Страница:
Спокойнее, мы же договорились — без паники. Не надо себя запугивать. Хорошо, не будем запугивать. Но даже если этот предмет, принимаемый мной за дверь, на самом деле ею и является, и за этой дверью меня ждет коридор, а там свобода, то могу ли я воспользоваться этой любезно оставленной мне возможностью? Может быть, именно этого он от меня и ждет? Стоит за каким-нибудь кустом, который на самом деле является шкафом, с усмешкой наблюдает за моими испуганными метаниями и ждет, когда я позорно сбегу с поля боя и оставлю его в покое. И ты ведь уже принял его правила игры, ты собираешься взбираться по этой скале, которой на самом деле нет. А он смеется над тобой, хохочет до слез — вот, что это, разве не смех? Проклятие!
Я глубоко вдохнул. Придал лицу как можно более уверенное выражение. Медленно повернулся.
Солнце по-прежнему стояло высоко в небе. Над ущельем дрожал раскаленный воздух. В небе неспешно плыли маленькие аккуратные облака, похожие на плотные комки зеленоватой ваты. Одно из них остановилось, потом стало спускаться и скрылось за скалой. Значит, это не облака. Может, что-то живое? Внезапно кусты заколыхались, словно от порыва ветра, потом вновь застыли.
Ну и что дальше? Дальше надо работать, вот что я вам скажу. Не ныть, не паниковать, а работать. Человека создал труд. Кажется, мы пришли, чтобы задать хозяину дома несколько вопросов. Была еще идея пригласить его на небольшую прогулку, но ввиду вновь открывшихся обстоятельств она представляется нам неактуальной. Просто побеседовать. Здесь? А почему бы и нет?
— Мистер Руперт! — громко позвал я. Тишина, легкий звон в кустах.
— Перестаньте валять дурака, Руперт! Я знаю, что вы никакой не Лопес, знаю, что вы были учеником Кандерса. Мне нужно задать вам несколько вопросов. У нас нет к вам претензий, я не собираюсь вас задерживать. Просто поговорить. Можете вы уделить мне несколько минут?
Молчание. К кому я обращался — к кустам? К скалам? Может, его здесь вовсе нет? Он запер меня, что называется, нейтрализовал, и теперь продолжает свои научные изыскания, предоставив мне вопрошать пустоту и сходить с ума в этой фантастически обставленной клетке. Дьявол! Что же делать? Не стоять же на месте!
Я сделал шаг, потом еще и еще. При этом я внимательно следил за всем, что меня окружало, стараясь уловить малейшие изменения. Тот, кто создает иллюзию, не способен контролировать абсолютно все, какое-то несоответствие перспективы может выдать обман. Но нет — по мере того как я шел, скала с дверью удалялась, менялся вид ущелья.
Я подошел к ближайшему растению. Оно действительно больше походило на куст, чем на траву. Отходившие от ствола ветви, круто изгибаясь, вновь соприкасались с ним у вершины; получалось некое подобие амфоры. Гладкая поверхность казалась полупрозрачной, я различал внутри какое-то движение — может быть, соков? Я протянул руку к ближайшей ветке и тут же невольно отдернул ее: не только эта ветка, но и соседние резко подтянулись к стволу, почти слившись с ним. Мы с кустом оба испугались, неизвестно, кто сильнее. Я слышал об орхидеях, захлопывающих цветы при приближении людей, но здесь было нечто иное — так ведет себя лягушка или бабочка, животное, а не растение.
Испуг прошел, ветка отошла от ствола. Однако на этом ее движение не закончилось: верхушка начала опускаться, в свою очередь приближаясь к моей все еще вытянутой руке. Теперь настал мой черед пугаться; я подавил желание отдернуть руку. А вдруг оно ядовитое? Я почувствовал легкое прикосновение. Ветка разделилась на несколько частей, обтекая мою ладонь подобно перчатке. Нет, это уж слишком! Я отвел руку. Ветка не последовала за ней. Раскрытая часть (она неприятно напоминала пасть змеи) медленно сомкнулась, и растение вернулось в прежнее положение.
Что это было — атака? Оно так охотится? Или изучение? Тут что, часто ходят инспектора Управления, которых необходимо изучать? Что за черт, я отношусь ко всей этой декорации слишком серьезно, веду себя с ней как с реально существующим объектом. Я играю по навязанным мне правилам. А что, если нарушить их? Я слишком долго вел себя как образцовый заключенный; пора сменить роль. Я вытащил из кобуры бластер. Пусть господин Руперт (а я почти не сомневался, что он наблюдает за мной) знает, что я вооружен, что я не собираюсь безропотно выполнять роль подопытного кролика. Тяжесть зарядной рукоятки придала мне уверенности. Я выбрал кусок скалы метрах в ста, установил бластер на максимальную мощность и нажал спуск. Вспышка, взрыв, шипение расплавленного камня. Там, где была скала, быстро остывало каменное озерцо.
— Ну что, Руперт, будете разговаривать? — закричал я, обращаясь в пространство. — Или я разнесу всю эту ахинею к чертовой матери!
Молчание. Хорошо, продолжим. Перейдем, так сказать, на царство живого. Заряд можно уменьшить и лучше немного отойти. Я отошел в сторону, прицелился и выстрелил в тот куст, с которым мы только что «знакомились».
В ту же секунду вся чаща пришла в движение. У меня даже мелькнула мысль, что эти псевдорастения собираются броситься на меня. Кусты шевелились, ветви дрожали, раздвигаясь, их словно стало больше. А затем они взлетели. Шаровидные, уже ничем не похожие на растения предметы поднимались в воздух, превращаясь как бы в маленькие облака (я вспомнил странный объект, который недавно видел), и скрывались из виду. Прошло не больше минуты, и ущелье опустело. Остались лишь скалы, мощные стволы вдалеке, да у моих ног корчилось оплавленное, раненное, но еще живое… — растение? животное? Из разорванного ствола сочилась вязкая жидкость, похожая на расплавленное стекло. На воздухе она распадалась на комочки и становилась похожей на скисшее молоко. У меня было такое чувство, будто остатки куста смотрят на меня взглядом, полным муки. Я не выдержал выраженной в нем мольбы и вновь поднял бластер. Новая вспышка, запах гари — но не древесной, нет, не древесной.
— Зачем вы это сделали? Чем он вам помешал?! — услышал я гневный возглас.
