Гийу Ян. Красный Петух

   С открыткой в руке, не зажигая свет в остальной части квартиры, он направился прямо к телефону и набрал один из заученных наизусть номеров.
   - Приду через четверть часа, - сказал он и положил трубку, словно подтверждая, что ничего важнее этого быть не может.
   Двадцатью минутами позже Старик надел очки для чтения. Но до этого, как и обычно, угостил домашним сидром. Текст был написан по-английски, рисунок на открытке - экзотические рыбы в Красном море. Старик прочел открытку медленно и всего один раз:
   Дорогой Карл!
   Я все время думала о тебе и чуть не сошла с ума. Я решилась, мы должны встретиться. Сделай все, что можешь, но освободись на Рождество. Давай проведем каникулы любви на Эйлат, покупаемся, половим рыбку. Я заказываю комнату. Звони, как только прилетишь в Израиль, по № 067/37290 (дом.). Ты обещал приехать. Теперь я знаю, что ты мне нужен больше всего на свете, я не могу жить без тебя.
   Под текстом отчетливая подпись: Шуламит Ханегби.
   Старик задумчиво отложил открытку, поднялся и поискал запрятанную сигару. Раз-другой выпустил дым изо рта и проговорил:
   - Пожалуй, нельзя толковать это "не могу жить" и так далее буквально. Израильтяне никогда не убивают своих. Она имеет в виду что-то очень важное, - сказал Старик и отправил к потолку облачко дыма.
   - А это не западня? - спросил Карл.
   - Не думаю. Шведский полицейский не может так просто исчезнуть в Израиле; возможен большой скандал.
   А если бы они хотели знать о твоих намерениях, обратились бы к Нэслюнду, от него они получили бы все.
   - Но ведь это они убили Акселя Фолькессона.
   Карл тут же сообразил, что не успел еще ни единым словом обмолвиться о своих открытиях в Бейруте. Старик вопросительно поднял кустистые брови: ждал объяснении.
   Минут десять Карл рассказывал о своей гипотезе: убийство совершено спецгруппой Моссада, ранее называвшей себя "Божья месть". Не прерывая и не удивляясь, Старик спокойно курил сигару.
   - Хорошая работа, - сказал он, когда Карл закончил, - и интересная теория. Между прочим, возможно, ты и прав. Этому дьяволу Арону Замиру нельзя доверять. Но проблемы с открыткой это не меняет. Значит, девушка о чем-то предупреждала нашего полицейского и теперь хочет рассказать что-то тебе?
   Карл кивнул.
   - Очевидно, хочет повторить свое предупреждение, пояснить его, так сказать. А что ты думаешь по этому поводу?
   - Да, она, очевидно, знала содержание "плана Далет". Кроме того, она знала, что израильские убийцы начали действовать. Но зачем ей выдавать своих? Это меня удивляет. Я, например, не верю Нэслюнду.
   Прежде чем ответить. Старик поднял открытку и посмотрел на почтовый штемпель.
   - Открытка отправлена из Израиля в тот же день, когда ты уехал. Ни Нэслюнд, ни израильтянка не могли еще знать, что ты так внезапно окажешься в Бейруте. Если, конечно, Абу аль-Хул сам не израильтянин.
   - Это нелогично, не говоря уж о том, что я в это не верю. Ну как израильтяне могли бы сначала снабдить меня информацией о самих себе, устроив мне театральное представление в Бейруте, а потом мне же отомстить за свою информацию, причем понимая, что я могу рассказать о ней половине шведской службы госбезопасности? Почему я могу исчезнуть в Израиле?
   - Да, - согласился Старик, - это невозможно. Открытка настоящая. Ты должен ехать и спросить ее лично.
   - Но почему же она хочет выдать своих?
   - Она - офицер службы госбезопасности и работает в "Шин-Бет" или "Аман". У израильтян, как и у других, существует соперничество между различными организациями. Что-то в этом роде. И она не одобряет Моссад или грязные трюки департамента Моссада.
