Конечно, Лев Евгеньевич прийти смог. И услыша! такое, от чего у него дух захватило. А именно: мы знаем, Лев Евгеньевич, о ваших работах в области нетрадиционной психологии… знаем, знаем — и улыбнулись покровительственно и загадочно. Знаем и об отношении к этим работам. Но в нашем лице, думаем, вы найдете то, что нужно. Мы предлагаем вам поэкспериментировать с нашим личным составом. Давайте попробуем применить на них ваши методики! А может быть, попробуем развить особые качества у наиболее способных, вдруг такие окажутся?.. Вообще, дерзайте, Лев Евгеньевич. Деньги будут.
Нечего и говорить, что от таких речей голова у Огаркова пошла кругом…
— Извините, — вежливо пресек его Палыч, — а кто это — мы?.. Кто именно с вами разговаривал?
Оказалось, что разговор этот был непосредственно с главой “Гекаты”.
— Смолянинов?
— Он самый, — подтвердил Огарков. — Смолянинов Аркадий Анатольевич.
Палыч с Игорем переглянулись.
— Да, серьезно, — промолвил Артемьев. — Серьезный уровень.
— Я сам не ожидал, — сказал Огарков. — Думал, что в этой пресловутой кадровой политике со мной поговорят. А тут, извольте видеть, сам босс… Я тогда этому не придал значения, хотя мог бы и призадуматься. Но, честно говоря, я себя на седьмом небе почувствовал…
Ну, оно и понятно: после стольких лет стены!.. А здесь сразу тебе: деньги на, поле для исследования на. Вот и контракт, пока на месяц, — черным по белому. Окрыленный научный сотрудник подмахнул его и тут же получил аванс из сейфа. И с авансом вместе получил первое задание.
Очень интересное.
Итак, сказал Смолянинов, у вас, очевидно, есть методика выявления лиц… тут он затруднился с определением, и Огарков сам помог ему: паранормально одаренных? Ну да, произнес небрежно Смолянинов. Да, твердо ответил психолог. Такая методика у меня есть. Вот и хорошо. — Смолянинов с облегчением откинулся на спинку роскошного кожаного кресла. — Вот и приступайте.
И Огарков приступил. Методика у него действительно была. Это была система тестов, позволяющих определить у человека так называемый “коэффициент восхождения” — подобно коэффициенту интеллекта, IQ, этот коэффициент, RQ (Rise Quality), выявлял степень возвышения того или иного лица по лестнице экстраординарных способностей. Правда, количество баллов в отличие от IQ Огарков решил сделать большим, для большей точности; и как в спортивном пятиборье, принял за базовую величину 1000 баллов. Таким образом, схема определения RQ приобрела следующий вид:
1. < 500 баллов — практически никаких способностей;
2. 500— 700 баллов — кое-что есть;
3. 700— 900 баллов — ощутимые способности;
4. 900— 1000 баллов — явно выраженные способности;
5. 1000— 1200 баллов — экстрим;
6. > 1200 баллов — суперэкстрим, фактически ницшеанский сверхчеловек.
Эту методику Огарков совершенствовал, доводил и, как он считал, наконец сделал надежным рабочим инструментом. Естественно, он многократно опробовал ее на разных людях, под разными предлогами, зачастую шутливыми, не раскрывая суть тестов, и так собрал приличную статистику: за год примерно он пропустил через тестирование 1087 человек. И вот как они распределились по группам:
1. 347 человек, или 31,92 %;
2. 457 человек, или 42,05 %;
3. 212 человек, или 19,5 %;
4. 52 человека, или 4,78 %;
5. 19 человек, или 1,75 %;
6. О человек, или 0 %.
Понятно, что среди испытанных был сам он, Лев Евгеньевич Огарков. Тестировать самого себя он старался с предельной объективностью, тут таиться нужды не было, и он проверял и перепроверял себя больше двадцати раз. И, к собственному удовлетворению, получил вполне устойчивый, а главное, солидный результат: от 878 до 916 баллов, причем последние испытания регулярно давали итог за 900, что дало ему основание, несколько поколебавшись, зачислить себя в четвертую группу.
Что же касается пятой группы, то здесь какую-либо закономерность установить оказалось сложно, потому что в основном эти люди были из больших аудиторий (Огарков проводил полулегальные тестирования в школах, институтах и прочих учебных заведениях) — восемь студентов, шесть школьников и один пэтэушник. Кроме них, в группе оказался сосед Льва Евгеньевича по дому (владелец автосервиса), одна чрезвычайно ушлая тетка, директор школы-гимназии, и, как ни странно, один таксист (судьба как-то занесла Огаркова в таксопарк).
И, наконец, еще один, он же обладатель рекордного RQ — 1132 балла — коллега, тоже старший научный сотрудник, Юрий Михайлович Белкин.
Этот Юрий Михайлович был молодой, талантливый, очень растущий кадр. Ему только-только перевалило за тридцать, а у него почти уже была готова докторская, и был он почти завотделом. Наученный горьким опытом, Огарков вообще-то с товарищами о своей работе не говорил, но с Белкиным рискнул; и тот охотно согласился. Когда же Лев Евгеньевич подвел итог тестирования, и лицо его изумленно вытянулось, Юрий Михайлович снисходительно рассмеялся, похлопал экспериментатора по плечу и произнес: “Так-то!”, после чего удалился, насвистывая что-то веселое…
Ну, то все дела интересные, но прошлые. А сейчас перед Огарковым встала задача новая, и он с энтузиазмом взялся за нее.
Прежде всего они уговорились со Смоляниновым, что испытуемые не будут знать о цели эксперимента. Просто, дескать, психологическое тестирование, сейчас это модно… Льву Евгеньевичу выделили комнату и пообещали обеспечить явку сотрудников, в течение нескольких дней прогнать весь персонал; Огарков полагал, что массовость эксперимента отрицательно влияет на достоверность результатов, поэтому проверка должна быть индивидуальной: это, конечно, дольше, зато надежнее… Да, и еще: уговорились для начала проверить рядовой, младший и средний командный состав. Руководство давайте пока оставим в стороне — сказал Смолянинов и вежливо улыбнулся.
