Страница:
части, бросая обрывки в корзину.
В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей
полосы мельчайшим шрифтом - нонпарелью - было напечатано:
В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский пролив
группа советских ученых, занимающихся поисками древностей,
обнаружила каменный памятник правильной геометрической формы.
Происхождение его неизвестно. По мнению кандидата исторических
наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции,
исследование находки может привести к новым открытиям...
Остальные строки заняло довольно нудное описание полета над
тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов.
Подписи Серегину не дали. Под заметкой стояло: "Наш корр.".
Глава первая
ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА
Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хрустального ручья
Матвей Белов вел как бы две жизни. Одну - видимую. Другую - невидимую.
Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, исследует образцы,
пишет отчеты об экспедиции, выступает с докладами.
Но все это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей все
это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих
поколений...
Он летал к гигантским каменным пустыням, окруженным первозданным
океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он
парил над покрытыми буйной чащей папоротников и хвощей жаркими
болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в
звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие
племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного
мира.
Он закладывал в стальные цилиндры звездные карты Галактики и
Метагалактики, чертежи атомных реакторов и космических ракет, учебники
по физике и математике, технологические паспорта металлургических и
химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйнштейна.
Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских
берегов и опускал туда свою бесценную посылку.
Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие
люди могли бы найти предназначенные им сокровища.
И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком
была пирамида - правильная трехгранная пирамида, тетраэдр.
Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он
вряд ли смог бы дать точный ответ. Конечно, во многом тут были
виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на
Перламутровом озере в те времена, когда еще не существовало государств
ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как
казалось Матвею, было в другом - в трехмерности пространства.
Все, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три
измерения. Три числа, которыми можно обозначить любую точку в
пространстве.
Какой еще знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во
всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная
пирамида?..
В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном
числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчета.
Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока,
Майя сказала Матвею:
- Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты
слышал что-нибудь о проблеме тройки?..
Почему-то все народы на земле любят число "три". И арабы, и
иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы,
и многие другие. А русские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во
всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с
чудом-юдом Иван - крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок
на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три
царских задания выполняет Царевна-лягушка...
Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина
или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в
чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное...
А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно тридцать лет и три
года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в
этом самом возрасте.
А троица - триединый бог, которого никто, даже сама церковь
объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он
же бог - дух святой...
А пословицы?.. Третьего не миновать. Бог троицу любит.
Одним словом, - Майя наклонилась к Матвею, - тройка - особое
число, наделенное какими-то удивительными качествами, причем не
плохое, а хорошее.
- Вот никогда не думал! - Губы Матвея дрогнули. - Могу
добавить... Когда я был солдатом, наш сержант почему-то всегда
командовал так: "Раз, два, три! Раз, два, три!"
- Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли
поинтереснее, чем ты мою тройку! - рассердилась Майя. - А вот попробуй
объяснить!
- А у тебя есть объяснение?
- Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Значит, по
пословице может быть и третье, - усмехнулась девушка.
- Какие же два?
- Первое - ритмическое. Человек по-разному воспринимает ритмы.
Может быть, ритм "раз-два-три" - самый естественный не только для
твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то еще
неизвестных особенностей ритмов работы мозга...
Матвей скептически пожал плечами.
- Подожди! - Майя постучала пальцем по столу. - Подожди. Второе
объяснение такое. Один человек - это еще не человек. Давно замечено,
что ребенок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем,
остается зверенышем - бегает на четвереньках и не говорит. Два
человека - это уже люди, но, так сказать, безо всяких перспектив.
Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная
единица, - это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное
понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что
считает троицей официальная церковь. Для богослова - это бог-отец,
бог-сын и бог - дух святой, а в народе всегда считали, что троица -
это бог, дева Мария и Христос.
- Верно, - заметил Матвей.
- Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда
случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое
осталось в человеческой памяти в виде числа "три". Священного числа!
Еще один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи
радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь
такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на ее поверхность,
повисла в окне голубоватым шаром.
Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на
столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу.
Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие...
Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том
месте, где на карте был маленький черный кружок и надпись "Хирбет".
