Вот уже в него можно пролезть, согнувшись в три погибели...
Я жестом предлагаю доктору Шакуру лезть первому, но он учтиво кланяется.
- Нет, дорогой, уступаю эту честь вам. Ведь вы обнаружили тайный ход.
Протискиваюсь в пролом, делаю первый шаг - и в тот же миг что-то рушится на меня, сбивая с ног. Песок забивает мне рот, глаза, уши... Я задыхаюсь. Песок заживо погребает меня - и это последнее, что я еще понимаю...
ГЛАВА XIX. ЗАКОВАННЫЙ В ЖЕЛЕЗО
Прихожу в себя я уже в палатке. Все тело ноет, словно меня долго топтали.
Надо мной склонился озабоченный Шакур, изза его плеча выглядывает Павлик.
- Вас бережет аллах! Чуть-чуть, дорогой, - и я бы уже не смог разговаривать с вами. Еле успели вытащить. В следующий раз я пойду первым.
- А песок? - спрашиваю я.
- Выгребают, выгребают, дорогой. Лежите!
Опять надо ждать...
На следующий вечер, когда я уже вышел прогуляться, меня при возвращении поджидал возле палатки человек в сером плаще и серой шляпе.
- Не можете ли вы уделить несколько минут? О, это чистейшая формальность, йа хавага...
Не очень улыбается снова увидеть Вудстока, но ничего не поделаешь, и я отправляюсь следом за человеком в сером плаще.
Но в палатке, куда он меня привел, нет никакого Вудстока. За походным столиком сидит и что-то пишет второй представитель полиции, а в углу пристроился прямо на коврике и спит "помощник" геолога Сабира.
- Ахлан ва сахлан, йа устаз! - вежливо приветствует меня агент. - Присаживайтесь. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, если не возражаете.
- Пожалуйста, - говорю я, пожимая плечами и опускаясь на подставленный стул.
- Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о господине Лесли Вудстоке.
Не вдаваясь особенно в подробности, я рассказываю, как впервые встретился с Вудстоком, как потом он приезжал с профессором Меро и мы поссорились.
- Из-за чего именно, йа устаз? О чем вы говорили с ним наедине?
Ага, вы и такие подробности уже знаете! Кто же их рассказал? Вряд ли сам Вудсток... Или бедуин Азиз, что возник тогда из темноты так внезапно, словно следил за нами?..
- А вы, оказывается, обо всем осведомлены прекрасно и так, - говорю я.
- Приходится, йа устаз, - серьезно отвечает мой собеседник, устало потирая глаза. - Уж вы-то должны понимать, что разные, очень разные люди странствуют по нашим пескам. И с различными целями, верно?
Я начал подробно рассказывать, что предложил мне Вудсток, как мы поссорились и он ушел, а затем вернулся и пытался подарить мне карманные часы.
- Часы?! - Агент так и подался ко мне.
- Да. А что вас так заинтересовало?
- Какие часы? Вы можете их описать подробно?
- Конечно. Старинные, с такой выгнутой крышкой. Там еще была запоминающаяся надпись: "Пока вы смотрите на часы, время проходит". Буквы немного стерлись. Потом он их подарил профессору Меро.
- А почему вы их не взяли?
- Позвольте, а почему я должен был их взять? Я не хотел принимать от него никаких подарков.
- Только поэтому, или у вас были какие-то иные причины?
- Не понимаю, почему вы так заинтересовались этими часами? - сердито пожал я плечами.
- Хорошо, оставим их. Продолжайте, пожалуйста, йа устаз.
Закончив рассказ, я спросил:
- А что он все-таки натворил, этот Вудсток? В чем вы его обвиняете?
Отложив ручку, агент несколько мгновений внимательно и как бы оценивающе смотрел на меня, потом снова склонился над бумагами и неопределенно ответил:
- Много у него грехов. Мы пока еще не во всех разобрались. - И опять, подняв голову, вдруг спросил: - А что вы можете сказать об этих случаях с ядовитыми змеями? Они происходили, кажется, дважды? Сначала один был укушен, потом сразу двое?
- Вы подозреваете, что это не случайно? Но не Вудсток же заставил змей бросаться на моих сотрудников!
- Одну минуточку. - И, обращаясь к кому-то за моей спиной, он коротко приказал: - Ареф, приведи его.
Я оглянулся. "Помощник" геолога вскочил, словно и не спал, и поспешно вышел из палатки.
Так, значит, мне все-таки придется увидеться с Вудстоком.
Кто-то откинул полог палатки, и на пороге показался... Ханусси!
- Это ваш повар, не так ли? - спросил агент.
Я молча кивнул, не сводя глаз со старика.
- Не замечали ли вы за ним каких-нибудь... странностей?
Глаза старика умоляли: "Спаси! Спаси!"
Помедлив, я твердо ответил:
- Нет, ничего плохого о нем сказать не могу. Ханусси-ака всегда был очень вежлив, предупредителен и честен. А что такое?
Полицейский внимательно и задумчиво смотрел на меня, не отвечая, потом усмехнулся, что-то быстро записал и сказал старику:
- Ладно, убирайся, старый нассаб! Но упаси тебя аллах встретиться со мной снова. Понял?
- Эйва йа сиди, - пробормотал старик, - йа саадат бей, йа ["Да, мой господин... ваше превосходительство..."], - и, низко кланяясь, исчез за дверью.
- Пожалуй, вы правы, - задумчиво проговорил полицейский агент и, вставая, подал мне руку. - Благодарю вас, йа устаз. До свидания.
Вернувшись к себе в палатку, я долго ворочался на кровати и никак не мог уснуть. Неужели это старик подбрасывал нам змей? Зачем? Вот уж от кого не ожидал!..
Наконец я, кажется, начал засыпать, как вдруг услышал тихий зов, похожий на шелест:
- Вы не спите, йа эфенди?
Я приподнялся на кровати.
- Ханусси?
- Эйва, йа сиди. Выйдите, пожалуйста, на минуточку.
Я вышел из палатки и едва не наткнулся на старика. Он стоял на коленях и так пополз ко мне, пытаясь поймать и поцеловать руку.
- Вы с ума сошли, Ханусси! Встаньте немедленно, или я уйду! Что это еще за цирк.
- Ш-ш-ш... Не надо кричать, - прошептал старик.
Я поднял его за плечи, втащил в палатку и посадил. Хотел зажечь фонарь, но он поспешно остановил меня:
- Не надо, сэр, мне стыдно смотреть вам в глаза.
Когда я сел в темноте напротив него на койку, Ханусси торопливо, сбивчиво заговорил. Он сильно волновался, часто вставлял арабские слова, то понижал голос до едва слышного шепота, то вдруг почти вскрикивал:
- Я виноват перед вами, и нет мне прощения. Но он заставил, он - страшный человек, йа устаз! Я знаю его давно и все рассказал начальнику. Вы всегда ко мне хорошо относились, но этот дьявол пришел и оказал: "Следи за ним, он замышляет недоброе против твоей страны". И я стал следить... Я даже тайком ходил за вами в эту проклятую пирамиду и едва не провалился там в глубокую могилу...
Так вот чью тень я видел тогда в пирамиде Хирена! И шаги мне вовсе, значит, не послышались...
