Страница:
— Это не собаки… — негромко сказал Учитель. — Кажется, я знаю, откуда эти зверушки. Что ж, проверим, насколько вы храбры, мои маленькие друзья.
Он закрыл глаза, сосредоточился — и вокруг поселка выросла стена огня. Это был не какой-то там пожар вроде того, что мы недавно устроили, — это было настоящее адское пламя, раскаленное пекло. Даже на таком расстоянии я почувствовал жар. Это была классная работа! Разумеется, ни один зверь не мог сунуться в эту топку. Однако Учитель почему-то медлил и не отходил от окна, вглядываясь в ревущее пламя.
И вдруг… Яне верил своим глазам: они прошли! Вначале несколько зверей выскочили из огня, к ним присоединялись другие, и вот снова вся стая неслась на нас.
— Оружие, быстро! — скомандовал Учитель.
Хорошо, что мы не успели его погрузить! Я схватил свой любимый карабин, выбил стекло, прицелился в зверюгу, опередившую остальных, и нажал на спуск. Готово! Остальные делали то же самое. Собаки (почему Учитель заявил, что это не собаки?) падали одна за другой, но остальные перепрыгивали через упавших и продолжали бег. Вот они уже совсем рядом, передние скрылись за зданием обогатительной фабрики…
— Дверь! — Этот крик вырвался сразу из нескольких глоток; кто-то бросился вниз и захлопнул ее. Звери окружили дом, мы видели их прямо под окнами.
— Откуда они взялись? — спросил Фабер. — Почему напали на нас?
— Может, это специально обученные собаки, их послали на помощь тем коммандос? — предположил Скиннер.
— Я же сказал — это не собаки! — сердито ответил Учитель. — Это волки! Воспитанники нашего лесного друга — того, к кому летали мы с Гюнтером. Не думал, что они доберутся сюда… Ничего, прорвемся. Зарядите оружие, возьмите запасные обоймы. У нас есть гранаты?Возьмите все. Как только откроем дверь, ты, Марио, бросаешь гранату, и бежим к машинам. Давайте пошевеливайтесь!
Залязгали вставляемые обоймы, все готовились к бою. Некоторые уже начали спускаться на первый этаж, и тут снаружи прогремел взрыв. Мы бросились к окнам и увидели, что ближайший флайер (это был «головастик», взятый в Китеже) стоит как-то косо. Мы еще не успели сообразить, что происходит, когда заметили волка. Отделившись от остальных, он направлялся к машинам.
— Что там у него? — пробормотал Учитель. — Что-то торчит… Дайте бинокль!
— Он, наверное, уже упакован… — робко ответил кто-то.
— Он несет в пасти что-то металлическое, — сообщил глазастый Чекеде. — И круглое.
Волк тем временем добежал до второго флайера и заполз под него. Что он там делал ? Секунда, другая — и прогремел взрыв. Сноп огня и окровавленные куски мяса вылетели из-под днища флайера, и машина уткнулась носом в землю.
— Третий! Третий бежит! — закричал Чекеде. Фабер поднял винтовку. Волк, направлявшийся к нашей лучшей машине, споткнулся на бегу, круглый предмет вывалился из его пасти и упал на землю. И тут же сразу несколько зверей кинулись к гранате — словно на добычу бросились. Фабер свалил двоих, но третий, схватив гранату, успел скрыться за углом. Потом он внезапно выскочил уже из-за другого угла, в несколько прыжков покрыл расстояние, отделявшее его от машин… Взрыв!
Все оглянулись на Учителя. Что делать дальше? Мы оказались в ловушке. Он молчал, погрузившись в раздумья.
— Флайер весьма прочная машина, — заметил Неттлингер. — Вряд ли обыкновенная граната…
— Может, они и исправны. Достаточно заклинить двери — и представь, в каком положении мы окажемся, — возразил я.
Фабер сказал, что, если испорчены только двери, он мог бы попробовать их исправить. Неттлингер начал ему возражать, и в этот момент нам послышалось, что внизу словно стукнула створка окна. Все замерли.
— Неужели волки научились еще и пользоваться шпингалетом? — Неттлингер даже в такой ситуации находил силы шутить.
Держа карабин на изготовку, я осторожно спустился вниз и осмотрелся. Все окна были закрыты, в коридоре никого не было. Почему-то я вспомнил вожака группы, которого я намеревался добить выстрелом в голову и забыл это сделать. Но нет, с его раной нельзя даже ползти.
— Наверное, ветер, — сказал я, вернувшись к ос тальным. — Мы сейчас готовы услышать что угодно.
— А может быть… Может, я попробую найти проход? — тихо сказал Скиннер.
Все обернулись к нему.
— Ты хочешь… Понимаю! — медленно проговорил Учитель. — Но ведь у тебя с тех пор ни разу не получилось…
— Я толком и не пытался, — возразил Скиннер. — Все как-то времени не было.
— Что ж, попробуй, — Учитель кивнул. — Возможно, это наша последняя надежда.
Скиннер отошел в сторону, отвернулся… Все застыли в ожидании. В наступившей тишине стал отчетливо слышен скрип половиц, словно кто-то ходил по опустевшим комнатам, — но нам было уже не до того. Внезапно дальний конец коридора исчез за черной пеленой: Скиннер создал темное пространство. Что ж, это умели почти все — правда, не так быстро и не в таких условиях… Минута за минутой проходили в томительном ожидании. Ничего не происходило. Я уже открыл рот, чтобы сказать, что мыне можем терять столько времени, надеясь на чудесные способности Скиннера, когда темное пространство словно взорвалось и поглотило его. Такое я видел впервые! Еще несколько секунд — и на абсолютно черном фоне образовался светящийся контур и в нем появился радостно улыбающийся Скиннер.
— Удалось! Мне удалось! — Его счастью не было предела. — Там есть проход, как в прошлый раз!
В этот момент внизу грохнул взрыв, входная дверь разлетелась на куски, и в здание ворвались волки. Они тут же бросились к лестнице и, неуклюже скользя, стали взбираться вверх. Я поднял карабин и с наслаждением всадил половину обоймы в этих зверюг, завалив их телами всю лестницу. Остальные попрятались, но не ушли — они явно выжидали подходящий момент, чтобы предпринять новый штурм.
— Что ж, Эрик, удача пришла к тебе как нельзя вовремя, — заметил Учитель. — Веди нас в свой мрачный мир! Думаю, там будет не хуже, чем здесь.
