— …и сие знаменует приход конца времен, — в тон ему закончил Палыч.
— Этого тоже не знаю… — Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:
— Но сделать это надо, — и улыбнулся.
А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.
— Я считаю, — медленно и веско вымолвил он, — что в науке… ну, в разумных, конечно, пределах… необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, — поспешил он добавить, — а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно — значит должно, скажем так.
Кореньков покивал в такт этим словам.
— И эти две половины оказались друг с другом не случайно, — понимающе сказал он.
— Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.
— Да, конечно, — легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.
— Ну что… — промолвил затем. — Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны… — и вновь обвел глазами присутствующих.
Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.
— Все ясно, — подытожил Кореньков. — Тогда давайте решать, как будем действовать.
— Давайте, давайте, Александр Павлович… позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?
— А, пожалуйста, пожалуйста. — Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.
Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.
Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что…
— Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.
— Значит, как-то надо проникнуть в библиотеку?.. — полувопросительно, полуутвердительно произнес Игорь. — В зал четвертого этажа. Как?
— Задействовать вашего Белкина? — спросил Огар-кова Палыч.
— Белкина?.. С Белкиным нечто непонятное.
— То есть?!
— То есть я его не вижу уже несколько дней. И никто не видит, и никто в институте не может взять в толк, куда он делся.
— Несколько дней?.. — Игорь подтолкнул локтем Па-лыча. — А наша заваруха сколько времени длится? Палыч понял мысль Игоря.
— Смотря с какого момента начинать.
— Начинать можно с моего дежурства в библиотеке. С тех пор как я заступил… ровно двое суток прошло. Тут понял и Лев Евгеньевич.
— Иначе говоря, исчезновение Белкина совпадает с началом событий? Весьма, весьма вероятно.
— Вероятно, вероятно… — Палыч медленно потер щеку ладонью. — Вероятно… — промычал он, напряженно соображая что-то.
А Федор Матвеевич вынул из ящика медальон и рассматривал его, простодушно дивясь необычному материалу и теплоте. Он не был праздно любопытен, а кроме того, был щепетилен, и потому, когда-то раз посмотрев, все долгие годы так и не заглядывал в ларец.
Но медальон ему смутно напомнил что-то, вроде бы когда-то виденное… нет, точно, что-то похожее видел… он напряг память, сдвинул брови… но вспомнить не смог.
Палыч поднял палец.
— Труп! — припечатал он. Посмотрел просветленным взором. — Понимаете теперь?
— Труп в библиотеке! — подхватил Игорь, и Огарков тоже просек.
— Хм! — воскликнул он. — Это… пожалуй, это существенно.
— Существенно, но это не самое главное.
— Да?! А что главное, Палыч?
— Главное то, что это, — Кореньков ткнул пальцем в книгу, — может быть опасно для того, кто пытается проникнуть в ее тайну.
— И совершенно безвредна сама по себе, — добавил Игорь. — Ну, Палыч, это не бог весть какое откровение. Мы ведь это уже знали.
— Да, — сказал Палыч, встал и заходил по комнате, сунув руки в карманы. Лицо его стало сосредоточенным. — И все-таки давайте подумаем. Подумаем, подумаем… Федор Матвеевич, что это у вас?
— А. — Федор Матвеевич смутился немного. — Это та штуковина-то, оттуда тоже…
— А-а. — Палыч шагнул к старику. — Можно?.. — Он аккуратно взял медальон. — Лев Евгеньевич, вы видели такое?
— Да, — невнимательно отозвался Огарков, — видел, конечно. Занятное изделие.
Кореньков подкинул кругляш на ладони.
— Занятное?.. Я бы подобрал эпитет посильнее. Совсем чудная штука. Теплая и такая приятная на ощупь, яко воск… — откуда-то из недр памяти выковырнулось выражение. — Но не воск, конечно. Твердая, тяжелая. Камень, не камень…
— Серый камень. — Игорь улыбнулся почему-то. Палыч еще подбросил медальон.
— Да вот я и говорю, не то камень, не то металл… черт знает.
— Серый камень, серый камень… — тихонько припомнил Федор Матвеевич. — Серый камень, сто пудов…
— Что такое, Федор Матвеевич?
— Частушка была такая, помню, в деревне у нас. Серый камень, мол, серый камень, серый камень, сто пудов.
— А, ну да.
И Палыч положил колесико в ларец.
— Так что делать будем, господа хорошие? Какие будут предложения?
Сказал он это так, что все поняли: предложения сейчас будут исходить от него самого. Поняли все, а Игорь озвучил:
— Предлагай ты, Палыч. У тебя, похоже, есть идеи. Палыч остановился посреди комнаты.
— Есть, — молвил он спокойно. — Опять не очень оригинальные, но есть. Надо попасть в библиотеку на четвертый этаж.
— Как?!
— Не знаю, Игорь, пока не знаю. Знаю, что как можно спокойнее и незаметнее… тихой сапой, так сказать.
— Тихой сапой туда не попадешь, — усомнился Игорь, но Палыч возразил:
— Неразрешимых вопросов не бывает, — а Федор Матвеевич и Огарков синхронно кивнули, соглашаясь с ним.
— Ну-ну. — Игорь пожал широкими плечами. — Эх, если б Жорка!.. Вот уж кто всюду бы проник! Он, если б захотел, Джоконду бы сюда из Лувра приволок, не то что книгу эту.
— Жорка, говоришь? — Палыч сощурился вдохновенно. — А что… а у него в газете близкие друзья были?
— Журналист? — поинтересовался, но как-то бегло Огарков.
— Да, — ответил Палыч. — Вот я и думаю: может, кого-то из газеты его привлечь? Хотя бы для того, чтобы туда попасть, в четвертый зал.
Лев Евгеньевич задумчиво огладил голову от лба к затылку.
— M-м… — произнес он. — Давайте прежде попробуем сфокусировать… выстроить по порядку. Как вообще эта “Геката” появилась? С чего началась?
Палыч призадумался, Федор Матвеевич тоже, Игорь сказал:
— Меня тогда здесь не было, я был на службе.
— Статья была в газете, кажется… — припомнил Палыч. — Первый раз появилась: вот, мол, возникла такая структура… Ну и дальше всякий звон о том, как частные охранные структуры нужны и важны. А уже потом пошло-поехало.
— Вот именно, пошло-поехало. — Огарков усмехнулся. — Лучше не скажешь. Пошло и поехало так, что через полгода Смолянинов стал городской знаменитостью номер один. Кстати, откуда он взялся? Вот вы, Игорь, что о нем знаете?
