Страница:
– Эй, – сказал Том. – Если ты не можешь сказать мне, то тогда уж кому?
Хэл посмотрел в глаза своего давнишнего друга. Справедливость слов Тома нельзя было отрицать. Он был организатором его предвыборной кампании и ближайшим другом. Ему можно и нужно было сообщать все, что угодно.
– Ничего подобного не было, – его голос звучал спокойно, но глаза смотрели озабоченно.
– Хорошо, – сказал Том. – Но что ты хочешь предпринять в ответ на это.
Хэл молчал. Это действительно был больной вопрос.
Следующие двадцать четыре часа были самыми плохими из когда-либо пережитых Хэлом.
В то время, как его команда пыталась разузнать что-либо о документах Боуза, ему приходилось защищаться от настойчивой прессы. Такое ему не могло присниться ни в каком кошмаре.
Телефоны в его предвыборной штаб-квартире, в кабинете государственного департамента и дома просто разрывались от звонков. Его помощников, секретарш и бывших коллег по работе беспрестанно атаковали просьбами прокомментировать обвинения против него.
Было ясно, что журналисты почувствовали запах крови. Уже слишком долгое время имя Хэйдона Ланкастера было синонимом популярности, привилегий и окружено ореолом славы. Теперь выяснялось, что из-под ног юного идола уходит твердая почва, поэтому для прессы было сейчас важнейшим делом добить его.
После некоторого колебания Хэл решил не отменять свои выступления перед избирателями. Он держал речь перед членами Коммерческой палаты в Рочестере во вторник, а в среду перед нью-йоркским отделением Демократической партии. Сплетники и журналисты со всей страны собрались на оба его выступления.
Хэл парировал их вопросы твердым и прямолинейным отрицанием. Он с удивлением замечал, что ему непонятно, почему сенатор Боуз не опубликовал свои документы по обвинению. Тогда ему было бы легче доказать абсурдность подобных утверждений. В действительности же этого Хэл боялся больше всего. Но ему не оставалось ничего иного, как только блефовать.
Хэл сознавал, что такая стратегия может срабатывать несколько часов, но не более. Боуз зарядил своей новостью всю общенациональную политическую атмосферу, поэтому к выходным он перейдет в дальнейшее наступление. Можно было отрицать участие в шпионаже, но рассчитывать на победу в выборах не приходилось.
Быстрым доказательством тому послужили результаты опроса избирателей-демократов, опубликованные всеми утренними газетами в среду. Позиции Хэла резко ухудшились, а сама ситуация готовила легкую победу Боузу.
Четверг был просто кошмарным днем. Пока Хэл отбивался от натиска прессы, его помощники пытались выйти на обвинительные документы. Но даже ближайшие сторонники Боуза не знали ничего конкретного.
Странным было и то обстоятельство, что использованные для пресс-конференции документы сенатор до сих пор не передал в департамент юстиции. Это могло быть и хорошей новостью, и плохой. Или Боуз был еще сам не уверен в подлинности документов, или он специально держал в напряжении самого Хэла и журналистов, прежде чем бросить подобную бомбу.
В конце дня Хэл вылетел в Нью-Йорк, чтобы быть ближе к событиям. Он присоединился к Тому и другим членам своей команды в штаб-квартире, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, а также попытаться определить свою стратегию. Когда они смотрели вечерний выпуск новостей, их взгляды жадно впились в экран телевизора. Сообщения оказались намного хуже, чем они могли ожидать. Боуз дал вторую и более подробную пресс-конференцию, выбрав время как раз перед выпуском общенациональных новостей. Он появился с худеньким низким мужчиной невыразительной внешности, которого представил как брата умершей девушки Жаклин Бришо.
– Мистер Винсент Бришо, – сказал Боуз, – является бельгийским гражданином. Он сам лично знает все обстоятельства, приведшие его сестру к связи с советской разведкой, а также об отношениях между ней и Хэйдоном Ланкастером в Париже. Мистер Бришо приехал сюда, чтобы лично удостовериться в реальности подготовленных мною документов и напомнить господину Ланкастеру о его постыдном поступке.
Мужчина, представленный мистером Бришо, говорил с неясным европейским акцентом, свое вступление он ограничил несколькими словами для прессы. Боуз не разрешил ему отвечать на многочисленные вопросы корреспондентов, да и сам он не собирался что-либо добавить к своему прошлому и подробному заявлению.
Боуза вновь спросили, почему он не опубликует документы по своему обвинению.
– Я передам все документы нужным органам, в нужное время и нужным способом. Конечно же, их получит департамент юстиции, государственный департамент и президент, не говоря уже о ФБР и Центральном разведывательном управлении. Мною будут соблюдены все необходимые законодательные формальности.
Подобная пресс-конференция была репетицией перед настоящими «удивительными откровениями» перед прессой и общественностью, как заметил Боуз. Следовало отдать должное выбору времени для ее проведения.
Чтобы совсем ухудшить настроение Хэла, Боуз показал по телевидению фотографии, на которых был изображен Хэл в обществе Жаклин Бришо на улицах Парижа.
В конце пресс-конференции Эмори Боуз повернулся к телевизионной камере.
– Леди и джентльмены, – заявил он. – Мистер Хэйдон Ланкастер в итоге показал свое истинное лицо. Те из нас, кто в своей политической деятельности стремился доказать американской общественности его антиамериканские идеи и вредность его идей, теперь удостоверились в правильности своей миссии. Я очень рад, что справедливость восторжествовала не слишком поздно. Я призываю мистера Хэйдона Ланкастера встретиться со мной при представителях общественности и опровергнуть мои обвинения, если он это сможет сделать. Если он откажется от такой встречи, то я призываю его отказаться от борьбы за место в Сенате и дать возможность мне и мистеру Ингерсоллу, порядочным американцам, продолжить вдвоем предвыборную гонку.
Затем губы сенатора скривились в иронической улыбке.
– Я предприму дальнейшие шаги с данными документами. Если все подтвердится, то я не дам и цента за будущее мистера Ланкастера в нашей стране.
Пресс-конференция закончилась. Вся уверенность Эмори Боуза отражалась на его лице, он скептически отклонил все дальнейшие вопросы журналистов. Не дав ни одного доказательства, он уже убедил общественность в шпионской деятельности Хэла.
Помощники Хэла разделились на две группы в связи со сложившейся ситуацией. Одни предлагали отрицать все обвинения и требовать доказательств. Другие считали, что Боуз сумел привлечь общественное мнение на свою сторону, поэтому нужно перейти в конфронтационную борьбу с ним. Только такой путь спасения оставался у Хэла.
