Голицын Сергей Михайлович. Страшный Крокозавр и его дети

   Наконец она широко распахнула обе створки двери, и один за другим цепочкой засеменили к своим местам малыши-первоклассники.
   За ними Галя Крайнова впустила вторые классы, и ребята так же цепочкой один за другим вприпрыжку заторопились на свои места.
   Вся первая смена – младшие классы вскоре уже сидели за своими столиками, звякали ложками и мисками, уписывали сочные груши. Прошло еще пятнадцать минут, и малыши цепочками пошли к выходу.
   Короткая команда Гали Крайневой, и дежурные моментально перестроились. Часть поспешила в посудомойку, а остальные забегали с подносами грязной посуды, собирая остатки, вытирая клеенки на столиках.
   Петр Владимирович, стоя у стены обеденного зала, невольно залюбовался, как здорово работают все части машины, называемой «дежурство изыскателей».
   «Вот я сейчас сам ничего не делаю, – думал он, – но мне можно не беспокоиться, все будет в порядке – шестьсот ребят накормлены, посуда вымыта, столовая прибрана».
   Он прошел к окну посудомойки. Одни ребята спешно передавали подносы с грязной посудой, другие у них принимали. Петр Владимирович заглянул через окно. Пар поднимался клубами, сквозь него колыхались фигуры мальчиков, скинувших куртки. В одних майках они толкались вокруг корыт и при этом нарочно громыхали веселками.
   К Петру Владимировичу подошла Валерия Михайловна,
   – Первая смена пообедала без задержки, – улыбаясь похвалила она его.
   – А знаете, они дежурили одни, – ответил он.
   – То есть как это одни?
   – Вот я тут стою и отдыхаю.
   – Интересно, – недоверчиво сказала Валерия Михайловна. Она постояла несколько минут возле него, потом прошла к выходу и там еще раз остановилась.
   Огромный зал опустел. Снова дежурные перестроили ряды. Опять мальчики ринулись накрывать столики, опять неподкупный часовой Галя Крайнова выросла у входа в столовую.
   – Сюда давай хлеб! На том столике ложек не хватает! – командовал Игорь Ершов.
   Груши разносили девочки во главе с Ниной Вьюшиной, раскладывали по четыре штуки на каждый стол.
   Наконец Галя Крайнова начала впускать вторую смену, сперва пятые классы, потом шестой «А», за ними седьмой, восьмой… Ребята, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, торопились садиться, сразу совали носы в миски…
   Вдруг к Петру Владимировичу подошла Наташа Ситова и испуганно шепнула:
   – Петр Владимирович, две груши пропали.
   – Как пропали? Когда? – Он смотрел на ее вздернутый конопатый носик, на голубые, озабоченно расширенные глаза.
   – Да вот сейчас пропали. Нина Вьюшина говорит – клала на тот столик и на этот. А там только по три штуки лежат.
   – Дайте нам еще грушу! – кричали с одного столика.
   – Груши нет! – кричала Люба Райкова.
   – Наверное, восьмиклассники бежали мимо столиков и стащили, – пояснила Наташа.
   Петр Владимирович пошел искать кладовщицу, чтобы разобрать недоразумение.
   «А что, если груши украл кто-нибудь из моих?» – испугался он.
   Кладовщица проворчала:
   – Хорошо хоть, только две пропали.
   Она выдала Петру Владимировичу из склада еще груш, и он отнес их на место пропавших. В сущности, инцидент был исчерпан.
   Вторая смена пообедала, пообедали все взрослые… В зале остались только дежурные. Они дружно мыли посуду, терли клеенки, мыли в столовой пол. Всем хотелось скорее кончить, чтобы успеть еще на прогулку.
   И вдруг Петр Владимирович вспомнил, как однажды Галя Крышечкина ему пожаловалась, что у нее пропало зеркальце. А у Вовы Драчева недавно исчез какой-то необыкновенный значок. Но тогда Петр Владимирович не придал значения этим пропажам. Мало ли что дети могут потерять просто из-за своей неряшливости. А сейчас навязчивая мысль сверлила его: «Неужели это мои стащили груши?»
