Гейцман Павел. Смертоносный груз "Гильдеборг"

   Эта девка! Эта обманщица!
   Я отпер дверь и рухнул на сиденье. Я не чувствовал жара раскаленной печи, не замечал красоты Каирского бульвара. Я лежал на полу в стальном омуте, а Гут сигнализировал: "Жду тебя, жду тебя, жду тебя..."
   Но, возможно, это стучала кровь в висках. Улицы обезлюдели, сиеста. Город впал в неподвижный покой. Только я сидел, обхватив голову руками, и не знал, с чего начать. Слишком быстро я забыл, что "Гильдеборг" не была сном, что я все еще затравленный человек и у меня это написано на лбу. Корнелия избавилась от меня быстро и без колебаний, как Гофманов корпус. Чего я еще ожидал, чем себя обнадеживал? Я тупо посмотрел на ее сиденье. Пусто, она не дремала в углу. Тут, прикрыв веками глаза, она все обдумала. Или на раскладушке, рядом со мной.
   Я вспомнил пустоту жестяного остова грузовика у края дороги, который мы миновали в центре саванны. Бог знает кто его там оставил, что могло случиться и спаслись ли люди. Но он уже был ни на что не годен, только поржавевшее железо и кучи пыли, как наш грузовик. Что теперь с ним делать?
   Эта вечная обыденная мысль вернула меня на землю. Надо бы мне продать его, разумеется, я его продам... Я разозлился. Продам немедленно! Я повернул ключ зажигания: чего мне ждать - пока не проголодаюсь?
   Мотор заработал. Я еще раз оглядел окрестности - нет ли ее все-таки где-нибудь поблизости, но ее не было. Крепко сжав губы, я поехал. Один. Один среди чужого, незнакомого и страшно далекого города. Это было гнетущее сознание, оно давило на ме- ня свинцовой тяжестью, которую я не мог унести. Хочу вернуться домой, я хочу домой!
   По широкой магистрали Кейптаун-Каир, проходящей через город, наугад я направился к аэродрому. Туда она уехала, туда она убежала, а я спал в сладком неведении. Я нажал на газ. Проспект по всей длине с запада на восток был пуст. С одного конца города можно было видеть другой. Светофоры погасли, на три часа все замерло. Я гнал по осевой линии на скорости девяносто километров в час. Тотчас же продам это чертово барахло, а потом будет видно, потом буду думать, что делать дальше.
   Я остановился у первой бензоколонки перед оградой с подержанными машинами и протяжно затрубил. Когда появился замбиец в пастелевом комбинезоне с эмблемой "ВР" на груди, я вышел из машины.
   - Сколько? - спросил я и кивнул головой на то, что у меня осталось.
   Он обошел автофургон и заглянул внутрь.
   - Четыреста монет, - сказал он равнодушно, - это образец семидесятого года, господин.
   - В фунтах или долларах?
   Он изучающе посмотрел на меня.
   - В долларах.
   Я вынул из под сиденья автомат.
   Он оскалился и поднял брови.
   - Пятьдесят!
   Он даже не спросил о документах, здесь это не имело значения. Эту машину он приобретал задаром, и поэтому его ничего не интересовало. Я знал, что родезийский автофургон дороже нигде не продам. Хватит ли этих денег, чтобы отсюда попасть на побережье? В голове у меня начал рождаться новый план. С продажей пока подожду, фургон - единственное место, где я могу задаром жить и спать. Прежде всего надо иметь представление о ценах билетов; необходима въездная виза, а ее оформление может продлиться и ряд дней. В отель я идти не могу - у меня не останется денег на дорогу...
   - Подожди, парень, подожди, - сказал я. - Пятьдесят сейчас, - я подал ему автомат, - а машину привезу через два - три дня. У меня еще масса дел.
   - Дам пятьсот, - сказал раздраженно замбиец, и его спокойствие исчезло.
   - Послезавтра получишь его со всем имуществом, только послезавтра.
   - Я хочу его сейчас, сейчас же! Плачу в американских долларах.
   - Не могу - мне нужно на аэродром, в посольство...