Хэл внимательно слушал дискуссию своих советников уже более двух с половиной часов. Каждая из групп была по-своему права и убедительна в доказательствах. Впервые Хэл по-настоящему понял всю сложность деятельности политического лидера. Это обсуждение не привело ни к какому результату, а заставило его еще болезненнее относиться к ситуации.
В десять часов вечера Хэл прервал дискуссию и отправил всю команду по домам, сказав, что завтра встреча продолжится. Всем нужно время, чтобы еще раз поразмышлять над случившимся и проанализировать сказанное сегодня.
Оставшись один, Хэл налил себе большой стакан бренди. Но это не помогло. Он вышагивал по пустой комнате, все еще размышляя о ситуации. Он понимал, что сейчас вся его политическая карьера поставлена на карту, а в утверждениях Боуза далеко не все блеф. Необходимо предпринять какие-то действия, чтобы уменьшить влияние Боуза на общественность. И, наконец, надо доказать всем, что кандидатура Хэла не снимается, что ему еще далеко до поражения.
Но как это сделать?
Вдруг Хэл поставил стакан, покинул офис и на такси поехал в свой спортивный клуб на Пятьдесят пятой улице, где сразу же спустился в бассейн. Плавая, он старался отвлечься от всего – и от репортерских вопросов и от настойчивых советов своих помощников.
Выходя из воды, он был физически сильно истощен, но избавлен от панического настроения. Он чувствовал себя готовым трезво рассуждать обо всем – что произошло и что нужно предпринимать.
Он вернулся в офис и подумал о Диане, которая с родственниками была в Саутгемптоне, и о том, что уже давно не звонил ей и не рассказывал обо всем происходящем и о своих планах.
Он снял телефонную трубку и стал набирать номер. Но его рука непроизвольно набрала другой номер, номер, который, сам того не подозревая, он уже давно знал наизусть.
Прозвучало несколько гудков, прежде чем мягкий женский голос ответил ему.
– Бесс? Это Хэл. Хэл Ланкастер.
– Привет, Хэл. Очень рада слышать тебя, – она сразу же узнала его по голосу.
– Хорошо, – с трудом начал Хэл. – Я… Ты видела газеты?
Наступила пауза.
– Да, уже видела, – последовал ответ.
– Мне очень неприятно беспокоить тебя столь поздно, – сказал он, заметив, как его пальцы нервно стучали по крышке письменного стола. – Ты не против выпить со мной сейчас где-нибудь?
Его раздражала некоторая нервозность в собственном голосе. Он чувствовал себя школьником, впервые приглашавшим девушку на свидание.
– А почему бы тебе не приехать ко мне? – спросила она. – Это было бы лучше во всех отношениях. Я объясню тебе, как пройти через черный ход, поэтому тебя никто не увидит. Все-таки для тебя лучше не появляться в баре с женщиной в такое время.
Ее юмор подействовал на него успокаивающе. Голос был уверенным и очень лояльным.
– Спасибо, – ответил он.
– Это я должна благодарить тебя, – поправила она его. – Я очень рада, что ты выбрал именно меня для встречи сегодня вечером.
Он поехал к небоскребу Саттон Плейс и, следуя ее объяснениям, легко нашел незаметный черный ход. Он на маленьком лифте добрался до ее резиденции, занимавшей весь этаж здания. Она поджидала его у лифта, стоя рядом с открытой дверью в апартаменты.
Она выглядела просто восхитительно. На ней была красивая пижама зеленоватого оттенка из нежного шелка, подчеркивающего всю неповторимость ее глаз. Волосы были распущены и лежали на плечах аккуратно уложенными. К ее нежному запаху молодого тела добавлялся запах изумительных духов, неизвестных ему.
Она пропустила его к входной двери и здесь обхватила его руками. На какой-то момент он прикрыл глаза, впервые ощущая ее длинное, стройное тело так близко. Когда он открыл глаза, то увидел за ней апартаменты с длинными диванами, мягким освещением и несколько мистическими картинами на стенах.
Некоторое время они еще стояли в таком положении. Она склонила голову ему на плечо, как будто именно она устала и нуждалась в его силе и поддержке, а не наоборот.
Затем она улыбнулась.
– Тебя не преследовали?
– Удалось оторваться в потоке машин, – ответил он, подыгрывая ей.
– Прекрасно сработал, – вновь улыбнулась она.
Она помогла ему снять плащ и провела в гостиную. Там она выключила все светильники, кроме самого ближнего, и предложила ему виски и воду.
– Так, – сказала она, сев рядом с ним на диван и поджав под себя ноги. – Теперь расскажи обо всем.
Он рассказал ей все о проблеме, насколько сам мог понять и оценить происшедшее. Она молча слушала его, иногда медленно кивая головой.
Когда он закончил свое повествование, она улыбнулась.
– Я очень рада, что ты пришел, – сказала она.
– Я сам не знаю, почему так сделал, – стал он оправдываться. – Я не должен был отягощать тебя своими проблемами.
– Как раз наоборот, – возразила она. – Я очень довольна по эгоистическим причинам. Я хочу разделять с тобой как хорошие времена, так и плохие. Я присоединилась к твоей команде и для хорошего, и для плохого, Хэл. Я рада, что ты подумал обо мне сейчас, когда у тебя проблемы, а не вычеркнул из своего списка.
Он ответил ей улыбкой. Ему хотелось что-то сказать ей, но он не мог найти необходимых слов. Он был поражен тем, насколько нуждался в ней. Ему не был нужен в такой степени ни Том Россмэн, ни кто-либо другой. Он всегда полагался в своей политической карьере только на собственный инстинкт. Но сегодня вечером он примчался за помощью и поддержкой к женщине, которую совсем мало знал.
– Ты выглядишь слишком озабоченным, – заметила она, рассматривая его лицо. – Скажи-ка, Хэл, есть ли во всем этом что-то, из-за чего можно волноваться?
Он очень долго колебался, затем глубоко вздохнул.
– Я знал эту девушку, – сказал он. – Мы встречались с ней. Это происходило в первый год моей работы в НАТО. Мы часто виделись в маленьком мотеле на левом берегу. Но у нас не было ничего серьезного…
Бесс кивнула. Она не была шокирована или огорчена его признанием.
– А остальное? – спросила она. – Дело с документами?
Хэл быстро провел рукой по волосам.
