Гольбах Поль. Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

   Из всего сказанного, сударыня, вы можете заключить о тех пагубных последствиях, к которым могут привести любовь к богу и вытекающее из нее благочестие. Если такую любовь и можно назвать добродетелью, то она, конечно, выгодна и приносит добро только самим священникам, которые одни вправе возвещать народам гнев божий; которые одни только и пользуются дарами и почестями, приносимыми богу; которые одни могут судить о том, что угодно и что не угодно богу; которым одним известно, чего требует бог от человека и в каких случаях следует мстить за нанесенные ему обиды. Только священники заинтересованы в том, чтобы внушать страх перед богом и его жестокостью, чтобы порабощать людей; только они нашли способы удовлетворять собственную мстительность и страсти, изображая мстительным и жестоким бога, искореняя в людях какую бы то ни было человечность и терпимость, внушая им безумную злобу и ненависть, толкая их на преследования и преступления, приводившие во все времена к самым невероятным потрясениям в христианских странах.
   В соответствии с мрачными доктринами своей религии христиане обязаны ненавидеть и преследовать всех, на кого им укажут как на врагов господних; как только они проникаются превыше всего любовью к строгому, мгновенно раздражающемуся по любым пустякам владыке, которого могут оскорбить даже невольные, безотчетные помыслы и мнения человека, они считают себя обязанными выказывать рвение, поднимать споры и ссоры, мстить за своего повелителя, как подобает мстить за божество, то есть проявлять беспредельную жестокость. Такое поведение - неизбежное следствие тех возмутительных представлений о боге, которые внушаются нам священниками. Таким образом, истинный христианин неизбежно должен быть нетерпим ко всем инакомыслящим. Правда, что в теории христианство проповедует снисходительность, терпимость, согласие и мир; но на практике христиане проявляют эти добродетели только тогда, когда не обладают достаточной властью, чтобы дать волю своим разрушительным страстям. В действительности христиане обнаруживают чувства, свойственные всякому человеку, только по отношению к своим единомышленникам, к единоверцам, и выказывают большее или меньшее отвращение ко всем, кто не принимает вслепую богословских рассуждений священников. Мы наблюдаем, как даже самые мягкие и самые честные люди бесчеловечно относятся ко всякому, кто принадлежит к другой секте; господствующая религия (то есть та, которую исповедует государь или которая пользуется покровительством власти) повсюду либо уничтожает все другие секты, либо в лучшем случае дает им почувствовать свое превосходство, применяя для этого весьма стеснительные, оскорбительные и возмутительные меры. Очень часто государи в угоду церкви восстанавливают против себя своих самых верных подданных и навлекают на себя ненависть, которая должна бы быть| направлена против священников, по чьему наущению действует правительство.
   Одним словом, сударыня, мы нигде не видим искренней терпимости; священнослужители разных сект внушают своим последователям ненависть друг к другу с детства и разжигают рознь на почве богословских вопросов,! Которых никто и никогда не постигнет. Вы нигде не увидите, чтобы церковь, пользующаяся влиянием, проповедовала терпимость; всех же, кто попробует заикнуться о терпимости, она обвинит в равнодушии к ее делу, заподозрит в неверии, в тайной вражде, в предательстве. В шестнадцатом веке Сорбонна (1) признала еретиками всех, кто утверждал, что еретиков не надо сжигать. Если свирепый святой Августин 2 и проповедовал иногда терпимость, мы знаем, что этот отец церкви изменил свои убеждения, как только глубже проник в тайны церковной политики, для которой терпимость мало пригодна. Преследования действительно нужны священникам затем, чтобы прикрывать ими жадность, честолюбие, спесь и упорство. Церковь стремится к расширению своей власти, к умножению своих рабов; она старается опорочить всех, кто не подчиняется ей, кто не испытывает должного трепета перед ее безапелляционными постановлениями.
   Вот почему наши богословы придают такое большое значение смирению, также возводимому ими в степень добродетели. Нельзя, конечно, отрицать, что мягкость, скромность, почтительность - качества весьма достойные и полезные для общества; люди надменные и наглые мало привлекательны и не пользуются симпатиями общества; они нас отталкивают, они неизбежно оскорбляют самолюбие людей, которым приходится с ними общаться; однако скромность и деликатность, обеспечивающие нам хорошее отношение друзей и знакомых, ничего не имеет общего с христианским смирением. Под христианским смирением подразумевается презрение человека к самому себе, пренебрежение к мнениям ближних; человек должен отказаться от собственного разума и слепо подчиняться непререкаемой мудрости своих духовных отцов; пожертвовать ради них истинами, очевидными и убедительными для его разума.
   Но к чему же может привести эта мнимая добродетель? Может ли честный и разумный человек иметь основания презирать самого себя? Чем обычно кончают люди, пренебрегающие общественным мнением? Какие более благородные и сильные стимулы могут подвигнуть человека на служение родине, если не желание прославиться, заслужить одобрение и признание своих соотечественников? В чем же может заключаться их награда, если мы будем настолько несправедливы и неблагодарны, что откажем им в том, что они по праву заслужили; если мы осудим их чувство удовлетворения и довольство собой и не позволим им гордиться своей доблестью? По какому праву можем мы требовать от человека - честного, благородного, одаренного, просвещенного,чтобы он согласился считать себя глупее корыстного священника и невежественного фанатика, проповедующих ложь и фантазии?
   Священники беспрестанно твердят, что гордость ведет к неверию, что религии нужны люди смиренные и послушные. Но, по правде говоря, разве не предельная глупость - жертвовать своими убеждениями и знаниями ради совершенно очевидных бессмыслиц, в которые нас заставляет верить церковь? С каким лицом, с какими глазами осмеливается глубокомысленный богослов предлагать мне смиренно поверить в тайны и догмы, в которых он со всей очевидностью сам ничего не смыслит? Неужели же можно назвать самонадеянным человека, считающего себя более просвещенным, чем люди, учение которых представляет собой лишь клубок противоречий, бессмыслиц, ложных понятий и которые при помощи своего учения одурачивают человечество, а иногда и приносят в жертву этому учению человеческие жизни? Неужели вас можно упрекнуть в гордости и надменности, если вы откажетесь согласиться с суждениями госпожи Д***, которая прославилась скандалами и интригами?
   Христианское смирение - добродетель монахов; она не может быть полезна обществу и способна лишь обессилить душу человека; эта добродетель выгодна только священникам, которые, требуя от людей смирения, хотят на самом деле превратить их в подлых трусов и задушить в них всякое стремление к знаниям, всякое мужество, и сделать их рабами религии, другими словами собственными рабами. Согласитесь со мной, сударыня, что все христианские добродетели иллюзорны, бесполезны для бога, бесполезны и часто опасны людям и выгодны только духовенству. Согласитесь, что можно быть и нравственным и добродетельным человеком, не насилуя своих убеждений, не хвастая ненужными добродетелями, не подчиняясь всем тем правилам поведения, которые предлагаются священниками как единственно необходимые для достижения блаженства. Согласитесь, наконец, что можно оценить и любить добродетель, не любя священников, и что, не обладая христианскими добродетелями, можно иметь все те качества, которые действительно нужны обществу.