   - Нет, сейчас же! - кричал черный и махал деньгами. Он не мог остаться равнодушным из-за того, что лишается такого бизнеса.
   Я оставил ему автомат, взял пятьдесят долларов и прыгнул в машину. В эту минуту я понял, что не должен проклинать Корнелию. Я олух царя небесного, а она только осторожна и знает мир. Цена за машину составляла точно столько, сколько она должна была выплатить мне жалованья. И оставила мне паспорт, который стоил в сто раз больше. Это был ключ к возвращению, ключ к неизвестному пока судну, на которое я вступлю через пару дней, и прощай Африка!
   В канцелярии Zambia Airways Corporation я выяснил, что денег мне едва хватит до Дар-Эс-Салама в Танзании. Оформление въездной визы длилось три дня, и все это время я спал в автофургоне на окраине Лусаки. Вечером я представлял себе Корнелию где-то в Европе, но не знал, где именно. Рассказам о Голландии я уже не верил. Это, скорее всего, была маскировка следов, чтобы я не тащился за нею, чтобы не висел у нее на шее.
   Днем я бродил по Лусаке и останавливался перед широкими витринами. Но выставленные товары меня не привлекали. Я смотрел сам на себя. Каким видела меня она? Каким я ей казался?
   Уж давно я понял, что лицо ничего не означает, и она, вероятно, это знала тоже. И Гофман, и все его парни имели человеческие лица, те два агента и капитан Фаррина - тоже. Од- нако каждый из них готов был сделать что угодно. У этих людей форма и содержание не имели ничего общего. Это были одинокие хищники, обманщики, сбивающиеся на время в случайные стан. Она мерила меня по ним и по себе, и иначе вести себя не могла. Но в душе я не осуждал ее.
   А потом, наконец, за пятнадцать долларов я получил танзанийскую въездную визу и в последний раз проехал Лусакой к бензоколонке. Мне казалось, что я прожил здесь целый год.
   До аэродрома я уже шагал пешком. Это было недостойно, оскорбление белой расы, но я не мог позволить себе отдать даже доллар на такси, а времени у меня было достаточно. Замбийский самолет вылетал только на следующий день, в половине пятого утра. Ночь я продремал в зале аэропорта. Я был единственным белым иностранцем, путешествующим в этом направлении. Мысленно представлял себе, где примерно я буду через неделю. Возможно, на палубе какого-нибудь судна. Но прежде всего я должен проделать тысячекилометровый прыжок. Всего хорошего, Корнелия, можешь спать спокойно, мы только встретились на мгновение, какой-то миг летели рядом. А теперь уже отдаляемся, исчезаем в бесконечности, наши судьбы никогда не сойдутся.
   Старая американская "Дакота" тряслась и дрожала, чуть не разваливаясь. Мало денег - мало музыки. Я сидел у круглого окошечка и смотрел, как на крыльях вибрируют и дрожат заклепки. Временами самолет глубоко проваливался - так глубоко, что и черная стюардесса бледнела.
   Из древнего мрака взошло солнце и озарило эту удивительную красно-зеленую землю с кочующими стадами и непроходимым изумрудно-зеленым руном вдоль рек. Затем я увидел огромную зелено-голубую поверхность с тусклым блеском старого зеркала. Однако это было не море, а танзанийское озеро, с серебристыми пятнами водорослей и трав.
   Самолет опять тяжело покачнулся и, задержанный невидимой рукой, резко сел на воздушную подушку. Я ударился головой о потолок этого чудесного транспортного средства, потом теплый воздух опять придавил нас сверху. Мы поднимались. Для моего желудка это был неудобоваримый кусок. Я закрыл глаза и долго глубоко дышал. Главное, что мы летим, теперь они уж окончательно потеряли мой след. И если - даже выйдут на "Корпорацию Кобальт Шиппер" и проследят весь остальной путь, то увидят, что в Лусаке мой след обрывается.
   Стюардесса, с посеревшим лицом, разносила коньяк. Наспех, не смакуя, я проглотил его и попросил еще. Я возвращаюсь, я на пути к дому, так почему не выпить? Примерно через полчаса из-за бесцветной полосы горизонта вынырнуло побережье.