- Но он хотел большего. Он хотел, чтобы я отравил вас, подлый нассаб! Но я сказал: "Нет!" И все-таки он заставил меня сделать зло. Я не мог спорить с ним. Я был его давний должник, и он крепко держал меня в руках, йа эфенди, - вы не знаете... Тогда я согласился подбросить змей, чтобы задержать вас в лагере. Но ведь это было не опасно, у вас была сыворотка, и ганеш не мог убить никого, правда? И я первый каждый раз поднимал тревогу. Но все равно я должен сидеть в тюрьме вместе с этим шайтаном, а вы спасли и защитили меня, йа эфенди...
Он опять начал в темноте ловить мою руку.- Я крепко схватил его за запястья:
- Ну, успокойтесь, Ханусси-ака. Вы сделали плохое дело, но все кончилось благополучно, и мы можем забыть о нем. Идите и спокойно спите.
- Вы не уволите меня?
- Конечно, нет. Где мы еще найдем такого повара?
- Я должен был вам все рассказать, а то у меня мафиш кеф [Плохое настроение (арабск.).], лежал камень на душе. - Он что-то торопливо сунул мне в руку и, как тень, исчез из палатки, прошептав на прощание: - Храни вас аллах, йа эфенди!
Я зажег фонарь и посмотрел, что же это дал мне старик. Так и есть - амулет, несколько бредовых фраз на грязном клочке бумаги.
Я хотел тут же порвать его, но потом решил сохранить для домашнего музея. И только тут вдруг до меня дошло, что весь вечер старик называл меня не "йа хавага", как прежде, а "йа эфенди"!..
Наутро, часам к десяти, весь песок выгребли, и мы могли двинуться дальше по загадочному коридору.
Он привел нас к заштукатуренной двери. На ней виднелись знаки царского погребения - шакал с девятью пленниками и личная печать фараона. Никаких следов повреждений - значит грабители так и не сумели сюда добраться!
Я вопрошающе посмотрел на доктора Шакура. Он также молча кивнул. И я начал осторожно сбивать ломиком штукатурку.
Постепенно обнажились обе створки двери, задвижка. Я потянул за нее.
И дверь медленно, с тихим скрипом раскрылась...
Перед нами была продолговатая комната, у дальней стены ее стоял саркофаг из золотистого алебастра. Свет наших фонарей словно проникал сквозь его стенки и заставлял их светиться изнутри мягким, трепетным, сиянием.
А вокруг саркофага вазы, сундучки, кресла и парадные ложа, как и в нижней фальшивой камере, - но на этот раз, кажется, в полной целости и сохранности!
- Эль-хамду-лил-лах! - прошептал за моей спиной доктор Шакур и вдруг громко начал читать нараспев одну за другой суры корана.
Рабочие подхватили высокими голосами.
Мы решили пока не входить в погребальную камеру, прервать работу и все приготовить для фотографирования и зарисовок. Снова закрыли дверь, тщательно опечатали ее. Вход в гробницу закрыли железной решеткой, и возле нее на страже встали два солдата из пограничной охраны.
И все-таки я с большой неохотой покидал гробницу: словно где-то в глубине души опасался, как бы она не исчезла, точно чудесный мираж, как бы не улетучилась таинственным образом.
Когда мы подходили к лагерю, вдруг взревели моторы самолета, второй день тихо дремавшего под жгучим солнцем. Издали я увидел идущих к нему людей.
Впереди, заложив за спину руки, на которых сверкали кандальные браслеты, понуро шагал Афанасопуло. За ним шел Вудсток.
Заключали шествие двое в серых плащах и серых шляпах, одинаково чуть сдвинутых набок.
Наскоро закусив и сделав все необходимые приготовления, мы, несмотря на полуденный зной, поспешили обратно в гробницу.
Я уже сделал шаг через порог - и вовремя отдернул ногу.
Прямо на полу возле самой двери лежал маленький глиняный кирпичик, на нем - такой же крошечный, словно игрушечный, факел и несколько черных крупинок горелого древесного угля. Едва не раздавил их своей ножищей!
Присев на корточки, я осторожно взял странный кирпичик в руки и с трудом разобрал надпись, едва проступавшую сквозь пыль веков:
"Я удерживаю песок, чтобы он не засыпал тайный покой.
Того, кто захочет меня обойти, я остановлю
пламенем пустыни.
Я предал пески огню.
Я заставил свернуть на неверную дорогу.
Я здесь для защиты Озириса..."
Несомненно, это было магическое заклинание, а под именем бога Озириса имелся в виду сам Хирен.
Осмотр и фотографирование погребальной камеры велись в том же порядке и строгой последовательности, как и раньше, так что нет смысла все пересказывать.
Не буду я подробно перечислять и все наши находки, иначе книга превратилась бы в объемистый каталог. Их полный список насчитывает свыше восьмисот названий.
Вокруг саркофага были аккуратно разложены самые различные предметы, какие только могли понадобиться покойному фараону в загробных странствиях. Тут были две боевые колесницы, украшенные золотом и слоновой костью, оружие и посуда, тугие луки, драгоценности, золотые кубки, весла из черного дерева и модель ладьи. Одних статуэток-ушебти оказалось больше сотни!
В изголовье саркофага стояла лампа из белого камня. Она выглядела очень простой и строгой: никаких рисунков, почти нет резьбы. Но когда мы опустили в нее фонарик, лампа вдруг засияла радостным и мягким светом, а на стене ее выступило изображение фараона Хирена, каким-то непонятным образом скрытое умелым мастером внутри камня.
Я открыл один из сундучков - и обмер: папирусы! И на одном из них что-то похожее на чертеж! Надо поскорее закрыть их и вынести отсюда, как бы они не рассыпались вдруг в труху.
Некоторые находки вызывали улыбку, другие - озадачивали. Мы нашли, например, любопытную игральную доску на изящной подставке из черного дерева. Она предназначалась для какой-то игры, отдаленно напоминавшей ваши шахматы. Видимо, Хирен увлекался ею при жизни.
Попался нам небольшой сундучок, выкрашенный в белый цвет. Осторожно приподняли его выпуклую резную крышку, но не нашли ничего интересного, кроме пары кожаных сандалий, похожих га домашние шлепанцы, к тому же изрядно стопанных. Странный и непонятный сувенир... А может быть, это какая-то семейная реликвия?
Не хранил ли Хирен эти старенькие сандалии в память об Эхнатоне?
Такие мысли возникли у меня в связи с другой находкой пожалуй, одной из самых интересных. Это было позолоченное кресло - вероятно, тронное. Резной барельеф на его красиво изогнутой спинке изображал Эхнатона, что-то раздававшего склонившимся перед ним приближенным, - среди них можно было узнать и молодого Хирена. Над головой фараона-еретика сверкал золотой солнечный диск с распростертыми во все стороны лучами-руками.
Местами резьба была повреждена каким-то острым орудием. Какие драмы разыгрывались вокруг этого трона? Возможно, враги Эхнатона пытались его уничтожить, а Хирен сохранил как дорогую горной страны, я уже не знал, где нахожусь. Тогда я пал ниц перед благословенным полям Иалу...
