Глас Б.. История розги. Том 2 и 3.

недостатком, что нельзя имена выпоротых женщин и девушек внести в послужной
список подобного "героя".
Среди наиболее известных случаев я приведу факт наказания розгами
Терезы Бианки. Я изложу его сокращенно, пользуясь бельгийской газетой, где
этот случай был описан подробно собственным корреспондентом, находившимся
при отряде генерала Вюрмстера и присутствовавшим при экзекуции Бианки.
"Белые мундиры" занимали Равенну и почти все побережье Адриатического
моря. Они проникли вплоть до самой Флоренции, где была штаб-квартира
начальника отряда - генерала Вюрмстера.
В долине Арно, около одного старинного моста стояла дивная вилла, или
вернее дворец, из розового и зеленого мрамора. В нем жила красавица Тереза
Бианка, уроженка Венеции.
Не будучи куртизанкой в полном смысле этого слова, она имела несколько
богатых любовников, а в ее салонах собирались все сливки тогдашнего лучшего
общества, как местного, так и космополитического.
Это было в 1840 году, когда повсюду в Европе царствовал литературный
романтизм.
У красавицы Бианки гости вместе с хозяйкой комментировали Данте, а
когда сумерки спускались на воды Арно, взоры многих искали появления тени
Беатриче или самого творца "Божественной Комедии". Ни разу им не удавалось
увидать дивные черты лица вдохновительницы Данте, но зато Тереза и ее
поклонники видели довольно ясно и без всякого риска быть обвиненными в
галлюцинации белые мундиры австрийских офицеров, прогуливавшихся около
дворца, бросая страстные взоры на хорошенькую собственницу его.
Это сильно злило Бианку. Она сжимала кулаки и, посылая своими
прекрасными черными глазами презрительные взгляды, ругала офицеров на своем
родном языке, как известно, очень богатом как ласкательными, так и бранными
словами.
Об этом дошло до сведения генерала Вюрмстера и не на шутку его
взволновало. Как же это так, - все-таки офицеры, а их какая-то итальянка
ругает, да еще какими словами...
Вюрмстер был порядочный плут. Он велел собрать к себе всех офицеров.
Перед собравшимися в полной парадной форме офицерами он, по словам
корреспондента бельгийской газеты, произнес следующую речь: "Господа
офицеры! Я вас собрал сюда, чтобы поговорить с вами об одном маленьком деле,
которое, не скрою, меня сильно волнует. Я подозреваю, что в розовом дворце
на берегу Арно собираются заговорщики под предлогом развлечения музыкой и
чтением стихов... Все эти собрания довольно подозрительны... И я давно
должен был бы принять строгие меры, если бы не издавняя моя галантность,
заставляющая меня сохранять известную осторожность в отношении
очаровательной молодой хозяйки дома, у которой происходят эти собрания..."
Офицеры почтительно наклонили головы, как бы одобряя действия своего
принципала.
"Во всяком случае, - продолжал старый Вюрмстер, - я нахожусь в довольно
затруднительном положении: должен ли я арестовать синьору и велеть ее
расстрелять или же оставить все в покое... Нет, последнее невозможно...
Тогда что вы мне посоветуете делать?"
"Ваше превосходительство! - отвечал старший из командиров полка,
полковник Стецкий. - Позвольте мне дать вам совет поступить так: по моему
мнению, синьора в заговоре не при чем, она настоящий ребенок,
безответственный в своих поступках, и было бы с нашей стороны величайшей
ошибкой, если бы мы расстреляли такую хорошенькую куколку... В настоящем
положении, по-моему, самое важное - это захватить синьору и потребовать от
нее, чтобы она выдала имена соучастников, которых мы арестуем и затем решим
участь каждого из них!"
- Согласен с вами, - отвечал генерал Вюрмстер, - но возможно, что она
откажется назвать имена соучастников!
- Ба, - возразил добродушно полковник, - вы, Ваше превосходительство,
умеете развязывать язык женщинам, когда это нужно!
Вюрмстер после этих слов разразился громким смехом, причем стал хлопать
себя по бедрам руками, что у почтенного генерала служило признаком высшего
восторга.
Когда радость генерала немного утихла, он распустил офицеров, предложив
им собраться вечером в парадном зале, украшенном австрийскими гербами и
знаменами.
Тереза Бианка была в своем уютном будуаре, когда горничная пришла
доложить, что один австрийский офицер желает ее видеть.
