Страница:
– Аналитик прям какой-то! – я поднялся на ноги. – Пойду Палыча обрадую, что он – "ништяк".
Танцы в соседней комнате на какое-то время прекратились. Весь народ переместился к "столу". А на балконе одиноко сидел Палыч, глядя на панораму вечернего города.
– Слышь, брат, мы с тобой – "ништяки", – подтолкнул я его плечом.
– Ну и что? – тоскливо отозвался Палыч.
– Гордись, вот что!
– Уже горжусь,
Его смур был так заметен, что я поспешил поинтересоваться:
– Ты чего тухнешь?
– Паскудно на душе. Гадко как-то…
Это состояние было для Палыча настолько нетипичным, что я опешил.
И постарался выудить из него причину такого странного настроя. Ответ оказался прост – братан ностальгировал. Он на днях перебирал старые фотки, и вспомнил свою школьную любовь. А вспомнив, почувствовал настоятельную потребность встретиться с ней, подержаться за неё и вновь ощутить трепет блаженства. Но так как, Палыч по своему обыкновению нехорошо с ней расстался, то имел все основания рассчитывать на то, что барышня евойная аналогичных желаний не испытывает. Посему он стоял на балконе, мусолил свои растрёпанные чувства и страдал.
Я, как мог, постарался успокоить его. Мы долго трепались на всякие задушевные темы, поверяли друг другу целые ворохи своих различных love story13, и в результате изрыдались вдрызг.
Закончилась эта душераздирающая сцена такой картинкой: сидят два типуса, глядят на закат и воют под гитару в два голоса "Виниловые грёзы". А из квартиры доносятся грозные отзвуки сабантуя, выплёскиваясь грязноватыми брызгами на нашу идиллическую картинку.
Результатом гульбана стали два события. Первое – я купил себе пластинку Тома Уэйтса. Второе – Палыч воссоединился со своей школьной любовью.
Я понял, что если срочно не принять меры, братан истоскуется вдребезги. Тогда через пару дней, якобы забыв о нашем разговоре, я преподнёс ему наспех состряпанную моим воображением историю о том, как один мой знакомый разругался со своей барышней вдрызг, не виделся с ней семь лет, но так и не смог её забыть. И однажды он позвонил ей по давно забытому телефону, встретился с ней, и с тех пор они вместе. Мексиканские сериалы, по сравнению с этой сказкой, просто отдыхали. История сердцещипательная настолько, что самому перед собой стыдно было. Совесть меня чуть было до смерти не замучила. Господа, включайте слезные железы и готовьте полотенца вместо носовых платков!
Но Палыч обрёл уверенность в себе и решил повторить сей подвиг. В результате, он вновь стал счастливым обладателем своей мамзель, а я похвалил сам себя за то, что я такой умный и психологически грамотный тип. Такие вот дела! У них всё пошло по второму кругу, а я пел себе дифирамбы под лирический рык Тома Уэйтса.
БИСЕР
Танцы в соседней комнате на какое-то время прекратились. Весь народ переместился к "столу". А на балконе одиноко сидел Палыч, глядя на панораму вечернего города.
– Слышь, брат, мы с тобой – "ништяки", – подтолкнул я его плечом.
– Ну и что? – тоскливо отозвался Палыч.
– Гордись, вот что!
– Уже горжусь,
Его смур был так заметен, что я поспешил поинтересоваться:
– Ты чего тухнешь?
– Паскудно на душе. Гадко как-то…
Это состояние было для Палыча настолько нетипичным, что я опешил.
И постарался выудить из него причину такого странного настроя. Ответ оказался прост – братан ностальгировал. Он на днях перебирал старые фотки, и вспомнил свою школьную любовь. А вспомнив, почувствовал настоятельную потребность встретиться с ней, подержаться за неё и вновь ощутить трепет блаженства. Но так как, Палыч по своему обыкновению нехорошо с ней расстался, то имел все основания рассчитывать на то, что барышня евойная аналогичных желаний не испытывает. Посему он стоял на балконе, мусолил свои растрёпанные чувства и страдал.
Я, как мог, постарался успокоить его. Мы долго трепались на всякие задушевные темы, поверяли друг другу целые ворохи своих различных love story13, и в результате изрыдались вдрызг.
Закончилась эта душераздирающая сцена такой картинкой: сидят два типуса, глядят на закат и воют под гитару в два голоса "Виниловые грёзы". А из квартиры доносятся грозные отзвуки сабантуя, выплёскиваясь грязноватыми брызгами на нашу идиллическую картинку.
Результатом гульбана стали два события. Первое – я купил себе пластинку Тома Уэйтса. Второе – Палыч воссоединился со своей школьной любовью.
Я понял, что если срочно не принять меры, братан истоскуется вдребезги. Тогда через пару дней, якобы забыв о нашем разговоре, я преподнёс ему наспех состряпанную моим воображением историю о том, как один мой знакомый разругался со своей барышней вдрызг, не виделся с ней семь лет, но так и не смог её забыть. И однажды он позвонил ей по давно забытому телефону, встретился с ней, и с тех пор они вместе. Мексиканские сериалы, по сравнению с этой сказкой, просто отдыхали. История сердцещипательная настолько, что самому перед собой стыдно было. Совесть меня чуть было до смерти не замучила. Господа, включайте слезные железы и готовьте полотенца вместо носовых платков!
Но Палыч обрёл уверенность в себе и решил повторить сей подвиг. В результате, он вновь стал счастливым обладателем своей мамзель, а я похвалил сам себя за то, что я такой умный и психологически грамотный тип. Такие вот дела! У них всё пошло по второму кругу, а я пел себе дифирамбы под лирический рык Тома Уэйтса.
БИСЕР
В мире все равно нет иной правды, кроме той, в которую нам хочется верить.
– Ни хера не получается! – я в остервенении отшвырнул ручку и ткнулся лбом в стол. – Какого беса я согласился?
Этот вопрос занимал меня сейчас больше всего – "какого беса я согласился?". Даю справочку – я нахожусь в стенах родной квартиры наедине со своим драгоценным вдохновением, а вернее, с его полным отсутствием, и пытаюсь выдавить из себя хотя бы пару сносных строк по-украински. Естественно, что процесс стоит мёртво! Как вкопанный, стоит!
Нормальный человек, взглянув на мою унылую фигуру, задаст вопрос, который мучает меня непрерывно: "Зачем?" А вот зачем. Стало известно, что через пару месяцев планируется отборочный тур на
Всеукраинский фестиваль "Червона Рута". Естественно, что фестиваль этот полностью украиноязычный. А драгоценным участникам группы "Клан
Тишины" до смерти захотелось в нём поучаствовать! Вот без этого – никак! Несварение желудков у них без этого сделается – я поперхнулся очередным застрявшим в горле ругательством. Как по мне, так и хрен с ним, с этим фестивалем!