 
   В тот же вечер, сразу после ужина, Петр Владимирович и Вова Драчев пошли заниматься, как обычно, в воспитательскую. Вдруг к ним прибежала Галя Крышечкина.
   – Петр Владимирович, скорее к нам, скандал ужасный!
   В спальне девочек на своей кровати сидела, согнувшись в три погибели, Нина Вьюшина. Петр Владимирович увидел только ее растрепанную челку. Остальные девочки, возбужденные, красные, обступили Нину. Они галдели так, что ничего нельзя было разобрать.
   – Смотрите! – презрительным жестом указала Галя Крайнова на тумбочку.
   Петр Владимирович увидел облезлую и помятую… грушу.
   – А другую Васька успел слопать, – тараторила Наташа Ситова. – Я смотрю, что это Нинка пошла в коридор и за платье, как раз где кармашек, рукой держится? Я за ней…
   – Созываем экстренный сбор отряда! – негодующим голосом потребовала Галя Крайнова.
   Собрались в пионерской через пять минут.
   Нину Вьюшину и Васю Крутова поставили рядом на середине комнаты. Длинные, нескладные, от стыда они не смели поднять глаза на своих товарищей.
   Какой это был бурный сбор отряда! Галя Крайнова то и дело стучала кулаком по столу и призывала к порядку: один за другим пионеры вскакивали, требовали… Чего только не требовали, вплоть до трудовой колонии!
   Наконец Игорь Ершов выразил все чувства в одном слове. Он подскочил к Васе Крутову и прокричал:
   – Тюфяки!
   Нина крепилась, кусала губы. Вася смотрел вниз, сопел носом, переминался с ноги на ногу, его щеки пылали.
   Игорь Ершов передал Гале Крайневой перочинный ножичек, та аккуратно разрезала оставшуюся грушу пополам и протянула Васе и Нине.
   – Съешьте прямо сейчас, при всех.
   Это было свыше всяких сил. Нина разрыдалась, Вася, бормоча под нос, попросил прощения.
   Тут выскочил из-за стола Вова Драчев и, волнуясь, закричал:
   – А у меня знаменитый кубинский значок пропал!
   Вместо ответа Вася молча вытащил что-то маленькое из кармана и положил на стол.
   – А у меня зеркальце еще при Варваре Ивановне пропало, – пропищала Галя Крышечкина, – такое кругленькое, с незабудками.
   – Не брала я! Не брала я! – кричала Нина Вьюшина. – Честное пионерское, не брала! У меня свое в тысячу раз лучше!
   – Замолчи, Галя, ты известная растеряха, – сурово заметила Галя Крайнова.
   По ее предложению Вьюшиной и Крутову объявили строгие выговоры. Остальные решили держать язык за зубами. Если узнают в интернате об этой, как они называли, «грушной» истории, позора не оберешься. А еще изыскателями собирались стать…
   Тут в пионерскую неожиданно вошли Валерия Михайловна и Люба Райкова. Все встали.
   – – Что тут происходит? – спросила Валерия Михайловна.
   – Сбор нашего отряда, – отчеканила Галя Крайнова.
   – А, это, наверное, из-за украденных груш… – догадалась Люба Райкова.
   – Кто же виноват? – спросила Валерия Михайловна Галю Крайнову.
   Председатель совета отряда молчала. Молчали пионеры.
   – Кто же виноват? – вторично спросила Валерия Михайловна.
   – Виноваты все, – раздался издали бас Петра Владимировича. – И я в том числе, – добавил он.
   – Какую же отметку мы им поставим за сегодняшнее дежурство? – деловито спросила Люба Райкова.
   В комнате стояла тишина. Все ждали.
   Валерия Михайловна ответила не сразу. Она пристальным взглядом смерила почему-то Мишу Ключарева, стоявшего впереди других, и словно нехотя сказала:
   – Дежурили хорошо, придется им поставить пятерку.