Я был прав — он наблюдал за мной. Он стоял возле той самой скалы, в которой находилась дверь. Глубокие морщины на лбу, впалые щеки говорили о страданиях и старили его, однако было что-то неисправимо молодое в лице, а клетчатая ковбойка, шорты и легкомысленная кепочка, из-под которой торчали коротко стриженые вихры, не тронутые сединой, вообще делали его похожим на подростка. Возможно, в обычное время его лицо располагало к себе, но сейчас оно дышало гневом, кулаки были сжаты. Казалось, он готов меня уничтожить.
— А какого черта вы не отвечали? — Я чувствовал себя виноватым, а потому злился. — Ведь я вас предупреждал! И вообще, хватит смотреть на меня так, словно я убил нечто живое!
— Вы и убили нечто живое, вы, дикарь с пушкой! Неужели вы этого не почувствовали?
— Ну, что-то почувствовал, — признался я. — И я сожалею — честное слово. Но давайте перейдем к делу. У меня есть к вам несколько вопросов. Давайте спокойно поговорим. Только, может быть, сменим обстановку? Вы не хотите пригласить меня в свой кабинет?
— Вопросы? О чем? — Он казался искренне заинтересованным. «Так я тебе и поверил!»
— Ну, скажем, о том, почему Джон Патрик Руперт уже много лет живет под чужой фамилией. О некоторых его знакомых, о том, чем он занимается…
Произнося этот текст, я постепенно приближался к своему собеседнику. Методике такого приближения, абсолютно естественного и не вызывающего подозрений, я обучился еще в первый год работы. До Руперта оставалось метра четыре, не больше. Два хороших прыжка — и готово. Только бы схватить, а там пускай превращается в таракана, устраивает извержение — все равно я его не выпущу. И на мои вопросы ему придется ответить. Вот сейчас…
Прыжок! Ну!
Мои пальцы схватили пустоту. Проклятие! Этот старик оказался проворнее меня. Клетчатая ковбойка мелькала уже далеко — Руперт убегал. Я бросился за ним. Бежать было на удивление легко, это даже доставляло удовольствие, только вот воздух — что-то мешало вздохнуть полной грудью. А Руперт все ускорял бег, еще секунда — и он скроется за поворотом. Я добежал до этого места и увидел узкий проход между скалами., по которому улепетывал беглец.
Давно я так не бегал! Через несколько метров проход раздвоился, потом появились боковые ответвления, я бежал по каменным коридорам, стены которых иногда так сближались, что становилось темно, это был настоящий лабиринт, спрятаться здесь не составляло никакого труда, но пока что я не терял преследуемого из виду. Я перепрыгивал через ручьи странного фиолетового цвета, над водой (если это была вода) поднимался пар… Воздух обжигал легкие — так бывает высоко в горах, кислорода тут явно не хватало. Как назло, начался подъем, бежать стало еще труднее, и тут Руперт резко увеличил скорость и скрылся. Я добежал до поворота и услышал лишь звук удаляющихся шагов. Скорее вперед! Еще один поворот — и я оказался в каменной котловине, окруженной отвесными скалами. Дальше дороги не было. Руперта тоже не было.
Я обошел котловину кругом, надеясь отыскать какую-нибудь щель или ступеньки, с помощью которых беглец мог выбраться из нее, однако ничего не нашел. В одном месте с уступа стекал небольшой водопад. После некоторых колебаний я подставил руку — вода казалась совсем настоящей — и вымыл заливавший глаза пот; однако попить так и не решился. В расщелинах скал росли цветы, лепестки которых находились в непрерывном движении, словно крылья бабочки; тонкий аромат струился в воздухе. Я присел на камень в тени, дыхание постепенно успокаивалось.
— Ну что, давайте поговорим? — услышал я знакомый голос. Я поднял голову. Руперт сидел наверху на краю обрыва. Он тоже тяжело дышал, но выглядел веселым, как мальчишка, убежавший от преследователя в игре «Ковбои и индейцы». Значит, где-то все же есть не замеченная мною щель. Может, я смогу ее найти? А еще я мог бы достать его из моего бластера — но с какой стати? Ведь я не собирался его убивать.
— Почему вы хотите меня непременно поймать? — Он словно подслушал мои мысли. — Ведь вы хотели поговорить, задать вопросы. Что ж, я готов ответить.
— Трудно разговаривать, задрав голову, — пожаловался я. — Может, все-таки перейдем в кабинет? Или организуйте какой-нибудь ветерок, что ли, тут слишком жарко.
— Вы прямо как ребенок, — наставительно заметил он. — Вы что, считаете меня каким-то Мерлином, что ли? Подую — и подымется буря? Ветер подует чуть позже, ближе к вечеру. Да и сейчас вовсе не жарко, просто вы разгорячились, бегая за мной. Это место мне нравится, я люблю здесь бывать, так что можете считать его моим кабинетом. Давайте, задавайте ваши вопросы.
Что ж, в чем-то он был прав.
— Меня зовут Александр Ребров, — представился я. — Я из Си-Си-Эй — слыхали о такой организации?
Он покачал головой — нет, он не слышал. Ну уж конечно! Впрочем, не важно.
— Мы расследуем массовую гибель людей в поселке Новый Китеж. Вам известно о таком событии?
Его лицо стало серьезным.
— Да, я смотрел ТВ — это было ужасно.
— Жители поселка погибли от увечий, которые получили, находясь во власти галлюцинаций. Мы связываем это с появлением в поселке некоего Томаса Глечке. Вам знакомо это имя?
— Да.
— Как вы познакомились?
— Мы вместе занимались… проходили обучение…
— У Мартина Кандерса, не так ли?
— Вы знаете о Кандерсе? — упоминание о Центре и его создателе почему-то не испугало моего собеседника, лишь удивило.
— Да, знаем. Мы многое знаем, Руперт, — что вы скрываетесь, живете под чужим именем, что владеете способностями, которые можно использовать для убийства, но сейчас нас интересуете не вы, нас интересует Глечке. Почему он напал на Китеж? Из-за Путинцева?
— Да. Максим вынашивал одну идею…
— Выступить по ТВ и рассказать о центре «Праджапати»?
— Да, и Томас был резко против.
— Почему?
— Долго объяснять. Надо знать, кто такой Томас.
— Именно это меня и интересует.
