допинг. Порт-Элизабет превратился у меня на глазах в рай. Мы ускользнули, вступили на небеса. Я чувствовал, как слезы неудержимо льются из моих глаз.
   Гут дремал, голова у него покачивалась, рот был приоткрыт. Многое он перенес. Человек не может выдержать слишком много ужаса или счастья, тотчас же начинают работать его защитные системы. Усталость и сон. За сегодняшний день мы наработались больше, чем если бы выгрузили целый эшелон угля.
   "Экскурсовод" нас не беспокоил. Он тихо насвистывал какую-то мелодию. Через открытые окна в машину проник аромат моря, просоленного песка и морских водорослей.
   Белые безлюдные дворцы на пологих склонах сменяли виллы и резиденции. На блюдах золотого песка лежали тела полуголых женщин.
   Я глубоко вздохнул, я был как пьяный. Человек за один-единственный день может прожить больше, чем за всю жизнь. Голова у меня кружилась, езда в машине вызывала тошноту. Пессимист внутри меня отчаянно нашептывал: "Все обман! Достаточно двух желто-черных полосатых контейнеров, и не будет ничего. Ни пальм, ни ковров из цветов, ни даже этого прекрасного города с красотками на побережье. Ничего! Вообще ничего!"
   Белое кружево окаймляло побережье. Именно здесь кончалась Африка, дальше был уже только океан. Мы свернули с приморской автострады на асфальтированную дорогу, ведущую немного в сторону. Город остался позади. Потом перед нами в одной из живых изгородей открылись железные ворота, и машина остановилась перед низким кирпичным бунгало.
   - Фред, Фред, - заорал "экскурсовод" и вышел из машины. Гут открыл глаза и непонимающе смотрел вокруг себя. - Фред! Везу друзей!
   Из бунгало вынырнул однорукий мужчина в таких же серо-зеленых брюках и рубашке без каких-либо знаков различия и от удивления открыл рот:
   - Где ты их взял? Ну и вид у них...
   - Удрали с какого-то угольщика. Можешь с ними что-нибудь сделать?
   Однорукий озадаченно покачал головой.
   - Ничего подобного я еще не видел. Плывете из Европы?
   - Из Европы.
   - Ничего, вперед, ребята! - сказал ободряюще "экскурсовод". - Можете заняться собой. Я должен вернуться, вечером увидимся.
   Он развернул машину и исчез.
   Я стоял неподвижно под потоком теплой воды, давая ей бить во все поры моего тела. Гут в соседнем душе фыркал и чихал. Содрать грязь "Гильдеборг" было выше моих сил. Мыло скользило по ней, как по жирному стеклу. Даже не захватывало. Потом появился Фред и принес нам синтетические моющие средства. Минуту он смотрел на наши покрытые черным тела и с усмешкой сказал:
   - Что вы, парни, это не уголь, это - трюм, но мне до этого нет никакого дела, это ваша забота.
   Он скорчил гримасу и предоставил нас потокам воды и химии.
   Сапонаты начали разрушать монолитный слой грязи. Ужасная, каторжная работа, я вынужден был отдохнуть.
   - Гут! - закричал я в соседнюю кабинку.
   - М-м?
   - Что будем делать?
   Мне необходимо было беседовать, говорить о нашем решении, о своих сомнениях. Теперь под барабанящим душем, в доме за высокой оградой у меня начало все переворачиваться в голове. Ведь, конечно, мы не допустим, чтобы нас отправили в Родезию. Наш поступок был вызван отчаянием, но теперь мы уже не отчаиваемся.
   - Будем держать язык за зубами! - сказал строго Гут. - Как в армии, приятель.
   Однако мне казалось, что его резкий ответ имеет в сущности иное значение. Он не хотел разговаривать. Не хотел разговаривать на эту тему здесь. И у него не выходил из головы наш поступок. Человек быстро приходит в себя, он мигом забывает о чуде, свидетелем которого был. Об оказанном благодеянии. О до сих пор оказываемом благодеянии. А ведь мы еще пока стояли под душем и сдирали грязь.