   Индийский океан!
   Пилот повел самолет на посадку, пол под ногами застонал, как только выдвинулось шасси. Все обошлось, мы спасены, Через несколько минут под нами появилась бетонная полоса дарэс-саламского аэродрома.
   Автобус высадил нас в центре города у Национального архива. Было девять часов утра. Голова кружилась от счастья. Город напоминал скорее Восток, чем Африку. По узким улочкам я направился прямо в порт. Душный влажный воздух, по сравнению с сухим приятным климатом плоскогорий Родезии и Замбии, меня ошеломил, я как будто вошел в ванную. Меня охватило беспокойство, я готов был броситься бежать к самому ближайшему молу. Стоят ли тут на якоре суда, идущие в Европу? Наймет ли меня кто-нибудь?
   Попеременно мною овладевали то тревога, то восторг, а вокруг катилось человеческое половодье. Африка, Азия и Восток. Индийцы в тюрбанах, арабы, китайцы и черные всех оттенков. Это была не улица, а сплошной торговый дом; на тротуаре было больше продавцов, чем покупателей.
   Путаница красок, ослепляющая зелень океана, отбросы на гребнях волн. Я стоял и смотрел. Суда далеко от побережья на рейде, суда у дамбы, суда на якорной стоянке. Флаги незнакомых стран, окно в мир. Ни в Порт-Элизабете, ни в Гамбурге я не видел ничего подобного. Сколько же прошло времени с того дня, когда мы с Гутом корчились на кучке угля, неслись по порт-элизабетским улочкам. Только бы уйти от моря, попасть как можно дальше от побережья. Я прислушался к шуму людского прибоя. Нигде не визжали сирены, я слышал лишь плеск волн да голоса на палубах.
   Я отправился наугад вдоль стоянок судов. Где судно, которое меня отвезет? Всеми порами я воспринимал, как великолепен день. У меня было чудесное настроение. Так, видимо, выглядит счастье, теперь оно предстало передо мной во всей красоте. Я шел уже изрядное время, искал европейский флаг или название судна. Якорная стоянка тянулась далеко между складами и перевалочными пунктами, мешками и ящиками, которые путешествовали на канатах кранов по воздуху.
   Я остановился перед современным, выкрашенным в зеленый цвет грузовым судном. Вот это корабль! Желтая полоса на бортах, открытая палуба. Как раз шла погрузка. Это судно... Это судно я знаю! Боже мой! Я посмотрел на мачту - венесуэльский флаг.
   "Генерал Торрес", - прочитал я на носовой части судна.
   "Генерал Торрес", "Генерал Торрес"... Я оперся о ветхую стену какого-то склада. Мне стало дурно. Это невозможно, я не мог поверить своим глазам: фантастический сон, обманное видение.
   "Гильдеборг"!
   В паре метров от меня стояла на якоре "Гильдеборг". Опущенные трапы, живые плечи кранов. Всюду шла работа. В ужасе я посмотрел на капитанский мостик. В дверях стоял Иоганн Фаррина и смотрел на палубу.
   "Беги, - заорал Гут, - беги!"
   Но я не мог сдвинуться, не мог разогнуться, это было сверх моих сил. "Гильдеборг" притягивала мой взгляд. Это был не капитан Фаррина, а какой-то вахтенный офицер. Я видел самого себя, несущегося за Гутом в трюм, в темноту, и вентиляционные отверстия, которыми мы пролезали, баки и счетчики Гейгера - Мюллера. Они еще молча дремали, не будили сирены, еще не было утечки радиоактивного вещества.
   Я с трудом повернулся. Обратно! Подальше от порта. До тех пор, пока "Гильдеборг" стоит на якоре у мола, я не смею здесь показываться. Я прибавил шагу и свернул в первую же улочку между складами. Только потом я побежал.