В стороне так в стороне. На следующее утро Огарков, взяв в институте неделю за свой счет, сидел в выделенном ему кабинете, и к нему тек негустой поток бойцов, старших групп и бригадиров. Труд оказался потяжелее, нежели предполагал психолог-новатор. Он засиделся до позднего вечера, одурел от работы — и оказалось, что за двенадцать почти часов он пропустил пятьдесят человек.
Это был неплохой показатель. Он…
Но тут он прервался.
— Слушайте, ребята, — глянул озабоченно на часы. — Этак я с вами заболтаюсь, сейчас меня потеряют… Давайте-ка вечером? Я к вам нагряну.
— Давайте, — решительно сказал Палыч. Игорь прихватил его за рукав:
— Извините!.. Палыч, на два слова! Шепнуть кое-что надо.
Оттащил Коренькова шагов на двадцать и действительно зашептал, горячо и сердито:
— Палыч, ты что мелешь! А если продаст?! Ты знаешь его? Кто он такой?!
Но Палыч успокоительно и уверенно повел рукой.
— Игорь, доверься мне. Я чувствую. Здесь все чисто.
Игорь запнулся. Его это не убедило, но он помнил, какие чудеса отпускала Палычу судьба. Он поколебался, но потом кивнул и сказал:
— Ладно. — И они вернулись к машине.
Огарков озорно подмигнул им:
— — Подстраховываетесь?..
— Да пустяки, — мгновенно отозвался Палыч.
— Ну почему же, все верно…
— Что это? — вдруг спросил Федор Матвеевич. Он прислушивался…
Из-за сквера донеслось нарастающее завывание сирен, все четверо, как по команде, повернулись, глядя в просвет аллеи, и увидели, как промчалась, тревожно вспыхивая мигалками, “скорая помощь” и тут же следом пронеслась машина с опознавательными знаками мчс.
— А, — вспомнил Федор Матвеевич, — это тот самый случай на мосту…
Лицо Льва Евгеньевича выразило недоумение, и Палыч коротко и ясно все ему разъяснил.
— Вот оно что… — протянул Огарков и покачал головой. — Думаете, слетел автомобиль с моста?
И почему-то Федор Матвеевич и Игорь посмотрели на Палыча, словно именно он должен был ответить. А тот вместо ответа протянул:
— Странно, да… странно. — Задумался, нахмурился…
— Что ты, Палыч?
— Да нет, ничего. — Кореньков невнимательно улыбнулся и сказал: — Ладно. О чем мы?.. А, да. Ну, в общем, вечером мы ждем вас, Лев Евгеньевич? Найдете нас?
— Если объясните…
— Объясним, объясним. Федор Матвеевич, растолкуйте товарищу…
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
Нечего и говорить, что от таких речей голова у Огаркова пошла кругом…
— Извините, — вежливо пресек его Палыч, — а кто это — мы?.. Кто именно с вами разговаривал?
Оказалось, что разговор этот был непосредственно с главой “Гекаты”.
— Смолянинов?
— Он самый, — подтвердил Огарков. — Смолянинов Аркадий Анатольевич.
Палыч с Игорем переглянулись.
— Да, серьезно, — промолвил Артемьев. — Серьезный уровень.
— Я сам не ожидал, — сказал Огарков. — Думал, что в этой пресловутой кадровой политике со мной поговорят. А тут, извольте видеть, сам босс… Я тогда этому не придал значения, хотя мог бы и призадуматься. Но, честно говоря, я себя на седьмом небе почувствовал…
Ну, оно и понятно: после стольких лет стены!.. А здесь сразу тебе: деньги на, поле для исследования на. Вот и контракт, пока на месяц, — черным по белому. Окрыленный научный сотрудник подмахнул его и тут же получил аванс из сейфа. И с авансом вместе получил первое задание.
Очень интересное.
Итак, сказал Смолянинов, у вас, очевидно, есть методика выявления лиц… тут он затруднился с определением, и Огарков сам помог ему: паранормально одаренных? Ну да, произнес небрежно Смолянинов. Да, твердо ответил психолог. Такая методика у меня есть. Вот и хорошо. — Смолянинов с облегчением откинулся на спинку роскошного кожаного кресла. — Вот и приступайте.
И Огарков приступил. Методика у него действительно была. Это была система тестов, позволяющих определить у человека так называемый “коэффициент восхождения” — подобно коэффициенту интеллекта, IQ, этот коэффициент, RQ (Rise Quality), выявлял степень возвышения того или иного лица по лестнице экстраординарных способностей. Правда, количество баллов в отличие от IQ Огарков решил сделать большим, для большей точности; и как в спортивном пятиборье, принял за базовую величину 1000 баллов. Таким образом, схема определения RQ приобрела следующий вид:
1. < 500 баллов — практически никаких способностей;
2. 500— 700 баллов — кое-что есть;
3. 700— 900 баллов — ощутимые способности;
4. 900— 1000 баллов — явно выраженные способности;
5. 1000— 1200 баллов — экстрим;
6. > 1200 баллов — суперэкстрим, фактически ницшеанский сверхчеловек.
Эту методику Огарков совершенствовал, доводил и, как он считал, наконец сделал надежным рабочим инструментом. Естественно, он многократно опробовал ее на разных людях, под разными предлогами, зачастую шутливыми, не раскрывая суть тестов, и так собрал приличную статистику: за год примерно он пропустил через тестирование 1087 человек. И вот как они распределились по группам:
1. 347 человек, или 31,92 %;
2. 457 человек, или 42,05 %;
3. 212 человек, или 19,5 %;
4. 52 человека, или 4,78 %;
5. 19 человек, или 1,75 %;
6. О человек, или 0 %.