   Разобравшись в этом подробнее, мы, может быть, пришли бы к убеждению, что истинная мораль (то есть такая, которая действительно полезна и нужна и отдельным людям и обществу) несовместима с христианской религией, как и со всякой другой богооткровенной религией. Если мы предполагаем существование бога пристрастного, злого, мстительного, неверного, оскорбляющегося мыслями, словами, делами своих творений, мы неизбежно должны признать, что все, считающие себя божьими избранниками, должны ненавидеть других людей и презирать их, должны обходиться с ними надменно и жестоко и действовать с варварским изуверством, как только им скажут, что их ближние навлекли на себя гнев божий. Безумные люди, верящие, что их бог - тиран, своенравный, вспыльчивый, неумолимый в гневе, неизбежно должны быть унылыми и трепещущими рабами, всегда готовыми преследовать всех, кто своим поведением, убеждениями или речами могут разгневать небесного царя. Невежды, имеющие глупость верить, что их священники представляют собой непогрешимые орудия божества, пойдут на любое преступление по наущению своих пастырей, если это окажется необходимым для умилостивления божества. Люди, имеющие неосторожность следовать этическим предписаниям этих пастырей, столь непоследовательных в своих убеждениях и столь мало согласных между собой в вопросах веры, вряд ли будут морально устойчивы, если их поведение станут подсказывать священники.
   Одним словом, истинная мораль не может быть основана на представлениях о несправедливом, капризном и неверном боге, которому религия велит нам поклоняться и подражать.
   Поэтому, сударыня, будьте верпы своим собственным нравственным принципам; этого вполне достаточно для вашего счастья в здешнем мире; наши принципы заслужат вам почет, любовь и уважении всех, кто почувствует на себе их благотворное влияние; к они во всяком случае дадут вам право на самоуважение, а это чувство всегда законно, когда сознаешь, что служишь счастью всего человечества.
   Остаюсь и так далее.
   ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ.
   (О преимуществах, которые может почерпнуть в религии правительство).
   Показав вам, сударыня, как мало пользы приносит религия человеческой нравственности, я хочу теперь разобраться в том, насколько она полезна государственной политике; правда ли, что религия необходима правительствам, как нам в этом стремятся уверить? Если мы, закрыв глаза на очевидность, послушаем наших священников, то должны будем признать, что вероучение необходимо для общественного спокойствия и порядка в государстве; мы должны будем поверить, что в управлении страной, в трудах, направленных к ее процветанию, государи не могут обойтись без духовенства и церкви; наконец, священники внушают государям необходимость сообразоваться с их капризами; они требуют подчинения всех людей их священному игу; они считают, что государи должны вмешиваться и принимать участие в их важных диспутах и передрягах; и им, действительно, слишком часто удается убедить земных властителей в том, что враги церкви - враги всяческой власти, что, подрывая основы религии, они неизбежно расшатывают и трон государя.
   Стоит, однако, только открыть глаза и внимательно проследить историю человечества, чтобы увидеть всю ложь и необоснованность этих претензий и понять настоящую цену тех важных услуг, которые христианское духовенство испокон веков оказывало государям. С самого начала христианства во всех странах, где принято это вероучение, мы видим постоянное двоевластие. Церковь стала государством в государстве. Церковь, то есть духовенство, находится там в постоянной оппозиции к верховной власти, якобы выполняя возложенную на нее свыше миссию, и стремится диктовать свои законы правительствам. Мы видим, что священники, гордясь самочинно присвоенными себе правами, пытаются уклониться от послушания государям, претендуя на иллюзорные и весьма опасные преимущества и привилегии, на которые нельзя наложить руки, не оскорбив самого бога; мы видим в них неких обожествленных подданных, признающих только собственную власть и отказывающихся подчиняться светским властям; они предпочитают склоняться перед волей духовного лица, именующего себя наместником Христа и не имеющего никакого отношения к их родной стране. Римский папа в качестве наместника Христа на земле считает своим долгом управлять монархами; опираясь на своих агентов и злоупотребляя народным доверием, папам часто удавалось добиваться признания своих странных претензий принуждать государей к самым позорным делам, сеять раздоры и смуты в их странах, подрывать их власть и заставлять в конце концов униженно просить пощады (1).