Потом еще один такой же треугольник на месте маленького голубого
пятнышка в Сибири.
"Если Майя права, - подумал он, - то должна быть третья пирамида.
Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на
болоте..."
Ну, а если не пирамида?
В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно
разрушить. А что нельзя разрушить?
Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного - даже
материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по
земной поверхности.
Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более
долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно,
можно... Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь
гору...
Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от
всех остальных гор... Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать
главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них
он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую
вышину!
Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не
желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова!
В его ушах прозвучал звонкий голос Майи:
"И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую
глубину..."
Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! "Самая глубокая глубина"
действительно ничем не хуже "самой высокой вышины"! Разве Марианская
впадина менее долговечна, чем Джомолунгма?
Конечно же, две самые приметные точки на Земле - Джомолунгма и
Мариана... А третья? "День, равный ночи"? Непонятно. "Полночная
звезда"?
Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд...
Стой! Но тогда при чем здесь пирамиды? При чем они?
Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота:
Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой...
Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил
рейсшину и приложил ее к карте.
Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды
расположили ее как раз на продолжении линии, соединяющей "самую
глубокую глубину" Земли с ее "самой высокой вышиной".
Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки - на
Джомолунгму и Мариану?
Предположим, что только для этого... Но почему тогда от Хирбета
до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до
Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое
место на той же прямой?..
И еще. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном?
Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму
и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к
ее концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому
треугольнику возле Перламутрового озера.
- Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не
ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов.
Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный
транспортир и приложил его к рейсшине.
Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской
впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведенной между
впадиной и Хирбетским нагорьем.
Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек,
начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный
треугольник?
Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и
скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за
Северным полюсом в Ледовитом океане.
Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да еще Северного
Ледовитого?
Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний
материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним
грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной
водной стихии.
Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь
Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть
двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более
надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк...
Но где? В какой именно точке Азии?
Еще и еще раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой
вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели все-таки
в океане? Попробуй доберись туда!
А если не в океане?..
Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в
центре треугольника, бормоча при этом: "Высота, она же медиана, она же
биссектриса..."
Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые
показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув
рукой, набрал номер.
С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный
сердитый голос.
- Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У тебя есть карта
Азии?..
- Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя.
- Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел
находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!
Глава вторая
В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ...
Кто бы мог подумать, что самое трудное еще только начинается?
Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову,
глядя на карту, - все это было детскими игрушками по сравнению с тем,
что они затеяли теперь.
Матвей, рассеянно шагавший по обочине летного поля, посмотрел на
самолет, которого, словно младенца из соски, поили два огромных
автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым
великаном.
Скоро "ТУ" поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея
Белова, в Красноярск. Заварил кашу - теперь, будь любезен,
расхлебывай!
Есть такая старая поговорка: "Гладко было на бумаге, да забыли
про овраги, а по ним ходить". Бывают же счастливцы, у которых хоть на
бумаге все получается гладко! А что делать, если даже на бумаге
получается черт знает что?..
Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то
размер найденной точки - какие-нибудь десятые доли миллиметра.
Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку,
находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого
они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они
уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно.
Любой прибор - даже самый верный - дает небольшие ошибки. Земля не
совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не
совсем прозрачный.
Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем,
для разбивки парка большая точность и не требуется.
Но когда надо "разбивать", как говорят строители, треугольник в
полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым
оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был
нужен Матвею, представлял собой "точку" диаметром километров сто.
Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой
открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на "оврагах"?
Погруженный в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от
многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним
неутомимо шагал Серегин, которого главный редактор наотрез отказался
посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск
двумя днями раньше).
- Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серегин, - а как ты
думаешь, откуда они прилетели? Я думаю, с Фаэтона!
- С Фаэтона, - машинально повторил Белов.
- Вот именно! - обрадовался Серегин. - С той самой десятой
планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на
астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он
крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас
улетишь, а потом тебя ищи-свищи!
- Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов.
Серегин заулыбался: наконец-то ему удалось завладеть вниманием
Матвея!
- У меня есть доказательства, что Фаэтон был на самом деле!
И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид
Серегин стал рассказывать Матвею об одной старинной карте неба...