– Я уже ломал себе голову над этим. Девушка работала секретаршей в НАТО. Ее отдел находился далеко от моего. Я не знаю, какие документы она смогла украсть. Если она действительно работала на русских, то во всей этой истории и может быть рациональное зерно. Но я не могу представить, как она могла что-либо получить через меня. Она ни разу не была в моем номере в «Криллоне», ни у меня в офисе. Может быть, иногда я приходил к ней с портфелем, но я всегда следил за безопасностью важных документов. Я не думаю, что она могла что-либо добыть таким способом, – твердо заявил он. – Но у меня не может быть абсолютной уверенности.
Бесс казалась очень задумчивой.
– Итак, люди Боуза нашли что-то об этой девушке, которая уже мертва и не может защищаться, и теперь они используют твои связи с ней, чтобы все повесить на тебя.
Хэл кивнул. Это ему было ясно с самого начала. Затем Бесс вновь стала серьезной.
– Если я правильно поняла тебя, ты не имел контактов с советским персоналом в Париже?
– Нет, мы держались на своей стороне, они – на своей. Я встречал их посла раз или два. И все.
– А фотографии, – спросила она. – Они настоящие?
– Я не думаю, – сказал Хэл. – Мне нужно посмотреть на них ближе, но, кажется, они поддельные.
– Это так, но у тебя была с ней связь. Даже если все можно отрицать, то в данном случае козырь в руках Боуза.
Очень неожиданно для него судьба его политической карьеры стала зависима от сексуальных связей. Эта была не первой и не последней, но решающей для его дальнейшей жизни.
– Хэл, – вдруг спросила она его после некоторой паузы. – Ты какого типа игрок в покер?
Он с удивлением посмотрел на нее.
– А ты как думаешь?
– Ты согласен поставить на карту все, чтобы попытаться раскрыть блеф твоего соперника? – спросила она. – Есть еще шанс выиграть всю партию.
Но у него не было выбора. На кон была поставлена вся политическая карьера. Вдруг он вспомнил себя на войне в Корее, там ему приходилось встречаться с противником на поле сражения и удалось выжить и победить. А почему сейчас должно быть иначе?
– Да, – ответил он. – Я из таких игроков.
– В таком случае нам нужно очень многое обсудить с тобой. Я с самого начала размышляла о том, что можно предпринять в ответ.
Хэл посмотрел на ее стройную фигуру, которая была так близко от него, затем в эти завораживающие глаза необычной глубины.
– Политика – это опасная игра, – сказал он. – Ты уверена, что это тебе нужно?
Ее улыбка развеяла остаток его сомнений.
– Это то, что мне необходимо, Хэл, – ответила она.
XVII
Хэл посмотрел в глаза своего давнишнего друга. Справедливость слов Тома нельзя было отрицать. Он был организатором его предвыборной кампании и ближайшим другом. Ему можно и нужно было сообщать все, что угодно.
– Ничего подобного не было, – его голос звучал спокойно, но глаза смотрели озабоченно.
– Хорошо, – сказал Том. – Но что ты хочешь предпринять в ответ на это.
Хэл молчал. Это действительно был больной вопрос.
Следующие двадцать четыре часа были самыми плохими из когда-либо пережитых Хэлом.
В то время, как его команда пыталась разузнать что-либо о документах Боуза, ему приходилось защищаться от настойчивой прессы. Такое ему не могло присниться ни в каком кошмаре.
Телефоны в его предвыборной штаб-квартире, в кабинете государственного департамента и дома просто разрывались от звонков. Его помощников, секретарш и бывших коллег по работе беспрестанно атаковали просьбами прокомментировать обвинения против него.
Было ясно, что журналисты почувствовали запах крови. Уже слишком долгое время имя Хэйдона Ланкастера было синонимом популярности, привилегий и окружено ореолом славы. Теперь выяснялось, что из-под ног юного идола уходит твердая почва, поэтому для прессы было сейчас важнейшим делом добить его.
После некоторого колебания Хэл решил не отменять свои выступления перед избирателями. Он держал речь перед членами Коммерческой палаты в Рочестере во вторник, а в среду перед нью-йоркским отделением Демократической партии. Сплетники и журналисты со всей страны собрались на оба его выступления.
Хэл парировал их вопросы твердым и прямолинейным отрицанием. Он с удивлением замечал, что ему непонятно, почему сенатор Боуз не опубликовал свои документы по обвинению. Тогда ему было бы легче доказать абсурдность подобных утверждений. В действительности же этого Хэл боялся больше всего. Но ему не оставалось ничего иного, как только блефовать.
Хэл сознавал, что такая стратегия может срабатывать несколько часов, но не более. Боуз зарядил своей новостью всю общенациональную политическую атмосферу, поэтому к выходным он перейдет в дальнейшее наступление. Можно было отрицать участие в шпионаже, но рассчитывать на победу в выборах не приходилось.
Быстрым доказательством тому послужили результаты опроса избирателей-демократов, опубликованные всеми утренними газетами в среду. Позиции Хэла резко ухудшились, а сама ситуация готовила легкую победу Боузу.
Четверг был просто кошмарным днем. Пока Хэл отбивался от натиска прессы, его помощники пытались выйти на обвинительные документы. Но даже ближайшие сторонники Боуза не знали ничего конкретного.
Странным было и то обстоятельство, что использованные для пресс-конференции документы сенатор до сих пор не передал в департамент юстиции. Это могло быть и хорошей новостью, и плохой. Или Боуз был еще сам не уверен в подлинности документов, или он специально держал в напряжении самого Хэла и журналистов, прежде чем бросить подобную бомбу.
В конце дня Хэл вылетел в Нью-Йорк, чтобы быть ближе к событиям. Он присоединился к Тому и другим членам своей команды в штаб-квартире, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, а также попытаться определить свою стратегию. Когда они смотрели вечерний выпуск новостей, их взгляды жадно впились в экран телевизора. Сообщения оказались намного хуже, чем они могли ожидать. Боуз дал вторую и более подробную пресс-конференцию, выбрав время как раз перед выпуском общенациональных новостей. Он появился с худеньким низким мужчиной невыразительной внешности, которого представил как брата умершей девушки Жаклин Бришо.
– Мистер Винсент Бришо, – сказал Боуз, – является бельгийским гражданином. Он сам лично знает все обстоятельства, приведшие его сестру к связи с советской разведкой, а также об отношениях между ней и Хэйдоном Ланкастером в Париже. Мистер Бришо приехал сюда, чтобы лично удостовериться в реальности подготовленных мною документов и напомнить господину Ланкастеру о его постыдном поступке.