   "Спокойствие, сохраняй спокойствие! - приказывал разум. - Тебе не грозит никакая опасность!" Но я не мог совладать с собой. В спину мне вцепился страх, это судно пробуждало во мне ужас. Я не ждал встречи с "Гильдеборг". Летучий Голландец. Она разрушила мой покой. Я напрасно убеждал себя, что это случайность, что такое судно должно плавать - не отправят же его на дно. Оно просто стоит на якоре у африканских берегов, где еще ему быть? Ко мне это не имеет никакого отношения, капитан даже не узнал бы меня.
   Я замедлил шаг. Поток людей швырял меня из стороны в сторону и уносил по широкому проспекту от порта к городу. Я увидел свободный столик в небольшом уличном кафе и в изнеможении дотащился до него. Обдумать!
   - Двойное бренди!
   Мир до сих пор не понял, что тогда случилось, а само судно ничего не объяснит. "Гильдеборг" умерла. Я понемногу отпивал бренди. Неповторимая и непонятная жизнь пульсировала прямо перед моими глазами. Каждое мгновение она меняла свою форму. Постепенно ко мне начало возвращаться спокойствие. "Генерал Торрес" - судно, как всякое другое, только я знаю, что скрывается за ним. Возможно, оно везет какао или апельсины, а Фаррина, конечно, не занимается тем, что высматривает бывших матросов. Мне надо вернуться в порт, у меня нет ни времени, ни денег, чтобы медлить. Без матросской книжки непросто будет найти место, не на каждом корабле требуется пополнять команду.
   Я допил бренди. Оно поставило меня на ноги, вернуло хорошее настроение. С новой энергией я погрузился в переливающийся людской поток. Я знаю, что здесь стоит на якоре, и буду осторожен. Я ведь Шиппер, Бернард Шиппер, у меня есть подтверждающие это документы. Временами я поглядывал на витрины магазинов, полные иностранного товара. Японские транзисторы, индийский текстиль и китайские украшения. Фотографии голых женщин всех цветов кожи, меняльные конторы и филиалы международных банков, агентства авиакомпаний, все напихано и спрессовано, втиснуто друг в друга. Борьба за каждый метр тротуаров, ступеней и проездов. Компании, названия которых я никогда не слышал. "Вашингтон Пост" - агентство печати.
   Дощечка была совсем маленькой, только случайно в этом потоке она бросилась мне в глаза. Но я сразу же остановился. "Вашингтон Пост"... В голове у меня мелькнула сумасшедшая мысль, гениальная! "Вашингтон Пост"... А что если я продам "Гильдеборг", что если я расскажу?.. Открою миру тайну того, как погибла целая команда, как прикончили Гута, куда исчезли 200 тонн U3O8 - Я уже не на юге, здесь - свободный мир! Я возьму недорого - авиабилет в Европу. Я стоял и смотрел на архаический заголовок американской газеты. Толпа тормошила меня, обтекала и увлекала за собой. Мне нужно было взвесить эту мысль, понять ее, но мною уже начало овладевать прежнее нетерпение. Не ждать, воспользоваться случаем!
   Я быстро зашагал и пробился к лестнице дома. Эта идея влила в меня новую энергию.
   Я вбежал на второй этаж и нажал кнопку звонка. Вот оно! Двери открылись сами.
   За пишущей машинкой сидела девушка цвета "кофе с молоком".
   - Привет, красавица, - сказал я весело, - нет ли здесь шефа?
   - Привет, - ответила она таким же тоном. Мгновение она еще печатала, а потом повернулась. Большие полные губы растянулись в улыбке. - Шеф приходит в одиннадцать. Может быть, я могла бы рассмотреть ваше дело сама? - сказала она с американским акцентом.
   Мы приглянулись друг другу с первого мгновения.
   - Не могла бы, золотце, я хочу предложить ему коммерцию, большое дело, и притом это вопрос жизни и смерти. Во всем остальном готов иметь дело с тобой.
   - Хотите еще чего-нибудь выпить?
   Я понял, что она меня высмеивает. Веду себя как сумасшедший. Наверняка она американка, возможно, с университетским образованием. Скорее всего, с университетским - за океан других не посылают.
   - Спасибо, с удовольствием.