— Да ничего практически. Он нам, как сами понимаете, о своем боевом прошлом не рассказывал. Со слов других… ну, бывший кагэбэшник, полковник, кажется. Из внешней разведки вроде бы… Во всяком случае, был где-то в Африке. В Анголе, кажется.
— Угу… А сам он здешний, земляк наш?
— Земляк?.. Да вроде нет. Нет, нет, точно нет! Вспомнил. Нет, он вообще с Дальнего Востока откуда-то, то ли Владивосток, то ли Хабаровск.
— Ну вот! А вы говорите — ничего. Уже кое-что прорисовывается, и не плохо. Человек служил в Африке, вышел в отставку и возвращается не домой, не в Москву, скажем, не в Питер и не к теплым морям — что можно предположить! — а в индустриальный город, закопченный и экологически не слишком благополучный. Зачем?
— Книга?!
— Других причин не вижу. Итак, возвращается он сюда, создает охранное агентство, и не проходит и года, как это агентство становится мощной боевой единицей, а наш Штирлиц — одной из самых влиятельных фигур в городе. И при чем тут может быть Африка?
— Колдовство? Вуду?
— Ну вы, Игорь, прямо Пуаро! Вот вам и ничего… Чего, да еще как чего! Будучи в Африке, он всерьез занялся Буду и, очевидно, таким образом узнал, что одна половина книги тысячи времен хранится в нашей городской библиотеке. Обладание этой книгой может дать колоссальную власть — так что игра стоит свеч. Он и начал свою игру. Если он психотехнолог высокого уровня, так ему без книг всяких раз плюнуть сколотить контору и выйти в первые лица города, что он и сделал. Но ему, надо полагать, хочется большего!!! И вот тут без книги уже не обойтись. Но для профанов она пустое место, а продвинутых бьет не хуже электрошокера, попробуй только сунься. Тогда он попытался привлечь меня, заодно и убедился, что на верном пути. Затем через меня вышел на Белкина, и принялись они колесить вокруг да около… Что дальше, Игорь?
— Дальше, — в тон ему попал Игорь, — дальше, в ту ночь, когда я заступил на дежурство, они совершили попытку овладеть книгой, и неудачно. Настолько неудачно, что кому-то просто-напросто скосило голову. Я, как свидетель, понятно, стал неугоден, даже опасен, и меня решили убрать, с помощью Сереги. Предварительно отследили мои связи — и пожалуйте бриться.
— Но ничего не вышло, — сказал Лев Евгеньевич. — Почему?
Игорь кивком указал на Палыча.
— Вот он, наш ангел-хранитель. Кореньков не стал ломаться, и слова эти воспринял со спокойным достоинством.
— Что ж… — сказал он. — Но это не моя заслуга, а мой крест, если громко говорить. Вы думаете, я мог себе представить, что мы с Игорем наткнемся на Федора Матвеевича? Да ни в жизни. А Игорь так и вовсе подумал, что у меня малость крышу подвинуло… Но вот поди ж ты — значит, мы по верному пути идем. Да не просто идем, а ведут нас, ведут!! Значит, это кому-то надо?!! Значит, так тому и быть!..
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
— Этого тоже не знаю… — Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:
— Но сделать это надо, — и улыбнулся.
А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.
— Я считаю, — медленно и веско вымолвил он, — что в науке… ну, в разумных, конечно, пределах… необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, — поспешил он добавить, — а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно — значит должно, скажем так.
Кореньков покивал в такт этим словам.
— И эти две половины оказались друг с другом не случайно, — понимающе сказал он.
— Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.
— Да, конечно, — легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.
— Ну что… — промолвил затем. — Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны… — и вновь обвел глазами присутствующих.
Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.
— Все ясно, — подытожил Кореньков. — Тогда давайте решать, как будем действовать.
— Давайте, давайте, Александр Павлович… позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?
— А, пожалуйста, пожалуйста. — Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.
Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.
Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что…
— Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.
— Значит, как-то надо проникнуть в библиотеку?.. — полувопросительно, полуутвердительно произнес Игорь. — В зал четвертого этажа. Как?
— Задействовать вашего Белкина? — спросил Огар-кова Палыч.
— Белкина?.. С Белкиным нечто непонятное.
— То есть?!
— То есть я его не вижу уже несколько дней. И никто не видит, и никто в институте не может взять в толк, куда он делся.
— Несколько дней?.. — Игорь подтолкнул локтем Па-лыча. — А наша заваруха сколько времени длится? Палыч понял мысль Игоря.
— Смотря с какого момента начинать.
— Начинать можно с моего дежурства в библиотеке. С тех пор как я заступил… ровно двое суток прошло. Тут понял и Лев Евгеньевич.
— Иначе говоря, исчезновение Белкина совпадает с началом событий? Весьма, весьма вероятно.
— Вероятно, вероятно… — Палыч медленно потер щеку ладонью. — Вероятно… — промычал он, напряженно соображая что-то.
А Федор Матвеевич вынул из ящика медальон и рассматривал его, простодушно дивясь необычному материалу и теплоте. Он не был праздно любопытен, а кроме того, был щепетилен, и потому, когда-то раз посмотрев, все долгие годы так и не заглядывал в ларец.
Но медальон ему смутно напомнил что-то, вроде бы когда-то виденное… нет, точно, что-то похожее видел… он напряг память, сдвинул брови… но вспомнить не смог.
Палыч поднял палец.
— Труп! — припечатал он. Посмотрел просветленным взором. — Понимаете теперь?
— Труп в библиотеке! — подхватил Игорь, и Огарков тоже просек.
— Хм! — воскликнул он. — Это… пожалуй, это существенно.
— Существенно, но это не самое главное.
— Да?! А что главное, Палыч?
— Главное то, что это, — Кореньков ткнул пальцем в книгу, — может быть опасно для того, кто пытается проникнуть в ее тайну.
— И совершенно безвредна сама по себе, — добавил Игорь. — Ну, Палыч, это не бог весть какое откровение. Мы ведь это уже знали.
— Да, — сказал Палыч, встал и заходил по комнате, сунув руки в карманы. Лицо его стало сосредоточенным. — И все-таки давайте подумаем. Подумаем, подумаем… Федор Матвеевич, что это у вас?
— А. — Федор Матвеевич смутился немного. — Это та штуковина-то, оттуда тоже…
— А-а. — Палыч шагнул к старику. — Можно?.. — Он аккуратно взял медальон. — Лев Евгеньевич, вы видели такое?
— Да, — невнимательно отозвался Огарков, — видел, конечно. Занятное изделие.
Кореньков подкинул кругляш на ладони.