— Хорошо. Он всегда был самовлюбленным, нетерпимым, считал, что призван к чему-то великому. При этом был крайне злопамятен и мог мелко мстить. Таким я помню его по тем годам. С тех пор мы не встречались, но Максим, который дважды видел его, рассказывал, что все эти черты усилились до крайности. Мы все прячемся, вы это знаете и глупо отрицать, но Томас глубже всех. Никто из нас не знает, где он живет. Он вынашивает какую-то великую идею, некий план. И кажется, я знаю какой.
— Какой же?
— Мне хотелось бы ошибиться, но, кажется, он мечтает подчинить себе все человечество, чтобы ускорить формирование нового общества избранных.
— Кто такие избранные? Ученики Кандерса?
— Да, так мы называли… Кандерсу очень не нравился этот термин, и никто на нем не настаивал, но он как-то прижился. Однако Томас имеет в виду не нас, а прежде всего себя и своих учеников.
— У него есть ученики? Много?
— Не знаю сколько, но есть. Максим рассказывал. Так вот, Томасу для подготовки своей великой миссии нужна глубокая тайна. Поэтому его разозлило желание Максима все рассказать, и он стал ему угрожать.
— Глечке приходил к нему?
— Сначала связывался по видео, а затем пришел однажды ночью, его никто не видел.
— Вам об этом сам Путинцев рассказывал?
— Да, он прилетал…
— Я знаю. Как Глечке создает свои фантомы?
— Их порождает сильное магнитное поле, которое определенным образом моделируется.
— Насколько сильное?
— Я точно не знаю; несколько миллионов гаусс.
— Значит, он создал мощный портативный генератор?
— Нет, вы не так поняли. Источником поля является он сам.
— Он сам? Каким образом? И чем именно — генератором тока, сердечником или обмоткой? Что за чепуха!
— Это не чепуха. Я не знаю точно, как это происходит, это мог бы… это лучше могли бы объяснить другие, но это так. Этому нас научил Кандерс. Человек сам создает поле.
— Значит, вы все это умеете?
— Создавать поле? Да.
— Я не о полях — о фантомах.
— Нет, страшилки были излюбленным занятием лишь для Томаса. Он толком ничего больше и не умеет, зато этим искусством овладел в совершенстве.
— А остальные что же, не умеют?
— Теоретически это умеют все, это несложно. Но никто этого не делает, поверьте — есть занятия поинтереснее.
— Перестаньте, Руперт! А вы сами чем занимаетесь? Вот это все, — я обвел рукой скалы с мигающими цветами, водопад, голубое солнце, стоявшее в зените, — разве это все не фантом?
— Так вы думаете… вы считаете, что это все нереально?! — Он был настолько удивлен, что вскочил на ноги, и мне пришлось еще сильнее задрать голову. — Вот в чем дело! То-то вы странно так… Но ведь вы проверили — там, возле прохода, вы же убили флайт!
— Флайт? А, этот куст. Ну и что? Внушить можно все что угодно
— Нет, только то, что сам знаешь. А я не знаю, как действует ваше оружие.
— Хорошо, допустим, что это все существует. Где же мы в таком случае находимся?
— Вы, господин Ребров, — произнес он с особой интонацией (так взрослый разговаривает с непонятливым и упрямым ребенком), — находитесь в ином мире.
— Вот как. Значит, выйдя из той двери, которую вы так любезно прикрыли, я свалился прямо на гамму Лебедя. Или на проксиму Центавра?
— Нет, не на Центавра. Это вообще не Млечный Путь. Это другая галактика и другая Вселенная. И законы природы здесь другие — разве вы не заметили?
У меня пересохло в горле. Его убежденность… За его словами могла скрываться правда — и это было страшно. Иная Вселенная! Если так, то я нахожусь в полной зависимости от этого человека. Все вопросы вылетели у меня из головы.
Руперт истолковал мое молчание по-своему.
— Я вижу, вы мне не верите, — вновь заговорил он. — Мне кажется, у вас вообще сложилось превратное представление о нашем Центре. Понимаете, каждый из нас занимался — и продолжает заниматься — тем, что ему ближе — космосом, океаном, человеческим организмом, чистым мышлением — разными вещами. Меня всегда интересовали другие миры. Я с детства ощущал их присутствие. Родители думали, что я фантазирую, грежу наяву, меня даже водили к психиатру, а я отчетливо видел огромное малиновое солнце и мир, весь состоящий словно из густой жидкости, скорее из смолы, и я плаваю в ней, заключенный в воздушную капсулу. Или другой мир: скалы, ощущающие твое присутствие, реки, текущие вверх, разумные деревья… Я даже различал запахи! Помню, как меня разочаровали виды Марса (это было время первой экспедиции, их передавали по ТВ): мрачная ледяная пустыня, враждебная мне. Это было совсем не то! Кандерс научил меня искать дорогу к моим мирам.
— И как же вы ее находите?
— О, это самое трудное, но и самое интересное. Надо с предельной отчетливостью представить себе иной мир — в красках, в деталях, во всех подробностях, — и если картина верна, ты почувствуешь отклик. Тогда надо создавать темное пространство и в нем искать проход.
Темное пространство! Та абсолютная темнота, с помощью которой Кандерс спас детей. Я вспомнил свою беспомощность, головокружение, странный запах…
— Значит, я прошел по созданному вами проходу. И что, любой может пройти?
— Нет, любой не может — никто не может! Я был страшно поражен, когда вы появились. Скажите, когда вы были там, в проходе, у вас были какие-то неприятные ощущения?
— Да: голова кружилась, и сердце…
— Еще бы! Ведь там миллионы гаусс! Вы должны были свалиться в самом начале.
Он посмотрел на меня с интересом и даже с каким-то недоверием.
— Послушайте, Руперт, но это же чистейшая мистика, сказка. Как физически происходит перемещение? Ведь я двигался вполне реально, просто шел, переставляя ноги, ничего не воображая.
— Вам и не требовалось ничего воображать, эту работу проделал за вас я. А как выглядит физическая сторона этого процесса, я не знаю, ее разрабатывают другие. Меня интересуют сами миры. Открывать их — потрясающее, ни с чем не сравнимое наслаждение!
— Вы говорите о мирах. Так он не один? Есть и другие?
— Да, конечно, их много. Не все хочется искать — есть миры враждебные, есть унылые, удручающие. Есть миры, где томятся умершие на Земле.
— Ад, что ли?