- Скажите этому господину, что для него меня нет дома!
- Но, барыня, с ним пришло человек двадцать солдат, - которые ждут его
у подъезда.
- В чем дело, что им от меня нужно? Скажите, что я иду!
В роскошном кружевном капоте, грациозная и воздушная, как пташка, она
спустилась по парадной лестнице к австрийскому лейтенанту, ожидавшему ее у
подъезда.
Тот почтительно ей поклонился и передал ей запечатанный конверт с
казенной печатью.
Тереза торопливо его вскрыла и вынула записку следующего содержания:
"По приказанию начальника гарнизона Флоренции, вы арестуетесь и должны
немедленно следовать за офицером, который вручит вам настоящую записку. Он
вам ничего дурного не сделает. Начальник штаба, полковник..."
Прочитав записку, Тереза пришла в бешенство, начала громко
протестовать, угрожать, что она возмутит весь город против австрийцев, и в
конце концов со слезами на глазах, все-таки принуждена была набросить на
себя розовое манто и следовать за офицером.
Мысленно она решила, что это какой-нибудь пустяк, просто каприз
начальника отряда, вздумавшего ее разозлить.
Под конвоем отряда солдат она перешла площадь, возбуждая удивлявшихся
аресту такой молодой и, видимо, богатой женщины.
По прибытии во дворец, где жил Вюрмстер, ее тотчас же ввели в парадную
залу, где были собраны все офицеры. Посредине стоял большой стол, покрытый
красным сукном; за столом в центре сидел Вюрмстер, а по сторонам его
командиры полков. Остальные офицеры стояли в одну шеренгу по сторонам зала.
Впереди стола стояла узкая длинная дубовая скамья.
- Садитесь, сударыня, - сказал Вюрмстер Терезе, когда ее ввел в зало
лейтенант.
Тереза послушно села. Вокруг нее стало четыре солдата с обнаженными
шашками
Допрос производился, как обыкновенно производятся подобные допросы, и я
его опускаю.
Молодая женщина в сильном волнении горячо протестовала.
- Да нет... нет. Это невозможно... Клянусь, что все это ложь!
- Послушайте, - обратился к ней по-отечески генерал, - будьте с нами
откровенны, назовите имена ваших соучастников, и я сию же секунду велю вас
освободить!
- Но ведь это подло... У меня нет соучастников, я никогда не составляла
никаких заговоров, даю вам честное слово, клянусь всем...
- Ну, тогда я велю вас сечь розгами, пока вы не будете с нами вполне
откровенны.
- Оо! Пощадите!.. Ведь это ужасно! За что же?! Затем с ней сделался
истерический припадок. Вюрмстер велел позвать доктора и принести два пучка
розог. Причем он велел лейтенанту, которому отдавал приказание, посмотреть,
чтобы розги были хорошие, свежие...
Доктор пришел и через несколько минут вернул к действительности
несчастную женщину, дав ей что-то понюхать.
В это время вернулся офицер с двумя пучками розог в руках.
Увидав розги, Бианка опять зарыдала... Но Вюрмстер громко сказал
окружавшим ее солдатам, чтобы они разложили ее на скамейке и начали сечь.
Не успела она сказать несколько слов, как уже была растянута на
скамейке с поднятым капотом, обнаженная...
По приказанию офицера один солдат взял пучок розог и начал сечь, как
только офицер скомандовал: "Начинай!".
"Стыдно было, - говорит корреспондент брюссельской газеты, - стыдно
невероятно смотреть на полуобнаженную красавицу, молодую женщину, лежащую на
скамье на глазах двух десятков офицеров"...
Солдат свистнул розгой по воздуху... Свист - и раздался отчаянный,
нечеловеческий крик Бианки, на теле ее легло несколько красных полос...
Я не считал удары, но через несколько секунд, показавшихся мне
вечностью, когда на теле была уже во многих местах кровь, а крики перешли в
какой-то сплошной вой, Бианка успела между двумя ударами розог закричать:
- Сознаюсь... оо... - ой.. остановитесь Бога ради... все скажу...
Вюрмстер, в душе, конечно, хохотавший, велел солдату перестать сечь.