Тексты писать, конечно же, пришлось мне, как единственному участнику команды, свободно владеющему языком. Я, как мог, отказывался. Меня урезонивали, объясняли необходимость иметь хотя бы часть украиноязычного репетуара – глухо! Я не отказывался петь по-украински – я отказывался писать. Не умею! Зачем уродовать язык, на котором я просто не умею сочинять? Было высказано много нецензурных, полуцензурных и просто ругательных пожеланий в адрес друг друга. Я отказывался слушать "глас рассудка". И тогда скотина
Батькович поймал меня на "слабо".
– Конечно, по-русски писать выгодней, – спокойно произнёс он, – много примеров для подражания, есть на что опереться. А украинская рок-музыка – почти нетронутое пространство. Сложно что-либо создавать практически на пустом месте. Я тебя понимаю, и не настаиваю, чтобы ты ломал себя.
Этого моя натура вынести не смогла – интриган рассчитал всё точно.
– Ну, нет уж! – отрезал я. – Если ты вопрос ставишь этой стороной, я напишу. Усрусь, но напишу. И офигенно напишу – увидите!
После столь категоричного заявления отступать не годилось. И, в результате, я сидел дома и ломал голову над украинскими рифмами.
Плохо, что не было идеи. Для того чтобы написать что-нибудь достойное внимания, нужно было мыслить по-украински, исходить из фонетических особенностей языка. Нужно было, кроме смысла, подать само звучание "мовы".
В башке было пусто, как в кастрюле, которую дали вылизать собаке.
Никаких идей! Ноль! Одни ругательства – но их к делу не пришьёшь.
Чтобы отвлечься, я принялся перебирать в голове события последнего времени.
После того, как нас кинул Анатолий, прошло несколько месяцев.
Отдождила осень, отсмурила зима, а у нас ничего не изменилось. Мы по-прежнему ходили на репетиции, старательно работали над программой и мусолили свои большие надежды. Потихоньку выступали на различных
"солянках", институтских вечерах, прокатили парочку квартирников.
Так, ничего запоминающегося. Нужен толчок! Может быть, "Червона
Рута" и станет этим толчком?
Я опять уселся за стол, придвинул к себе чистый лист бумаги, и неожиданно записал первые строчки:
Скляні вірші сплітаються в дощ,
Що розтинає тіло тиші…1
Ух, ты! Это уже не похоже на прежнее фуфло! Я мусолил эти строки и так, и сяк, взбалтывал их во рту, напевал, проговаривал, пропускал их через свои извилины. По-моему, неплохо. Попробуем дальше.
Музыкальную тему принёс Паша – эдакий пространственный арт-рок, отстранённый и воздушный. Мы даже сваяли уже "аранж". Заминка за мной – нужен текст. Ладно, попробуем поймать настроение.
Хрен! Заклинило, блядь, наглухо! Спокойно, главное не нервничать.
Отвлечёмся. Подумаем о чём-нибудь другом. Например, вспомним, как дядюшка женился. На хрена он женился? По-моему, он и сам этого не знает. Полгода встречался с барышней из своей институтской группы, таскал ей цветы, а потом женился. А барышня, следует признать, ничего! Очень даже ничего! Милая девушка Нина. Я тоже как-то попробовал подкатиться. Ну, ещё до Татки. Ничего не вышло, она считает недопустимым, если ухажёр младше на два года. А как по мне – ничего. У меня все барышни старше были. Планида, что-ли такая?
Ладно, сделаем ещё подходик к тексту.
Сумні думки, як пальці повій,
Ліниво пестять сплячий мозок,
Шукаю зміст у зміні подій,
Але ніяк знайти не можу.
А ну, а ну! Я оценил написанное – охо-хо! Образ клёвенький! Нет, всё-таки, я талант! Голова! Я уже точно знал, что текст пойдёт, и мог позволить себе малость самовосхвалиться.
Вот блин! Пока я пёрся от своих способностей, все мысли разбежались куда-то. Так что там с дядькиной свадьбой? А, ну да, встречался он с мамзелью этой, в кафе-мороженное водил, всякое такое… А потом припёрся ко мне и сказал:
– Терентий, я женюсь.
Я превратился в каменную глыбу от удивления. Да в какую там глыбу, в целый Стоунхендж!
– Ты бредишь, Терентий? – осторожно переспросил я на всякий случай.
– Нет, не брежу. Мы уже познакомили родителей, подали заявление, сшили платье, купили кольца. Через две недели свадьба.
– Пиздец! В семье такой движняк – а я ни сном, ни духом! Что ж вы все молчали?
– А тебя хрен поймаешь. То на репетициях, то на концертах, то ещё где-то! Не получилось.
– Э, милок, ты не звезди! Мы же с тобой на прошлой неделе у
Блонского бухали. Ты что, там сказать не мог?
– Я хотел торжественно сообщить, а там, сам понимаешь, обстановка не та.
Так, стоп, на этом месте прервёмся, и вернёмся к тексту. Надо с припевом подумать – от этого зависят следующие куплеты. Думай,
Чебурашка, думай. О! Подбавим малость мистических ноток.
Люблю дивитись, як дзеркало п'є вогонь,
І божевілля тихесенько ллє в сон.
О-о-о! Ништяк! Припевчик тихонький такой! Тихусенький! Тра-ля-ля!
Что такое? Ага, нефиг дрочить на своё отражение в зеркале, поэт хренов! (ну это я образно, сами понимаете). Мысли! Где вы? Мать вашу! Что я так и буду по словечку из себя выдавливать? Я в таком случае до следующего месяца не управлюсь.
Дядька тогда просил, чтоб я был его свидетелем на свадьбе. А свидетельницей его барышня пригласила Татку – у неё самой лажа с подругами. Весело тогда гульнули. Меня в ЗАГСЕ с женихом перепутали
– угораздило же белый костюм нацепить! Два дня мы тогда оттягивались. Первый день – родственники. А второй – друзья-приятели. А мы с Таткой, как особо приближённые, попали и туда, и туда. Ладно, хватит сачковать, что там с текстом?
Яскравим дням, що йдуть босоніж
Стелю під ноги власний смуток,
Спостерігав, як сонячний ніж
Розрізав сіть прозорих чуток.
Угу, поехали дальше! На дядюшку не отвлекаемся! Не отвлекаемся!
Не отвлекаемся!
Бляха-муха! Тогда отвлекаемся на что-нибудь другое, потому что я снова пустой, как неиспользованный презерватив! Ага, займёмся самобичеванием. Или, нет! Не займёмся… Я, кажется, разродился!