— Можно назвать и так, хотя там нет никаких костров и раскаленных сковородок. Это реальный мир, просто условия в нем хуже, чем на Земле. Но есть миры прекрасные, поражающие воображение — вроде того, где мы находимся. Я его очень люблю. Самое замечательное — здесь нет смерти. Все существа проходят цикл превращений, трансформируясь в нечто иное. Есть опасности, есть боль, но нет наших мучений и желания мучить. Высокая степень свободы: вот эта вода может остановиться, правда, на короткое время. Эти флайты, один из которых вы по незнанию уничтожили, — почти разумные существа. И здесь много таких. Есть и другой мир — мир исполинских существ, похожих на деревья, но это скорее геологические образования. Они изрыты как бы дуплами, и в них течет своя жизнь…
— Да, здесь интересно, — согласился я. — Но и на Земле есть много такого, что мы не видели и не знаем. И там есть неожиданности.
— Знаете, я заметил, что даже замечательные стихи, когда их часто читаешь, как бы блекнут, утрачивают смысл. Так и земные пейзажи и существа приедаются и уже не удивляют.
— Скажите, Руперт, а вам не одиноко в ваших замечательных мирах? — Я сам не ожидал, что задам этот вопрос.
Он не ответил. Вместо этого путешественник по мирам встал и с поразившей меня ловкостью спустился в котловину. Теперь он стоял в двух шагах от меня, мне ничего не стоило его схватить. Схватить? Странное желание. Было неприятно вспоминать, что еще недавно я так стремился это сделать.
— Пойдемте, — тихо сказал он. — Солнце садится. По ночам здесь особенно красиво: флайты в темноте светятся, скалы разговаривают, но я редко бываю здесь по ночам. В темноте все начинает меняться. Когда я впервые задержался тут до ночи, я заблудился и не смог найти проход. В результате упал и сломал руку. Я давно не испытывал боли, это было очень неприятно.
— То есть этот мир тоже может быть жестоким? — спросил я.
— Нет, он не жесток. Просто он любит загадывать загадки, испытывать тебя. А мне не нравится, когда меня испытывают.
Глава 16
Я глубоко вдохнул. Придал лицу как можно более уверенное выражение. Медленно повернулся.
Солнце по-прежнему стояло высоко в небе. Над ущельем дрожал раскаленный воздух. В небе неспешно плыли маленькие аккуратные облака, похожие на плотные комки зеленоватой ваты. Одно из них остановилось, потом стало спускаться и скрылось за скалой. Значит, это не облака. Может, что-то живое? Внезапно кусты заколыхались, словно от порыва ветра, потом вновь застыли.
Ну и что дальше? Дальше надо работать, вот что я вам скажу. Не ныть, не паниковать, а работать. Человека создал труд. Кажется, мы пришли, чтобы задать хозяину дома несколько вопросов. Была еще идея пригласить его на небольшую прогулку, но ввиду вновь открывшихся обстоятельств она представляется нам неактуальной. Просто побеседовать. Здесь? А почему бы и нет?
— Мистер Руперт! — громко позвал я. Тишина, легкий звон в кустах.
— Перестаньте валять дурака, Руперт! Я знаю, что вы никакой не Лопес, знаю, что вы были учеником Кандерса. Мне нужно задать вам несколько вопросов. У нас нет к вам претензий, я не собираюсь вас задерживать. Просто поговорить. Можете вы уделить мне несколько минут?
Молчание. К кому я обращался — к кустам? К скалам? Может, его здесь вовсе нет? Он запер меня, что называется, нейтрализовал, и теперь продолжает свои научные изыскания, предоставив мне вопрошать пустоту и сходить с ума в этой фантастически обставленной клетке. Дьявол! Что же делать? Не стоять же на месте!
Я сделал шаг, потом еще и еще. При этом я внимательно следил за всем, что меня окружало, стараясь уловить малейшие изменения. Тот, кто создает иллюзию, не способен контролировать абсолютно все, какое-то несоответствие перспективы может выдать обман. Но нет — по мере того как я шел, скала с дверью удалялась, менялся вид ущелья.
Я подошел к ближайшему растению. Оно действительно больше походило на куст, чем на траву. Отходившие от ствола ветви, круто изгибаясь, вновь соприкасались с ним у вершины; получалось некое подобие амфоры. Гладкая поверхность казалась полупрозрачной, я различал внутри какое-то движение — может быть, соков? Я протянул руку к ближайшей ветке и тут же невольно отдернул ее: не только эта ветка, но и соседние резко подтянулись к стволу, почти слившись с ним. Мы с кустом оба испугались, неизвестно, кто сильнее. Я слышал об орхидеях, захлопывающих цветы при приближении людей, но здесь было нечто иное — так ведет себя лягушка или бабочка, животное, а не растение.
Испуг прошел, ветка отошла от ствола. Однако на этом ее движение не закончилось: верхушка начала опускаться, в свою очередь приближаясь к моей все еще вытянутой руке. Теперь настал мой черед пугаться; я подавил желание отдернуть руку. А вдруг оно ядовитое? Я почувствовал легкое прикосновение. Ветка разделилась на несколько частей, обтекая мою ладонь подобно перчатке. Нет, это уж слишком! Я отвел руку. Ветка не последовала за ней. Раскрытая часть (она неприятно напоминала пасть змеи) медленно сомкнулась, и растение вернулось в прежнее положение.
Что это было — атака? Оно так охотится? Или изучение? Тут что, часто ходят инспектора Управления, которых необходимо изучать? Что за черт, я отношусь ко всей этой декорации слишком серьезно, веду себя с ней как с реально существующим объектом. Я играю по навязанным мне правилам. А что, если нарушить их? Я слишком долго вел себя как образцовый заключенный; пора сменить роль. Я вытащил из кобуры бластер. Пусть господин Руперт (а я почти не сомневался, что он наблюдает за мной) знает, что я вооружен, что я не собираюсь безропотно выполнять роль подопытного кролика. Тяжесть зарядной рукоятки придала мне уверенности. Я выбрал кусок скалы метрах в ста, установил бластер на максимальную мощность и нажал спуск. Вспышка, взрыв, шипение расплавленного камня. Там, где была скала, быстро остывало каменное озерцо.
— Ну что, Руперт, будете разговаривать? — закричал я, обращаясь в пространство. — Или я разнесу всю эту ахинею к чертовой матери!
Молчание. Хорошо, продолжим. Перейдем, так сказать, на царство живого. Заряд можно уменьшить и лучше немного отойти. Я отошел в сторону, прицелился и выстрелил в тот куст, с которым мы только что «знакомились».
