Глас Б.. История розги. Том 2 и 3.

нередко их посещают очень богатые особы-с целью лично выбрать женщину.
В таких учреждениях женщины считаются рабынями, а потому обращаются с
ними очень строго. Разве не необходимо, чтобы будущий господин нашел полное
и беспрекословное послушание в той, которую он покупает для своего
наслаждения? Вот почему, если которая-либо из них в чем-нибудь провинится,
то она немедленно передается в руки евнухов, которые наказывают ее телесно.
"В таком доме каждая рабыня спит на досках, покрытых только ковром, -
говорит корреспондент газеты "Стандарт", который провел четыре дня за
большие деньги в таком учреждении и имел возможность наблюдать все порядки.
- На колени ей на ночь одеваются особые колодки, чтобы она привыкла спать
неподвижно и не могла впоследствии будить своего будущего господина. Утром
эти колодки снимаются.
После этого их всех одновременно гонят в особую комнату, где в полу
понаделаны дыры, предназначенные для удовлетворения естественных
потребностей, которые удовлетворяются ими всеми одновременно.
После того их ведут в умывальную комнату, где их тщательно массажируют,
а затем сажают в довольно горячую ванную, по выходе из которой они поступают
в распоряжение педикюрш и маникюрш, которые служат им в то же самое время и
горничными, причесывающими и одевающими их.
Если которая из рабынь заслужила своим поведением награды, то ей
позволяют спать без колодок или даже с подругой, с которой она может
забавляться разными чувственными наслаждениями, что для развития в ней
сладострастия сильно поощряются.
Наказания бывают исключительно телесные и очень жестокие; тут можно
встретить самую варварскую утонченность с чисто дьявольской жестокостью.
Для наказаний имеется особая комната. В ней находятся всегда наготове
всевозможные орудия наказания: ременные плетки, веревочные плети, длинные
прутья, лежащие в воде для сохранения гибкости, волосяные щетки, стальные
цепочки, снабженные более или менее тяжелыми гирями и т. д.; посреди комнаты
стоит скамья, на которой наказывают, довольно широкая и снабженная кольцами,
крючками, веревками, ремнями; один вид подобной скамьи наводит ужас...
Обыкновенно за небольшой проступок дается не более двадцати ударов по
обнаженному телу розгами или плетью, - главное при наказывании, чтобы ни по
одному месту тела не пришлось два удара и кожа не была бы повреждена. За
более важные проступки подвергают всевозможным истязаниям, продолжая
заботиться о целости кожи. Подвергают и значительно большему числу ударов
розгами или плетью, но тогда, опять же с целью сохранения кожи, секут через
мокрые простыни, которые во время наказывания меняют несколько раз.
После двадцатого удара или вообще после окончания наказания розгами или
плетью наказанную относят в соседнюю ванную комнату, где ее немедленно
погружают в холодную ванну".
При корреспонденте, находившемся в соседней ванной комнате и
наблюдавшем через отверстие, наказывали трех провинившихся женщин.
Наказание происходило в присутствии владельца дома и производилось
тремя евнухами. Наказанных приводили по очереди. Все они послушно ложились
на скамью и вообще давали все делать с собой перед наказанием, но во время
наказания неистово кричали... Вот описание экзекуции: "Первой привели
наказывать девушку, совсем ребенка еще. Она была в одной рубашке. Около
скамьи стоял с розгами в руках один евнух и часто ими зловеще свистал в
воздухе. Девушка, видимо, что-то хотела объяснить, но ей не дали, и два
евнуха быстро уложили ее на скамейку и привязали. Было грустно смотреть на
обнаженную девушку, лежавшую привязанной на скамейке.
Как только евнухи привязали ее, то отошли в сторону. К ней близко
подошел владелец и стал что-то скоро говорить...
Евнух с розгами отошел на шаг от скамьи и смотрел, как собака, в глаза
владельцу. Затем, вероятно, тот велел начать ее сечь, потому что евнух
свистнул розгами в воздухе и ударил по телу. Свист резкий, отвратительный.
Раздался нечеловеческий крик и на теле легла красная полоса.