Сліпий акорд, самотній, як біль,
Лежав в обіймах дисонансу,
Він рве зв`язки, мов повітряний змій
У вікні небесного пасьянсу.
Хух! Всё! Готово! Спасибо дядюшке, без него не справился бы.
Можно со спокойной душой нести текст на "репу" и предъявлять людям.
Надеюсь, что им понравится.
А дядька, всё-таки, зря женился. Погулял бы ещё, на свободе-то!
– Что скажет уважаемый худсовет? – я отошёл от микрофона и развалился на стуле, давая понять, что отдаю себя на растерзание общественному мнению.
Носители общественного мнения, в данном случае Паша, Палыч и
Батькович, не замедлили воспользоваться своим правом попить моей кровушки.
– А ну, прочти текст ещё раз, – попросил Паша.
– Силь ву пле, – я встал ногами на табурет и с выражением прочёл им текст.
– Молодёжно! – покивал головой Палыч.
– Космично! – подхватил Батькович.
– Масштабно! – поцокал языком Паша.
– А главное – непонятно! – заржал Палыч, – в этом вся фишка!
Народ начнёт на умняк падать!
– Чего тут непонятного? – возмутился я. – Всё предельно просто, образы и настроения не требуют пояснений, чего вам ещё нужно?
– Может, малость упростить? – засомневался Паша.
– Тогда упрощайте сами, – я скрестил руки на груди и с неприступным видом уселся перед микрофоном, – ничего я упрощать не буду, и так чуть чердак не поехал, пока я этот текст ваял!
– Оно и видно! – Палыч скорчил жуткую рожу. – А уж у публики чердаки поедут, это, как пить дать!
– Зря вы на него наезжаете, – вмешался Батькович, – по-моему, всё просто отлично! Назовите мне ещё хоть одну группу, у которой были бы тексты такого плана. Есть, правда, "Живая Вода" и "Индюки", но у них не свои тексты. Они пишут музыку на стихи профессиональных поэтов.
Иметь навороченные авторские тексты для команды нашего уровня – это полезная фишка.
– Да ладно тебе, – Паша примиряюще похлопал Батьковича по плечу,
– мы же для вежливости его подкалываем. Нельзя же со старта сказать, что всё хорошо – Андрей тогда решит, что нам всё равно, или мы невнимательно слушали.
– А после наших подъёбочек мы его похвалим, и всё будет ништяк, -
Палыч состроил очередную рожу и угнездился за барабанами, – давайте рыпать.
Рыпали мы долго и обстоятельно. Намечался новый саунд, и нам хотелось обсосать его со всех сторон. Появилась интересная пространственность, лёгкая отстранённость. В наш век всеобщего упрощения такая фишка может показаться несколько старомодной, но мы страдали болезнью, присущей всем молодым группам. Мы старались выглядеть загадочными и "многослойными". И если аранжировка получалась простенькой на наш взгляд, мы изо всех сил высасывали из пальца "усложняющие" элементы. Наша музыка того времени отличалась большим количеством ритмических переходов, модуляций и прочих наворотов. Но с другой стороны, это развивало фантазию, не давало зациклиться на двухаккордности, ставило на место ощущение "формы".
Паша приволок ещё две задумки на "фестивальные" песни. Он играл придуманную им "гармошку", ритм-секция старательно выискивала свои точки, а я импровизировал на "марсианском" языке. Для тех, кто не в курсе, хочу объяснить, что такое "марсианский" язык.
Не всегда написание песни начинается с текста. Случается, что просто находится эффектный рифф, подходящая гармония или ритмический штрих, что становится началом нового произведения. И для того, чтобы представить себе фразировку будущего текста, подобрать канто, определиться со структурой песни, вокалисты поют всяческую тарабарщину, расставляя акценты и подбирая мелодику будущей голосовой партии. И когда становится более-менее понятно как будет выглядеть вокальная партия с точки зрения мелодики, пишется текст.
Эту тарабарщину музыканты называют "марсианским" языком. Иногда этот язык используют особо ленивые вокалюги, когда охота попеть "фирму"
(либо под неё), а текст учить лень. Тогда "марсианский" язык приобретает сходство с английским, французским или любым другим
"цивилизованным" языком, под который нужно "проканать".
Мы мусолили две новые вещи. Одна из них была откровенно джазового пошиба, а другая – с "захилом" в гранж. Мы же разнообразные чуваки!
В джазовой вещичке мы надавили на все лирические педали, до которых могли дотянуться. Тихий задушевный вокал, свингующий бас, лёгкие гитарные фразки! Барабанщик – щётками! Естественно, в честь того, что произведение звучит в джазовом духе, выделили каждому по сольному куску – отрывайся, ребяты! Впрочем, штучка получилась симпатичная. "Ковбойцы" предвкушали, как вкусно это кино зазвучит при написанном мною тексте, а я совершенно не представлял, как я его буду ваять. Идей не появлялось никаких, а выдавливать из себя по словечку мне не улыбалось никак. С другой стороны, не мог же я посрамить свою репутацию "поэта"!
Дома я снова уселся за стол и приготовился творить "великое".
Скажу честно – "великое" не получалось. Более того, даже не
"великое" в голову не лезло! Я пытался действовать по найденному мной рецепту – не зацикливаться и почаще переключаться на посторонние темы. Я вспоминал свадьбы, дни рождения, похороны! Я представлял себе весь знакомый женский контингент в обнажённом и полуобнажённом виде! Толпой и в одиночку! Я размышлял над всевозможными философскими вопросами – наразмышлял на два учебника по судебной психиатрии, а текст так и остался неначатым. Ни черта не помогало! Тогда я плюнул на всё и решил, что не быть мне рок-Шевченком. А раз так, то нужно ложиться спать и не засирать себе мозги. И не заниматься больше тем, к чему не приспособлен мой хрупкий организм.
Довольный, я улёгся и приготовился мгновенно уснуть. Ведь главное
– принять решение. А когда что-либо решил, то на душе становится спокойней. Облегчённо вздохнув, я закрыл глаза.
Угу! Как бы не так – вместо того, чтобы по-мужчински "втопить массу"2 на полную катушку, я увидел перед собой искомый текст во всех деталях. Оставалось только подняться, включить свет и записать его! Курва мать! Я наощупь пошлёпал к столу, щёлкнул выключателем настольной лампы и взял в руки ручку. Ну как тут быть последовательным?
С другой песенкой было ещё сложнее. Мы слепили аранжировку, определились со структурой, подобрали канто… Одно "но" – при любом варианте текста на понятном языке вещь автоматически превращалась в дерьмо. Я надеялся, что "терпение и труд всё перетрут", ан нет! Эту
"пьесу" с моим вариантом текста можно смело считать пародией на музыку – настолько похабно и пошло она звучала. К напыщенной мелодии и аранжировке я умудрился "пристегнуть" текст, настолько проникнутый пафосом, что самому хотелось стать по стойке "смирно" перед зеркалом и после каждого припева отдавать себе честь. Каюсь! Но покажите мне хотя бы одного человека, не сотворившего в своей жизни ни строчки дерьма!