— Занятное?.. Я бы подобрал эпитет посильнее. Совсем чудная штука. Теплая и такая приятная на ощупь, яко воск… — откуда-то из недр памяти выковырнулось выражение. — Но не воск, конечно. Твердая, тяжелая. Камень, не камень…
— Серый камень. — Игорь улыбнулся почему-то. Палыч еще подбросил медальон.
— Да вот я и говорю, не то камень, не то металл… черт знает.
— Серый камень, серый камень… — тихонько припомнил Федор Матвеевич. — Серый камень, сто пудов…
— Что такое, Федор Матвеевич?
— Частушка была такая, помню, в деревне у нас. Серый камень, мол, серый камень, серый камень, сто пудов.
— А, ну да.
И Палыч положил колесико в ларец.
— Так что делать будем, господа хорошие? Какие будут предложения?
Сказал он это так, что все поняли: предложения сейчас будут исходить от него самого. Поняли все, а Игорь озвучил:
— Предлагай ты, Палыч. У тебя, похоже, есть идеи. Палыч остановился посреди комнаты.
— Есть, — молвил он спокойно. — Опять не очень оригинальные, но есть. Надо попасть в библиотеку на четвертый этаж.
— Как?!
— Не знаю, Игорь, пока не знаю. Знаю, что как можно спокойнее и незаметнее… тихой сапой, так сказать.
— Тихой сапой туда не попадешь, — усомнился Игорь, но Палыч возразил:
— Неразрешимых вопросов не бывает, — а Федор Матвеевич и Огарков синхронно кивнули, соглашаясь с ним.
— Ну-ну. — Игорь пожал широкими плечами. — Эх, если б Жорка!.. Вот уж кто всюду бы проник! Он, если б захотел, Джоконду бы сюда из Лувра приволок, не то что книгу эту.
— Жорка, говоришь? — Палыч сощурился вдохновенно. — А что… а у него в газете близкие друзья были?
— Журналист? — поинтересовался, но как-то бегло Огарков.
— Да, — ответил Палыч. — Вот я и думаю: может, кого-то из газеты его привлечь? Хотя бы для того, чтобы туда попасть, в четвертый зал.
Лев Евгеньевич задумчиво огладил голову от лба к затылку.
— M-м… — произнес он. — Давайте прежде попробуем сфокусировать… выстроить по порядку. Как вообще эта “Геката” появилась? С чего началась?
Палыч призадумался, Федор Матвеевич тоже, Игорь сказал:
— Меня тогда здесь не было, я был на службе.
— Статья была в газете, кажется… — припомнил Палыч. — Первый раз появилась: вот, мол, возникла такая структура… Ну и дальше всякий звон о том, как частные охранные структуры нужны и важны. А уже потом пошло-поехало.
— Вот именно, пошло-поехало. — Огарков усмехнулся. — Лучше не скажешь. Пошло и поехало так, что через полгода Смолянинов стал городской знаменитостью номер один. Кстати, откуда он взялся? Вот вы, Игорь, что о нем знаете?
— Да ничего практически. Он нам, как сами понимаете, о своем боевом прошлом не рассказывал. Со слов других… ну, бывший кагэбэшник, полковник, кажется. Из внешней разведки вроде бы… Во всяком случае, был где-то в Африке. В Анголе, кажется.
— Угу… А сам он здешний, земляк наш?
— Земляк?.. Да вроде нет. Нет, нет, точно нет! Вспомнил. Нет, он вообще с Дальнего Востока откуда-то, то ли Владивосток, то ли Хабаровск.
— Ну вот! А вы говорите — ничего. Уже кое-что прорисовывается, и не плохо. Человек служил в Африке, вышел в отставку и возвращается не домой, не в Москву, скажем, не в Питер и не к теплым морям — что можно предположить! — а в индустриальный город, закопченный и экологически не слишком благополучный. Зачем?
— Книга?!
— Других причин не вижу. Итак, возвращается он сюда, создает охранное агентство, и не проходит и года, как это агентство становится мощной боевой единицей, а наш Штирлиц — одной из самых влиятельных фигур в городе. И при чем тут может быть Африка?
— Колдовство? Вуду?
— Ну вы, Игорь, прямо Пуаро! Вот вам и ничего… Чего, да еще как чего! Будучи в Африке, он всерьез занялся Буду и, очевидно, таким образом узнал, что одна половина книги тысячи времен хранится в нашей городской библиотеке. Обладание этой книгой может дать колоссальную власть — так что игра стоит свеч. Он и начал свою игру. Если он психотехнолог высокого уровня, так ему без книг всяких раз плюнуть сколотить контору и выйти в первые лица города, что он и сделал. Но ему, надо полагать, хочется большего!!! И вот тут без книги уже не обойтись. Но для профанов она пустое место, а продвинутых бьет не хуже электрошокера, попробуй только сунься. Тогда он попытался привлечь меня, заодно и убедился, что на верном пути. Затем через меня вышел на Белкина, и принялись они колесить вокруг да около… Что дальше, Игорь?
— Дальше, — в тон ему попал Игорь, — дальше, в ту ночь, когда я заступил на дежурство, они совершили попытку овладеть книгой, и неудачно. Настолько неудачно, что кому-то просто-напросто скосило голову. Я, как свидетель, понятно, стал неугоден, даже опасен, и меня решили убрать, с помощью Сереги. Предварительно отследили мои связи — и пожалуйте бриться.
— Но ничего не вышло, — сказал Лев Евгеньевич. — Почему?
Игорь кивком указал на Палыча.
— Вот он, наш ангел-хранитель. Кореньков не стал ломаться, и слова эти воспринял со спокойным достоинством.
— Что ж… — сказал он. — Но это не моя заслуга, а мой крест, если громко говорить. Вы думаете, я мог себе представить, что мы с Игорем наткнемся на Федора Матвеевича? Да ни в жизни. А Игорь так и вовсе подумал, что у меня малость крышу подвинуло… Но вот поди ж ты — значит, мы по верному пути идем. Да не просто идем, а ведут нас, ведут!! Значит, это кому-то надо?!! Значит, так тому и быть!..
ГЛАВА 12
…Кому-то надо, кому-то нужно это все.
Глаза страха. Они не велики, врет поговорка. Две дымчато-красные точки во мгле. Они не мигают, не изменяются. Смотрят.
От виски Смолянинов одурел, именно одурел, а не опьянел. Сидел, таращился в стену. Понимал, что пить нельзя больше, и не пил. Но два недвижных глаза смотрели на него. Он знал.
Он тяжело поднял руки, растер ладонями лицо. Глубоко выдохнул. Надо было приходить в себя.
В изящной бутылке зеленого стекла на столике был нарзан. Смолянинов облизнул пересохшие губы, плеснул в хрустальный стакан минералки, посмотрел, как она холодно кипит. Потом залпом проглотил воду, утробно икнул, поморщился.