   - А если они там схватят нас обоих?
   - Это никому не выгодно!
   - Что ты имеешь в виду?
   - Даже и говорить не хочу. Она не заинтересована в каких-либо признаниях, да и ты тоже. Давай о себе знать каждые двенадцать часов. Если от тебя ничего не будет, я отправлюсь к старым знакомым и буду угрожать им местью Одина^[57] и большим скандалом. Думаю, они не станут подвергать тебя пыткам. Хорошо, что ты не араб.
   - А как быть с Нэслюндом?
   Нэслюнд только что вернулся из Парижа - об этом с иронией и мимоходом намекал Фристедт, - и Нэслюнд сказал, что "знает": операция все еще арабская. Он отказался проверять сирийскую историю пистолета Токарева и, кроме того, запретил Карлу предпринимать какие-либо поездки.
   Старик даже вдохновился нагромождением оперативных осложнений и начал методично вгрызаться в них, в одно за другим. Проблему пистолета он собирался изучать через личных друзей во французской разведслужбе SDECE (он употребил ее старое название) - у них самые лучшие отношения с сирийцами, и запрос от них будет воспринят с должным вниманием. Кроме того, это вызовет меньше подозрений, чем запрос от шведского МИД, к тому же со ссылкой на расследование дела об убийстве.
   Это в отношении пистолета.
   То, что "полицейский" (то есть Нэслюнд) после пребывания в Париже сказал, что он "что-то знает", дело естественное. Кроме того, Нэслюнд идиот. Конечно, израильтяне напичкали его какой-то "хорошо отутюженной" информацией о предстоящей арабской операции - эти сведения важны, скорее всего, тем, что такая операция все еще возможна, кстати, на это намекает и открытка.
   Вот такие дела.
   Теперь о запрете на поездки. Старик вновь оживился и заявил, что с таким типом бюрократических препон необходимо бороться тем же оружием. Как и все другие шведы, Карл мог - и этим шведская служба безопасности явно отличалась от соответствующих организаций во всем мире - объявить себя больным и, как все другие шведы, имел право на недельный насморк без врачебного подтверждения в любое время года. Что же касалось самой поездки, то хорошо, что наступает Рождество и в связи с этим есть нужный канал: Карл мог поехать в составе группы "Ансгар тур" вместе с пилигримами и пенсионерами. У Старика сохранились хорошие связи.
   - Здорово будет, - резюмировал Старик, - если нам удастся помочь сместить этого старого Арона Замира. Немало моих израильских коллег оценят это. Кстати, я составлю инструкцию для тебя. Ты, насколько я понимаю, еще никогда не бывал в Израиле?
   - Ни как пилигрим, ни как шпион.
   Весело напевая, Старик пошел за виски. Возвратившись с бутылкой, он поднял ее, как бы приглашая петуха на большой картине присоединиться к нему.
   - А как дела у "пропалестинских активистов", которых вы арестовали? Рано или поздно их придется освобождать. Любопытно будет посмотреть, как Нэслюнд станет вылезать из этой пропасти. Со льдом или безо льда?
   - Без. Трое из них не причастны - обычные "активисты". А один - просто дьявол, для него "Баадер-Майнхоф" - истина и свет. Но он, как и другие, мало связан с "планом Далет".
   - А чисто формально есть за что его посадить?
   - Нет, не думаю. Шведам, черт возьми, разрешено исповедовать любые взгляды, а вот арабы за это могут быть объявлены террористами. Ты со своим оружием на стене в прихожей, кстати, куда больше, чем он, нарушаешь закон. Не вижу повода, за что его можно было бы осудить. Хотя Нэслюнд и хочет, чтобы я покопался в его дерьме.
   - Думаешь, найдешь что-нибудь?