– Утро кра-а-асит ярким светом стены древнего Кремля-а-а! Ля-ля-ля!
Я мурлыкал себе под нос чудовищную кашу-малашу из всех, или почти всех известных мне песен и одновременно "наводил красоту".
Планировалась операция под кодовым названием "Взятие Сталинграда".
Смысл оной состоял в том, чтобы обмануть бдительность таткиных предков и всевозможными хитрыми способами выманить у них руку той, что отдала мне своё сердце. Ну, сказанул!
– Се-е-ердце! – завопил я вдохновенно, – тебе не хочется поко-о-о-оя! Чёрт подери, нужно ещё штаны погладить! – и я погнал в соседнюю комнату за утюгом.
Я надеялся, что всё произойдёт успешно – поди, не в семнадцатом веке живём! Собственно, многие брачующиеся вообще не спрашивают согласия родителей, а просто ставят их перед фактом. Так, мол, и так, дорогие предки, мы женимся, и всё тут! А ваше мнение для нас – это вопрос вторичный. Не колышет нас ваше мнение!
Нам этот вариант не подходил, поскольку жить мы собирались с таткиными родителями. Посему следовало изобразить видимость почтительного отношения к родительским сединам. Для полного успеха операции следовало уверить их в том, что я трудолюбивый, симпатичный, потенциально богатый молодой человек, который в состоянии обеспечить счастье их дочери.
– Жил да был на белом свете симпатичный парень целых двадцать ле-е-ет! – я завязывал галстук и прикидывал по времени, успеваю ли я.
Мать следила за моими сборами, изредка втыкаясь с советами типа:
– Может, феньки свои поснимаешь? Они с костюмом не совсем гармонируют.
– Спокуха, маманя! Усё будет пучком! Нехай хавают меня вместе с феньками! Главное ж, что я внутрях хороший! Хороший, ведь?
– Хороший, – усмехается мать, – ты цветы не забудь купить.
– Обижаешь! Я такие рок-н-рольные цветы сейчас куплю – ого-го!
Сплошной Лед Зеппелин!
– Ладно, иди уж, Лед Зеппелин.
Я выкатился из дому и потрюхал на рынок за цветами. Покупка цветов всегда была для меня проблемой. Потолкавшись на базаре с полчаса, я умудрялся купить букет, который сдыхал ровно через полчаса. Мистика! Ладно, не будем засорять мозги. Я быстренько выбрал охапку роз побольше и попышнее, расплатился и направился к троллейбусу.
Через сорок минут я стоял перед заповедной дверью и давил в пупку звонка. Дверь открылась и явила моим глазам улыбку будущей тёщи.
Бонжур! – радостно оскалился я, – дозвольте рекомендоваться – жених!
С этими словами я шагнул через порог и всучил ей цветы.
– Это Вам, как матери, родившей и воспитавшей мою избранницу!
Да, чёрт побери, в галантности мне не откажешь! Просто куртуазный маньерист!
После долгих расшаркиваний, жонглирования комплиментами и прочих любезностей я был приглашён в гостинную. Туда же зашли Татка и будущий тесть с тёщей. Я не стал отвлекаться на разговоры о погоде, шутки-прибаутки и всякую лабуду, а сразу взял быка за рога.
– Уважаемые граждане родители невесты, я хотел сказать, уважаемые
Анфиса Тихоновна и Мыкола Степанович! Перед лицом господа нашего
Иисуса Христа прошу у вас руки вашей дочери Натальи! Обязуюсь быть ей верным супругом, обеспечить её счастье на протяжении всей долгой жизни и обещаю помереть с ней в один день.
Татка толкнула меня локтем в бок. Похоже, она заподозрила меня в скоморошестве и давала понять, что приколы в такой исторический момент явно неуместны. Я же, как существо крайне легкомысленное, считаю их уместными всегда и везде. Иногда на этой почве у меня возникают конфликты с окружающим миром. Поэтому, чтобы не вызывать нежелательных эксцессов, я постарался быть серьёзным и благообразным.
Мы всем кагалом уселись за стол, заваленный ништяками и приятно украшенный бутылками с шампанским и армянским коньяком. Выпили по первой и затеяли долгий и содержательный разговор. Будущий тесть для проформы поинтересовался источниками моих доходов. Ну, отмочил!
Какие могут быть у меня доходы, окромя жиденькой степухи и чрезвычайно редких гонораров с концертов? Надежды на лучшую жизнь, естественно, в расчёт не берутся. Но я стал вдохновенно разглагольствовать о том, как старательно я изучаю свою специальность, как я надеюсь на открытие маленького бизнеса в недалёком будущем, ну и всякое такое. Надеюсь, что мне всё равно никто не поверил – настолько пошло всё это звучало.
– Мгм! – Мыкола Степанович взъерошил волосы, – а что с твоей музыкой? Когда ты планируешь взяться за ум?
– Что вы подразумеваете под выражением "взяться за ум"?
– Я имею в виду, когда ты перестанешь тратить своё время на это абсолютно бесперспективное обезьянничанье на сцене?
Спокойно, Ипполит, спокойно! Главное не лезть в бутылку! Помягче с ними, не забывай, что они зависимы от своего образа мышления, стиля жизни… Для них идеал семьи – спокойная тихая заводь, где радостно квакают лягушки и мирно дремлют кувшинки.
– Не беспокойтесь, музыка – это у меня возрастное. Я её перерасту как подростковые прыщи и мутацию голоса. Не отрицайте, что сопливой юности свойственно заблуждаться. На то и жизнь дана, чтобы умнеть с каждым днём. Я чувствую, что мои мозги уже на грани просветления.
Ещё немножко, и я подамся в зажиточные бюргеры – то есть, ринусь накапливать частную собственность. Ну, сервизы там всякие, пупсики фарфоровые, бархатные занавески и всё такое…
Татка с изумлением следила за тем, как я мудрствовал и выпендривался перед её "родоками". Но у неё не было ни малейшего повода одёрнуть меня – с точки зрения родителей, я вещал абсолютно правильные вещи.
– А жить где собираетесь? – поинтересовалась Анфиса Тихоновна.
Я, было, замялся, но тут меня выручила Татка:
– Жить мы будем здесь, – твёрдо заявила она, – места хватит на всех! И на нас, и на старшее поколение.