Я вызвался охранять лестницу и идти последним. Учитель с благодарностью взглянул на меня. Он тоже остался. Остальные один за другим вслед за Скиннером исчезали в темноте. Еще два волка, карабкаясь по трупам убитых товарищей, попытались штурмовать лестницу; я уложил их. Пора было уходить, но Учитель почему-то медлил.
— Иди, Гюнтер, — сказал он. — Я сейчас… Мне что-то не нравится…
Я шагнул в темноту. Острая боль иглой вонзилась в мозг, в сердце. Я обернулся, чтобы позвать Учителя, — и увидел, что в другом конце коридора открылась дверь и из нее вышел человек. Все, оставшееся по ту сторону светящегося контура, различалось уже с трудом, номне и не нужно было различать, я и так отлично знал, что это чужак. Я рванулся назад, на помощь Учителю, и в этот момент светлое пятно исчезло и мрак поглотил меня.
Начальнику Управления социальной безопасности господину Готторпу
Служебное Строго секретно
Об итогах операции «Призрак»
…покинуть базу, используя имевшиеся .в их распоряжении флайеры (две машины класса «головастик» и одна класса «дельфин»). В них были погружены продукты, одежда, архив группы. Однако этот план не был реализован. Все машины были приведены в негодность при помощи армейских противотанковых гранат типа ФГД-7А.
Полная и точная реконструкция дальнейших событий затруднена. Нам не удалось получить ответы на ряд важных вопросов. Так, со спутника было замечено скопление вокруг рудника значительного количества (свыше двух тысяч) волков. Ученые считают появление в одном месте такого количества хищников совершенно невозможным и необъяснимым. По-видимому, животные напали на террористов и те открыли по ним огонь: группа захвата подобрала вокруг базы 57 убитых волков. Часть хищников каким-то образом смогла проникнуть в здание заводоуправления (входная дверь была взорвана) и даже подняться на второй этаж, где они напали на лидера группы. Что заставило животных вести себя подобным образом, остается неизвестным. Также неясно, кто взорвал дверь.
На втором этаже был обнаружен труп лидера группировки Томаса Глечке. Причиной смерти стали многочисленные тяжелые раны, нанесенные хищниками (разорвана шея, вырвано сердце, раны на лице, затруднившие опознание). Рядом находился неизвестный весьма преклонного возраста. Он был в крайне тяжелом состоянии в результате тяжелых огнестрельных ранений, полученных, судя по всему, от Т. Глечке. Ему была оказана необходимая помощь, однако сердечно-сосудистые и кровоостанавливающие средства, обычно применяемые в таких случаях, неожиданно дали резко отрицательную реакцию, и спустя два часа он скончался, не приходя в сознание. Вскрытие показало, что обмен веществ в его организме протекал со значительными отклонениями от нормы, что и обусловило летальный исход; о характере и причинах этих отклонений врачи спорят до сих пор.
В связи с утратой всякой информации по так называемой группе Кандерса опознать неизвестного, идентифицировав с кем-либо из членов этой группы, невозможно. Инспектор Ребров, которому показали его фотографию, вначале утверждал, что этот человек не кто иной, как сам лидер группы Мартин Кандерс (как известно, скончавшийся много лет назад), однако позднее заявил, что ошибся (о поведении Реброва см. ниже).
Можно предположить, что неизвестный входил в состав группировки, базировавшейся на руднике. По каким-то причинам он вступил в конфликт с Т. Глечке.
Остается невыясненным главное — каким образом покинули рудник остальные участники группировки, где они находятся сейчас и каковы их дальнейшие планы. Приходится предположить, что они направились через тайгу к ближайшему поселку. Для проникновения сквозь оцепление они, по-видимому, использовали свои необычайные способности. Это объяснение выглядит не слишком убедительно. До ближайшего населенного пункта три дня пути, между тем на следующий день после операции погода в этом районе резко ухудшилась, выпал обильный снег, началась пурга. В этих условиях люди, лишенные теплой одежды и еды, были обречены на гибель. А если бы они выжили, то были бы обязательно замечены местными жителями, а этого не произошло. И все-таки приходится принять эту гипотезу, потому что другой у нас нет.
Что касается дальнейших планов участников группы, то опыт показывает, что сектанты, ориентированные подобным образом, склонны продолжать свою деятельность. Поэтому необходимо усилить охрану Управления и продолжить работу по розыску участников группы Глечке. К сожалению, участие в этой работе (и тем более руководство ею) инспектора Реброва представляется нецелесообразным. Составленный им отчет об операции показывает, что инспектор Ребров, находясь в длительном контакте с участниками группы Кандерса, попал под влияние сектантов и, по сути, стал проводником их интересов. Он отрицает необходимость дальнейших поисков учеников Т. Глечке, заявляя, что их «вообще нет на Земле», и выступает за прекращение поисков участников группы Кандерса. Дошло до того, что А. Ребров отказался сообщить местопребывание участников этой группы Д. Руперта и Г. Вергеруса, пойдя при этом на прямую ложь: он заявил, что никогда не встречался с ними и не знает, где они; между тем в свое время, присутствуя при беседе Реброва с генералом Риманом, я лично слышал, как он упоминал о своей встрече с Вергерусом. Нам пришлось пойти на обыск во флайере Реброва, взлом защиты его компьютера — лишь таким путем мы смогли узнать местопребывание Руперта и Вергеруса и установить за ними наблюдение. К сожалению, оба сектанта вскоре скрылись. Обыск в доме Д. Руперта, не дал ничего интересного, проверка так называемой клиники Г. Вергеруса продолжается.
В настоящее время инспектор Ребров подал рапорт о переводе из инспекторов оперативного отдела в советники-консультанты в связи с полученным тяжелым ранением. Я как руководитель отдела эту просьбу поддерживаю.
Старший инспектор Т. Окумо.
Эпилог
Он закрыл глаза, сосредоточился — и вокруг поселка выросла стена огня. Это был не какой-то там пожар вроде того, что мы недавно устроили, — это было настоящее адское пламя, раскаленное пекло. Даже на таком расстоянии я почувствовал жар. Это была классная работа! Разумеется, ни один зверь не мог сунуться в эту топку. Однако Учитель почему-то медлил и не отходил от окна, вглядываясь в ревущее пламя.