   Она встала и продефилировала передо мной, как на параде. Высокая, полная, никаких мальчишеских бедер.
   - Конечно, я могла бы рассмотреть это дело сама! - и поставила передо мною стаканчик.
   Я отрицательно покачал головой.
   - Сожалею, но в самом деле нет, все что угодно, но только не это. - Она посерьезнела. Теперь, видимо, я не казался ей нализавшимся. - Вот если с вашим шефом заключу контракт, то приглашу вас на обед! Пойдете?
   Глаза встретились. Короткое замыкание.
   - Спасибо, почему бы нет? - И она села к своему столу. - Но, скорее всего, придется посылать за бутербродами, - сказала она скептически, чтобы я не представлял себе все в розовом свете. Она снова взялась за работу, а я сидел и смотрел.
   - Когда вы прилетели? - спросила она, даже не подняв голову.
   - Сегодня утром...
   Как ей это могло прийти в голову?
   - Издалека?
   Я пожал плечами.
   - Я знаю здесь практически всех европейцев, а вы - новый, совсем новенький, - улыбнулась она ласково и кокетливо посмотрела на меня. Но звучало это так, как будто она сказала "совсем глупенький".
   - Как младенец, - добавил я. Она кивнула.
   - Не выпьете со мной?
   - Только за обедом - если он будет. Теперь у меня масса работы. Только не ждите, что с шефом вам все это легко удастся.
   - Будь я репортером, я бы не раздумывал. У кого есть профессиональное чутье, не позволит себе упустить такую возможность.
   Чуть позже одиннадцати в кабинет ввалился энергичный лысый мужчина в полотняном костюме, с ярко, разрисованным галстуком.
   - Привет, Тедди, - сказала красавица.
   Он пробежал через приемную в соседнюю комнату. Меня даже не заметил.
   - Дневные сообщения подготовлены? - гаркнул он за дверьми.
   - Как раз заканчиваю!
   - Отлично! Что нового? - Он снял пиджак и заглянул в комнату, - Привет, Джоссела...
   - Этот господин... - откашлялась она, - новый...
   Он посмотрел на меня и ослабил галстук.
   - Гиббонс, - сказал он и протянул мне руку.
   - Представлюсь позднее, если позволите. У меня для вас предложение, точнее - сделка...
   Он бросил взгляд на Джосселу, патом на меня и, наконец, пожал плечами.
   - Ладно, пройдите!
   Я вошел в его кабинет и тихо закрыл двери. Внизу под окнами грохотала улица. Мне пришло в голову, что это не имеет смысла. Лучше всего мне надо было бы поискать судно.
   Гиббоне устроился за письменным столом и молчал. Ждал. Я тоже.
   - Пожалуйста, - сказал он наконец. Я сел в плетеное кресло против его стола.
   - Слышали вы когда-нибудь о судне "Гильдеборг"? - Он кивнул. - О грузе U3O8?
   Он снова качнул головой.
   - Могу вам сказать, куда исчезло это судно и что стало с грузом. Я плавал на нем!
   Он неподвижно смотрел на меня. Я не мог отгадать, о чем он думает.
   - Но вы должны, скорее всего, заявить об этом в Евроатом...
   Это звучало так, будто он просил:
   "Не ходи ко мне, парень".
   Я встал.
   - На открытке из Дар-эс-Салама, не так ли? - сказал я таким же тоном. Это мне не приходило в голову, спасибо вам! - И я пошел к дверям.
   - Подождите!
   - Зачем? Я искал репортера, который может позволить себе написать о "Гильдеборг". Но ошибся, извините.
   Я открыл двери. Джоссела сидела за столом, слушала. Снисходительно улыбнулась. Видимо, и ей с шефом было тоже нелегко.
   - Вернитесь, дружище! - Я медленно прикрыл двери - ни в чем не надо перебарщивать. - Начните, я послушаю!
   - Мне нужен авиабилет в Европу и тысяча долларов на дорогу. Не опубликовывайте ничего из того, что узнаете, до тех пор, пока я отсюда не уберусь. Это мои условия.