Старшее поколение ничего против не имело, и мы взялись обсужать детали предстоящего торжества. Когда, где, как и так далее. Под разговор мы, не спеша, выпивали и закусывали. Я перехватил тревожный наташин взгляд, которым она сопроводила очередную выпитую мной рюмку коньяку. Ага, как же! Я ведь в данный момент старательно и целеустремлённо разрушаю образ скромного мальчика, который
"совершенно не пьёт". Я покосился на бутылку и отметил, что мы её уже прикончили на двоих с предполагаемым тестем – делать детское лицо было поздно. Хорошо, что вовремя спохватился – после второй бутылки им было впору задуматься о наиболее вероятном будущем столь резво поглощающего коньяк зятя и сделать соответствующие выводы.
Теперь мне оставалось тихонько сделать вид, что ничего не произошло (а ничего, собственно, и не произошло) и поддерживать разговор, отказываясь от дальнейших предложений со стороны Мыколы
Степановича "продолжить".
В конце концов, мы все дружно встали из-за стола по команде
Анфисы Тихоновны. Она пошепталась с мужем, и мне было торжественно объявлено, что мы, божией милостию Николай Второй с супружницей, даём согласие на твой брак с дочерью нашей и будьте благословенны ныне и присно и вовеки веков аминь! Мне оставалось только благодарно раскланиваться и смахивать слёзы умиления.
Впрочем, резонов для особой радости было мало. Я видел, что моя особа внушает таткиным родителям сильнейшие подозрения – уж больно смахивал я на шалопая. Не о таком зяте мечтали они долгими зимними вечерами. Они предпочли бы солидного человечка лет тридцати, с небольшим брюшком (символ благополучия), солидным кошельком и обеспеченной карьерой. А вид моей рок-н-рольной фигуры, пусть и закамуфлированной костюмом, не позволял надеяться на тихое уютное семейное счастье для своей дочери. От меня веяло беспокойством, тощим кошельком и неприятностями.
Но ничего изменить они не могли. С Наташей проводились профилактические беседы на тему: "Преимущества браков по расчёту и недостатки браков по любви", но она игнорировала все аргументы. Её сестра Таня предложила нам не расписываться, а пожить для начала в гражданском браке, но тут встали на дыбы "предки". Отношения, не освящённые штампом в паспорте, в их глазах именовались тривиальным развратом. Получилась вилка, из которой имелся только один выход.
И всё покатилось само собой. Через недельку мы с Таткой свели наши "старшие поколения", на этот раз на моей территории. Были обсуждены все нюансы свадебного торжества и расставлены все точки над Ё. Отцы наши напились взюзю, скрепив тем самым предстоящий союз семейств. Оставалось только занести заявление в ЗАГС, явиться туда в назначенный день и дать заковать себя в "цепи Гименея". Я превратился в жениха, а Татка – в невесту. В оном состоянии мы и дохаживали свои последние "вольные" деньки.
C. ЛУКЬЯНЕНКО "ЛАБИРИНТ ОТРАЖЕНИЙ"
ГЛАВА 1
– Ни хера не получается! – я в остервенении отшвырнул ручку и ткнулся лбом в стол. – Какого беса я согласился?
Этот вопрос занимал меня сейчас больше всего – "какого беса я согласился?". Даю справочку – я нахожусь в стенах родной квартиры наедине со своим драгоценным вдохновением, а вернее, с его полным отсутствием, и пытаюсь выдавить из себя хотя бы пару сносных строк по-украински. Естественно, что процесс стоит мёртво! Как вкопанный, стоит!
Нормальный человек, взглянув на мою унылую фигуру, задаст вопрос, который мучает меня непрерывно: "Зачем?" А вот зачем. Стало известно, что через пару месяцев планируется отборочный тур на
Всеукраинский фестиваль "Червона Рута". Естественно, что фестиваль этот полностью украиноязычный. А драгоценным участникам группы "Клан
Тишины" до смерти захотелось в нём поучаствовать! Вот без этого – никак! Несварение желудков у них без этого сделается – я поперхнулся очередным застрявшим в горле ругательством. Как по мне, так и хрен с ним, с этим фестивалем!
Тексты писать, конечно же, пришлось мне, как единственному участнику команды, свободно владеющему языком. Я, как мог, отказывался. Меня урезонивали, объясняли необходимость иметь хотя бы часть украиноязычного репетуара – глухо! Я не отказывался петь по-украински – я отказывался писать. Не умею! Зачем уродовать язык, на котором я просто не умею сочинять? Было высказано много нецензурных, полуцензурных и просто ругательных пожеланий в адрес друг друга. Я отказывался слушать "глас рассудка". И тогда скотина
Батькович поймал меня на "слабо".
– Конечно, по-русски писать выгодней, – спокойно произнёс он, – много примеров для подражания, есть на что опереться. А украинская рок-музыка – почти нетронутое пространство. Сложно что-либо создавать практически на пустом месте. Я тебя понимаю, и не настаиваю, чтобы ты ломал себя.
Этого моя натура вынести не смогла – интриган рассчитал всё точно.
– Ну, нет уж! – отрезал я. – Если ты вопрос ставишь этой стороной, я напишу. Усрусь, но напишу. И офигенно напишу – увидите!
После столь категоричного заявления отступать не годилось. И, в результате, я сидел дома и ломал голову над украинскими рифмами.
Плохо, что не было идеи. Для того чтобы написать что-нибудь достойное внимания, нужно было мыслить по-украински, исходить из фонетических особенностей языка. Нужно было, кроме смысла, подать само звучание "мовы".
В башке было пусто, как в кастрюле, которую дали вылизать собаке.
Никаких идей! Ноль! Одни ругательства – но их к делу не пришьёшь.
Чтобы отвлечься, я принялся перебирать в голове события последнего времени.
После того, как нас кинул Анатолий, прошло несколько месяцев.
Отдождила осень, отсмурила зима, а у нас ничего не изменилось. Мы по-прежнему ходили на репетиции, старательно работали над программой и мусолили свои большие надежды. Потихоньку выступали на различных
"солянках", институтских вечерах, прокатили парочку квартирников.
Так, ничего запоминающегося. Нужен толчок! Может быть, "Червона
Рута" и станет этим толчком?
Я опять уселся за стол, придвинул к себе чистый лист бумаги, и неожиданно записал первые строчки:
Скляні вірші сплітаються в дощ,
Що розтинає тіло тиші…1
Ух, ты! Это уже не похоже на прежнее фуфло! Я мусолил эти строки и так, и сяк, взбалтывал их во рту, напевал, проговаривал, пропускал их через свои извилины. По-моему, неплохо. Попробуем дальше.
Музыкальную тему принёс Паша – эдакий пространственный арт-рок, отстранённый и воздушный. Мы даже сваяли уже "аранж". Заминка за мной – нужен текст. Ладно, попробуем поймать настроение.