И вдруг… Яне верил своим глазам: они прошли! Вначале несколько зверей выскочили из огня, к ним присоединялись другие, и вот снова вся стая неслась на нас.
— Оружие, быстро! — скомандовал Учитель.
Хорошо, что мы не успели его погрузить! Я схватил свой любимый карабин, выбил стекло, прицелился в зверюгу, опередившую остальных, и нажал на спуск. Готово! Остальные делали то же самое. Собаки (почему Учитель заявил, что это не собаки?) падали одна за другой, но остальные перепрыгивали через упавших и продолжали бег. Вот они уже совсем рядом, передние скрылись за зданием обогатительной фабрики…
— Дверь! — Этот крик вырвался сразу из нескольких глоток; кто-то бросился вниз и захлопнул ее. Звери окружили дом, мы видели их прямо под окнами.
— Откуда они взялись? — спросил Фабер. — Почему напали на нас?
— Может, это специально обученные собаки, их послали на помощь тем коммандос? — предположил Скиннер.
— Я же сказал — это не собаки! — сердито ответил Учитель. — Это волки! Воспитанники нашего лесного друга — того, к кому летали мы с Гюнтером. Не думал, что они доберутся сюда… Ничего, прорвемся. Зарядите оружие, возьмите запасные обоймы. У нас есть гранаты?Возьмите все. Как только откроем дверь, ты, Марио, бросаешь гранату, и бежим к машинам. Давайте пошевеливайтесь!
Залязгали вставляемые обоймы, все готовились к бою. Некоторые уже начали спускаться на первый этаж, и тут снаружи прогремел взрыв. Мы бросились к окнам и увидели, что ближайший флайер (это был «головастик», взятый в Китеже) стоит как-то косо. Мы еще не успели сообразить, что происходит, когда заметили волка. Отделившись от остальных, он направлялся к машинам.
— Что там у него? — пробормотал Учитель. — Что-то торчит… Дайте бинокль!
— Он, наверное, уже упакован… — робко ответил кто-то.
— Он несет в пасти что-то металлическое, — сообщил глазастый Чекеде. — И круглое.
Волк тем временем добежал до второго флайера и заполз под него. Что он там делал ? Секунда, другая — и прогремел взрыв. Сноп огня и окровавленные куски мяса вылетели из-под днища флайера, и машина уткнулась носом в землю.
— Третий! Третий бежит! — закричал Чекеде. Фабер поднял винтовку. Волк, направлявшийся к нашей лучшей машине, споткнулся на бегу, круглый предмет вывалился из его пасти и упал на землю. И тут же сразу несколько зверей кинулись к гранате — словно на добычу бросились. Фабер свалил двоих, но третий, схватив гранату, успел скрыться за углом. Потом он внезапно выскочил уже из-за другого угла, в несколько прыжков покрыл расстояние, отделявшее его от машин… Взрыв!
Все оглянулись на Учителя. Что делать дальше? Мы оказались в ловушке. Он молчал, погрузившись в раздумья.
— Флайер весьма прочная машина, — заметил Неттлингер. — Вряд ли обыкновенная граната…
— Может, они и исправны. Достаточно заклинить двери — и представь, в каком положении мы окажемся, — возразил я.
Фабер сказал, что, если испорчены только двери, он мог бы попробовать их исправить. Неттлингер начал ему возражать, и в этот момент нам послышалось, что внизу словно стукнула створка окна. Все замерли.
— Неужели волки научились еще и пользоваться шпингалетом? — Неттлингер даже в такой ситуации находил силы шутить.
Держа карабин на изготовку, я осторожно спустился вниз и осмотрелся. Все окна были закрыты, в коридоре никого не было. Почему-то я вспомнил вожака группы, которого я намеревался добить выстрелом в голову и забыл это сделать. Но нет, с его раной нельзя даже ползти.
— Наверное, ветер, — сказал я, вернувшись к ос тальным. — Мы сейчас готовы услышать что угодно.
— А может быть… Может, я попробую найти проход? — тихо сказал Скиннер.
Все обернулись к нему.
— Ты хочешь… Понимаю! — медленно проговорил Учитель. — Но ведь у тебя с тех пор ни разу не получилось…
— Я толком и не пытался, — возразил Скиннер. — Все как-то времени не было.
— Что ж, попробуй, — Учитель кивнул. — Возможно, это наша последняя надежда.
Скиннер отошел в сторону, отвернулся… Все застыли в ожидании. В наступившей тишине стал отчетливо слышен скрип половиц, словно кто-то ходил по опустевшим комнатам, — но нам было уже не до того. Внезапно дальний конец коридора исчез за черной пеленой: Скиннер создал темное пространство. Что ж, это умели почти все — правда, не так быстро и не в таких условиях… Минута за минутой проходили в томительном ожидании. Ничего не происходило. Я уже открыл рот, чтобы сказать, что мыне можем терять столько времени, надеясь на чудесные способности Скиннера, когда темное пространство словно взорвалось и поглотило его. Такое я видел впервые! Еще несколько секунд — и на абсолютно черном фоне образовался светящийся контур и в нем появился радостно улыбающийся Скиннер.
— Удалось! Мне удалось! — Его счастью не было предела. — Там есть проход, как в прошлый раз!
В этот момент внизу грохнул взрыв, входная дверь разлетелась на куски, и в здание ворвались волки. Они тут же бросились к лестнице и, неуклюже скользя, стали взбираться вверх. Я поднял карабин и с наслаждением всадил половину обоймы в этих зверюг, завалив их телами всю лестницу. Остальные попрятались, но не ушли — они явно выжидали подходящий момент, чтобы предпринять новый штурм.
— Что ж, Эрик, удача пришла к тебе как нельзя вовремя, — заметил Учитель. — Веди нас в свой мрачный мир! Думаю, там будет не хуже, чем здесь.
Я вызвался охранять лестницу и идти последним. Учитель с благодарностью взглянул на меня. Он тоже остался. Остальные один за другим вслед за Скиннером исчезали в темноте. Еще два волка, карабкаясь по трупам убитых товарищей, попытались штурмовать лестницу; я уложил их. Пора было уходить, но Учитель почему-то медлил.
— Иди, Гюнтер, — сказал он. — Я сейчас… Мне что-то не нравится…
Я шагнул в темноту. Острая боль иглой вонзилась в мозг, в сердце. Я обернулся, чтобы позвать Учителя, — и увидел, что в другом конце коридора открылась дверь и из нее вышел человек. Все, оставшееся по ту сторону светящегося контура, различалось уже с трудом, номне и не нужно было различать, я и так отлично знал, что это чужак. Я рванулся назад, на помощь Учителю, и в этот момент светлое пятно исчезло и мрак поглотил меня.
