Страница:
Рита сидела у стола, курила и смотрела, как он моет посуду. «Все-таки есть в деревенских парнях какое-то очарование, какая-то мужская надежность, которую городские теряют сразу при рождении», думала она.
Орешек и Лена легли спать сразу после того, как Рикошет покинул развеселую компанию. Рита постелила им отдельной комнате. Лене – на разборном кресле, а Орешку достался старый диван. У Риты нашлось необходимое количество пододеяльников, и Орешек был даже избавлен от уколов верблюжьего одеяла. Счастье долговязого барабанщика несколько омрачал тот факт, что позже к нему должен был присоединиться Гарик, а диван явно проектировали еще в послевоенное время, когда люди были значительно мельче по габаритам.
Гарик, впрочем, еще в самом начале вечера прикинул, что Ритина кровать, стоявшая у печки, свободно вместит их обоих.
– А что за парень этот Рикошет? – спросил Гарик и поставил чистую тарелку на допотопную сушилку из алюминиевых прутьев. – Он как будто совсем не из вашей компании.
– Так и есть, – сказала Рита и лениво потянулась. – Витек выскочил откуда-то, как чертик из табакерки, прошлым летом. Он через меня со всеми познакомился. Рикошету мой парень паспорт делал.
Мурка, сытая и довольная, вылизывала заднюю лапу, лежа на половике. Рита рассеянно следила за неторопливыми движениями шершавого язычка. Она отлично понимала ощущения кошки, потому что сейчас чувствовала такую же благость во всем теле.
– Твой парень в ОВИРе работает? – осведомился Гарик.
– Нет. У них… – Рита замялась. – В общем, у Леши на руках оказался паспорт, настоящий, годный. И аттестат за среднюю школу к нему, и полис страховой, трудовая, и еще какие-то документы… Леша все это Рикошету и продал. Тот парень, хозяин паспорта, умер.
Руки Гарика, погруженную в мыльную воду, на миг остановились.
– И что, Рикошет взял имя мертвеца, получается? – спросил он, вытащил тарелку и промыл холодной чистой водой в умывальнике.
– Да.
Покончив с задней лапой, Мурка села и начала умываться. «Поздно ты гостей намываешь», подумала Рита, усмехнувшись. – «Они уже все здесь».
Гарик покачал головой:
– Это дурная примета – имя мертвеца брать.
– Да мы ему говорили, – вздохнула Рита. – Предлагали сделать хотя бы не «Решетников», а, скажем, «Решеткин». У Лешки был знакомый, мастер по таким делам. Комар носу не подточил бы. Витек отказался. Сказал, что тезка известного человека – это то же самое, что человек без имени, и он хочет именно так.
– Понятно… – задумчиво сказал Гарик.
– А потом Рикошету жить было негде, – продолжала Рита. – Моя бабушка ему половину дома и сдала. Это еще осенью было. Витек, как порядочный, на биржу встал, его на курсы сварщиков определили. Он, как закончил, пошел на завод наш. А под Новый Год переехал, сказал, что ближе к работе жилье нашел.
Гарик закончил с посудой и вытер руки о полотенце, висевшее около умывальника.
– А в группу Сережину он как попал?
– Да видишь, у них бас-гитариста не было. Ромик искал, искал, мне сказал об этом. А Рикошет еще летом, когда мы компанией на озере отдыхали, как-то случайно гитару в руки взял и так нам классно забацал. Я рассказала ему, что вот, гитариста ищут, и он согласился.
Гарик подсел к столу, достал из пачки сигарету.
– Он классный гитарист, – сказал он, оглядывая стол в поисках зажигалки. Подняв взгляд, парень увидел, что Рита поднесла ему свою.
– Спасибо, – сказал Гарик, прикуривая.
– Можно ведь и мне за тобой немного поухаживать, – усмехнулась Рита.
Гарик улыбнулся.
– Витек вообще классный парень, – вернулась к теме Рита. – Немного странный, молчаливый слишком… Но классный.
Гарик выпустил дым и смотрел, как серая струя ходит под потолком, свиваясь в кольца.
– Тебе надо будет проветрить здесь, прежде чем спать ложиться, – сказал он и добавил задумчиво: – Классный парень, про которого никто ничего не знает…
– Ой, наш город… как бы тебе сказать. И так спит под одним большим одеялом, – отмахнулась Рита. Гарик понимающе хмыкнул. – Иногда приятно пообщаться с человеком, про которого ничего не знаешь.
Мурка подошла к парню и вопросительно посмотрела на него. Гарик похлопал себя по колену. Кошка тут же приняла приглашение. Гарик почесал ей за ухом свободной рукой, и она тихо замурчала.
– Как сказала бы Лена, «и так все слишком много друг про друга знают. А когда ничего не знаешь о человеке, это дает пищу уму», – сказал он.
– Примерно так, – согласилась Рита и раздавила окурок в переполненной пепельнице. – Я думаю, он из Питера, на самом-то деле.
– Почему?
Рита встала, прошла через комнату и открыла окно.
– Рикошет поначалу говорил «бордюр» вместо «поребрик», – ответила она оттуда.
– Тебе надо было в милицию работать идти, – сказал Гарик.
– Меня мать хотела устроить, да я не пошла, – проворчала Рита. – Иди сюда, хватит там дымить.
– Да я покурил уже, – сказал Гарик и потушил окурок. Затем посмотрел на Риту, осторожно согнал с колен кошку и поднялся из-за стола. Рита смотрела, как он идет через комнату, и по телу ее разливалась приятная истома.
– А чего так? – спросил Гарик, останавливаясь рядом с девушкой.
– Неохота всю жизнь на цырлах стоять, как она. Да и потом, все эти усиления, дежурства… Я с пяти лет дома одна оставалась. Мы тогда в милицейском общежитии жили, там через стенку, в соседней комнате, наши друзья были, но все равно, знаешь… Не то, чтобы страшно, но так грустно и тоскливо.
– И этой ночью ты тоже не хочешь быть одна, – сказал Гарик, глядя на Риту.
Девушка медленно кивнула. Гарик обнял ее и поцеловал в шею, в то место, где под ключицей билась жилка. Рита закрыла глаза.
– Только у меня… ты знаешь… это, ну… – пробормотала она.
– Тебе это мешает?
– Вообще-то нет, – усмехнулась Рита. – Но я подумала, что, может, ты брезгуешь… А то подумаешь, что я тебя динамлю…
– Я брезгую только в одном случае, – сказал Гарик. – Когда девушка меня не хочет.
– Я хочу тебя, – сказала Рита. – Знаешь, что мы сделаем?
– Что?