В ту же секунду вся чаща пришла в движение. У меня даже мелькнула мысль, что эти псевдорастения собираются броситься на меня. Кусты шевелились, ветви дрожали, раздвигаясь, их словно стало больше. А затем они взлетели. Шаровидные, уже ничем не похожие на растения предметы поднимались в воздух, превращаясь как бы в маленькие облака (я вспомнил странный объект, который недавно видел), и скрывались из виду. Прошло не больше минуты, и ущелье опустело. Остались лишь скалы, мощные стволы вдалеке, да у моих ног корчилось оплавленное, раненное, но еще живое… — растение? животное? Из разорванного ствола сочилась вязкая жидкость, похожая на расплавленное стекло. На воздухе она распадалась на комочки и становилась похожей на скисшее молоко. У меня было такое чувство, будто остатки куста смотрят на меня взглядом, полным муки. Я не выдержал выраженной в нем мольбы и вновь поднял бластер. Новая вспышка, запах гари — но не древесной, нет, не древесной.
— Зачем вы это сделали? Чем он вам помешал?! — услышал я гневный возглас.
Я был прав — он наблюдал за мной. Он стоял возле той самой скалы, в которой находилась дверь. Глубокие морщины на лбу, впалые щеки говорили о страданиях и старили его, однако было что-то неисправимо молодое в лице, а клетчатая ковбойка, шорты и легкомысленная кепочка, из-под которой торчали коротко стриженые вихры, не тронутые сединой, вообще делали его похожим на подростка. Возможно, в обычное время его лицо располагало к себе, но сейчас оно дышало гневом, кулаки были сжаты. Казалось, он готов меня уничтожить.
— А какого черта вы не отвечали? — Я чувствовал себя виноватым, а потому злился. — Ведь я вас предупреждал! И вообще, хватит смотреть на меня так, словно я убил нечто живое!
— Вы и убили нечто живое, вы, дикарь с пушкой! Неужели вы этого не почувствовали?
— Ну, что-то почувствовал, — признался я. — И я сожалею — честное слово. Но давайте перейдем к делу. У меня есть к вам несколько вопросов. Давайте спокойно поговорим. Только, может быть, сменим обстановку? Вы не хотите пригласить меня в свой кабинет?
— Вопросы? О чем? — Он казался искренне заинтересованным. «Так я тебе и поверил!»
— Ну, скажем, о том, почему Джон Патрик Руперт уже много лет живет под чужой фамилией. О некоторых его знакомых, о том, чем он занимается…
Произнося этот текст, я постепенно приближался к своему собеседнику. Методике такого приближения, абсолютно естественного и не вызывающего подозрений, я обучился еще в первый год работы. До Руперта оставалось метра четыре, не больше. Два хороших прыжка — и готово. Только бы схватить, а там пускай превращается в таракана, устраивает извержение — все равно я его не выпущу. И на мои вопросы ему придется ответить. Вот сейчас…
Прыжок! Ну!
Мои пальцы схватили пустоту. Проклятие! Этот старик оказался проворнее меня. Клетчатая ковбойка мелькала уже далеко — Руперт убегал. Я бросился за ним. Бежать было на удивление легко, это даже доставляло удовольствие, только вот воздух — что-то мешало вздохнуть полной грудью. А Руперт все ускорял бег, еще секунда — и он скроется за поворотом. Я добежал до этого места и увидел узкий проход между скалами., по которому улепетывал беглец.
Давно я так не бегал! Через несколько метров проход раздвоился, потом появились боковые ответвления, я бежал по каменным коридорам, стены которых иногда так сближались, что становилось темно, это был настоящий лабиринт, спрятаться здесь не составляло никакого труда, но пока что я не терял преследуемого из виду. Я перепрыгивал через ручьи странного фиолетового цвета, над водой (если это была вода) поднимался пар… Воздух обжигал легкие — так бывает высоко в горах, кислорода тут явно не хватало. Как назло, начался подъем, бежать стало еще труднее, и тут Руперт резко увеличил скорость и скрылся. Я добежал до поворота и услышал лишь звук удаляющихся шагов. Скорее вперед! Еще один поворот — и я оказался в каменной котловине, окруженной отвесными скалами. Дальше дороги не было. Руперта тоже не было.
Я обошел котловину кругом, надеясь отыскать какую-нибудь щель или ступеньки, с помощью которых беглец мог выбраться из нее, однако ничего не нашел. В одном месте с уступа стекал небольшой водопад. После некоторых колебаний я подставил руку — вода казалась совсем настоящей — и вымыл заливавший глаза пот; однако попить так и не решился. В расщелинах скал росли цветы, лепестки которых находились в непрерывном движении, словно крылья бабочки; тонкий аромат струился в воздухе. Я присел на камень в тени, дыхание постепенно успокаивалось.
— Ну что, давайте поговорим? — услышал я знакомый голос. Я поднял голову. Руперт сидел наверху на краю обрыва. Он тоже тяжело дышал, но выглядел веселым, как мальчишка, убежавший от преследователя в игре «Ковбои и индейцы». Значит, где-то все же есть не замеченная мною щель. Может, я смогу ее найти? А еще я мог бы достать его из моего бластера — но с какой стати? Ведь я не собирался его убивать.
— Почему вы хотите меня непременно поймать? — Он словно подслушал мои мысли. — Ведь вы хотели поговорить, задать вопросы. Что ж, я готов ответить.
— Трудно разговаривать, задрав голову, — пожаловался я. — Может, все-таки перейдем в кабинет? Или организуйте какой-нибудь ветерок, что ли, тут слишком жарко.
— Вы прямо как ребенок, — наставительно заметил он. — Вы что, считаете меня каким-то Мерлином, что ли? Подую — и подымется буря? Ветер подует чуть позже, ближе к вечеру. Да и сейчас вовсе не жарко, просто вы разгорячились, бегая за мной. Это место мне нравится, я люблю здесь бывать, так что можете считать его моим кабинетом. Давайте, задавайте ваши вопросы.
Что ж, в чем-то он был прав.
— Меня зовут Александр Ребров, — представился я. — Я из Си-Си-Эй — слыхали о такой организации?
Он покачал головой — нет, он не слышал. Ну уж конечно! Впрочем, не важно.
— Мы расследуем массовую гибель людей в поселке Новый Китеж. Вам известно о таком событии?
Его лицо стало серьезным.
— Да, я смотрел ТВ — это было ужасно.
— Жители поселка погибли от увечий, которые получили, находясь во власти галлюцинаций. Мы связываем это с появлением в поселке некоего Томаса Глечке. Вам знакомо это имя?
— Да.
— Как вы познакомились?
— Мы вместе занимались… проходили обучение…
— У Мартина Кандерса, не так ли?
— Вы знаете о Кандерсе? — упоминание о Центре и его создателе почему-то не испугало моего собеседника, лишь удивило.
— Да, знаем. Мы многое знаем, Руперт, — что вы скрываетесь, живете под чужим именем, что владеете способностями, которые можно использовать для убийства, но сейчас нас интересуете не вы, нас интересует Глечке. Почему он напал на Китеж? Из-за Путинцева?
— Да. Максим вынашивал одну идею…
— Выступить по ТВ и рассказать о центре «Праджапати»?
— Да, и Томас был резко против.
— Почему?
— Долго объяснять. Надо знать, кто такой Томас.
— Именно это меня и интересует.
— Хорошо. Он всегда был самовлюбленным, нетерпимым, считал, что призван к чему-то великому. При этом был крайне злопамятен и мог мелко мстить. Таким я помню его по тем годам. С тех пор мы не встречались, но Максим, который дважды видел его, рассказывал, что все эти черты усилились до крайности. Мы все прячемся, вы это знаете и глупо отрицать, но Томас глубже всех. Никто из нас не знает, где он живет. Он вынашивает какую-то великую идею, некий план. И кажется, я знаю какой.
— Какой же?
— Мне хотелось бы ошибиться, но, кажется, он мечтает подчинить себе все человечество, чтобы ускорить формирование нового общества избранных.
— Кто такие избранные? Ученики Кандерса?
— Да, так мы называли… Кандерсу очень не нравился этот термин, и никто на нем не настаивал, но он как-то прижился. Однако Томас имеет в виду не нас, а прежде всего себя и своих учеников.
— У него есть ученики? Много?
— Не знаю сколько, но есть. Максим рассказывал. Так вот, Томасу для подготовки своей великой миссии нужна глубокая тайна. Поэтому его разозлило желание Максима все рассказать, и он стал ему угрожать.
— Глечке приходил к нему?
— Сначала связывался по видео, а затем пришел однажды ночью, его никто не видел.
— Вам об этом сам Путинцев рассказывал?
— Да, он прилетал…
— Я знаю. Как Глечке создает свои фантомы?
— Их порождает сильное магнитное поле, которое определенным образом моделируется.
— Насколько сильное?
— Я точно не знаю; несколько миллионов гаусс.
— Значит, он создал мощный портативный генератор?
— Нет, вы не так поняли. Источником поля является он сам.
— Он сам? Каким образом? И чем именно — генератором тока, сердечником или обмоткой? Что за чепуха!
— Это не чепуха. Я не знаю точно, как это происходит, это мог бы… это лучше могли бы объяснить другие, но это так. Этому нас научил Кандерс. Человек сам создает поле.
— Значит, вы все это умеете?
— Создавать поле? Да.
— Я не о полях — о фантомах.
— Нет, страшилки были излюбленным занятием лишь для Томаса. Он толком ничего больше и не умеет, зато этим искусством овладел в совершенстве.
— А остальные что же, не умеют?
— Теоретически это умеют все, это несложно. Но никто этого не делает, поверьте — есть занятия поинтереснее.
— Перестаньте, Руперт! А вы сами чем занимаетесь? Вот это все, — я обвел рукой скалы с мигающими цветами, водопад, голубое солнце, стоявшее в зените, — разве это все не фантом?
— Так вы думаете… вы считаете, что это все нереально?! — Он был настолько удивлен, что вскочил на ноги, и мне пришлось еще сильнее задрать голову. — Вот в чем дело! То-то вы странно так… Но ведь вы проверили — там, возле прохода, вы же убили флайт!
— Флайт? А, этот куст. Ну и что? Внушить можно все что угодно
— Нет, только то, что сам знаешь. А я не знаю, как действует ваше оружие.
— Хорошо, допустим, что это все существует. Где же мы в таком случае находимся?
— Вы, господин Ребров, — произнес он с особой интонацией (так взрослый разговаривает с непонятливым и упрямым ребенком), — находитесь в ином мире.
— Вот как. Значит, выйдя из той двери, которую вы так любезно прикрыли, я свалился прямо на гамму Лебедя. Или на проксиму Центавра?
— Нет, не на Центавра. Это вообще не Млечный Путь. Это другая галактика и другая Вселенная. И законы природы здесь другие — разве вы не заметили?
У меня пересохло в горле. Его убежденность… За его словами могла скрываться правда — и это было страшно. Иная Вселенная! Если так, то я нахожусь в полной зависимости от этого человека. Все вопросы вылетели у меня из головы.
Руперт истолковал мое молчание по-своему.
— Я вижу, вы мне не верите, — вновь заговорил он. — Мне кажется, у вас вообще сложилось превратное представление о нашем Центре. Понимаете, каждый из нас занимался — и продолжает заниматься — тем, что ему ближе — космосом, океаном, человеческим организмом, чистым мышлением — разными вещами. Меня всегда интересовали другие миры. Я с детства ощущал их присутствие. Родители думали, что я фантазирую, грежу наяву, меня даже водили к психиатру, а я отчетливо видел огромное малиновое солнце и мир, весь состоящий словно из густой жидкости, скорее из смолы, и я плаваю в ней, заключенный в воздушную капсулу. Или другой мир: скалы, ощущающие твое присутствие, реки, текущие вверх, разумные деревья… Я даже различал запахи! Помню, как меня разочаровали виды Марса (это было время первой экспедиции, их передавали по ТВ): мрачная ледяная пустыня, враждебная мне. Это было совсем не то! Кандерс научил меня искать дорогу к моим мирам.
— И как же вы ее находите?
— О, это самое трудное, но и самое интересное. Надо с предельной отчетливостью представить себе иной мир — в красках, в деталях, во всех подробностях, — и если картина верна, ты почувствуешь отклик. Тогда надо создавать темное пространство и в нем искать проход.
Темное пространство! Та абсолютная темнота, с помощью которой Кандерс спас детей. Я вспомнил свою беспомощность, головокружение, странный запах…
— Значит, я прошел по созданному вами проходу. И что, любой может пройти?