Хрен! Заклинило, блядь, наглухо! Спокойно, главное не нервничать.
Отвлечёмся. Подумаем о чём-нибудь другом. Например, вспомним, как дядюшка женился. На хрена он женился? По-моему, он и сам этого не знает. Полгода встречался с барышней из своей институтской группы, таскал ей цветы, а потом женился. А барышня, следует признать, ничего! Очень даже ничего! Милая девушка Нина. Я тоже как-то попробовал подкатиться. Ну, ещё до Татки. Ничего не вышло, она считает недопустимым, если ухажёр младше на два года. А как по мне – ничего. У меня все барышни старше были. Планида, что-ли такая?
Ладно, сделаем ещё подходик к тексту.
Сумні думки, як пальці повій,
Ліниво пестять сплячий мозок,
Шукаю зміст у зміні подій,
Але ніяк знайти не можу.
А ну, а ну! Я оценил написанное – охо-хо! Образ клёвенький! Нет, всё-таки, я талант! Голова! Я уже точно знал, что текст пойдёт, и мог позволить себе малость самовосхвалиться.
Вот блин! Пока я пёрся от своих способностей, все мысли разбежались куда-то. Так что там с дядькиной свадьбой? А, ну да, встречался он с мамзелью этой, в кафе-мороженное водил, всякое такое… А потом припёрся ко мне и сказал:
– Терентий, я женюсь.
Я превратился в каменную глыбу от удивления. Да в какую там глыбу, в целый Стоунхендж!
– Ты бредишь, Терентий? – осторожно переспросил я на всякий случай.
– Нет, не брежу. Мы уже познакомили родителей, подали заявление, сшили платье, купили кольца. Через две недели свадьба.
– Пиздец! В семье такой движняк – а я ни сном, ни духом! Что ж вы все молчали?
– А тебя хрен поймаешь. То на репетициях, то на концертах, то ещё где-то! Не получилось.
– Э, милок, ты не звезди! Мы же с тобой на прошлой неделе у
Блонского бухали. Ты что, там сказать не мог?
– Я хотел торжественно сообщить, а там, сам понимаешь, обстановка не та.
Так, стоп, на этом месте прервёмся, и вернёмся к тексту. Надо с припевом подумать – от этого зависят следующие куплеты. Думай,
Чебурашка, думай. О! Подбавим малость мистических ноток.
Люблю дивитись, як дзеркало п'є вогонь,
І божевілля тихесенько ллє в сон.
О-о-о! Ништяк! Припевчик тихонький такой! Тихусенький! Тра-ля-ля!
Что такое? Ага, нефиг дрочить на своё отражение в зеркале, поэт хренов! (ну это я образно, сами понимаете). Мысли! Где вы? Мать вашу! Что я так и буду по словечку из себя выдавливать? Я в таком случае до следующего месяца не управлюсь.
Дядька тогда просил, чтоб я был его свидетелем на свадьбе. А свидетельницей его барышня пригласила Татку – у неё самой лажа с подругами. Весело тогда гульнули. Меня в ЗАГСЕ с женихом перепутали
– угораздило же белый костюм нацепить! Два дня мы тогда оттягивались. Первый день – родственники. А второй – друзья-приятели. А мы с Таткой, как особо приближённые, попали и туда, и туда. Ладно, хватит сачковать, что там с текстом?
Яскравим дням, що йдуть босоніж
Стелю під ноги власний смуток,
Спостерігав, як сонячний ніж
Розрізав сіть прозорих чуток.
Угу, поехали дальше! На дядюшку не отвлекаемся! Не отвлекаемся!
Не отвлекаемся!
Бляха-муха! Тогда отвлекаемся на что-нибудь другое, потому что я снова пустой, как неиспользованный презерватив! Ага, займёмся самобичеванием. Или, нет! Не займёмся… Я, кажется, разродился!
Сліпий акорд, самотній, як біль,
Лежав в обіймах дисонансу,
Він рве зв`язки, мов повітряний змій
У вікні небесного пасьянсу.
Хух! Всё! Готово! Спасибо дядюшке, без него не справился бы.
Можно со спокойной душой нести текст на "репу" и предъявлять людям.
Надеюсь, что им понравится.
А дядька, всё-таки, зря женился. Погулял бы ещё, на свободе-то!
ГЛАВА 2
– Что скажет уважаемый худсовет? – я отошёл от микрофона и развалился на стуле, давая понять, что отдаю себя на растерзание общественному мнению.
Носители общественного мнения, в данном случае Паша, Палыч и
Батькович, не замедлили воспользоваться своим правом попить моей кровушки.
– А ну, прочти текст ещё раз, – попросил Паша.
– Силь ву пле, – я встал ногами на табурет и с выражением прочёл им текст.
– Молодёжно! – покивал головой Палыч.
– Космично! – подхватил Батькович.
– Масштабно! – поцокал языком Паша.
– А главное – непонятно! – заржал Палыч, – в этом вся фишка!
Народ начнёт на умняк падать!
– Чего тут непонятного? – возмутился я. – Всё предельно просто, образы и настроения не требуют пояснений, чего вам ещё нужно?
– Может, малость упростить? – засомневался Паша.
– Тогда упрощайте сами, – я скрестил руки на груди и с неприступным видом уселся перед микрофоном, – ничего я упрощать не буду, и так чуть чердак не поехал, пока я этот текст ваял!
– Оно и видно! – Палыч скорчил жуткую рожу. – А уж у публики чердаки поедут, это, как пить дать!
– Зря вы на него наезжаете, – вмешался Батькович, – по-моему, всё просто отлично! Назовите мне ещё хоть одну группу, у которой были бы тексты такого плана. Есть, правда, "Живая Вода" и "Индюки", но у них не свои тексты. Они пишут музыку на стихи профессиональных поэтов.
Иметь навороченные авторские тексты для команды нашего уровня – это полезная фишка.
– Да ладно тебе, – Паша примиряюще похлопал Батьковича по плечу,
– мы же для вежливости его подкалываем. Нельзя же со старта сказать, что всё хорошо – Андрей тогда решит, что нам всё равно, или мы невнимательно слушали.
– А после наших подъёбочек мы его похвалим, и всё будет ништяк, -
Палыч состроил очередную рожу и угнездился за барабанами, – давайте рыпать.
Рыпали мы долго и обстоятельно. Намечался новый саунд, и нам хотелось обсосать его со всех сторон. Появилась интересная пространственность, лёгкая отстранённость. В наш век всеобщего упрощения такая фишка может показаться несколько старомодной, но мы страдали болезнью, присущей всем молодым группам. Мы старались выглядеть загадочными и "многослойными". И если аранжировка получалась простенькой на наш взгляд, мы изо всех сил высасывали из пальца "усложняющие" элементы. Наша музыка того времени отличалась большим количеством ритмических переходов, модуляций и прочих наворотов. Но с другой стороны, это развивало фантазию, не давало зациклиться на двухаккордности, ставило на место ощущение "формы".