Рядом с погребальной камерой оказалась вторая, довольно большая комната - настоящая сокровищница, полная всяких драгоценных вещей.
Любопытно, что мы нашли тут наполовину опустошенный ящик с известью у самых дверей и возле него простой закопченный светильник. Их здесь, видно, забыли в спешке строители, заделывавшие потайной ход и уходившие последними. Необычайное впечатление производили эти обыкновенные, совсем непарадные предметы. Казалось, их оставили здесь лишь вчера, а светильник погасили совсем перед нашим приходом, - словно и не минуло с той поры тридцати с лишним веков...
Каждая находка заставляла задуматься, вызывала множество мыслей и догадок. Но, конечно, больше всего нас в то время, пока мы их разбирали, интересовало главное: есть ли в саркофаге мумия Хирена или опять он подсунул нам ложное погребение?
С трепетом мы поднимали тяжелую крышку саркофага. Под ней оказался гроб, на крышке его лежало несколько простых полевых цветов. Они засохли, но, казалось, были сорваны только вчера, нежная яркость их лепестков совсем не потускнела за века.
Я внимательно рассмотрел гроб - и невольно вскрикнул от удивления. Так вот что уловили чуткие приборы Сабира сквозь толщу каменных сводов!
Гроб был железный, кованый, украшенный богатой чеканкой.
Поразительное открытие! Ведь до сих пор считалось, будто в те времена египтяне еще почти не знали железа, овладев пока лишь искусством плавить и обрабатывать более податливую бронзу. Железные предметы привозили из стран Малой Азии, они были большой редкостью и ценились тогда дороже золота. Хирен и в этом показал себя гениальным мастером и строителем, далеко опередившим свое время. Он прозорливо разглядел уже тогда, какие возможности таятся в этом новом металле.
Среди богатейших коллекций древнеегипетских древностей, хранящихся во всех музеях мира, - а лишь в одном Каирском собрано около пятидесяти тысяч редких находок, - так вот во всех мировых коллекциях насчитывается всего-навсего тринадцать мелких предметов, сделанных из железа. А тут целый кованый гроб! Представляете нашу радость?!
Мы начали осторожно поднимать с помощью блоков крышку гроба. Она подавалась медленно, словно нехотя...
Но вот она повисла в воздухе - и мы увидели лежащую в гробу мумию. Голову ее закрывала прекрасная золотая маска, с поразительной точностью - еще выразительнее, чем в камне, запечатлевшая черты давно умершего загадочного человека, доставившего нам так много хлопот и волнений.
На сей раз мы не были обмануты. Перед нами, несомненно, лежал фараон Хирен!
ЭПИЛОГ
Так счастливо закончились наши долгие поиски. Хотя для нас-то самих они далеки от завершения. Предстоит еще длительная и кропотливая работа по лабораторному исследованию всех находок. До ее окончания рано подводить итоги.
Но кое-что весьма важное и интересное уже стало ясным сейчас. Прежде всего, конечно, прояснилась, выступила из тьмы времен и стала гораздо отчетливее фигура самого Хирена. Уже нет никаких сомнений, что он действительно пытался продолжать реформы Эхнатона и даже сделать их более демократичными, желая привлечь на свою сторону весь народ: это доказывало "Горестное речение", принадлежность которого Хирену удалось установить с помощью анализа текстов на электронно-вычислительной машине.
А теперь мы получили и новые доказательства этого. В надписях на фресках, покрывавших стены погребальной камеры, упоминались имена приближенных фараона Хирена. Как подметил наш дотошный лингвист Женя Лавровский, многие из них были явно простонародными, а в одной надписи даже упоминался некий Ирамун - "бывший каменщик, удостоенный великих милостей".
Не было среди изображений на фресках и никаких богов, кроме солнечного диска - Атона, и это подтверждало, что именно к Хирену, как я и предполагал, относилась лаконичная запись в одном из уцелевших документов того времени: "Он хотел превратить богов в людей..."
Более полное представление о его деятельности мы, несомненно, получим, когда будут изучены найденные в гробнице папирусы. Среди них оказался, как я уже упоминал, один чертеж и еще какая-то математическая рукопись. Их придется разбирать с помощью специалистов - инженеров и математиков. И тогда технические таланты Хирена, возможно, предстанут совсем в новом свете.
А пока мы вновь и вновь восхищаемся секретами его потайной гробницы, так ловко укрытой в пустынных скалах, и фальшивой пирамиды, воздвигнутой для отвода жадных глаз грабителей на берегу Нила.
Анализ железа, из которого выкован уникальный гроб, пока произвести нельзя, - слишком велика наведенная в металле радиоактивность. Мы нашли в гробнице еще несколько железных вещей, среди них кинжал в золотых ножнах. За тридцать три века на сверкающем лезвии его не появилось ни единого пятнышка ржавчины, - разве это не говорит о высоком мастерстве создавших его под наблюдением Хирена древних металлургов и оружейников? А радиоактивная облицовка погребальных камер! Разве не дает она богатую пищу для размышления и нам, археологам, и физикам, и медикам, и историкам техники.
Наконец, посмертный подарок родной стране - открытое таким необычным путем богатое месторождение урана?
Всех перехитрил Хирен. Но кажется в конце концов все-таки его самого перехитрили...
Среди новейших методов, которыми пользуются сейчас археологи, есть так называемый радиоактивационный анализ. Он, пожалуй, проще, чем его устрашающее название.
Заключается он в том, что предметы подвергают воздействию гамма-лучей. Тогда специальные приборы помогают установить, из каких веществ состоит исследуемый материал.
Мумию Хирена дополнительно облучать не требовалось, да и никто этого не собирался делать. Так что поразительному открытию помог случай или, вернее, выдумка самого Хирена. Раз уж он сам подверг себя длительному облучению, было решено провести с его мумией и радиоактивационный анализ. Этим занялись Зина с Толей Петровым.
Результаты получились столь неожиданными, что они их проверяли шесть раз. Но сомнений не остается: в организме покойного фараона обнаружено небывало высокое содержание ртути. Это вызывает очень веские и серьезные подозрения, что Хирен был отравлен!
Видно, враги не смогли его одолеть в открытом бою, но зато прибегли к испытанному коварству придворных интриг и заговоров, - у фиванских жрецов был богатый опыт тайной борьбы.
Когда я узнал об этом, у меня дрогнуло сердце, словно оцарапанное долетевшим отзвуком давних смертельных схваток...
...Открытия нас задержали, и мы покидали Египет на этот раз необычайно поздно, в конце мая. Река уже была перекрыта у Асуана. Радио разнесло по всей стране деловитые голоса строителей, укрощавших Великого Хапи, скрежет и рев самосвалов, плеск воды, кипевшей под градом обрушившихся в нее каменных глыб.
В Каире, где стояла жара, нам пришлось задержаться на несколько дней. Надо было выполнить все формальности по регистрации находок. В Каирском музее для них спешно готовили специальную кладовую, чтобы потом, с разрешения медиков, выставить для всеобщего обозрения.
Половина находок по решению правительства Объединенной Арабской Республики передавалась нашей стране. Часть из них мы уже получили и занялись упаковкой для морского путешествия.