Понятно, что среди испытанных был сам он, Лев Евгеньевич Огарков. Тестировать самого себя он старался с предельной объективностью, тут таиться нужды не было, и он проверял и перепроверял себя больше двадцати раз. И, к собственному удовлетворению, получил вполне устойчивый, а главное, солидный результат: от 878 до 916 баллов, причем последние испытания регулярно давали итог за 900, что дало ему основание, несколько поколебавшись, зачислить себя в четвертую группу.
Что же касается пятой группы, то здесь какую-либо закономерность установить оказалось сложно, потому что в основном эти люди были из больших аудиторий (Огарков проводил полулегальные тестирования в школах, институтах и прочих учебных заведениях) — восемь студентов, шесть школьников и один пэтэушник. Кроме них, в группе оказался сосед Льва Евгеньевича по дому (владелец автосервиса), одна чрезвычайно ушлая тетка, директор школы-гимназии, и, как ни странно, один таксист (судьба как-то занесла Огаркова в таксопарк).
И, наконец, еще один, он же обладатель рекордного RQ — 1132 балла — коллега, тоже старший научный сотрудник, Юрий Михайлович Белкин.
Этот Юрий Михайлович был молодой, талантливый, очень растущий кадр. Ему только-только перевалило за тридцать, а у него почти уже была готова докторская, и был он почти завотделом. Наученный горьким опытом, Огарков вообще-то с товарищами о своей работе не говорил, но с Белкиным рискнул; и тот охотно согласился. Когда же Лев Евгеньевич подвел итог тестирования, и лицо его изумленно вытянулось, Юрий Михайлович снисходительно рассмеялся, похлопал экспериментатора по плечу и произнес: “Так-то!”, после чего удалился, насвистывая что-то веселое…
Ну, то все дела интересные, но прошлые. А сейчас перед Огарковым встала задача новая, и он с энтузиазмом взялся за нее.
Прежде всего они уговорились со Смоляниновым, что испытуемые не будут знать о цели эксперимента. Просто, дескать, психологическое тестирование, сейчас это модно… Льву Евгеньевичу выделили комнату и пообещали обеспечить явку сотрудников, в течение нескольких дней прогнать весь персонал; Огарков полагал, что массовость эксперимента отрицательно влияет на достоверность результатов, поэтому проверка должна быть индивидуальной: это, конечно, дольше, зато надежнее… Да, и еще: уговорились для начала проверить рядовой, младший и средний командный состав. Руководство давайте пока оставим в стороне — сказал Смолянинов и вежливо улыбнулся.
В стороне так в стороне. На следующее утро Огарков, взяв в институте неделю за свой счет, сидел в выделенном ему кабинете, и к нему тек негустой поток бойцов, старших групп и бригадиров. Труд оказался потяжелее, нежели предполагал психолог-новатор. Он засиделся до позднего вечера, одурел от работы — и оказалось, что за двенадцать почти часов он пропустил пятьдесят человек.
Это был неплохой показатель. Он…
Но тут он прервался.
— Слушайте, ребята, — глянул озабоченно на часы. — Этак я с вами заболтаюсь, сейчас меня потеряют… Давайте-ка вечером? Я к вам нагряну.
— Давайте, — решительно сказал Палыч. Игорь прихватил его за рукав:
— Извините!.. Палыч, на два слова! Шепнуть кое-что надо.
Оттащил Коренькова шагов на двадцать и действительно зашептал, горячо и сердито:
— Палыч, ты что мелешь! А если продаст?! Ты знаешь его? Кто он такой?!
Но Палыч успокоительно и уверенно повел рукой.
— Игорь, доверься мне. Я чувствую. Здесь все чисто.
Игорь запнулся. Его это не убедило, но он помнил, какие чудеса отпускала Палычу судьба. Он поколебался, но потом кивнул и сказал:
— Ладно. — И они вернулись к машине.
Огарков озорно подмигнул им:
— — Подстраховываетесь?..
— Да пустяки, — мгновенно отозвался Палыч.
— Ну почему же, все верно…
— Что это? — вдруг спросил Федор Матвеевич. Он прислушивался…
Из-за сквера донеслось нарастающее завывание сирен, все четверо, как по команде, повернулись, глядя в просвет аллеи, и увидели, как промчалась, тревожно вспыхивая мигалками, “скорая помощь” и тут же следом пронеслась машина с опознавательными знаками мчс.
— А, — вспомнил Федор Матвеевич, — это тот самый случай на мосту…
Лицо Льва Евгеньевича выразило недоумение, и Палыч коротко и ясно все ему разъяснил.
— Вот оно что… — протянул Огарков и покачал головой. — Думаете, слетел автомобиль с моста?
И почему-то Федор Матвеевич и Игорь посмотрели на Палыча, словно именно он должен был ответить. А тот вместо ответа протянул:
— Странно, да… странно. — Задумался, нахмурился…
— Что ты, Палыч?
— Да нет, ничего. — Кореньков невнимательно улыбнулся и сказал: — Ладно. О чем мы?.. А, да. Ну, в общем, вечером мы ждем вас, Лев Евгеньевич? Найдете нас?
— Если объясните…
— Объясним, объясним. Федор Матвеевич, растолкуйте товарищу…
ГЛАВА 10
…черт, черт, черт!.. Ну неужели это все?! Неужто это все, что было, это все напрасно, в пустоту, все вдребезги!.. Не может быть, не может быть! Сломаю! Одолею! Всех гадов расшибу!.. Никого не оставлю! Всех! Разнесу! В клочья!!!
Рваный черный туман клубился, вспыхивал золотыми грозовыми искрами — так вскипали ярость и бешенство. Но то было кипение пустое, судорожное — себя не обманешь. За грозовой чернотой — страх, а чернота рассеется. Тогда — со страхом один на один, глаза в глаза. У страха есть свои глаза.
Рваный черный туман клубился, вспыхивал золотыми грозовыми искрами — так вскипали ярость и бешенство. Но то было кипение пустое, судорожное — себя не обманешь. За грозовой чернотой — страх, а чернота рассеется. Тогда — со страхом один на один, глаза в глаза. У страха есть свои глаза.