Резко встав, он прошел по комнате. .Ну вот, порядок. И хватит виски.
Он позвонил на мобильный своему заму.
— Богачев? Ты далеко? Угу. Подъедь ко мне. Тот прибыл через восемь минут.
— Проходи, — буркнул Смолянинов, — садись. Воды?.. Или, может быть, выпить хочешь?
Богачев, садясь, слегка приподнял бровь: что-то за шефом прежде таких любезностей не замечалось.
— Нет, спасибо, — чуть помедлив, отказался он.
— Нет так нет, — закончил предисловие Смолянинов. — Тогда к делу.
Он покосился на бутылку и еще плеснул себе нарзану.
— Доложи по сегодняшнему дню, — коротко приказал он. — По порядку.
И выпил воду.
Скучным будничным голосом Богачев стал докладывать. Рассказал — в безупречной форме — о том, как дал задание киллерам и как на всякий случай решил проехать следом. Машина душегубов неслась как угорелая. Он приотстал, однако не терял их из виду. И он все видел: как “восьмерку” занесло, кинуло вбок и она вылетела на рельсы, прямо под поезд.
Какое-то время после этого рассказа молчали. Потом Смолянинов, не глядя на зама, проговорил:
— Твои выводы?
Богачев сделал паузу, как бы деликатно недоумевая: какие выводы можно требовать от человека, обладающего лишь спинным мозгом?.. Но эта пауза была крохотная. А потом он сказал:
— Мое мнение изменилось. Я подозреваю противодействие. И очень сильное противодействие…
— Ладно, — прервал с раздражением босс. — Что конкретно? Что предлагаешь?
— Я предлагаю усилить натиск, — монотонно произнес Богачев.
Раздражение полыхнуло в Смолянинове, но он сумел подавить вспышку.
— Легко сказать, — сквозь зубы скрипнул он.
Богачев молчал.
Смолянинов подвигал челюстью.
— Легко сказать… — повторил он. — И кто противодействует?
— Я думаю, дело в этом… в Коренькове, — ответил Богачев, слегка пошевелившись в кресле. — Да и психолог Огарков тоже. Он может понимать, что происходит… А что, совсем не удается выйти в коридор?
Шеф “Гекаты” долго молчал, прежде чем сказать что-либо. Наконец сказал:
— Почти. То есть.., — он зло дернул ртом, — реально ничего.
— М-да, — спокойно заметил Богачев. — Плохо дело. Смолянинов выругался, встал.
— Плохо! — Пнул ногой журнальный столик, и тот, дребезжа, откатился к камину. — Я и сам вижу, что плохо. Ты вот мне скажи, как надо, чтоб было хорошо… А?
Подчиненный едва заметно скосил угол рта вниз.
— Что я могу сказать?.. Конечно, они должны заметить, что их что-то бережет, отводит от них угрозу. Заметят. Если они только не совсем дураки. А они не.дураки. Тем более, если им удастся выйти на Огаркова. Я, кстати, уже после того… ну, после моста, заехал в институт, встретил его там.
— Ну и?..
— Спокоен, сосредоточен. Как обычно. Вид совершенно естественный. Правда, психолог есть психолог, его так просто не раскусишь.
— Ты проследил за ним?
— Обязательно. После работы он сел в машину, поехал к себе домой. Я его довел до подъезда, подождал. Минут двадцать прошло, он не вышел. Я развернулся и уехал.
— Не вышел!.. А может, только ты уехал, он и вышел. А?!
— Маловероятно. Да хоть бы и вышел… Да если даже предположить, что они нашли его, что теперь вместе, — что тут может быть? Да, они явно подозревают, что у них есть защита. Но грамотно пользоваться ею, а тем более в активную фазу переводить — это уж вряд ли. Конечно, они могут до этого дойти, научиться; особенно Кореньков — очень любопытный тип… Возможно, они даже нащупают коридор. Но время, время!.. Надо, чтоб им не хватило времени, — вот это и надо. Мы их должны опередить, а путь у нас только один — пробиваться к книге…
— У нас! Ну, легко сказать!.. Это не у нас, а у меня — у меня один путь! Не нам пробиваться, шкурой рисковать, а — мне! Так?!.
— Мы с вами в одной лодке. И из нее уже не выскочишь. Только плыть.
Смолянинов только рукой махнул на такую тираду.
— Ладно. Ничего другого все равно не придумаем. Грузно сел на скрипнувший под ним диван.
— Самое сволочное во всем этом… — неохотно проговорил он, — что жертвоприношение… ну, словом, показало такое, что лучше всего повеситься. Самый легкий выход.
— Ну, легкие пути нам заказаны. — Тут Богачев позволил себе улыбнуться.
— Ишь… остряк… Ладно, попробую…
Глаза страха. Они не велики, врет поговорка. Две дымчато-красные точки во мгле. Они не мигают, не изменяются. Смотрят.
От виски Смолянинов одурел, именно одурел, а не опьянел. Сидел, таращился в стену. Понимал, что пить нельзя больше, и не пил. Но два недвижных глаза смотрели на него. Он знал.
Он тяжело поднял руки, растер ладонями лицо. Глубоко выдохнул. Надо было приходить в себя.
В изящной бутылке зеленого стекла на столике был нарзан. Смолянинов облизнул пересохшие губы, плеснул в хрустальный стакан минералки, посмотрел, как она холодно кипит. Потом залпом проглотил воду, утробно икнул, поморщился.
Резко встав, он прошел по комнате. .Ну вот, порядок. И хватит виски.
Он позвонил на мобильный своему заму.
— Богачев? Ты далеко? Угу. Подъедь ко мне. Тот прибыл через восемь минут.
— Проходи, — буркнул Смолянинов, — садись. Воды?.. Или, может быть, выпить хочешь?
Богачев, садясь, слегка приподнял бровь: что-то за шефом прежде таких любезностей не замечалось.
— Нет, спасибо, — чуть помедлив, отказался он.
— Нет так нет, — закончил предисловие Смолянинов. — Тогда к делу.
Он покосился на бутылку и еще плеснул себе нарзану.
— Доложи по сегодняшнему дню, — коротко приказал он. — По порядку.
И выпил воду.
Скучным будничным голосом Богачев стал докладывать. Рассказал — в безупречной форме — о том, как дал задание киллерам и как на всякий случай решил проехать следом. Машина душегубов неслась как угорелая. Он приотстал, однако не терял их из виду. И он все видел: как “восьмерку” занесло, кинуло вбок и она вылетела на рельсы, прямо под поезд.
Какое-то время после этого рассказа молчали. Потом Смолянинов, не глядя на зама, проговорил:
— Твои выводы?