   Но с каждым чистым клочком кожи в нас пробуждались сомнения и неблагодарность. Теперь, когда непосредственная опасность нам уже не угрожала, когда мы в окно видели зелень сада и белые стены дома, мы начинали думать нормально. Только сейчас мы проснулись. Ведь не полезем же мы из огня да в полымя. Мы стали членами частного иностранного легиона, антитеррористического подразделения. Это было официальное название, но каково оно было на самом деле? Кто террористы и кто антитеррористы? В разных местах понимают это по-разному. Одинаковые слова понимает всяк по-своему. Пора перестать верить в первоначальный смысл слов. Та, прежняя речь, в которой "да" означало "да", а "нет" - "нет", принадлежит прошлому, самое большее - словарю. Это мертвый язык, как латинский. ПРАВО, БЕСПРАВИЕ, СВОБОДА - понятия, возможно, годящиеся еще для литературы. Но в живой речи они означают нечто совсем иное. Они выражают сиюминутное положение вещей, состояние мира и соотношение сил.
   Свобода в устах сильного означает что-то совсем иное, чем в устах слабого. Террорист на одной стороне - это герой на другой. Старое, настоящее значение слов никто не хочет признавать. Ложь стала властительницей мира, а обман ее одеянием.
   Наконец с мытьем было покончено. Побритые и вымытые, в серо-зеленых рубашках и брюках, мы, усевшись на террасе за плетеным столиком, вливали в себя чашки чая, пихали сандвичи, которые самоотверженно приносил Фред. Потом он уселся против нас, и мы вместе ждали возвращения Тони Шефера, порт-элизабетского уполномоченного Гофмана.
   Солнце склонялось к западу, и тени становились гуще. Все было ново, необычно, ошеломляюще. Краски начали меняться, там, где при полном сиянии солнца была однообразная зелень, теперь выступали десятки оттенков; все дышало тяжелыми, дурманящими ароматами. Только наша кожа была желтовато-белой и дряблой. Однорукий Фред по сравнению с нами казался здоровяком,
   - Здорово вам досталось, ребята, - сказал он, когда мы, наконец, наелись и просто сидели и наблюдали за надвигающимся сумраком.
   Да, досталось нам порядочно. Я не узнавал сам себя, мы стали другими людьми. Я еще не был способен уяснить, в чем заключается перемена, но чувствовал ее. Мир я воспринимал по-иному.
   Мы молчали; первый день свободы нас утомил и вымотал. У нас не было никаких желаний, и мы не думали ни о чем. У нас будет достаточно времени завтра. На все будет достаточно времени.
   - Мне кажется, вам необходимо немножко прогуляться, - улыбнулся нам Фред. - Это вас обязательно поставит на ноги. Отлет не раньше конца недели. Тони вам непременно выдаст аванс в счет первой зарплаты, но вам надо знать, как вести себя здесь, чтобы не попасть в беду. Вы не в Европе. Для иностранца здесь опасно. Главное, запомните: ни в коем случае не сопротивляйтесь полиции. Пусть вас поколотят, но не защищайтесь, все в конце концов уладится. Смотрите, чтобы вам даже в голову не пришло путаться с негритянками, за это здесь строго наказывают, это распространяется и на иностранцев. Ничего подобного здесь не потерпят. С индианками или метисками не так строго, но я не рекомендую вам и это - тоже запрещено. Лучше зайдите в порядочное заведение "Только для европейцев!" и любуйтесь экзотикой. В азиатских и негритянских поселениях постоянно проводятся проверки. Обстановка здесь напряженная и часто стреляют, поэтому не покидайте белые кварталы. Подлинной Африкой вы еще насладитесь вдоволь, жалеть не будете. Утром Тони выдаст вам документы, чтобы вы не имели затруднений. Уверен, что у вас нет документов.
   - Все осталось на корабле, - сказал я устало.
   Фред усмехнулся.
   - Это серьезное дело, особенно здесь, но время от времени это случается. Не ломайте себе над этим голову.
   Солнце утонуло в море. Исчезло, провалилось. Ночь пришла без перехода, и мгновенно похолодало. Возможно, так нам показалось. В трюме была постоянно невыносимая жара, а теперь холодные дуновения ветра с моря вызывали у нас на руках гусиную кожу. Но, может, это было и от изнурения и усталости. Я чувствовал, как меня охватывает внутренняя дрожь.
   - Я хотел бы пойти спать, - сказал я. - С меня уже хватит, а с Тони увидимся утром.