– Пойдем в баню. Дядя Миша наверняка топил сегодня, посмотрим, может, еще не остыла. Он ее не закрывает, мало ли, я захочу помыться сходить.
– Мне нравится ваш план, мистер Фикс, – сказал Гарик.
– Ушли, – сказал Орешек, оглядываясь. – В баню.
Парень посторонился, пропуская Лену.
– Что за мания у всех такая сегодня, – сказал Орешек недовольно, глядя на окно. – Везде окна нараспашку! Ведь не май месяц!
– Уфф, ну и горазд же Гарик зубы заговаривать, – сказала девушка. – Не то, что все вы – сразу под юбку руками лезть. Учись, пока он жив.
Орешек сморщился, как будто раскусил что-то кислое, но ничего не сказал. Лена критически осматривала разнокалиберные пальто и куртки, висевшие на крючках у двери. При мысли о том, чтобы выйти во двор, к заветной будочке, в одном платье, девушке сразу вспоминалась героическая смерть генерала Карбышева. С другой стороны, идти в своей шубе не хотелось. Лена опасалась уронить ее в зловещее отверстие. До весны не выловить будет.
Девушка остановила выбор на черном тулупе овчиной наружу. Он показался Лене самым теплым, и, что немаловажно, самым целым.
– Схожу пока пописаю, – сказала она, снимая тулуп с вешалки. – Накупили пива, блин…
– Дай-ка я за тобой поухаживаю, – сказал барабанщик и отобрал у Лены тулуп.
– О! Королева в восхищении, – хмыкнула Лена, засовывая руки в рукава.
– Ну, я пошла, – сказала она.
– Давай, валяй, – ответил Орешек.
– Кстати, и тебе рекомендую, – заметила Лена. – Когда они вернутся, еще долго не высунуться будет. Ты же знаешь Гарика, он любит и после этого поговорить.
Барабанщик знал.
– Я вон в окно, – ответил Орешек.
– Везет вам, – вздохнула Лена. – А у нас пися встроенная…
Она посмотрела на Орешка просительно.
– Димочка, пойдем со мной, а? Там холодно, волки…
– Какие волки? – проворчал барабанщик. – Центр города.
– Серые, – сделала большие глаза Лена. – Ну пойдем, пожалуйста.
– Ладно, только быстро, – сказал Орешек и напялил первую подвернувшуюся под руку куртку.
Лена посмотрела на него, на себя, и хмыкнула.
– Картина неизвестного художника «Бегство французов из Москвы»! – торжественно сказала она.
– Ты давай, двигай, – сказал Орешек хмуро. – А то будет сейчас нам картина Репина «Не ждали».
Когда они спускались по лестнице во двор, Орешек сказал мечтательно:
– Только бы Ритке понравилось! Да так, чтобы она его себе под бочок положила бы…
Лена усмехнулась.
– Эгоист, – сказала она. – У нее кроватка поуже моего кресла будет, а ты их хочешь вдвоем туда загнать.
– Ничего, они у нас миниатюрные, – сказал Орешек решительно. – Прямо Дюймовочка и Мальчик-с-Пальчик… Поместятся.
Дверь во двор, как и следовало ожидать, оказалась открыта.
Девушка хихикнула и поймала взгляд Ромы. Парень улыбался. В Викиной «анкете» его почерком была заполнена вторая или третья страница. Но что Рома ответил на этот сакраментальный вопрос, Вика уже не помнила. Помнила только его пожелание – «оставайся всегда такой же красивой, будь умницей».
– Ты что написал тогда? – спросила Вика, не сомневаясь, что Рома поймет, о чем речь.
– Да, – ответил Рома.
Вика захлопала ресницами в притворном смущении.
– Мужчина, я вас боюсь, – пискнула она.
– «Внимание, в городе в районе дач появился опасный сексуальный маньяк», – грозно нахмурившись и вращая глазами, сказал Рома и придвинулся к Вике. – «В район дач можно проехать автобусами номер шесть, двадцать шесть и девятнадцать. Интервал движения автобусов на линии – пятнадцать-двадцать минут».
Вика расхохоталась. Рома обнял ее, но тут лифт с грохотом остановился.
– Какой-то вы маньяк несексуальный, – кокетливо сказала девушка.
Они вышли из лифта и повернули направо, к единственной на всей площадке стальной двери.
Перед самой дверью Рома неуклюже наклонился. Вика сделала машинальное движение, чтобы отстраниться, но на полпути передумала и подставила губы.
«Целоваться ты не умеешь», думала она. – «А вот трогать тебя гораздо приятнее, чем Илью».
– Я тебе позвоню, – сказал Рома.
– Давай, – сказала Вика. – Буду ждать.
Она подождала, пока приехал вызванный Ромой лифт и улыбнулась напоследок.
Увидев за открывшимися дверями Сергея, Рома воззрился на него с таким искренним недоумением, словно тот ворвался в его кабинку душа.
– Далеко собрался, Грин? – спросил Сергей насмешливо.
Рома очнулся.
– А… Катя где? – спросил он.
Сергей вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа.
– Не то настроение у нее сегодня, – сказал он мрачно. – И устала она…
– Понятно, – сказала Рома. – Да, сложно с ними…
– И не говори, – ответил солист «Акафиста». – Ты вроде на коврик в прихожей был согласен? Так вот там тебе спать и придется.
– Мне уже смысла нет ложиться, – сказал Рома. – Часа четыре ведь уже. Покурю у тебя на кухне, да пойду.
– Да ладно, – сказал Сергей. – Я пошутил. У меня специально для гостей дежурный матрас есть.
Они вышли из лифта. Сергей долго рылся в карманах, а Рома задумчиво смотрел, как медленно-медленно крутится диск счетчика в прорези щита.
– Вот я торможу, – сообразил Сергей. – Грин, ключи-то у тебя! Эй, очнитесь, вы очарованы!
Рома непонимающе посмотрел на него.
– Ключи давай, – сказал Сергей.
Рома криво усмехнулся.
– «Пух, это же твой собственный дом!» – сказал он, протягивая Сережке ключи.
– Именно, – сказал солист «Акафиста».
Он начал вставлять ключ в замочную скважину и неожиданно икнул так сильно, что выронил его. Ключ с грохотом упал на пол.
– Э, батенька, да вы накушались, – сказал Рома, поднимая ключ.
Сергей снова икнул.
– Черт подери, кто же это меня вспоминает? – сказал он. – Четыре часа ночи!
– Катька, наверное, – предположил Рома. – Передумала, вот и жалеет.
Но он ошибся.
Сергея вспоминал совсем другой человек.
Стараясь не шуметь и не зажигая света, она сняла шубку в темной прихожей и проскользнула в свою комнату. Тело настоятельно требовало душа. Несмотря на все опасения разбудить мать и усталость, Вика все же прошла в ванную и пустила воду.
Через пятнадцать минут, чистая, удовлетворенная Вика лежала в своей кровати и улыбалась в темноте. В голове у нее крутились обрывки музыки, мелькали лица Грина, Риты, Рикошета и Орешка. Но постепенно из этой круговерти выделилось одно и вытеснило все остальные. Замолкли голоса, исчезло время и пространство. Она снова чувствовал прикосновение его рук, больших и горячих. Вика глубоко вздохнула и вытянулась на кровати.
– Сережа…. – пробормотала она.
«Это я удачно зашел», подумала Вика словами Жоржа Милославского.
А еще она подумала, что изящная серебряная сережка в пупке будет смотреться гораздо притягательнее, чем то черное уродство над глазом.
– Ты прямо какой-то писюнчатый злыдень, – сказала Рита томно.
Гарик хмыкнул:
– Вы меня с кем-то путаете, девушка. Я – колотун Бабай.
Рита засмеялась:
– Ну да, ну да.
– Скажи мне, пожалуйста, одну вещь. Где теперь твоя бабушка, я уже примерно понял. А где твой Леша?
И хотя спросил Гарик очень мягко, Риту словно окатило холодной водой.
– Какая разница? – помолчав, сказала девушка.
Заскрипели старые пружины – Гарик отворачивался. Рита ухватила его за плечо.
– Ну чего ты?
– Понятно, – сказал он тихо. – Вы поссорились, и ты решила ему отомстить.
– Да нет же, – сказала Рита нетерпеливо.
– Ладно, ладно, я понял. Пусти, а то я так упаду.
Рита разжала руку. Но Гарик не двигался.
– Просто знай, что я… что я эту ночь буду помнить долго, – сказал он наконец.
Рита долго молчала. Потом сказала:
– Леша теперь там же, где и моя бабушка.
Гарик почувствовал, что она сейчас заплачет, и обнял ее.
– Это начинает напоминать фильм «Покровские ворота», – сказал Гарик. – «А вы знаете, Эмиль Зола тоже умер…» Только Хоботов и его подруга у нас с тобой поменялись ролями.
– Я не смотрела, – сказала Рита, всхлипнув.
– Да это и не важно, – сказал Гарик, целуя ее.
– А что важно?
– То, например, что я тебя люблю.
Рита справилась с собой, усмехнулась:
– Вот так сразу?
– Я не умею по-другому, – сказал Гарик. – Если я люблю кого-то, то сразу. И если не люблю, тоже. И навсегда.
Тихо мерцали игрушки на елке.
Глава 2
Орешек и Лена легли спать сразу после того, как Рикошет покинул развеселую компанию. Рита постелила им отдельной комнате. Лене – на разборном кресле, а Орешку достался старый диван. У Риты нашлось необходимое количество пододеяльников, и Орешек был даже избавлен от уколов верблюжьего одеяла. Счастье долговязого барабанщика несколько омрачал тот факт, что позже к нему должен был присоединиться Гарик, а диван явно проектировали еще в послевоенное время, когда люди были значительно мельче по габаритам.
Гарик, впрочем, еще в самом начале вечера прикинул, что Ритина кровать, стоявшая у печки, свободно вместит их обоих.
– А что за парень этот Рикошет? – спросил Гарик и поставил чистую тарелку на допотопную сушилку из алюминиевых прутьев. – Он как будто совсем не из вашей компании.
– Так и есть, – сказала Рита и лениво потянулась. – Витек выскочил откуда-то, как чертик из табакерки, прошлым летом. Он через меня со всеми познакомился. Рикошету мой парень паспорт делал.
Мурка, сытая и довольная, вылизывала заднюю лапу, лежа на половике. Рита рассеянно следила за неторопливыми движениями шершавого язычка. Она отлично понимала ощущения кошки, потому что сейчас чувствовала такую же благость во всем теле.
– Твой парень в ОВИРе работает? – осведомился Гарик.
– Нет. У них… – Рита замялась. – В общем, у Леши на руках оказался паспорт, настоящий, годный. И аттестат за среднюю школу к нему, и полис страховой, трудовая, и еще какие-то документы… Леша все это Рикошету и продал. Тот парень, хозяин паспорта, умер.
Руки Гарика, погруженную в мыльную воду, на миг остановились.
– И что, Рикошет взял имя мертвеца, получается? – спросил он, вытащил тарелку и промыл холодной чистой водой в умывальнике.
– Да.
Покончив с задней лапой, Мурка села и начала умываться. «Поздно ты гостей намываешь», подумала Рита, усмехнувшись. – «Они уже все здесь».
Гарик покачал головой:
– Это дурная примета – имя мертвеца брать.
– Да мы ему говорили, – вздохнула Рита. – Предлагали сделать хотя бы не «Решетников», а, скажем, «Решеткин». У Лешки был знакомый, мастер по таким делам. Комар носу не подточил бы. Витек отказался. Сказал, что тезка известного человека – это то же самое, что человек без имени, и он хочет именно так.
– Понятно… – задумчиво сказал Гарик.
– А потом Рикошету жить было негде, – продолжала Рита. – Моя бабушка ему половину дома и сдала. Это еще осенью было. Витек, как порядочный, на биржу встал, его на курсы сварщиков определили. Он, как закончил, пошел на завод наш. А под Новый Год переехал, сказал, что ближе к работе жилье нашел.
Гарик закончил с посудой и вытер руки о полотенце, висевшее около умывальника.
– А в группу Сережину он как попал?
– Да видишь, у них бас-гитариста не было. Ромик искал, искал, мне сказал об этом. А Рикошет еще летом, когда мы компанией на озере отдыхали, как-то случайно гитару в руки взял и так нам классно забацал. Я рассказала ему, что вот, гитариста ищут, и он согласился.
Гарик подсел к столу, достал из пачки сигарету.
– Он классный гитарист, – сказал он, оглядывая стол в поисках зажигалки. Подняв взгляд, парень увидел, что Рита поднесла ему свою.
– Спасибо, – сказал Гарик, прикуривая.
– Можно ведь и мне за тобой немного поухаживать, – усмехнулась Рита.
Гарик улыбнулся.
– Витек вообще классный парень, – вернулась к теме Рита. – Немного странный, молчаливый слишком… Но классный.
Гарик выпустил дым и смотрел, как серая струя ходит под потолком, свиваясь в кольца.
– Тебе надо будет проветрить здесь, прежде чем спать ложиться, – сказал он и добавил задумчиво: – Классный парень, про которого никто ничего не знает…
– Ой, наш город… как бы тебе сказать. И так спит под одним большим одеялом, – отмахнулась Рита. Гарик понимающе хмыкнул. – Иногда приятно пообщаться с человеком, про которого ничего не знаешь.
Мурка подошла к парню и вопросительно посмотрела на него. Гарик похлопал себя по колену. Кошка тут же приняла приглашение. Гарик почесал ей за ухом свободной рукой, и она тихо замурчала.
– Как сказала бы Лена, «и так все слишком много друг про друга знают. А когда ничего не знаешь о человеке, это дает пищу уму», – сказал он.
– Примерно так, – согласилась Рита и раздавила окурок в переполненной пепельнице. – Я думаю, он из Питера, на самом-то деле.
– Почему?
Рита встала, прошла через комнату и открыла окно.
– Рикошет поначалу говорил «бордюр» вместо «поребрик», – ответила она оттуда.
– Тебе надо было в милицию работать идти, – сказал Гарик.
– Меня мать хотела устроить, да я не пошла, – проворчала Рита. – Иди сюда, хватит там дымить.
– Да я покурил уже, – сказал Гарик и потушил окурок. Затем посмотрел на Риту, осторожно согнал с колен кошку и поднялся из-за стола. Рита смотрела, как он идет через комнату, и по телу ее разливалась приятная истома.
– А чего так? – спросил Гарик, останавливаясь рядом с девушкой.
– Неохота всю жизнь на цырлах стоять, как она. Да и потом, все эти усиления, дежурства… Я с пяти лет дома одна оставалась. Мы тогда в милицейском общежитии жили, там через стенку, в соседней комнате, наши друзья были, но все равно, знаешь… Не то, чтобы страшно, но так грустно и тоскливо.
– И этой ночью ты тоже не хочешь быть одна, – сказал Гарик, глядя на Риту.
Девушка медленно кивнула. Гарик обнял ее и поцеловал в шею, в то место, где под ключицей билась жилка. Рита закрыла глаза.
– Только у меня… ты знаешь… это, ну… – пробормотала она.
– Тебе это мешает?
– Вообще-то нет, – усмехнулась Рита. – Но я подумала, что, может, ты брезгуешь… А то подумаешь, что я тебя динамлю…
– Я брезгую только в одном случае, – сказал Гарик. – Когда девушка меня не хочет.
– Я хочу тебя, – сказала Рита. – Знаешь, что мы сделаем?
– Что?
– Пойдем в баню. Дядя Миша наверняка топил сегодня, посмотрим, может, еще не остыла. Он ее не закрывает, мало ли, я захочу помыться сходить.
– Мне нравится ваш план, мистер Фикс, – сказал Гарик.
* * *
Орешек осторожно приоткрыл дверь и выглянул в кухню. Там никого не было, кроме кошки. Мурка сидела на половике воле двери и внимательно смотрела, как ветер колышет занавеску на открытом окне. Заметив движение, кошка недовольно покосилась на парня и вернулась к созерцанию.– Ушли, – сказал Орешек, оглядываясь. – В баню.
Парень посторонился, пропуская Лену.
– Что за мания у всех такая сегодня, – сказал Орешек недовольно, глядя на окно. – Везде окна нараспашку! Ведь не май месяц!
– Уфф, ну и горазд же Гарик зубы заговаривать, – сказала девушка. – Не то, что все вы – сразу под юбку руками лезть. Учись, пока он жив.
Орешек сморщился, как будто раскусил что-то кислое, но ничего не сказал. Лена критически осматривала разнокалиберные пальто и куртки, висевшие на крючках у двери. При мысли о том, чтобы выйти во двор, к заветной будочке, в одном платье, девушке сразу вспоминалась героическая смерть генерала Карбышева. С другой стороны, идти в своей шубе не хотелось. Лена опасалась уронить ее в зловещее отверстие. До весны не выловить будет.
Девушка остановила выбор на черном тулупе овчиной наружу. Он показался Лене самым теплым, и, что немаловажно, самым целым.
– Схожу пока пописаю, – сказала она, снимая тулуп с вешалки. – Накупили пива, блин…
– Дай-ка я за тобой поухаживаю, – сказал барабанщик и отобрал у Лены тулуп.
– О! Королева в восхищении, – хмыкнула Лена, засовывая руки в рукава.
– Ну, я пошла, – сказала она.
– Давай, валяй, – ответил Орешек.
– Кстати, и тебе рекомендую, – заметила Лена. – Когда они вернутся, еще долго не высунуться будет. Ты же знаешь Гарика, он любит и после этого поговорить.
Барабанщик знал.
– Я вон в окно, – ответил Орешек.
– Везет вам, – вздохнула Лена. – А у нас пися встроенная…
Она посмотрела на Орешка просительно.
– Димочка, пойдем со мной, а? Там холодно, волки…
– Какие волки? – проворчал барабанщик. – Центр города.
– Серые, – сделала большие глаза Лена. – Ну пойдем, пожалуйста.
– Ладно, только быстро, – сказал Орешек и напялил первую подвернувшуюся под руку куртку.
Лена посмотрела на него, на себя, и хмыкнула.
– Картина неизвестного художника «Бегство французов из Москвы»! – торжественно сказала она.
– Ты давай, двигай, – сказал Орешек хмуро. – А то будет сейчас нам картина Репина «Не ждали».
Когда они спускались по лестнице во двор, Орешек сказал мечтательно:
– Только бы Ритке понравилось! Да так, чтобы она его себе под бочок положила бы…
Лена усмехнулась.
– Эгоист, – сказала она. – У нее кроватка поуже моего кресла будет, а ты их хочешь вдвоем туда загнать.
– Ничего, они у нас миниатюрные, – сказал Орешек решительно. – Прямо Дюймовочка и Мальчик-с-Пальчик… Поместятся.
Дверь во двор, как и следовало ожидать, оказалась открыта.
* * *
Створки лифта закрылись. Мотор натужно загудел, и лифт пошел вверх. Рома и Вика были в кабинке одни, Катя с Сережей остались на крыльце перед подъездом покурить. Вике вспомнился тупой вопрос, который часто встречался в так называемых «анкетах», которые были очень популярны у них в школе классе в седьмом-восьмом: «Ты хотел/а бы застрять со своим парнем/девушкой в лифте?». В ее «анкете» этот вопрос точно был, не среди первых, а где-то ближе к концу, между вопросом о любимом цвете и пожеланием хозяйке анкеты.Девушка хихикнула и поймала взгляд Ромы. Парень улыбался. В Викиной «анкете» его почерком была заполнена вторая или третья страница. Но что Рома ответил на этот сакраментальный вопрос, Вика уже не помнила. Помнила только его пожелание – «оставайся всегда такой же красивой, будь умницей».
– Ты что написал тогда? – спросила Вика, не сомневаясь, что Рома поймет, о чем речь.
– Да, – ответил Рома.
Вика захлопала ресницами в притворном смущении.
– Мужчина, я вас боюсь, – пискнула она.
– «Внимание, в городе в районе дач появился опасный сексуальный маньяк», – грозно нахмурившись и вращая глазами, сказал Рома и придвинулся к Вике. – «В район дач можно проехать автобусами номер шесть, двадцать шесть и девятнадцать. Интервал движения автобусов на линии – пятнадцать-двадцать минут».
Вика расхохоталась. Рома обнял ее, но тут лифт с грохотом остановился.
– Какой-то вы маньяк несексуальный, – кокетливо сказала девушка.
Они вышли из лифта и повернули направо, к единственной на всей площадке стальной двери.
Перед самой дверью Рома неуклюже наклонился. Вика сделала машинальное движение, чтобы отстраниться, но на полпути передумала и подставила губы.
«Целоваться ты не умеешь», думала она. – «А вот трогать тебя гораздо приятнее, чем Илью».
– Я тебе позвоню, – сказал Рома.
– Давай, – сказала Вика. – Буду ждать.
Она подождала, пока приехал вызванный Ромой лифт и улыбнулась напоследок.
* * *
Девушку скрыла от Роминых глаз размашистая граффити на внутренней стороне створокWELCOME TO HELLНиже какой-то остряк приписал синим фломастером
Вход – 10 $, выхода нетНо Рома не замечал ни надписи, ни вони обоссанного лифта, ни душераздирающего скрежета и неровных толчков по ходу движения. Он думал о чем-то своем и улыбался. Парень так замечтался, что по привычке нажал первый этаж.
Инвалиды, ветераны ВОВ, беременные женщины и женщины с детьми – бесплатно.
Увидев за открывшимися дверями Сергея, Рома воззрился на него с таким искренним недоумением, словно тот ворвался в его кабинку душа.
– Далеко собрался, Грин? – спросил Сергей насмешливо.
Рома очнулся.
– А… Катя где? – спросил он.
Сергей вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа.
– Не то настроение у нее сегодня, – сказал он мрачно. – И устала она…
– Понятно, – сказала Рома. – Да, сложно с ними…
– И не говори, – ответил солист «Акафиста». – Ты вроде на коврик в прихожей был согласен? Так вот там тебе спать и придется.
– Мне уже смысла нет ложиться, – сказал Рома. – Часа четыре ведь уже. Покурю у тебя на кухне, да пойду.
– Да ладно, – сказал Сергей. – Я пошутил. У меня специально для гостей дежурный матрас есть.
Они вышли из лифта. Сергей долго рылся в карманах, а Рома задумчиво смотрел, как медленно-медленно крутится диск счетчика в прорези щита.
– Вот я торможу, – сообразил Сергей. – Грин, ключи-то у тебя! Эй, очнитесь, вы очарованы!
Рома непонимающе посмотрел на него.
– Ключи давай, – сказал Сергей.
Рома криво усмехнулся.
– «Пух, это же твой собственный дом!» – сказал он, протягивая Сережке ключи.
– Именно, – сказал солист «Акафиста».
Он начал вставлять ключ в замочную скважину и неожиданно икнул так сильно, что выронил его. Ключ с грохотом упал на пол.
– Э, батенька, да вы накушались, – сказал Рома, поднимая ключ.
Сергей снова икнул.
– Черт подери, кто же это меня вспоминает? – сказал он. – Четыре часа ночи!
– Катька, наверное, – предположил Рома. – Передумала, вот и жалеет.
Но он ошибся.
Сергея вспоминал совсем другой человек.
* * *
Вика подождала, пока лифт с тяжелым ревом рухнул вниз. Затем достала ключи и осторожным, но уверенным движением сапера, разбирающего мину знакомой до тошноты системы, открыла дверь.Стараясь не шуметь и не зажигая света, она сняла шубку в темной прихожей и проскользнула в свою комнату. Тело настоятельно требовало душа. Несмотря на все опасения разбудить мать и усталость, Вика все же прошла в ванную и пустила воду.
Через пятнадцать минут, чистая, удовлетворенная Вика лежала в своей кровати и улыбалась в темноте. В голове у нее крутились обрывки музыки, мелькали лица Грина, Риты, Рикошета и Орешка. Но постепенно из этой круговерти выделилось одно и вытеснило все остальные. Замолкли голоса, исчезло время и пространство. Она снова чувствовал прикосновение его рук, больших и горячих. Вика глубоко вздохнула и вытянулась на кровати.
– Сережа…. – пробормотала она.
«Это я удачно зашел», подумала Вика словами Жоржа Милославского.
А еще она подумала, что изящная серебряная сережка в пупке будет смотреться гораздо притягательнее, чем то черное уродство над глазом.
* * *
Рита скинула пододеяльник. С одной стороны ее грела еще не остывшая печь, с другой прижимался Гарик, так что укрываться ей было незачем.– Ты прямо какой-то писюнчатый злыдень, – сказала Рита томно.
Гарик хмыкнул:
– Вы меня с кем-то путаете, девушка. Я – колотун Бабай.
Рита засмеялась:
– Ну да, ну да.
– Скажи мне, пожалуйста, одну вещь. Где теперь твоя бабушка, я уже примерно понял. А где твой Леша?
И хотя спросил Гарик очень мягко, Риту словно окатило холодной водой.
– Какая разница? – помолчав, сказала девушка.
Заскрипели старые пружины – Гарик отворачивался. Рита ухватила его за плечо.
– Ну чего ты?
– Понятно, – сказал он тихо. – Вы поссорились, и ты решила ему отомстить.
– Да нет же, – сказала Рита нетерпеливо.
– Ладно, ладно, я понял. Пусти, а то я так упаду.
Рита разжала руку. Но Гарик не двигался.
– Просто знай, что я… что я эту ночь буду помнить долго, – сказал он наконец.
Рита долго молчала. Потом сказала:
– Леша теперь там же, где и моя бабушка.
Гарик почувствовал, что она сейчас заплачет, и обнял ее.
– Это начинает напоминать фильм «Покровские ворота», – сказал Гарик. – «А вы знаете, Эмиль Зола тоже умер…» Только Хоботов и его подруга у нас с тобой поменялись ролями.
– Я не смотрела, – сказала Рита, всхлипнув.
– Да это и не важно, – сказал Гарик, целуя ее.
– А что важно?
– То, например, что я тебя люблю.
Рита справилась с собой, усмехнулась:
– Вот так сразу?