Богачев сделал паузу, как бы деликатно недоумевая: какие выводы можно требовать от человека, обладающего лишь спинным мозгом?.. Но эта пауза была крохотная. А потом он сказал:
— Мое мнение изменилось. Я подозреваю противодействие. И очень сильное противодействие…
— Ладно, — прервал с раздражением босс. — Что конкретно? Что предлагаешь?
— Я предлагаю усилить натиск, — монотонно произнес Богачев.
Раздражение полыхнуло в Смолянинове, но он сумел подавить вспышку.
— Легко сказать, — сквозь зубы скрипнул он.
Богачев молчал.
Смолянинов подвигал челюстью.
— Легко сказать… — повторил он. — И кто противодействует?
— Я думаю, дело в этом… в Коренькове, — ответил Богачев, слегка пошевелившись в кресле. — Да и психолог Огарков тоже. Он может понимать, что происходит… А что, совсем не удается выйти в коридор?
Шеф “Гекаты” долго молчал, прежде чем сказать что-либо. Наконец сказал:
— Почти. То есть.., — он зло дернул ртом, — реально ничего.
— М-да, — спокойно заметил Богачев. — Плохо дело. Смолянинов выругался, встал.
— Плохо! — Пнул ногой журнальный столик, и тот, дребезжа, откатился к камину. — Я и сам вижу, что плохо. Ты вот мне скажи, как надо, чтоб было хорошо… А?
Подчиненный едва заметно скосил угол рта вниз.
— Что я могу сказать?.. Конечно, они должны заметить, что их что-то бережет, отводит от них угрозу. Заметят. Если они только не совсем дураки. А они не.дураки. Тем более, если им удастся выйти на Огаркова. Я, кстати, уже после того… ну, после моста, заехал в институт, встретил его там.
— Ну и?..
— Спокоен, сосредоточен. Как обычно. Вид совершенно естественный. Правда, психолог есть психолог, его так просто не раскусишь.
— Ты проследил за ним?
— Обязательно. После работы он сел в машину, поехал к себе домой. Я его довел до подъезда, подождал. Минут двадцать прошло, он не вышел. Я развернулся и уехал.
— Не вышел!.. А может, только ты уехал, он и вышел. А?!
— Маловероятно. Да хоть бы и вышел… Да если даже предположить, что они нашли его, что теперь вместе, — что тут может быть? Да, они явно подозревают, что у них есть защита. Но грамотно пользоваться ею, а тем более в активную фазу переводить — это уж вряд ли. Конечно, они могут до этого дойти, научиться; особенно Кореньков — очень любопытный тип… Возможно, они даже нащупают коридор. Но время, время!.. Надо, чтоб им не хватило времени, — вот это и надо. Мы их должны опередить, а путь у нас только один — пробиваться к книге…
— У нас! Ну, легко сказать!.. Это не у нас, а у меня — у меня один путь! Не нам пробиваться, шкурой рисковать, а — мне! Так?!.
— Мы с вами в одной лодке. И из нее уже не выскочишь. Только плыть.
Смолянинов только рукой махнул на такую тираду.
— Ладно. Ничего другого все равно не придумаем. Грузно сел на скрипнувший под ним диван.
— Самое сволочное во всем этом… — неохотно проговорил он, — что жертвоприношение… ну, словом, показало такое, что лучше всего повеситься. Самый легкий выход.
— Ну, легкие пути нам заказаны. — Тут Богачев позволил себе улыбнуться.
— Ишь… остряк… Ладно, попробую…
ГЛАВА 13
— Да, — согласился Огарков. — Ведут. И приведут, должно быть; а иначе получается, что все было зря, не так ли?
— Так, — кивнул Палыч, — только я вижу, что это не зря. И впустую закончиться не должно.
— И не может, — добавил Игорь. — Не может.
— А раз так, то надо действовать, — замкнул круг Лев Евгеньевич. — Нам нужна вторая половина книги.
— Так вот и я о том же говорю… — начал было Кореньков, но Огарков перебил его, отрицательно замотав головой:
— Нет-нет, Александр Павлович, нет, не совсем так. Попасть в библиотеку обычным путем можно и не пытаться, бесполезно. Во-первых, чтоб попасть в тот зал, надо столько всяких допусков, подписей и всего прочего, что оторопь возьмет. А во-вторых, нас там только и ждут. Правда, не с распростертыми объятиями.
— Что верно, то верно. — Игорь усмехнулся и выразительно постучал пальцем по лежащему рядом с ним пистолету.
— Вот именно, — улыбнулся и Лев Евгеньевич. — Поэтому, я полагаю, нам остается следующее: задействовать уникальные способности нашего уважаемого Александра Павловича.
Палыч дважды нажал на скрипящую половицу: скрип-скрип.
— За “уважаемого” спасибо, а вот как вы намереваетесь задействовать способности? Огарков весело подмигнул:
— Будем использовать вас, Александр Павлович, наподобие миноискателя.
— Хорошенькая перспективка… — Палыч иронически задрал брови, Федор Матвеевич с Игорем рассмеялись, а Лев Евгеньевич довольно потер руки.
— Ну, вы уже, наверное, догадались, Александр Павлович…
— Примерно. — Палыч сел на лавку. — Поездить по окрестностям?
— Разумеется! — Огарков, наоборот, вскочил. Глаза его задорно блеснули. Он заходил по комнате, как на пружинах. — Все очень просто, хотя и трудоемко: Несомненно, в городе еще должны быть точки, где.,, м-м… ну, так сказать, есть контакт. Подобно тому, как это бьшо у вас в библиотеке…
— А-а, ну спасибо! Ничего себе миноискатель — пусть, мол, взрывается!
Игорь так и покатился от смеха, едва не свалившись с лавки.
— О-ох… ну… ну, Палыч…
— Конечно, конечно! Кому смех, кому грех…
— Да нет же, Александр Павлович, нет, совсем не обязательно! Я думаю, что нет. Вспомните, вы же сами рассказывали о том, что с вами студентом бьшо! Тогда вы никаких неприятных ощущений не испытывали, так ведь?
— Так, так… — Палыч посмеивался вместе с Игорем. — Не испытывал…
— Вот именно. Следовательно?..
— Следовательно, придется все-таки Палычу поработать миноискателем…
А Кореньков перестал смеяться.
— Слушайте… — произнес он совершенно серьезно.
— Да-да, именно слушайте! — Лев Евгеньевич козырем встал перед парнями. — Вы помните те места?
— Где это случилось? — Палыч полез за сигаретой. — Да как сейчас!
— И прекрасно. Вот мы с них и начнем. С завтрашнего дня. Годится?