Через каждые пять ударов евнух переходил на другую сторону скамьи,
меняя при этом каждый раз розги. Считал удары другой евнух. Мгновение между
ударами казалось мне целым часом. Когда ей дали двадцать ударов, евнухи
быстро отвязали девушку, она встала и стала что-то говорить владельцу. Все
время, пока ее пороли, она неистово орала односложными звуками, произнося
какие-то слова между ударами... Когда она встала и стала говорить, то лицо у
нее было бледное-бледное, видимо, она силилась улыбнуться, но у нее выходила
какая-то жалкая гримаса. По знаку рукой владельца ее увели, и через
несколько секунд привели другую.
Эта была высокая, уже вполне сформировавшаяся девушка черкешенка. На
ней лица не было... Девушку заметно колотила дрожь, она как-то беспомощно
оглядывалась, словно затравленный заяц... Владелец несколько раз повторил
громко одно слово, - переводчик перевел корреспонденту, что он говорит ей
"ложись".
В это время один евнух, уходивший, вернулся с двумя простынями,
намоченными в воде. По объяснению переводчика, это значило, что ее будут
очень строго наказывать...
Но она не ложилась, тогда два евнуха взяли ее, подняли на руки,
положили на скамейку и привязали. Владелец опять сказал что-то, оказавшееся
приказанием дать ей двести ударов. Даже переводчик сказал: "Больно много, -
большая вина у нее!"
Снова свист, дикие крики, причитания в промежутки между ударами, теперь
полос не было видно, а только судорожные вздрагивания тела.
Эта наказанная сама уже не могла встать со скамьи, - ей помогли евнухи,
которые и увели ее, поддерживая...
Наконец, привели третью, приблизительно такую же девушку, как вторая.
Эту не разложили на скамейке. Она была подвергнута истязанию грудей, после
этого наказана на скамейке плетью и, как и две ранее наказанные, посажена в
холодную ванну. Последняя во время истязания впала в обморочное
состояние..."
Мы уже сказали, что при всех истязаниях стараются причинить как можно
больше мучений, не повреждая кожи.
По словам того же корреспондента, очень часто наказывают провинившуюся
девушку еще так: раздевают ее донага, ставят спиной к колонне в комнате или
к стене, связав кисти рук, поднимают их вверх и привязывают, чтобы один
локоть закрывал лицо, ноги наказываемой привязывают к кольцам в полу, и в
таком положении владелец или евнух называет ее розгами по передней части
тела. Так как эта часть тела особенно чувствительна, а наказание
производится обыкновенно довольно жестоко, то редко когда несчастная выносит
назначенное число розог, не потеряв от боли сознания; но ее тогда приводят в
чувство и затем опять продолжают драть, пока не дадут сполна назначенное
число ударов. Правда, подобному наказанию подвергают за более важные
проступки, как, например, за побег, если не действуют другие наказания, за
покушение к побегу, потерю невинности, причем за последний проступок всегда
наказывают, не щадя кожи, и нередко засекают насмерть.
За побег обыкновенно подвергают подобному наказанию после жестокого
истязания и наказания по задней части тела, после выхода из ванной...
Корреспонденту удалось купить в Бейруте рисунок, изображающий наказание
подобным способом девушки владельцем такого склада рабынь.


^TТЕЛЕСНОЕ НАКАЗАНИЕ ЖЕНЩИН В ИСПАНИИ^U

По словам известного испанского историка Кольменара, в средние века в
Мадриде существовали процессии флагеллянтов, о которых я говорил в первом
томе. В церемониал этих процессий входило столько же религиозного, сколько и
любовного отношения к женщине. Но я предпочитаю предоставить слово самому
историку. Вот что он пишет:
"В этих процессиях принимали участие все кающиеся или флагеллянты,
стекавшиеся со всех кварталов города. На голову они надевали очень высокий
белый полотняный колпак в виде сахарной головы, с передней части его
спускалась широкая полотняная полоса, которая закрывала лицо. Среди
участвующих, конечно, были лица, подвергавшие себя публичной флагелляции,
движимые чувствами действительной набожности; но другие практиковали ее,
чтобы угодить своим любовницам; подобная галантность была совершенно
оригинальной и неведомой другим народам. Эти милые флагеллянты надевали
белые перчатки и такого же цвета ботинки, рубашку, рукава которой были
украшены лентами, на голове и на плаще была лента любимого цвета.
Они бичевали себя по вполне определенным правилам веревочной плеткой,
на концах хвостов которой были вплетены кусочки стекла. Тот, кто сек себя с
большей силой, считался более мужественным и достойным большого уважения.
