Глас Б.. История розги. Том 2 и 3.

лицо подушку, а шею притянула тонким ремешком к подушке. Теперь я
попробовала пошевелиться и повернуть голову, но я почти не могла сделать
даже маленького движения, так крепко я была привязана. После этого она
подняла мне рубашку и, завернув ее мне на голову, приколола к моим юбкам.
"Вы, голубушка, можете кричать во всю глотку, вам будет легче, здесь
никого нет кроме меня и девочки, что принесет розги. Вы украли больше чем на
25 ф. ст. духов. Директор велел дать вам двести розог."
Я стала плакать и просить, чтобы сбавили число розог, что я украла не
на такую большую сумму. Женщина ответила мне, что она не смеет сбавлять.
В это время я увидала, как отворилась дверь и вошла девочка, неся в
руках охапку березовых прутьев.
- Отчего же ты не связала, как я тебе велела, четыре пучка? - сказала
женщина девочке. Та ответила, что она не знала, по сколько прутьев нужно в
пучок. - Ну ничего, я сама лучше свяжу, чтобы хорошенько пробрать эту
воровку, а ты, милая, сбегай и принеси на всякий случай воды.
Я продолжала все время плакать. Вскоре девочка вернулась с водой. Пучки
были тоже готовы, так как я услыхала, как женщина пробовала их, свистя ими в
воздухе, от чего меня бросало и в жар, и в холод. Я чувствовала, что меня
сейчас начнут наказывать...
"Тебя раньше никогда не секли розгами?" - спросила женщина меня, стоя с
розгами и готовясь начать сечь. Я ответила, что меня никогда раньше не
секли.
Тут она меня вытянула розгами, я вскрикнула от боли и рванулась, но
увидала, что мне не вырваться, и оставалось только кричать...
Боль была нестерпимая, я задыхалась, кусала подушку, и после каждого
удара мне казалось, что следующего не переживу.
Я подумала, что не вынесу живая всех двухсот розог. Но ничего, вынесла,
только с трудом встала со стола, когда меня отвязали. Все мое тело ломило, а
спина и особенно круп и ляжки были в полосах, из которых некоторые были
фиолетовые, все тело было в крови. Выпив стакан воды, я поправила свой
туалет, и старшая приказчица повела меня к директору, который сказал, что в
другой раз он вряд ли уж согласится наказывать розгами, а прогонит и заявит
полиции.
Директор разрешил дать мне выпить рюмку виски и велел идти в свое
отделение. Я рискнула попросить освободить меня, но он отказал.
Я просто умирала от стыда, когда пришла в свое отделение, но
покупателей была такая масса, что никто не обратил на меня внимания. Только
старшая спросила, где я пропадала так долго. Я ей сказала, что меня директор
задержал. Она слегка улыбнулась и велела мне отпускать товар покупателям.
Наказана я была очень серьезно. В течение целых восьми дней я не могла
без боли садиться и, конечно, до самой смерти я не забуду тех ужасных минут,
когда меня секли розгами. Теперь уже я ни за какие деньги не решилась бы
украсть даже на один шиллинг..."
По-видимому, у нас вошло в обычай наказывать розгами клептоманок;
многие дамы были подвергнуты подобному наказанию. Между ними есть немало
даже аристократок.
Во всяком случае, я нахожу довольно странным присвоенное себе
директорами наших больших караван-сараев право.
У меня собрано немало неопровержимых документов, из которых видно, что
женщин подвергали телесным наказаниям в Египте, в Индии и в особенности в
Трансваале во время англо-бурской войны.
В Индии розги употреблялись французами как дисциплинарное наказание, а
после завоевания Индии нами, они перешли в руки наших солдат. После
известного восстания сипаев кровь лилась ручьем с невероятной жестокостью.
Солдаты возмутившихся полков привязывались к дулам пушек и
расстреливались картечью.
Женщин же беспощадно наказывали розгами.
Девизом было: "Око за око, зуб за зуб".
В самом деле, множество англичанок, последовавших за своими мужьями в
Индию, было перебито, изнасиловано, подвергнуто страшным истязаниям и
наказано розгами или плетьми туземцами.
В Лагоре одна банда афганских горцев напала на дом королевского
комиссара, которого жена не хотела бросить одного в опасности.
Это была молодая женщина, славившаяся своей красотой, изяществом и
храбростью. Во время холерной эпидемии она ухаживала за больными туземцами,
вызвав удивление и восторг у всех мужчин.