Бианки встала при помощи офицера и солдат со скамейки, поправила свой
туалет, вся красная от стыда и перенесенной боли, не смея никому взглянуть в
глаза. Затем она начала сознаваться. В чем? Во всем, что ей взбрело в
голову, стала называть первые попавшиеся ей на язык имена своих знакомых,
готовая на какую угодно низость из страха, что ее снова будут сечь...
Несмотря на все свое волнение, она не упустила воспользоваться случаем,
чтобы свести счеты со своими личными врагами, включив в список якобы
заговорщиков одного поэта, большого забулдыгу, который иногда месяцами жил у
нее на всем готовом, и в благодарность стал потом всюду звонить по городу,
что у нее отвратительный стол и что она никогда не меняет белья. В этом
сказалась чисто женская черточка.
Поэт был арестован и выслан из Флоренции.
Впоследствии, по совету своих друзей, она подала жалобу на Вюрмстера
императору австрийскому, который уволил Вюрмстера в отставку, а командирам
полков, заседавшим вместе с Вюрмстером, объявил строгий выговор.
Бианке же император пожаловал прелестный брильянтовый фермуар,
стоимостью в три тысячи гульденов (около 2400 руб.).
Свое исследование о флагелляции в Италии я закончу сообщением о
наказании палками публично двух миланских певиц - Л. С. и Ф. Р.
Как всегда, причиной послужило участие обеих певиц в заговоре,
стремившемся избавить Италию от деспотического режима Австрии.
Обе бедняжки, самое большее виновные в произнесении неосторожных слов
против австрийцев, были преданы военному суду, который приговорил их
наказать палками, прогнать через строй солдат.
Весь гарнизон был построен в каре. Забили барабаны. Перед собранным в
полном составе штабом проводят двух молодых певиц, шатающихся от стыда и
страха.
Перед выстроенной ротой солдат с гибкими палками в руках обнажают им
спины. Ради иронического целомудрия им позволяют сохранить юбки, которые они
должны сами поддерживать. От ударов палками руки не могут конечно,
поддерживать юбки, и круп обнажается. Палочные удары сыпятся на него.
По окончании экзекуции обе несчастные девушки падают без чувств...
Вот все, что мне удалось собрать пока по истории розги в Италии.
В наше время флагелляция с дисциплинарною целью почти не практикуется
вовсе в Италии. В итальянских школах не секут учеников.
Италия, быть может, вместе с Испанией, представляют две страны, где
флагелляция практикуется меньше, чем где-либо, по крайней мере, в светском
обществе.
В монастырях - совсем другое дело!
Еще на днях одна большая миланская газета сообщила о том, что в одном
из монастырей воспитывающиеся там девушки, даже вполне взрослые,
наказываются розгами по обнаженному телу монахинями за более или менее
важные провинности.
Счастливые народы не имеют истории, и это счастье для великой латинской
страны, что по истории флагелляции в ней мне удалось собрать фактов всего на
несколько страниц.


^TИСТОРИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ О ФЛАГЕЛЛЯЦИИ^U

Наказание розгами или плетьми из мести случается довольно часто. Выше я
привел несколько подобных случаев, вроде наказания Лианкур, Розен и т. д. В
томе III "Скандальной хроники" я нашел случай с дворянином де Буфье и
некоторые другие.
Дворянин Буфье написал очень ядовитые стишки насчет одной довольно
известной в то время маркизы. Стихи произвели фурор и долгое время служили
развлечением в великосветских салонах. Несмотря на это, маркиза сделала вид,
что нисколько не обижена на автора пасквиля, и даже пригласила его к себе
поужинать с ней вдвоем, чтобы, как она выразилась, "скрепить заключенный
мир".
Дворянин принял приглашение и отправился в назначенный день к маркизе
ужинать. Он только, по свойственной ему осторожности, захватил с собой пару
пистолетов.
Едва он вошел в гостиную и собирался поцеловать ручку маркизы, как
неожиданно появились три негра, лакеи маркизы, которые схватили его и
обнажили ему спину и круп... По приказанию маркизы его подняли, и в то
время, как один негр держал за ноги, а другой за плечи, третий начал пороть
по обнаженному телу розгами. Перед тем, как начать его сечь, маркиза прочла
ему его стихотворение и затем велела дать ему сто розог. Когда ему дали сто
розог, он был весь в крови, так жестоко его высекли... Встав на ноги и
поправив костюм, он вынул пистолеты и, наведя их на маркизу и негров,
приказал им слушаться его, если они не желают быть убитыми. Затем по его
приказанию негры растянули свою хозяйку на кушетке и, обнажив, как только
что его, дали ей сто розог, несмотря на ее крики и угрозы. После этого Буфье
велел позвать горничную и передал на ее попечение высеченную барыню.
После этого каждый из негров должен был дать другому по сто розог.
Только тогда Буфье удалился из дома маркизы.
В 1740 году французскому парламенту пришлось разбирать одно дело, где
жалобщица была тоже подвергнута телесному наказанию из мести.
Я пользуюсь сборником знаменитых процессов издания Питаваля, в котором
дело изложено так: "В это время, т. е. в понедельник и вторник недели Св.
Троицы, вся деревня, лежащая в окрестностях Сомюра, была на ногах. В ней
устраивался под покровительством местного помещика большой праздник. Все
было предусмотрено, чтобы доставить приятное развлечение гостям. В год
божиею милостью 1740 прещедрый помещик пригласил на это празднество всех
своих соседей, а также дочерей господина Р. В., которых просил придти на
праздник вместе с их подругой-барышней Катериной Ф., славившейся своей
красотой и веселостью.
Вечное соперничество между женщинами вместе с кокетством были причиной,
что молодые девушки, закадычные друзья в начале праздника, под конец его,
когда вернулись домой, стали заклятыми врагами. Дело в том, что обе дочери
Р. В. вообразили, что их затмила подруга их Катерина Ф., которая будто бы
привлекла на себя почти все взоры кавалеров. Они вернулись с праздника с
твердым намерением отмстить ей за это.
Одна из сестер написала Катерине Ф. записку, в которой просила ее
принять участие в прогулке в соседнем лесу, по имени Шатоаньер, в
назначенный ею день. Катерина, хотя прогулка не представляла особенного
интереса, отправилась в назначенный день, не желая обидеть своих подруг
неприходом на прогулку.
В назначенный день дети вооружились толстыми, длинными березовыми
прутьями и конюшенными ножницами, которые их мать посоветовала взять, чтобы
осуществить задуманное ими мщение. Дети отправляются в лес заблаговременно и
всячески стараются удалить из лесу посторонних лиц, которые могли бы
помешать им осуществить их предприятие; с немалым трудом им это удается, и
они остаются одни в лесу, где и ожидают свою жертву.
Ничего не подозревая, Катерина отправляется по дороге в лес. Младший
брат выходит ей навстречу; он с ней очень мило здоровается и говорит, что
его брат и обе сестры ждут ее в лесу с нетерпением. Не успела она придти на
место свидания, как оба брата набросились на нее, а сестры, забыв всякий
стыд и приличие, раздели ее, и в то время, как трое держали ее, четвертая
порола розгами, пока не устала. После этого она переходила держать, а пороть
начинала следующая сестра. Потом ее секли оба брата, также сменяясь, как и
сестры. Когда они все ее по очереди пересекли, она была вся в крови и с
трудом могла встать и одеться. Но подобного истязания им было мало. Как
только она пришла в себя, они опять набросились на нее и отрезали ей волосы
почти до самых корней.
Я не стану перечислять всех дальнейших гнусностей, которые они
проделали над несчастной беззащитной девушкой. Трудно представить, до чего
может дойти распущенная и плохо воспитанная молодежь под влиянием чувства
мести!
Катерина Ф. после некоторого колебания подала жалобу на своих
мучителей. Возник процесс, во время которого родители обвиняемых подали в
свою очередь жалобу на Катерину Ф., обвиняя ее в совращении их сыновей.
Из-за этого процесс был приостановлен и назначено следствие, которое не
подтвердило основательности возведенного на Катерину обвинения, и суд
оставил жалобу родителей без последствий. Затем за проделку их детей они
были присуждены к уплате Катерине двух тысяч франков убытков и судебных
издержек.
Случай телесного наказания более современный произошел в Америке всего
каких-нибудь десять лет тому назад - в 1899 году.
Двенадцать молодых вдов, хотя и не миллиардерш, но очень все-таки
богатых, составили в Чикаго клуб под президентством г-жи Хартингтон. Все эти
богатые барыни собирались в нанятом ими роскошном особняке с громадным
парком почти каждый вечер. На эти собрания доступ мужчинам был строго
запрещен. Понятно, что по поводу этих таинственных собраний в городе ходила
масса самых невероятных слухов. Многие уличные листки занимались ими, но
ничего точного не могли открыть.