– Я не умею по-другому, – сказал Гарик. – Если я люблю кого-то, то сразу. И если не люблю, тоже. И навсегда.
Тихо мерцали игрушки на елке.
Глава 2
Тонко запел мобильник. У Ромы был установлен не набивший оскомину Моцарт, а мелодия, которую он сам нашел в Интернете. Вике этот бодрый мотив нравился.
– А, черт, – сказал Рома.
Он носил телефон в сумочке на поясе. Для того, чтобы вытащить мобильник, Роме пришлось бы оторвать руки от руля. Машину он водил чуть хуже самолета, и рисковать не хотел.
Вика наклонилась к Роме и взялась за кнопку чехла. Тугая застежка подалась не сразу. Руки девушки задевали живот парня над ремнем. Вика чувствовала бугры мышц под руками через тонкую ткань рубашки. Рома покосился на девушку. Вика стрельнула в него глазами и протянула звенящий телефон.
– Да, – сказал Рома, прижимая трубку плечом.
Месяц назад Рома взял Вику с собой на прыжки первый раз. Посмотреть. Вике и в голову не могло придти, что смотреть придется сверху. Из кресла второго пилота. У Ромы, как тогда выяснилось, были права не только категории «В». Старенькая «Аннушка» по комфортности не шла ни в какое сравнение с мерседесом, о котором не так давно мечтала Вика. Самолет проигрывал в этом плане даже красной «девятке» которую на сегодня дал Роме отец. Однако Вика сомневалась, что даже поездка на «мерседесе» смогла бы так возбудить ее.
Перед взлетом Рома сказал Вике, чтобы она ничего не трогала в кабине и не вставала с места. Весь полет Вика просидела смирно. Рома, сбросив всех парашютистов, собрался заходить на посадку и решил на всякий случай предупредить об этом девушку. Услышав его голос у себя в ухе, Вика испуганно дернулась – она совсем забыла про микрофон. Девушка почти ничего не разобрала из его слов. Но почему-то решила, что Рома разрешает ей потрогать руль. Вика опасливо потянула рогатку на себя. Она почувствовала, как резко задирается нос самолета, увидела сузившиеся глаза Ромы, и тут же отпустила. Рома выровнял самолет и погрозил ей пальцем. Но это было излишне. Вика задыхалась и вся дрожала. В этот миг Вика вдруг поняла людей, которые «заболевают» парашютами на всю жизнь. Рома видел, что глаза девушки блестят, и чуть качнул крыльями. Вика закричала от восторга, и парень улыбнулся. Девушка поняла, что ей придется прыгнуть тоже. Как ни странно, это не вызвало в ней ужаса. Наоборот, Вику охватило сладкое, немного болезненное чувство. Чувство предвкушения, от которого щемило в груди.
А сейчас Вика почти не слышала того, что говорил Рома в трубку. Девушка сосредоточенно смотрела в одну точку прямо перед собой. Унылый тоннель из блочных многоэтажек давно сменился низенькими деревенскими домиками, но Вика этого даже не заметила.
Перед глазами все еще стояли возмущенные родители.
– Даже и не вздумай! Не бабское это дело, – гневно бросил отец. – Совсем с ума сошла!
Мать стояла за его спиной. Плечо отца почти прижимало Оксану Федоровну к стене узкого коридора.
– Ну что в этом хорошего? – спросила мама, и стекла ее очков взволнованно блеснули. – Что?
Вика попыталась поделиться своим чувством. Рассказать. Объяснить. Но как объяснить это людям, которые никогда не видели облака настолько близко, что их можно достать рукой?
Людям, за нарочитым непониманием которых бьется животный страх перед всем неизвестным?
Как будто Вике было не страшно. Но в ней этот страх вызывал лишь раздражение от сознания собственной трусости. Это было неприятное ощущение, похожее на ожог сердитой крапивой. И тем острее было желание поскорее избавиться от этого чувства. Прыгнуть. Узнать, – и забыть о страхе. Словно этот прыжок вел в другой мир, где люди не боятся ничего.
Однако прыжок еще не был совершен. И Вика боялась. Если бы родители догадались поговорить с ней ласково, девушка скорее всего осталась бы дома, наплевав на все последствия в отношениях с Ромой. Родители, сами напуганные не меньше ее, прибегли к старому способу – «тащить и не пущать». Хотя в последнее время такая линия поведения все меньше и меньше оправдывал себя в отношениях с дочерью, другого пути они не знали.
– Господи, теперь парашюты, – сказала мать, выслушав ее сбивчивые объяснения. – Как будто нам было мало рок-музыкантов этих твоих!
– Это один и тот же человек, – возразила Вика.
– Правильно, ничего другого от этого безбашенного охламона и ожидать было нечего! – воскликнул папа.
Вика пришла в ярость.
– На вас не угодишь! – крикнула девушка, подхватила рюкзак с одеждой и бутербродами и вылетела за дверь.
Отступать теперь было некуда.
– Нет, мы уже почти на месте, – говорил тем временем Рома в трубку. – Ладно, что ж.
Вика осторожно взяла мобильник с плеча парня.
– Положи на торпеду, – сказал Рома.
Девушка так и поступила.
– Кто звонил?
– Сергей, – сказал Рома.
Машину качнуло на ухабе. Они свернули с основной трассы на грунтовую дорогу к аэродрому.
– Чего хотел?
– Они еще в клубе, собираются, – сказал Рома. – Будут здесь через час, не раньше. Придется подождать.
Вика рухнула с небес на землю. «Целый час!», подумала она с тоской.
Вика не сомневалась, чем Рома предложит занять этот час. Он тоже жил с родителями и старенькой бабушкой, и привести девушку ему было некуда. Разве что в ангар. И подобная перспектива заставила девушку напрячься. «Хотя», подумала Вика вдруг. – «Ведь заняться с ним любовью, чего он так хочет – это ведь тоже совершить прыжок». Девушка поморщилась. «Он, наверное, думает, что это очень романтично – на каких-нибудь старых парашютах. Экстрим, черт возьми, как сказала бы Рита», насмешливо подумала Вика. Сама она не была склонна к экстриму. «Я еще вообще не знаю, к чему я склонна», вздохнув, подумала девушка.
Но была и еще одна причина, по которой она уклонялась от неловких ласк Ромы.
Они были уже у ворот аэродрома. Рома посигналил. Сторож в старом летном комбинезоне с отрезанными рукавами неторопливо затоптал окурок, прикрикнул на залаявшую собаку и открыл им. Рома въехал на выложенную бетонными плитами дорожку, которая вела к серебристому полукруглому ангару. Машина остановилась, но Вика не пошевелилась, погруженная в свои мысли. Рома бросил на нее быстрый взгляд и ущипнул за коленку. Вика вздрогнула:
– Перестань, больно...
– А что ты такая загруженная? – спросил Рома.
На самом деле он прекрасно знал, в чем причина.
– Боюсь я, Рома, – вздохнула Вика.
– Да брось ты, – беспечно сказал тот. – Чего здесь бояться? Это же так классно – летишь, только ветер в шлеме свистит. Внизу домики, как игрушечные. И, главное, не зависишь ни от чего.
– Кроме парашюта, – проворчала Вика. – Конечно, тебе легко. Сколько у тебя прыжков?
Рома засмеялся.
– Это не так важно, – сказал он. – Но ВДВ возьмут. Ты, главное, не думай. От этого только хуже. Ты всех врачей прошла? И психиатра?
Вика сердито посмотрела на него.
– Ха-ха, – сказала девушка. – Как смешно.
– А-а, – догадался Рома. – Тебя в наркодиспансере не пропустили!
– Я тебе уже сказала, что просто баловалась с ребятами, – вспыхнула девушка. – Один раз не считается! Да мне и не надо было в наркологический! Вот, смотри! В списке не было его!
Вика достала свою медкарту из бардачка и стала рыться в справках. Рома довольно улыбнулся. Он хотел отвлечь Вику от глупых мыслей, и ему это удалось.
– Сигареты достань мне там, – сказал Рома.
Пачка шлепнулась ему на колени.
– Да, вот видишь, – удовлетворенно сказала Вика, разложив карту на коленях. – В психдиспансер есть направление, а в наркологический – нет.
– Ладно, ладно, я пошутил, – сказал Рома.
Опустив стекло, парень достал сигарету и закурил. Рома смотрел на покрытое еще короткой первой травой поле, на серую стрелу взлетной полосы. Самолетов не было видно из-за ангара, но Рома знал, что они там. И это знание наполняло его душу мощным, ровным чувством. Никого из своих девушек Рома еще не водил сюда, Вика ошиблась. Но на самолете катал. Вика была первой девушкой, которая не испугалась. Рома не мог забыть ее горящие глаза, когда он сделал «бочку». Старший по полетам Роме за это чуть голову не оторвал, когда они приземлились.
– Вылезай, Покрышкин! – ядовито кричал Генрих Сергеевич, подбегая к замершей на самом краю ВВП «Аннушке».
– Вставай по ветру, дыни ровнее пойдут! – хохотнул стоявший рядом техник.
Рома вылез из кабины, перемахнул канаву и проворно отбежал метров на двести. Посмотрев, как подросток прыгает по кочкам мокрого взлетного поля, Генрих Сергеевич остановился.
– Иди сюда, Чкалов! – крикнул он.
Рома отрицательно потряс головой.
– Больше к самолету не подойдешь! – крикнул Генрих Сергеевич. Но в голосе его не было убежденности.
Это для членов парашютного клуба старший по полетам был суровым Генрихом Сергеевичем. Для Ромы же он был просто дядей Геной. Необычное имя летчика друзья давно переделали на привычный манер. Старый друг отца знал Рому как облупленного. Генрих Сергеевич подкидывал Рому на руках еще тогда, когда тот и ходил еще с трудом, и кричал малышу: «Ложись на поток!». Не исключено, что сейчас Генрих Сергеевич как раз и думал что-то вроде: «Докричался!». Рома знал, что будет летать. Будет. И Генрих Сергеевич тоже это знал. Иначе показательная порка не закончилась бы обычным бряцающим аккордом:
– Такой же обалдуй, как твой отец!
– А, черт, – сказал Рома.
Он носил телефон в сумочке на поясе. Для того, чтобы вытащить мобильник, Роме пришлось бы оторвать руки от руля. Машину он водил чуть хуже самолета, и рисковать не хотел.
Вика наклонилась к Роме и взялась за кнопку чехла. Тугая застежка подалась не сразу. Руки девушки задевали живот парня над ремнем. Вика чувствовала бугры мышц под руками через тонкую ткань рубашки. Рома покосился на девушку. Вика стрельнула в него глазами и протянула звенящий телефон.
– Да, – сказал Рома, прижимая трубку плечом.
Месяц назад Рома взял Вику с собой на прыжки первый раз. Посмотреть. Вике и в голову не могло придти, что смотреть придется сверху. Из кресла второго пилота. У Ромы, как тогда выяснилось, были права не только категории «В». Старенькая «Аннушка» по комфортности не шла ни в какое сравнение с мерседесом, о котором не так давно мечтала Вика. Самолет проигрывал в этом плане даже красной «девятке» которую на сегодня дал Роме отец. Однако Вика сомневалась, что даже поездка на «мерседесе» смогла бы так возбудить ее.
Перед взлетом Рома сказал Вике, чтобы она ничего не трогала в кабине и не вставала с места. Весь полет Вика просидела смирно. Рома, сбросив всех парашютистов, собрался заходить на посадку и решил на всякий случай предупредить об этом девушку. Услышав его голос у себя в ухе, Вика испуганно дернулась – она совсем забыла про микрофон. Девушка почти ничего не разобрала из его слов. Но почему-то решила, что Рома разрешает ей потрогать руль. Вика опасливо потянула рогатку на себя. Она почувствовала, как резко задирается нос самолета, увидела сузившиеся глаза Ромы, и тут же отпустила. Рома выровнял самолет и погрозил ей пальцем. Но это было излишне. Вика задыхалась и вся дрожала. В этот миг Вика вдруг поняла людей, которые «заболевают» парашютами на всю жизнь. Рома видел, что глаза девушки блестят, и чуть качнул крыльями. Вика закричала от восторга, и парень улыбнулся. Девушка поняла, что ей придется прыгнуть тоже. Как ни странно, это не вызвало в ней ужаса. Наоборот, Вику охватило сладкое, немного болезненное чувство. Чувство предвкушения, от которого щемило в груди.
А сейчас Вика почти не слышала того, что говорил Рома в трубку. Девушка сосредоточенно смотрела в одну точку прямо перед собой. Унылый тоннель из блочных многоэтажек давно сменился низенькими деревенскими домиками, но Вика этого даже не заметила.
Перед глазами все еще стояли возмущенные родители.
– Даже и не вздумай! Не бабское это дело, – гневно бросил отец. – Совсем с ума сошла!
Мать стояла за его спиной. Плечо отца почти прижимало Оксану Федоровну к стене узкого коридора.
– Ну что в этом хорошего? – спросила мама, и стекла ее очков взволнованно блеснули. – Что?
Вика попыталась поделиться своим чувством. Рассказать. Объяснить. Но как объяснить это людям, которые никогда не видели облака настолько близко, что их можно достать рукой?