Палыч разволновался от воспоминаний, опять поднялся. Он прикурил и жадно затянулся несколько раз подряд.
— Я это как сейчас помню. Помню, как вышел из трамвая, пошел по улице… Осень была тусклая, такая изморось…
— А что за улица? — спросил Игорь.
— Рябиновая.
— А, знаю. — Игорь кивнул. — А очутился где?
— А очутился аж на Прибрежной.
— Тоже знаю, — сказал Игорь с удивлением. — Порядочно!
Палыч покачал головой, продолжая вспоминать.
— Н-нет, ну надо же… Помню ли я? Да помню до сантиметра! Буквально. Не шучу. Пойти на Прибрежную, на Рябиновую — точно встану, до сантиметра, прямо вот так!..
И нещадно задымил сигаретой, весь окутался дымом.
— Да можно посмотреть по карте, — сказал Федор Матвеевич. — У меня городская карта есть. Можно глянуть.
— Давайте глянем, — оживился Палыч. — Интересно.
Игорь подумал, что это не очень интересно, в картах вообще ничего интересного нет, они ему еще в армии надоели… но Федор Матвеевич уже волок замасленную бумагу.
Палыч как-то повеселел. Он одним махом сдвинул на половину стола посуду, а с освободившейся половины смел крошки.
— Кладите, Федор Матвеевич. Давайте, давайте, посмотрим…
Все с интересом склонились над потрепанной, вытертой на сгибах картой. Грязноватый ноготь Палыча безошибочно нашел на карте улицу Рябиновую.
— Вот она, небольшая улочка. Вот тут перекресток, а тут вот… не показано — внутри Дворовой проезд, около него, не доходя нескольких шагов, меня и поддело…
— В параллельный мир, — сказал Игорь.
— Уж это точно… Ага, ага. — Ноготь крепко постучал по рисунку. — Федор Матвеевич, у вас карандаш есть? — неожиданно обратился Кореньков к хозяину.
— Карандаш? Есть, — смутился Федор Матвеевич, — да уж больно он не того… не заточен, и вообще…
— Пустяки, пустяки. Давайте сюда, — нетерпеливо перебил Палыч.
Карандаш явился. Вернее, действительно — огрызок.
— Так! — Палыч с трудом потер затупившимся сальным грифелем по бумаге. — Это Рябиновая. Теперь смотрим Прибрежную…
— Тоже до сантиметра помнишь? — ухмыльнулся Игорь.
— До миллиметра! — отрезал Палыч и тут же отыскал Прибрежную: на юго-западной окраине, огибаемой рекой.
— До миллиметра… — приговаривал он, делая отметку. — Конечно, помню до миллиметра… до секунды: вот здесь! Тут забор идет, база. А здесь, дальше, уже кустарник, пустырь какой-то, спуск к реке.
И он сделал на карте вторую отметку.
Некоторое время все смотрели молча.
— Н-да… — с уважением протянул Федор Матвеевич.
— По прямой будет километров десять. — Игорь качнул головой. — Чуть меньше, может быть. Солидно!
— По прямой, говоришь?.. — Кореньков сощурился… выпрямился. Взор его прояснел. — Федор Матвеевич, а линейка есть?
Нашлась и линейка. Тоже замшелая, но вполне пригодная.
— Вы, Федор Матвеевич, наверное, из потомственных кулаков, — пошутил Лев Евгеньевич, но Логинов остроты не понял и сказал:
— Да у нас в роду все мужики были хозяйственные. А Кореньков уже приложил линейку к карте и дважды быстро черкнул карандашом, соединяя обе точки.
— Что находится на этой линии? — догадался Лев Евгеньевич.
Палыч блеснул золотой коронкой справа.
— Давайте посмотрим. — Тут и Игорь заинтересовался. — Вот, смотри, по парку идет…
— И рядом с озером! — подхватил Огарков.
— Ага, по самому берегу.
— А здесь гастроном, — Игорь читал карту лучше всех, — здесь спортплощадка. Улица Арсенальная, Посадская… Товарная.
— Черт, Игорь, как ты в них ориентируешься?!
— Профессия… Вот Проспект Победителей, а это Большая Успенская…
— Патриоты, — ядовито буркнул Лев Евгеньевич, — переулка Побежденных наверняка не выдумают…
— Улица Авиаторов, — продолжал перечислять Игорь, — Диагональная… — И замолчал.
— А эта? — показал Палыч.
— Эта — улица Фронтовых бригад, — ответил Игорь механически. — А вот этот квартал — прямо через него линия проходит, видите?
— Видим, и что?
— Между Проспектом, Авиаторов и Диагональной — что? Вот здесь. Смотрите!
На несколько секунд воцарилось оцепенелое молчание, а затем Огарков звонко хлопнул себя по лбу.
— Бог мой! Это же… здесь же библиотека!!
Палыч сообразил не сразу, но вид сделал уверенный.
— А я что говорил?
— Ты ничего еще не говорил, — возразил Игорь.
— Не говорил, так сделал! Если три точки на плоскости лежат на одной прямой, то?..
— То это не случайные точки, — докончил Лев Евгеньевич. — Но ведь в том мире геометрия Евклида наверняка не действует.
— В том, возможно, и не действует, — согласился Палыч. — Но мы-то пока в мире этом. А тамошняя геометрия — здесь, надо думать, съеживается в Евклидову.
Огарков поразмыслил.
— Резонно, — сказал наконец он.
— Вот так. — Палыч распрямился с видом человека, удовлетворенного проделанной работой. — Всего и делов.
— Всего делов-то, — подтвердил Игорь. Он продолжал рассматривать карту. — Пройтись по этой линии…
— Проехаться, — поправил Лев Евгеньевич. — Проехаться… А сейчас все-таки позвольте, Александр Павлович, я вас проверю на RQ…
— Так, — кивнул Палыч, — только я вижу, что это не зря. И впустую закончиться не должно.
— И не может, — добавил Игорь. — Не может.
— А раз так, то надо действовать, — замкнул круг Лев Евгеньевич. — Нам нужна вторая половина книги.
— Так вот и я о том же говорю… — начал было Кореньков, но Огарков перебил его, отрицательно замотав головой:
— Нет-нет, Александр Павлович, нет, не совсем так. Попасть в библиотеку обычным путем можно и не пытаться, бесполезно. Во-первых, чтоб попасть в тот зал, надо столько всяких допусков, подписей и всего прочего, что оторопь возьмет. А во-вторых, нас там только и ждут. Правда, не с распростертыми объятиями.
— Что верно, то верно. — Игорь усмехнулся и выразительно постучал пальцем по лежащему рядом с ним пистолету.