   Гут тоже встал, и он был измучен. Фред привел нас в просто обставленную спальню. Белые, отлично заправленные постели. Видение из рая. Как долго мы не лежали в постели. Я был не в состоянии сосчитать дни. Я сбросил с себя серо-зеленую одежду, упал на кровать и моментально уснул.
   Проснулся я среди ночи. Машины не работали. Мгновение я лежал неподвижно. Тишина. Я удивленно поднял голову. Рядом громко дышал Гут. Влажный аромат садов и испарений, выделяющихся из глинистой почвы. Я не на судне. Это действительность или гипнотический сон? Я сел в изумлении. Это была правда. Через широкий прямоугольник окна я увидел длинные цепочки огней. Порт-Элизабет. Я не на корабле, это - Африка! Я в Африке. Издалека слышался размеренный гул. Океан дышал, бил в побережье.
   Фильм продолжался.
   Гут размахнулся молотком, и сирены завыли. Мы летели вверх по стальной шахте. Трап под ногами сотрясался. У меня на лбу выступил пот. Стоп! Это прочь! Забыто! Окно в сад и вдалеке - спящий город. Человек утром не знает, что будет вечером, через какие он пройдет испытания. Что значит его воля в собственной судьбе, где скрыт механизм обстоятельств, причин и следствий наших поступков? Неожиданно мне пришло в голову, что именно теперь наступает момент, когда нужно вырваться из жестокого потока и завести собственный мотор. Взять инициативу в свои руки, ничего не ждать. Такая возможность второй раз не представится.
   - Гут, - сказал я тихо, - Гут, проснись!
   Он перестал дышать. В полумраке мне показалось, что он открыл глаза.
   - Ты думаешь, нам на самом деле дадут денежки вперед?
   - Может быть, сколько-то дадут.
   - Что будем делать?
   Он повернулся на другой бок и тихонько засмеялся.
   - Именно то, о чем ты думаешь. Мне неохота здесь сдохнуть, даже если мне предложат, за это в два раза больше!
   Я глубоко вздохнул. Он мыслил так же, как и я. Правда, Фред и Тони отнеслись к нам как порядочные люди, помогли нам в самое тяжелое для нас время, но теперь мы вынуждены дать им подножку. Ничего не поделаешь, это наш единственный шанс выжить.
   - Если получится, то через пару дней можем быть дома, - шепнул Гут. Мы должны быть через пару дней дома. Обязанность посольства оказать нам помощь, позаботиться о нас, вернуть нас туда, откуда мы пришли. Наплевать нам на здешних девок, завтра же отправимся в Преторию, даже если туда дорога в тысячу километров!
   Я не мог представить себе этот город и не имел понятия, где он, собственно говоря, расположен. Я знал только одно: он существует. Так же, как существовал этот дом, когда мы тряслись от страха на дне стального омута в самом нижнем трюме "Гильдеборг".
   Гут уже снова дышал спокойно и равномерно. Я прикрыл глаза. Сны и надежды. Поезд грохотал по опаленным саваннам. Африка! Страна будущего.
   - Я рад вам, - сказал Тони Шефер, когда мы утром ввалились в его кабинет. - Выглядите великолепно, совсем приличные парни, - и он медленно начал отсчитывать банкноты. - Каждый получит двести рандов. Этого достаточно на пару дней отпуска и на красивую девку, но все-таки денег не слишком много, чтобы вас из-за них кто-то укокошил. Здесь распишитесь... - и он всунул нам в руки расписку в том, что мы получили залог в счет месячного оклада и так далее, и так далее. Мы поспешно подписали и сграбастали деньги.
   - Минуту, еще минуту, ничто от вас не убежит. Я подброшу вас в город машиной. Только для порядка... - он встал из-за письменного стола, потянулся и не спеша заправил вылезшую рубаху в брюки.
   На улице уже жгуче палило солнце. В саду Фред регулировал автоматический опрыскиватель газонов. В окно мы видели необозримую поверхность океана. Она не была ни голубой, ни зеленой. Терялась в мареве. Весь залив был опоясан городом. На восточной стороне горизонт расчленяли портовые краны. Тони дружески обнял нас за плечи и повел к дверям.