В один прекрасный день газеты узнали, что вдовы купили роскошную
яхту... Много рабочих трудилось над ее меблировкой и украшением. Были
устроены уютные каюты-спальни со всем комфортом, прекрасная библиотека,
гостиная и т. д. Все это не представляло само по себе ничего необычайного,
но, что было удивительно, барыни не думали приглашать капитана для
управления этой дивной яхтой в ее плавании по озеру Эри (оно должно было
продолжаться не менее трех месяцев) и ни одного матроса. Наконец работы были
закончены и яхта в изобилии снабжена всевозможной провизией. Всеми работами
руководила лично президентша клуба. Мелкие уличные листки, как ни старались,
не могли проникнуть в тайну...
Вдруг в одной из больших газет появилось объявление, что нужна женская
прислуга для исполнения разных работ на яхте.
Между сотрудниками этого журнала был очень молодой человек, который
особенно старался проникнуть в тайны этого клуба... К величайшей его досаде,
он до сих пор не мог ровно ничего разузнать.
Прочитав объявление, он решил, что нашлось средство отмстить вдовам за
потерянное им время. Он познакомил со своим проектом редактора газеты,
который вполне одобрил его план, заранее смакуя, какой сенсационный успех
вызовут статьи газеты по поводу этого таинственного клуба, тайны которого
наконец будут разоблачены.
Было решено, что молодой сотрудник явится к госпоже Хартингтон с
предложением услуг в качестве женской прислуги. Он был совсем безусый,
маленького роста и в женском платье мог спокойно сойти за женщину.
Снабженный поддельным аттестатом, он явился к госпоже Хартингтон и был
ею нанят женской прислугой; причем она потребовала, чтобы прислуга тотчас же
отправилась на яхту, отплытие которой было назначено на следующий день.
Президентша не желала, чтобы будущая их прислуга имела сношение с
посторонними лицами перед отплытием.
Яхта отплыла под командой Хартингтон. Эта смелая женщина одна взяла на
себя роль капитана. Легкая яхта не успела выйти в открытое озеро, как к ее
борту подошла лодка с письмом на имя госпожи Хартингтон. Одна из
дам-путешественниц приняла письмо, и яхта продолжала путь полным ходом.
Письмо сообщало президентше клуба, что на яхте находится мужчина, и
разоблачало плутовскую проделку молодого сотрудника.
Хартингтон немедленно собрала всех остальных дам и сообщила им
содержание письма. Единогласно было решено наказать сотрудника розгами и
потом высадить его на первом попавшемся пустынном островке.
Несмотря на отчаянное сопротивление, сотрудник был привязан на столе и
затем - обнажен. Ему, согласно общему постановлению, было дано каждой дамой
по пятнадцати розог, что составило сто восемьдесят ударов, данных во всю
силу взбешенными женщинами. Как он ни кричал, ни умолял о прощении, ему дали
все назначенное число розог. В то же самое время яхта пристала к какому-то
пустынному островку, на который высадили беднягу, иссеченного до крови, -
одетого в женскую рубашку и голодного. Его вскоре, к счастью, заметили
рыбаки, которые взяли его и доставили в таком плачевном виде в город. Таким
образом, не только не появилось сенсационных статей в газете, но она
принуждена была промолчать о приключении, чтобы не вызвать насмешек со
стороны своих завистливых собратьев.
Позднее полиция заинтересовалась этим делом и открыла, что клуб госпожи
Хартингтон был просто собранием флагеллянтш-лесбиек.
Только тогда оскорбленный сотрудник решил привлечь госпожу Хартингтон к
суду, и вся история попала на столбцы газет, откуда я и взял ее.