Молодая женщина, увидав входящих на их двор бандитов, выстрелила из
ружья, чтобы вызвать присылку подкрепления.
Ее сопротивление было непродолжительно; через несколько минут она была
связана туземцами.
Своими острыми ножами они разрезали ей пантолоны и по обнаженному крупу
жестоко высекли ее шомполами. Несчастная вскоре впала в обморок. Ей не
суждено было очнуться: подвергнув ее гнусному насилию, они отрубили ей
голову, которую бросили в колодезь.
Впоследствии крупы индийских женщин поплатились жестоко за то, что
туземцы отнеслись с неуважением к крупам англичанок.
Кавалерийский патруль прибыл в один сельский дом, хозяева которого были
заподозрены в участии в мятеже.
Мужчины были схвачены и немедленно расстреляны, - трупы их усеяли двор.
С женщинами было поступлено иначе: жена, дочь и две женщины-служанки были
раздеты донага и привязаны к стволам деревьев. Около каждой стал солдат с
ремнем в руках и по знаку офицера, начальника патруля, несчастных стали
пороть. Каждую секли до тех пор, пока она не потеряет сознание. После этого
ее отвязывали и оставляли валяться на земле. Когда все были наказаны, то
отряд сел на лощадей и отправился в другое место наказывать виновных.
Это был бы сизифов труд, если бы я захотел перечислить все случаи
наказания женщин розгами или плетью в наших колониях.
Но подобное происходит и у других народов. Последние известия из Конго
сообщают нам, что бельгийцы не жалели ни розог, ни плетей для мужчин и
женщин этой страны.
Было немало случаев во время англо-бурской войны в Трансваале, когда
женщины подвергались жестокому телесному наказанию.
На этих фактах я намерен остановиться несколько дольше, потому что
жертвы были барышни и дамы европеянки, дочери или жены буров, сражавшихся
против англичан.
Между множеством подобных эпизодов вот, например, один, происшедший
после битвы под Блумофонтеном.
Бой был горячий, неуловимый Девет угрожал правому крылу английской
армии, бивачные огни которой были видны у подножия холма.
Лейтенант В. ланкаширского полка покуривал свою трубку, стоя у входа в
палатку и любуясь цепью гор.
Около его палатки стоял полковой фургон, нагруженный пудингами, на
которые соблазнительно посматривали валявшиеся на земле солдаты.
В. зевнул и собрался уйти к себе в палатку, когда к нему подъехал
полным карьером драгун. Лошадь была вся в мыле и тяжело дышала. Драгун
протянул офицеру пакет: "От господина полковника", - сказал он.
В. торопливо разорвал конверт и прочел бумагу.
- Проклятая судьба, ни одной минуты покоя в этой дьявольской стране...
ну, что делать!
С философским спокойствием положив бумагу в карман, он вошел в палатку,
чтобы взять револьвер и шашку.
Затем он вышел, бормоча всевозможные ругательства на разных языках,
велел позвать к себе сержанта К., капралов и два отделения солдат. Всем было
приказано приготовиться выступить в поход.
Полковник приказал ему продвинуться вперед и занять ферму, которая
виднелась в нескольких милях впереди.
По свистку офицера, солдаты построились в колонну и тронулись по обеим
сторонам дороги.
В. и сержант К. шли посредине дороги; лейтенант по временам
останавливался и смотрел вдаль в бинокль.
Ферма совсем ясно вырисовывалась среди бесконечной равнины.
- Если только их там двадцать человек, то они нас перестреляют, как
рябчиков, - сказал В., - а я-то собирался сегодня выиграть приз в
лаун-теннис!
Он подумал несколько секунд о своем провалившемся чемпионате, что еще
более усилило его дурное настроение.
- В цепь, на пятнадцать шагов! К., нет вы, Ж., возьмите четырех человек
и сделайте рекогносцировку фермы.
Солдаты рассыпались по равнине и застыли с ружьями наготове. Ж. со
своими четырьмя человеками вышел вперед; все держали пальцы на курках ружей
и продвигались по направлению к ферме.
Вопреки всяким предположениям, по ним не стреляли с фермы; капрал
проник на двор и, махая ружьем, давал знать, что ферма никем не занята.