Начальнику Управления социальной безопасности господину Готторпу
Служебное Строго секретно
Об итогах операции «Призрак»
…покинуть базу, используя имевшиеся .в их распоряжении флайеры (две машины класса «головастик» и одна класса «дельфин»). В них были погружены продукты, одежда, архив группы. Однако этот план не был реализован. Все машины были приведены в негодность при помощи армейских противотанковых гранат типа ФГД-7А.
Полная и точная реконструкция дальнейших событий затруднена. Нам не удалось получить ответы на ряд важных вопросов. Так, со спутника было замечено скопление вокруг рудника значительного количества (свыше двух тысяч) волков. Ученые считают появление в одном месте такого количества хищников совершенно невозможным и необъяснимым. По-видимому, животные напали на террористов и те открыли по ним огонь: группа захвата подобрала вокруг базы 57 убитых волков. Часть хищников каким-то образом смогла проникнуть в здание заводоуправления (входная дверь была взорвана) и даже подняться на второй этаж, где они напали на лидера группы. Что заставило животных вести себя подобным образом, остается неизвестным. Также неясно, кто взорвал дверь.
На втором этаже был обнаружен труп лидера группировки Томаса Глечке. Причиной смерти стали многочисленные тяжелые раны, нанесенные хищниками (разорвана шея, вырвано сердце, раны на лице, затруднившие опознание). Рядом находился неизвестный весьма преклонного возраста. Он был в крайне тяжелом состоянии в результате тяжелых огнестрельных ранений, полученных, судя по всему, от Т. Глечке. Ему была оказана необходимая помощь, однако сердечно-сосудистые и кровоостанавливающие средства, обычно применяемые в таких случаях, неожиданно дали резко отрицательную реакцию, и спустя два часа он скончался, не приходя в сознание. Вскрытие показало, что обмен веществ в его организме протекал со значительными отклонениями от нормы, что и обусловило летальный исход; о характере и причинах этих отклонений врачи спорят до сих пор.
В связи с утратой всякой информации по так называемой группе Кандерса опознать неизвестного, идентифицировав с кем-либо из членов этой группы, невозможно. Инспектор Ребров, которому показали его фотографию, вначале утверждал, что этот человек не кто иной, как сам лидер группы Мартин Кандерс (как известно, скончавшийся много лет назад), однако позднее заявил, что ошибся (о поведении Реброва см. ниже).
Можно предположить, что неизвестный входил в состав группировки, базировавшейся на руднике. По каким-то причинам он вступил в конфликт с Т. Глечке.
Остается невыясненным главное — каким образом покинули рудник остальные участники группировки, где они находятся сейчас и каковы их дальнейшие планы. Приходится предположить, что они направились через тайгу к ближайшему поселку. Для проникновения сквозь оцепление они, по-видимому, использовали свои необычайные способности. Это объяснение выглядит не слишком убедительно. До ближайшего населенного пункта три дня пути, между тем на следующий день после операции погода в этом районе резко ухудшилась, выпал обильный снег, началась пурга. В этих условиях люди, лишенные теплой одежды и еды, были обречены на гибель. А если бы они выжили, то были бы обязательно замечены местными жителями, а этого не произошло. И все-таки приходится принять эту гипотезу, потому что другой у нас нет.
Что касается дальнейших планов участников группы, то опыт показывает, что сектанты, ориентированные подобным образом, склонны продолжать свою деятельность. Поэтому необходимо усилить охрану Управления и продолжить работу по розыску участников группы Глечке. К сожалению, участие в этой работе (и тем более руководство ею) инспектора Реброва представляется нецелесообразным. Составленный им отчет об операции показывает, что инспектор Ребров, находясь в длительном контакте с участниками группы Кандерса, попал под влияние сектантов и, по сути, стал проводником их интересов. Он отрицает необходимость дальнейших поисков учеников Т. Глечке, заявляя, что их «вообще нет на Земле», и выступает за прекращение поисков участников группы Кандерса. Дошло до того, что А. Ребров отказался сообщить местопребывание участников этой группы Д. Руперта и Г. Вергеруса, пойдя при этом на прямую ложь: он заявил, что никогда не встречался с ними и не знает, где они; между тем в свое время, присутствуя при беседе Реброва с генералом Риманом, я лично слышал, как он упоминал о своей встрече с Вергерусом. Нам пришлось пойти на обыск во флайере Реброва, взлом защиты его компьютера — лишь таким путем мы смогли узнать местопребывание Руперта и Вергеруса и установить за ними наблюдение. К сожалению, оба сектанта вскоре скрылись. Обыск в доме Д. Руперта, не дал ничего интересного, проверка так называемой клиники Г. Вергеруса продолжается.
В настоящее время инспектор Ребров подал рапорт о переводе из инспекторов оперативного отдела в советники-консультанты в связи с полученным тяжелым ранением. Я как руководитель отдела эту просьбу поддерживаю.
Старший инспектор Т. Окумо.
Эпилог
Я проснулся внезапно, как от толчка, и сел, тревожно оглядываясь. Ночь была на исходе. Небо над горами бледнело, в зябких сумерках проступали очертания деревьев. Может, какой-то хищник? Местные предупреждали, что львы иногда поднимаются высоко в горы. Правда, старик, указавший мне дорогу к «дереву духов», утверждал, что вблизи от него мне не угрожает никакая опасность, но кто знает… Я прислушался. Лишь слабый голос ручья доносился из ущелья. Под легким ветром амулеты, висевшие на «дереве духов», шевелились, и это было единственное движение, которое я мог заметить.
Вставать было рано, и я снова лег. Сегодня можно осмотреть верхнюю часть ущелья до перевала. А дальше? Подняться на вершину? Выйти на восточный склон хребта? Нет, не стоит. Там он жить не мог. Хотя можно ли тут быть в чем-то уверенным? Ведь я не уверен даже в том, что то, что я ищу, существует. Может, пора возвращаться? Когда я в последний раз звонил Янине, она выглядела уставшей и смотрела на меня как-то странно — так смотрят на чужого. Или на близкого человека, которого перестал понимать. Даже она! Что уж говорить о коллегах. Впрочем, они ничего не знают о моих поисках — для них я нахожусь в длительном отпуске после ранения. Я сделал все, чтобы в Управлении не догадались о моих планах. История с Рупертом и Вергерусом сделала меня осторожным. Прежде чем отправиться по намеченному маршруту, я долго путал следы. И лишь убедившись в отсутствие соглядатаев, приступил к осуществлению своего плана. Индия, затем Гвиана, Австралия и вот теперь Африка. Куда отправиться теперь?