В таком же отчасти роде был случай в отдаленные от нас времена. Один
хирург нарушил профессиональную тайну, позволив себе подшучивать над тем,
что он видел у одной дамы, обратившейся к его услугам. Дама эта была
королева Наварры, которая во время войн с Лигой прибыла под Амьен и хотела
завладеть этой крепостью, но оппозиции удалось поднять восстание против нее
и заставить ее бежать в сопровождении всего сорока дворян и приблизительно
стольких же солдат. Бегство было так поспешно, что королева вынуждена была
удирать на неоседланной лошади. Проехала она в таком положении громадное
расстояние, подвергаясь каждую минуту опасности попасть в плен. Достигнув
наконец безопасного места, она переменила сорочку, взяв ее у своей
горничной, и продолжала путь до ближайшего городка Юссон в Оверне. Здесь она
пришла немного в себя от перенесенных волнений, но от сильной усталости
заболела лихорадкой, продержавшей ее несколько дней в постели. Кроме того,
вследствие путешествия без седла она ужасно натерла себе круп, почему ей
пришлось обратиться к хирургу. Доктор в несколько дней вылечил его, но не
мог удержаться, чтобы не подшутить в кругу друзей над интимными прелестями
королевы. Каким-то образом королева об этом узнала и пришла в сильный
гнев... Она велела послать опять за этим доктором, а когда он явился, то
принести скамейку и розог. Несмотря на мольбы о прощении бедного хирурга,
гайдуки растянули его на скамейке и в присутствии почти всех фрейлин дали по
приказанию королевы шестьсот розог, так что после наказания его пришлось на
простыне снести в дворцовый лазарет.
Следующее приключение еще очень недавно наполняло столбцы ниццских
газет. В суде с присяжными заседателями слушалось дело об изнасиловании
заснувшей женщины в то время, как ее муж находился на работе. Чтобы
сохранить местный колорит, я воспользуюсь отчасти докладом доктора.
Муж потерпевшей, Филипп Понсо, занимает место ночного сторожа на
железной дороге, а его жена тридцати лет - прачка-поденщица. "Я лечил, -
говорит в своем рапорте доктор, - Понсо от трудности мочеиспускания,
впрочем, довольно пустой; болезнь явилась вследствие простуды. В это время
он жаловался, что вдруг стал почти бессильным. Я вылечил его от первой
болезни и остальным не занимался. Прошло около года, как Понсо опять
приходит ко мне, заметно расстроенный, и просит меня выдать ему
удостоверение, что я лечил его от известной болезни и что он страдает
бессилием. Я ему выдал удостоверение, но умолчал о бессилии, объяснив ему,
что я не могу удостоверять факта, который только его жена может
удостоверить. Видимо, это ему было очень неприятно, и он мне объяснил
причину в следующих словах: "Нужно вам заметить, что моя служба сторожить
ночью, и я возвращаюсь домой около пяти часов утра, без этого для вас будет
непонятно все то, что я вам расскажу дальше. Я имею полное доверие к моей
жене, которая работящая женщина и не думает о разных "глупостях".
Подозревать ее мне чрезвычайно тяжело, но вот она теперь беременна... Но я
отлично знаю, что неспособен сделать ребенка! Несмотря на полную очевидность
измены, жена клянется всеми святыми, что я отец ребенка, которого она носит
в животе! Я ее порол уже не один раз, порол каждый раз до крови, но она
все-таки не сознается в измене и по-прежнему продолжает настаивать, что это
я сделал ей ребенка. Я колочу ее ежедневно, от побоев она даже теперь
заболела и хочет на меня жаловаться в суд. Вот мне придется иметь дело еще с
правосудием! Может быть, она хочет меня запугать. Во всяком случае, я не
хочу платить за чужие разбитые горшки, - я не при чем в ее беременности: вот
почему, доктор, я и пришел просить вас удостоверить мое бессилие".
- Но зачем вы сейчас заставили меня обратить внимание на то, что вы
всегда ночью не бываете дома? - спрашиваю я его.
- А это потому, что жена рассказала мне следующую историю: она уверяет,
что- около трех месяцев тому назад я вернулся, как всегда, в пять часов
утра, и как только я лег в постель, то приласкал ее. Так как она, по ее
словам, была этим приятно удивлена, то решила не шевелиться. Я теперь хорошо
припоминаю, что она раз или два подшучивала над моей пылкостью, но так как я
в последнее время не люблю подобных шуток, то я серьезно рассердился на нее,
и об этом не было разговора. Теперь она опять ссылается на тот случай и даже
прибавляет, что в ту ночь, после того, как я ее приласкал, я встал с кровати
и вышел на двор, сославшись на сильные колики.
- А!.. И вы после того вскоре вернулись опять в свою постель?
- Конечно, по ее уверению. Но это все ее выдумки, - я не помню, чтобы у
меня были колики, и во всяком случае, я отлично знаю, что не ласкал своей
жены.
- Ну, а вам не кажется странным этот рассказ жены? Вам не приходила на