ГЛАВА 11
…Когда ехали обратно, Игорь хмуро молчал. А Палыч хоть и молчал тоже, был заметно оживлен. Он заметил, конечно, что его сотоварищ мучим некой думой, но у него были свои думы, он вспоминал, сравнивал и наконец уверился в собственной правоте.
— Слушай-ка, Игорь, — сказал он, когда они приехали и шли к дому Федора Матвеевича, — а ведь та штука на мосту… Ну, словом, то происшествие. Оно как-то с нами связано.
— Как именно?
Палыч, прищурясь, посмотрел поверх лесных вершин, освещенных уже послеполуденным солнцем.
— Как именно, не скажу, — сознался он. — Но… Вот придет наш новый союзник, глядишь, и разъяснится.
— А он-то с какой стати?
— Я думаю, что и с ним связано. — Это Палыч сказал твердо.
Игорь хмыкнул, однако сказал спокойно:
— Ну, посмотрим. Послушаем…
Послушаем и посмотрим. Лев Евгеньевич явился действительно около половины седьмого вечера, прикатил на подержанной бежевой “пятерке”, и вид у него был озабоченный.
— Привет, ребята, — наспех поздоровался он. — Слушайте, ну надо же: вспомни заразу — появится сразу!..
И разъяснил свои слова.
Только он расстался с нашими героями и поднялся к себе на третий этаж института, как в коридоре столкнулся… с кем бы вы думали? — с вице-командором “Гекаты”! С этим, как его… Лев Евгеньевич досадливо прищелкнул пальцами…
— Богачевым? — Игорь сдвинул брови.
— Точно! — Огарков обрадовался, затряс пальцем. — Именно так его фамилия.
Игорь помрачнел еще более.
— Ничего себе кино… А если бы мы напоролись на него? Вот был бы фейерверк!.. И что он там делал?
А черт его знает, что он делал. Шел себе по коридору. На Огаркова и глазом не повел, прошел как мимо столба. — Так и попер вдаль, вид сосредоточенный.
Палыч энергично, но бесплодно почесал за ухом.
— Хм… и впрямь чудеса в решете. Что бы это значило, Лев Евгеньевич?
Тот только пожал плечами.
— Ну, Палыч! Ты же грозился: все, мол, просеку. Чего же не сечешь?
— Не до конца секу, — объяснил Палыч. — Вижу, что между этим всем есть связь. Но в чем?..
— Кстати, — вспомнил Огарков, — действительно с моста кто-то кувыркнулся. В институте уже болтали.
— Вот-вот. — Кореньков вздохнул. — И я о том же… Все это звенья одной цепи.
— Эй, звенья цепи, — вмешался Федор Матвеевич, — вы ужинать будете? Пошли в дом, там и потолкуете.
Ужин — печеная картошка, молоко, зелень с огорода, черный хлеб — смели подчистую. Кузьмич тоже принял участие, самолично допил оставшиеся в заначке грамм сто. Когда он убедился окончательно в том, что водки больше нет, интерес его к обществу утратился и он отбыл. Оставшиеся попили чайку, Лев Евгеньевич глянул на часы, сказал, что время поджимает, и продолжил свой
рассказ.
Итак, он продолжил работу с гекатовским персоналом. Решил так: сначала протестирует всех, а уж затем обработает материал. И он с утра до вечера сидел в кабинете, тестировал, тестировал, тестировал… в глазах мутилось. Вечером шел домой как пьяный — чуть не качался. И времени ушло больше, чем думал, пришлось в институте выпрашивать еще несколько суток… Начальство скривилось, но дало. И в десять дней он все закончил. Через его кабинет прошло 582 человека (тогда “Геката” еще не была такой большой, как сегодня).
Дома он с удовольствием ахнул стопку коньяку, закусил лимоном и приступил к обработке данных.
Это была суббота. Начал он в восемь вечера, а закончил в пять утра, уже в воскресенье, очумевший, с красными опухшими глазами, с пустой бутылкой и огрызками лимонной шкурки на столе, совершенно трезвый и ничего не понимающий, что происходит на этом свете.
Результаты эксперимента не укладывались в голове. Да что говорить, вот цифры распределения по группам:
1. 3 человека, или 0,52 %;
2. 21 человек, или 3,6 %;
3. 129 человек, или 22,16 %;
4. 386 человек, или 66,33 %;
5. 43 человека, или 7,39 %;
6. О человек, или 0 %.
Лев Евгеньевич долго и оцепенело смотрел на бумажку с результатами. Методика его за много лет отработалась, соврать она не могла. Значит, оставалось примириться с очевидным и невероятным: в “Гекату” каким-то сверхъестественным образом ухитряются отбирать потенциальных экстрасенсов, волшебников, чародеев… как их там еще назвать. Кстати, Огарков полюбопытствовал, разумеется, кто эти трое, наглухо отмороженные в смысле паранормальных талантов. И оказалось: повар, секретарь и уборщица.
Более всего ущемило Льва Евгеньевича то, что он сам, относивший себя к четвертой группе RQ, каковых чело-веков должно быть не более пяти на сотню, — среди рядовых гекатовцев так легко затерялся в общей массе… Давно уже рассвело, а ему спать и хотеться перестало, он все мучительно размышлял, что бы это значило, и тут его осенила блестящая мысль.
Сходить к цыганам! Протестировать их, чертей. Что даст итог.
Идея эта его так захватила, что он положил прямо сегодня же рвануть в цыганские дворы. Через своих институтских когда-то случайно узнал адрес тамошнего барона. Записал его на всякий случай, но до сих пор не использовал.
Нет, черт побери, как раньше это в голову не приходило?!
Он вскочил, стал готовиться. Душ, пенное бритье, крепкий чай с лимоном. К десяти утра был как огурчик.
Нетерпение так овладело им, что он тут же помчался к барону, надев щегольской светлый костюм.
Ну а дальше все было так, как оно было. Цыгане от контакта уклонились, а Смолянинов, когда Лев Евгеньевич доложил ему о результатах, многозначительно усмехнулся, подмигнул Огаркову и предложил виски. Но тот отказался, ибо был за рулем.