Эти странные влюбленные, проходя под окнами своих дульциней, наносили
себе более сильные удары. Но в то же время все эти флагеллянты выражали свое
восхищение и перед встреченными женщинами, особенно если те были
хорошенькие, в таком случае они старались, чтобы несколько капель их крови
попало на даму. Если той нравился флагеллянт и она хотела отнестись
благосклонно к его ухаживанию, она поднимала свою вуаль".
В те времена многие жены находили, что из-за телесного наказания,
которому подверг ее муж, не стоит особенно огорчаться. Некоторые из них даже
находили удовольствие в этих побоях. Муж, бьющий жену, доказывает, что он
дорожит ею, иначе он не старался бы ее исправить наказаниями.
В то время подобного взгляда придерживались почти все народы. Раньше,
когда на жену смотрели почти как на рабыню, дело обстояло совершенно иначе:
за малейшую провинность муж приказывал сечь ее своей прислуге,и, вероятно,
подобное унижение не доставляло ей большого удовольствия. По-видимому, в
Испании мужья или любовники, приказывающие пороть своих жен или любовниц, не
пользовались от них за то большим уважением, если судить по рассказу
знаменитого Сервантеса "Ринконет и Картадийо".

"...Только что Мониподио, капитан королевской гвардии, начальник
караула, собрался поужинать в компании двух веселых молодых дам, как в дверь
сильно постучались. Мониподио прицепил шашку и, подойдя к двери, грозно
спросил: "Кто там?" "Никто, это я только, Ваше Высокоблагородие, Фагарот -
караульный, - пришел доложить вам, что вот тут стоит девушка - Юлия
Каригарта, вся растрепанная и в слезах, как будто с ней приключилось ужасное
несчастье". Действительно, за дверью слышались женские всхлипывания.
Услыхав их, Мониподио отворил дверь. Он приказал Фа-гароту вернуться в
караульный дом и в другой раз не сметь так громко стучать в дверь, что тот
обещал исполнить...
В то время, как Мониподио отечески журил караульного за слишком сильный
стук в дверь, в комнату вошла Каригарта, девушка из разряда тех же особ, с
которыми капитан собирался весело провести время. Волосы у нее были
распущены, лицо все в синяках, и лишь только она вошла в комнату, как упала
на пол... Обе гостьи капитана бросились ей на помощь. Облив лицо водой и
расшнуровав ее, они увидали на груди тоже много синяков. Как только девушка
пришла в себя, она стала кричать: "Да поразит правосудие Бога и короля этого
бессовестного разбойника, труса, мошенника, которого я уже не раз спасала от
виселицы, хотя у этого молокососа еще молоко не обсохло на губах. Что я за
несчастная женщина! Посмотрите на меня, - я потеряла свою молодость и
красоту ради такого негодяя и неисправимого бездельника!
- Успокойся, Каригарта, - сказал Мониподио, - я ведь здесь и готов
оказать тебе полное Правосудие. Расскажи, в чем дело. Ты потратишь на свой
рассказ больше времени, чем я на наказание твоего обидчика. Скажи, ты
серьезно с ним поссорилась и хочешь, чтобы я за тебя отомстил ему? Тогда
скажи только слово...
- Поссорилась! Я бы очень была рада только поссориться! Я скорее готова
отправиться в ад, чем сесть с таким мерзавцем за один стол или лечь с ним
вместе в кровать! - И подняв платье до колен, даже немного выше, она
показала свои ляжки, которые были все в грязи и синих полосах, затем
продолжала:
- Вот, полюбуйтесь, как меня отделал этот негодяи Реполидо, который
обязан мне больше, чем своей матери! И вы знаете за что? Разве я дала ему
малейший повод? Ровно никакого! Он избил меня за то только, что,
проигравшись до последнего гроша, этот разбойник послал ко мне Кабрило,
чтобы я прислала ему тридцать реалов, а я дала только двадцать четыре. И
одному Богу известно, как тяжело они мне достались! Вместо того, чтобы
отблагодарить меня, он решил, что я точно украла из той суммы, которую он
надеялся получить в своем пылком воображении... Сегодня утром он увел меня в
дальние поля, что за королевскими садами; там под одним каштановым деревом
раздел меня совершенно донага и, сняв с себя свой ременный пояс, несмотря на
мои мольбы и крики, стал безжалостно пороть меня по чем попало; он даже не
снял с пояса пряжек!.. Драл он меня до тех пор, пока я не потеряла сознание.