В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил
карту звездного неба. На ней значилось девятьсот семьдесят семь звезд.
Но главным сокровищем для современных ученых оказалась не эта карта, а
так называемые "Пояснения" к ней.
Альдамак писал, что звезды - далекие солнца. Что не Солнце
вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звезд непременно
есть свои земли со своими людьми - крестьянами, астрономами и
царями...
Последнее замечание древнего ученого и привело к печальным
последствиям.
Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем
начать войну или обложить народ новым налогом. Ведь Альдамак считался
лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был
простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях.
Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не
мог. Этак подданные еще начнут думать, что можно заменить его, владыку
Мусаварата, каким-нибудь другим царем!
Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное
сочинение предать проклятию и повелеть уничтожить.
И все-таки одну копию "Пояснений" Альдамака почти через две
тысячи лет удалось разыскать. Трактат древнего ученого отличался
строгостью и точностью. Первая страница начиналась так...
Туг Серегин достал записную книжку и прочел:
- "В шестой день пятой луны первого года династии Аманиренас
снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и
Венеры - Таира..."
Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких толков. Можно было
предполагать, что речь идет о Юпитере... Но каково было удивление
астрономов, когда буквально на следующей странице "Пояснений" они
наткнулись на знак Юпитера.
В чем дело? Разве Юпитер - это не Таира? Какое же еще светило
может быть третьим после Луны и Венеры?
Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы
"Юпитер" и "Таира". Такой фразы не нашли.
Тогда ученые решили, что в рукопись вкралась ошибка при
переписке.
И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочинение, в
которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы?
На том дело и заглохло...
- Но теперь, - Серегин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на
все это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки
губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай,
Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира".
Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так
почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то
планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком!
Есть там великий дока по части астрономических древностей - профессор
Файзуллин, поговори с ним!
...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов
слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке
переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша
не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею
не хотелось огорчать Серегина, но времени было в обрез, и ему пришлось
сделать это.
Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую
записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел:
- "Заученное с чужих слов, да еще произнесенных с университетской
кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне".
Убежденность Серегина показалась Матвею забавной. Он спросил:
- Но почему ты все-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона,
если даже Фаэтон - это "Таира"?
Серегин задумался, но ненадолго.
- А откуда же еще? На Марсе-то людей как будто нет...
"Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти
на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя.
Матвей оглянулся. Они с Серегиным забрались довольно далеко.
Матвей обнял Серегина, ласково похлопал его по спине и побежал к
самолету.
Глава третья
ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ!
- А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея
Белова на верхней ступеньке высоченного трапа.
И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже
не так громко: - Черта с два!
В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски
Григория в ученых красноярских сферах не добавили ни единой крупицы
цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое
основание нынешней экспедиции.
Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть
и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счел полезным
добавить:
- Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли
красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов,
километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша.
По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой
фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых
только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то
лошадей, не то оленей.
Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и
хлесткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с нее пуды камня,
до неузнаваемости изменив очертания барельефов.
- Не Саммили! - высказался наконец Матвей.
- Не Саммили, - согласился Тарасюк.
- Здесь все или еще есть?
- Пока все...
- И сколько им лет?
Тарасюк пожал плечами.
- Ну, примерно?
- Говорят, седьмой - десятый век...
- До?
- Да нет, понимаешь ли... Нашей эры.
- Доказательства?
- Слабые...
Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с
иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали
деревья. Смолистый дух леса наполнил машину.
Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое
летное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала,
медлительная вертушка локатора.
А за летным полем - совсем близко, рукой подать - начинали
громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчетливо
зазубренными зеленой тайгой. Дальше - все выше и круче.
- Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал
Тарасюк, выйдя из машины.
Матвей промолчал.
Почему-то люди больше всего боятся того, что ждет их впереди,
хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади.
Когда, к примеру, говорят, что в недалеком будущем ракеты станут
обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе.
Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И
забывается, что вчера еще на реактивных самолетах поднимались к небу
лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит
бабушек в гости к внукам...
Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с
удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырехкрылый
самолетик, уютно прикорнувший на зеленом газончике летного поля. Его
даже не хотелось называть самолетом - это был аэроплан. Тара-сюку он
казался почти одушевленным существом, и во всяком случае - гораздо
более симпатичным, чем любая многоместная машина.
Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной
мере уже на взлете. "Чертов кукурузник", как немедленно окрестил
Тарасюк ни в чем не повинную машину, одновременно обругав ни в чем не
повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню
на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал
метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя
было ни остановить коня, ни соскочить с него.
- Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно
сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то
время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна
сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары.
- Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать
рта.
Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым
взглядам мушкетеров предстал старинный горнозаводский городок -
собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых
скоплений домов и домиков, окрашенных в веселые, светлые цвета -
песочный, абрикосовый, светло-зеленый. Между поселками торчало
несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из
ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато
темнела круглая ямина с крутыми бортами. По ее дну ползли грузовики.
Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко
всему дальнейшему.
- Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк
главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината,
когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно
было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим
образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих
шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных,
электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый черт не
сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли.
Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен...
А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности
медную руду, а еще раньше твердый блестящий кремень, сказать не мог
никто.
Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом
между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут
каменоломни, шахтенки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а
потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному
цирку.
И сколько раз все это было перерыто и перелопачено! Что тут могло
сохраниться?
Восьмикилометровая площадка между сопками... Лучшего места для
знака не нашлось бы и "двадцать тысяч лет назад. Но если знак и
поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как
пропали его последние следы. Обломки знака давным-давно смешались с
камнем, нагроможденным здесь повсюду, или расплавились в печи, попав
туда вместе с рудой.
Но... назвался груздем, полезай в кузов.
- Приступить к раскопкам! - скомандовал Тарасюк, когда главный
инженер оставил их вдвоем.
...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в
привычном для археолога "поле", а в большом светлом кабинете, куда им
принесли все карты и планы местности, начиная со времен царя Гороха!
Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со
старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует
добавить, что не было и планов за целые десятилетия.
От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа,
о чем, впрочем, Тарасюка предупредили еще в областном архиве. А ведь
именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый
В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей
полосы мельчайшим шрифтом - нонпарелью - было напечатано:
В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский пролив
группа советских ученых, занимающихся поисками древностей,
обнаружила каменный памятник правильной геометрической формы.
Происхождение его неизвестно. По мнению кандидата исторических
наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции,
исследование находки может привести к новым открытиям...
Остальные строки заняло довольно нудное описание полета над
тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов.
Подписи Серегину не дали. Под заметкой стояло: "Наш корр.".
Глава первая
ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА
Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хрустального ручья
Матвей Белов вел как бы две жизни. Одну - видимую. Другую - невидимую.
Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, исследует образцы,
пишет отчеты об экспедиции, выступает с докладами.
Но все это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей все
это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих
поколений...
Он летал к гигантским каменным пустыням, окруженным первозданным
океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он
парил над покрытыми буйной чащей папоротников и хвощей жаркими
болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в
звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие
племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного
мира.
Он закладывал в стальные цилиндры звездные карты Галактики и
Метагалактики, чертежи атомных реакторов и космических ракет, учебники
по физике и математике, технологические паспорта металлургических и
химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйнштейна.
Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских
берегов и опускал туда свою бесценную посылку.
Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие
люди могли бы найти предназначенные им сокровища.
И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком
была пирамида - правильная трехгранная пирамида, тетраэдр.
Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он
вряд ли смог бы дать точный ответ. Конечно, во многом тут были
виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на
Перламутровом озере в те времена, когда еще не существовало государств
ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как
казалось Матвею, было в другом - в трехмерности пространства.
Все, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три
измерения. Три числа, которыми можно обозначить любую точку в
пространстве.
Какой еще знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во
всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная
пирамида?..
В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном
числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчета.
Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока,
Майя сказала Матвею:
- Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты
слышал что-нибудь о проблеме тройки?..
Почему-то все народы на земле любят число "три". И арабы, и
иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы,
и многие другие. А русские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во
всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с
чудом-юдом Иван - крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок
на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три
царских задания выполняет Царевна-лягушка...
Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина
или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в
чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное...
А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно тридцать лет и три
года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в
этом самом возрасте.
А троица - триединый бог, которого никто, даже сама церковь
объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он
же бог - дух святой...
А пословицы?.. Третьего не миновать. Бог троицу любит.
Одним словом, - Майя наклонилась к Матвею, - тройка - особое
число, наделенное какими-то удивительными качествами, причем не
плохое, а хорошее.
- Вот никогда не думал! - Губы Матвея дрогнули. - Могу
добавить... Когда я был солдатом, наш сержант почему-то всегда
командовал так: "Раз, два, три! Раз, два, три!"
- Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли
поинтереснее, чем ты мою тройку! - рассердилась Майя. - А вот попробуй
объяснить!
- А у тебя есть объяснение?
- Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Значит, по
пословице может быть и третье, - усмехнулась девушка.
- Какие же два?
- Первое - ритмическое. Человек по-разному воспринимает ритмы.
Может быть, ритм "раз-два-три" - самый естественный не только для
твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то еще
неизвестных особенностей ритмов работы мозга...
Матвей скептически пожал плечами.
- Подожди! - Майя постучала пальцем по столу. - Подожди. Второе
объяснение такое. Один человек - это еще не человек. Давно замечено,
что ребенок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем,
остается зверенышем - бегает на четвереньках и не говорит. Два
человека - это уже люди, но, так сказать, безо всяких перспектив.
Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная
единица, - это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное
понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что
считает троицей официальная церковь. Для богослова - это бог-отец,
бог-сын и бог - дух святой, а в народе всегда считали, что троица -
это бог, дева Мария и Христос.
- Верно, - заметил Матвей.
- Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда
случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое
осталось в человеческой памяти в виде числа "три". Священного числа!
Еще один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи
радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь
такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на ее поверхность,
повисла в окне голубоватым шаром.
Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на
столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу.
Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие...
Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том
месте, где на карте был маленький черный кружок и надпись "Хирбет".
Потом еще один такой же треугольник на месте маленького голубого
пятнышка в Сибири.
"Если Майя права, - подумал он, - то должна быть третья пирамида.
Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на
болоте..."
Ну, а если не пирамида?
В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно
разрушить. А что нельзя разрушить?
Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного - даже
материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по
земной поверхности.
Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более
долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно,
можно... Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь
гору...
Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от
всех остальных гор... Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать
главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них
он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую
вышину!
Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не
желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова!
В его ушах прозвучал звонкий голос Майи:
"И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую
глубину..."
Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! "Самая глубокая глубина"
действительно ничем не хуже "самой высокой вышины"! Разве Марианская
впадина менее долговечна, чем Джомолунгма?
Конечно же, две самые приметные точки на Земле - Джомолунгма и
Мариана... А третья? "День, равный ночи"? Непонятно. "Полночная
звезда"?
Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд...
Стой! Но тогда при чем здесь пирамиды? При чем они?
Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота:
Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой...
Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил
рейсшину и приложил ее к карте.
Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды
расположили ее как раз на продолжении линии, соединяющей "самую
глубокую глубину" Земли с ее "самой высокой вышиной".
Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки - на
Джомолунгму и Мариану?
Предположим, что только для этого... Но почему тогда от Хирбета
до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до
Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое
место на той же прямой?..
И еще. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном?
Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму
и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к
ее концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому
треугольнику возле Перламутрового озера.
- Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не
ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов.
Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный
транспортир и приложил его к рейсшине.
Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской
впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведенной между
впадиной и Хирбетским нагорьем.
Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек,
начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный
треугольник?
Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и
скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за
Северным полюсом в Ледовитом океане.
Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да еще Северного
Ледовитого?
Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний
материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним
грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной
водной стихии.
Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь
Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть
двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более
надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк...
Но где? В какой именно точке Азии?
Еще и еще раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой
вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели все-таки
в океане? Попробуй доберись туда!
А если не в океане?..
Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в
центре треугольника, бормоча при этом: "Высота, она же медиана, она же
биссектриса..."
Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые
показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув
рукой, набрал номер.