А затем между ними произошел такой разговор.
— Вот скажите, Лев Евгеньевич, — полюбопытствовал Смолянинов, прихлебывая виски, — за все это время ваших исследований… в шестую группу так-таки никто и не попал?
Огарков сообщил — что нет, никто.
— Угу-м… а вообще максимальный результат каков?
Надо сказать, что и на сей раз Белкин остался рекордсменом. Самый продвинутый из гекатовцев набрал 1120 баллов.
Лев Евгеньевич ответил, да заодно рассказал про Белкина, кто тот таков. Смолянинов выслушивал вроде бы рассеянно, но Огарков заметил, что рассеянность его напускная, а слушает он внимательно.
На том разговор и кончился. Вскоре кончился и контракт, и никаких телодвижений по продлению его со стороны “Гекаты” не наблюдалось. Лев Евгеньевич только в означенный день сходил в кассу, получил деньги — очень неплохие — и все. Молчок. Огарков поначалу недоумевал, ибо Смолянинов в прежних разговорах с ним разводил пары насчет долговременного сотрудничества, воплощения практической психологии в реальный менеджмент… и все такое. Но ничего не завязалось и не воплотилось. Прошел еще месяц. И вдруг он стороной узнал, что “Геката” вышла на Белкина и вовсю с ним сотрудничает.
Конечно, первое чувство, которое появилось у Льва Евгеньевича, — обида. Хотя он и был профессионал-психолог, с обидой совладать не смог. Он даже жестоко напился дома. Ну а потом, когда первые чувства схлынули, он трезво проанализировал ситуацию.
Как будто это подтверждало первоначальную гипотезу. “Геката” прежде каким-то интуитивным образом отыскивала одаренных людей, а теперь, цинично использовав его, Огаркова, решила поставить это дело на поток. Ну и пусть! — злорадно решил он. Посмотрим, господа, что у вас выйдет без меня, без моей методики!..
Однако, поразмыслив над этим, он впал окончательно в задумчивость. Ну неужели они там настолько дураки, чтоб не понять, что без Огаркова у них ничего не получится?..
Впечатления дураков они не производили. Так в чем же дело? Они хотели получить окончательное подтверждение своих действий?.. Но если так, то, казалось бы, наоборот, с Огарковым надо сотрудничать плотно и надолго — и тогда в “Гекату” потечет самый отборный поток кадров.
Лев Евгеньевич не привык отступать перед проблемами. Загадка раззадорила его. Он как бы случайно заговорил об этом с Белкиным, сказал, что и он когда-то работал с “Гекатой”… поболтал, словом, и якобы случайно поинтересовался: а как Белкин думает, почему там вдруг заинтересовались психологией?.. Но Белкин тоже был не лыком шит, и вопрос этот он мгновенно отфутболил: “А ты сам как думаешь — почему?”
Честно сказать, такого переброса Лев Евгеньевич не ожидал. Поэтому он невнятно промямлил что-то о новых подходах, о прогрессивных менеджерах… Белкин же в ответ на это довольно ухмыльнулся и искусно перевел разговор на какую-то незначительную тему.
Этот диалог убедил Льва Евгеньевича в том, что Белкину в своих отношениях с агентством есть что скрывать. Он стал размышлять еще активнее, и решение упало само собой, как созревшее яблоко, как всегда в таких случаях бывает. Он даже хлопнул себя по лбу в восхищении и досаде: как раньше такое не пришло в голову?!!
Все просто. Надо поменять причину и действие. Не экстрасенсов отбирают в “Гекату”, а люди сами там становятся ими, эти способности в них развиваются по максимуму в силу того, что кто-то там — кто?!. — включает на полную мощь свою волю, преследующую некую цель.
Ну а дальше не было уже труда сопоставить все то, что видел, слышал, читал о “Гекате”. Руководство ее — в первую очередь Смолянинов — рвется к власти. Под видом частного охранного предприятия уже сформирована мощная военизированная система, будущая личная армия Смолянинова. Причем формируется она с использованием неких психотехнологий, развивающих у людей паранормальные качества — что-то вроде технологий зом-бирования, только с обратным знаком. Так сказать, зомби с неестественно развитыми способностями.
Теперь становилось понятно, что Белкина с его рекордным RQ пригласили для усиления данного воздействия. Огарков стал внимательнее наблюдать за “Гекатой” и скоро убедился, что так оно и есть. Как раз тут подоспел случай с жестокой расправой над шпаной — Льву Евгеньевичу совершенно было ясно, что охранники действовали в состоянии суггестивного или постсуггестивного воздействия…
— Вот скажите, Игорь, — обратился он к Артемьеву, — вы с тех пор, как начали работать в агентстве, никаких изменений в своем самочувствии не замечали? Может быть, незначительных?..
Игорю долго не надо было вспоминать.
— Замечал, — кивнул он. — У меня стала время от времени болеть голова. Вот тут, виски. — Он показал пальцем. — То левый, то правый, то оба вместе. Раньше никогда такого не было.
— Вот, — произнес с глубоким убеждением Лев Евгеньевич, — вот именно… вас там прессуют. С помощью тонких психотехнологий, разумеется. И не последнюю скрипку в этом играет мой малоуважаемый коллега Белкин…
А Белкин явно процветал. Он и всегда-то был несколько фатоват, "а тут защеголял в таких прикидах, что принц, да и только. И снисходительная вальяжность его повадок стала чуть ли не карикатурной. В институте криво усмехались, пожимали плечами, а Огарков, знавший, в чем тут фокус, помалкивал. Но его не покидало чувство, что между ним и Белкиным еще что-то произойдет…
И произошло. Однажды после обеда они встретились в коридоре. Поздоровались, перебросились парой слов. Огарков хотел уже было кинуть “Ну, пока!”, как вдруг Белкин деликатно придержал его за плечо:
— Лев Евгеньевич, подожди-ка… Скажи, ты слыхал что-либо о так называемой Книге тысячи времен?..