Размеренный, плавный ход наших деловых будней время от времени нарушался интересными событиями.
Однажды под вечер мне позвонил доктор Шакур и сказал:
- Мы провели любопытный анализ цветов, найденных в гробнице Хирена. Если интересуетесь, приезжайте завтра ко мне, дорогой.
Скромные полевые цветы помогли выяснить вещи действительно любопытные. Они цветут по берегам Нила как раз в период жатвы, в марте - апреле. Значит, именно в это время и умер Хирен, отравленный врагами.
Кроме цветов, в гробу оказалось несколько листочков оливы. Теперь это дерево - редкость в Египте, оно встречается лишь в немногих садах. Во времена же Хирена, возможно, здесь шумели под ветром целые оливковые рощи.
А на следующий день меня пригласили в полицейское управление...
В небольшой неуютной комнате с окнами на канал меня принял тот самый чиновник, что уже допрашивал однажды в палатке возле гробницы Хирена. Только теперь он был не в сером плаще, а в строгой форме капитана полиции.
- Прошу извинить, что мы снова вас беспокоим, йа устаз, сказал он, вставая и крепко пожимая мне руку. - Но нам опять нужна ваша помощь.
- Я слушаю.
Капитан подошел к приземистому сейфу в углу кабинета, открыл его толстую стальную дверцу...
- Вам знакомо это?
Отставив подальше от себя руку, он брезгливо, двумя пальцами, держал за потертый ремешок старомодные пузатые часы.
- Да. Эти часы подарил профессору Меро Вудсток.
- Вы можете подтвердить это?
- Конечно. Я же видел их у Вудстока и потом у Меро.
- И это те самые часы, которые он пытался подарить вам?
- Да. А что такое?
Капитан с гримасой отвращения на лице положил часы обратно в сейф и захлопнул его дверцу.
- Вас хранил аллах, что вы их не взяли, - оказал он очень серьезно, усаживаясь напротив меня за стол. - Изнутри крышка этих часов покрыта тонким слоем какого-то состава, содержавшего весьма солидную дозу радия...
Так вот отчего появились загадочные язвы на груди у Меро!
- Страшные люди, они шли на все, - покачав головой, проговорил полицейский, начиная что-то быстро писать.
Выходит, я невольно направил следствие сначала на ложный путь, считая, будто все дело в зараженной облучением погребальной камере пирамиды? Собственно, Вудсток на это и рассчитывал.
Но, выходит, он знал раньше, какую именно месть задумал Хирен?
Словно прочитав мои отрывочные мысли, капитан достал из папки, лежавшей перед ним, какойто листочек бумаги и протянул его мне.
- Это вам просил передать Лесли Вудсток. - Наверное, на моем лице непроизвольно выразилось отвращение, потому что он настойчиво повторил: - Очень просил, и я думаю, вам надо это прочесть, йа устаз.
Поколебавшись, я взял листок. Плотная голубоватая почтовая бумага, на такой писали в начале века. К ней сверху приколот маленький клочок, на нем торопливо написано по-английски:
"Ради всего святого прочтите это! Я хочу, чтобы вы знали: мой отец не виновен ни в чем".
Листочек почтовой бумаги оказался чьим-то коротеньким письмом.
"Милая Анни!
Как я и обещал тебе, показал нашего несчастного друга лучшим столичным светилам. Их приговор единодушен: вероятно, дни его сочтены... Правда, мнения на консилиуме несколько разделились. Один из профессоров заявил, будто болезнь Василия подозрительно напоминает ему то новое загадочное заболевание, каким страдал этот француз Беккерель, открывший в Париже какие-то невидимые лучи. Но не все ли равно, отчего умереть? Тем более что сам профессор признался, что никто не знает, как лечить эту новомодную болезнь. Так что мужайся, дорогая Анни, тебя ожидают трудные дни. Постарайся хотя бы в начале мая вернуться в Петербург.
Твой любящий С."
Все становилось ясно. Так вот откуда узнал Вудсток о тайне погребальной камеры! Из этого старого письма, каким-то образом попавшего к нему в руки из архива Красовского. Несомненно, оно адресовано вдове покойного археолога - Анне Карловне. Значит, как я и опасался, часть архива она все-таки оставила у себя.
Письмо попало к Лесли Вудстоку. Он заинтересовался догадкой, высказанной у постели умирающего Красовского каким-то медиком, проверил ее - и убедился, что она верна. А старый Вудсток тут, видимо, в самом деле вовсе ни при чем. Никаких документов о Хирене он не утаивал.
- Вы уже закончили расследование? - спросил я у капитана. - Вот, признаться, не думал, что в наше время могут происходить такие мрачные авантюры в духе Рокамболя.
Он меланхолически пожал плечами.
- Если бы я вам порассказал, какие дела нам приходится распутывать, вы бы перестали удивляться, йа устаз, - устало ответил он. - Этот Вудсток и Афанасопуло - только пешки в большой игре, марионетки. Ниточки от них тянутся далеко, за океан. В наши дни расхищение культурных ценностей тоже стало бизнесом. Есть целые подпольные концерны, международные тресты, а такие, как Афанасопуло, лишь выполняют их задания - там украсть уникальную картину из музея, здесь - ограбить древнюю гробницу с помощью научного консультанта Вудстока. Дело поставлено на широкую, вполне современную ногу.
- Их будут судить?
- Постараемся. Но у Вудстока уже есть превосходный защитник из Мексики, а за Афанасопуло предложили залог в десять тысяч долларов несколько активных членов пакистанского Красного Полумесяца.
- Почему пакистанского? Ведь он, кажется, грек?
- А почему бы и не пакистанского? Такие, как он, не имеют родины. - Капитан вздохнул, помолчал, глядя в окно и нервно постукивая пальцами по столу, потом вдруг резко сжал кулак. - Но из нашей страны мы их на этот раз вышвырнем! Это точно.
- А что с профессором Меро?
- Он в Париже, и, надеюсь, его все-таки смогут вылечить.
- Я могу это взять с собой? - помахал я письмом. - Это письмо из архива русского археолога Красовского, открывшего пирамиду Хирена. Для вас оно ценности не имеет.
Капитан кивнул и пододвинул мне для подписи протокол допроса.
Итак, постепенно развязывались запутанные узелки, становилось простым и ясным все темное и казавшееся непонятным, загадочным.
Приятно было возвращаться домой с радостным чувством большой удачи!
А в Москве произошел еще один удивительный случай, рассказать о котором мне и хочется в заключение этой истории.
Среди других находок, привезенных нами из гробницы Хирена, была одна, совсем непримечательная на вид. Маленькая деревянная дощечка, вырезанная в форме примитивной человеческой фигурки, старательно закутанная в бинты. В серединке ее выдолблена крошечная ямка, и туда тридцать три века назад положили немного нильского жирного ила и пшеничное зернышко.
Это ритуальная фигурка бога Озириса, часто встречающаяся в египетских гробницах.
И вот в Москве произошло чудо. От повышенной влажности воздуха казавшееся мертвым зерно ожило! Из него на наших глазах упрямо и победоносно высунулся нежный бледно-зеленый росток, словно символ неумирающей жизни, что, сметая все преграды, вечно стремится вперед и вперед, из вчера - в завтра...