ПЕТР ВЛАДИМИРОВИЧ ПРИДУМАЛ ОДНО ИЗЫСКАТЕЛЬСКОЕ ДЕЛО

   Как радовались ребята, когда им удавалось пораньше закончить подготовку уроков и они успевали перед ужином посидеть хоть полчаса в классе и немного помечтать!
   Они мечтали, какими станут, когда, окончив интернат, разлетятся по всей стране. Они пойдут дальше учиться или поступят на работу, но все равно дружба между ними никогда не порвется. Петр Владимирович дал слово, что раз в год обязательно будет собирать их всех, и каждый из них тогда расскажет о себе.
   О, конечно! Они останутся изыскателями, будут всю жизнь искать – на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и наверняка в космосе.
   Нередко Петру Владимировичу случалось рассказывать о разных своих туристских приключениях.
   И они решили:
   – Летом мы тоже непременно пойдем всем отрядом в дальний пеший туристский поход.
   Но до окончания интерната было два с половиной года, а до лета – шесть месяцев. Петр Владимирович понимал, что нельзя жить одними столь далекими мечтами, надо и на сегодня придумать что-нибудь, пусть более скромное, но такое, которое сразу увлекло бы ребята
   Снегу за эти дни сильно подвалило. А не отправиться ли в воскресенье куда-нибудь за город, покататься на лыжах? Ведь это здорово встряхнет ребят.
   Как-то Петр Владимирович, возвращаясь вместе с Владимиром Яковлевичем домой, поделился с ним своими мыслями.
   Тот как услышал об этом, сразу остановился посреди тротуара, с восторженной улыбкой взглянул на своего собеседника снизу вверх и заговорил:
   – Блестящая мысль, поехали! Воспитательницы тяжелы на подъем, их с места не стронуть. Светлану прихватим да наберем ребят со всех классов, а лыж и лыжных ботинок в интернате хоть отбавляй.
   На следующий день оба отправились в кабинет директора.
   Выслушав их, Валерия Михайловна повела плечами.
   – Что ж, если не жалеете своего выходного, поезжайте. – Однако выдать на дорогу продукты из интернатской кладовой она решительно отказалась. – Бухгалтерия никогда не пропустит таких расходов, – пояснила она.
   Теперь предстоял разговор по классам.
   «Кто же из ребят наверняка не пойдет?» – думал Петр Владимирович.
   Очевидно, опять найдутся покупатели платьев и покупатели картошки, а также любители кино. Словом, на первый раз Петр Владимирович рассчитывал набрать не более десятка охотников.
   В пятницу перед ужином он предупредил ребят:
   – Останьтесь в классе на несколько минут. Есть одно изыскательское дело. – Когда все сели на свои места, он сказал: – Давайте в воскресенье отправимся в лыжный поход в лес. Знаете зачем? Укреплять свои мускулы, набираться здоровья, одним словом, тренироваться для нашего будущего летнего туристского похода.
   Многие никогда не бывали в лесу зимой и зиму знали только по заснеженному двору интерната да по серым кучам снега в своих дворах и палисадниках. И конечно, учили стихи «Зима. Крестьянин, торжествуя…».
   На лыжах они кое-как умели кататься, на уроках физкультуры Владимир Яковлевич кружил и гонял их по двору интерната, заставляя скатываться с сугроба позади столовой. Но поездка в лес!..
   – Ну, кто же хочет ехать? – спросил Петр Владимирович.
   – Я! – первой выскочила Галя Крышечкина.
   – Я! Я! – Ребята выскакивали один за другим.
   – Я, я, я поеду!
   Ехать захотели все, в том числе и Миша Ключарев. Одна Галя Крайнова сидела, задумчиво глядя в замороженное окно.
   Тут Петр Владимирович несколько охладил их пыл:
   – А пустят ли вас родители? А дадут ли вам деньги и продукты на дорогу?
   Все наперебой принялись клятвенно уверять, что сумеют уговорить родителей, выпросят у них деньги, продукты. Одна Галя Крайнова словно нехотя сказала:
   – Если мама позволит, я тоже поеду.
   В тот вечер только и было разговоров, что о лыжах, о различных видах лыжных креплений, о лыжных палках, обуви, шапочках, о способах поворотов, подъемов и спусков.