С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный
сердитый голос.
- Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У тебя есть карта
Азии?..
- Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя.
- Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел
находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!
Глава вторая
В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ...
Кто бы мог подумать, что самое трудное еще только начинается?
Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову,
глядя на карту, - все это было детскими игрушками по сравнению с тем,
что они затеяли теперь.
Матвей, рассеянно шагавший по обочине летного поля, посмотрел на
самолет, которого, словно младенца из соски, поили два огромных
автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым
великаном.
Скоро "ТУ" поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея
Белова, в Красноярск. Заварил кашу - теперь, будь любезен,
расхлебывай!
Есть такая старая поговорка: "Гладко было на бумаге, да забыли
про овраги, а по ним ходить". Бывают же счастливцы, у которых хоть на
бумаге все получается гладко! А что делать, если даже на бумаге
получается черт знает что?..
Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то
размер найденной точки - какие-нибудь десятые доли миллиметра.
Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку,
находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого
они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они
уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно.
Любой прибор - даже самый верный - дает небольшие ошибки. Земля не
совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не
совсем прозрачный.
Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем,
для разбивки парка большая точность и не требуется.
Но когда надо "разбивать", как говорят строители, треугольник в
полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым
оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был
нужен Матвею, представлял собой "точку" диаметром километров сто.
Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой
открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на "оврагах"?
Погруженный в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от
многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним
неутомимо шагал Серегин, которого главный редактор наотрез отказался
посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск
двумя днями раньше).
- Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серегин, - а как ты
думаешь, откуда они прилетели? Я думаю, с Фаэтона!
- С Фаэтона, - машинально повторил Белов.
- Вот именно! - обрадовался Серегин. - С той самой десятой
планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на
астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он
крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас
улетишь, а потом тебя ищи-свищи!
- Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов.
Серегин заулыбался: наконец-то ему удалось завладеть вниманием
Матвея!
- У меня есть доказательства, что Фаэтон был на самом деле!
И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид
Серегин стал рассказывать Матвею об одной старинной карте неба...
В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил
карту звездного неба. На ней значилось девятьсот семьдесят семь звезд.
Но главным сокровищем для современных ученых оказалась не эта карта, а
так называемые "Пояснения" к ней.
Альдамак писал, что звезды - далекие солнца. Что не Солнце
вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звезд непременно
есть свои земли со своими людьми - крестьянами, астрономами и
царями...
Последнее замечание древнего ученого и привело к печальным
последствиям.
Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем
начать войну или обложить народ новым налогом. Ведь Альдамак считался
лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был
простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях.
Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не
мог. Этак подданные еще начнут думать, что можно заменить его, владыку
Мусаварата, каким-нибудь другим царем!
Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное
сочинение предать проклятию и повелеть уничтожить.
И все-таки одну копию "Пояснений" Альдамака почти через две
тысячи лет удалось разыскать. Трактат древнего ученого отличался
строгостью и точностью. Первая страница начиналась так...
Туг Серегин достал записную книжку и прочел:
- "В шестой день пятой луны первого года династии Аманиренас
снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и
Венеры - Таира..."
Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких толков. Можно было
предполагать, что речь идет о Юпитере... Но каково было удивление
астрономов, когда буквально на следующей странице "Пояснений" они
наткнулись на знак Юпитера.
В чем дело? Разве Юпитер - это не Таира? Какое же еще светило
может быть третьим после Луны и Венеры?
Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы
"Юпитер" и "Таира". Такой фразы не нашли.
Тогда ученые решили, что в рукопись вкралась ошибка при
переписке.
И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочинение, в
которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы?
На том дело и заглохло...
- Но теперь, - Серегин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на
все это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки
губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай,
Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира".
Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так
почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то
планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком!
Есть там великий дока по части астрономических древностей - профессор
Файзуллин, поговори с ним!
...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов
слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке
переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша
не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею
не хотелось огорчать Серегина, но времени было в обрез, и ему пришлось
сделать это.
Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую
записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел:
- "Заученное с чужих слов, да еще произнесенных с университетской
кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне".