Я жестом предлагаю доктору Шакуру лезть первому, но он учтиво кланяется.
- Нет, дорогой, уступаю эту честь вам. Ведь вы обнаружили тайный ход.
Протискиваюсь в пролом, делаю первый шаг - и в тот же миг что-то рушится на меня, сбивая с ног. Песок забивает мне рот, глаза, уши... Я задыхаюсь. Песок заживо погребает меня - и это последнее, что я еще понимаю...
ГЛАВА XIX. ЗАКОВАННЫЙ В ЖЕЛЕЗО
Прихожу в себя я уже в палатке. Все тело ноет, словно меня долго топтали.
Надо мной склонился озабоченный Шакур, изза его плеча выглядывает Павлик.
- Вас бережет аллах! Чуть-чуть, дорогой, - и я бы уже не смог разговаривать с вами. Еле успели вытащить. В следующий раз я пойду первым.
- А песок? - спрашиваю я.
- Выгребают, выгребают, дорогой. Лежите!
Опять надо ждать...
На следующий вечер, когда я уже вышел прогуляться, меня при возвращении поджидал возле палатки человек в сером плаще и серой шляпе.
- Не можете ли вы уделить несколько минут? О, это чистейшая формальность, йа хавага...
Не очень улыбается снова увидеть Вудстока, но ничего не поделаешь, и я отправляюсь следом за человеком в сером плаще.
Но в палатке, куда он меня привел, нет никакого Вудстока. За походным столиком сидит и что-то пишет второй представитель полиции, а в углу пристроился прямо на коврике и спит "помощник" геолога Сабира.
- Ахлан ва сахлан, йа устаз! - вежливо приветствует меня агент. - Присаживайтесь. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, если не возражаете.
- Пожалуйста, - говорю я, пожимая плечами и опускаясь на подставленный стул.
- Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о господине Лесли Вудстоке.
Не вдаваясь особенно в подробности, я рассказываю, как впервые встретился с Вудстоком, как потом он приезжал с профессором Меро и мы поссорились.
- Из-за чего именно, йа устаз? О чем вы говорили с ним наедине?
Ага, вы и такие подробности уже знаете! Кто же их рассказал? Вряд ли сам Вудсток... Или бедуин Азиз, что возник тогда из темноты так внезапно, словно следил за нами?..
- А вы, оказывается, обо всем осведомлены прекрасно и так, - говорю я.
- Приходится, йа устаз, - серьезно отвечает мой собеседник, устало потирая глаза. - Уж вы-то должны понимать, что разные, очень разные люди странствуют по нашим пескам. И с различными целями, верно?
Я начал подробно рассказывать, что предложил мне Вудсток, как мы поссорились и он ушел, а затем вернулся и пытался подарить мне карманные часы.
- Часы?! - Агент так и подался ко мне.
- Да. А что вас так заинтересовало?
- Какие часы? Вы можете их описать подробно?
- Конечно. Старинные, с такой выгнутой крышкой. Там еще была запоминающаяся надпись: "Пока вы смотрите на часы, время проходит". Буквы немного стерлись. Потом он их подарил профессору Меро.
- А почему вы их не взяли?
- Позвольте, а почему я должен был их взять? Я не хотел принимать от него никаких подарков.
- Только поэтому, или у вас были какие-то иные причины?
- Не понимаю, почему вы так заинтересовались этими часами? - сердито пожал я плечами.
- Хорошо, оставим их. Продолжайте, пожалуйста, йа устаз.
Закончив рассказ, я спросил:
- А что он все-таки натворил, этот Вудсток? В чем вы его обвиняете?
Отложив ручку, агент несколько мгновений внимательно и как бы оценивающе смотрел на меня, потом снова склонился над бумагами и неопределенно ответил:
- Много у него грехов. Мы пока еще не во всех разобрались. - И опять, подняв голову, вдруг спросил: - А что вы можете сказать об этих случаях с ядовитыми змеями? Они происходили, кажется, дважды? Сначала один был укушен, потом сразу двое?
- Вы подозреваете, что это не случайно? Но не Вудсток же заставил змей бросаться на моих сотрудников!
- Одну минуточку. - И, обращаясь к кому-то за моей спиной, он коротко приказал: - Ареф, приведи его.
Я оглянулся. "Помощник" геолога вскочил, словно и не спал, и поспешно вышел из палатки.
Так, значит, мне все-таки придется увидеться с Вудстоком.
Кто-то откинул полог палатки, и на пороге показался... Ханусси!
- Это ваш повар, не так ли? - спросил агент.
Я молча кивнул, не сводя глаз со старика.
- Не замечали ли вы за ним каких-нибудь... странностей?
Глаза старика умоляли: "Спаси! Спаси!"
Помедлив, я твердо ответил:
- Нет, ничего плохого о нем сказать не могу. Ханусси-ака всегда был очень вежлив, предупредителен и честен. А что такое?
Полицейский внимательно и задумчиво смотрел на меня, не отвечая, потом усмехнулся, что-то быстро записал и сказал старику:
- Ладно, убирайся, старый нассаб! Но упаси тебя аллах встретиться со мной снова. Понял?
- Эйва йа сиди, - пробормотал старик, - йа саадат бей, йа ["Да, мой господин... ваше превосходительство..."], - и, низко кланяясь, исчез за дверью.
- Пожалуй, вы правы, - задумчиво проговорил полицейский агент и, вставая, подал мне руку. - Благодарю вас, йа устаз. До свидания.
Вернувшись к себе в палатку, я долго ворочался на кровати и никак не мог уснуть. Неужели это старик подбрасывал нам змей? Зачем? Вот уж от кого не ожидал!..
Наконец я, кажется, начал засыпать, как вдруг услышал тихий зов, похожий на шелест:
- Вы не спите, йа эфенди?
Я приподнялся на кровати.
- Ханусси?
- Эйва, йа сиди. Выйдите, пожалуйста, на минуточку.
Я вышел из палатки и едва не наткнулся на старика. Он стоял на коленях и так пополз ко мне, пытаясь поймать и поцеловать руку.
- Вы с ума сошли, Ханусси! Встаньте немедленно, или я уйду! Что это еще за цирк.
- Ш-ш-ш... Не надо кричать, - прошептал старик.
Я поднял его за плечи, втащил в палатку и посадил. Хотел зажечь фонарь, но он поспешно остановил меня:
- Не надо, сэр, мне стыдно смотреть вам в глаза.
Когда я сел в темноте напротив него на койку, Ханусси торопливо, сбивчиво заговорил. Он сильно волновался, часто вставлял арабские слова, то понижал голос до едва слышного шепота, то вдруг почти вскрикивал:
- Я виноват перед вами, и нет мне прощения. Но он заставил, он - страшный человек, йа устаз! Я знаю его давно и все рассказал начальнику. Вы всегда ко мне хорошо относились, но этот дьявол пришел и оказал: "Следи за ним, он замышляет недоброе против твоей страны". И я стал следить... Я даже тайком ходил за вами в эту проклятую пирамиду и едва не провалился там в глубокую могилу...
Так вот чью тень я видел тогда в пирамиде Хирена! И шаги мне вовсе, значит, не послышались...