Паша приволок ещё две задумки на "фестивальные" песни. Он играл придуманную им "гармошку", ритм-секция старательно выискивала свои точки, а я импровизировал на "марсианском" языке. Для тех, кто не в курсе, хочу объяснить, что такое "марсианский" язык.
Не всегда написание песни начинается с текста. Случается, что просто находится эффектный рифф, подходящая гармония или ритмический штрих, что становится началом нового произведения. И для того, чтобы представить себе фразировку будущего текста, подобрать канто, определиться со структурой песни, вокалисты поют всяческую тарабарщину, расставляя акценты и подбирая мелодику будущей голосовой партии. И когда становится более-менее понятно как будет выглядеть вокальная партия с точки зрения мелодики, пишется текст.
Эту тарабарщину музыканты называют "марсианским" языком. Иногда этот язык используют особо ленивые вокалюги, когда охота попеть "фирму"
(либо под неё), а текст учить лень. Тогда "марсианский" язык приобретает сходство с английским, французским или любым другим
"цивилизованным" языком, под который нужно "проканать".
Мы мусолили две новые вещи. Одна из них была откровенно джазового пошиба, а другая – с "захилом" в гранж. Мы же разнообразные чуваки!
В джазовой вещичке мы надавили на все лирические педали, до которых могли дотянуться. Тихий задушевный вокал, свингующий бас, лёгкие гитарные фразки! Барабанщик – щётками! Естественно, в честь того, что произведение звучит в джазовом духе, выделили каждому по сольному куску – отрывайся, ребяты! Впрочем, штучка получилась симпатичная. "Ковбойцы" предвкушали, как вкусно это кино зазвучит при написанном мною тексте, а я совершенно не представлял, как я его буду ваять. Идей не появлялось никаких, а выдавливать из себя по словечку мне не улыбалось никак. С другой стороны, не мог же я посрамить свою репутацию "поэта"!
Дома я снова уселся за стол и приготовился творить "великое".
Скажу честно – "великое" не получалось. Более того, даже не
"великое" в голову не лезло! Я пытался действовать по найденному мной рецепту – не зацикливаться и почаще переключаться на посторонние темы. Я вспоминал свадьбы, дни рождения, похороны! Я представлял себе весь знакомый женский контингент в обнажённом и полуобнажённом виде! Толпой и в одиночку! Я размышлял над всевозможными философскими вопросами – наразмышлял на два учебника по судебной психиатрии, а текст так и остался неначатым. Ни черта не помогало! Тогда я плюнул на всё и решил, что не быть мне рок-Шевченком. А раз так, то нужно ложиться спать и не засирать себе мозги. И не заниматься больше тем, к чему не приспособлен мой хрупкий организм.
Довольный, я улёгся и приготовился мгновенно уснуть. Ведь главное
– принять решение. А когда что-либо решил, то на душе становится спокойней. Облегчённо вздохнув, я закрыл глаза.
Угу! Как бы не так – вместо того, чтобы по-мужчински "втопить массу"2 на полную катушку, я увидел перед собой искомый текст во всех деталях. Оставалось только подняться, включить свет и записать его! Курва мать! Я наощупь пошлёпал к столу, щёлкнул выключателем настольной лампы и взял в руки ручку. Ну как тут быть последовательным?
С другой песенкой было ещё сложнее. Мы слепили аранжировку, определились со структурой, подобрали канто… Одно "но" – при любом варианте текста на понятном языке вещь автоматически превращалась в дерьмо. Я надеялся, что "терпение и труд всё перетрут", ан нет! Эту
"пьесу" с моим вариантом текста можно смело считать пародией на музыку – настолько похабно и пошло она звучала. К напыщенной мелодии и аранжировке я умудрился "пристегнуть" текст, настолько проникнутый пафосом, что самому хотелось стать по стойке "смирно" перед зеркалом и после каждого припева отдавать себе честь. Каюсь! Но покажите мне хотя бы одного человека, не сотворившего в своей жизни ни строчки дерьма!
ГЛАВА 3
– Утро кра-а-асит ярким светом стены древнего Кремля-а-а! Ля-ля-ля!
Я мурлыкал себе под нос чудовищную кашу-малашу из всех, или почти всех известных мне песен и одновременно "наводил красоту".
Планировалась операция под кодовым названием "Взятие Сталинграда".
Смысл оной состоял в том, чтобы обмануть бдительность таткиных предков и всевозможными хитрыми способами выманить у них руку той, что отдала мне своё сердце. Ну, сказанул!
– Се-е-ердце! – завопил я вдохновенно, – тебе не хочется поко-о-о-оя! Чёрт подери, нужно ещё штаны погладить! – и я погнал в соседнюю комнату за утюгом.
Я надеялся, что всё произойдёт успешно – поди, не в семнадцатом веке живём! Собственно, многие брачующиеся вообще не спрашивают согласия родителей, а просто ставят их перед фактом. Так, мол, и так, дорогие предки, мы женимся, и всё тут! А ваше мнение для нас – это вопрос вторичный. Не колышет нас ваше мнение!
Нам этот вариант не подходил, поскольку жить мы собирались с таткиными родителями. Посему следовало изобразить видимость почтительного отношения к родительским сединам. Для полного успеха операции следовало уверить их в том, что я трудолюбивый, симпатичный, потенциально богатый молодой человек, который в состоянии обеспечить счастье их дочери.
– Жил да был на белом свете симпатичный парень целых двадцать ле-е-ет! – я завязывал галстук и прикидывал по времени, успеваю ли я.
Мать следила за моими сборами, изредка втыкаясь с советами типа:
– Может, феньки свои поснимаешь? Они с костюмом не совсем гармонируют.
– Спокуха, маманя! Усё будет пучком! Нехай хавают меня вместе с феньками! Главное ж, что я внутрях хороший! Хороший, ведь?
– Хороший, – усмехается мать, – ты цветы не забудь купить.
– Обижаешь! Я такие рок-н-рольные цветы сейчас куплю – ого-го!
Сплошной Лед Зеппелин!
– Ладно, иди уж, Лед Зеппелин.
Я выкатился из дому и потрюхал на рынок за цветами. Покупка цветов всегда была для меня проблемой. Потолкавшись на базаре с полчаса, я умудрялся купить букет, который сдыхал ровно через полчаса. Мистика! Ладно, не будем засорять мозги. Я быстренько выбрал охапку роз побольше и попышнее, расплатился и направился к троллейбусу.