   Таковы те важные услуги, которые религия тысячекратно оказывала государям. Народы же, ослепленные суеверием, не могут колебаться в выборе между богом и земными царями; духовенство - это видимое орудие невидимой божественной власти - пользуется громадным влиянием на предубежденные умы; вследствие глубокого невежества и народы и их государи оказываются в полной зависимости от духовенства. Священники всегда стремились втянуть народы в свои бесконечные распри; уже много веков все заботы государей сосредоточиваются на сопротивлении опасным замыслам духовенства; они изыскивают всякие меры, чтобы защитить страну от своевластия церкви, чтобы сдержать упрямых смутьянов, считающих себя божественными оракулами; государям почти никогда не удавалось заставить замолчать и смириться коварных интриганов и безумных фанатиков, либо кровно заинтересованных в разжигании народных смут, либо искренне считавших, что возмущать и бунтовать народ - дело, угодное богу.
   Вследствие того, что церковь требовала постоянного внимания государей к своим делам, последние не в состоянии были должным образом заботиться о благополучии своих подданных; народ же, часто принимая сторону священников, сам отстранял от себя заботы государей. Правители оказывались нередко слишком слабы, чтобы противостоять этим неразумным стремлениям; они уступали церкви и заключали с нею союз. В тех же случаях, когда пытались действовать наперекор церкви, они наталкивались либо на открытое сопротивление, либо на тайные подкопы и западни. Если же правители подчинялись воле духовенства, им приходилось малодушно приносить ему в жертву счастье и спокойствие своих подданных. Как часто рука мятежного цареубийцы получала оружие из рук высокомерного и мстительного духовенства против достойнейшего государя! Под предлогом мести за самого бога священники обрушивали свою ярость на самих монархов, если те не выказывали готовности подчиниться их игу. Одним словом, мы видим, что духовенство во всех странах и во все времена отличалось самым разнузданным самоуправством. Мы то и дело видим, как по его милости целые империи разделялись на два враждующих лагеря, как опрокидывались троны, умерщвлялись монархи, народы поднимались на восстание; и если мы только захотим глубже проникнуть в сущность дела, мы узнаем, что источником и двигателем всех этих потрясений всегда были честолюбие, алчность и тщеславие духовенства. Итак, религия часто приводила к анархии и потрясала империи, опорой которых она себя считает.
   Государи пользовались спокойствием и миром только тогда, когда постыдно склонялись перед духовенством, подчинялись его капризам и, раболепствуя перед ним, уступали ему управление страной. Тогда светская власть была целиком подчинена церкви, а государь был лишь первым ее служителем; часто церковь поручала ему подлую роль палача; она делала его исполнителем своих кровожадных приговоров; она заставляла его обагрять руки в крови своих подданных, приговоренных ею к казни; она делала его явным орудием своей мести, своего террора, своих тайных пороков 1. Вместо того чтобы трудиться для счастья своего народа, государь угодливо подвергал пыткам, преследовал и казнил своих честных граждан и возбуждал против себя ненависть тех, для кого должен бы быть отцом; и все это делалось, чтобы удовлетворить непомерное тщеславие и ненасытную корысть нескольких священников, всегда чуждых народу, который их кормит, признающих свою родину только для того, чтобы ее поработить, безнаказанно терзать, обирать и объедать.
   Вам не придется, сударыня, много раздумывать, чтобы убедиться в том, что я нисколько не преувеличиваю. События самого недавнего времени доказывают, что и в наш просвещенный век государства беззащитны против тех потрясений, которые по воле священников претерпевались народами. Вы сотни раз возмущались при виде трагических безумств, на которые шли люди по самым ребяческим поводам. Вы содрогались при виде страшных последствий самых смехотворных диспутов, недостойных внимания разумных существ. Вы трепетали вместе со всеми добрыми соотечественниками от страшных злодейств, совершённых в опьянении фанатизмом, для которого нет ничего святого. И, наконец, вы видели непрерывную борьбу светской власти с мятежниками, считавшими, что совесть или интересы религии вынуждают их восставать против самых разумных и справедливых законов.