- Но он хотел большего. Он хотел, чтобы я отравил вас, подлый нассаб! Но я сказал: "Нет!" И все-таки он заставил меня сделать зло. Я не мог спорить с ним. Я был его давний должник, и он крепко держал меня в руках, йа эфенди, - вы не знаете... Тогда я согласился подбросить змей, чтобы задержать вас в лагере. Но ведь это было не опасно, у вас была сыворотка, и ганеш не мог убить никого, правда? И я первый каждый раз поднимал тревогу. Но все равно я должен сидеть в тюрьме вместе с этим шайтаном, а вы спасли и защитили меня, йа эфенди...
Он опять начал в темноте ловить мою руку.- Я крепко схватил его за запястья:
- Ну, успокойтесь, Ханусси-ака. Вы сделали плохое дело, но все кончилось благополучно, и мы можем забыть о нем. Идите и спокойно спите.
- Вы не уволите меня?
- Конечно, нет. Где мы еще найдем такого повара?
- Я должен был вам все рассказать, а то у меня мафиш кеф [Плохое настроение (арабск.).], лежал камень на душе. - Он что-то торопливо сунул мне в руку и, как тень, исчез из палатки, прошептав на прощание: - Храни вас аллах, йа эфенди!
Я зажег фонарь и посмотрел, что же это дал мне старик. Так и есть - амулет, несколько бредовых фраз на грязном клочке бумаги.
Я хотел тут же порвать его, но потом решил сохранить для домашнего музея. И только тут вдруг до меня дошло, что весь вечер старик называл меня не "йа хавага", как прежде, а "йа эфенди"!..
Наутро, часам к десяти, весь песок выгребли, и мы могли двинуться дальше по загадочному коридору.
Он привел нас к заштукатуренной двери. На ней виднелись знаки царского погребения - шакал с девятью пленниками и личная печать фараона. Никаких следов повреждений - значит грабители так и не сумели сюда добраться!
Я вопрошающе посмотрел на доктора Шакура. Он также молча кивнул. И я начал осторожно сбивать ломиком штукатурку.
Постепенно обнажились обе створки двери, задвижка. Я потянул за нее.
И дверь медленно, с тихим скрипом раскрылась...
Перед нами была продолговатая комната, у дальней стены ее стоял саркофаг из золотистого алебастра. Свет наших фонарей словно проникал сквозь его стенки и заставлял их светиться изнутри мягким, трепетным, сиянием.
А вокруг саркофага вазы, сундучки, кресла и парадные ложа, как и в нижней фальшивой камере, - но на этот раз, кажется, в полной целости и сохранности!
- Эль-хамду-лил-лах! - прошептал за моей спиной доктор Шакур и вдруг громко начал читать нараспев одну за другой суры корана.
Рабочие подхватили высокими голосами.
Мы решили пока не входить в погребальную камеру, прервать работу и все приготовить для фотографирования и зарисовок. Снова закрыли дверь, тщательно опечатали ее. Вход в гробницу закрыли железной решеткой, и возле нее на страже встали два солдата из пограничной охраны.
И все-таки я с большой неохотой покидал гробницу: словно где-то в глубине души опасался, как бы она не исчезла, точно чудесный мираж, как бы не улетучилась таинственным образом.
Когда мы подходили к лагерю, вдруг взревели моторы самолета, второй день тихо дремавшего под жгучим солнцем. Издали я увидел идущих к нему людей.
Впереди, заложив за спину руки, на которых сверкали кандальные браслеты, понуро шагал Афанасопуло. За ним шел Вудсток.
Заключали шествие двое в серых плащах и серых шляпах, одинаково чуть сдвинутых набок.
Наскоро закусив и сделав все необходимые приготовления, мы, несмотря на полуденный зной, поспешили обратно в гробницу.
Я уже сделал шаг через порог - и вовремя отдернул ногу.
Прямо на полу возле самой двери лежал маленький глиняный кирпичик, на нем - такой же крошечный, словно игрушечный, факел и несколько черных крупинок горелого древесного угля. Едва не раздавил их своей ножищей!
Присев на корточки, я осторожно взял странный кирпичик в руки и с трудом разобрал надпись, едва проступавшую сквозь пыль веков:
"Я удерживаю песок, чтобы он не засыпал тайный покой.
Того, кто захочет меня обойти, я остановлю
пламенем пустыни.
Я предал пески огню.
Я заставил свернуть на неверную дорогу.
Я здесь для защиты Озириса..."
Несомненно, это было магическое заклинание, а под именем бога Озириса имелся в виду сам Хирен.
Осмотр и фотографирование погребальной камеры велись в том же порядке и строгой последовательности, как и раньше, так что нет смысла все пересказывать.
Не буду я подробно перечислять и все наши находки, иначе книга превратилась бы в объемистый каталог. Их полный список насчитывает свыше восьмисот названий.
Вокруг саркофага были аккуратно разложены самые различные предметы, какие только могли понадобиться покойному фараону в загробных странствиях. Тут были две боевые колесницы, украшенные золотом и слоновой костью, оружие и посуда, тугие луки, драгоценности, золотые кубки, весла из черного дерева и модель ладьи. Одних статуэток-ушебти оказалось больше сотни!
В изголовье саркофага стояла лампа из белого камня. Она выглядела очень простой и строгой: никаких рисунков, почти нет резьбы. Но когда мы опустили в нее фонарик, лампа вдруг засияла радостным и мягким светом, а на стене ее выступило изображение фараона Хирена, каким-то непонятным образом скрытое умелым мастером внутри камня.
Я открыл один из сундучков - и обмер: папирусы! И на одном из них что-то похожее на чертеж! Надо поскорее закрыть их и вынести отсюда, как бы они не рассыпались вдруг в труху.
Некоторые находки вызывали улыбку, другие - озадачивали. Мы нашли, например, любопытную игральную доску на изящной подставке из черного дерева. Она предназначалась для какой-то игры, отдаленно напоминавшей ваши шахматы. Видимо, Хирен увлекался ею при жизни.
Попался нам небольшой сундучок, выкрашенный в белый цвет. Осторожно приподняли его выпуклую резную крышку, но не нашли ничего интересного, кроме пары кожаных сандалий, похожих га домашние шлепанцы, к тому же изрядно стопанных. Странный и непонятный сувенир... А может быть, это какая-то семейная реликвия?
Не хранил ли Хирен эти старенькие сандалии в память об Эхнатоне?
Такие мысли возникли у меня в связи с другой находкой пожалуй, одной из самых интересных. Это было позолоченное кресло - вероятно, тронное. Резной барельеф на его красиво изогнутой спинке изображал Эхнатона, что-то раздававшего склонившимся перед ним приближенным, - среди них можно было узнать и молодого Хирена. Над головой фараона-еретика сверкал золотой солнечный диск с распростертыми во все стороны лучами-руками.
Местами резьба была повреждена каким-то острым орудием. Какие драмы разыгрывались вокруг этого трона? Возможно, враги Эхнатона пытались его уничтожить, а Хирен сохранил как дорогую горной страны, я уже не знал, где нахожусь. Тогда я пал ниц перед благословенным полям Иалу...