Нет, заснуть уже не удастся, надо вставать. Я сложил спальник, зажег горелку, чтобы сварить кофе. Последняя операция потребовала значительных усилий и терпения — я все еще не научился свободно действовать левой рукой там, где обычно трудилась правая.
Потянувшись за кофеваркой, я краем глаза заметил среди деревьев какой-то огонек — словно спичку зажгли. Что это — обычный светлячок? Или… Я направился к нему. Было еще темно, ветки деревьев так и стремились вонзиться мне в глаза или хотя бы уцепиться за одежду, я уклонялся, но ни на секунду не терял из виду светлое пятно; к счастью, оно оставалось на месте, словно ожидая меня; наконец я приблизился.
Нет, это не был светлячок. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Его можно было бы сравнить с цветным пламенем, какое бывает, если в костер бросить медь или латунь, — но это было слабое сравнение. Больше всего оно походило на полярное сияние, виденное мной в детстве. В отличие от обычного пламени, это не билось, не рвалось — оно плавно текло, непрерывно и незаметно меняя цвет и форму: только что оно было похоже на птицу или бабочку, а теперь, ощетинившись иглами, напоминало обитателя морских глубин. Может, так выглядит шаровая молния? Жаль, я их не видел.
Стоило мне подумать о молнии, как оно поплыло в мою сторону. Зеленое по краям, алое с вкраплениями фиолета внутри; зеленое струится, алое неподвижно… Наверняка оно заряжено электричеством, всякое прикосновение опасно. Несколько мгновений я всматривался в мерцающее пламя, а затем осторожно протянул к нему свой обрубок — сам не знаю почему. И так же осторожно, с опаской, сияющий фантом опустился на него. Я ощутил множество мелких уколов, руке стало тепло, и эта теплота пошла дальше, по всему телу. Сияние стало ярче, фантом быстро менял цвет, у меня возникло ощущение, что я снова могу пошевелить пальцами. Затем свет поблек, оно оторвалось от моей руки и стало подниматься. Выше, еще выше… Какое-то время я видел его — оно выглядело, как слабая звездочка, — а затем потерял из виду.
Я оглядел поляну, словно запоминая, и направился в свой лагерь, двигаясь медленно, как будто нес до краев наполненный сосуд. Может, я сам был таким сосудом? Значит, старик не обманул меня — кводо-ганобу действительно существует, и мне посчастливилось его встретить. Над горелкой все еще гудело пламя. Хорошо хоть я кофе не успел поставить! Я взял кофеварку и туг понял, что не чувствую ни голода, ни жажды — лишь нетерпеливое желание продолжить поиски. Если подтвердилась одна догадка, то, может, верна и другая? Я стал поспешно собирать вещи.
…Чем дальше я шел, тем круче становились стены ущелья, превращая его в каменный коридор. Верхняя, более пологая часть склона оставалась для меня невидимой. Не проскочу ли я мимо, не увидев то, что ищу? Впрочем, я сам не знал, что именно надеюсь увидеть. Хижину? Пещеру? Или, может быть, хрустальный дворец?
Деревьев уже не было, лишь скудная трава пробивалась между камнями, по которым то и дело пробегали юркие серые ящерицы; однажды я перешагнул через дремлющую на солнце змею. Ручей то спешил мне навстречу, сверкая на солнце, то исчезал под камнями, но и тогда я слышал его неустанное бормотание. Затем к этому звуку прибавился другой, более мощный. Он становился все сильнее, и за очередным поворотом я увидел водопад. Подъем стал почти отвесным, мне приходилось уже не идти, а карабкаться. Там ли я веду поиски? Разве мог тот, кого я ищу, жить в столь труднодоступном месте?
За водопадом ущелье расширилось, открылась котловина, окруженная скалами. Из-под скалы вытекал ручей. Я обошел каменный цирк, вглядываясь в скалы, заглядывая в каждую расщелину. Нигде ничего похожего на пещеру, ни одного места, которое могло бы служить прибежищем для человека. Больше искать здесь было нечего, и тем не менее уходить не хотелось; что-то очень уютное было в этой котловине, я чувствовал себя так, словно вернулся домой. Я снова пошел вокруг каменных стен. Если бы меня спросили, что я ищу теперь, я бы не смог ответить — просто смотрел и все. В одном месте я остановился. Скала здесь была совершенно ровной, словно ее отполировали. В первый раз я не обратил внимания на это. Я потрогал камень. Странно — он показался мне теплым, гораздо теплее, чем соседние участки. Я стал водить по стене рукой, гладить ее. Ощущение теплоты усиливалось, скала становилась горячей. А затем… затем камень начал исчезать! Он бледнел, делался прозрачным; еще несколько движений — и вместо твердой поверхности моя рука встретила пустоту. Стена исчезла.
Я стоял у входа в пещеру. Свод, вначале низкий, затем поднимался. Откуда-то сверху сквозь трещину в стене проникал свет. Я помедлил немного и шагнул вперед.
Пещера была обитаема. На полу лежало несколько циновок, у стены стояли пустой кувшин и чаша с сушеными плодами. Казалось, владелец жилища на время отлучился. Однако я знал, что он не вернется.
Я осмотрелся и заметил в стене неглубокую нишу. В ней стоял сделанный из камыша сундучок — точно такой же я видел в хижине того старика, который рассказал мне о «дереве духов». Рядом лежала гладкая доска, стопка бумаги и несколько ручек. Я вынул сундучок, открыл его. Несколько толстых тетрадей, распухших от записей и от частого употребления, и отдельно — исписанные листы. Передо мной был архив Кандерса — тот самый, необъяснимым образом исчезнувший из монастырского подвала.
Тетради были пронумерованы римскими цифрами. Я нашел самую первую и открыл ее.