В. собрал оба отделения и беглым шагом двинулся к ферме. Когда все они,
запыхавшись от скорого бега, вошли на двор, который был занят Ж. и его
солдатами, Ж. доложил офицеру:
- Господин лейтенант! Я не решился войти в самый дом. Я ждал
подкрепления... Я думаю, что там никого нет, иначе в нас стреляли бы!
В. с волочащейся по земле шашкой подошел к двери дома и сильно ударил в
нее рукояткой револьвера. Ему никто не отвечал.
- Выломать ее!
Трое солдат бросились с топорами и стали выламывать дверь, которая
вскоре подалась, и офицер во главе своих солдат вошел в дом.
В первом зале не было никого, во второй комнате тоже никого; на кухне
сидели две женщины, одна лет двадцати пяти, а другая - молодая девушка не
более шестнадцати лет.
Величественно, без малейшего страха, они смерили англичан с ног до
головы гордым и презрительным взглядом.
В. поклонился и посмотрел благосклонно на них, так как обе были очень
хорошенькие.
Блондинки, высокого роста, с лицами честными и повелительными, они,
казалось, были сестрами.
- Вы, конечно, владельцы этой фермы? - спросил В.
Молодые женщины не отвечали ни слова.
- Вы слышите, я вас спрашиваю, - ваша ли это ферма? - уже более громко
произнес офицер, не скрывая своего нетерпения.
Молодые женщины по-прежнему продолжали смотреть на него в упор, но не
отвечали на его вопрос.
В. увидал в углу ружейный патрон, винтовку Маузера и мужскую шляпу.
- Ну, а это тоже ваше?
- Да черт вас возьми, проклятые бабы, будете ли вы мне отвечать? Вы
немые, что ли? Я вижу, вы смеетесь надо мною, но я вас предупреждаю, что я
долго этого не потерплю... Если вы сию же минуту не ответите мне, где хозяин
этого оружия, то я клянусь честным словом ланкаширского стрелка, что найду
средство развязать вам язык и заставить говорить. Слышите ли вы?
Молодая девушка прижалась к более взрослой; эта последняя покачала
головой, на ее хорошеньком лице не было заметно ни малейшего волнения.
- Отлично! - сказал В. и, повернувшись к Ж., приказал ему нарезать
свежих березовых прутьев и навязать из них несколько пучков розог.
Когда молодая девушка услыхала приказ офицера, то она вскочила и,
посмотрев испуганными глазами на офицера, произнесла: "О! Нет!".
Тогда другая, которая была постарше, повернулась к молоденькой и
сказала:
- "Милая Аня, умоляю тебя, молчи, что бы с нами ни делали!"
Аня замолкла, но у нее выступили слезы на ресницах.
- Итак, вы желаете надо мною издеваться," - заорал в бешенстве В., -
ну, я вас заставлю говорить... Я прикажу своим солдатам пороть вас розгами
по голому телу, как маленьких девочек... Мы еще посмотрим, кто последним
будет смеяться! Ж., завяжите им руки назад, на спину, и выведите их на двор,
а солдатам велеть построиться с ружьями у ноги, в две шеренги... Расставьте
часовых вокруг фермы".
Приказание было быстро исполнено.
На дворе Ж. навязал несколько пучков розог и с ними ждал.
Обе молодые женщины, белые платья которых особенно резко выделялись
среди форменной одежды яркого цвета, дрожали от страха, в особенности более
молодая, она, казалось, готова была упасть в обморок на руки поддерживавших
ее солдат.
- Еще раз, - спросил В., - хотите ли вы отвечать на мои вопросы? Нет?
Тогда вы, Эдуард, и вы, Стефан, поднимите этой большой юбки, спустите ей
панталоны и держите ее за ноги и за руки, чтобы Ж. мог ее пороть розгами,
пока я не велю перестать!..
В один миг приказание было исполнено; молодая женщина сопротивлялась и
билась, словно ласточка, в руках раздевавших ее солдат.
Вскоре солдаты, разорвав ей панталоны, растянули ее на земле, один сел
ей на спину и шею, а другой на ноги... Ж. поднял ей сорочку и обнажил ее
нежное тело.
- Порите ее!
Ж. свистнул розгами по воздуху. Свист был резкий, отчаянный, по словам
солдата, присутствовавшего при экзекуции в числе других солдат, стоявших в
строю.
Свист - и на вздрогнувшем теле легла красная полоса.
- Два... Три... Четыре... Пять... Шесть... - считал Ж.
Через каждые пять ударов солдат переходил на другую сторону тела.
Вопли наказываемой женщины нарушали гробовую тишину на дворе.