Рядом с погребальной камерой оказалась вторая, довольно большая комната - настоящая сокровищница, полная всяких драгоценных вещей.
Любопытно, что мы нашли тут наполовину опустошенный ящик с известью у самых дверей и возле него простой закопченный светильник. Их здесь, видно, забыли в спешке строители, заделывавшие потайной ход и уходившие последними. Необычайное впечатление производили эти обыкновенные, совсем непарадные предметы. Казалось, их оставили здесь лишь вчера, а светильник погасили совсем перед нашим приходом, - словно и не минуло с той поры тридцати с лишним веков...
Каждая находка заставляла задуматься, вызывала множество мыслей и догадок. Но, конечно, больше всего нас в то время, пока мы их разбирали, интересовало главное: есть ли в саркофаге мумия Хирена или опять он подсунул нам ложное погребение?
С трепетом мы поднимали тяжелую крышку саркофага. Под ней оказался гроб, на крышке его лежало несколько простых полевых цветов. Они засохли, но, казалось, были сорваны только вчера, нежная яркость их лепестков совсем не потускнела за века.
Я внимательно рассмотрел гроб - и невольно вскрикнул от удивления. Так вот что уловили чуткие приборы Сабира сквозь толщу каменных сводов!
Гроб был железный, кованый, украшенный богатой чеканкой.
Поразительное открытие! Ведь до сих пор считалось, будто в те времена египтяне еще почти не знали железа, овладев пока лишь искусством плавить и обрабатывать более податливую бронзу. Железные предметы привозили из стран Малой Азии, они были большой редкостью и ценились тогда дороже золота. Хирен и в этом показал себя гениальным мастером и строителем, далеко опередившим свое время. Он прозорливо разглядел уже тогда, какие возможности таятся в этом новом металле.
Среди богатейших коллекций древнеегипетских древностей, хранящихся во всех музеях мира, - а лишь в одном Каирском собрано около пятидесяти тысяч редких находок, - так вот во всех мировых коллекциях насчитывается всего-навсего тринадцать мелких предметов, сделанных из железа. А тут целый кованый гроб! Представляете нашу радость?!
Мы начали осторожно поднимать с помощью блоков крышку гроба. Она подавалась медленно, словно нехотя...
Но вот она повисла в воздухе - и мы увидели лежащую в гробу мумию. Голову ее закрывала прекрасная золотая маска, с поразительной точностью - еще выразительнее, чем в камне, запечатлевшая черты давно умершего загадочного человека, доставившего нам так много хлопот и волнений.
На сей раз мы не были обмануты. Перед нами, несомненно, лежал фараон Хирен!
ЭПИЛОГ
Так счастливо закончились наши долгие поиски. Хотя для нас-то самих они далеки от завершения. Предстоит еще длительная и кропотливая работа по лабораторному исследованию всех находок. До ее окончания рано подводить итоги.
Но кое-что весьма важное и интересное уже стало ясным сейчас. Прежде всего, конечно, прояснилась, выступила из тьмы времен и стала гораздо отчетливее фигура самого Хирена. Уже нет никаких сомнений, что он действительно пытался продолжать реформы Эхнатона и даже сделать их более демократичными, желая привлечь на свою сторону весь народ: это доказывало "Горестное речение", принадлежность которого Хирену удалось установить с помощью анализа текстов на электронно-вычислительной машине.
А теперь мы получили и новые доказательства этого. В надписях на фресках, покрывавших стены погребальной камеры, упоминались имена приближенных фараона Хирена. Как подметил наш дотошный лингвист Женя Лавровский, многие из них были явно простонародными, а в одной надписи даже упоминался некий Ирамун - "бывший каменщик, удостоенный великих милостей".
Не было среди изображений на фресках и никаких богов, кроме солнечного диска - Атона, и это подтверждало, что именно к Хирену, как я и предполагал, относилась лаконичная запись в одном из уцелевших документов того времени: "Он хотел превратить богов в людей..."
Более полное представление о его деятельности мы, несомненно, получим, когда будут изучены найденные в гробнице папирусы. Среди них оказался, как я уже упоминал, один чертеж и еще какая-то математическая рукопись. Их придется разбирать с помощью специалистов - инженеров и математиков. И тогда технические таланты Хирена, возможно, предстанут совсем в новом свете.
А пока мы вновь и вновь восхищаемся секретами его потайной гробницы, так ловко укрытой в пустынных скалах, и фальшивой пирамиды, воздвигнутой для отвода жадных глаз грабителей на берегу Нила.
Анализ железа, из которого выкован уникальный гроб, пока произвести нельзя, - слишком велика наведенная в металле радиоактивность. Мы нашли в гробнице еще несколько железных вещей, среди них кинжал в золотых ножнах. За тридцать три века на сверкающем лезвии его не появилось ни единого пятнышка ржавчины, - разве это не говорит о высоком мастерстве создавших его под наблюдением Хирена древних металлургов и оружейников? А радиоактивная облицовка погребальных камер! Разве не дает она богатую пищу для размышления и нам, археологам, и физикам, и медикам, и историкам техники.
Наконец, посмертный подарок родной стране - открытое таким необычным путем богатое месторождение урана?
Всех перехитрил Хирен. Но кажется в конце концов все-таки его самого перехитрили...
Среди новейших методов, которыми пользуются сейчас археологи, есть так называемый радиоактивационный анализ. Он, пожалуй, проще, чем его устрашающее название.
Заключается он в том, что предметы подвергают воздействию гамма-лучей. Тогда специальные приборы помогают установить, из каких веществ состоит исследуемый материал.
Мумию Хирена дополнительно облучать не требовалось, да и никто этого не собирался делать. Так что поразительному открытию помог случай или, вернее, выдумка самого Хирена. Раз уж он сам подверг себя длительному облучению, было решено провести с его мумией и радиоактивационный анализ. Этим занялись Зина с Толей Петровым.
Результаты получились столь неожиданными, что они их проверяли шесть раз. Но сомнений не остается: в организме покойного фараона обнаружено небывало высокое содержание ртути. Это вызывает очень веские и серьезные подозрения, что Хирен был отравлен!
Видно, враги не смогли его одолеть в открытом бою, но зато прибегли к испытанному коварству придворных интриг и заговоров, - у фиванских жрецов был богатый опыт тайной борьбы.
Когда я узнал об этом, у меня дрогнуло сердце, словно оцарапанное долетевшим отзвуком давних смертельных схваток...
...Открытия нас задержали, и мы покидали Египет на этот раз необычайно поздно, в конце мая. Река уже была перекрыта у Асуана. Радио разнесло по всей стране деловитые голоса строителей, укрощавших Великого Хапи, скрежет и рев самосвалов, плеск воды, кипевшей под градом обрушившихся в нее каменных глыб.
В Каире, где стояла жара, нам пришлось задержаться на несколько дней. Надо было выполнить все формальности по регистрации находок. В Каирском музее для них спешно готовили специальную кладовую, чтобы потом, с разрешения медиков, выставить для всеобщего обозрения.
Половина находок по решению правительства Объединенной Арабской Республики передавалась нашей стране. Часть из них мы уже получили и занялись упаковкой для морского путешествия.
Размеренный, плавный ход наших деловых будней время от времени нарушался интересными событиями.