Мужчина, представленный мистером Бришо, говорил с неясным европейским акцентом, свое вступление он ограничил несколькими словами для прессы. Боуз не разрешил ему отвечать на многочисленные вопросы корреспондентов, да и сам он не собирался что-либо добавить к своему прошлому и подробному заявлению.
Боуза вновь спросили, почему он не опубликует документы по своему обвинению.
– Я передам все документы нужным органам, в нужное время и нужным способом. Конечно же, их получит департамент юстиции, государственный департамент и президент, не говоря уже о ФБР и Центральном разведывательном управлении. Мною будут соблюдены все необходимые законодательные формальности.
Подобная пресс-конференция была репетицией перед настоящими «удивительными откровениями» перед прессой и общественностью, как заметил Боуз. Следовало отдать должное выбору времени для ее проведения.
Чтобы совсем ухудшить настроение Хэла, Боуз показал по телевидению фотографии, на которых был изображен Хэл в обществе Жаклин Бришо на улицах Парижа.
В конце пресс-конференции Эмори Боуз повернулся к телевизионной камере.
– Леди и джентльмены, – заявил он. – Мистер Хэйдон Ланкастер в итоге показал свое истинное лицо. Те из нас, кто в своей политической деятельности стремился доказать американской общественности его антиамериканские идеи и вредность его идей, теперь удостоверились в правильности своей миссии. Я очень рад, что справедливость восторжествовала не слишком поздно. Я призываю мистера Хэйдона Ланкастера встретиться со мной при представителях общественности и опровергнуть мои обвинения, если он это сможет сделать. Если он откажется от такой встречи, то я призываю его отказаться от борьбы за место в Сенате и дать возможность мне и мистеру Ингерсоллу, порядочным американцам, продолжить вдвоем предвыборную гонку.
Затем губы сенатора скривились в иронической улыбке.
– Я предприму дальнейшие шаги с данными документами. Если все подтвердится, то я не дам и цента за будущее мистера Ланкастера в нашей стране.
Пресс-конференция закончилась. Вся уверенность Эмори Боуза отражалась на его лице, он скептически отклонил все дальнейшие вопросы журналистов. Не дав ни одного доказательства, он уже убедил общественность в шпионской деятельности Хэла.
Помощники Хэла разделились на две группы в связи со сложившейся ситуацией. Одни предлагали отрицать все обвинения и требовать доказательств. Другие считали, что Боуз сумел привлечь общественное мнение на свою сторону, поэтому нужно перейти в конфронтационную борьбу с ним. Только такой путь спасения оставался у Хэла.
Хэл внимательно слушал дискуссию своих советников уже более двух с половиной часов. Каждая из групп была по-своему права и убедительна в доказательствах. Впервые Хэл по-настоящему понял всю сложность деятельности политического лидера. Это обсуждение не привело ни к какому результату, а заставило его еще болезненнее относиться к ситуации.
В десять часов вечера Хэл прервал дискуссию и отправил всю команду по домам, сказав, что завтра встреча продолжится. Всем нужно время, чтобы еще раз поразмышлять над случившимся и проанализировать сказанное сегодня.
Оставшись один, Хэл налил себе большой стакан бренди. Но это не помогло. Он вышагивал по пустой комнате, все еще размышляя о ситуации. Он понимал, что сейчас вся его политическая карьера поставлена на карту, а в утверждениях Боуза далеко не все блеф. Необходимо предпринять какие-то действия, чтобы уменьшить влияние Боуза на общественность. И, наконец, надо доказать всем, что кандидатура Хэла не снимается, что ему еще далеко до поражения.
Но как это сделать?
Вдруг Хэл поставил стакан, покинул офис и на такси поехал в свой спортивный клуб на Пятьдесят пятой улице, где сразу же спустился в бассейн. Плавая, он старался отвлечься от всего – и от репортерских вопросов и от настойчивых советов своих помощников.
Выходя из воды, он был физически сильно истощен, но избавлен от панического настроения. Он чувствовал себя готовым трезво рассуждать обо всем – что произошло и что нужно предпринимать.
Он вернулся в офис и подумал о Диане, которая с родственниками была в Саутгемптоне, и о том, что уже давно не звонил ей и не рассказывал обо всем происходящем и о своих планах.
Он снял телефонную трубку и стал набирать номер. Но его рука непроизвольно набрала другой номер, номер, который, сам того не подозревая, он уже давно знал наизусть.
Прозвучало несколько гудков, прежде чем мягкий женский голос ответил ему.
– Бесс? Это Хэл. Хэл Ланкастер.
– Привет, Хэл. Очень рада слышать тебя, – она сразу же узнала его по голосу.
– Хорошо, – с трудом начал Хэл. – Я… Ты видела газеты?
Наступила пауза.
– Да, уже видела, – последовал ответ.
– Мне очень неприятно беспокоить тебя столь поздно, – сказал он, заметив, как его пальцы нервно стучали по крышке письменного стола. – Ты не против выпить со мной сейчас где-нибудь?
Его раздражала некоторая нервозность в собственном голосе. Он чувствовал себя школьником, впервые приглашавшим девушку на свидание.
– А почему бы тебе не приехать ко мне? – спросила она. – Это было бы лучше во всех отношениях. Я объясню тебе, как пройти через черный ход, поэтому тебя никто не увидит. Все-таки для тебя лучше не появляться в баре с женщиной в такое время.
Ее юмор подействовал на него успокаивающе. Голос был уверенным и очень лояльным.
– Спасибо, – ответил он.
– Это я должна благодарить тебя, – поправила она его. – Я очень рада, что ты выбрал именно меня для встречи сегодня вечером.
Он поехал к небоскребу Саттон Плейс и, следуя ее объяснениям, легко нашел незаметный черный ход. Он на маленьком лифте добрался до ее резиденции, занимавшей весь этаж здания. Она поджидала его у лифта, стоя рядом с открытой дверью в апартаменты.
Она выглядела просто восхитительно. На ней была красивая пижама зеленоватого оттенка из нежного шелка, подчеркивающего всю неповторимость ее глаз. Волосы были распущены и лежали на плечах аккуратно уложенными. К ее нежному запаху молодого тела добавлялся запах изумительных духов, неизвестных ему.
Она пропустила его к входной двери и здесь обхватила его руками. На какой-то момент он прикрыл глаза, впервые ощущая ее длинное, стройное тело так близко. Когда он открыл глаза, то увидел за ней апартаменты с длинными диванами, мягким освещением и несколько мистическими картинами на стенах.
Некоторое время они еще стояли в таком положении. Она склонила голову ему на плечо, как будто именно она устала и нуждалась в его силе и поддержке, а не наоборот.
Затем она улыбнулась.
– Тебя не преследовали?
– Удалось оторваться в потоке машин, – ответил он, подыгрывая ей.
– Прекрасно сработал, – вновь улыбнулась она.
Она помогла ему снять плащ и провела в гостиную. Там она выключила все светильники, кроме самого ближнего, и предложила ему виски и воду.
– Так, – сказала она, сев рядом с ним на диван и поджав под себя ноги. – Теперь расскажи обо всем.
Он рассказал ей все о проблеме, насколько сам мог понять и оценить происшедшее. Она молча слушала его, иногда медленно кивая головой.
Когда он закончил свое повествование, она улыбнулась.
– Я очень рада, что ты пришел, – сказала она.
– Я сам не знаю, почему так сделал, – стал он оправдываться. – Я не должен был отягощать тебя своими проблемами.
– Как раз наоборот, – возразила она. – Я очень довольна по эгоистическим причинам. Я хочу разделять с тобой как хорошие времена, так и плохие. Я присоединилась к твоей команде и для хорошего, и для плохого, Хэл. Я рада, что ты подумал обо мне сейчас, когда у тебя проблемы, а не вычеркнул из своего списка.
Он ответил ей улыбкой. Ему хотелось что-то сказать ей, но он не мог найти необходимых слов. Он был поражен тем, насколько нуждался в ней. Ему не был нужен в такой степени ни Том Россмэн, ни кто-либо другой. Он всегда полагался в своей политической карьере только на собственный инстинкт. Но сегодня вечером он примчался за помощью и поддержкой к женщине, которую совсем мало знал.
– Ты выглядишь слишком озабоченным, – заметила она, рассматривая его лицо. – Скажи-ка, Хэл, есть ли во всем этом что-то, из-за чего можно волноваться?
Он очень долго колебался, затем глубоко вздохнул.
– Я знал эту девушку, – сказал он. – Мы встречались с ней. Это происходило в первый год моей работы в НАТО. Мы часто виделись в маленьком мотеле на левом берегу. Но у нас не было ничего серьезного…
Бесс кивнула. Она не была шокирована или огорчена его признанием.
– А остальное? – спросила она. – Дело с документами?
Хэл быстро провел рукой по волосам.
– Я уже ломал себе голову над этим. Девушка работала секретаршей в НАТО. Ее отдел находился далеко от моего. Я не знаю, какие документы она смогла украсть. Если она действительно работала на русских, то во всей этой истории и может быть рациональное зерно. Но я не могу представить, как она могла что-либо получить через меня. Она ни разу не была в моем номере в «Криллоне», ни у меня в офисе. Может быть, иногда я приходил к ней с портфелем, но я всегда следил за безопасностью важных документов. Я не думаю, что она могла что-либо добыть таким способом, – твердо заявил он. – Но у меня не может быть абсолютной уверенности.
Бесс казалась очень задумчивой.
– Итак, люди Боуза нашли что-то об этой девушке, которая уже мертва и не может защищаться, и теперь они используют твои связи с ней, чтобы все повесить на тебя.
Хэл кивнул. Это ему было ясно с самого начала. Затем Бесс вновь стала серьезной.
– Если я правильно поняла тебя, ты не имел контактов с советским персоналом в Париже?
– Нет, мы держались на своей стороне, они – на своей. Я встречал их посла раз или два. И все.
– А фотографии, – спросила она. – Они настоящие?
– Я не думаю, – сказал Хэл. – Мне нужно посмотреть на них ближе, но, кажется, они поддельные.
– Это так, но у тебя была с ней связь. Даже если все можно отрицать, то в данном случае козырь в руках Боуза.
Очень неожиданно для него судьба его политической карьеры стала зависима от сексуальных связей. Эта была не первой и не последней, но решающей для его дальнейшей жизни.
– Хэл, – вдруг спросила она его после некоторой паузы. – Ты какого типа игрок в покер?
Он с удивлением посмотрел на нее.
– А ты как думаешь?
– Ты согласен поставить на карту все, чтобы попытаться раскрыть блеф твоего соперника? – спросила она. – Есть еще шанс выиграть всю партию.
Но у него не было выбора. На кон была поставлена вся политическая карьера. Вдруг он вспомнил себя на войне в Корее, там ему приходилось встречаться с противником на поле сражения и удалось выжить и победить. А почему сейчас должно быть иначе?
– Да, – ответил он. – Я из таких игроков.
– В таком случае нам нужно очень многое обсудить с тобой. Я с самого начала размышляла о том, что можно предпринять в ответ.
Хэл посмотрел на ее стройную фигуру, которая была так близко от него, затем в эти завораживающие глаза необычной глубины.
– Политика – это опасная игра, – сказал он. – Ты уверена, что это тебе нужно?
Ее улыбка развеяла остаток его сомнений.
– Это то, что мне необходимо, Хэл, – ответила она.
XVII
На следующее утро после встречи с Элизабет Бонд Хэл провел свою пресс-конференцию.
Он согласился с предложением Эмори Боуза. Он встретится с Боузом в присутствии общественности и ответит на все его обвинения. Детали этой встречи будут разработаны в ближайшие двадцать четыре часа, а сам разговор произойдет как можно быстрее.
Хэл был сдержанным и даже пошутил, когда приветствовал журналистов.
– Прекрасно, я всегда хотел быть в центре внимания, но в последние три дня вы выполнили план по отношению ко мне за целую декаду.
Затем он вновь стал серьезным. Касаясь сложившейся ситуации, он подтвердил, что жители штата Нью-Йорк, все граждане Америки имеют право знать истинную правду.
Когда короткая пресс-конференция закончилась, репортеры побежали к телефонам.
В течение шести часов была выбрана программа телевидения для встречи с Эмори Боузом. Было решено провести ее в воскресенье утром по «Вашингтон сегодня», ведущим которой был очень популярный обозреватель Фаррел Кейс, а сама программа вместе со «Встречей с прессой» относилась к наиболее острым политическим телевизионным передачам.
Трансляция должна быть прямой. Вначале Эмори Боуз мог высказать свои обвинения и доказательства их, затем слово должно быть дано Хэлу для опровержений, если таковые будут.
Сорок восемь часов до начала прямой трансляции были самыми напряженными для самого Хэла и его помощников. Он сконцентрировался на подготовке к телепередаче. В пятницу утром Том Россмэн вылетел с тайной миссией в Европу, другим советникам Хэл приказал оставаться в штаб-квартире и смотреть программу по телевидению, чем всех очень удивил, ведь они хотели быть с ним рядом для моральной поддержки. Сам Хэл выступил в субботу вечером перед законодателями штата на тему об экономическом развитии и проблемах образования. На вопросы об обвинениях в его адрес он только Кратко заметил, что все покажет воскресенье.
Наступило воскресенье. Все помощники и советники были в необычной панике, а Хэл без сопровождающих поехал на телестудию. Здесь его встретил только что вернувшийся из Европы Том.
В воздухе маленькой студии чувствовалось огромное напряжение. Все телевизионные обозреватели понимали, что сегодняшняя программа войдет в историю воскресных политических передач. Хэл приветствовал Фаррела Кейса, давнишнего приятеля, поудобнее устроился в кресле, и им занялась гримерша.
Программа началась с краткого вступительного слова Фаррела, объяснившего порядок дискуссии.
Затем камеру направили на Эмори Боуза. Он выглядел очень серьезным, каждым сантиметром своего лица выражая патриотизм патриарха Сената. Начал он с более подробных обвинений в адрес своего оппонента. Затем представил Винсента Бришо, брата умершей девушки, главного обвинителя Хэла. Бришо говорил спокойным тоном. Он начал с того, что рассказал, как во время войны его сестра увлеклась русскими солдатами, а затем согласилась работать на их разведку сразу же по окончании войны.
По словам Бришо, его сестра, пользуясь своей молодостью и привлекательностью, устроилась секретаршей в миссию НАТО в Париже. Когда ей нужно было добыть документы, которые не проходили через ее отдел, она использовала таких легкомысленных сотрудников, как Хэйдон Ланкастер. Это он передал ей сверхсекретные документы об американских ракетах на европейских базах.
Винсент Бришо был обеспокоен нелегальной деятельностью сестры и пытался остановить ее. Но она предупредила его, что если он попытается выдать ее, то его жизнь будет в опасности. Вскоре после этого сама Жаклин умерла при «невыясненных и странных обстоятельствах». После ее смерти Хэйдон Ланкастер покинул Париж, получив новый пост на Женевской конференции. А сам Винсент постарался забыть об этой неприятной истории. Но вдруг он узнал, что Хэйдон Ланкастер борется за место в американском Сенате. Его совесть не могла вынести, чтобы такой нечестный и преступный человек стал занимать столь ответственный пост. Поэтому он и сообщил обо всем Эмори Боузу, человеку, имеющему незапятнанную репутацию.
Во время выступления Бришо перед камерой держали фотографии Хэла с Жаклин Бришо на улицах Парижа, одного Хэла в офисе НАТО и в гостинице. Единственное, что отсутствовало во время выступления, так это секретные документы и информация об агентах русской разведки, с которыми сотрудничала Жаклин.
Когда Бришо закончил свое повествование, к камере вновь повернулся Эмори Боуз. Его лицо стало еще темнее и злее. Он поднятым пальцем указывал на Хэла.
– Я прошу этого человека, Хэла Ланкастера, опровергнуть эти обвинения, если он в состоянии. Я прошу его привести доказательства своей лояльности и честности как слуги демократии в нашей стране. Я прошу его доказать всему американскому народу, что он действовал не как настоящий агент русской разведки, а лишь по неосторожности нанес ущерб миллионам своих сограждан. Я прошу Хэйдона Ланкастера доказать, что он американец, и сделать это СЕЙЧАС!
В студии тишина была просто оглушающей. Камеры были направлены на Хэла. Он выглядел спокойным и невозмутимым.
– Я счастлив получить эту возможность для выяснения всей ситуации, сложившейся в последнюю неделю, которая не только наносит ущерб моей репутации, но и отвлекает жителей штата Нью-Йорк от самого важного события – предвыборной борьбы. Я считаю, что должен не только доказать абсурдность обвинений сенатора Боуза, но и пролить свет на истинные цели этой подлой кампании, – Хэл посмотрел в камеру. – Я привел своего гостя для этой программы. Если ведущий не против, то я хотел бы представить гостя. Дамы и господа, это миссис Мари-Клэр Бришо, мать Жаклин Бришо.
Маленькая бельгийка лет шестидесяти была проведена на сцену и села в кресло рядом с Хэлом.
Сам Хэл дал возможность Фаррелу самому задавать вопросы, так как тот уже всем своим видом выражал изумление и живейшую заинтересованность.
– Миссис Бришо, – начал он. – Вы действительно мать девушки по имени Жаклин Бришо?
– Да, – женщина говорила с легким французским акцентом.
– А вы знаете господина Ланкастера, сидящего рядом с вами?
– Нет.
– Ваша дочь работала в НАТО в период с 1951 по 1955 годы?
– Да, сэр. Она работала секретаршей в бельгийской миссии в Париже, потому что, кроме французского, еще свободно владела английским языком.
Во время ответов на вопросы, присмотревшись к женщине, можно было легко увидеть большое сходство с девушкой. По глазам, чертам лица любой мог определить, что это была не кто иная, как мать Жаклин.
– У вас были подозрения, – продолжал ведущий, – что ваша дочь имела связь с русскими агентами или что она украла секретные документы об американских ракетах в Европе?
– Нет.
– У вашей дочери был любовный роман с русским офицером во время войны?
– Не было ничего подобного.
Аудитория стала еще внимательнее. Все видели, что женщина говорит очень откровенно, но она ничего не доказывала и не отрицала.
– Ваша дочь умерла при странных и загадочных обстоятельствах?
Леди покачала головой.
– Жаклин умерла от лейкемии. Она страдала этой болезнью много лет. Впервые этот диагноз поставили еще в школьные годы, но у нее была такая форма, что болезнь развивалась в течение многих лет. Но обострение наступило, когда ей исполнилось двадцать четыре года, а через год она умерла.
– Так вы утверждаете, что в болезни вашей дочери не было ничего загадочного? – вновь спросил Фаррел.
– Совсем ничего. Я захватила с собой медицинскую карту, где описана история ее болезни с одиннадцати до двадцати пяти лет, история ее смерти.
Кейс выглядел очень заинтригованным.
– Миссис Бришо, разрешите задать вам другой вопрос. Сколько у вас детей?
– Двое.
– Хорошо, тогда у вас должен быть еще живой ребенок, я имею в виду вашего сына.
Леди покачала головой.
– Оба моих ребенка умерли.
Наступила шокирующая тишина. Эмори Боуз посмотрел на мужчину, сидящего рядом с ним, затем на миссис Бришо.
– Но, миссис Бришо, – сказал Фаррел. – Это ваш сын Винсент сообщил сенатору Боузу то, что мы сейчас обсуждаем. Что вы пытаетесь этим сказать?
Женщина горько улыбнулась.
– Моя дочь Жаклин имела старшего брата Винсента, но он был убит нацистами в 1942 году, поэтому я и говорю, что у меня нет детей, оставшихся в живых.
Фаррел Кейс выглядел очень сконфуженным.
– Но, миссис Бришо, если у вас нет живого сына, то кто же этот мужчина, давший нам информацию для сегодняшнего обсуждения?
Миссис Бришо посмотрела на мужчину, сидящего рядом с сенатором.
– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. После этого события стали развиваться в сумасшедшем темпе. Хэл заверил аудиторию, что фотографии, на которых он изображен с Жаклин, – подделка, затем добавил, что документы, которые, по утверждениям Боуза, были сверхсекретными, официально разрешено публиковать, а мужчина, сидящий рядом с сенатором – Леон Матоун, мошенник, известный полицейским управлениям многих штатов и ФБР. Хэл представил документы, подтверждающие преступную деятельность Матоуна.
Когда прозвучала подробная информация от Хэла, все камеры были направлены на Боуза. С него уже давно сошла его горделивая статность, лицо было бледным и поникшим, а нижняя губа заметно дрожала. Он довольно бессвязно пытался оправдаться борьбой против коммунизма в Сенате.
– Я надеюсь, – продолжил Хэл свое выступление в виде заключительного слова, – что визит миссис Бришо помог нам разобраться во всех обвинениях. Я хотел бы еще немного добавить об истинных причинах случившегося сегодня. Мы переживаем очень болезненный период нашей истории. Мы находимся в каком-то холодном жестоком мире, в котором враг пытается победить нас не внешне, а изнутри. Нам пытаются навязать идею страха и подозрительности, нас призывают следить за своим соседом, доказывать свою лояльность. Но мы, американцы, не можем позволять себя дурачить. Мы, американцы, можем критиковать свое правительство, но мы знаем, что все мы любим свою Родину и желаем ее процветания. Нет на Земле более сильного оружия, чем желание свободных людей оставаться свободными. Потому что свобода не имеет врагов. Но любой враг свободы – самое ужасное зло в мире!
Он согласился с предложением Эмори Боуза. Он встретится с Боузом в присутствии общественности и ответит на все его обвинения. Детали этой встречи будут разработаны в ближайшие двадцать четыре часа, а сам разговор произойдет как можно быстрее.
Хэл был сдержанным и даже пошутил, когда приветствовал журналистов.
– Прекрасно, я всегда хотел быть в центре внимания, но в последние три дня вы выполнили план по отношению ко мне за целую декаду.
Затем он вновь стал серьезным. Касаясь сложившейся ситуации, он подтвердил, что жители штата Нью-Йорк, все граждане Америки имеют право знать истинную правду.
Когда короткая пресс-конференция закончилась, репортеры побежали к телефонам.
В течение шести часов была выбрана программа телевидения для встречи с Эмори Боузом. Было решено провести ее в воскресенье утром по «Вашингтон сегодня», ведущим которой был очень популярный обозреватель Фаррел Кейс, а сама программа вместе со «Встречей с прессой» относилась к наиболее острым политическим телевизионным передачам.
Трансляция должна быть прямой. Вначале Эмори Боуз мог высказать свои обвинения и доказательства их, затем слово должно быть дано Хэлу для опровержений, если таковые будут.
Сорок восемь часов до начала прямой трансляции были самыми напряженными для самого Хэла и его помощников. Он сконцентрировался на подготовке к телепередаче. В пятницу утром Том Россмэн вылетел с тайной миссией в Европу, другим советникам Хэл приказал оставаться в штаб-квартире и смотреть программу по телевидению, чем всех очень удивил, ведь они хотели быть с ним рядом для моральной поддержки. Сам Хэл выступил в субботу вечером перед законодателями штата на тему об экономическом развитии и проблемах образования. На вопросы об обвинениях в его адрес он только Кратко заметил, что все покажет воскресенье.
Наступило воскресенье. Все помощники и советники были в необычной панике, а Хэл без сопровождающих поехал на телестудию. Здесь его встретил только что вернувшийся из Европы Том.
В воздухе маленькой студии чувствовалось огромное напряжение. Все телевизионные обозреватели понимали, что сегодняшняя программа войдет в историю воскресных политических передач. Хэл приветствовал Фаррела Кейса, давнишнего приятеля, поудобнее устроился в кресле, и им занялась гримерша.
Программа началась с краткого вступительного слова Фаррела, объяснившего порядок дискуссии.
Затем камеру направили на Эмори Боуза. Он выглядел очень серьезным, каждым сантиметром своего лица выражая патриотизм патриарха Сената. Начал он с более подробных обвинений в адрес своего оппонента. Затем представил Винсента Бришо, брата умершей девушки, главного обвинителя Хэла. Бришо говорил спокойным тоном. Он начал с того, что рассказал, как во время войны его сестра увлеклась русскими солдатами, а затем согласилась работать на их разведку сразу же по окончании войны.
По словам Бришо, его сестра, пользуясь своей молодостью и привлекательностью, устроилась секретаршей в миссию НАТО в Париже. Когда ей нужно было добыть документы, которые не проходили через ее отдел, она использовала таких легкомысленных сотрудников, как Хэйдон Ланкастер. Это он передал ей сверхсекретные документы об американских ракетах на европейских базах.
Винсент Бришо был обеспокоен нелегальной деятельностью сестры и пытался остановить ее. Но она предупредила его, что если он попытается выдать ее, то его жизнь будет в опасности. Вскоре после этого сама Жаклин умерла при «невыясненных и странных обстоятельствах». После ее смерти Хэйдон Ланкастер покинул Париж, получив новый пост на Женевской конференции. А сам Винсент постарался забыть об этой неприятной истории. Но вдруг он узнал, что Хэйдон Ланкастер борется за место в американском Сенате. Его совесть не могла вынести, чтобы такой нечестный и преступный человек стал занимать столь ответственный пост. Поэтому он и сообщил обо всем Эмори Боузу, человеку, имеющему незапятнанную репутацию.
Во время выступления Бришо перед камерой держали фотографии Хэла с Жаклин Бришо на улицах Парижа, одного Хэла в офисе НАТО и в гостинице. Единственное, что отсутствовало во время выступления, так это секретные документы и информация об агентах русской разведки, с которыми сотрудничала Жаклин.
Когда Бришо закончил свое повествование, к камере вновь повернулся Эмори Боуз. Его лицо стало еще темнее и злее. Он поднятым пальцем указывал на Хэла.
– Я прошу этого человека, Хэла Ланкастера, опровергнуть эти обвинения, если он в состоянии. Я прошу его привести доказательства своей лояльности и честности как слуги демократии в нашей стране. Я прошу его доказать всему американскому народу, что он действовал не как настоящий агент русской разведки, а лишь по неосторожности нанес ущерб миллионам своих сограждан. Я прошу Хэйдона Ланкастера доказать, что он американец, и сделать это СЕЙЧАС!
В студии тишина была просто оглушающей. Камеры были направлены на Хэла. Он выглядел спокойным и невозмутимым.
– Я счастлив получить эту возможность для выяснения всей ситуации, сложившейся в последнюю неделю, которая не только наносит ущерб моей репутации, но и отвлекает жителей штата Нью-Йорк от самого важного события – предвыборной борьбы. Я считаю, что должен не только доказать абсурдность обвинений сенатора Боуза, но и пролить свет на истинные цели этой подлой кампании, – Хэл посмотрел в камеру. – Я привел своего гостя для этой программы. Если ведущий не против, то я хотел бы представить гостя. Дамы и господа, это миссис Мари-Клэр Бришо, мать Жаклин Бришо.
Маленькая бельгийка лет шестидесяти была проведена на сцену и села в кресло рядом с Хэлом.
Сам Хэл дал возможность Фаррелу самому задавать вопросы, так как тот уже всем своим видом выражал изумление и живейшую заинтересованность.
– Миссис Бришо, – начал он. – Вы действительно мать девушки по имени Жаклин Бришо?
– Да, – женщина говорила с легким французским акцентом.
– А вы знаете господина Ланкастера, сидящего рядом с вами?
– Нет.
– Ваша дочь работала в НАТО в период с 1951 по 1955 годы?
– Да, сэр. Она работала секретаршей в бельгийской миссии в Париже, потому что, кроме французского, еще свободно владела английским языком.
Во время ответов на вопросы, присмотревшись к женщине, можно было легко увидеть большое сходство с девушкой. По глазам, чертам лица любой мог определить, что это была не кто иная, как мать Жаклин.
– У вас были подозрения, – продолжал ведущий, – что ваша дочь имела связь с русскими агентами или что она украла секретные документы об американских ракетах в Европе?
– Нет.
– У вашей дочери был любовный роман с русским офицером во время войны?
– Не было ничего подобного.
Аудитория стала еще внимательнее. Все видели, что женщина говорит очень откровенно, но она ничего не доказывала и не отрицала.
– Ваша дочь умерла при странных и загадочных обстоятельствах?
Леди покачала головой.
– Жаклин умерла от лейкемии. Она страдала этой болезнью много лет. Впервые этот диагноз поставили еще в школьные годы, но у нее была такая форма, что болезнь развивалась в течение многих лет. Но обострение наступило, когда ей исполнилось двадцать четыре года, а через год она умерла.
– Так вы утверждаете, что в болезни вашей дочери не было ничего загадочного? – вновь спросил Фаррел.
– Совсем ничего. Я захватила с собой медицинскую карту, где описана история ее болезни с одиннадцати до двадцати пяти лет, история ее смерти.
Кейс выглядел очень заинтригованным.
– Миссис Бришо, разрешите задать вам другой вопрос. Сколько у вас детей?
– Двое.
– Хорошо, тогда у вас должен быть еще живой ребенок, я имею в виду вашего сына.
Леди покачала головой.
– Оба моих ребенка умерли.
Наступила шокирующая тишина. Эмори Боуз посмотрел на мужчину, сидящего рядом с ним, затем на миссис Бришо.
– Но, миссис Бришо, – сказал Фаррел. – Это ваш сын Винсент сообщил сенатору Боузу то, что мы сейчас обсуждаем. Что вы пытаетесь этим сказать?
Женщина горько улыбнулась.
– Моя дочь Жаклин имела старшего брата Винсента, но он был убит нацистами в 1942 году, поэтому я и говорю, что у меня нет детей, оставшихся в живых.
Фаррел Кейс выглядел очень сконфуженным.
– Но, миссис Бришо, если у вас нет живого сына, то кто же этот мужчина, давший нам информацию для сегодняшнего обсуждения?
Миссис Бришо посмотрела на мужчину, сидящего рядом с сенатором.
– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. После этого события стали развиваться в сумасшедшем темпе. Хэл заверил аудиторию, что фотографии, на которых он изображен с Жаклин, – подделка, затем добавил, что документы, которые, по утверждениям Боуза, были сверхсекретными, официально разрешено публиковать, а мужчина, сидящий рядом с сенатором – Леон Матоун, мошенник, известный полицейским управлениям многих штатов и ФБР. Хэл представил документы, подтверждающие преступную деятельность Матоуна.
Когда прозвучала подробная информация от Хэла, все камеры были направлены на Боуза. С него уже давно сошла его горделивая статность, лицо было бледным и поникшим, а нижняя губа заметно дрожала. Он довольно бессвязно пытался оправдаться борьбой против коммунизма в Сенате.
– Я надеюсь, – продолжил Хэл свое выступление в виде заключительного слова, – что визит миссис Бришо помог нам разобраться во всех обвинениях. Я хотел бы еще немного добавить об истинных причинах случившегося сегодня. Мы переживаем очень болезненный период нашей истории. Мы находимся в каком-то холодном жестоком мире, в котором враг пытается победить нас не внешне, а изнутри. Нам пытаются навязать идею страха и подозрительности, нас призывают следить за своим соседом, доказывать свою лояльность. Но мы, американцы, не можем позволять себя дурачить. Мы, американцы, можем критиковать свое правительство, но мы знаем, что все мы любим свою Родину и желаем ее процветания. Нет на Земле более сильного оружия, чем желание свободных людей оставаться свободными. Потому что свобода не имеет врагов. Но любой враг свободы – самое ужасное зло в мире!