«Угнетает страшная ограниченность человеческих достижений. Мы топчемся в тупике. Проникнуть в тайны вещества, научиться управлять наследственностью, овладеть водородным синтезом — для чего все это? Чтобы жить еще спокойнее, в еще большем достатке, получая еще больше удовольствий и минимизируя страдания. И это все? Овладеть всеми тайнами Вселенной — и остаться рабом своего тела, своих желаний. Какая убогая философия!
То, что я отчасти овладел процессами, протекающими в моем организме, ничего не меняет. Я могу останавливать дыхание и работу сердца, отчасти управлять обменом веществ, кровотоком… Ну и что? Я все тот же раб, только цепь моя длиннее. Посвятить жизнь заботе о собственном здоровье, о продлении своего бренного существования? Нет, эта перспектива меня не прельщает. Мне нужна цель, с которой я мог бы вступить в единоборство, цель, ради которой стоит жить».
«Сегодня великий день. Обычно я не ставлю в своем дневнике дат, но сегодня сделаю исключение. Итак, сегодня 12 мая 26 года. Хотя нет, сейчас уже первый час ночи, значит, уже 13-е. Сегодня я понял, что надо делать. Я нашел цель. Это же так просто! Странно, что я не видел этого раньше. Надо соединить несколько способностей, подобных моей, слить их воедино. Синтез должен дать новое качество. Можно добиться невиданного расширения человеческих возможностей! На несколько секунд перед моим мысленным взором предстал образ этого нового совершенного человека, способного полностью управлять своим телом, нервной системой, психикой. Перестраивать их, совершенствуя, как совершенствуют прибор, лепить из себя новое существо, не столь привязанное к животному миру, более свободное… Но не только это. Возможно, удастся подчинить себе и пространство, и даже время! Восходить все выше и выше, превратив самого себя в поле битвы за свободу, за нового свободного человека, подняться на новую ступень эволюции… Какая ослепительная перспектива! Какая даль! Конечно, все это звучит невероятно. Но почему можно верить в фантастические возможности каких-то космических бродяг, странников по мирам, и нельзя поверить в человека?»
«Сегодня в моем Центре появился новый сотрудник, пятый по счету. Его зовут Томас Глечке. Очень способный, талантливый человек. Огромная сила воображения, внушения. Не случайно он наделен поэтическим даром, его стихи — это настоящая поэзия. Вместе с Праттом, Макферлайном, Герцем и, конечно, Вергерусом мы образуем маленькую дружную группу единомышленников. Завершают испытания еще двое — Руперт и Лютов».
«Вновь эти споры о разделении человечества! Эзра и Ричард твердо убеждены в своем избранничестве, осознают себя представителями нового вида и смотрят на прочих людишек снисходительно. Джон высмеивает их, но сам, похоже, мучается, также будучи уверен в нашей особости, — ему жалко людей. Ведь с нашим появлением остальное человечество превращается в нечто вроде неандертальцев — тупиковую, обреченную на прозябание и, в конечном счете, на вымирание, ветвь. Меня эта проблема тоже волнует. Я надеюсь, что удастся построить иерархию самосовершенствования: наверху мы, затем обладатели отдельных дарований, еще ниже те, кто только старается их приобрести и развить».
«Сегодня великий день. Сегодня были спасены от мучительной смерти наши дети, в которых мы вложили столько сил. Для их спасения пришлось нарушить тайну и открыто продемонстрировать возможности использования полей. Нас постоянно снимают на видео, у меня берут интервью. Что ж, есть возможность открыто, во весь голос заявить о наших открытиях, указать пути дальнейшего движения».
«Каким же глупцом я был! Каким наивным, восторженным чудаком! За те несколько недель, когда нас осаждали толпы безумцев, маньяков и сыщиков, я многое понял и переоценил. Массового, а тем более поголовного выхода на новую ступень развития не произойдет. Да, наверное, такого и не может произойти. Все не могут идти этим путем. Человечество вступит в новый этап развития в нашем лице. Именно мы сейчас представляем человечество».
«В Кисслингене все идет, как прежде. Кошмар дней, предшествовавших бегству, остался позади. Мы снова работаем, нам никто (почти никто) не мешает. Конечно, раздражает и оскорбляет постоянная слежка. Они нас боятся или завидуют? А может, надеются использовать? В любом случае это неприятно, но с этим можно справиться, и я уже знаю как. Хуже другое: я почувствовал предел нашего развития. Кажется, я дал моим последователям все, что мог. Коллективные занятия потеряли смысл, а значит, теряет его и совместное житье. Недаром все большую часть времени они проводят порознь. Каждый идет своим путем. Это означает, что Центр в своем прежнем виде потерял свое значение. Мне следует набирать новую группу. Хватит ли на это сил? В последнее время я вдруг стал чувствовать усталость — новое, давно забытое ощущение».
«Ужасный день, самый страшный в моей жизни. Вчера я выгнал своего ученика, одного из самых любимых. Он ранил меня в самое сердце. Его падение обнажает ужасный изъян в моей теории, почти разрушает ее. Выходит, я неправильно вел отбор. Его надо осуществлять как-то иначе, вводить новые тесты — на порядочность, что ли. Но как ее выявить? Зверь таится в каждом из нас. Мне страшно. А что, если и остальные… У меня больше нет сил. И желания жить тоже нет. Что же делать?»
«Кажется, я знаю, что делать. Конечно, они будут огорчены, но что поделаешь. Отныне им придется самим искать дорогу, находить ответы на все вопросы. А я погружусь в абсолютный покой, сон. Мне все время вспоминается то ущелье в Драконовых горах, где я был однажды. Кажется, там я смогу отыскать подходящее убежище.
Что-то издевательское есть в том, что для исполнения своего замысла мне приходится воспользоваться опытом Глечке, — все, даже мои ученики, должны поверить, что кладут в склеп мое тело, меж тем как перед ними будет лишь бесплотный фантом. Что ж, я пойду и на это».
«Полгода я не прикасался к этим страницам. Ровно на столько хватило мне моего покоя, моей нирваны — если вычесть небольшое время, потраченное на обустройство в новом месте. Нет, абсолютный покой — это не для меня. Мне хочется знать, что происходит в мире, что делают мои ученики. Кроме того, появляются новые идеи, и хочется их проверить».
Вставать было рано, и я снова лег. Сегодня можно осмотреть верхнюю часть ущелья до перевала. А дальше? Подняться на вершину? Выйти на восточный склон хребта? Нет, не стоит. Там он жить не мог. Хотя можно ли тут быть в чем-то уверенным? Ведь я не уверен даже в том, что то, что я ищу, существует. Может, пора возвращаться? Когда я в последний раз звонил Янине, она выглядела уставшей и смотрела на меня как-то странно — так смотрят на чужого. Или на близкого человека, которого перестал понимать. Даже она! Что уж говорить о коллегах. Впрочем, они ничего не знают о моих поисках — для них я нахожусь в длительном отпуске после ранения. Я сделал все, чтобы в Управлении не догадались о моих планах. История с Рупертом и Вергерусом сделала меня осторожным. Прежде чем отправиться по намеченному маршруту, я долго путал следы. И лишь убедившись в отсутствие соглядатаев, приступил к осуществлению своего плана. Индия, затем Гвиана, Австралия и вот теперь Африка. Куда отправиться теперь?
Нет, заснуть уже не удастся, надо вставать. Я сложил спальник, зажег горелку, чтобы сварить кофе. Последняя операция потребовала значительных усилий и терпения — я все еще не научился свободно действовать левой рукой там, где обычно трудилась правая.
Потянувшись за кофеваркой, я краем глаза заметил среди деревьев какой-то огонек — словно спичку зажгли. Что это — обычный светлячок? Или… Я направился к нему. Было еще темно, ветки деревьев так и стремились вонзиться мне в глаза или хотя бы уцепиться за одежду, я уклонялся, но ни на секунду не терял из виду светлое пятно; к счастью, оно оставалось на месте, словно ожидая меня; наконец я приблизился.
Нет, это не был светлячок. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Его можно было бы сравнить с цветным пламенем, какое бывает, если в костер бросить медь или латунь, — но это было слабое сравнение. Больше всего оно походило на полярное сияние, виденное мной в детстве. В отличие от обычного пламени, это не билось, не рвалось — оно плавно текло, непрерывно и незаметно меняя цвет и форму: только что оно было похоже на птицу или бабочку, а теперь, ощетинившись иглами, напоминало обитателя морских глубин. Может, так выглядит шаровая молния? Жаль, я их не видел.
Стоило мне подумать о молнии, как оно поплыло в мою сторону. Зеленое по краям, алое с вкраплениями фиолета внутри; зеленое струится, алое неподвижно… Наверняка оно заряжено электричеством, всякое прикосновение опасно. Несколько мгновений я всматривался в мерцающее пламя, а затем осторожно протянул к нему свой обрубок — сам не знаю почему. И так же осторожно, с опаской, сияющий фантом опустился на него. Я ощутил множество мелких уколов, руке стало тепло, и эта теплота пошла дальше, по всему телу. Сияние стало ярче, фантом быстро менял цвет, у меня возникло ощущение, что я снова могу пошевелить пальцами. Затем свет поблек, оно оторвалось от моей руки и стало подниматься. Выше, еще выше… Какое-то время я видел его — оно выглядело, как слабая звездочка, — а затем потерял из виду.
Я оглядел поляну, словно запоминая, и направился в свой лагерь, двигаясь медленно, как будто нес до краев наполненный сосуд. Может, я сам был таким сосудом? Значит, старик не обманул меня — кводо-ганобу действительно существует, и мне посчастливилось его встретить. Над горелкой все еще гудело пламя. Хорошо хоть я кофе не успел поставить! Я взял кофеварку и туг понял, что не чувствую ни голода, ни жажды — лишь нетерпеливое желание продолжить поиски. Если подтвердилась одна догадка, то, может, верна и другая? Я стал поспешно собирать вещи.
…Чем дальше я шел, тем круче становились стены ущелья, превращая его в каменный коридор. Верхняя, более пологая часть склона оставалась для меня невидимой. Не проскочу ли я мимо, не увидев то, что ищу? Впрочем, я сам не знал, что именно надеюсь увидеть. Хижину? Пещеру? Или, может быть, хрустальный дворец?
Деревьев уже не было, лишь скудная трава пробивалась между камнями, по которым то и дело пробегали юркие серые ящерицы; однажды я перешагнул через дремлющую на солнце змею. Ручей то спешил мне навстречу, сверкая на солнце, то исчезал под камнями, но и тогда я слышал его неустанное бормотание. Затем к этому звуку прибавился другой, более мощный. Он становился все сильнее, и за очередным поворотом я увидел водопад. Подъем стал почти отвесным, мне приходилось уже не идти, а карабкаться. Там ли я веду поиски? Разве мог тот, кого я ищу, жить в столь труднодоступном месте?
За водопадом ущелье расширилось, открылась котловина, окруженная скалами. Из-под скалы вытекал ручей. Я обошел каменный цирк, вглядываясь в скалы, заглядывая в каждую расщелину. Нигде ничего похожего на пещеру, ни одного места, которое могло бы служить прибежищем для человека. Больше искать здесь было нечего, и тем не менее уходить не хотелось; что-то очень уютное было в этой котловине, я чувствовал себя так, словно вернулся домой. Я снова пошел вокруг каменных стен. Если бы меня спросили, что я ищу теперь, я бы не смог ответить — просто смотрел и все. В одном месте я остановился. Скала здесь была совершенно ровной, словно ее отполировали. В первый раз я не обратил внимания на это. Я потрогал камень. Странно — он показался мне теплым, гораздо теплее, чем соседние участки. Я стал водить по стене рукой, гладить ее. Ощущение теплоты усиливалось, скала становилась горячей. А затем… затем камень начал исчезать! Он бледнел, делался прозрачным; еще несколько движений — и вместо твердой поверхности моя рука встретила пустоту. Стена исчезла.
Я стоял у входа в пещеру. Свод, вначале низкий, затем поднимался. Откуда-то сверху сквозь трещину в стене проникал свет. Я помедлил немного и шагнул вперед.
Пещера была обитаема. На полу лежало несколько циновок, у стены стояли пустой кувшин и чаша с сушеными плодами. Казалось, владелец жилища на время отлучился. Однако я знал, что он не вернется.
Я осмотрелся и заметил в стене неглубокую нишу. В ней стоял сделанный из камыша сундучок — точно такой же я видел в хижине того старика, который рассказал мне о «дереве духов». Рядом лежала гладкая доска, стопка бумаги и несколько ручек. Я вынул сундучок, открыл его. Несколько толстых тетрадей, распухших от записей и от частого употребления, и отдельно — исписанные листы. Передо мной был архив Кандерса — тот самый, необъяснимым образом исчезнувший из монастырского подвала.