   Наши предки - люди более набожные и менее просвещенные, чем мы - были свидетелями еще более страшных событий; они пережили гражданские войны, заговоры и открытые союзы, организованные церковью против государей; они видели нашу столицу, затопленную кровью (1); два монарха один за другим были умерщвлены по воле разъяренного духовенства, раздувавшего по всей стране пожар мятежа (2). Наши предки видели королей, воюющих с собственными подданными; они видели знаменитого властелина, запятнавшего свои имя и славу незаконными преследованиями подданных, которые могли бы спокойно жить и трудиться на благо отечества, если бы пользовались свободой совести; наконец, они были свидетелями того, как тот же самый государь, одураченный ложной политикой, диктовавшей нетерпимость, вместе с протестантами изгнал из своей страны искусства и мануфактуры, заставив лучших людей искать убежище у наших врагов (3).
   Мы видим, что в Европе религия всегда оказывает влияние на светские дела; церковь управляет государями; она расчленяет христианские народы и натравливает их друг на друга только потому, что духовные пастыри этих народов не договорились о той или иной догме. Германия разделена на два непрестанно враждующих между собой лагеря. Протестанты всюду оказываются исконными врагами католиков; они относятся к католикам с величайшим недоверием и опаской, а католики вслед за своим духовенством враждуют против всех, кто не разделяет их лживого и рабского вероучения. Вот каковы, сударыня, те блага, которые несет религия народам. Нам, конечно, тотчас же скажут, что во всех страшных событиях повинны человеческие страсти, а не христианская религия, которая проповедует милосердие, согласие, снисходительность и мир. Но стоит нам лишь подумать о принципах христианства, как мы тут же заметим, что они несовместимы со всеми этими прекрасными словами, которые претворялись в жизнь только в тех случаях, когда христианское духовенство не было в состоянии преследовать своих врагов и обрушивать на них всю силу своей ярости. Поклонники бога ревнивого, мстительного, кровожадного - таков со всей очевидностью бог иудеев и христиан - не могут быть ни сдержанны, ни терпимы, ни человечны. Поклонники бога, которого могут оскорбить мысли и убеждения его слабых творений, который присуждает к вечным мукам, к истреблению всех, исповедующих иное вероучение, точно так же неизбежно должны быть нетерпимы, жестоки и злопамятны. Люди, поклоняющиеся богу, не пожелавшему говорить на языке, доступном его творениям, богу, который явил себя своим избранникам только для того, чтобы сбить их с толку, вселить в них полную неуверенность и вечные сомнения, никогда не смогут прийти к единомыслию в истолковании воли этого бога; напротив, между ними неизбежно должны возникать непрестанные споры по поводу двусмысленных предсказаний, непостижимых тайн, сверхъестественных предписаний, которые, кажется, выдуманы лишь для того, чтобы подвергнуть жесточайшей пытке человеческий разум, породить раздоры и распри, прекращаемые только силой.
   Незачем поэтому удивляться, что от самого начала христианства не было дня, чтобы наши священники не спорили. Можно подумать, что бог послал на землю своего сына только затем, чтобы символ веры стал яблоком раздора для самой церкви и всех верующих. Служители церкви, основанной самим Христом, обещавшим ей свою помощь и благодать святого духа, никогда не могли прийти к полному единомыслию. Мы видим, что в некоторые эпохи наша непогрешимая церковь почти в полном составе предавалась заблуждениям и ересям. Вам известно, сударыня, что в четвертом веке, по признанию самих богословов, почти все святые отцы церкви чуть было не впали в арианство (1), заключавшееся - ни больше, ни меньше - в отрицании божественной сущности Иисуса Христа. Нужно думать, что дух божий очень основательно отвратился от своей церкви, если ее служители разошлись во мнениях по поводу самой главной догмы христианства.
   Несмотря на непрекращающиеся диспуты и споры, церковь считает себя вправе устанавливать истинные доктрины для всех верующих христиан; она все-таки не перестает считать себя непогрешимой; и если протестантские богословы отказались от этой нелепой и высокомерной претензии, это не мешает и им требовать от своих последователей полного подчинения постановлениям, выдаваемым за божественные внушения. Находясь в постоянных распрях, священники то и дело проклинали друг друга, предавали анафеме, отлучали от церкви; каждая секта упрямо держалась собственных позиций и всех инакомыслящих считала еретиками; и только сила в состоянии была покончить со всеми церковными спорами, прекратить диспуты и установить общепринятое вероучение. Те из священников, которым удавалось привлечь на свою сторону государей, признавались правоверными, то есть выдавали себя за единственных носителей истинной веры; и тогда, пользуясь достигнутым авторитетом, они с варварской жестокостью преследовали и уничтожали своих противников.
   Что бы ни говорили наши богословы, нам не стоит большого труда понять, что христианское вероучение в конечном счете устанавливалось всегда властью императоров и королей; богословские догмы, якобы наиболее угодные богу, в каждой стране преподавались народу посредством вооруженной силы; истинной оказывалась всегда та вера, которую исповедовал государь; правоверными считались всегда те, кто обладал достаточной властью и силой, чтобы истребить врагов, которые объявлялись врагами самого бога. Другими словами, действительно непогрешимыми были государи; именно их мы и должны считать истинными основателями веры; именно они во все времена определяли, какую религиозную доктрину следует принять, какую - отвергнуть; и, наконец, только они решали, какую принять их подданным религию.
   С тех пор как христианство было принято в некоторых странах, внимание их государей почти целиком поглощали религиозные дела. В одних случаях правители, ослепленные суеверием, подчинялись священникам; в других же государям приходилось из осторожности считаться со священниками, превратившимися в вожаков толпы, у которой не было ничего более святого и великого, чем служители божества. И в первом, и во втором случаях никто не считался с принципами здравой, разумной политики; ею приходилось малодушно пренебрегать будто бы ради интересов самого же государства. Мы видим, как имении вследствие предрассудков и суеверий самих государей церковь в эпохи невежества завладевает огромными богатствами; люди считали, что, задаривая священников, они обогащают самого бога - бога бедняков, объявившего себя врагом богатства. Дикие и аморальные воители, надеясь искупить свои преступления, учреждали монастыри и раздавали громадные состояния людям, давшим обет бедности. Вознаграждать праздных бездельников считалось высокой заслугой перед всемогущим богом, а праздность почиталась величайшим благом, так как она позволяла убивать время в молитвах, будто бы столь необходимых народу. Таким образом, благодаря суеверию государей, знатных людей и народа духовенство приобрело богатства и власть; монашество почиталось подвигом, а самые никчемные и опасные люди получали самые высокие и богатые награды, пользовались наибольшим почетом; их осыпали благодеяниями, привилегиями, льготами; они обладали полной независимостью; все это давало им огромную власть в стране; так чрезмерная набожность государей возвеличивала духовенство настолько, что оно восставало на тех же государей, диктовало свои законы и безнаказанно сеяло в стране смуты и раздоры.
   Достигнув такого могущества и величия, церковь оказалась опасным противником государей; им приходилось либо подчиняться ее игу, либо вести с ней борьбу. В тех случаях, когда монарх уступал церкви, он становился ее рабом, орудием ее козней, малодушным исполнителем ее власти; тогда же, когда государь отказывался подчиняться церкви, священники подвергали его самым жестоким испытаниям; они предавали его анафеме, именем бога возмущали против него народ; страна распадалась на два лагеря, боровшихся - один за царя небесного, другой за царя земного; земному властителю стоило большого труда удержаться на престоле, расшатываемом, а то и разрушаемом по воле священников. Было время, когда власть государя в Европе и спокойствие страны находились целиком в руках одного из представителей церкви и зависели только от его каприза; в это время невежества, смут и религиозного фанатизма, столь благоприятных для церкви, бессильный и нищий государь, окруженный таким же нищим и жалким народом, оказался в полном подчинении у римского папы, который в любую минуту мог распорядиться его судьбой, поднять против него подданных и обречь его на гибель.