Вот, полюбуйтесь на следы такой ужасной порки!..
Мониподио обещал, что обидчик будет жестоко наказан, как только его
разыщут и приведут сюда. "Не бойся, Каригарта, у меня дивные розги, и я
шкуру ему спущу!"
Одна из барышень, гостий капитана, стала также утешать Каригарту и
говорить ей:
- Я бы многое дала, чтобы у меня случилось подобное с моим другом; не
забывай, Каригарта, кто сильно любит, тот сильно и наказывает! Когда наши
бездельники секут нас или просто колотят, - значит, они нас любят...
Сознайся, после того, как он тебя избил до полусмерти, я уверена, он тебя
приласкал разочек?
- Как разочек?! Да ты очумела! Он уговорил идти домой, и мне даже
показалось, что у него были слезы на глазах после того, как он меня так
жестоко выпорол".
Инквизиция! Вот слово, при произнесении которого у вас невольно в
воображении рисуются картины самых жестоких сцен!
Мы знаем, как изобретателен был ум по части пыток.
Китайцы, как известно, считающиеся мастерами по части причинения
страданий преступникам, не в состоянии были изобрести решительно ни одного
самого ужасного истязания, которое не было бы в ходу в страшных тюрьмах, где
были заключены еретики.
Инквизиционные суды возникли в латинской Европе, где католицизм
торжествовал свою победу помпой и роскошью своих религиозных церемоний.
В течение долгих веков в набожных городах разносился запах горелого
человеческого мяса. Ведь каких-нибудь всего полтораста лет назад людей жгли
на кострах!
В своем труде я не собираюсь говорить подробно о пытках в тюрьмах
Инквизиции.
Пабло Воиг и Павел де Сен-Виктор, особенно второй в своем замечательном
сочинении "Люди и Бог", говорят о флагелляции в Испании.
Последний рассказывает разные подробности о сектах флагеллянтов и дает
вообще много подробностей о флагелляции со сладострастной целью.
Что касается до Пабло Воига, то он сообщает, что в 1640 году на одной
из городских площадей города Мурсии была публично наказана розгами маркиза
Мерседес Ажийо. Ее секли, предварительно раздев донага, что вызвало
громадный скандал во всей Испании, где подобные наказания не производились
публично, чтобы не оскорблять высокого целомудрия испанцев.
Кальвинист Базер из Цюриха, известный своими проповедями против
пьянства и незаконных связей, рассказывает, что однажды ему пришлось быть в
городе Саламанке. Его. внимание было поражено встреченной им процессией
осужденных женщин. Тут были все совсем молоденькие девушки, смуглые, с
блестящими от слез глазами, большею частью еврейки. Почтенный философ
полюбопытствовал узнать, к какому наказанию они приговорены. Ему сообщили,
что их везут в монастырь "Девичий", где их будут наказывать розгами, причем
во время наказания монашенки будут петь духовные песни, подходящие к грехам
этих еретичек.
Вольтер сообщает тоже, что иногда секли розгами под аккомпанемент
церковного органа. Вообразите, до чего человек мог додуматься, чтобы пороть
розгами под орган или пение духовных песен! Правда, это хоть немного
нарушает монотонность подобных церемоний и все-таки дает известный местный
колорит наказаниям розгами в древней Иберии.
Но наказание розгами, которому подвергали провинившихся девушек в
"Девичьем монастыре", было вовсе не такое, чтобы можно было шутить.
Дело не ограничивалось тем, что было поднято несколько женских юбок и
отшлепано несколько женских крупов.
Нет, тут лилась кровь, в цвет которой окрашено кардинальское облачение,
из комнаты, где наказывали девушек, неслись отчаянные крики от истязаний,
которым их подвергали.
Монаха, вооруженного розгами или плетью, ничто не способно было
смягчить - ни молодость, ни красота еретички-девушки.
Привязанная к позорному столбу или растянутая на скамье, девушка должна
была оставить всякую надежду; ей не предстоит вынести известное число ударов
розгами или плетья... Ее будут пороть даже не до тех пор, пока устанет
монах-палач, а пока кровь не польется ручьем, пока она не умрет...