Анна, которую за веревку держал солдат, смотрела с расширенными
зрачками на истязание...
Когда крики становились отчаяннее, Анна начинала умолять перестать
сечь:
- Довольно, пощадите ее, довольно!
- Тогда говорите! - приказал В.
- Не говори ни слова, Анна! - простонала наказываемая.
Уже во многих местах на теле появились капли крови, но розги продолжали
полосовать несчастную, отыскивая все новые места и вырывая у жертвы
отчаянные крики.
Наконец офицер велел сержанту перестать ее сечь.
- Довольно для нее пока... Мы ее скоро снова начнем пороть. Но теперь
очередь за другой, нужно ее немного пробрать!
В одну минуту Анна была раздета и положена так же, как старшая.
Ее била дрожь, и на лице ее выражался стыд, который исчез после первого
же удара розгами, заставившего ее подпрыгнуть, насколько позволяли сидевшие
солдаты.
Ее крики теперь смешались с тихими сравнительно стонами валявшейся на
земле ранее наказанной женщины, монотонно произносившей: "аа!.. аа!.. аа!.."
Эти крики, по словам все того же вольноопределяющегося, присутствовавшего
при наказании, раздирали душу.
- Простите! Ой, не буду! Простите! - кричала Анна, видимо, задыхаясь от
боли, и вскоре, не будучи в состоянии произносить слов, только выкрикивала
односложные вопли.
- Тогда говорите! - упрямо повторял В.
И розги продолжали свистеть в воздухе.
Вдруг раздалось четыре выстрела, потом три и наконец целый залп...
В. вынул свой револьвер. Солдаты бросились со двора, с ружьями
наперевес.
Это был небольшой отряд буров, который, как всегда, нагрянул совсем
неожиданно.
В. увидал, что все погибло. Теперь он думал о том только, как бы
погибнуть с честью. Когда он собирал своих людей, чтобы с ними
забаррикадировать ферму, он прошел мимо обеих женщин, которых он только что
приказал так жестоко высечь.
Старшая, как только услыхала выстрелы, забыв свою боль, вскочила на
ноги и с дикой радостью закричала:
- Это он, хозяин оружия, это - Коб, Коб, мой муж, он пришел с вами
расправиться... Ты видишь, я говорю теперь... палач... палач... это Коб, мой
дорогой муж!
Но В. не обращал внимания на ее слова, весь занятый тем, чтобы возможно
дороже продать свою жизнь и погибнуть с честью во славу королевы.
Он был убит, с ним погибло около двух третей солдат из его отряда.
Солдаты, державшие женщин во время наказания, а также сержант Ж.,
наказывавший их розгами, были взяты живыми и расстреляны.
Остальные взятые в плен солдаты, по обычаю буров, были отпущены на
свободу после того, как у них отобрали оружие.


^TТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ В СЕВЕРНОЙ АМЕРИКЕ, СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ И ГОЛЛАНДИИ
^U

Негры Северо-Американских Соединенных Штатов имеют плохую репутацию. В
негре соединилось смешное с грустным, это - особа комичная и напыщенная,
говорящая на странном английском языке и поющая неблагозвучные песни.
Конечно, есть исключения.
В громадном большинстве негр-разбойник, грабитель, вор и лентяй.
Невозможно перечислить все случаи суда Линча над неграми, справедливо
или несправедливо применяемого населением. Их расстреливают, вешают, жгут
живьем даже в тюрьмах, где они содержатся в заключении. Во время знаменитой
войны Севера с Югом происходили чудовищные репрессалии над черными. Они
отражались и на белых, которые осмеливались выступать защитниками того или
другого негра. Участь мужчин была куда лучше судьбы женщин. Первых
расстреливали, тогда как белых женщин подвергали всевозможным унижениям: их
секли розгами, плетьми и т. п.
Число дам, наказанных телесно за свое человеколюбие, так велико, что мы
не можем назвать всех и принуждены воздать им общую хвалу за их великодушие.
Это были большею частью квакерши или женщины, принадлежавшие к одной из
религиозных сект.
Удивительная страна, законы и обычаи которой в отношении целомудрия
мало кому известны!
В тех местах, где господствуют мормоны, нравственность превращается в
унизительное рабство: штраф за курение, штраф за употребление спиртных
напитков... Поцелуй в губы считается антигигиеничным и потому запрещенным в
интересах общественного здоровья... На Венеру надевают панталоны. Женщины
умышленно одеваются безобразно, чтобы не возбуждать мужчин. Мужчины
чрезвычайно религиозны, а между тем на городских площадях наказывают розгами
обнаженных девушек.