   - С чего вы взяли, что я пожелаю купить вашу информацию? Что она будет интересовать меня? И как я узнаю, что вы не водите меня за нос?
   Я сел.
   - Это вы должны решить сами, рисковать будем оба. Вы - тем, что лишитесь денег, а я - жизнью. Потом отступать будет некуда.
   - Гм... вы матрос?
   Я сунул руку в карман и подал ему паспорт.
   - Бернард Шиппер, фермер, - сказал я.
   Он посмотрел на фотографию, потом на меня.
   - Похож я на фермера? - спросил я.
   Он снова перелистал паспорт и ничего не сказал. Я полез в другой карман и положил на стол удостоверение "Анти-Террористической Унии". Ганс Краус сержант. Он уже не улыбался.
   - Я бегу из Порт-Элизабета через Родезию и Замбию прямо сюда. Мне нужен авиабилет в Европу, а ту тысчонку оставьте себе, я уже сыт по горло.
   - Ладно, говорите, - сказал он почти шепотом и включил магнитофон.
   Я протянул руку и, в свою очередь, выключил его.
   - Записывать ничего не будем, я ведь не хочу, чтобы меня прикончили. Хочу остаться в стороне, это - условие. Исчезнуть и жить в покое. Вам должно быть достаточно стенограммы.
   - Джоссела! - позвал Гиббонс раздраженно.
   Тонкое шелковое платье плотно прилегало к ее телу. Она заложила ногу за ногу и открыла блокнот. Гиббонс не воспринимал ее, видимо, - уже привык. Но я увидел Гледис. Они ничем не были похожи, даже цветом кожи. Джоссела казалась намного темнее. Однако Гледис показалась на песчаной дорожке, ведущей среди тропической растительности к белому бунгало с трупом Гута. Как многим я ей был обязан. Не будь ее, схватили бы меня сразу, в Солсбери.
   Гиббонс что-то неприветливо проворчал, видимо, попросил, чтобы я, наконец, начал, а Джоссела наблюдала за мной большими темными глазами. Такие я видел всюду вокруг себя. В солсберийском поселении, из кузова бронетранспортера - это смотрела Африка. Я уже понимал этот взгляд, он был недоверчивый и укоризненный. Во всех глазах я видел укор. В них отражалась вина моей белой кожи.
   Я опомнился. Я сидел в "Де-Пайпе", а на сцене раздевалась Августа. Голоса за моей спиной договаривались.
   Пространство разлетелось, взорвалось! Рухнуло перед глазами и сбило меня с ног.
   Безумство!
   Четырехмерный фильм ужасов. Серое полотно рассвета, разорванное обломками спасательных шлюпок. Без звука они падали обратно. Бешеные волны захлестнули палубу. Желтое лицо Гута. Я ничего не видел, не хотел это видеть. Я боялся посмотреть на море. Я уже знал, что это за свинство, что это за удар - этот бандит нас продал! Он всех нас продал!
   Его прижали к стене в последнюю минуту, перед самым отплытием, чтобы он не мог сопротивляться, чтобы ему не оставалось другого пути.
   Что бы я делал на его месте? Это был страшный вопрос, свыше моих сил. Я вытер рукавом рубашки вспотевшее лицо. Полдень давно прошел, а я все еще рассказывал. Джоссела время от времени разминала; руку в запястье и стенографировала дальше.
   Гиббонс сидел, откинувшись в кресле, положив ноги на стол, и спал. По крайней мере, мне так казалось. Никто меня не перебивал. Я поднял молоток и снова ударил. Сирены завыли!
   - Вы облучены, - сказал Гиббонс, не страдаете от этого? Вы должны были получить приличную дозу рентген. Не были у врача?
   Я слабо улыбнулся.
   - У врача? Только когда буду дома, - сказал я, - только в Европе. Наш врач в корпусе Гофмана не имел диплома. Возможно, меня уже давно поймали, я только думаю, что убегаю, а на самом деле я такой же, как Гут, разница только в продолжительности умирания.
   Он открыл глаза, опустил ноги со стола и сел.