Людям, за нарочитым непониманием которых бьется животный страх перед всем неизвестным?
Как будто Вике было не страшно. Но в ней этот страх вызывал лишь раздражение от сознания собственной трусости. Это было неприятное ощущение, похожее на ожог сердитой крапивой. И тем острее было желание поскорее избавиться от этого чувства. Прыгнуть. Узнать, – и забыть о страхе. Словно этот прыжок вел в другой мир, где люди не боятся ничего.
Однако прыжок еще не был совершен. И Вика боялась. Если бы родители догадались поговорить с ней ласково, девушка скорее всего осталась бы дома, наплевав на все последствия в отношениях с Ромой. Родители, сами напуганные не меньше ее, прибегли к старому способу – «тащить и не пущать». Хотя в последнее время такая линия поведения все меньше и меньше оправдывал себя в отношениях с дочерью, другого пути они не знали.
– Господи, теперь парашюты, – сказала мать, выслушав ее сбивчивые объяснения. – Как будто нам было мало рок-музыкантов этих твоих!
– Это один и тот же человек, – возразила Вика.
– Правильно, ничего другого от этого безбашенного охламона и ожидать было нечего! – воскликнул папа.
Вика пришла в ярость.
– На вас не угодишь! – крикнула девушка, подхватила рюкзак с одеждой и бутербродами и вылетела за дверь.
Отступать теперь было некуда.
– Нет, мы уже почти на месте, – говорил тем временем Рома в трубку. – Ладно, что ж.
Вика осторожно взяла мобильник с плеча парня.
– Положи на торпеду, – сказал Рома.
Девушка так и поступила.
– Кто звонил?
– Сергей, – сказал Рома.
Машину качнуло на ухабе. Они свернули с основной трассы на грунтовую дорогу к аэродрому.
– Чего хотел?
– Они еще в клубе, собираются, – сказал Рома. – Будут здесь через час, не раньше. Придется подождать.
Вика рухнула с небес на землю. «Целый час!», подумала она с тоской.
Вика не сомневалась, чем Рома предложит занять этот час. Он тоже жил с родителями и старенькой бабушкой, и привести девушку ему было некуда. Разве что в ангар. И подобная перспектива заставила девушку напрячься. «Хотя», подумала Вика вдруг. – «Ведь заняться с ним любовью, чего он так хочет – это ведь тоже совершить прыжок». Девушка поморщилась. «Он, наверное, думает, что это очень романтично – на каких-нибудь старых парашютах. Экстрим, черт возьми, как сказала бы Рита», насмешливо подумала Вика. Сама она не была склонна к экстриму. «Я еще вообще не знаю, к чему я склонна», вздохнув, подумала девушка.
Но была и еще одна причина, по которой она уклонялась от неловких ласк Ромы.
Они были уже у ворот аэродрома. Рома посигналил. Сторож в старом летном комбинезоне с отрезанными рукавами неторопливо затоптал окурок, прикрикнул на залаявшую собаку и открыл им. Рома въехал на выложенную бетонными плитами дорожку, которая вела к серебристому полукруглому ангару. Машина остановилась, но Вика не пошевелилась, погруженная в свои мысли. Рома бросил на нее быстрый взгляд и ущипнул за коленку. Вика вздрогнула:
– Перестань, больно...
– А что ты такая загруженная? – спросил Рома.
На самом деле он прекрасно знал, в чем причина.
– Боюсь я, Рома, – вздохнула Вика.
– Да брось ты, – беспечно сказал тот. – Чего здесь бояться? Это же так классно – летишь, только ветер в шлеме свистит. Внизу домики, как игрушечные. И, главное, не зависишь ни от чего.
– Кроме парашюта, – проворчала Вика. – Конечно, тебе легко. Сколько у тебя прыжков?
Рома засмеялся.
– Это не так важно, – сказал он. – Но ВДВ возьмут. Ты, главное, не думай. От этого только хуже. Ты всех врачей прошла? И психиатра?
Вика сердито посмотрела на него.
– Ха-ха, – сказала девушка. – Как смешно.
– А-а, – догадался Рома. – Тебя в наркодиспансере не пропустили!
– Я тебе уже сказала, что просто баловалась с ребятами, – вспыхнула девушка. – Один раз не считается! Да мне и не надо было в наркологический! Вот, смотри! В списке не было его!
Вика достала свою медкарту из бардачка и стала рыться в справках. Рома довольно улыбнулся. Он хотел отвлечь Вику от глупых мыслей, и ему это удалось.
– Сигареты достань мне там, – сказал Рома.
Пачка шлепнулась ему на колени.
– Да, вот видишь, – удовлетворенно сказала Вика, разложив карту на коленях. – В психдиспансер есть направление, а в наркологический – нет.
– Ладно, ладно, я пошутил, – сказал Рома.
Опустив стекло, парень достал сигарету и закурил. Рома смотрел на покрытое еще короткой первой травой поле, на серую стрелу взлетной полосы. Самолетов не было видно из-за ангара, но Рома знал, что они там. И это знание наполняло его душу мощным, ровным чувством. Никого из своих девушек Рома еще не водил сюда, Вика ошиблась. Но на самолете катал. Вика была первой девушкой, которая не испугалась. Рома не мог забыть ее горящие глаза, когда он сделал «бочку». Старший по полетам Роме за это чуть голову не оторвал, когда они приземлились.
– Вылезай, Покрышкин! – ядовито кричал Генрих Сергеевич, подбегая к замершей на самом краю ВВП «Аннушке».
– Вставай по ветру, дыни ровнее пойдут! – хохотнул стоявший рядом техник.
Рома вылез из кабины, перемахнул канаву и проворно отбежал метров на двести. Посмотрев, как подросток прыгает по кочкам мокрого взлетного поля, Генрих Сергеевич остановился.
– Иди сюда, Чкалов! – крикнул он.
Рома отрицательно потряс головой.
– Больше к самолету не подойдешь! – крикнул Генрих Сергеевич. Но в голосе его не было убежденности.
Это для членов парашютного клуба старший по полетам был суровым Генрихом Сергеевичем. Для Ромы же он был просто дядей Геной. Необычное имя летчика друзья давно переделали на привычный манер. Старый друг отца знал Рому как облупленного. Генрих Сергеевич подкидывал Рому на руках еще тогда, когда тот и ходил еще с трудом, и кричал малышу: «Ложись на поток!». Не исключено, что сейчас Генрих Сергеевич как раз и думал что-то вроде: «Докричался!». Рома знал, что будет летать. Будет. И Генрих Сергеевич тоже это знал. Иначе показательная порка не закончилась бы обычным бряцающим аккордом:
– Такой же обалдуй, как твой отец!