   - Возможно, найду дополнительные документы, подтверждающие, что он симпатизирует террористам. Работа на архив, так сказать. Но в его преступление я не верю, и прежде всего не верю в его сотрудничество с израильтянами.
   - Да, это действительно маловероятно. Хорошо представляю себе трудности Нэслюнда через неделю. Если все раскроется, газеты "Свенска дагбладет" и "Экспрессен" будут вынуждены "сыграть отбой". Очень весело.
   - Вы имели в виду таких, как Хедлюнд, когда занимались в свое время инфильтрацией левых сил?
   Старик помрачнел. Вопрос для него был больной. Он подумал и о самом Карле; он ни на миг не мог поверить, что тот таким вот образом просит прощения за прошлое.
   И Старик не пожалел времени на объяснения.
   - Во-первых, тот период истории шведской службы безопасности уже миновал. Во многом он был не очень удачным, но в некоторых оперативных отношениях - вполне успешным. Например, ведь именно IB организовала КСМЛ - Коммунистический союз марксистов-ленинцев, временами в его правлении было так много своих, что им можно было полностью управлять. Такой же классический трюк был в свое время проделан охранкой в 1906 году в России. Наша полиция никогда не смогла бы пойти на это. Для нее, кроме того, все социалисты одинаковы, словно Коминтерн все еще существует. Но, организовав КСМЛ, очень удобно было собирать самых ярых экстремистов в одном и том же месте (можно сказать, КСМЛ был нашей липкой бумажкой для ловли мух). При ограниченности человеческих ресурсов это было необходимо; традиционное наблюдение за всеми "левыми" никаким разумным способом не наладишь, и нам никогда не удавалось отделить зерна от плевел.
   С оперативной точки зрения эта история была интересной. Прекрасное классическое решение классической проблемы. Однако для разведывательной службы вредно пускать в дело ресурсы, когда речь идет о сфере деятельности полиции. И это тожеклассическая проблема. Однако от правительства поступали директивы, сначала от Tare Эрландера, потом и от Улофа Пальме; у правительства не было доверия к полиции, а у нас именно в те годы - в конце 60-х - начале 70-х годов - накопился материал о левом движении, и куда более значительный, чем о каком-либо другом. И все это еще задолго до того, как советский шпионаж приобрел такую агрессивность. В тот период о русских почти забыли, правительству была важнее охота за своими левыми. Да и иностранные коллеги жаждали свежего товара на нашем рынке, и в этом тоже было оперативное преимущество.
   Слушая Старика, Карл все больше мрачнел, и Старик это заметил.
   - Я просто рассказываю о том, что было, я не морализирую. В дальнейшем у нас будет все по-иному. Ты избежишь участи КСМЛ, уверяю тебя; они, кстати, "самонастраивающееся пианино". Думаю, мы убрали наших людей оттуда именно потому, что они сами расправятся с собой.
   - Но именно сейчас я и занимаюсь охотой на пропалестинских активистов. А потом я приду к тебе и должен буду следить за КСМЛ?
   - Чепуха какая-то. Когда ты перейдешь к нам, мы направим тебя на борьбу с врагами нашей страны, а не на охоту на левых. Кстати, ты все еще коммунист?
   - А ты все еще социалист или социал-демократ?
   - Думаю, в старческом возрасте я еще больше соскользнул к левым. Ну а ты - коммунист?
   - Не знаю. Я за все, что связано с правопорядком и экономическим равенством; но мне не нравятся коммунистические традиции с тайной полицией и с содержанием оппозиции в домах для сумасшедших и уколами серной кислоты в зад. Однако я и не социал-демократ. Я, собственно, не знаю, кто я.
   - Тебя это огорчает?
   - Нет. В "Кларте" было интересно. Там мы себя чувствовали во всем знатоками. Но сейчас я не тот, во мне нет этого "марксистско-ленинско-маоцзэдуновского мышления", как это было в те времена. Но я и не хочу быть политическим полицейским, так и запиши себе, черт возьми.
   - Хорошо. Когда ты перейдешь ко мне, займешься русскими. Any objections?^[58]
   - None whatsoever^[59].
   - Ты хочешь уйти из полиции?
   - Да, и как можно скорее.
   - Расколи этот орешек, и ты станешь неудобным для полиции, а у меня появятся солидные аргументы, и я смогу взять тебя к себе непосредственно.
   - Обещаешь?
   - Я сделаю все, что смогу, обещаю тебе. Но у тебя есть еще должок. Вернуться живым из Израиля, например.
   - А если не сумею?
   - Это тоже решение проблемы, хотя и не лучшее. Еще виски?

* * *

   Первую половину следующего дня Карл провел в квартире Хедлюнда - Хернберг. Но не один. С ним были двое из технического отдела, двое, способных найти спрятанное где угодно. На улице стоял неприметный автобус "фольксваген", напичканный оборудованием, о функциях которого Карл лишь догадывался. Там что-то было связано с ультразвуком, поиском металла и с тепловыми волнами.
   "Ага, - оглядевшись, сказали они, - и что нам надо тебе найти?" Карл пояснил: очевидно, бумаги обычного формата, очевидно, машинописные листы, возможно, белые. Во всяком случае, в первую очередь именно это. Затем возникал чисто теоретический вопрос об оружии. Но здесь уже дважды побывала полиция, так что это маловероятно.
   Оба эксперта начали с установки оборудования. Провели сначала общий обзор, потом перешли на кухню. Карл вернулся в большую комнату и пробежался по книжной полке, повертел в руках вещички на письменном столе, он их уже рассматривал в прошлый раз, потыкал рукой в постельное белье, снял с софы фирмы ИКЕА подушки и почувствовал, что он тут не нужен. По доносившимся звукам он понял, что ребята-спецы занимались демонтажем кухни, предмет за предметом.
   Он бросил взгляд на корзинку для бумаг. Насколько он помнил, раньше она была пустой. Но сейчас на дне лежала груда разорванных книжных страниц. Он осторожно поднял ее, страницы наверняка резали острым ножом. Текст оказался английским. Прежде чем поинтересоваться названием книги, Карл прочел наугад несколько страничек, потом подошел к книжному шкафу и легко нашел старое английское издание "Путешествий Гулливера" на самой нижней полке рядом со Стриндбергом.
   Он раскрыл книгу и остолбенел. Странички были вырезаны из нее, на их месте покоились шестнадцать патронов, достаточно было бегло осмотреть один из них, который он достал ножницами, чтобы понять: "Токарев", 7,62 мм.
   "Невероятно, - подумал он. - Невозможно. Нет, это неправда". Он ощутил внезапное искушение засунуть патроны в карман и спрятать саму книгу, но посчитал, что его разочарование не должно перерасти в глупость. Он положил книгу с шестнадцатью патронами на письменный стол, растопырив руки и ноги, сел на одно из кресел, пытаясь понять все.
   Но не успел, услышав, что эксперты зовут его на кухню. Он вошел туда, когда они как раз отодвинули холодильник.
   - Холодильник почти всегда одно из лучших мест, - объяснил один из экспертов. - Они прячут вещи если не в холодильнике, то в пыли за ним.
   Они достали папку с копиями писем и от руки написанным дневником.
   - Нужен пластиковый мешок для отпечатков пальцев? - спросил второй.
   - Нет, - сказал Карл, - но в комнате, в разрезанной книге, лежат патроны для пистолета. Там пластиковый мешок нужен.

* * *

   О результатах повторного обыска Карл немедленно отрапортовал Нэслюнду, а тот принял рапорт как дорогой рождественский подарок. Затем он отправил вырезанную книгу с патронами на экспертизу для снятия отпечатков пальцев, а сам занялся изучением конфискованного текста и вновь превратился в политического полицейского.
   Копии писем не содержали ничего неожиданного, поражал лишь их язык - удивительно хороший немецкий язык. А так они представляли собой зеркальное отражение ответов, уже читанных им. По обязанности он составил список имен, упоминавшихся в текстах, пропустил их через компьютер и распечатал копии справок. Затем несколько часов изучал дневник.
   Хедлюнд оказался просто террористом-романтиком. Его тянуло к акциям против Европы, против НАТО, против "фашизма в так называемой Западной Германии", против монополистического капитала и против полиции в капиталистических странах, то есть всюду - от Швеции до США.
   То здесь то там Хедлюнд жаловался на "одиночество" и не в прямом смысле. Он был "одинок" духовно среди своих мелкобуржуазных товарищей, одинок в мыслях о создании организации сопротивления шведских горожан. И поскольку он был столь чертовски одинок, он чувствовал себя не в состоянии поднять людей на борьбу и так далее.
   "К сожалению, - думал Карл, - в записи на 97-й странице, сделанной несколько лет назад, встретилось что-то вроде названия, очевидно, какой-то рок-песни типа "Застрели сыщика"". Хедлюнд тут же сделал пометку: "Присоединяюсь!"
   По долгу службы Карл выписал номер страницы и саму формулировку.
   Написал отчет и приложил обнаруженный текст. Они не меняли уже создавшегося образа: Хедлюнд - романтик насилия с тягой к западногерманскому терроризму. Однако в его размышлениях не было ничего, что связывало бы его с проектом осуществления при помощи палестинцев крупной террористической операции на территории Швеции. Выражение "застрели сыщика", употребленное им в дневнике, взято из рок-песни многолетней давности в исполнении шведской рок-группы. (Карл консультировался с магазином грамзаписей по телефону, чувствуя при этом явное смущение.)
   Он попытался еще раз продумать все. Нетерпеливо позвонил по конфиденциальному номеру техникам, занимавшимся отпечатками пальцев, но оказалось, что, по предварительным результатам, отпечатков пальцев Хедлюнда на патронах не найдено, во всяком случае, их нет на оставшихся в книге страницах, близких к вырезанной середине.
   Он попытался вспомнить, действительно ли заглядывал в корзину для бумаг, когда был в квартире первый раз. Да, он почти уверен, заглядывал. Кроме того, не один же он проводил обыск, другие тоже осматривали корзину.
   Хедлюнд - убийца? В арабской операции под кодовым названием "план Даал"? Никогда в жизни.
   Карл вызвал на дисплей данные о Хедлюнде, поискал все, что относилось к его воинской обязанности, и выяснил, что он был пацифистом и от воинской службы отказался.
   Неужели за три месяца его пребывания в Бейруте палестинцам удалось превратить этого болтуна в убийцу? Выполнить эту миссию вместо Муны и ее парней? Нет, никогда в жизни.
   Неужели Хедлюнд сам мог это сделать, чтобы доказать правильность своих тезисов, чтобы ему поверили, чтобы приобрести новых сторонников, чтобы запустить "машину репрессий"?
   Зачем Акселю Фолькессону надо было встречаться с ним в такую рань? А знал ли вообще Фолькессон Хедлюнда?
   Карл сделал для себя пометку: необходим ответ на последний вопрос.
   А что, собственно, значило его нежелание,чтобы Хедлюнд был замешан в убийстве? Неужели он, как и Нэслюнд, в самом деле желал,чтобы убийца был палестинцем, а не израильтянином?
   Шуламит Ханегби, возможно, могла бы ответить на эти вопросы. Ее он должен встретить при всех обстоятельствах.
   Он закончил писать отчеты, положил их в конверт для внутреннего пользования с копиями Нэслюнду и Фристедту. Было уже поздно, рабочий день окончился несколько часов назад, большинство сотрудников разошлись по домам.