— Вот именно, — улыбнулся и Лев Евгеньевич. — Поэтому, я полагаю, нам остается следующее: задействовать уникальные способности нашего уважаемого Александра Павловича.
Палыч дважды нажал на скрипящую половицу: скрип-скрип.
— За “уважаемого” спасибо, а вот как вы намереваетесь задействовать способности? Огарков весело подмигнул:
— Будем использовать вас, Александр Павлович, наподобие миноискателя.
— Хорошенькая перспективка… — Палыч иронически задрал брови, Федор Матвеевич с Игорем рассмеялись, а Лев Евгеньевич довольно потер руки.
— Ну, вы уже, наверное, догадались, Александр Павлович…
— Примерно. — Палыч сел на лавку. — Поездить по окрестностям?
— Разумеется! — Огарков, наоборот, вскочил. Глаза его задорно блеснули. Он заходил по комнате, как на пружинах. — Все очень просто, хотя и трудоемко: Несомненно, в городе еще должны быть точки, где.,, м-м… ну, так сказать, есть контакт. Подобно тому, как это бьшо у вас в библиотеке…
— А-а, ну спасибо! Ничего себе миноискатель — пусть, мол, взрывается!
Игорь так и покатился от смеха, едва не свалившись с лавки.
— О-ох… ну… ну, Палыч…
— Конечно, конечно! Кому смех, кому грех…
— Да нет же, Александр Павлович, нет, совсем не обязательно! Я думаю, что нет. Вспомните, вы же сами рассказывали о том, что с вами студентом бьшо! Тогда вы никаких неприятных ощущений не испытывали, так ведь?
— Так, так… — Палыч посмеивался вместе с Игорем. — Не испытывал…
— Вот именно. Следовательно?..
— Следовательно, придется все-таки Палычу поработать миноискателем…
А Кореньков перестал смеяться.
— Слушайте… — произнес он совершенно серьезно.
— Да-да, именно слушайте! — Лев Евгеньевич козырем встал перед парнями. — Вы помните те места?
— Где это случилось? — Палыч полез за сигаретой. — Да как сейчас!
— И прекрасно. Вот мы с них и начнем. С завтрашнего дня. Годится?
Палыч разволновался от воспоминаний, опять поднялся. Он прикурил и жадно затянулся несколько раз подряд.
— Я это как сейчас помню. Помню, как вышел из трамвая, пошел по улице… Осень была тусклая, такая изморось…
— А что за улица? — спросил Игорь.
— Рябиновая.
— А, знаю. — Игорь кивнул. — А очутился где?
— А очутился аж на Прибрежной.
— Тоже знаю, — сказал Игорь с удивлением. — Порядочно!
Палыч покачал головой, продолжая вспоминать.
— Н-нет, ну надо же… Помню ли я? Да помню до сантиметра! Буквально. Не шучу. Пойти на Прибрежную, на Рябиновую — точно встану, до сантиметра, прямо вот так!..
И нещадно задымил сигаретой, весь окутался дымом.
— Да можно посмотреть по карте, — сказал Федор Матвеевич. — У меня городская карта есть. Можно глянуть.
— Давайте глянем, — оживился Палыч. — Интересно.
Игорь подумал, что это не очень интересно, в картах вообще ничего интересного нет, они ему еще в армии надоели… но Федор Матвеевич уже волок замасленную бумагу.
Палыч как-то повеселел. Он одним махом сдвинул на половину стола посуду, а с освободившейся половины смел крошки.
— Кладите, Федор Матвеевич. Давайте, давайте, посмотрим…
Все с интересом склонились над потрепанной, вытертой на сгибах картой. Грязноватый ноготь Палыча безошибочно нашел на карте улицу Рябиновую.
— Вот она, небольшая улочка. Вот тут перекресток, а тут вот… не показано — внутри Дворовой проезд, около него, не доходя нескольких шагов, меня и поддело…
— В параллельный мир, — сказал Игорь.
— Уж это точно… Ага, ага. — Ноготь крепко постучал по рисунку. — Федор Матвеевич, у вас карандаш есть? — неожиданно обратился Кореньков к хозяину.
— Карандаш? Есть, — смутился Федор Матвеевич, — да уж больно он не того… не заточен, и вообще…
— Пустяки, пустяки. Давайте сюда, — нетерпеливо перебил Палыч.
Карандаш явился. Вернее, действительно — огрызок.
— Так! — Палыч с трудом потер затупившимся сальным грифелем по бумаге. — Это Рябиновая. Теперь смотрим Прибрежную…
— Тоже до сантиметра помнишь? — ухмыльнулся Игорь.
— До миллиметра! — отрезал Палыч и тут же отыскал Прибрежную: на юго-западной окраине, огибаемой рекой.
— До миллиметра… — приговаривал он, делая отметку. — Конечно, помню до миллиметра… до секунды: вот здесь! Тут забор идет, база. А здесь, дальше, уже кустарник, пустырь какой-то, спуск к реке.
И он сделал на карте вторую отметку.
Некоторое время все смотрели молча.
— Н-да… — с уважением протянул Федор Матвеевич.
— По прямой будет километров десять. — Игорь качнул головой. — Чуть меньше, может быть. Солидно!
— По прямой, говоришь?.. — Кореньков сощурился… выпрямился. Взор его прояснел. — Федор Матвеевич, а линейка есть?
Нашлась и линейка. Тоже замшелая, но вполне пригодная.
— Вы, Федор Матвеевич, наверное, из потомственных кулаков, — пошутил Лев Евгеньевич, но Логинов остроты не понял и сказал:
— Да у нас в роду все мужики были хозяйственные. А Кореньков уже приложил линейку к карте и дважды быстро черкнул карандашом, соединяя обе точки.
— Что находится на этой линии? — догадался Лев Евгеньевич.
Палыч блеснул золотой коронкой справа.
— Давайте посмотрим. — Тут и Игорь заинтересовался. — Вот, смотри, по парку идет…
— И рядом с озером! — подхватил Огарков.
— Ага, по самому берегу.
— А здесь гастроном, — Игорь читал карту лучше всех, — здесь спортплощадка. Улица Арсенальная, Посадская… Товарная.
— Черт, Игорь, как ты в них ориентируешься?!
— Профессия… Вот Проспект Победителей, а это Большая Успенская…
— Патриоты, — ядовито буркнул Лев Евгеньевич, — переулка Побежденных наверняка не выдумают…
— Улица Авиаторов, — продолжал перечислять Игорь, — Диагональная… — И замолчал.
— А эта? — показал Палыч.
— Эта — улица Фронтовых бригад, — ответил Игорь механически. — А вот этот квартал — прямо через него линия проходит, видите?