— Приходилось, разумеется, — спокойно ответил Огарков. — А что?
Сказал равнодушно, а у самого сердце так и подпрыгнуло. Книга тысячи времен! Еще бы не слышать о ней!.. Далекие недостоверные слухи о какой-то старинной, очень старинной рукописной книге, известия о которой — такие же таинственные и отрывочные — блуждали начиная с самой зари человечества. Еще якобы Соломон держал ее в руках, и его “Екклесиаст”, мол, в известной степени навеян прочитанным… И что “книжный свиток”, где “плач, и стон, и горе”, о коем сказано у пророка Иезекииля, — это тоже она. И о ней писал Платон в “Законах”, и ее будто бы видали у Симона-мага… а потом следы ее теряются. Во всяком случае, о ней много-много лет ничего не было слышно, затем вроде ее вспоминал Калиостро, но его свидетельству особо верить нельзя — старик любил припудрить мозги окружающим…
Белкин смотрел на Льва Евгеньевича прищурясь.
— Что, спрашиваешь?.. — промолвил он наконец, как бы раздумывая, говорить ли далее… и решил сказать. — А вот что. Если я скажу тебе, что видел половину этой книги, ты мне поверишь?
Огарков, не зная как реагировать на такое заявление, ухмыльнулся криво и многозначно.
— Почему половину?
— Почему — не знаю, — ответил Белкин совершенно серьезно, и обычная нагловатая ирония исчезла с его лица. — Может быть, ты мне и поможешь узнать — почему?
— Прости, Юрий Михайлович, я тебя не понимаю, — пробормотал, нахмурясь, Огарков. — О чем это ты?..
А тут и понимать оказалось нечего. На следующий день оба они были на четвертом этаже библиотеки и разглядывали половину книги диковинного вида, испещренной таинственной кабалистикой.
— Только не подавай виду, — шепнул на ухо Льву Евгеньевичу Белкин. — Здесь никто и понятия не имеет, что это. Полагают — манускрипт конца пятнадцатого — начала шестнадцатого веков.
— А у тебя откуда сведения, что это именно она? — так же шепнул Огарков.
— Обижаешь, Лев Евгеньевич. — Белкин лукаво подмигнул.
Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.
— Да… — только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:
— Что скажешь?
Огарков на это только пожал плечами.
— Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать…
— Жаль, — коротко отозвался Белкин. — Если уж ты не можешь помочь… — И он комически развел руками.
Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…
— …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?
— Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!
— Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен — просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?
— Если это не слишком долго и муторно…
— Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.
— Так это и неудивительно, — сказал Игорь. — Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, — они друг друга подтягивают. Резервы включают.
— Именно, именно!! — закивал Лев Евгеньевич. — Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.
— А в основном?
— А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.
— Смолянинов? — Палыч полез за сигаретой.
— Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.
— Там вся верхушка-то, — произнес Игорь, — он да Богачев… Остальные, даже замы — так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.
— Ладно, ладно — Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. — Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?
— Как на первый вопрос ответить — право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго… ну, тут сно-ва приходится вступить в область легенд…
— Вступайте, — великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.
— Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего… То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже… потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться…
— Слушай-ка, Игорь, — сказал он, когда они приехали и шли к дому Федора Матвеевича, — а ведь та штука на мосту… Ну, словом, то происшествие. Оно как-то с нами связано.
— Как именно?
Палыч, прищурясь, посмотрел поверх лесных вершин, освещенных уже послеполуденным солнцем.
— Как именно, не скажу, — сознался он. — Но… Вот придет наш новый союзник, глядишь, и разъяснится.
— А он-то с какой стати?
— Я думаю, что и с ним связано. — Это Палыч сказал твердо.
Игорь хмыкнул, однако сказал спокойно:
— Ну, посмотрим. Послушаем…
Послушаем и посмотрим. Лев Евгеньевич явился действительно около половины седьмого вечера, прикатил на подержанной бежевой “пятерке”, и вид у него был озабоченный.
— Привет, ребята, — наспех поздоровался он. — Слушайте, ну надо же: вспомни заразу — появится сразу!..
И разъяснил свои слова.
Только он расстался с нашими героями и поднялся к себе на третий этаж института, как в коридоре столкнулся… с кем бы вы думали? — с вице-командором “Гекаты”! С этим, как его… Лев Евгеньевич досадливо прищелкнул пальцами…
— Богачевым? — Игорь сдвинул брови.
— Точно! — Огарков обрадовался, затряс пальцем. — Именно так его фамилия.
Игорь помрачнел еще более.
— Ничего себе кино… А если бы мы напоролись на него? Вот был бы фейерверк!.. И что он там делал?
А черт его знает, что он делал. Шел себе по коридору. На Огаркова и глазом не повел, прошел как мимо столба. — Так и попер вдаль, вид сосредоточенный.
Палыч энергично, но бесплодно почесал за ухом.
— Хм… и впрямь чудеса в решете. Что бы это значило, Лев Евгеньевич?
Тот только пожал плечами.
— Ну, Палыч! Ты же грозился: все, мол, просеку. Чего же не сечешь?
— Не до конца секу, — объяснил Палыч. — Вижу, что между этим всем есть связь. Но в чем?..
— Кстати, — вспомнил Огарков, — действительно с моста кто-то кувыркнулся. В институте уже болтали.
— Вот-вот. — Кореньков вздохнул. — И я о том же… Все это звенья одной цепи.
— Эй, звенья цепи, — вмешался Федор Матвеевич, — вы ужинать будете? Пошли в дом, там и потолкуете.
Ужин — печеная картошка, молоко, зелень с огорода, черный хлеб — смели подчистую. Кузьмич тоже принял участие, самолично допил оставшиеся в заначке грамм сто. Когда он убедился окончательно в том, что водки больше нет, интерес его к обществу утратился и он отбыл. Оставшиеся попили чайку, Лев Евгеньевич глянул на часы, сказал, что время поджимает, и продолжил свой
рассказ.