   - Официальное следствие утверждает, что исчезновение судна организовала Моссад и радиоактивный материал был предназначен для Израиля...
   Я пожал плечами.
   - Одно не исключает другое. В Израиле, конечно, не могут производить испытания, а на Юге - да, места достаточно. Знаете, где теперь на якоре стоит "Гильдеборг"?
   - А вы - да?
   Я кивнул головой на окно.
   - Там! Называется "Генерал Торрес", венесуэльское грузовое судно. Оно у вас прямо под носом!
   - Вы это серьезно утверждаете?
   - Абсолютно! Судно перекрасили и сменили название еще перед заходом в Порт-Элизабет.
   Не говоря ни слова, он взял телефонную трубку и набрал какой-то номер.
   - У вас стоит на якоре "Торрес"? - спросил он, когда на другой стороне отозвался металлический голос. - Да? Как фамилия капитана, где я его могу найти? - Голос опять что-то сказал. - Когда отплывает? Утром в четыре? Благодарю... - он повесил трубку и мгновение сосредоточенно смотрел на меня. - Пойдете со мной?
   - На "Гильдеборг"? Ни за что на свете, я не самоубийца.
   Впервые за все время он улыбнулся.
   - Я тоже нет, но должен, по крайней мере, проверить некоторые данные. Опишите мне, где находится отключенный резервуар и как я его отличу от остальных. Если все будет так, как вы утверждаете, получите авиабилет, и я подпишу чек. Согласны?
   - Нет. Авиабилет - сейчас, чек - по возвращении! На всякий случай чек оставьте у мисс Джосселы.
   Мгновение он раздумывал.
   - Вы на самом деле боитесь? - Я молчал. Он посмотрел на Джосселу: Хорошо, устройте это.
   Победа! Он поверил мне!
   Она захлопнула блокнот и потянулась. Влажная жара утомляла, город за окном дремал. Дорога в Европу была открыта. Мною овладело чувство восторга. Не буду надрываться в трюме!
   - Помните, что я вам обещал? Она улыбнулась.
   - Помню. У меня на улице машина.
   Это был великолепный обед, никакой африканской экзотики. Мясо, фаршированное яблоками, и сливовый соус с миндалем. Все на американский манер. Немного переслащено, но это было не так важно.
   Было около пяти; небольшая машина Джосселы пробиралась по переполненным улицам. Выгоднее было идти пешком, но американская дама - даже цветная - не могла себе этого позволить. Немедленно опустилась бы до уровня местных неграмотных женщин. Никто бы ее не принимал всерьез. Ее статус определял автомобиль с обозначением "Пресса". Он отличал ее от других. Она хорошо сознавала свою отчужденность и все-таки чувствовала себя тут как дома.
   Африка - пограничный континент, доисторический вулкан с пламенем будущего. Все застывшее - плавится, раскаленная магма твердеет. Процесс, идущий столетиями.
   Гиббонс уже сидел за столом и проверял магнитофон. Он был не больше спичечного коробка.
   - Забегу на рюмочку к капитану "Торреса", - сказал он весело из своего кабинета, когда мы вошли. - Подготовь информацию господина Шиппера для ночной передачи по телефону. Как только я позвоню вечером, так сразу же передашь ее. Из порта я пойду прямо домой. Вы еще не передумали? - обратился он ко мне.
   - Не передумал и вам бы рекомендовал...
   Он махнул рукой.
   - Это излишне, я аккредитованный корреспондент и не могу упустить такой случай. В отношении "Вашингтон Пост" никто ничего себе не позволит, можете не опасаться. Ваш гонорар... - он помахал чеком. - Джоссела возьмет его себе. Как ни странно, но я вам верю.
   - Так не ходите на "Гильдеборг"!
   Он прикрепил микрофон под лацкан пиджака и тонкий проводок продел сквозь ткань.
   - Лучше всего возьмите с собой полицию!
   Он усмехнулся.
   - Так не делается. Полицию в такие аферы не втягивают.
   Он был политически наивен, как и все американцы. Хотел бы я иметь его оптимизм.