   - Мой совет, ребята, - сказал он с усмешкой. - Если вам в голову пришли дурные мысли, как они приходят временами кому угодно, то запомните, что бежать отсюда без документов невозможно. Полиция вас всегда найдет, и для вас это плохо кончится, не думайте, что я придурковатый, голубчики! И еще получите удостоверения, что вы члены гофмановской "Анти-Террористической Унии", иначе вас заберут на первом же перекрестке.
   Он снова вернулся к письменному столу и подал нам документы, где уже были наши фотокарточки, которые Фред сделал после того, как мы отмыли себя.
   - Надеюсь, вы меня понимаете. На пересечение границ удостоверения не дают права, но по ним полиция вас всегда найдет. Контроль документов здесь это особое искусство. Если негр не имеет паспорта, он едет на принудительные работы, и никто с ним не разговаривает. Если документов не имеет белый, его продержат в местном караульном помещении, пока не установят, кто он такой. Дело в том, что здесь нужна осторожность: некоторые негры совсем как белые. Я бы очень не желал вам быть неграми здесь. - Он захлопнул двери кабинета, и мы вместе направились к машине.
   Нас поглотило солнце. Влажность и жара, голоса чужих птиц. Фред в приветствии поднял свою единственную руку.
   - Шеф о своих служащих заботится первоклассно, - сказал Тони. - Кто из-за ранения долго не способен нести боевую службу, пристраивается в какой-нибудь вербовочный пункт. Мне прострелили желудок, и я теперь должен несколько лет соблюдать строжайшую диету. В подразделении это, конечно, невозможно. Он не выбросил меня, и я служу здесь. Еще пару лет, и до конца своей жизни я могу палец о палец не ударить. Тогда вернусь до- мой. Армия Гофмана - самая лучшая армия в мире, сами это узнаете. Денежки и уверенность. Он к своим людям внимателен, никогда не гонит их на проигрышную акцию. Люди для него дороже, чем все деньги и победы. Капитан в первую очередь защищает своего солдата. Живой лучше, чем мертвый. Поэтому парни идут за него в огонь.
   Мы втиснулись в раскаленную машину и направились к городу. По приморской автостраде. Трое из гофмановского антитеррористического корпуса наемники.
   Когда мы через полтора часа вошли, испуганные и неуверенные, в экспресс "Порт-Элизабет-Претория" и поезд почти сразу же тронулся, все превратилось в чудесное приключение. Тони высадил нас в городе, снабдив адресами соответствующих ночных заведений, и потом беззаботно уехал в свое бюро в порту. Никто на нас не обращал внимания, никто за нами не следил. Неожиданно мы оказались совсем свободны и одиноки в центре большого города.
   С этой минуты мы искали только одно заведение - вокзал.
   Белоснежный, красиво построенный город покорил нас. Бесконечные потоки автомашин и витрины храмов торговли, полные великолепных товаров. Лица женщин. В аэропорт мы все же сунуться не отважились, нам казалось, что там небезопасно. Мы даже не знали курса здешней валюты, но главное - списки пассажиров, которые составляют для каждого рейса. На вокзале никаких списков не ведут. Нам необходимо было исчезнуть с глаз Тони и Фреда бесследно. Выиграть время. Чтобы, по крайней мере, в первые несколько дней они не смогли предпринять против нас действенные меры. А когда мы будем в посольстве - да будет воля божья. Скорее всего, нас посадят в первый же самолет, который летит в Европу. В самом худшем случае - во второй, в этом у нас не было сомнений.
   О "Гильдеборг" мы забыли, она исчезла, перестала существовать. Никогда мы не ползли в темноте трюма, не видели черно-желтые полосатые контейнеры с окислом урана. Ракетный залп и обломки шлюпок на небосклоне.
   Мы забыли обо всем. Только бедняга Тони, который вытянул нас из этой неприятной истории, был реальной угрозой.
   Когда поезд, набрав скорость, из приморской низменности, по долине между горными массивами Танойесберг и Грил-Винтерберг, вырвался к континентальным плоскогорьям, только тогда мы поверили. Мы живем, мы выжили! Самое позднее в воскресенье мы отправимся с Гутом на обед в лучший ресторан Гамбурга и там как следует отпразднуем возвращение.