Кстати, по поводу штрафов замечу, что особенным обилием их отличается
Бавария. На курорте Киссинген, например, назначен штраф в триста марок
(около 144 р.) за поцелуй в лесу, парке и т. п. За выражение в тех же местах
полного любовного восторга - изгнание из курорта.
В американских газетах всего каких-нибудь два или три года тому назад
был рассказан случай, как восемнадцатилетняя девушка, влюбленная в молодого
человека, была выслежена одной старухой, добывшей несомненные доказательства
того, что молодые люди поцеловались в губы.
На другой день молодую девушку схватили, привели на деревенскую площадь
и в присутствии семи или восьми "целомудренных" мужчин раздели донага,
оставив ее в одних только чулках.
Привязав ее к лестнице, прислоненной к стене, они наказали ее плетью.
Мораль была отмщена только после двадцатого удара, когда на теле стали
выступать капли крови.
Один журнал поместил даже рисунок этого наказания.
Подобные случаи, впрочем, нередки в наше время и в других странах. Так,
французская газета "Journal" в номере от 14 февраля 1909 г. под заголовком
"Галантная фермерша, наказанная розгами" рассказывает, что в одной деревне в
окрестностях Гренобля двадцатидвухлетняя женщина была приведена семьей ее
любовника на деревенскую площадь, где ее за измену раздели и дали сто розог,
так что ее пришлось отнести на руках на ее ферму.
Она пролежала после порки три дня, прежде чем могла встать и садиться.
Таким образом, нет надобности переплывать океан...
В августе того же года, по словам той же газеты, в Монпелье разбиралось
в исправительном суде дело одной содержательницы пансиона, обвинявшейся в
истязании тринадцатилетней ученицы. По словам девочек-свидетельниц, их очень
часто секли розгами за провинности, но никогда не наказывали в присутствии
других учениц. Вот как, обыкновенно, производилось наказание.
Виновную приводили в один из пустых классов или в дортуар. Там стояла
скамейка, начальница пансиона приказывала ученице лечь, а классная дама
привязывала ее. Если наказывали в дортуаре, то часто привязывали на одной из
кроватей. Иногда, особенно маленьких девочек, начальница секла, положив к
себе на колени или зажав девочку между ногами.
Когда девочка была привязана, то классная дама развязывала ей панталоны
и обнажала тело. Наказывали чаще всего розгами или резиновыми ремнями.
Наказание последними было особенно мучительно. В редких случаях секли
крапивой, что было еще больнее.
Подобные же наказания, по словам американских газет, практикуются,
впрочем, в большинстве американских колледжей, из которых многие смешанные.
В последних девочки приобретают мальчишеские манеры, что имеет свою
прелесть.
Американские газеты, сообщая факты наказания розгами учеников или
учениц, а также печатая отчеты о судебных процессах по поводу подобных
наказаний, отнюдь не возмущаются их нескромностью, в том числе и для
девочек.
Впрочем, в стране, где, по правде сказать, неизвестно, чем должен
кончиться каждый флирт, - это не особенно удивляет меня.
К тому же молодые американские девушки, не исключая даже молоденьких
миллиардерш, пользуются чрезвычайной свободой.
Рассказывают следующий анекдот про одну из таких мисс миллиардерш.
Лулу, как звали ее подруги, во время прогулки в парке с несколькими
молодыми людьми вдруг видит перед собой ручеек глубиною около метра.
Девушка предлагает держать с ней пари, что она перейдет ручей, не
замочивши даже кружевных оборок своих панталон.
Пари было принято.
Лулу без малейшего колебания подняла обеими руками свое платье и юбки и
действительно перешла ручей, не замочивши оборок панталон.
Газета, сообщающая этот анекдот, добавляет, что ей неизвестна сумма
пари, справедливо замечая, что проигравшие не даром потеряли свои деньги.
Пока я не стану больше распространяться о телесных наказаниях женщин в
Америке и вернусь в Европу - в город Амстердам.
Зеленая Голландия, так сильно разрекламированная благодаря современным
эстампам, где некоторые деревни в своем цивилизаторском развитии как бы
нарочно остановились, чтобы дать возможность жителям юга посетить, видеть и
сравнить, верно ли описывается все это в Бедекере.