Через сорок минут я стоял перед заповедной дверью и давил в пупку звонка. Дверь открылась и явила моим глазам улыбку будущей тёщи.
Бонжур! – радостно оскалился я, – дозвольте рекомендоваться – жених!
С этими словами я шагнул через порог и всучил ей цветы.
– Это Вам, как матери, родившей и воспитавшей мою избранницу!
Да, чёрт побери, в галантности мне не откажешь! Просто куртуазный маньерист!
После долгих расшаркиваний, жонглирования комплиментами и прочих любезностей я был приглашён в гостинную. Туда же зашли Татка и будущий тесть с тёщей. Я не стал отвлекаться на разговоры о погоде, шутки-прибаутки и всякую лабуду, а сразу взял быка за рога.
– Уважаемые граждане родители невесты, я хотел сказать, уважаемые
Анфиса Тихоновна и Мыкола Степанович! Перед лицом господа нашего
Иисуса Христа прошу у вас руки вашей дочери Натальи! Обязуюсь быть ей верным супругом, обеспечить её счастье на протяжении всей долгой жизни и обещаю помереть с ней в один день.
Татка толкнула меня локтем в бок. Похоже, она заподозрила меня в скоморошестве и давала понять, что приколы в такой исторический момент явно неуместны. Я же, как существо крайне легкомысленное, считаю их уместными всегда и везде. Иногда на этой почве у меня возникают конфликты с окружающим миром. Поэтому, чтобы не вызывать нежелательных эксцессов, я постарался быть серьёзным и благообразным.
Мы всем кагалом уселись за стол, заваленный ништяками и приятно украшенный бутылками с шампанским и армянским коньяком. Выпили по первой и затеяли долгий и содержательный разговор. Будущий тесть для проформы поинтересовался источниками моих доходов. Ну, отмочил!
Какие могут быть у меня доходы, окромя жиденькой степухи и чрезвычайно редких гонораров с концертов? Надежды на лучшую жизнь, естественно, в расчёт не берутся. Но я стал вдохновенно разглагольствовать о том, как старательно я изучаю свою специальность, как я надеюсь на открытие маленького бизнеса в недалёком будущем, ну и всякое такое. Надеюсь, что мне всё равно никто не поверил – настолько пошло всё это звучало.
– Мгм! – Мыкола Степанович взъерошил волосы, – а что с твоей музыкой? Когда ты планируешь взяться за ум?
– Что вы подразумеваете под выражением "взяться за ум"?
– Я имею в виду, когда ты перестанешь тратить своё время на это абсолютно бесперспективное обезьянничанье на сцене?
Спокойно, Ипполит, спокойно! Главное не лезть в бутылку! Помягче с ними, не забывай, что они зависимы от своего образа мышления, стиля жизни… Для них идеал семьи – спокойная тихая заводь, где радостно квакают лягушки и мирно дремлют кувшинки.
– Не беспокойтесь, музыка – это у меня возрастное. Я её перерасту как подростковые прыщи и мутацию голоса. Не отрицайте, что сопливой юности свойственно заблуждаться. На то и жизнь дана, чтобы умнеть с каждым днём. Я чувствую, что мои мозги уже на грани просветления.
Ещё немножко, и я подамся в зажиточные бюргеры – то есть, ринусь накапливать частную собственность. Ну, сервизы там всякие, пупсики фарфоровые, бархатные занавески и всё такое…
Татка с изумлением следила за тем, как я мудрствовал и выпендривался перед её "родоками". Но у неё не было ни малейшего повода одёрнуть меня – с точки зрения родителей, я вещал абсолютно правильные вещи.
– А жить где собираетесь? – поинтересовалась Анфиса Тихоновна.
Я, было, замялся, но тут меня выручила Татка:
– Жить мы будем здесь, – твёрдо заявила она, – места хватит на всех! И на нас, и на старшее поколение.
Старшее поколение ничего против не имело, и мы взялись обсужать детали предстоящего торжества. Когда, где, как и так далее. Под разговор мы, не спеша, выпивали и закусывали. Я перехватил тревожный наташин взгляд, которым она сопроводила очередную выпитую мной рюмку коньяку. Ага, как же! Я ведь в данный момент старательно и целеустремлённо разрушаю образ скромного мальчика, который
"совершенно не пьёт". Я покосился на бутылку и отметил, что мы её уже прикончили на двоих с предполагаемым тестем – делать детское лицо было поздно. Хорошо, что вовремя спохватился – после второй бутылки им было впору задуматься о наиболее вероятном будущем столь резво поглощающего коньяк зятя и сделать соответствующие выводы.
Теперь мне оставалось тихонько сделать вид, что ничего не произошло (а ничего, собственно, и не произошло) и поддерживать разговор, отказываясь от дальнейших предложений со стороны Мыколы
Степановича "продолжить".
В конце концов, мы все дружно встали из-за стола по команде
Анфисы Тихоновны. Она пошепталась с мужем, и мне было торжественно объявлено, что мы, божией милостию Николай Второй с супружницей, даём согласие на твой брак с дочерью нашей и будьте благословенны ныне и присно и вовеки веков аминь! Мне оставалось только благодарно раскланиваться и смахивать слёзы умиления.
Впрочем, резонов для особой радости было мало. Я видел, что моя особа внушает таткиным родителям сильнейшие подозрения – уж больно смахивал я на шалопая. Не о таком зяте мечтали они долгими зимними вечерами. Они предпочли бы солидного человечка лет тридцати, с небольшим брюшком (символ благополучия), солидным кошельком и обеспеченной карьерой. А вид моей рок-н-рольной фигуры, пусть и закамуфлированной костюмом, не позволял надеяться на тихое уютное семейное счастье для своей дочери. От меня веяло беспокойством, тощим кошельком и неприятностями.
Но ничего изменить они не могли. С Наташей проводились профилактические беседы на тему: "Преимущества браков по расчёту и недостатки браков по любви", но она игнорировала все аргументы. Её сестра Таня предложила нам не расписываться, а пожить для начала в гражданском браке, но тут встали на дыбы "предки". Отношения, не освящённые штампом в паспорте, в их глазах именовались тривиальным развратом. Получилась вилка, из которой имелся только один выход.
И всё покатилось само собой. Через недельку мы с Таткой свели наши "старшие поколения", на этот раз на моей территории. Были обсуждены все нюансы свадебного торжества и расставлены все точки над Ё. Отцы наши напились взюзю, скрепив тем самым предстоящий союз семейств. Оставалось только занести заявление в ЗАГС, явиться туда в назначенный день и дать заковать себя в "цепи Гименея". Я превратился в жениха, а Татка – в невесту. В оном состоянии мы и дохаживали свои последние "вольные" деньки.