   Поезд был наполовину пуст. На такие большие расстояния по железной дороге мало кто ездил. Но мы хотели, по крайней мере, увидеть кусочек настоящей Африки, прежде чем нас отошлют домой. Гнев, отчаяние и горечь растаяли. Мы были благодарны миру, который так чудесно устроен, что дает нам возможность пожить еще. Грудь у каждого вздымалась от гордости и высокомерия. Мы кое-чего добились, мы выбрались и теперь увидим мир. Черный проводник вежливо пригласил нас в вагон-ресторан. Попьем и поедим вдоволь. А почему - нет?
   ...Машины монотонно работали.
   Я забился в стальной склеп и спускался на дно. Гут захлопнул вентиляционный люк и укрепил запор стальным прутом. Темнота, безопасность...
   Поезд громыхал в густой африканской ночи. Уж никогда мне не избавиться от "Гильдеборг", она останется во мне, а я в ней. Отличное настроение, воодушевление и восторг куда-то улетучились. Действие алкоголя прошло. Широко открытыми глазами я глядел в пустоту.
   Сомнения!
   Хорошо ли мы сделали, что отправились в Преторию? Не ошибочный ли это шаг, неверный расчет, западня в виде проторенной дороги? Двести тонн урана выгружено. Организаторам уже ясно, что они оставили свидетелей. Сколько приблизительно людей занимается теперь нами? Стараются прощупать наш мозг и отгадать, как мы будем реагировать, как рассуждать. Сколько часов пройдет, прежде чем они придут к правильному решению, к единственно возможному решению. Капитан Фаррина уже описал нас совершенно точно. Смена из машинного отделения...
   Сердце у меня дрогнуло. Нам сядет на пятки не только полиция, а еще и разведка. Дело идет об успехе или неудаче их акции. Они не могут нас оставить, не позволят нам обо всем рассказать. Тревога уже объявлена. Я попытался представить себе, сколько было телефонных переговоров и телетайпных депеш между Порт-Элизабетом и Преторией с того момента, когда завыли сирены на "Гильдеборг". Не лучше ли нам было сидеть под зонтиком Тони и Фреда в уютном бунгало и ждать самолет? Как мы могли рассчитывать, что все кончится побегом с судна, что нам позволят убежать? Ничего не кончилось, наоборот, для нас все только началось. Мы поддались дурману голубого небосклона, солнца и призрака свободы.
   Я вытер лицо холодной влажной ладонью. Громоздим ошибку на ошибке. Против нас - государственный аппарат, секретность такой акции никто не должен нарушить. Завтра нас арестуют в Претории на вокзале, а может, еще сегодня ночью, в поезде. В этой спешке нам даже не пришло в голову изменить свои имена. С каждым оборотом колес мы приближаемся к своей судьбе.
   Я стал трясти Гута.
   - Проснись!
   - Что случилось? - спросил он недовольно.
   Локомотив просигналил несколько раз, голос его гудка был похож на пароходную сирену "Гильдеборг"! Океан!
   - Гут, - сказал я, весь дрожа от вновь напавшего на меня страха. - Я боюсь, что мы делаем ошибку. В Претории нас будут ждать. Им наверняка пришло в голову, что мы будем искать помощь в посольстве. Они не могут позволить нам убежать, они сделают все, чтобы нас схватить.
   - Оставь меня хоть сейчас в покое, для беспокойства у нас будет достаточно времени, - вздохнул он раздраженно и снова откинулся на сиденье. - Можешь быть спокоен, до Претории мы обязательно доедем, у меня на это хорошее чутье. Этого плавания я боялся с самого начала, не знаю почему, но боялся. А теперь я ничего не чувствую, поэтому спи.
   Мне показалось, что он усмехнулся, он, наверное, принял меня за сумасшедшего.
   - Я опасаюсь кое-чего другого, - добавил он после минуты молчания, когда я уже решил, что он дремлет. - Что, если в посольстве нам не поверят? Что, если нас будут принимать за аферистов? У нас нет документов, бог его знает кто мы такие. Это может выглядеть как провокация. Господа наверху очень осторожны,
   - Но ведь могут же они выяснить у судовой компании имена членов экипажа.
   Он пожал плечами.
   - И могут, и не могут. Если капитан кого-то наймет по пути, компания об этом узнает не сразу. В любом случае на выяснение потребуется время, а кто, по-твоему, будет его тратить в посольстве? Ты ведь даже не имеешь немецкого гражданства, так что ты хочешь? Что ты им хочешь сказать?