Эти молодые женские тела, извивающиеся под ударами розог или плетей
подобно змеям, представляли ужасное зрелище.
Вы напрасно станете искать в глазах секущего монаха малейшего признака
сожаления... Он совершенно равнодушен, как машина, бездушная даже к
прелестям самым секретным, которые обезумевшая от боли девушка выставляет на
показ без всякого стыда...
Еще на днях (в октябре 1909 г.) под давлением католических монахов был
расстрелян невинный патриот Феррера, настаивавший на том, чтобы народная
школа была светской и не находилась в руках монахов. Гнусный поступок
испанского правительства вызвал негодование во многих странах. Во Франции и
Италии произошли забастовки, народные манифестации, окончившиеся
столкновениями с полицией; были даже убитые и раненые с обеих сторон.
В Испании, где католицизм проникает всюду и проявляет часто совсем
неуместное своевластие, не все обстоит благополучно среди этого наиболее
преданного религии народа.
История знаменитого Антония Переца и его сотоварища Филиппа II
представляет одну из самых кровавых страниц, которую только превосходит
история завоевания Южной Америки. Это было время полного торжества розог и
плетей, за которое расплачивались несчастные туземцы.
- Я не считаю себя компетентным описывать все тогдашние трагедии или
пытки. Могу только заметить, что даже в наше время, до войны Испании с
североамериканскими Соединенными Штатами, иезуиты являлись полными господами
на острове Куба и не стеснялись подвергать телесному наказанию кого угодно.
В газете "Тайме" была подробно рассказана история, как две молодые
девушки-негритянки, виновные в том, что попались на глаза монаху в довольно
легком одеянии, были, по приказанию монаха, схвачены и приведены в монастырь
иезуитов, где их раздели, растянули на скамейке и наказали розгами настолько
жестоко, что они потеряли сознание. Мало того, монахи заставили перед их
окровавленными телами дефилировать негритянских мальчиков и девочек.
Наглядное обучение, сказали бы педагоги!
Но возвратимся к Инквизиции, продолжавшейся много веков, в течение
которых женщин секли, потому что телесные наказания были вообще в тогдашних
нравах, а также потому, что на подобные истязания смотрели, как на одно из
тысячи средств пытки. Но изобретательность пытальщиков не остановилась на
нем, и они придумали для евреев такие ужасные истязания, которые только
могли зародиться в их развращенном воображении.
Тело допрашиваемых с "пристрастием" женщин всегда подвергалось
истязаниям, которые нередко вдохновлялись далеко не целомудренной
жестокостью. Нетрудно представить себе, как должно было возбуждать умы,
извращенные половым воздержанием, зрелище обнаженных и обезумевших женщин.
Отсюда до удовлетворения своего возбужденного сладострастия оставался один
шаг, который довольно часто переступался в чем легко убедиться, если не
полениться открыть мемуары современников.
Среди испанских девушек, наказанных телесно, я могу указать на
Консепцию Нунец. Случай с этой совсем юной барышней настолько типичен, что
перед нами, как живая, встает вся эта бурная и кровавая эпоха. Передавая
этот случай, я постараюсь по возможности сохранить местный колорит языка
историка Жуанеса, у которого я его беру.
Консепция Нунец. Лишь только вечерняя прохлада спускалась на
апельсиновый лес и воздух наполнялся резким ароматом бергамотов, Консепция
Нунец шла в церковь, где долго перед ликом Мадонны молилась за упокой
усопших.
Это была маленькая деревенская церковь, освещавшаяся несколькими
свечками, криво поставленными в паникадила на хорах.
Завернувшись в свою черную мантилью, Нунец преклоняла колена перед
алтарем, рассыпав на плитах лепестки из розы, приколотой в ее черных, как
смоль, - волосах.
Консепция, дочь мясника Антония Нунец, была самая красивая девушка в
своей деревне, - маленькой деревушке на берегу Средиземного моря.
Вся деревня жила добычей от моря, и почти все жители были рыбаки.
Девушки не отличались недоступностью, насчет их добродетели ходили самые
неблагоприятные слухи.
Они не выходили замуж, так как обыкновенно растрачивали "капитал"
честной девушки. Достигши семнадцати лет, они поступали в какую-нибудь
труппу странствующих актеров или отправлялись в Мадрид, где поступали в дома
терпимости.