   Владимир Яковлевич и Светлана в других классах не встретили такого бурного отклика.
   В седьмом и восьмом было несколько девочек, которых называли в интернате «стилягами». Они обычно держались от других подальше, ходили особняком и разговаривали вполголоса о каких-то своих секретах.
   Эти девочки высокомерно отказались пойти в лыжный поход. По воскресеньям они привыкли ходить в кино, на танцы. Следом за ними отказалось и несколько мальчиков. Словом, из шестого «А», седьмого и восьмого классов записалось около пятидесяти человек.
   Председатель Совета Справедливых Люба Райкова, поговорив с Валерией Михайловной, также решила ехать и даже без своего неизменного толстого «Журнала Правосудия».
 
   Сбор был назначен на восемь утра в прихожей учебного корпуса.
   Примеряя лыжи, проверяя крепления, ребята отрывисто переговаривались друг с другом. И за этими короткими, чисто деловыми репликами Петр Владимирович угадал, с каким трудом они сдерживают свою готовую прорваться энергию.
   Так молодые лошадки, выведенные из стойл и уже запряженные, подергивают мускулами, бьют копытами и нетерпеливо ждут, когда ездок наконец сядет в санки и тронет вожжами. И помчатся тогда лошадки по наезженной дороге с ухаба на ухаб…
   На улице, в метро, на вокзале все вели себя чинно, сдержанно. Но зато в вагоне электрички сразу прорвалось веселье; они хохотали, бегали вдоль прохода, шумно выражали свою радость.
   Наконец приехали на какую-то платформу, с шумом, гремя лыжами и палками, вывалились наружу, на мороз, надели лыжи и пошли один за другим по ходкому твердому насту.
   И через пять минут очутились в волшебном царстве зимнего леса.
   Чудо как хорошо! Морозный воздух свежей струей вливался в легкие, через рукава и ворот подбирался к самому телу, будоражил мускулы. Мальчики и девочки, похлопывая лыжами по скользкой дороге, размеренно переставляя палки, поехали вперед.
   Блестящий на солнце, лазоревый в тени, пушистый и нетронутый снег укрыл землю. На каждом пне, на каждой темно-зеленой еловой лапе выросло по ослепительно белой шапке.
   Петр Владимирович с фотоаппаратом наготове отошел в сторону. Лыжники двигались несколькими отрядами – целая армия в разноцветных костюмах: синих, коричневых, серых, ярко-красных… Он нацелился – щелк! Еще раз – щелк!
   Все шли, весело перекликаясь, звали друг друга, смеялись так звонко, что снежные глыбы сыпались с деревьев.
   Румяная Галя Крышечкина в своем синем лыжном костюме скользила легко, скорым, размашистым шагом. За нею по той же лыжне двигался Миша Ключарев.
   Пришли на гору, совсем не крутую, но длинную, усаженную рядами мелких сосенок. Петр Владимирович нацелился фотоаппаратом.
   – Давай! – скомандовал он.
   И с криками, визгами, наклонив туловища, палками поддерживая равновесие, покатились первые разноцветные лыжники. По их следам устремились остальные. Сверху не видно было, кто падал, кто барахтался, вздымая снежную пыль; за кустами с хохотом кувыркнулся еще один. Петр Владимирович едва успевал фотографировать. За его спиной отчаянно кто-то завизжал. Это Галя Крышечкина полетела вверх тормашками.
   На помощь ей с правой стороны мчался Миша Ключарев, с левой спешил Игорь Ершов. Но Галя уже сама выбралась из ямы и, вся облепленная снегом, села на лыжу, поправляя крепление.
   По морозному воздуху до Петра Владимировича долетели голоса Миши и Игоря:
   – Помочь тебе встать? Лыжу не сломала?
   – Спасибо, Игорь! Спасибо, Ключик! – звонко хохотала Галя. Всадив разом обе палки в снег, она снова помчалась дальше.
   – И… – негромко позвала Алла.
   Игорь тотчас же повернул лыжи и заспешил к ней. А Миша поехал следом за Галей…
   Весь день, до самого захода солнца, без устали, без отдыха катались лыжники. Опомнились они уже в сумерках, когда и снег, и лес, и небо окрасились в темно-синие тона.
   Веселые, как именинники, мокрые, как мочалки, голодные, как самые голодные волки, с волосами, налипшими на лбу и румяных щеках, все с хохотом втиснулись в теплую электричку.
   – А я!.. А у меня!..
   Каждый старался перекричать другого, рассказать, что с ним случилось, как он катался, как падал, что видел, как было дивно хорошо в снежном лесу и на ослепительной горке.
   И все, не сговариваясь, решили: – Теперь каждое воскресенье до самой весны будем ходить на лыжах.

ОПЯТЬ ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРЫШЕЧКИНОЙ

Вторник, 9 декабря

   После нашего замечательного лыжного похода так хочется… просто не знаю, чего хочется, – прыгать, что ли, смеяться, шуметь…
   Крокозавр говорил нам:
   – Ребята, научитесь сдерживать свои чувства. А мы отвечали:
   – На уроках понятно, а на переменах зачем?
   А Крокозавр опять:
   – Я и раньше вам говорил – изыскатели должны быть дисциплинированными. Почему-то сразу учиться стали хуже. Вчера две двойки и сегодня две.
   И я просто не знаю, как это со мной случилось. Был у нас на третьем уроке русский язык; учительница диктует разные скучные фразы, а я попишу, попишу, потом закрою глаза и так ясно вижу: снег синий-синий, темные елки, облепленные снегом, солнце блестит на лыжнях…
   Отдала тетрадку, а проверить не успела. И сегодня Галя Крайнова на весь класс:
   – Крышечкина – хуже всех! Пятнадцать ошибок!
   Она приподняла «Три богатыря» и черным карандашом нарисовала большой кружок.
   Никогда со мной такого не случалось. Крокозавр, как узнал, отвел меня в сторону и сказал потихоньку:
   – Любой другой, но чтобы ты… Никак от тебя не ожидал!
   Мне стало ужасно стыдно, я голову опустила, смотрю на его большущие ботинки, сама молчу.
   – Придется тебя на буксир взять. – Он спросил Галю Крайнову: – Чья сейчас очередь быть буксиром?
   Та ответила, что Миши Ключика. Услышав это, Миша грубо так крикнул: «Не хочу!» – и убежал.
   Я – Крокозавру:
   – Петр Владимирович, не надо мне никакого толкача! Сама исправлю! – А про себя думаю: «Ключик – вот вредный мальчишка, на нас, девочек, никакого внимания не обращает, будто нас и на свете нет. Не хочу, чтобы он мне помогал».
   Крокозавр говорит:
   – Ладно, сама занимайся.
 

Суббота, 13 декабря

   Перед самой отпускной линейкой Крокозавр собрал нас всех в класс и сказал:
   – На этой неделе вы совершенно неожиданно для меня получили шесть двоек, а случаев нарушения дисциплины тоже много, поэтому объявляю вам приказ Валерии Михайловны: «Двоечники в лыжный поход не пойдут!» – Он взял бумажку и прочел: – Наташа Ситова, Вася Крутов и…
   И я услышала свою фамилию.
   Потом Крокозавр сказал, что все остальные, кто хочет отправиться в лыжный поход, собираются завтра в интернате в восемь утра.
   Тут к нему потихоньку подобрался Вова Драчев и шепнул:
   – А меня возьмут?
   Вова здорово старался учиться и совсем не был виноват, что вырос такой «умственно отсталый», как его называла Варвара Ивановна.
   – О тебе, Вова, специально обещаю поговорить с Валерией Михайловной, – сказал Крокозавр.
   – А об остальных? – спросила Наташа Ситова.
   Крокозавр не сразу ответил. Я поняла, что ему все это очень неприятно. Он посмотрел на меня, на других двоечников и сказал:
   – У нас, у воспитателей, тоже дисциплина. И приказ замдиректора я обязан выполнить.