— Нет, любой не может — никто не может! Я был страшно поражен, когда вы появились. Скажите, когда вы были там, в проходе, у вас были какие-то неприятные ощущения?
— Да: голова кружилась, и сердце…
— Еще бы! Ведь там миллионы гаусс! Вы должны были свалиться в самом начале.
Он посмотрел на меня с интересом и даже с каким-то недоверием.
— Послушайте, Руперт, но это же чистейшая мистика, сказка. Как физически происходит перемещение? Ведь я двигался вполне реально, просто шел, переставляя ноги, ничего не воображая.
— Вам и не требовалось ничего воображать, эту работу проделал за вас я. А как выглядит физическая сторона этого процесса, я не знаю, ее разрабатывают другие. Меня интересуют сами миры. Открывать их — потрясающее, ни с чем не сравнимое наслаждение!
— Вы говорите о мирах. Так он не один? Есть и другие?
— Да, конечно, их много. Не все хочется искать — есть миры враждебные, есть унылые, удручающие. Есть миры, где томятся умершие на Земле.
— Ад, что ли?
— Можно назвать и так, хотя там нет никаких костров и раскаленных сковородок. Это реальный мир, просто условия в нем хуже, чем на Земле. Но есть миры прекрасные, поражающие воображение — вроде того, где мы находимся. Я его очень люблю. Самое замечательное — здесь нет смерти. Все существа проходят цикл превращений, трансформируясь в нечто иное. Есть опасности, есть боль, но нет наших мучений и желания мучить. Высокая степень свободы: вот эта вода может остановиться, правда, на короткое время. Эти флайты, один из которых вы по незнанию уничтожили, — почти разумные существа. И здесь много таких. Есть и другой мир — мир исполинских существ, похожих на деревья, но это скорее геологические образования. Они изрыты как бы дуплами, и в них течет своя жизнь…
— Да, здесь интересно, — согласился я. — Но и на Земле есть много такого, что мы не видели и не знаем. И там есть неожиданности.
— Знаете, я заметил, что даже замечательные стихи, когда их часто читаешь, как бы блекнут, утрачивают смысл. Так и земные пейзажи и существа приедаются и уже не удивляют.
— Скажите, Руперт, а вам не одиноко в ваших замечательных мирах? — Я сам не ожидал, что задам этот вопрос.
Он не ответил. Вместо этого путешественник по мирам встал и с поразившей меня ловкостью спустился в котловину. Теперь он стоял в двух шагах от меня, мне ничего не стоило его схватить. Схватить? Странное желание. Было неприятно вспоминать, что еще недавно я так стремился это сделать.
— Пойдемте, — тихо сказал он. — Солнце садится. По ночам здесь особенно красиво: флайты в темноте светятся, скалы разговаривают, но я редко бываю здесь по ночам. В темноте все начинает меняться. Когда я впервые задержался тут до ночи, я заблудился и не смог найти проход. В результате упал и сломал руку. Я давно не испытывал боли, это было очень неприятно.
— То есть этот мир тоже может быть жестоким? — спросил я.
— Нет, он не жесток. Просто он любит загадывать загадки, испытывать тебя. А мне не нравится, когда меня испытывают.
Глава 16
НАСЛЕДНИК
У каждого народа свой рай, но угадать его черты чаще всего несложно — слишком прочны узы, прикрепляющие мечту к грубой реальности, или, точнее, корни, с помощью которых реальность питает и лепит свой идеальный образ. Обитатели полярных широт грезят о вечной весне, жители тропиков — о местах сухих и прохладных. Если создатель парка при клинике святой Урсулы, располагавшейся в окрестностях Брисбена, воплотил в нем свое представление о крае вечного блаженства, то наши представления совпали, хотя я никогда не жил в Австралии и не страдал от засухи.
Проведя гостя через самшитовые и миртовые рощи, дорожка затем огибала небольшое озеро, и здесь уже был слышен шум падающей воды; вскоре показался и водопад, первый вестник целого семейства, ниспадающего со скал и камней. Зеленые сумерки, фонтаны, большие желтые цветы. Стайки пестрых попугаев перелетали с дерева на дерево, черная птица с массивным красным клювом гуляла по газону и хмуро взглянула на меня, когда я проходил мимо. Лишь люди в одинакового цвета одеждах, гулявшие по аллеям, да попадавшиеся на развилках таблички «главный корпус», «лаборатория», «восстановительный центр» напоминали о том, что парк существует не сам по себе, а служит обрамлением для целого комплекса медицинских учреждений. Начало ему было положено 15 лет назад, когда его основатель, прибывший из Англии — я прав, коллега, действительно из Англии? — я от кого-то слышал, что он работал в Штатах; впрочем, не важно, — так вот, едва он начал проводить лечение по своей оригинальной методике, как полученные поразительные результаты сразу вызвали интерес в научных кругах. Правительство выделило средства на строительство клиники, потом был создан институт. Сейчас здесь одновременно проходят курс лечения свыше 400 человек, институт ежегодно выпускает сборник чрезвычайно интересных трудов, а еще здесь набираются опыта специалисты со всего континента и из других стран. Как только у него хватает сил! Как это — у кого? Вы что, не знаете? Да каждый в нашем штате знает доктора Вергеруса!
Разумеется, никому из коллег, никому из пациентов, вообще никому в голову не могло прийти, что уважаемый ученый, действительный член Британской академии и член-корреспондент еще десятка академий разных стран, автор многочисленных трудов по реабилитации, профессор Вергерус может иметь какое-то отношение к группе подозрительных лиц, обитавших некогда в Кисслингене и затем исчезнувших при загадочных обстоятельствах, что его имя стоит вторым в списке учеников Кандерса — списке разыскиваемых. Все эти годы, пока сотни сотрудников спецслужб обшаривали самые отдаленные уголки планеты в поисках его и его товарищей, он жил совершенно открыто, у всех на виду, словно был невидим или заколдован. Однако волшебство было здесь ни при чем, не оно было источником слепоты агентов. Это был классический случай методологической ошибки: ищущие стали жертвой неверного представления о тех, кого намеревались найти. Мы искали подпольное, темное, прячущееся. Именно открытость и легальность защищали Вергеруса лучше всякой шапки-невидимки. Я никогда бы не нашел его, если бы Руперт, позвонив мне на следующее утро после нашей встречи, не дал мне адрес. Это было настолько неожиданно (я не просил ни о чем подобном), что я вначале не поверил, подозревая подвох или ловушку, и лишь наведя справки, понял, что сведения верны. Я и сейчас мог лишь строить догадки о том, почему он это сделал.