Тетради были пронумерованы римскими цифрами. Я нашел самую первую и открыл ее.
«Угнетает страшная ограниченность человеческих достижений. Мы топчемся в тупике. Проникнуть в тайны вещества, научиться управлять наследственностью, овладеть водородным синтезом — для чего все это? Чтобы жить еще спокойнее, в еще большем достатке, получая еще больше удовольствий и минимизируя страдания. И это все? Овладеть всеми тайнами Вселенной — и остаться рабом своего тела, своих желаний. Какая убогая философия!
То, что я отчасти овладел процессами, протекающими в моем организме, ничего не меняет. Я могу останавливать дыхание и работу сердца, отчасти управлять обменом веществ, кровотоком… Ну и что? Я все тот же раб, только цепь моя длиннее. Посвятить жизнь заботе о собственном здоровье, о продлении своего бренного существования? Нет, эта перспектива меня не прельщает. Мне нужна цель, с которой я мог бы вступить в единоборство, цель, ради которой стоит жить».
«Сегодня великий день. Обычно я не ставлю в своем дневнике дат, но сегодня сделаю исключение. Итак, сегодня 12 мая 26 года. Хотя нет, сейчас уже первый час ночи, значит, уже 13-е. Сегодня я понял, что надо делать. Я нашел цель. Это же так просто! Странно, что я не видел этого раньше. Надо соединить несколько способностей, подобных моей, слить их воедино. Синтез должен дать новое качество. Можно добиться невиданного расширения человеческих возможностей! На несколько секунд перед моим мысленным взором предстал образ этого нового совершенного человека, способного полностью управлять своим телом, нервной системой, психикой. Перестраивать их, совершенствуя, как совершенствуют прибор, лепить из себя новое существо, не столь привязанное к животному миру, более свободное… Но не только это. Возможно, удастся подчинить себе и пространство, и даже время! Восходить все выше и выше, превратив самого себя в поле битвы за свободу, за нового свободного человека, подняться на новую ступень эволюции… Какая ослепительная перспектива! Какая даль! Конечно, все это звучит невероятно. Но почему можно верить в фантастические возможности каких-то космических бродяг, странников по мирам, и нельзя поверить в человека?»
«Сегодня в моем Центре появился новый сотрудник, пятый по счету. Его зовут Томас Глечке. Очень способный, талантливый человек. Огромная сила воображения, внушения. Не случайно он наделен поэтическим даром, его стихи — это настоящая поэзия. Вместе с Праттом, Макферлайном, Герцем и, конечно, Вергерусом мы образуем маленькую дружную группу единомышленников. Завершают испытания еще двое — Руперт и Лютов».
«Вновь эти споры о разделении человечества! Эзра и Ричард твердо убеждены в своем избранничестве, осознают себя представителями нового вида и смотрят на прочих людишек снисходительно. Джон высмеивает их, но сам, похоже, мучается, также будучи уверен в нашей особости, — ему жалко людей. Ведь с нашим появлением остальное человечество превращается в нечто вроде неандертальцев — тупиковую, обреченную на прозябание и, в конечном счете, на вымирание, ветвь. Меня эта проблема тоже волнует. Я надеюсь, что удастся построить иерархию самосовершенствования: наверху мы, затем обладатели отдельных дарований, еще ниже те, кто только старается их приобрести и развить».
«Сегодня великий день. Сегодня были спасены от мучительной смерти наши дети, в которых мы вложили столько сил. Для их спасения пришлось нарушить тайну и открыто продемонстрировать возможности использования полей. Нас постоянно снимают на видео, у меня берут интервью. Что ж, есть возможность открыто, во весь голос заявить о наших открытиях, указать пути дальнейшего движения».
«Каким же глупцом я был! Каким наивным, восторженным чудаком! За те несколько недель, когда нас осаждали толпы безумцев, маньяков и сыщиков, я многое понял и переоценил. Массового, а тем более поголовного выхода на новую ступень развития не произойдет. Да, наверное, такого и не может произойти. Все не могут идти этим путем. Человечество вступит в новый этап развития в нашем лице. Именно мы сейчас представляем человечество».
«В Кисслингене все идет, как прежде. Кошмар дней, предшествовавших бегству, остался позади. Мы снова работаем, нам никто (почти никто) не мешает. Конечно, раздражает и оскорбляет постоянная слежка. Они нас боятся или завидуют? А может, надеются использовать? В любом случае это неприятно, но с этим можно справиться, и я уже знаю как. Хуже другое: я почувствовал предел нашего развития. Кажется, я дал моим последователям все, что мог. Коллективные занятия потеряли смысл, а значит, теряет его и совместное житье. Недаром все большую часть времени они проводят порознь. Каждый идет своим путем. Это означает, что Центр в своем прежнем виде потерял свое значение. Мне следует набирать новую группу. Хватит ли на это сил? В последнее время я вдруг стал чувствовать усталость — новое, давно забытое ощущение».
«Ужасный день, самый страшный в моей жизни. Вчера я выгнал своего ученика, одного из самых любимых. Он ранил меня в самое сердце. Его падение обнажает ужасный изъян в моей теории, почти разрушает ее. Выходит, я неправильно вел отбор. Его надо осуществлять как-то иначе, вводить новые тесты — на порядочность, что ли. Но как ее выявить? Зверь таится в каждом из нас. Мне страшно. А что, если и остальные… У меня больше нет сил. И желания жить тоже нет. Что же делать?»
«Кажется, я знаю, что делать. Конечно, они будут огорчены, но что поделаешь. Отныне им придется самим искать дорогу, находить ответы на все вопросы. А я погружусь в абсолютный покой, сон. Мне все время вспоминается то ущелье в Драконовых горах, где я был однажды. Кажется, там я смогу отыскать подходящее убежище.
Что-то издевательское есть в том, что для исполнения своего замысла мне приходится воспользоваться опытом Глечке, — все, даже мои ученики, должны поверить, что кладут в склеп мое тело, меж тем как перед ними будет лишь бесплотный фантом. Что ж, я пойду и на это».
«Полгода я не прикасался к этим страницам. Ровно на столько хватило мне моего покоя, моей нирваны — если вычесть небольшое время, потраченное на обустройство в новом месте. Нет, абсолютный покой — это не для меня. Мне хочется знать, что происходит в мире, что делают мои ученики. Кроме того, появляются новые идеи, и хочется их проверить».