   Карл спустился к месту, где оставил свой автомобиль, ожидая найти квитанции о штрафе за длительную парковку машины, и обычным путем, мимо магазинчика гамбургеров, поехал домой, в Старый город. Но уже поджидавшая почта во второй раз сегодня продлила его рабочий день. Старик прислал билет на "Ансгар тур" с отлетом на следующее утро и список приказов, начинавшихся специально подчеркнутым: "Не брать с собой никакого оружия".
   Да, правильнее, пожалуй, так и поступить. В его специальной сумке для оружия был особый карман из пластика с металлическим вкладышем; в специальный аппарат в обычных аэропортах там видно несколько фотоаппаратов и объективов, а в потайном отделении за "аппаратами" находится его револьвер; открывая сумку, там действительно видишь фотоаппарат и телеобъектив, почти просвечивающийся, однако внутри, с другой стороны пластиковой пластинки, и находится это потайное отделение. Большинство контрольных пунктов в мире клюют на эту пластинку (ею американская разведслужба пользуется обычно внутри своей страны, чтобы не заполнять специальные формуляры на разрешение носить оружие при себе). Но израильтян, конечно, не проведешь. Кроме того, в Израиль он летит не выигрывать войну. Но если в этой войне ему и удастся выиграть, то лишь одно сражение.
   Остальные инструкции Старика были еще более неожиданными. Но он отложил чтение письма и позвонил Фристедту. Ответил сын и сказал, что отец с матерью ушли на какую-то вечеринку. Тогда он позвонил Аппельтофту, тот оказался дома.
   - Я сейчас заеду, - сказал он и положил трубку.
   Через полчаса Карл уже сидел у Аппельтофта за кухонным столом. Сначала ему трудно было собраться с мыслями и сказать то, что он хотел сказать. Дело в том, что он не имел никакого представления, как должен выглядеть дом офицера безопасности, а в загородной квартире Аппельтофта он увидел нечто абсурдно-народно-шведское, о чем по крайней мере его друзья по "Кларте" и думать не могли бы.
   Он заглянул в большую комнату и поздоровался с женой Аппельтофта, сидевшей перед телевизором. На верхней книжной полке стояли ряды различных туристских сувениров: ракушки, спичечные коробки, статуэтки испанских боевых быков, миниатюрный винный бурдюк, фотографии Аппельтофта и фру Греты в купальных костюмах с бумажками на носу, свадебный портрет в сельской церкви, фотография дочери в студенческой шапочке.
   На книжных полках ряды дешевых изданий классиков мировой литературы и старая серия журнала "Фолькет и бильд" со шведской "рабочей" литературой. А на кухне, где они сидели, висел тканый ковер с изображением красной избы и небольшого озера, лодкой с веслами и так далее, и здесь же текст: "Свой очаг - дороже золота".
   Аппельтофт сидел, далеко вытянув ноги. На его носке была дырка. Человек в носках во всех случаях выглядит не так солидно, более беззащитно и менее официально.
   Аппельтофт чувствовал себя утомленным, старым и нерешительным человеком. Конечно, важно, что Карл наконец-то узнал что-то об израильтянке. Конечно же, невозможно заставить Нэслюнда отменить свой запрет на выезд из страны ради этого. Конечно же, у Карла было право объявить о своей болезни и все же уехать. Конечно же, самое важное - продолжить поиск следов убийцы Акселя Фолькессона. Конечно же, никакой это не след, а задержанные пропалестинские активисты и арабы, которым грозит выдворение из Швеции.
   Но все же фундаментальная ошибка состоит в том, что вот уже в третий раз кто-нибудь из троих получивших задание расследовать дело об убийстве пользуется методом, противоречащим служебному регламенту. И особенно трудно как раз сейчас, когда в доме Хедлюнда найдены патроны к пистолету. По мнению же самого Карла, в профессионализме которого у Аппельтофта нет никакого сомнения, именно этим чрезвычайно нетипичным оружием воспользовался убийца. Ситуация ужасно неприятная, от этого никуда не уйти.