Итак, он продолжил работу с гекатовским персоналом. Решил так: сначала протестирует всех, а уж затем обработает материал. И он с утра до вечера сидел в кабинете, тестировал, тестировал, тестировал… в глазах мутилось. Вечером шел домой как пьяный — чуть не качался. И времени ушло больше, чем думал, пришлось в институте выпрашивать еще несколько суток… Начальство скривилось, но дало. И в десять дней он все закончил. Через его кабинет прошло 582 человека (тогда “Геката” еще не была такой большой, как сегодня).
Дома он с удовольствием ахнул стопку коньяку, закусил лимоном и приступил к обработке данных.
Это была суббота. Начал он в восемь вечера, а закончил в пять утра, уже в воскресенье, очумевший, с красными опухшими глазами, с пустой бутылкой и огрызками лимонной шкурки на столе, совершенно трезвый и ничего не понимающий, что происходит на этом свете.
Результаты эксперимента не укладывались в голове. Да что говорить, вот цифры распределения по группам:
1. 3 человека, или 0,52 %;
2. 21 человек, или 3,6 %;
3. 129 человек, или 22,16 %;
4. 386 человек, или 66,33 %;
5. 43 человека, или 7,39 %;
6. О человек, или 0 %.
Лев Евгеньевич долго и оцепенело смотрел на бумажку с результатами. Методика его за много лет отработалась, соврать она не могла. Значит, оставалось примириться с очевидным и невероятным: в “Гекату” каким-то сверхъестественным образом ухитряются отбирать потенциальных экстрасенсов, волшебников, чародеев… как их там еще назвать. Кстати, Огарков полюбопытствовал, разумеется, кто эти трое, наглухо отмороженные в смысле паранормальных талантов. И оказалось: повар, секретарь и уборщица.
Более всего ущемило Льва Евгеньевича то, что он сам, относивший себя к четвертой группе RQ, каковых чело-веков должно быть не более пяти на сотню, — среди рядовых гекатовцев так легко затерялся в общей массе… Давно уже рассвело, а ему спать и хотеться перестало, он все мучительно размышлял, что бы это значило, и тут его осенила блестящая мысль.
Сходить к цыганам! Протестировать их, чертей. Что даст итог.
Идея эта его так захватила, что он положил прямо сегодня же рвануть в цыганские дворы. Через своих институтских когда-то случайно узнал адрес тамошнего барона. Записал его на всякий случай, но до сих пор не использовал.
Нет, черт побери, как раньше это в голову не приходило?!
Он вскочил, стал готовиться. Душ, пенное бритье, крепкий чай с лимоном. К десяти утра был как огурчик.
Нетерпение так овладело им, что он тут же помчался к барону, надев щегольской светлый костюм.
Ну а дальше все было так, как оно было. Цыгане от контакта уклонились, а Смолянинов, когда Лев Евгеньевич доложил ему о результатах, многозначительно усмехнулся, подмигнул Огаркову и предложил виски. Но тот отказался, ибо был за рулем.
А затем между ними произошел такой разговор.
— Вот скажите, Лев Евгеньевич, — полюбопытствовал Смолянинов, прихлебывая виски, — за все это время ваших исследований… в шестую группу так-таки никто и не попал?
Огарков сообщил — что нет, никто.
— Угу-м… а вообще максимальный результат каков?
Надо сказать, что и на сей раз Белкин остался рекордсменом. Самый продвинутый из гекатовцев набрал 1120 баллов.
Лев Евгеньевич ответил, да заодно рассказал про Белкина, кто тот таков. Смолянинов выслушивал вроде бы рассеянно, но Огарков заметил, что рассеянность его напускная, а слушает он внимательно.
На том разговор и кончился. Вскоре кончился и контракт, и никаких телодвижений по продлению его со стороны “Гекаты” не наблюдалось. Лев Евгеньевич только в означенный день сходил в кассу, получил деньги — очень неплохие — и все. Молчок. Огарков поначалу недоумевал, ибо Смолянинов в прежних разговорах с ним разводил пары насчет долговременного сотрудничества, воплощения практической психологии в реальный менеджмент… и все такое. Но ничего не завязалось и не воплотилось. Прошел еще месяц. И вдруг он стороной узнал, что “Геката” вышла на Белкина и вовсю с ним сотрудничает.
Конечно, первое чувство, которое появилось у Льва Евгеньевича, — обида. Хотя он и был профессионал-психолог, с обидой совладать не смог. Он даже жестоко напился дома. Ну а потом, когда первые чувства схлынули, он трезво проанализировал ситуацию.
Как будто это подтверждало первоначальную гипотезу. “Геката” прежде каким-то интуитивным образом отыскивала одаренных людей, а теперь, цинично использовав его, Огаркова, решила поставить это дело на поток. Ну и пусть! — злорадно решил он. Посмотрим, господа, что у вас выйдет без меня, без моей методики!..
Однако, поразмыслив над этим, он впал окончательно в задумчивость. Ну неужели они там настолько дураки, чтоб не понять, что без Огаркова у них ничего не получится?..
Впечатления дураков они не производили. Так в чем же дело? Они хотели получить окончательное подтверждение своих действий?.. Но если так, то, казалось бы, наоборот, с Огарковым надо сотрудничать плотно и надолго — и тогда в “Гекату” потечет самый отборный поток кадров.
Лев Евгеньевич не привык отступать перед проблемами. Загадка раззадорила его. Он как бы случайно заговорил об этом с Белкиным, сказал, что и он когда-то работал с “Гекатой”… поболтал, словом, и якобы случайно поинтересовался: а как Белкин думает, почему там вдруг заинтересовались психологией?.. Но Белкин тоже был не лыком шит, и вопрос этот он мгновенно отфутболил: “А ты сам как думаешь — почему?”
Честно сказать, такого переброса Лев Евгеньевич не ожидал. Поэтому он невнятно промямлил что-то о новых подходах, о прогрессивных менеджерах… Белкин же в ответ на это довольно ухмыльнулся и искусно перевел разговор на какую-то незначительную тему.