Однажды под вечер мне позвонил доктор Шакур и сказал:
- Мы провели любопытный анализ цветов, найденных в гробнице Хирена. Если интересуетесь, приезжайте завтра ко мне, дорогой.
Скромные полевые цветы помогли выяснить вещи действительно любопытные. Они цветут по берегам Нила как раз в период жатвы, в марте - апреле. Значит, именно в это время и умер Хирен, отравленный врагами.
Кроме цветов, в гробу оказалось несколько листочков оливы. Теперь это дерево - редкость в Египте, оно встречается лишь в немногих садах. Во времена же Хирена, возможно, здесь шумели под ветром целые оливковые рощи.
А на следующий день меня пригласили в полицейское управление...
В небольшой неуютной комнате с окнами на канал меня принял тот самый чиновник, что уже допрашивал однажды в палатке возле гробницы Хирена. Только теперь он был не в сером плаще, а в строгой форме капитана полиции.
- Прошу извинить, что мы снова вас беспокоим, йа устаз, сказал он, вставая и крепко пожимая мне руку. - Но нам опять нужна ваша помощь.
- Я слушаю.
Капитан подошел к приземистому сейфу в углу кабинета, открыл его толстую стальную дверцу...
- Вам знакомо это?
Отставив подальше от себя руку, он брезгливо, двумя пальцами, держал за потертый ремешок старомодные пузатые часы.
- Да. Эти часы подарил профессору Меро Вудсток.
- Вы можете подтвердить это?
- Конечно. Я же видел их у Вудстока и потом у Меро.
- И это те самые часы, которые он пытался подарить вам?
- Да. А что такое?
Капитан с гримасой отвращения на лице положил часы обратно в сейф и захлопнул его дверцу.
- Вас хранил аллах, что вы их не взяли, - оказал он очень серьезно, усаживаясь напротив меня за стол. - Изнутри крышка этих часов покрыта тонким слоем какого-то состава, содержавшего весьма солидную дозу радия...
Так вот отчего появились загадочные язвы на груди у Меро!
- Страшные люди, они шли на все, - покачав головой, проговорил полицейский, начиная что-то быстро писать.
Выходит, я невольно направил следствие сначала на ложный путь, считая, будто все дело в зараженной облучением погребальной камере пирамиды? Собственно, Вудсток на это и рассчитывал.
Но, выходит, он знал раньше, какую именно месть задумал Хирен?
Словно прочитав мои отрывочные мысли, капитан достал из папки, лежавшей перед ним, какойто листочек бумаги и протянул его мне.
- Это вам просил передать Лесли Вудсток. - Наверное, на моем лице непроизвольно выразилось отвращение, потому что он настойчиво повторил: - Очень просил, и я думаю, вам надо это прочесть, йа устаз.
Поколебавшись, я взял листок. Плотная голубоватая почтовая бумага, на такой писали в начале века. К ней сверху приколот маленький клочок, на нем торопливо написано по-английски:
"Ради всего святого прочтите это! Я хочу, чтобы вы знали: мой отец не виновен ни в чем".
Листочек почтовой бумаги оказался чьим-то коротеньким письмом.
"Милая Анни!
Как я и обещал тебе, показал нашего несчастного друга лучшим столичным светилам. Их приговор единодушен: вероятно, дни его сочтены... Правда, мнения на консилиуме несколько разделились. Один из профессоров заявил, будто болезнь Василия подозрительно напоминает ему то новое загадочное заболевание, каким страдал этот француз Беккерель, открывший в Париже какие-то невидимые лучи. Но не все ли равно, отчего умереть? Тем более что сам профессор признался, что никто не знает, как лечить эту новомодную болезнь. Так что мужайся, дорогая Анни, тебя ожидают трудные дни. Постарайся хотя бы в начале мая вернуться в Петербург.
Твой любящий С."
Все становилось ясно. Так вот откуда узнал Вудсток о тайне погребальной камеры! Из этого старого письма, каким-то образом попавшего к нему в руки из архива Красовского. Несомненно, оно адресовано вдове покойного археолога - Анне Карловне. Значит, как я и опасался, часть архива она все-таки оставила у себя.
Письмо попало к Лесли Вудстоку. Он заинтересовался догадкой, высказанной у постели умирающего Красовского каким-то медиком, проверил ее - и убедился, что она верна. А старый Вудсток тут, видимо, в самом деле вовсе ни при чем. Никаких документов о Хирене он не утаивал.
- Вы уже закончили расследование? - спросил я у капитана. - Вот, признаться, не думал, что в наше время могут происходить такие мрачные авантюры в духе Рокамболя.
Он меланхолически пожал плечами.
- Если бы я вам порассказал, какие дела нам приходится распутывать, вы бы перестали удивляться, йа устаз, - устало ответил он. - Этот Вудсток и Афанасопуло - только пешки в большой игре, марионетки. Ниточки от них тянутся далеко, за океан. В наши дни расхищение культурных ценностей тоже стало бизнесом. Есть целые подпольные концерны, международные тресты, а такие, как Афанасопуло, лишь выполняют их задания - там украсть уникальную картину из музея, здесь - ограбить древнюю гробницу с помощью научного консультанта Вудстока. Дело поставлено на широкую, вполне современную ногу.
- Их будут судить?
- Постараемся. Но у Вудстока уже есть превосходный защитник из Мексики, а за Афанасопуло предложили залог в десять тысяч долларов несколько активных членов пакистанского Красного Полумесяца.
- Почему пакистанского? Ведь он, кажется, грек?
- А почему бы и не пакистанского? Такие, как он, не имеют родины. - Капитан вздохнул, помолчал, глядя в окно и нервно постукивая пальцами по столу, потом вдруг резко сжал кулак. - Но из нашей страны мы их на этот раз вышвырнем! Это точно.
- А что с профессором Меро?
- Он в Париже, и, надеюсь, его все-таки смогут вылечить.
- Я могу это взять с собой? - помахал я письмом. - Это письмо из архива русского археолога Красовского, открывшего пирамиду Хирена. Для вас оно ценности не имеет.
Капитан кивнул и пододвинул мне для подписи протокол допроса.
Итак, постепенно развязывались запутанные узелки, становилось простым и ясным все темное и казавшееся непонятным, загадочным.
Приятно было возвращаться домой с радостным чувством большой удачи!
А в Москве произошел еще один удивительный случай, рассказать о котором мне и хочется в заключение этой истории.
Среди других находок, привезенных нами из гробницы Хирена, была одна, совсем непримечательная на вид. Маленькая деревянная дощечка, вырезанная в форме примитивной человеческой фигурки, старательно закутанная в бинты. В серединке ее выдолблена крошечная ямка, и туда тридцать три века назад положили немного нильского жирного ила и пшеничное зернышко.
Это ритуальная фигурка бога Озириса, часто встречающаяся в египетских гробницах.
И вот в Москве произошло чудо. От повышенной влажности воздуха казавшееся мертвым зерно ожило! Из него на наших глазах упрямо и победоносно высунулся нежный бледно-зеленый росток, словно символ неумирающей жизни, что, сметая все преграды, вечно стремится вперед и вперед, из вчера - в завтра...