Морской воздух, ветер с гор и аромат апельсиновых рощь придавали их
смуглым, золотистым телам эластичность вполне спелого плода, запах которого
сводил с ума мужчин.
Бесспорно, самой прекрасной между ними была Консепция Нунец.
Высокая и дородная, с талией более тонкой, чем обыкновенно у испанок,
она соединяла с прелестью своего соблазнительного стана еще грациозное
личико с правильными чертами.
Стоило раз увидеть ее глазки, большие и темно-синие, ее розовый ротик,
где ряд зубов походил на жемчужины в атласном розовом футляре, как вы
безнадежно погибали и готовы были продать свою душу Сатане. Консепция
отлично знала, какое очарование она внушала мужчинам/
Она походила на те тропические деревья, которые соблазняют своею тенью
и плодами усталого путника и причиняют смерть раньше, чем он отведает их.
Она уже знала тайну любви, - еще будучи совсем маленькой девочкой, она
любопытными глазенками смотрела вместе с своим другом, таких же лет
мальчиком, как бык выражал свой любовный восторг, крепко обнимая корову.
В четырнадцать лет, уже совсем пленительная женщина, она стала
любовницей одного восемнадцатилетнего матроса, погибшего вскоре во время
бури в море.
Консепция ходила молиться за упокой души своего возлюбленного в
крошечную деревенскую церковь, где Мадонна осушала слезы всех верующих.
Но новая любовь заставила забыть прежнюю. Красавица брюнетка познала
другие объятия. Она была на верху блаженства, когда близко сошлась с одним
мясником, красивым, как Антиной.
С этих пор Консепция была похожа на ядовитый цветок, один аромат
которого убивает; мужчины дрались из-за нее, и палки с ножами были в ходу
круглый год.
Ревность разделила молодых мужчин, которые сердца свои бросили к ногам
красавицы девушки; а она раздавала свои благосклонные взгляды направо и
налево, как бы пронзая ими грудь, так как из-за них обыкновенно происходили
драки на ножах.
"Мюжер! (Испанское слово, значит "женщина"). У нее в глазах кинжалы, а
мы перед нею, как годовалый бык перед шпагой тореадора"! - говорил Мануило
Карриес, самый высокий, самый сильный и самый богатый из рыбаков побережья.
И этот ловкий и здоровый, как юный бог, малый любил Консепцию, но она
не любила его, или, по крайней мере, этого не было заметно.
Когда она черпала воду из колодца, делая своим телом сладострастные
колебания, которые положительно приводили в исступление всех мужчин, она
видела, что в тени за ней следит пара черных глаз, как дикое животное следит
за барашком, пришедшим на водопой.
Консепция не боялась нисколько. Она хохотала от души, показывая при
этом свои очень маленькие зубы и розовые десны.
- Эй, Мануило, напрасно прячешься, я тебя видела... Ты все еще меня
любишь? - Влюбленный, пойманный, с досадой скрывался в чаще кактусов и алоэ,
выражая свое бешенство ударами ножа в стволы деревьев.
Иногда, после жесткой внутренней борьбы, когда он сознавал себя
побежденным, он робко подходил к молодой девушке, улыбающейся и смотрящей на
него благосклонно.
- Когда же ты меня полюбишь?
- Когда? Вот забавный вопрос! Нет, ты подумай, разве я обязана тебя
любить... А между тем, ты мне далеко не противен, нет, ты мне не противен. Я
полюблю тебя, как только сделаешься тореадором!
Это означало то же самое, что никогда, так как бедный Мануило не имел
ни малейшей склонности к трудному искусству борца с быками.
Он возвращался домой, разбитый, удрученный и полный ненависти ко всем
тем, которые пользовались ласками Консепции.
Раз утром, когда все рыбаки были совсем уже готовы, чтобы выйти на
рыбную ловлю в открытое море, лодка Мануило оставалась на песке, в то время,
как все остальные весело покачивались на воде, как бы подсмеиваясь над ней.
Мануило в ту же ночь уехал, унеся с собой свои сети и все свои
сбережения.
Когда эту новость сообщили Консепции, то она весело и дерзко
рассмеялась.
- Он вернется, - сказала она, - -я знаю, где он находится, он уехал в