Этот диалог убедил Льва Евгеньевича в том, что Белкину в своих отношениях с агентством есть что скрывать. Он стал размышлять еще активнее, и решение упало само собой, как созревшее яблоко, как всегда в таких случаях бывает. Он даже хлопнул себя по лбу в восхищении и досаде: как раньше такое не пришло в голову?!!
Все просто. Надо поменять причину и действие. Не экстрасенсов отбирают в “Гекату”, а люди сами там становятся ими, эти способности в них развиваются по максимуму в силу того, что кто-то там — кто?!. — включает на полную мощь свою волю, преследующую некую цель.
Ну а дальше не было уже труда сопоставить все то, что видел, слышал, читал о “Гекате”. Руководство ее — в первую очередь Смолянинов — рвется к власти. Под видом частного охранного предприятия уже сформирована мощная военизированная система, будущая личная армия Смолянинова. Причем формируется она с использованием неких психотехнологий, развивающих у людей паранормальные качества — что-то вроде технологий зом-бирования, только с обратным знаком. Так сказать, зомби с неестественно развитыми способностями.
Теперь становилось понятно, что Белкина с его рекордным RQ пригласили для усиления данного воздействия. Огарков стал внимательнее наблюдать за “Гекатой” и скоро убедился, что так оно и есть. Как раз тут подоспел случай с жестокой расправой над шпаной — Льву Евгеньевичу совершенно было ясно, что охранники действовали в состоянии суггестивного или постсуггестивного воздействия…
— Вот скажите, Игорь, — обратился он к Артемьеву, — вы с тех пор, как начали работать в агентстве, никаких изменений в своем самочувствии не замечали? Может быть, незначительных?..
Игорю долго не надо было вспоминать.
— Замечал, — кивнул он. — У меня стала время от времени болеть голова. Вот тут, виски. — Он показал пальцем. — То левый, то правый, то оба вместе. Раньше никогда такого не было.
— Вот, — произнес с глубоким убеждением Лев Евгеньевич, — вот именно… вас там прессуют. С помощью тонких психотехнологий, разумеется. И не последнюю скрипку в этом играет мой малоуважаемый коллега Белкин…
А Белкин явно процветал. Он и всегда-то был несколько фатоват, "а тут защеголял в таких прикидах, что принц, да и только. И снисходительная вальяжность его повадок стала чуть ли не карикатурной. В институте криво усмехались, пожимали плечами, а Огарков, знавший, в чем тут фокус, помалкивал. Но его не покидало чувство, что между ним и Белкиным еще что-то произойдет…
И произошло. Однажды после обеда они встретились в коридоре. Поздоровались, перебросились парой слов. Огарков хотел уже было кинуть “Ну, пока!”, как вдруг Белкин деликатно придержал его за плечо:
— Лев Евгеньевич, подожди-ка… Скажи, ты слыхал что-либо о так называемой Книге тысячи времен?..
— Приходилось, разумеется, — спокойно ответил Огарков. — А что?
Сказал равнодушно, а у самого сердце так и подпрыгнуло. Книга тысячи времен! Еще бы не слышать о ней!.. Далекие недостоверные слухи о какой-то старинной, очень старинной рукописной книге, известия о которой — такие же таинственные и отрывочные — блуждали начиная с самой зари человечества. Еще якобы Соломон держал ее в руках, и его “Екклесиаст”, мол, в известной степени навеян прочитанным… И что “книжный свиток”, где “плач, и стон, и горе”, о коем сказано у пророка Иезекииля, — это тоже она. И о ней писал Платон в “Законах”, и ее будто бы видали у Симона-мага… а потом следы ее теряются. Во всяком случае, о ней много-много лет ничего не было слышно, затем вроде ее вспоминал Калиостро, но его свидетельству особо верить нельзя — старик любил припудрить мозги окружающим…
Белкин смотрел на Льва Евгеньевича прищурясь.
— Что, спрашиваешь?.. — промолвил он наконец, как бы раздумывая, говорить ли далее… и решил сказать. — А вот что. Если я скажу тебе, что видел половину этой книги, ты мне поверишь?
Огарков, не зная как реагировать на такое заявление, ухмыльнулся криво и многозначно.
— Почему половину?
— Почему — не знаю, — ответил Белкин совершенно серьезно, и обычная нагловатая ирония исчезла с его лица. — Может быть, ты мне и поможешь узнать — почему?
— Прости, Юрий Михайлович, я тебя не понимаю, — пробормотал, нахмурясь, Огарков. — О чем это ты?..
А тут и понимать оказалось нечего. На следующий день оба они были на четвертом этаже библиотеки и разглядывали половину книги диковинного вида, испещренной таинственной кабалистикой.
— Только не подавай виду, — шепнул на ухо Льву Евгеньевичу Белкин. — Здесь никто и понятия не имеет, что это. Полагают — манускрипт конца пятнадцатого — начала шестнадцатого веков.
— А у тебя откуда сведения, что это именно она? — так же шепнул Огарков.
— Обижаешь, Лев Евгеньевич. — Белкин лукаво подмигнул.
Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.
— Да… — только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:
— Что скажешь?
Огарков на это только пожал плечами.
— Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать…
— Жаль, — коротко отозвался Белкин. — Если уж ты не можешь помочь… — И он комически развел руками.
Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…
— …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?
— Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!
— Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен — просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?
— Если это не слишком долго и муторно…
— Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.
— Так это и неудивительно, — сказал Игорь. — Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, — они друг друга подтягивают. Резервы включают.
— Именно, именно!! — закивал Лев Евгеньевич. — Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.
— А в основном?
— А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.
— Смолянинов? — Палыч полез за сигаретой.
— Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.
— Там вся верхушка-то, — произнес Игорь, — он да Богачев… Остальные, даже замы — так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.
— Ладно, ладно — Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. — Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?
— Как на первый вопрос ответить — право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго… ну, тут сно-ва приходится вступить в область легенд…
— Вступайте, — великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.
— Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего… То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже… потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться…