Ему помогали Женя Лавровский и Зиночка, но долго не выдерживали: затекала спина, шея не поворачивалась, начинали дрожать руки. Приходилось делать перерывы, чтобы прогуляться по лагерю. Но Андрей все работал, не разгибая спины. А рядом, задумчиво и меланхолически посвистывая, Казимир Петрович так же неутомимо зарисовывал одну находку за другой.
Находки эти сами по себе были любопытны, но, к сожалению, ничего не проясняли в судьбе Хирена, - обычная погребальная утварь.
Интересны, пожалуй, были боевые колесницы, к сожалению, сильно пострадавшие от рук грабителей. Резные, легкие, на высоких колесах, они, видать, развивали большую скорость. Днища их были сплетены из кожаных ремней, покрытых шкурами. Они отлично пружинили и тем самым вполне заменяли рессоры, которых египтяне еще не знали.
Опахала, красивые трости с длинными гнутыми ручками... Алебастровые сосуды для благовоний. Ящички и сундуки с одеждой, обувью. Фараона заботливо снарядили в загробный путь, из которого, как он сам напоминал в своих стихах, уже нет возврата...
И ушебти, ушебти, без конца ушебти в самых неожиданных местах, - и у всех та же навеки застывшая улыбка, как и у большой статуи фараона в углу погребальной камеры.
На ее постаменте оказалась очень интересная надпись:
"Я вложил истину внутрь себя, я чувствую отвращение ко лжи, ибо я знаю, что сын Атона Неферхеперура Уаенра радуется ей".
Неферхеперура Уаенра - тронное имя фараона Эхнатона!
Это говорило о многом: значит, Хирен почитал покойного реформатора, считал его своим учителем и наставником, и, видимо, старался продолжать его начинания.
Возникла сложная проблема: как вынести из гробницы эту великолепную статую? Ей место в музее, а не здесь, в подземелье пустынных и диких гор. Но сначала надо разобрать и вынести все остальные вещи, очистив для нее дорогу.
Работа подвигалась медленнее, чем хотелось, потому что очень уж докучали непрошеные гости. Кроме корреспондентов, появились даже туристы - какой-то предприимчивый делец привез их в двух автобусах прямо по пескам из Асуана.
Они приехали сюда, будто на пикник. Толпились у решетки, закрывавшей вход в пирамиду. Табунами ходили за каждым из нас, щелкали бесчисленными фотоаппаратами, выпрашивали сувениры: "Ну, хоть радиоактивную песчинку из гробницы!".
Наконец Шакуру это надоело, и он вызвал целый взвод пограничной стражи. Теперь рослые, статные солдаты-нубийцы держали галдящую толпу на приличном отдалении от гробницы.
Но в довершение всего появились, наконец, и гости, прибытия которых я как-то давно ожидал и опасался: все на том же знакомом потрепанном "доджике" прикатили Вудсток и Афанасопуло.
Афанасопуло, как всегда, молчал, кланялся и величественно разглаживал роскошные усы. Вудсток восхищенно ахал, восторгался нашей удачей, но глаза его оставались все время холодными и грустными. Я отвечал ему весьма сухо. Может, это выглядело и невежливо, но у меня, право, не было никакого желания беседовать с этими проходимцами. Будь моя воля, я бы вообще не подпустил их близко к гробнице.
Но доктора Шакура Вудсток сумел очаровать наигранными восторгами и постоянным упоминанием имени своего папаши. Он не только разрешил им осмотреть гробницу, но даже сам повел по всем подземным переходам. Я отказался от такой чести и продолжал работать.
Вернувшись, Лесли Вудсток выпил с доктором Шакуром коньяку и стал еще красноречивее. Он все восхищался, удивлялся, поражался нашей невиданной удаче, пытаясь втянуть меня в разговор! Но я упрямо отмалчивался.
Эта, наверное, забавная со стороны, но весьма мне надоевшая беседа была вдруг прервана самым неожиданным образом.
В палатку внезапно вбежал один из рабочих и крикнул:
- Там человек, йа устаз! Там человек в песке!
- Какой человек, нассаб [Мошенник (арабск.).]? - сердито оборвал его доктор Шакур. - Что ты врываешся, как магнун [Сумасшедший (арабск.).], дорогой?
- Простите, йа саадат бей. Там мумия в песке...
Как ни удивительна была весть, я готов был поклясться, что почему-то больше всех она поразила Вудстока и Афанасопуло. Я как раз смотрел на них в этот момент и заметил, с каким выражением они переглянулись между собой. Почему?
Задумываться некогда. Через мгновение мы уже все наперегонки мчались к гробнице.
При виде нас рабочие, разбиравшие песчаный завал, радостно зашумели, предвкушая традиционный богатый "бакшиш" за редкостную находку. Они расступились - и я увидел торчащую из песка скорченную руку, обмотанную потемневшими от смолы и благовоний бинтами!
Присев на корточки, я начал осторожно разгребать песок. Доктор Шакур помогал мне с другой стороны. Постепенно обнажалась укутанная в пелены мумия.
Царские знаки - коршун Нехебт и священная змея Буто на головной повязке, имя фараона в овальном картуше...
- Это Хирен! - воскликнул Шалур.
Да, перед нами, несомненно, лежала мумия фараона Хирена, которую я уже отчаялся найти. Но теперь вот она, передо мной, и конец всем сомнениям, колебаниям и смутным надеждам, таившимся где-то в глубине души.
Теперь никаких сомнений не оставалось: мы действительно нашли гробницу Хирена - на сей раз настоящую, а не ложную, - и дотла разграбленную еще в глубокой древности. Вот оно, неопровержимое доказательство, - мумия самого фараона. Грабители содрали с нее все драгоценности и потом, словно в отместку, бросили ее в глубокий колодецловушку, приготовленную для них Хиреном. Они все-таки перехитрили его.
Мумия пролежала века в песке на дне колодца. И вот теперь, выгребая песок, наши рабочие случайно нашли ее. Все стало ясно.
Вудсток - только тогда я заметил, что он прибежал с нами и стоит за моей спиной, - вдруг чтото быстро сказал Афанасопуло на каком-то незнакомом мне языке. Тот коротко, односложно ему ответил.
- Доктор Шакур, мне кажется, что запрет посторонним присутствовать при раскопках должен распространяться на всех без исключения, - сказал я.
Археолог поспешно закивал и повернулся к непрошеным гостям:
- Господа, я должен просить вас покинуть гробницу. Вы злоупотребляете моим гостеприимством, дорогой.
Вудсток посмотрел на меня, криво усмехнулся, и они с Афанасопуло молча пошли к выходу.
Больше я их в этот день не видел и уже надеялся, что не увижу никогда. Но, оказалось, они вовсе не уехали и вскоре снова дали о себе знать самым вызывающим образом.
ГЛАВА XVIII. ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ НАДПИСЬ
Когда мы вынесли мумию на поверхность, отгоняя наседавших со всех сторон репортеров, доктор Шакур сказал:
- Придется мне вызывать самолет и срочно везти ее в Каир. Здесь, в песках, мы не сможем ни сохранить ее, ни тем более исследовать. А вы пока продолжайте работу один, дорогой, со своими коллегами.
Это было правильное решение, и я не стал возражать. Мы тут же связались по радио с Каиром. Уже на следующее утро прилетел самолет, и фараон Хирен, закутанный в погребальные покрывала, отправился в последний путь над пустыней, которую любил так, что даже выбрал местом последнего упокоения.
Завал был теперь полностью расчищен, и мы могли осмотреть до конца нижний коридор. Он скоро кончался, и там была дверь приветливо раскрытая, незапечатанная и не разбитая. А за нею оказалась тесная, почти квадратная и совершенно пустая комнатка. Совсем голые, без рисунков стены, и на одной из них, прямо перед входом, написано четкими, я бы даже сказал - щеголеватыми, иероглифами:
"Сердца злы, каждый грабит ближнего. Человек с ласковым взором убог, добрым везде пренебрегают. Человек, на которого надеешься, бессердечен. Нет справедливых. Земля - притон злодеев. Я подавлен несчастьем. Нет у меня верного друга. Злодей поражает землю, и нет этому конца..."
Сколько должен был пережить, чтобы написать эти горькие слова, человек, в молодости так радостно славивший жизнь:
Проводи день радостно, друг,
Вдыхай запах благовоний и умащений...
Оставь все злое позади себя.
Думай лишь о радости - до тех пор,
Пока ты не пристанешь к стране, любящей
молчание.
Я вернулся в погребальную камеру доканчивать работу. Она уже опустела, все вещи из нее вынесли, описали, упаковали. Теперь можно без помех заняться фресками и надписями на стенах.
Роспись оказалась довольно традиционной, она изображала обычные религиозные и погребальные сцены. Необычным было одно: повсюду в качестве главного божества присутствовал солнечный Атон.
Даже после смерти Хирен упрямо продолжал отстаивать дорогие своему сердцу преобразования его учителя Эхнатона!
Увлеченный работой, я как-то сначала не замечал, что в камеру по нескольку раз в день заходит Сабир - то с радиометром, то еще с какими-то приборами. Бродит вдоль стен, подносит приборы к потолку, влезая на лесенку-стремянку, и все что-то бормочет при этом. Наконец меня это заинтересовало, и вечером, после ужина, я спросил его:
- Что вас заботит, Али? Ведь вроде вы уже провели все измерения и даже написали отчет.
- Кажется, я поспешил и придется писать дополнение.
- Какое?
- Странные вещи творятся в этой гробнице, - придвинувшись ко мне и понизив голос, ответил он. - Вы можете считать меня суеверным, но приборы - они ведь не могут заблуждаться, как люди?
- И что же они показывают такого необычного, ваши приборы?
Сабир достал из полевой сумки листочек бумаги, весь исписанный цифрами и каким-то формулами, и положил его на стол.
- Вот, я пересчитывал раз десять. В камере не только повышенная радиоактивность. Там еще магнитометр показывает присутствие какой-то намагниченной массы. Не в самой камере, а над ней. Понимаете, как будто там есть еще железорудное тело...
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я старался понять, что он мне говорит, а он - убедиться, понял ли я.
Потом я неуверенно спросил:
- Вы хотите сказать, Сабир, что нашли не только месторождение урана, но и железной руды?
Он пожал плечами и покачал головой:
- Не знаю. Облазил все склоны горы - никаких особых признаков крупного железорудного тела. Не может же это быть руда в виде какой-то одиночной небольшой линзы?
- Вы хотите сказать, что над погребальной камерой спрятано нечто железное? - Голос у меня дрогнул.
- Не знаю, - упрямо повторил Сабир, теребя усики. - Знаю только, что в этой проклятой гробнице творятся странные вещи. Они озадачивают не только меня, но и мои приборы. Почему в одном месте - только в одном! - в коридоре, который ведет к погребальной камере, - помните, где вы еще провалились в ловушку? - приборы тоже отмечают повышенную радиоактивность? Хотя и тут стены коридора сложены из обычного, вовсе не радиоактивного песчаника. Вы можете это объяснить?
- Пойдемте утром в гробницу и поищем вместе.
Так мы и сделали. По пути к погребальной камере Сабир поднес в одном месте капсулу радиометра к потолку коридора - и прибор тревожно защелкал. Передвинул ее немного дальше - радиометр замолчал и вновь подал голос, лишь когда мы вошли в камеру.
Здесь неожиданно вдруг повел себя магнитометр, как, впрочем, и рассказывал вчера Сабир. Стоило только поднести прибор к потолку, как стрелка на шкале начинала тревожно метаться.
- Там железо! - сказал Сабир, грозя пальцем потолку гробницы.
Тогда взялся за исследования я. Долго выстукивал молоточком потолок, прислушиваясь, какой получается звук. Нет, не похоже, чтобы там были пустоты.
Стали стучать в коридоре, в том месте, где тревожно щелкал радиометр. И здесь, судя по признакам, сплошная монолитная глыба скалы.
Но загадку надо было как-то разрешить. И я дал распоряжение пробить в этом месте облицовку потолка. Ничего особенно страшного, потом заделаем снова.
Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было неудобно.
Они подбадривали себя монотонными криками:
- Йалла! Йалла! ["Пошла! Пошла!" (арабск.).]
Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это. Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким возгласом:
- Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для облицовки камеры!
- Ну и что? - не понял я.
- Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита. Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!
Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба, прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки. Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным грабителям!
Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.
Не оставалось ничего иного, как пробивать насквозь эту забронированную радиоактивным гранитом потайную дверь. Так мы и сделали.
Ах, какой тяжелой оказалась эта работа! Мы долбили гранит в очередь с рабочими, сменяя друг друга. И только теперь, пожалуй, поняли, каким адским был труд древних строителей и рабов, добывавших эти несокрушимые глыбы в каменоломнях. Плита оказалась толщиной в три метра!
Но вот последний удар.
Кирка пробила сквозное отверстие и застряла в нем. Мы вытащили ее, и я, подсвечивая фонариком, заглянул в отверстие.
- Ну что? - нетерпеливо спросил стоявший внизу Сабир.
- Вы были правы. Это коридор.
- Отлично! Давайте ломать дальше.
Мне и самому нестерпимо хотелось поскорее узнать, что же скрывается за этой глыбой. Но именно теперь-то и следовало быть вдвойне осторожней и спокойней. Я объяснил геологу, что нам придется заделать пробитое отверстие, запечатать потайной вход и ждать возвращения доктора Шакура. Без разрешения Службы древностей мы не имели права вести дальнейших работ.
В тот же вечер я отправил подробную радиограмму в Каир и стал ждать.
А чтобы ожидание не стало затяжным кошмаром и постоянным искушением, я прибегнул к старому испытанному средству - работе. С утра отправился в погребальную камеру, чтобы продолжать срисовывать надписи и снимать эстампажи фресок.
Вот тут-то и подстерегал меня совершенно невероятный сюрприз!
Сняв эстампаж очередной фрески, я стал рассматривать надпись, помещавшуюся чуть повыше ее. Она обведена картушем значит, это какое-то царское имя. Продолговатый прямоугольник с прорезью внизу, потом деревце, а этот значок - условное изображение престола.
Какое странное имя, ничего не понимаю!..
В этом углу было темновато. Я подставил лесенку и взобрался на нее, чтобы разобрать загадочную надпись получше. В защитном костюме это было страшно неудобно.
Прямоугольник означает обычно дом. С деревом - все ясно. Значок "сидение" может означать "место" или "престол", но также простое сочетание двух согласных -"ст".
Все вроде понятно, а получается какая-то абракадабра. Никто не слышал о фараоне с таким нелепым именем!
"Ладно, срисую и разберусь на досуге", - подумал я, перевел взгляд на соседнюю надпись - и едва не свалился с лесенки...
Маленький кружок с точкой в середине - "свет". Потом две шагающие ноги, как их изображают обычно дети, - это значит "идти, двигаться".
А дальше длинный ряд условных значков, которыми древние египтяне обозначали цифры: дважды повторяется "палец", восемь раз подряд - "лист лотоса", потом пять свитков "веревки"...
Что же это получается? Двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят одна целая и три седьмых "речной меры"... Какое громоздкое число!
Я начал машинально переводить его в привычные километры. "Речная мера" была самой крупной у египтян для определения расстояний. Она равнялась двадцати тысячам "локтей" - это примерно десять с половиной километров. Значит, в переводе на километры получается триста тысяч... Да, совершенно точно триста тысяч километров. Что?!
Только теперь до меня дошел смысл надписи: "Свет... движется... триста тысяч километров..."
Мне показалось, что я схожу с ума. Ведь это означает, будто за много веков до нас Хирен уже знал один из величайших законов природы, на основе которого Эйнштейн построил всю теорию относительности: скорость света равна тремстам тысячам километров в секунду!
Невероятно? Но ведь я вижу эту надпись на стене гробницы своими собственными глазами.
"Вот если бы я стал доказывать, будто Хирен за тридцать веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc^2 - вот тогда вы могли бы отправить меня в сумасшедший дом..." - вспомнились мне шутливые слова Моргалова.
Больше я не мог работать и поспешно ушел из гробницы, решив пока никому не говорить про эту немыслимую надпись.
Весь остаток дня, уединившись в своей палатке, я ломал над нею голову. Но она была проста до глупости: всего два иероглифа, не допускающие иных толкований, и цифры - главное, совершенно точные, неумолимые цифры - триста тысяч...
Чувствуя, что голова опять начинает кругом идти, я взялся за надпись в картуше. Вот она-то, наоборот, выглядела совершенно темной и запутанной.
- Дом... дерево... престол, - бормотал я. - Или может: "пр" и "ст", но что это означает? И при чем тут тогда дерево?..
Утром я собирался пораньше отправиться в гробницу, чтобы все проверить на свежую голову. Но не успели мы позавтракать, как в лагерь буйной толпой ворвались репортеры и засыпали меня градом вопросов:
- Куда ведет открытый вами потайной ход?
- Почему вы не допускаете в него прессу?
- Вечно у русских какие-то секреты!
Откуда они пронюхали о нем? Мы с Сабиром договорились держать наше открытие в тайне. Содержания радиограммы никто не знал, кроме нашего радиста, а в нем я совершенно уверен. Вероятно, проболтался кто-то из рабочих.
Мне не оставалось ничего другого, как только сказать, что действительно вчера был обнаружен неизвестный ранее ход, но поскольку он еще не исследован и доступ в него закрыт до возвращения доктора Шакура, я не считаю возможным устраивать никаких скороспелых пресс-конференций.
- А меня вы тоже отказываетесь пропустить в гробницу, чтобы ознакомиться с потайной дверью? - вдруг услышал я голос Вудстока и быстро отыскал его взглядом в толпе журналистов.
Вопрос был столь наглым, что я растерянно пробормотал:
- А вас-то по какому, собственно, праву?
- Ну, хотя бы по праву первооткрывателя этой гробницы, спокойно ответил Вудсток, пробираясь сквозь толпу ко мне.
Кругом поднялся страшный шум.
Вудсток поднял руку, требуя внимания. Со всех сторон к нему, словно змеи, потянулись микрофоны.
- Мне, видно, придется сделать важное сообщение, господа раскланиваясь, продолжал Вудсток. - По некоторым соображениям ума мы не спешили с ним, но теперь, кажется, время пришло. Но сначала позвольте задать несколько вопросов начальнику русской экспедиции.
Он повернулся ко мне и спросил:
- Скажите, а вчера... Вчера вы больше ничего любопытного не открыли в гробнице?
Я вовсе не собирался отвечать на его нахальные вопросы и вообще вступать с ним в какие бы то ни было пререкания. Но этот вопрос был таким неожиданным, что я невольно проговорил:
- Не понимаю...
- Ну, скажем, изучая фрески в погребальной камере, вы ничего любопытного не заметили?
Откуда же он мог узнать?!
- Почему вы молчите? - крикнул кто-то из репортеров.
- Отвечайте!
- Вас смущает мой вопрос? - наседал Вудсток, умело подлаживаясь под настроение этой толпы, жаждущей сенсаций или, на худой конец, хоть маленького скандала. И он умело управлял ею своими вкрадчивыми, ложно-значительными вопросами, словно умелый дирижер - послушным оркестром.
Я чувствовал, что меня втягивают в какую-то провокацию. Молчать было нельзя, и я ответил:
- Да, вчера на стене погребальной камеры я действительно обнаружил надпись, но она пока не поддается расшифровке.
- Может быть, вы познакомите с ней нас? - наседал Вудсток под одобрительные возгласы корреспондентов.
- Не считаю это возможным до конца расшифровки...
- Тогда я сам это сделаю за вас. Вы нашли надпись, которая гласит: "Скорость света в пустоте составляет триста тысяч километров в секунду..." И поверили, будто ее оставил Хирен?
- Так это ваши... - Я прямо задохнулся от негодования, а кругом гремел хохот.
Как же я не заметил, что надпись свежая! Хотя там было темно, и она вырублена не на штукатурке, а прямо на гранитной скале. Это нередко вводит в заблуждение и при хорошем освещении.
Вудсток шутовски поклонился мне и насмешливо сказал:
- К сожалению, я не смог подобрать подходящего иероглифа для пустоты. Древним египтянам было неведомо такое отвлеченное понятие...
Но я уже не слушал его, потому что теперь мне вдруг стала ясна и вторая странная надпись - то нелепое сочетание иероглифов в картуше. Это вовсе не имя неведомого фараона, а просто глупейшая примитивная запись фамилии этого авантюриста египетскими иероглифами!
"Wood" - лес, и надпись можно понимать так: "Этот дом место (или престол) Вудстока". Вторая половина его фамилии "Stock" - опора, может означать еще и "акционерный капитал" на жаргоне бизнесменов. Тоже вполне в его духе!
Но зачем он все это сделал? Почему скрывал до сих пор, что обнаружил гробницу раньше нас? Почему не растрезвонил об этом на весь мир? И для чего затеял теперь эту глупейшую и наглую комедию?
И тут меня словно осенило: да они попросту не имели разрешения на раскопки! Видимо, Вудстоку уже давно не доверяют в Египте. Вместо славы их ожидали допросы, возможно, арест и даже высылка из страны. Они проникли в разграбленную гробницу всего за день-два до нашего появления. Мы их вспугнули, и тогда Вудсток придумал этот ловкий ход с надписью. Поставив как бы заявочный столб, он в любой момент мог поднять шум и втянуть нас в какую-нибудь провокацию.
Кажется, этот момент наступил. Положение создалось сложное, а я не был дипломатом и не знал, как из него выпутаться.
- Итак, - грозно начал Вудсток и вдруг замолк на полуслове, подняв голову и к чему-то прислушиваясь.
Все притихли. И сразу стал отчетливо слышен рокот приближающегося самолета. Знакомый "бичкрафт"... Это возвращался доктор Шакур!
Я воспользовался наступившей паузой и стал проталкиваться сквозь толпу.
- Куда вы? А ваш ответ? - загалдели репортеры, хватая меня за рукав.
- Мы продолжим разговор, - отмахнулся я. - А сейчас я должен встречать самолет.
Всей толпой они побрели за мной к посадочной площадке.
Самолет уже приземлился и, покачиваясь, остановился неподалеку от нас, на время скрывшись в туче поднятой пыли. Когда она рассеялась, дверца кабины открылась и оттуда выглянул доктор Шакур. Лицо его расплылось в радостной улыбке при виде столь торжественной и многолюдной встречи. Приветственно помахивая рукой, он начал спускаться по лесенке.
- Ну как, дорогой? Приветствую вас! - Он сжал мою руку в своих ладонях и долго тряс ее, заглядывая ласково в глаза. - У вас, чувствую, большие новости. Но и у меня для вас приготовлен сюрприз!
Я уже хотел поскорее рассказать ему о скандале, который затеял Вудсток, как вдруг увидел двух рослых людей в одинаковых плащах и серых шляпах, спустившихся по лесенке вслед за археологом. Они еще с высоты трапа искали кого-то глазами и теперь, не обращая на меня внимания и даже не представившись, торопливо прошли мимо нас.
Я оглянулся им вслед и увидел, как они, рассекая толпу, подошли к Лесли Вудстоку, начавшему медленно пятиться при их приближении.
- Мистер Вудсток? - учтиво спросил один из незнакомцев.
Тот сумрачно кивнул.
- Пройдемте с нами. А где ваш друг Афанасо?
Ответа Вудстока я не расслышал, потому что все корреспонденты загудели и ринулись к ним.
Зато я увидел папу Афанасопуло. Он стоял в сторонке с безучастным видом, сунув руки в карманы. Но усы у него поникли, а рядом, крепко придерживая его за локоть, стоял тот самый молчаливый сумрачный араб, которого привез Сабир и выдавал за своего помощника. Теперь только я понял, почему он не ходил с геологом на разведку, а все толкался среди рабочих, расспрашивая их о чем-то...
Не обращая никакого внимания на крики совсем обезумевших репортеров, люди в серых плащах увели Вудстока и Афанасопуло в палатку доктора Шакура. Репортеры, конечно, повалили за ними, а мы с Шакуром остались одни. Он выслушал меня и только тогда сказал:
- Что же вы не поинтересуетесь, дорогой, какой сюрприз я вам привез?
- Мне кажется, я его только что видел...
- О нет! - рассмеялся археолог. - Это не по моему ведомству, пусть разбираются сами. А мой сюрприз гораздо интереснее...
Он сделал маленькую паузу, чтобы произвести побольше впечатления, и выпалил:
- Это вовсе не Хирен, дорогой!
- Кто не Хирен?
- Да мумия, которую мы нашли! Просто какойто юноша лет девятнадцати, но никаких негроидных признаков. А ведь Хирен был нубийцем?
- Не может быть!
- Совершенно точно, дорогой! Он подсунул грабителям чужую мумию вместо своей!
- Тогда... - воскликнул я и замолк, задохнувшись от невероятности той удачи, какая, быть может, нас поджидала в конце потайного хода, обнаруженного вчера.
- Да, да, конечно! - закричал Шакур, дергая меня за руку. - Надо немедленно вскрывать потайной ход. Не станем терять времени.
...И вот под ударами сверкающей при свете фонарей кирки постепенно расширяется отверстие в каменной трехметровой плите.
Находки эти сами по себе были любопытны, но, к сожалению, ничего не проясняли в судьбе Хирена, - обычная погребальная утварь.
Интересны, пожалуй, были боевые колесницы, к сожалению, сильно пострадавшие от рук грабителей. Резные, легкие, на высоких колесах, они, видать, развивали большую скорость. Днища их были сплетены из кожаных ремней, покрытых шкурами. Они отлично пружинили и тем самым вполне заменяли рессоры, которых египтяне еще не знали.
Опахала, красивые трости с длинными гнутыми ручками... Алебастровые сосуды для благовоний. Ящички и сундуки с одеждой, обувью. Фараона заботливо снарядили в загробный путь, из которого, как он сам напоминал в своих стихах, уже нет возврата...
И ушебти, ушебти, без конца ушебти в самых неожиданных местах, - и у всех та же навеки застывшая улыбка, как и у большой статуи фараона в углу погребальной камеры.
На ее постаменте оказалась очень интересная надпись:
"Я вложил истину внутрь себя, я чувствую отвращение ко лжи, ибо я знаю, что сын Атона Неферхеперура Уаенра радуется ей".
Неферхеперура Уаенра - тронное имя фараона Эхнатона!
Это говорило о многом: значит, Хирен почитал покойного реформатора, считал его своим учителем и наставником, и, видимо, старался продолжать его начинания.
Возникла сложная проблема: как вынести из гробницы эту великолепную статую? Ей место в музее, а не здесь, в подземелье пустынных и диких гор. Но сначала надо разобрать и вынести все остальные вещи, очистив для нее дорогу.
Работа подвигалась медленнее, чем хотелось, потому что очень уж докучали непрошеные гости. Кроме корреспондентов, появились даже туристы - какой-то предприимчивый делец привез их в двух автобусах прямо по пескам из Асуана.
Они приехали сюда, будто на пикник. Толпились у решетки, закрывавшей вход в пирамиду. Табунами ходили за каждым из нас, щелкали бесчисленными фотоаппаратами, выпрашивали сувениры: "Ну, хоть радиоактивную песчинку из гробницы!".
Наконец Шакуру это надоело, и он вызвал целый взвод пограничной стражи. Теперь рослые, статные солдаты-нубийцы держали галдящую толпу на приличном отдалении от гробницы.
Но в довершение всего появились, наконец, и гости, прибытия которых я как-то давно ожидал и опасался: все на том же знакомом потрепанном "доджике" прикатили Вудсток и Афанасопуло.
Афанасопуло, как всегда, молчал, кланялся и величественно разглаживал роскошные усы. Вудсток восхищенно ахал, восторгался нашей удачей, но глаза его оставались все время холодными и грустными. Я отвечал ему весьма сухо. Может, это выглядело и невежливо, но у меня, право, не было никакого желания беседовать с этими проходимцами. Будь моя воля, я бы вообще не подпустил их близко к гробнице.
Но доктора Шакура Вудсток сумел очаровать наигранными восторгами и постоянным упоминанием имени своего папаши. Он не только разрешил им осмотреть гробницу, но даже сам повел по всем подземным переходам. Я отказался от такой чести и продолжал работать.
Вернувшись, Лесли Вудсток выпил с доктором Шакуром коньяку и стал еще красноречивее. Он все восхищался, удивлялся, поражался нашей невиданной удаче, пытаясь втянуть меня в разговор! Но я упрямо отмалчивался.
Эта, наверное, забавная со стороны, но весьма мне надоевшая беседа была вдруг прервана самым неожиданным образом.
В палатку внезапно вбежал один из рабочих и крикнул:
- Там человек, йа устаз! Там человек в песке!
- Какой человек, нассаб [Мошенник (арабск.).]? - сердито оборвал его доктор Шакур. - Что ты врываешся, как магнун [Сумасшедший (арабск.).], дорогой?
- Простите, йа саадат бей. Там мумия в песке...
Как ни удивительна была весть, я готов был поклясться, что почему-то больше всех она поразила Вудстока и Афанасопуло. Я как раз смотрел на них в этот момент и заметил, с каким выражением они переглянулись между собой. Почему?
Задумываться некогда. Через мгновение мы уже все наперегонки мчались к гробнице.
При виде нас рабочие, разбиравшие песчаный завал, радостно зашумели, предвкушая традиционный богатый "бакшиш" за редкостную находку. Они расступились - и я увидел торчащую из песка скорченную руку, обмотанную потемневшими от смолы и благовоний бинтами!
Присев на корточки, я начал осторожно разгребать песок. Доктор Шакур помогал мне с другой стороны. Постепенно обнажалась укутанная в пелены мумия.
Царские знаки - коршун Нехебт и священная змея Буто на головной повязке, имя фараона в овальном картуше...
- Это Хирен! - воскликнул Шалур.
Да, перед нами, несомненно, лежала мумия фараона Хирена, которую я уже отчаялся найти. Но теперь вот она, передо мной, и конец всем сомнениям, колебаниям и смутным надеждам, таившимся где-то в глубине души.
Теперь никаких сомнений не оставалось: мы действительно нашли гробницу Хирена - на сей раз настоящую, а не ложную, - и дотла разграбленную еще в глубокой древности. Вот оно, неопровержимое доказательство, - мумия самого фараона. Грабители содрали с нее все драгоценности и потом, словно в отместку, бросили ее в глубокий колодецловушку, приготовленную для них Хиреном. Они все-таки перехитрили его.
Мумия пролежала века в песке на дне колодца. И вот теперь, выгребая песок, наши рабочие случайно нашли ее. Все стало ясно.
Вудсток - только тогда я заметил, что он прибежал с нами и стоит за моей спиной, - вдруг чтото быстро сказал Афанасопуло на каком-то незнакомом мне языке. Тот коротко, односложно ему ответил.
- Доктор Шакур, мне кажется, что запрет посторонним присутствовать при раскопках должен распространяться на всех без исключения, - сказал я.
Археолог поспешно закивал и повернулся к непрошеным гостям:
- Господа, я должен просить вас покинуть гробницу. Вы злоупотребляете моим гостеприимством, дорогой.
Вудсток посмотрел на меня, криво усмехнулся, и они с Афанасопуло молча пошли к выходу.
Больше я их в этот день не видел и уже надеялся, что не увижу никогда. Но, оказалось, они вовсе не уехали и вскоре снова дали о себе знать самым вызывающим образом.
ГЛАВА XVIII. ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ НАДПИСЬ
Когда мы вынесли мумию на поверхность, отгоняя наседавших со всех сторон репортеров, доктор Шакур сказал:
- Придется мне вызывать самолет и срочно везти ее в Каир. Здесь, в песках, мы не сможем ни сохранить ее, ни тем более исследовать. А вы пока продолжайте работу один, дорогой, со своими коллегами.
Это было правильное решение, и я не стал возражать. Мы тут же связались по радио с Каиром. Уже на следующее утро прилетел самолет, и фараон Хирен, закутанный в погребальные покрывала, отправился в последний путь над пустыней, которую любил так, что даже выбрал местом последнего упокоения.
Завал был теперь полностью расчищен, и мы могли осмотреть до конца нижний коридор. Он скоро кончался, и там была дверь приветливо раскрытая, незапечатанная и не разбитая. А за нею оказалась тесная, почти квадратная и совершенно пустая комнатка. Совсем голые, без рисунков стены, и на одной из них, прямо перед входом, написано четкими, я бы даже сказал - щеголеватыми, иероглифами:
"Сердца злы, каждый грабит ближнего. Человек с ласковым взором убог, добрым везде пренебрегают. Человек, на которого надеешься, бессердечен. Нет справедливых. Земля - притон злодеев. Я подавлен несчастьем. Нет у меня верного друга. Злодей поражает землю, и нет этому конца..."
Сколько должен был пережить, чтобы написать эти горькие слова, человек, в молодости так радостно славивший жизнь:
Проводи день радостно, друг,
Вдыхай запах благовоний и умащений...
Оставь все злое позади себя.
Думай лишь о радости - до тех пор,
Пока ты не пристанешь к стране, любящей
молчание.
Я вернулся в погребальную камеру доканчивать работу. Она уже опустела, все вещи из нее вынесли, описали, упаковали. Теперь можно без помех заняться фресками и надписями на стенах.
Роспись оказалась довольно традиционной, она изображала обычные религиозные и погребальные сцены. Необычным было одно: повсюду в качестве главного божества присутствовал солнечный Атон.
Даже после смерти Хирен упрямо продолжал отстаивать дорогие своему сердцу преобразования его учителя Эхнатона!
Увлеченный работой, я как-то сначала не замечал, что в камеру по нескольку раз в день заходит Сабир - то с радиометром, то еще с какими-то приборами. Бродит вдоль стен, подносит приборы к потолку, влезая на лесенку-стремянку, и все что-то бормочет при этом. Наконец меня это заинтересовало, и вечером, после ужина, я спросил его:
- Что вас заботит, Али? Ведь вроде вы уже провели все измерения и даже написали отчет.
- Кажется, я поспешил и придется писать дополнение.
- Какое?
- Странные вещи творятся в этой гробнице, - придвинувшись ко мне и понизив голос, ответил он. - Вы можете считать меня суеверным, но приборы - они ведь не могут заблуждаться, как люди?
- И что же они показывают такого необычного, ваши приборы?
Сабир достал из полевой сумки листочек бумаги, весь исписанный цифрами и каким-то формулами, и положил его на стол.
- Вот, я пересчитывал раз десять. В камере не только повышенная радиоактивность. Там еще магнитометр показывает присутствие какой-то намагниченной массы. Не в самой камере, а над ней. Понимаете, как будто там есть еще железорудное тело...
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я старался понять, что он мне говорит, а он - убедиться, понял ли я.
Потом я неуверенно спросил:
- Вы хотите сказать, Сабир, что нашли не только месторождение урана, но и железной руды?
Он пожал плечами и покачал головой:
- Не знаю. Облазил все склоны горы - никаких особых признаков крупного железорудного тела. Не может же это быть руда в виде какой-то одиночной небольшой линзы?
- Вы хотите сказать, что над погребальной камерой спрятано нечто железное? - Голос у меня дрогнул.
- Не знаю, - упрямо повторил Сабир, теребя усики. - Знаю только, что в этой проклятой гробнице творятся странные вещи. Они озадачивают не только меня, но и мои приборы. Почему в одном месте - только в одном! - в коридоре, который ведет к погребальной камере, - помните, где вы еще провалились в ловушку? - приборы тоже отмечают повышенную радиоактивность? Хотя и тут стены коридора сложены из обычного, вовсе не радиоактивного песчаника. Вы можете это объяснить?
- Пойдемте утром в гробницу и поищем вместе.
Так мы и сделали. По пути к погребальной камере Сабир поднес в одном месте капсулу радиометра к потолку коридора - и прибор тревожно защелкал. Передвинул ее немного дальше - радиометр замолчал и вновь подал голос, лишь когда мы вошли в камеру.
Здесь неожиданно вдруг повел себя магнитометр, как, впрочем, и рассказывал вчера Сабир. Стоило только поднести прибор к потолку, как стрелка на шкале начинала тревожно метаться.
- Там железо! - сказал Сабир, грозя пальцем потолку гробницы.
Тогда взялся за исследования я. Долго выстукивал молоточком потолок, прислушиваясь, какой получается звук. Нет, не похоже, чтобы там были пустоты.
Стали стучать в коридоре, в том месте, где тревожно щелкал радиометр. И здесь, судя по признакам, сплошная монолитная глыба скалы.
Но загадку надо было как-то разрешить. И я дал распоряжение пробить в этом месте облицовку потолка. Ничего особенно страшного, потом заделаем снова.
Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было неудобно.
Они подбадривали себя монотонными криками:
- Йалла! Йалла! ["Пошла! Пошла!" (арабск.).]
Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это. Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким возгласом:
- Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для облицовки камеры!
- Ну и что? - не понял я.
- Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита. Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!
Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба, прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки. Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным грабителям!
Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.
Не оставалось ничего иного, как пробивать насквозь эту забронированную радиоактивным гранитом потайную дверь. Так мы и сделали.
Ах, какой тяжелой оказалась эта работа! Мы долбили гранит в очередь с рабочими, сменяя друг друга. И только теперь, пожалуй, поняли, каким адским был труд древних строителей и рабов, добывавших эти несокрушимые глыбы в каменоломнях. Плита оказалась толщиной в три метра!
Но вот последний удар.
Кирка пробила сквозное отверстие и застряла в нем. Мы вытащили ее, и я, подсвечивая фонариком, заглянул в отверстие.
- Ну что? - нетерпеливо спросил стоявший внизу Сабир.
- Вы были правы. Это коридор.
- Отлично! Давайте ломать дальше.
Мне и самому нестерпимо хотелось поскорее узнать, что же скрывается за этой глыбой. Но именно теперь-то и следовало быть вдвойне осторожней и спокойней. Я объяснил геологу, что нам придется заделать пробитое отверстие, запечатать потайной вход и ждать возвращения доктора Шакура. Без разрешения Службы древностей мы не имели права вести дальнейших работ.
В тот же вечер я отправил подробную радиограмму в Каир и стал ждать.
А чтобы ожидание не стало затяжным кошмаром и постоянным искушением, я прибегнул к старому испытанному средству - работе. С утра отправился в погребальную камеру, чтобы продолжать срисовывать надписи и снимать эстампажи фресок.
Вот тут-то и подстерегал меня совершенно невероятный сюрприз!
Сняв эстампаж очередной фрески, я стал рассматривать надпись, помещавшуюся чуть повыше ее. Она обведена картушем значит, это какое-то царское имя. Продолговатый прямоугольник с прорезью внизу, потом деревце, а этот значок - условное изображение престола.
Какое странное имя, ничего не понимаю!..
В этом углу было темновато. Я подставил лесенку и взобрался на нее, чтобы разобрать загадочную надпись получше. В защитном костюме это было страшно неудобно.
Прямоугольник означает обычно дом. С деревом - все ясно. Значок "сидение" может означать "место" или "престол", но также простое сочетание двух согласных -"ст".
Все вроде понятно, а получается какая-то абракадабра. Никто не слышал о фараоне с таким нелепым именем!
"Ладно, срисую и разберусь на досуге", - подумал я, перевел взгляд на соседнюю надпись - и едва не свалился с лесенки...
Маленький кружок с точкой в середине - "свет". Потом две шагающие ноги, как их изображают обычно дети, - это значит "идти, двигаться".
А дальше длинный ряд условных значков, которыми древние египтяне обозначали цифры: дважды повторяется "палец", восемь раз подряд - "лист лотоса", потом пять свитков "веревки"...
Что же это получается? Двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят одна целая и три седьмых "речной меры"... Какое громоздкое число!
Я начал машинально переводить его в привычные километры. "Речная мера" была самой крупной у египтян для определения расстояний. Она равнялась двадцати тысячам "локтей" - это примерно десять с половиной километров. Значит, в переводе на километры получается триста тысяч... Да, совершенно точно триста тысяч километров. Что?!
Только теперь до меня дошел смысл надписи: "Свет... движется... триста тысяч километров..."
Мне показалось, что я схожу с ума. Ведь это означает, будто за много веков до нас Хирен уже знал один из величайших законов природы, на основе которого Эйнштейн построил всю теорию относительности: скорость света равна тремстам тысячам километров в секунду!
Невероятно? Но ведь я вижу эту надпись на стене гробницы своими собственными глазами.
"Вот если бы я стал доказывать, будто Хирен за тридцать веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc^2 - вот тогда вы могли бы отправить меня в сумасшедший дом..." - вспомнились мне шутливые слова Моргалова.
Больше я не мог работать и поспешно ушел из гробницы, решив пока никому не говорить про эту немыслимую надпись.
Весь остаток дня, уединившись в своей палатке, я ломал над нею голову. Но она была проста до глупости: всего два иероглифа, не допускающие иных толкований, и цифры - главное, совершенно точные, неумолимые цифры - триста тысяч...
Чувствуя, что голова опять начинает кругом идти, я взялся за надпись в картуше. Вот она-то, наоборот, выглядела совершенно темной и запутанной.
- Дом... дерево... престол, - бормотал я. - Или может: "пр" и "ст", но что это означает? И при чем тут тогда дерево?..
Утром я собирался пораньше отправиться в гробницу, чтобы все проверить на свежую голову. Но не успели мы позавтракать, как в лагерь буйной толпой ворвались репортеры и засыпали меня градом вопросов:
- Куда ведет открытый вами потайной ход?
- Почему вы не допускаете в него прессу?
- Вечно у русских какие-то секреты!
Откуда они пронюхали о нем? Мы с Сабиром договорились держать наше открытие в тайне. Содержания радиограммы никто не знал, кроме нашего радиста, а в нем я совершенно уверен. Вероятно, проболтался кто-то из рабочих.
Мне не оставалось ничего другого, как только сказать, что действительно вчера был обнаружен неизвестный ранее ход, но поскольку он еще не исследован и доступ в него закрыт до возвращения доктора Шакура, я не считаю возможным устраивать никаких скороспелых пресс-конференций.
- А меня вы тоже отказываетесь пропустить в гробницу, чтобы ознакомиться с потайной дверью? - вдруг услышал я голос Вудстока и быстро отыскал его взглядом в толпе журналистов.
Вопрос был столь наглым, что я растерянно пробормотал:
- А вас-то по какому, собственно, праву?
- Ну, хотя бы по праву первооткрывателя этой гробницы, спокойно ответил Вудсток, пробираясь сквозь толпу ко мне.
Кругом поднялся страшный шум.
Вудсток поднял руку, требуя внимания. Со всех сторон к нему, словно змеи, потянулись микрофоны.
- Мне, видно, придется сделать важное сообщение, господа раскланиваясь, продолжал Вудсток. - По некоторым соображениям ума мы не спешили с ним, но теперь, кажется, время пришло. Но сначала позвольте задать несколько вопросов начальнику русской экспедиции.
Он повернулся ко мне и спросил:
- Скажите, а вчера... Вчера вы больше ничего любопытного не открыли в гробнице?
Я вовсе не собирался отвечать на его нахальные вопросы и вообще вступать с ним в какие бы то ни было пререкания. Но этот вопрос был таким неожиданным, что я невольно проговорил:
- Не понимаю...
- Ну, скажем, изучая фрески в погребальной камере, вы ничего любопытного не заметили?
Откуда же он мог узнать?!
- Почему вы молчите? - крикнул кто-то из репортеров.
- Отвечайте!