В окрестностях Мидльбурга я видел тех же старинных толстых голландок,
только XX век сделал черты их лица немного более тонкими, а формы менее
грубыми.
Как в старину, на горизонте вы увидите массу ветряных мельниц,
останавливающих свои колеса на ночь.
Маленькие, некогда укрепленные города, где в кабачках местные тузы
мирно попивают пиво или ликер.
На кухне здоровенная, краснощекая мамаша порет розгами девочку лет
двенадцати, жирный крупик которой сжимается и разжимается под ударами розог,
которые секут больно... Но что курьезно: мамаша, увидав мой любопытный взор,
только на секунду приостановила порку, а затем продолжала сечь ребенка, не
обращая на меня никакого внимания.
Моя мысль переносится в глубь отдаленных времен, и по возвращении в
чистенький и уютный номер гостиницы я сажусь с удовольствием за чтение
истории этого народа.
Маленькие голландочки, кругленькие, полненькие, похожие на куколок,
знакомы ли они были с розгами и плетью? Я перелистываю историю.
Голландцы были пуритане и к тем, кто по слабости совершил какой-нибудь
проступок или преступление, были неумолимо строги. Нетрудно догадаться, что
они часто обращались к помощи розог или плетей. Голландская юрисдикция щедро
пользовалась ими.
В общем, относительно Голландии можно было бы сказать то же самое, что
и относительно нашей страны, Франции и многих других. Однако некоторые факты
могут все-таки внести некоторое разнообразие в интересующий нас вопрос,
роковым образом осужденный на утомительные для чтения повторения.
В голландских тюрьмах употреблялись каторжные работы и плети для
наказания преступников обоего пола.
Пьяниц, учинивших на улице скандал, опускали в колодезь, который они
должны были все время выкачивать под угрозой быть затопленными... Когда они
теряли сознание от тяжелой работы, им давали для подкрепления миску хорошего
бульона, а потом раздевали, растягивали на скамье и жестоко пороли розгами.
Это было превосходное средство.
По словам почтенного историка Ван дер Флита, подобное лечение
применялось довольно часто и к дамам; это доказывает, что умеренное
потребление спиртных напитков составляет в Голландии один из семи смертных
грехов прекрасного пола.
Секла наказываемую женщина, а также держали ее женщины, - ради
целомудрия мужчинам было запрещено сечь по обнаженным женским крупам.
Обыкновенно наказание производилось в особо для того назначенной зале
тюрьмы.
За более важные преступления, требовавшие публичного наказания,
виновных секли розгами или плетью на дворе городской ратуши.
В таком случае женщины перед наказанием надевали на себя панталоны,
которые ограждали их целомудрие, но не спасали их тело от боли и ран,
причиняемых розгами или плетью.
Размер розог был вполне точно определен законом. Плеть была похожа на
английскую девятихвостку, но только имела три хвоста.
Историк заимствует описание наказания у современника, монаха Рисброека,
рассказавшего подробно о коллективном телесном наказании, очевидцем которого
он был сам.
Сцена происходила на дворе ратуши, добрые фламандцы, веселые, многие из
мужчин слегка подвыпившие, толпились перед широкими воротами.
На дворе ратуши, пишет монах, посредине стояла скамья с ремнями, и
около нее лежала груда пучков розог из длинных, довольно толстых и свежих
березовых прутьев.
После продолжительного барабанного боя под конвоем солдат привели на
двор около дюжины фламандок, довольно молодых, здоровенных и в большинстве
толстых. Из прочтенного судебным приставом приговора было видно, что все они
провинились в том, что вымазали человеческим калом ворота непопулярного
городского головы. За это они были присуждены к наказанию каждая тридцатью
ударами розог. Согласно приговору, наказание должно было быть публичным.
Наказывали по очереди, начиная с младшей по возрасту.
Она была живо растянута на скамье и крепко к ней привязана ремнями.
Когда ей подняли юбку, то на ней оказались надетыми в обтяжку
панталоны. Нельзя сказать, чтобы она с терпением вынесла тридцать ударов, -
все время она неистово орала; по словам монаха, очевидца, ее крики
напоминали ему крик поросят, которых везут продавать на базар.
После этой наказанной, которой не могло быть больше пятнадцати лет,
следующая преступница имела около двадцати лет. Перед тем, как лечь на
скамью, она должна была также надеть панталоны, которые (все в кровяных