…Как видно, хозяин кабинета не любил яркого света и обилия мебели. Послушные стекла пропускали лишь предписанную долю лучей, визор и прочая техника прятались в нишах, и даже непременная принадлежность любого начальственного кабинета — массивный стол с креслами — располагались не в центре, как обычно, а в углу.
— Прошу, присаживайтесь. — Хозяин указал на одно из них. — А я, если вы не возражаете, сяду здесь.
Он опустился на циновку в другом углу. Было некое противоречие в его облике. Голова, полностью лишенная растительности, бесстрастное лицо, немигающие глаза — он походил на восточного мудреца, отшельника. Этому впечатлению совершенно не соответствовали старомодные обороты речи, академическая манера общения. Ну а линялые шорты и застиранная рубашка делали его похожим даже не на рядового сотрудника, а на подсобного рабочего клиники,
— Джон сказал, что вы ищете Глечке. Хотите его задержать.
— Да, это необходимо.
— Боюсь, что это не удастся.
— Почему?
— Вы имеете дело не с обычным преступником, даже не с маньяком, обладающим неординарными парапсихическими способностями. Возможности Томаса превосходят рамки привычных представлений.
— Это мы уже поняли.
— Боюсь, что не до конца. Если пользоваться расхожими терминами, вы имеете дело с дьяволом — и по его возможностям, и по типу личности. Даже обнаружив его убежище (что само по себе не просто, уверяю вас), вы не сможете… Ведь вы не собираетесь его просто уничтожить, верно? Это вы могли бы сделать, послав ракету или беспилотный штурмовик. Но вам нужно не уничтожить, а задержать и отдать в руки правосудия, не так ли?
Проведя гостя через самшитовые и миртовые рощи, дорожка затем огибала небольшое озеро, и здесь уже был слышен шум падающей воды; вскоре показался и водопад, первый вестник целого семейства, ниспадающего со скал и камней. Зеленые сумерки, фонтаны, большие желтые цветы. Стайки пестрых попугаев перелетали с дерева на дерево, черная птица с массивным красным клювом гуляла по газону и хмуро взглянула на меня, когда я проходил мимо. Лишь люди в одинакового цвета одеждах, гулявшие по аллеям, да попадавшиеся на развилках таблички «главный корпус», «лаборатория», «восстановительный центр» напоминали о том, что парк существует не сам по себе, а служит обрамлением для целого комплекса медицинских учреждений. Начало ему было положено 15 лет назад, когда его основатель, прибывший из Англии — я прав, коллега, действительно из Англии? — я от кого-то слышал, что он работал в Штатах; впрочем, не важно, — так вот, едва он начал проводить лечение по своей оригинальной методике, как полученные поразительные результаты сразу вызвали интерес в научных кругах. Правительство выделило средства на строительство клиники, потом был создан институт. Сейчас здесь одновременно проходят курс лечения свыше 400 человек, институт ежегодно выпускает сборник чрезвычайно интересных трудов, а еще здесь набираются опыта специалисты со всего континента и из других стран. Как только у него хватает сил! Как это — у кого? Вы что, не знаете? Да каждый в нашем штате знает доктора Вергеруса!
Разумеется, никому из коллег, никому из пациентов, вообще никому в голову не могло прийти, что уважаемый ученый, действительный член Британской академии и член-корреспондент еще десятка академий разных стран, автор многочисленных трудов по реабилитации, профессор Вергерус может иметь какое-то отношение к группе подозрительных лиц, обитавших некогда в Кисслингене и затем исчезнувших при загадочных обстоятельствах, что его имя стоит вторым в списке учеников Кандерса — списке разыскиваемых. Все эти годы, пока сотни сотрудников спецслужб обшаривали самые отдаленные уголки планеты в поисках его и его товарищей, он жил совершенно открыто, у всех на виду, словно был невидим или заколдован. Однако волшебство было здесь ни при чем, не оно было источником слепоты агентов. Это был классический случай методологической ошибки: ищущие стали жертвой неверного представления о тех, кого намеревались найти. Мы искали подпольное, темное, прячущееся. Именно открытость и легальность защищали Вергеруса лучше всякой шапки-невидимки. Я никогда бы не нашел его, если бы Руперт, позвонив мне на следующее утро после нашей встречи, не дал мне адрес. Это было настолько неожиданно (я не просил ни о чем подобном), что я вначале не поверил, подозревая подвох или ловушку, и лишь наведя справки, понял, что сведения верны. Я и сейчас мог лишь строить догадки о том, почему он это сделал.
…Как видно, хозяин кабинета не любил яркого света и обилия мебели. Послушные стекла пропускали лишь предписанную долю лучей, визор и прочая техника прятались в нишах, и даже непременная принадлежность любого начальственного кабинета — массивный стол с креслами — располагались не в центре, как обычно, а в углу.
— Прошу, присаживайтесь. — Хозяин указал на одно из них. — А я, если вы не возражаете, сяду здесь.
Он опустился на циновку в другом углу. Было некое противоречие в его облике. Голова, полностью лишенная растительности, бесстрастное лицо, немигающие глаза — он походил на восточного мудреца, отшельника. Этому впечатлению совершенно не соответствовали старомодные обороты речи, академическая манера общения. Ну а линялые шорты и застиранная рубашка делали его похожим даже не на рядового сотрудника, а на подсобного рабочего клиники,
— Джон сказал, что вы ищете Глечке. Хотите его задержать.
— Да, это необходимо.
— Боюсь, что это не удастся.
— Почему?
— Вы имеете дело не с обычным преступником, даже не с маньяком, обладающим неординарными парапсихическими способностями. Возможности Томаса превосходят рамки привычных представлений.
— Это мы уже поняли.
— Боюсь, что не до конца. Если пользоваться расхожими терминами, вы имеете дело с дьяволом — и по его возможностям, и по типу личности. Даже обнаружив его убежище (что само по себе не просто, уверяю вас), вы не сможете… Ведь вы не собираетесь его просто уничтожить, верно? Это вы могли бы сделать, послав ракету или беспилотный штурмовик. Но вам нужно не уничтожить, а задержать и отдать в руки правосудия, не так ли?