- Вас смущает мой вопрос? - наседал Вудсток, умело подлаживаясь под настроение этой толпы, жаждущей сенсаций или, на худой конец, хоть маленького скандала. И он умело управлял ею своими вкрадчивыми, ложно-значительными вопросами, словно умелый дирижер - послушным оркестром.
Я чувствовал, что меня втягивают в какую-то провокацию. Молчать было нельзя, и я ответил:
- Да, вчера на стене погребальной камеры я действительно обнаружил надпись, но она пока не поддается расшифровке.
- Может быть, вы познакомите с ней нас? - наседал Вудсток под одобрительные возгласы корреспондентов.
- Не считаю это возможным до конца расшифровки...
- Тогда я сам это сделаю за вас. Вы нашли надпись, которая гласит: "Скорость света в пустоте составляет триста тысяч километров в секунду..." И поверили, будто ее оставил Хирен?
- Так это ваши... - Я прямо задохнулся от негодования, а кругом гремел хохот.
Как же я не заметил, что надпись свежая! Хотя там было темно, и она вырублена не на штукатурке, а прямо на гранитной скале. Это нередко вводит в заблуждение и при хорошем освещении.
Вудсток шутовски поклонился мне и насмешливо сказал:
- К сожалению, я не смог подобрать подходящего иероглифа для пустоты. Древним египтянам было неведомо такое отвлеченное понятие...
Но я уже не слушал его, потому что теперь мне вдруг стала ясна и вторая странная надпись - то нелепое сочетание иероглифов в картуше. Это вовсе не имя неведомого фараона, а просто глупейшая примитивная запись фамилии этого авантюриста египетскими иероглифами!
"Wood" - лес, и надпись можно понимать так: "Этот дом место (или престол) Вудстока". Вторая половина его фамилии "Stock" - опора, может означать еще и "акционерный капитал" на жаргоне бизнесменов. Тоже вполне в его духе!
Но зачем он все это сделал? Почему скрывал до сих пор, что обнаружил гробницу раньше нас? Почему не растрезвонил об этом на весь мир? И для чего затеял теперь эту глупейшую и наглую комедию?
И тут меня словно осенило: да они попросту не имели разрешения на раскопки! Видимо, Вудстоку уже давно не доверяют в Египте. Вместо славы их ожидали допросы, возможно, арест и даже высылка из страны. Они проникли в разграбленную гробницу всего за день-два до нашего появления. Мы их вспугнули, и тогда Вудсток придумал этот ловкий ход с надписью. Поставив как бы заявочный столб, он в любой момент мог поднять шум и втянуть нас в какую-нибудь провокацию.
Кажется, этот момент наступил. Положение создалось сложное, а я не был дипломатом и не знал, как из него выпутаться.
- Итак, - грозно начал Вудсток и вдруг замолк на полуслове, подняв голову и к чему-то прислушиваясь.
Все притихли. И сразу стал отчетливо слышен рокот приближающегося самолета. Знакомый "бичкрафт"... Это возвращался доктор Шакур!
Я воспользовался наступившей паузой и стал проталкиваться сквозь толпу.
- Куда вы? А ваш ответ? - загалдели репортеры, хватая меня за рукав.
- Мы продолжим разговор, - отмахнулся я. - А сейчас я должен встречать самолет.
Всей толпой они побрели за мной к посадочной площадке.
Самолет уже приземлился и, покачиваясь, остановился неподалеку от нас, на время скрывшись в туче поднятой пыли. Когда она рассеялась, дверца кабины открылась и оттуда выглянул доктор Шакур. Лицо его расплылось в радостной улыбке при виде столь торжественной и многолюдной встречи. Приветственно помахивая рукой, он начал спускаться по лесенке.
- Ну как, дорогой? Приветствую вас! - Он сжал мою руку в своих ладонях и долго тряс ее, заглядывая ласково в глаза. - У вас, чувствую, большие новости. Но и у меня для вас приготовлен сюрприз!
Я уже хотел поскорее рассказать ему о скандале, который затеял Вудсток, как вдруг увидел двух рослых людей в одинаковых плащах и серых шляпах, спустившихся по лесенке вслед за археологом. Они еще с высоты трапа искали кого-то глазами и теперь, не обращая на меня внимания и даже не представившись, торопливо прошли мимо нас.
Я оглянулся им вслед и увидел, как они, рассекая толпу, подошли к Лесли Вудстоку, начавшему медленно пятиться при их приближении.
- Мистер Вудсток? - учтиво спросил один из незнакомцев.
Тот сумрачно кивнул.
- Пройдемте с нами. А где ваш друг Афанасо?
Ответа Вудстока я не расслышал, потому что все корреспонденты загудели и ринулись к ним.
Зато я увидел папу Афанасопуло. Он стоял в сторонке с безучастным видом, сунув руки в карманы. Но усы у него поникли, а рядом, крепко придерживая его за локоть, стоял тот самый молчаливый сумрачный араб, которого привез Сабир и выдавал за своего помощника. Теперь только я понял, почему он не ходил с геологом на разведку, а все толкался среди рабочих, расспрашивая их о чем-то...
Не обращая никакого внимания на крики совсем обезумевших репортеров, люди в серых плащах увели Вудстока и Афанасопуло в палатку доктора Шакура. Репортеры, конечно, повалили за ними, а мы с Шакуром остались одни. Он выслушал меня и только тогда сказал:
- Что же вы не поинтересуетесь, дорогой, какой сюрприз я вам привез?
- Мне кажется, я его только что видел...
- О нет! - рассмеялся археолог. - Это не по моему ведомству, пусть разбираются сами. А мой сюрприз гораздо интереснее...
Он сделал маленькую паузу, чтобы произвести побольше впечатления, и выпалил:
- Это вовсе не Хирен, дорогой!
- Кто не Хирен?
- Да мумия, которую мы нашли! Просто какойто юноша лет девятнадцати, но никаких негроидных признаков. А ведь Хирен был нубийцем?
- Не может быть!
- Совершенно точно, дорогой! Он подсунул грабителям чужую мумию вместо своей!
- Тогда... - воскликнул я и замолк, задохнувшись от невероятности той удачи, какая, быть может, нас поджидала в конце потайного хода, обнаруженного вчера.
- Да, да, конечно! - закричал Шакур, дергая меня за руку. - Надо немедленно вскрывать потайной ход. Не станем терять времени.
...И вот под ударами сверкающей при свете фонарей кирки постепенно расширяется отверстие в каменной трехметровой плите.