   После линейки все, кто нечаянных двоек нахватал, так договорились.
   Нам тоже хочется идти на лыжах кататься. И завтра безо всякого придем в интернат в лыжных костюмах. Кошечки завтра не будет. А Крокозавр добрый. И меня, я знаю, он особенно любит. Мы его уговорим.
 

Воскресенье, 14 декабря

   Даже трудно писать. Всю страницу слезами закапала. Столько сегодня проплакала, наверное, и слез скоро не останется. Вот как было дело.
   Маме моей тоже захотелось ехать на лыжах кататься. Будильник протрещал рано-рано. Мама только что купила мне прехорошенькую синенькую лыжную шапочку с красным помпоном.
   Она надела костюм, поет и меня спрашивает:
   – А мне в интернате лыжи дадут?
   – Дадут, – со вздохом отвечаю.
   И так мне сделалось нехорошо! Я стою перед трюмо, свою шапочку примеряю, а сама про себя думаю: «А мне-то лыжи дадут?»
   Пришли мы в интернат, еще не было восьми. Владимир Яковлевич уже тут, лыжи выдает. У входа в спортивный зал сидит эта очкастая кобра Любка Райкова, а перед нею на коленях список. Я сразу догадалась, какой список!
   Подошли к Любе двое мальчиков из седьмого класса:
   – Ну, Люба, ну, пожалуйста!
   Она сперва носом в список, а потом на этих мальчишек сквозь свои толстые очки глаза уставила и затвердила:
   – И не просите! Двоечников не возьмем. Следующий, подходи!
   Ее, наверное, и выбрали председателем Совета Справедливых потому, что она такая безжалостная. Я маме говорю:
   – Давай на диванчике в уголке посидим, Петра Владимировича дождемся. Все равно без него мы лыж не получим.
   Мама мне отвечает:
   – А ты ступай выбирать себе лыжи. Как бы нам с тобой самые плохие не достались.
   Я маме сказала:
   – Не беспокойся, пожалуйста. Все лыжи хорошие. – А сама съежилась. Что я переживала тогда – никто не знает.
   Наташа Ситова сунулась было за лыжами, а ей Любка:
   – Уходи и не проси!
   – И не надо! И не поеду! И учиться хорошо не стану! – разозлилась Наташа и отошла в сторону. Я так думаю, от злости она могла бы Любке все лицо исцарапать.
   А Вася Крутов сказал:
   | – Лучше в кино махануть, чем уши в лесу морозить.
   Я все ждала Крокозавра, все надеялась. Так мне было завидно смотреть на других. Вон Галя Крайнова, Нина Вьюшина, Игорь со своей Аллой – какие они счастливые! Лыжи выбрали, отошли, примеряют на ноге крепления, смеются, друг с другом весело разговаривают.
   Наконец пришел Крокозавр и сразу загудел, как медведь:
   – Здравствуйте, здравствуйте! Простите, что запоздал!
   Он был весь красный. Наверное, всю дорогу от метро бежал.
   Я решила пока подождать, пусть он поздоровается с Владимиром Яковлевичем и получит для себя лыжи.
   Наташа Ситова меня опередила. Она встала перед Крокозавром и эдак нахально спросила его:
   – Петр Владимирович, почему Вовке лыжи дали, а мне не дают?
   Он наклонился к ней и самым преспокойным голосом ответил:
   – – Вова едет по специальному разрешению Валерии Михайловны. Ты, Наташа, зачем явилась сюда? У тебя и по алгебре и по геометрии двойки. Возвращайся-ка домой. А с понедельника будем вместе с Вовой по вечерам заниматься.
   – Буду заниматься, буду! Только возьмите меня в поход! – умоляла Наташа. Бедняжка даже зажмурилась, чтобы не заплакать.
   – Нет и нет!
   Она пошла к наружной двери, и я вдруг услышала, как она шепнула:
   – Крокозавр – противный подъемный кран!
   Теперь пора! Я потихоньку встала, подкралась к нему сзади и как можно жалобнее попросила:
   – Петр Владимирович! Не прогоняйте нас. Моя мама тоже очень хочет походить на лыжах.
   Он посмотрел на меня и ничего не сказал. А я нарочно очень грустно вздохнула и спросила его:
   – Петр Владимирович, помните, как мы с вами в Третьяковку ходили?
   Тут, наверное, ему меня жалко стало, потому что он тоже вздохнул и сказал:
   – Да, да. Но сегодня идти тебе, Галочка, с нами нельзя! На последнем диктанте сколько посадила ошибок?
   – Пятнадцать, – тихонечко шепнула я.
   – Ну чего же ты хочешь? И не совестно тебе?
   А я его спросила:
   – Петр Владимирович, раз вы меня Галочкой называете, значит, вы на меня совсем не сердитесь?
   А он ответил:
   – Нисколько не сержусь, но меня очень огорчает твое легкомысленное отношение к урокам.
   Я, конечно, пообещала, что никогда больше не буду легкомысленной, а потом сказала:
   – Я летом в поход хочу пойти, а сейчас мне надо тренироваться.
   – Знаю, – ответил он. – Отметки сперва исправь, а потом будешь тренироваться.
   Тогда я решилась:
   – Раз Валерии Михайловны нет, вам ничего не стоит взять сейчас меня с собой.
   Тут Крокозавр по-настоящему рассердился и ответил:
   – Крышечкина, это обман! Ни пионеры, ни изыскатели так не поступают. – Он хотел еще что-то добавить, да подошла моя мама и перебила его:
   – Ах, я просто вами восхищена! Сколько времени вы уделяете детям! Галя потащила меня с собой в надежде, что и мне достанется пара лыж.
   – С удовольствием приглашаю вас в поход, – ответил Крокозавр и поклонился, – но учтите, ваша Галя с нами не пойдет.
   Мама страшно удивилась:
   – Как не пойдет? Почему?
   И Крокозавр… Ненавижу его! Он ей все рассказал. Мама даже за грудь схватилась.
   – Ах, Галя, какой ужас! Я ничего этого не знала!
   Она меня, наверное, хотела при всех засрамить, да я убежала в коридор и за дверью спряталась. Оттуда мне было все слышно: очень хотелось узнать, что дальше будет.
   И вдруг громкий голос Миши Ключика:
   – Я тоже не поеду! – Он нарочно с треском бросил палки и лыжи. – Айда, Васька, в кино! – И заорал: – Шестой класс «Б»! Айда все вместе в кино!
   Я выглянула, смотрю, Ключик стоит у наружной двери, руки за спину заложил и глядит эдак гордо на Крокозавра.
   – Идемте, идемте в кино, – подзуживал Вася Крутов. – Я знаю, сегодня картина законненькая!
   Я подумала, вот бы назло Крокозавру всем классом – да в кино!
   Но тут закричал Владимир Яковлевич:
   – К походу готовы? Через десять минут выходить!
   И все вскочили, загремели лыжами, бросились надевать рюкзаки. Миша с Васей постояли, постояли у выхода. На них никто не обращал внимания. Миша дернул дверную ручку. Оба они выпрыгнули наружу и нарочно хлопнули дверью.
   А моя мама подошла к Крокозавру и грустным голосом сказала:
   – Так я лучше домой пойду. – Видно, она была огорчена ужасно.
   – А может, вы все же поедете с нами? – спросил он ее.
   Мама только отмахнулась рукой и ушла.
   И я потихоньку, бочком, незаметно пробралась сквозь толпу лыжников и вышла на улицу.
   А сейчас сижу я дома и пишу дневник. Сижу одна. Все наслаждаются в том лесу, катаются с гор, только я несчастная! Мама меня наказала, сама в гости ушла, а меня никуда не пустила: ни в кино, ни к Наташе Ситовой. Говорит: «Обманщица! Почему о своей двойке не призналась? Почему дневник не показала?»
   А я никогда маме не врала. Она же вчера во второй смене работала, в двенадцать ночи домой пришла, я уже спать давно легла. Мы с ней только двумя словечками успели перекинуться и обе заснули.