   - Нет, - сказал Аппельтофт после минуты молчания, - из работников "фирмы" никто не мог подложить туда эти патроны.
   - А почему нет? - коротко и резко спросил Карл.
   - Потому что мы этим не занимаемся. Стало бы известно, пошли бы слухи, кроме того, это преступно. Даже никто из собственной гвардии Нэслюнда не решился бы на такое. Ничего и никогда не получилось бы, он не смог бы приказать, а то, что сам он мог бы сделать такое, исключено. Кстати, их и достать-то нелегко. Кто из наших смог бы приобрести эти советские армейские патроны?
   - А израильтяне?
   - Зачем им такой риск, зачем им вмешиваться в наше предварительное следствие? Чтобы толкнуть нас на ложный след, да?
   - Да, именно так.
   - Теоретически, во всяком случае, это возможно. Но вероятнее всего, эти игрушки были у парня, как и дневник, и письма. Я имею в виду, что и они тоже найдены лишь с третьего захода.
   - Да, после того, как Нэслюнд с таким энтузиазмом настаивал, чтобы я еще раз поискал, да. И еще, черт возьми, что "знал" Нэслюнд после возвращения из Парижа?
   - М-да, но дневник и письма не фальшивки же. Они действительно принадлежат Хедлюнду, не так ли? А их тоже не нашли в первые два обыска. Возможно, то же самое произошло и с патронами.
   - В корзине для бумаг! Неужели спецы дважды не видели корзину?
   - Да, это невероятно. Ты, конечно, прав, есть некоторая разница между корзиной для бумаг и тайником за холодильником.
   - Некотораяразница?
   - Ну да, довольно большая. Я просмотрю все, обещаю, во всяком случае. Если их кто-нибудь подложил, то это так не пройдет. Пусть Фристедт продолжает заниматься этой вшой из Управления по делам иммиграции, а я вернусь к Хедлюнду. Посмотрю, как и что там. Но зачем тебе лететь в Израиль? Не много ли ты ставишь на карту?
   - Я должен знать правду. Не хочу, чтобы, если через некоторое время нас отстранят от этого расследования, мы так и не узнали всей правды. Кроме того, я чувствую себя до известной степени обманутым.
   - Да, думаю, ты прав. Действительно, чертовски неприятно, но я не могу избавиться от мысли, что нас кто-то обманывает.
   - Конечно, Нэслюнд.
   - Ну а если кто-то обманывает Нэслюнда? Да, он дерьмо, он многое натворил на "фирме", с этим я согласен. Но мне трудно поверить, что он преступник. Нет, хорошо, что ты полетишь. Я верю тебе; здорово, что это можно сказать, вот я и пользуюсь этим сейчас.
   - Но раньше ты так не думал?
   - Нет.
   - Почему нет?
   - Трудно сказать определенно. Все новенькие, как и ты, - люди Нэслюнда, они разрушают "фирму" и, кроме того, шпионят за нами. Скажи что-нибудь, что нельзя говорить вслух, Нэслюнд будет знать об этом в тот же день. Я думал, что ты тоже из них, "директор бюро", вот и все. Пожалуй, можно сказать так: мы, старые сыщики, слишком сложны для "директоров бюро".
   - Особенно если они коммунисты?
   - А ты?
   - М-да, честно, не могу утверждать это. Но, во всяком случае, я занесен в "фирменный" реестр неблагонадежных.
   - Да, знаю, но не мог поверить в это. В первые годы службы на "фирме" я работал в местной конторе в Люлео и занимался там коммунистами. Читал "Норршенсфламман" ежедневно, особенно семейные страницы. Сначала анонсы о смерти, умерших вычеркивал из реестра, а новые имена - тех, кто выражал соболезнование, - заносил туда. В те времена мир был проще. Нет, Хамильтон, ты мне нравишься, и я прошу у тебя прощения. Мы - старые ищейки, понимаешь?