— Видим, и что?
— Между Проспектом, Авиаторов и Диагональной — что? Вот здесь. Смотрите!
На несколько секунд воцарилось оцепенелое молчание, а затем Огарков звонко хлопнул себя по лбу.
— Бог мой! Это же… здесь же библиотека!!
Палыч сообразил не сразу, но вид сделал уверенный.
— А я что говорил?
— Ты ничего еще не говорил, — возразил Игорь.
— Не говорил, так сделал! Если три точки на плоскости лежат на одной прямой, то?..
— То это не случайные точки, — докончил Лев Евгеньевич. — Но ведь в том мире геометрия Евклида наверняка не действует.
— В том, возможно, и не действует, — согласился Палыч. — Но мы-то пока в мире этом. А тамошняя геометрия — здесь, надо думать, съеживается в Евклидову.
Огарков поразмыслил.
— Резонно, — сказал наконец он.
— Вот так. — Палыч распрямился с видом человека, удовлетворенного проделанной работой. — Всего и делов.
— Всего делов-то, — подтвердил Игорь. Он продолжал рассматривать карту. — Пройтись по этой линии…
— Проехаться, — поправил Лев Евгеньевич. — Проехаться… А сейчас все-таки позвольте, Александр Павлович, я вас проверю на RQ…
ГЛАВА 14
“Эта ночь будет твоей! Она должна стать такой. Не может не быть такой. Прорвемся! Ведь бывало и похлеще, прижимало так, что небо с овчинку… И ничего. Я — победитель, мне другим быть не дано. И в этот раз я должен победить, и так и будет! Все увидят! Это все мое! Мой мир! Мой, мой, только мой!..”
Так накачивал себя Смолянинов перед визитом вниз. От его расслабленности не осталось и следа, он ощущал себя, как это бывало в лучшие минуты, когда опасность схватки пьянила, кружила голову небывалой злой легкостью, без мыслей, без, сомнений — только ярость, пустота, победа.
И в подземельный коридор шагнул он молодцом, рука держала свечу, как праздничный бокал с шампанским. По ступенькам сбежал, будто бы на свидание…
“Свидание с черепом!” — так бы, наверное, сострил он, если бы обладал чувством юмора.
Но так он не подумал, а двигался он в подвале истово, со всей серьезностью.
Опять мертвая голова; и замахала в руке кисть, и потек звездный мрак, и у действующего радостно вздрагивали мышцы, и восторженный холод бежал по спине. И все получалось! Он был прав. Мерцание непрерывно лилось из глазниц черепа, оно текло на черный камень, с него на пол, и оно вдруг стало как бы растворять пространство, в нем стали пропадать предметы, и камень, и пол. Заколебалось пламя свечей, и сам череп начал таять во вспыхивающей бледными искрами тьме, подобно кислоте, разъедающей плоть земли.
Можно было остановиться. Он изрядно намахался кистью, и вместо холода теперь спина его пылала жаром. А сам он стал рьяный, торжествующий — гроза этому миру.
И он бросил кисть, и смело шагнул во тьму, и канул в ней.
То было, конечно, лишь преддверие многомерного мира, но и оно клубилось, разворачивалось так, что у любого бы перехватило дух — куда похлеще, чем парить в пятикилометровой высоте: здесь все смещалось, падало, взмывало стремительно, далекое вдруг делалось близким, проносилось сквозь тебя и пропадало, и смешно было видеть, как разные края Земли, от которых до которых месяцы пути, оказывались рядом, а нити времен и судеб, там невидимые, становились различимы здесь — слабо, правда, призрачно — но все же вырисовывались, дрожали, переливаясь разными цветами, у кого перла-мутрово-розовым, у кого глубоко-синим, а у кого-то они потемнели грозовою смертной тьмой: то чья-то смерть уже была здесь, а тот, кто в том мире двигался по этой линии, еще не знал, там еще жил, и знать не знал, что он мертвец, только разве, может, раз предчувствие кольнуло его в сердце, но он отмахнулся, и это сердце продолжало по инерции стучать, еще бежала кровь, работал мозг, еще смотрели глаза — и все это было уже зря, ибо здесь повернулся ключ судьбы, и тот уже был мертв.
Так накачивал себя Смолянинов перед визитом вниз. От его расслабленности не осталось и следа, он ощущал себя, как это бывало в лучшие минуты, когда опасность схватки пьянила, кружила голову небывалой злой легкостью, без мыслей, без, сомнений — только ярость, пустота, победа.
И в подземельный коридор шагнул он молодцом, рука держала свечу, как праздничный бокал с шампанским. По ступенькам сбежал, будто бы на свидание…
“Свидание с черепом!” — так бы, наверное, сострил он, если бы обладал чувством юмора.
Но так он не подумал, а двигался он в подвале истово, со всей серьезностью.
Опять мертвая голова; и замахала в руке кисть, и потек звездный мрак, и у действующего радостно вздрагивали мышцы, и восторженный холод бежал по спине. И все получалось! Он был прав. Мерцание непрерывно лилось из глазниц черепа, оно текло на черный камень, с него на пол, и оно вдруг стало как бы растворять пространство, в нем стали пропадать предметы, и камень, и пол. Заколебалось пламя свечей, и сам череп начал таять во вспыхивающей бледными искрами тьме, подобно кислоте, разъедающей плоть земли.
Можно было остановиться. Он изрядно намахался кистью, и вместо холода теперь спина его пылала жаром. А сам он стал рьяный, торжествующий — гроза этому миру.
И он бросил кисть, и смело шагнул во тьму, и канул в ней.
То было, конечно, лишь преддверие многомерного мира, но и оно клубилось, разворачивалось так, что у любого бы перехватило дух — куда похлеще, чем парить в пятикилометровой высоте: здесь все смещалось, падало, взмывало стремительно, далекое вдруг делалось близким, проносилось сквозь тебя и пропадало, и смешно было видеть, как разные края Земли, от которых до которых месяцы пути, оказывались рядом, а нити времен и судеб, там невидимые, становились различимы здесь — слабо, правда, призрачно — но все же вырисовывались, дрожали, переливаясь разными цветами, у кого перла-мутрово-розовым, у кого глубоко-синим, а у кого-то они потемнели грозовою смертной тьмой: то чья-то смерть уже была здесь, а тот, кто в том мире двигался по этой линии, еще не знал, там еще жил, и знать не знал, что он мертвец, только разве, может, раз предчувствие кольнуло его в сердце, но он отмахнулся, и это сердце продолжало по инерции стучать, еще бежала кровь, работал мозг, еще смотрели глаза — и все это было уже зря, ибо здесь повернулся ключ судьбы, и тот уже был мертв.