Убежденность Серегина показалась Матвею забавной. Он спросил:
- Но почему ты все-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона,
если даже Фаэтон - это "Таира"?
Серегин задумался, но ненадолго.
- А откуда же еще? На Марсе-то людей как будто нет...
"Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти
на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя.
Матвей оглянулся. Они с Серегиным забрались довольно далеко.
Матвей обнял Серегина, ласково похлопал его по спине и побежал к
самолету.
Глава третья
ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ!
- А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея
Белова на верхней ступеньке высоченного трапа.
И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже
не так громко: - Черта с два!
В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски
Григория в ученых красноярских сферах не добавили ни единой крупицы
цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое
основание нынешней экспедиции.
Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть
и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счел полезным
добавить:
- Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли
красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов,
километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша.
По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой
фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых
только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то
лошадей, не то оленей.
Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и
хлесткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с нее пуды камня,
до неузнаваемости изменив очертания барельефов.
- Не Саммили! - высказался наконец Матвей.
- Не Саммили, - согласился Тарасюк.
- Здесь все или еще есть?
- Пока все...
- И сколько им лет?
Тарасюк пожал плечами.
- Ну, примерно?
- Говорят, седьмой - десятый век...
- До?
- Да нет, понимаешь ли... Нашей эры.
- Доказательства?
- Слабые...
Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с
иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали
деревья. Смолистый дух леса наполнил машину.
Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое
летное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала,
медлительная вертушка локатора.
А за летным полем - совсем близко, рукой подать - начинали
громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчетливо
зазубренными зеленой тайгой. Дальше - все выше и круче.
- Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал
Тарасюк, выйдя из машины.
Матвей промолчал.
Почему-то люди больше всего боятся того, что ждет их впереди,
хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади.
Когда, к примеру, говорят, что в недалеком будущем ракеты станут
обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе.
Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И
забывается, что вчера еще на реактивных самолетах поднимались к небу
лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит
бабушек в гости к внукам...
Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с
удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырехкрылый
самолетик, уютно прикорнувший на зеленом газончике летного поля. Его
даже не хотелось называть самолетом - это был аэроплан. Тара-сюку он
казался почти одушевленным существом, и во всяком случае - гораздо
более симпатичным, чем любая многоместная машина.
Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной
мере уже на взлете. "Чертов кукурузник", как немедленно окрестил
Тарасюк ни в чем не повинную машину, одновременно обругав ни в чем не
повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню
на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал
метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя
было ни остановить коня, ни соскочить с него.
- Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно
сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то
время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна
сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары.
- Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать
рта.
Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым
взглядам мушкетеров предстал старинный горнозаводский городок -
собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых
скоплений домов и домиков, окрашенных в веселые, светлые цвета -
песочный, абрикосовый, светло-зеленый. Между поселками торчало
несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из
ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато
темнела круглая ямина с крутыми бортами. По ее дну ползли грузовики.
Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко
всему дальнейшему.
- Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк
главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината,
когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно
было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим
образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих
шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных,
электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый черт не
сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли.
Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен...
А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности
медную руду, а еще раньше твердый блестящий кремень, сказать не мог
никто.
Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом
между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут
каменоломни, шахтенки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а
потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному
цирку.
И сколько раз все это было перерыто и перелопачено! Что тут могло
сохраниться?
Восьмикилометровая площадка между сопками... Лучшего места для
знака не нашлось бы и "двадцать тысяч лет назад. Но если знак и
поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как
пропали его последние следы. Обломки знака давным-давно смешались с
камнем, нагроможденным здесь повсюду, или расплавились в печи, попав
туда вместе с рудой.
Но... назвался груздем, полезай в кузов.
- Приступить к раскопкам! - скомандовал Тарасюк, когда главный
инженер оставил их вдвоем.
...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в
привычном для археолога "поле", а в большом светлом кабинете, куда им
принесли все карты и планы местности, начиная со времен царя Гороха!
Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со
старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует
добавить, что не было и планов за целые десятилетия.
От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа,
о чем, впрочем, Тарасюка предупредили еще в областном архиве. А ведь
именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый