Гордиенко Константин. Чужую ниву жала (Буймир - 1)

   Лука Евсеевич, расправив пышные, прокуренные усы, поучительно сказал:
   - Молодым женишься - быстрее помощи дождешься.
   Вдруг - взорвалась вечерняя тишь! Веселая гурьба девушек принесла в хату святочную песню - щедривку. Впотьмах, до восхода луны, облазили они сельские закутья, плутали в огородах, по оврагам, падали в ямы и, полные святочных шалостей, славили в песнях хозяев. Марийка вынесла девушкам пирогов и исчезла.
   Любопытные веселые лица прилипли к оттаявшим окнам... Вмиг облетела девушек новость - старосты-сваты, за столом сидя, о Якове Калитке речь ведут, чарку пьют, а Орина прислуживает, слезами умывается. У девушек сердце болит за подругу - из-под палки замуж идет. Беда стряслась над подругой и над каждой может стрястись. Опечалила Чумакова хата девчат, тоскливая щедривка звенела под окнами:
   Маланка ходила,
   Василечки рвала.
   Василечку-батьку,
   Пусти мене в хату...
   Песня нарастала, затихала, тягучая, жалобная, улетая в зимнюю ночь, и с песней улетала девичья воля. Подруги пришли развлечь Орину, а вместо этого надрывают ей сердце. Орина спряталась, чтоб не видели ее плача, не знали ее горя.
   В кожухе, крытом синим сукном, с сивым воротником, в сивой смушковой шапке - жених хоть куда! - Яков Калитка крадется под плетнями. Глаза его при луне блестят, как у блудливой собаки. Он чуть не испугал Марийку, когда поманил, - выведывает, что делает сестра. Судьба Якова решается...
   - Плачет, - неприязненно ответила девочка.
   - С чего? - с тревогой в голосе спросил жених.
   - Ее батько бил - замуж не хочет идти. - Марийка хмуро блеснула глазами, посмотрела исподлобья, не стала больше разговаривать и не взяла гостинца, что давал Яков.
   Сваты тем временем нахваливали сына Калитки, прославляли, предсказывая Чумаковой дочке светлые дни - в богатый двор идет, будет жить в достатке, нужды-горя не будет знать.
   Мать Лукия встревожена, обеспокоена этими словами:
   - Может, будут корить потом, что Орина не из богатого двора. Еще скажут - с пустыми, мол, руками невестка пришла.
   Сваты успокоили: у Калитки хватит, у Калитки все есть, добра полон двор. Не такие люди, чтобы зариться на приданое. В богатстве живут, в почете купаются... Опять-таки родичам старшины всякие послабления - не будут гнать на работы. Могут быть поблажки в податях, мало ли что еще...
   Сваты всего не высказывали, какие выгоды ждут родичей старшины, да каждому опытному человеку понятно: и лучшее дерево перепадет - сосна, дуб, и лучшее поле аренды достанется. Состоятельный родич при власти из всякой беды вызволит, деньги, зерно у него в руках - всего не перескажешь, что запало в голову Чумаку. Кого только не привлекут такие радости. "Сват старшины пошел", - станут говорить про Чумака. На сходе он уже не последний, подаст голос, - уж его везде будет слышно... Лукия размечталась о своем: среди хозяек станет и она не последней, будет со знатными людьми знаться, по гостям ходить. Кто мог думать, что такие важные люди придут в хату есть, пить, разговаривать с хозяевами как с равными?
   Люди, словно завороженные святочной щедривкой, прислушивались затаив дыхание. Слова песни лились прямо в душу, наполняли праздничным чувством.
   ...Чумаки iдуть, по рибi несуть...
   ...Пахарi iдуть, по хлiбу несуть...
   ...Крамарi iдуть, по сукну несуть...
   Бог йому дав, ой бог
   Йому дав умную жону,
   Веселися, хазяїне,
   Своему дому...
   Лукия не станет расхваливать дочку, пусть люди скажут: девушка послушная, здоровая, работящая, на славу рослая.
   Сваты внимательно смотрят на Чумакову дочку, присматриваются: верно, дивчина в силе, в теле, статная, налитая, румяная, как яблоко, полногрудая, рослая, пышная, все переливается в ней, сверкает, любо глянуть...
   Пригладив короткими пальцами кудрявую голову, Мамай спрашивает у хозяина:
   - А все ж таки, что вы дадите за своей дочкой в Калиткин двор?
   Чумак хмурится, мнется, взвешивает, тяжело раздумывает. Собирается с духом:
   - Полдесятины...
   - Еще?
   - Теленка.
   - Еще?
   - Трех овец.
   - Еще?
   У Орины терпение лопается - не может девушка слышать этого торга. Знает, не с легким сердцем отрывает отец столько добра. Тянется перед Калиткой, на бедный двор не дал бы.
   Орина запальчиво спрашивает гостей:
   - Вы пришли девушку сватать или покупать корову?
   Сваты вылупили глаза. Их даже в пот бросило от дерзкой выходки дивчины. Люди важные, самостоятельные - такого еще с ними не бывало!
   Прикрикнул, затопал на дочку Иван Чумак. Ахнула Лукия - неуважительно держится дочка со сватами, срамит непристойным поведением родителей.
   Не хочет дочь подчиняться. Упрямая ослушница знает - при людях отец не посмеет ударить ее.
   - Недалекий умом ваш Яков.
   - Не беда, дочка, у тебя ума хватит на двоих, - ответил Мамай. Знает, что сказать! Всегда посылают сватать опытных в этот тонком, деле.
   Орине надоело слушать льстивые речи, снова она перечит:
   - Яков хилый парень!..
   Крошки уважения нет в девушке к хозяйскому сыну - он и непутевый, и хвастливый...
   Отец хотел было снова напуститься на дочку. Но Мамай поднял мясистую руку, выразительно посмотрел, и отец замолк. С ласковыми словами обращается сват к Орине, хвалит, захваливает Якова Калитку. Мамай не станет кривить душой, опять-таки человек при церкви служит, всем миром выбран.
   - Он такой, этот Яков... Ноги ему мыть - воду пить...
   Лука Евсеевич может это подтвердить. Вот ведь не кто-нибудь говорит староста общества. Женится Яков - разума прибавится.
   Спокон веков так! Какой не будет гуляка, бражник, сорвиголова, стоит ему только жениться - сразу переродится человек!
   Орина свое: свекровь лютая, нелюдимая...
   Лукия чуть не сгорела со стыда. Непокорного нрава дочка, ославила при всех, сколько сраму переносит из-за нее мать, в присутствии людей. Испугалась: ну-ка, скажут сваты Калиткам - привередливая, мол, девушка, не легко будет с ней сладить. Но сваты выдались на диво мудрые, они не придали большого значения словам девушки. Лука Евсеевич снисходительно усмехнулся, объяснил:
   - А что до свекрови - матери родной не нужно. На батрака никогда не прикрикнет. Это все людской оговор... И Яков всегда защитит тебя. Он такой, этот Яков, - пришел в хату, разделся. Сестра прядет - и он сразу за клубок, мотает пряжу, минутки без работы не посидит. Он никого не осудит, ни на кого не рассердится. Век проживешь - не будешь битой. Самая богатая, самая славная дивчина кинулась бы ему на шею, помани он только. Да Яков выбрал тебя. Сердцу не закажешь, и мы молоды были...
   Мать Лукия вся сияла, слушая замечательный рассказ свата, поражалась, качала головой: какого мужа бог дочке посылает! Да и кого бы не увлекли эти необыкновенные слова? Каждая крестьянка рада хоть во сне иметь такого мужа, чтоб за месяц ни разу не побил, не то что никогда.
   Приятные, складные слова старосты согревали душу, разгоняли кровь, словно светлее стало в хате, милее на свете. Лукия, приветливая, пригожая женщина, одаряла гостей ласковыми взглядами, сама залюбовалась мужественными, сытыми усачами. Только дочь, угрюмая, хмурая, не проявляла никакой радости.
   Твердое слово бросает Мамай девушке:
   - Яков даст тебе жизнь...
   Мороз пугает девушку:
   - Не житье, а погибель за бедным...
   Мамай:
   - Не богатство твое, а тебя сватаем...
   Мороз:
   - А там полюбитесь.
   Напоследок Мамай надумал покорить девушку заманчивыми посулами, что в богатый двор идет, будет жить в роскоши...
   - Ты там и мед будешь кушать, пасека своя...
   - Лучше мне горькую полынь есть, чем, идти за Якова! - упрямо твердила девушка свое.
   Сваты поучают девушку, не она первая замуж идет, спокон века по отцовой воле детей женят, выдают замуж. И живут люди, плодятся и своих детей точно так же устраивают. Было бы на чем - земля, скот, - а любовь всегда придет. Какая любовь, когда ни коровы, ни свиньи...
   Лукия, счастливая мать, потчует сватов, упрашивает:
   - Закусывайте, Остап Герасимович, спасибо вам. Может, в нашем хозяйстве что не так?
   Лукия словно знала, словно ждала дорогих гостей - испекла праздничный белый хлеб, обменялась им со сватами, да еще и залилась горькими слезами по дочке:
   - Эх, кормила, да не для себя, для людей выкормила...
   А в звездной глубине вечера звенела шедривка:
   Прилiтала ластiвочка до вiконечка,
   А чи дома - дома пан господар?..
   9
   Заскрипели ворота, сам старшина навестил свата. Лукия, еще издали завидев его из окна, засуетилась, не знала, что ей сделать, чтобы уважить высокого гостя, натянула новую юбку, песочком посыпала глиняный пол песочек чистый, желтенький, как просеянный, - черные следы на полу присыпала, вытерла скамью, Иван Чумак метался по хате, приглаживая волосы, не знал, какую обнову надеть на себя в такой торжественный час.
   Старшина приехал на таком коне, что мороз пробежал по спине Лукии... Не на чужой двор прибыл старшина, не с обычной целью - содрать подать и тому подобное. И уж отныне Иван Чумак будет без страха смотреть на то, как старшина проезжает по улице, конечно, по чью-нибудь душу... Калитка приветливо поздоровался с Чумаками, и хозяева не знали, куда посадить знатного родича, чем потчевать дорогого гостя. Легко ли людям свыкнуться с таким событием: сам старшина с ними роднится! И как к нему подступить, и как его величать?
   Роман Маркович, такой приветливый, простой, осведомил сватов, что уже с батюшкой договорился. Едва выторговал, насилу уломал батюшку. Все девчата у него на счету - никто замуж не идет. И умирать не умирают люди. Нет заработков, доходов, так за Орину батюшка хотел пятьдесят карбованцев, и Роман Маркович насилу уломал святого отца...
   Чумак с уважением выслушал и еще раз убедился - великое дело старшина. Что смог бы сделать Чумак? Разве послушал бы его батюшка? Знатного родича послала судьба Чумакам, и через это Иван Чумак отныне заметный человек в обществе.
   Орина стояла за перегородкой в кухоньке беспомощная, беззащитная, сердце девичье ранили спесивые речи старшины.
   Лукия наказывает дочери: выйди, посмотри на свекра, пусть и он на тебя поглядит. Сам, старшина становится нам родней, чего еще на свете ждать от бога? Достойные люди. Не знаешь, за что нам счастье выпало...
   Орина с досадой натягивает новую юбку. Только мать, стоящая у нее над душой, могла принудить предстать пред очи ненавистного Калитки.
   Девушка перешагивает порог, трижды кланяется, как положено, целует руку свекру, - кто посмеет пренебречь материнскими наставлениями, нарушить извечный обычай?
   Старшина смотрит на девушку осоловелыми глазами и ласково говорит:
   - Это моя сноха такая? А ты мне отработаешь двадцать пять рублей, что я дал за венчанье батюшке?
   Вопрос этот задан, бесспорно, в шутку. Надо же что-нибудь сказать человеку.
   Вместо того чтобы принять невинное слово старшины, как надлежит скромной дивчине, Орина вся покраснела от оскорбления и обиды.
   - По экономиям ходила, отцовскую аренду отрабатывала, и тут придется? - сквозь слезы промолвила она и с плачем выбежала из горницы.
   Навек осрамила родителей. Иван Чумак попросил прощения у старшины, обещал отцовской рукой проучить дочку, выбить из нее дурь.
   Старшина и так знал - не по своей воле замуж идет девка, оттого и бунтует.
   Вот и пришли к согласию Чумак со старшиной, отчего, казалось, вся хата повеселела. Даже на душе полегчало. Не чужой человек теперь Чумак старшине, не какая-то там обычная податная душа! На короткой ноге теперь Чумак со старшиной. Говорил как равный с равным.
   На следующий же день Лукия с праздничным чувством в душе понесла в Лебедин шить теплую кофту дочери, не простую черкасиновую или ситцевую, а ламбоковую. Наказывала портному, чтобы сшил просторную, с длинными полами.
   - Это на что? - возражала Орина.
   - Потом узнаешь, - строго ответила мать.
   Видно, невдомек дочери. А смысл такой - появится дитя, так завернуть в полы.
   Вслед за отцом навестить невесту решил Яков. Надо было задобрить Чумаков, а при удаче поговорить с Ориной.
   Надо сказать, что Чумаки люди бывалые, знали, как держаться со знатным зятем. Приветливо встретили дорогого гостя. Впрочем, угощать не стали. Расспросив о здоровье паниматки, сестры, Лукия вдруг вспомнила, что ей нужно навестить больную соседку. А Чумаку понадобилось задать коням овса. Ушли из хаты.
   Небезопасно, правда, и покидать молодых, того и гляди, дочь нагрубит Якову, наговорит чего-нибудь худого, как давеча свекру. Однако кто не знает, что при родителях язык вообще связан.
   Яков остался наедине с Ориной, которую скоро запряжет... Плотоядно разглядывал он круглые девичьи плечи, налитые груди своей будущей жены. Помутилось у него в голове, и сердце гулко забилось. Такого с ним еще не бывало. Это не на посиделках, где можно было как угодно с девушкой держаться. К тому же Орина не просто дивчина, а невеста, нареченная, в воскресенье они должны повенчаться.
   Орина, молчаливая, хмурая, по девичьему обычаю вышивала на полотне.
   Кто его знает, как девушку развлечь, чтобы оставить по себе добрую память, чтобы забылись все неприятности, которые произошли на посиделках. Мало ли недругов у Якова, что старались его охулить. Павло первый рад был его высмеять.
   Не каждый, известно, сможет вызвать хотя бы на разговор дивчину, не говоря уже о том, чтобы развеселить ее, если девушка закусила губы, никак не оторвется от полотна.
   После долгого раздумья Яков, взглянув в окно, проговорил:
   - Завтра будет снег...
   - Может, и будет, - нехотя отвечала девушка.
   На этом разговор оборвался, снова наступила нудная тишина. Что было Якову делать? Он не нашелся, что сказать, а дивчина, должно быть нарочно, не начинает сама разговора, проверяет его, что ли?
   Несмелым Яков, правда, никогда не был, однако бывают случаи в жизни, когда человек дуреет, голова словно набита паклей и язык еле ворочается. Наконец Яков таки надумал.
   - А теперь ваша собака меня не кусает, - с облегчением сказал он.
   На этот раз - удивительная вещь! - девушка ничего не ответила, наверное, не нашлась что сказать, застенчивая какая-то.
   Орине стало не по себе, и она ни с того ни с сего дала Якову в руки полотнище. Яков как взял это вышивание, как начал рассматривать, начал любоваться - не зная, что с ним делать, - лучше бы ему сквозь землю провалиться.
   Потом он принялся то напяливать, то снимать свою сивую, островерхую косматую шапку (чудесные шапки шьют в Зинькове!), посматривал в окно, ерзал на лавке... Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он спросил:
   - А ваш кабан не привередлив?
   На этот раз девушка не смолчала:
   - Яков, а не пора ли тебе домой?
   - И в самом деле. - Яков напялил шапку, подался из хаты и, выйдя за порог, будто на свет родился. До чего душная хата и привередливая дивчина! Даже упарился, пока там сидел. Легче было бы навоз нагружать или пеньки корчевать. Вот и разбери, как держать себя с дивчиной. И что дивчине нужно...
   Яков брел домой с плохим чувством. Нелегко будет, девка, справиться с тобой! Однако Яков знал: как бы девушка ни ворожила - не будет по ее.
   Вернулись в хату родители, не могли ничего понять. Хоть бы слово вырвать у дочки.
   - Ты хоть пристойно себя держала с женихом? - строго спросила мать.
   - Пристойно, - невнятно ответила дочь. Что могла она добавить к тому, что уже говорила? Лишний раз убедилась, какой олух этот Яков.
   "Вероятно, поговорила дочь с женихом по душе", - решила мать, поглядев на хмурое лицо девушки. Видно, дочь скрытничает - девичья стыдливость.
   Чумаки были довольны.
   И отныне Яков считает негожим горланить да выплясывать по улице, прошли беспечные дни, озабоченный парень поверяет звездам свои печали.
   Ой, не видно Шкарупiвки,
   Самi видно верби.
   Туди мою голiвоньку
   Щовечора верне...
   Не выходит из головы дивчина, сердце у парня разрывается...
   10
   Приближались бурные свадебные дни, заботы и тревоги насели на Чумаков. Кого отрядить с приданым к Калиткам? Нужно взять таких людей, чтобы сумели показать товар лицом. Кто не знает сложности этих дел? Иной раз бывает столько добра, что даже сани трещат, да поставь неопытных людей, которые не умеют ни похвалить, ни выставить все в лучшем виде, - и пошла гулять по селу злоязычная молва: батько скупой, пожалел добра за дочерью. Бывает иногда наоборот: по одной одежине на санях, а разговору, а славы! Зная, что в таком важном деле нужны надежные люди, Чумак пригласил Грицка Хрина. А тот уже уговорил Захара.
   Захар сначала и мялся и отказывался - разве ж не известно, как сын переживает разлуку с Ориной?
   - Впервой, что ли? Мало ли разлучают? Одна разве дивчина на селе? убеждал Грицко Хрин.
   А тут перед глазами великий соблазн... Захар с Хрином приметные люди! И сколько будет разговоров, магарычей! Кто откажется от того, чтобы прополоскать душу? Захар махнул рукой...
   И теперь он восседал в Чумаковой хате, где собрался совет.
   - Мы уж не ударим лицом в грязь! - заверяет Грицко Хрин, поглаживая усы.
   - Доставим в самом лучшем виде, - заверяет, в свою очередь, Захар, расправляя бороду.
   По всему видно, что соседи готовы услужить Чумаку. Притом выяснилось, что Грицко Хрин даже родич Чумакам, по деду - кому же и поручить такое важное дело, как не ему! Ну, а Захар за компанию... Не обошлось без того, чтобы и на столе не было кое-что поставлено.
   Захар подает мысль... Кто не знает важной, зажиточной семьи Калиток? Заносчивой да всех осуждающей? Чванливой и бранчливой?.. Тут и Захар спохватился, что перешел меру, - как-никак, Калитка теперь родич Чумакам. А все же надо так доставить приданое, чтобы не было нареканий. Иной, смотришь, возьмется, чтобы чарку выпить, а потом сраму не оберешься...
   В это время прибыли посланцы от жениха - румяные лица, бороды намерзли, - поздоровались. Жених просил узнать: сколько саней прислать под добро?
   Лукия сажает гостей к столу, потчует, упрашивает откушать со всеми.
   Чумак колеблется, мнется.
   - Четверо, - отвечает.
   - Что? Четверо? - удивляется Грицко Хрин. - И пяти не хватит...
   - Пять? - поражается Захар. - Вы что, смеетесь? Хватит ли шести?
   Грицко Хрин:
   - У Чумака добра найдется...
   Захар:
   - Разве он пожалеет для двора Калитки?
   Грицко:
   - За такой дочкой?
   Чумак оторопел. Страх берет человека. Он предостерегающе поглядывает на соседей, которые хотят услужить таким опасным способом. Зачем целых шесть саней? Разве будет у него столько добра? Не думают ли они выставить Чумака на посмешище?
   Однако Грицко и Захара не надо учить. Они знают, что нужно делать, наказывают завтра доставить шесть саней...
   Сами хозяева, да и посланцы были поражены.
   С усмешкой на пухлых лицах посланцы даже выразили недоумение:
   - Где Калитка наберет столько подвод? Это нужно собирать со всего села!
   - Да чтоб кони были крепкие, - добавляет Захар.
   До рассвета молва о таком диве облетела все село. И когда ко двору Чумака прибыли сани, тут уже собралась немалая толпа. У людей даже спирало дыхание от любопытства - глазели, сколько добра Чумак отдает с дочкой на двор Калитки.
   Грицко Хрин с Захаром распоряжались во дворе, снаряжали поезд.
   - Растягивай, растягивай одежину по всем саням! - подмигивает Захар приятелю.
   Но надо ли Грицка учить, он и сам знает, что следует делать.
   - Разве такая куча одежи поместится на двух санях?
   А уж как взялись за сундук, на что крепки Захар и Грицко, чуть не надорвались с натуги - не могли сдвинуть с места. Стали звать на подмогу. От саней притопал мужичище.
   - Еще! - кричит Захар.
   Через толпу протискался второй.
   - Еще! - Грицко Хрин машет рукой.
   Сквозь гурьбу людей пробирается третий.
   - Не выдюжим! - собирает еще подмогу Захар.
   - Не под силу! - добавляет Грицко Хрин.
   Шестеро мужиков, кряжистых, сильных, едва поставили сундук на сани. Нечего говорить, что Захар с Грицком только придерживали.
   На вторых санях поместилась одна березовая кровать, застланная цветастым одеялом. А при постели, уж как водится, стала Чумакова родня пожилая Пивниха.
   Едва разместили на шести санях все имущество.
   - С богом! - напутствует Чумак.
   Бегут люди со всех закоулков, кричат:
   - Приданое повезли!
   Заманчивое зрелище! Длинный обоз вьется по заснеженной улице, - мало ли добра у Чумаковой Орины, есть на что поглядеть. Не осудят, не осрамят, как бывает, иную девушку, которая идет замуж с бедного двора:
   - Молодая голой поехала!
   На этот раз женщины завистливыми глазами следили за санями. Запыхавшиеся, упаренные, перекликались:
   - Сколько добра привалило на двор Калитки!
   Румяная молодайка (а кто тут не разрумянится на морозе?) даже пригибалась, высматривала, объявляла:
   - Кожух праздничный, кожух рабочий, кофты шелковые, бархатные, кубовые, ламбоковые...
   - Хутор можно одеть! - добавила вторая.
   А тут пожилая Пивниха с молодухами, девчатами, что везли добро, завели свадебную, чтобы "вороги не переходили дороги", а чтобы перешла "родина и щаслива була година"...
   Зрелище хоть куда!
   Сколько событий выпало на этот день! В церкви новый батюшка служит... У старшины свадьба... В Лебедине ярмарка... У кума крестины... Сколько событий, сколько событий! Вышли хозяева в новых кожухах за ворота, посмотрели на небо. Какой широкий свет! Подались в шинок.
   Возницы шагали за санями с веселой душой - люди, известно, во хмелю. Грицко Хрин приказывает, чтобы открыли сундук: еще, может, додумают, что пустой везут.
   Захар велит ехать не напрямик, а в объезд по всему селу, через улицы, базарную площадь, выгон, мимо церкви, пусть люди убедятся - не с пустыми руками дочь Чумака замуж идет. А увидевши, пусть удивляются, сколько накоплено... Да въезжать во двор надо с правой стороны, чтобы правильная жизнь была.
   Все село выбежало смотреть на достаток Чумака. Сундук, крытый вишневым лаком, блестит на всю улицу, сияет, разукрашенный, в цветах... А уж в сундуке - нетрудно догадаться: тяжелые свертки полотна, сорочки, кофты, рядна расписанные и белые, плахты, платки, рушники, сапоги...
   Теплая одежда, правда, разбросана на санях - кожухи, свитки, ватные кофты... Люди считали свертки полотна, смушки, подушки, рядна - на три дня будет разговора.
   Возницы навеселе, припевают, приплясывают, веселый поезд вьется по улице, сворачивает во двор Калитки. На передних санях на столе образ "неопалимой купины" - в рушниках. А возле образа - богомольный дед Савка.
   Калитка, хмельной, празднично чинный, пышнобородый, раскрывает ворота, хлебом-солью встречает дорогих гостей. Во дворе полно народа соседи, родные, и на улице толпа.
   Захар и Грицко тоже с хлебом-солью подступают к панотцу:
   - Примите наше добро.
   Затем начали поднимать сундук, - кряхтят, стонут, толкаются, чуть не лопнут.
   - Люди добрые, да помогите!! - взывает Захар. - Тяжелый сундук напасла Орина! - нахваливает он Чумакову дочку.
   - Дивчина работящая, - добавляет Грицко Хрин.
   К сундуку подходит Калитка, пробует столкнуть его с места.
   - А не кирпича ли сюда наложили?
   Знает, что сказать.
   С помощью Грицка и Захара сняли наконец сундук, поставили поперек дверей.
   - Давайте топор, будем рубить дверь, потому что не влезает этот сундук, - приказывает Захар.
   Знает, как держать себя.
   Калитка просит-упрашивает, чтобы не рушили хату, но люди неумолимы.
   Уже вытащили топор, уже заходили возле дверей, да Калитка загораживает двери с бутылкой в руках, и лица просияли - хозяин на морозе угощает людей. Возницы выпили по чарке, после чего сундук влез...
   Захар с Грицком вносят одежду в хату, кряхтят, гнутся под ношей.
   Хозяйки, румяные, заносчивые, стоят у порога, судят-пересуживают.
   Мамаиха:
   - Разве это хозяйские кожухи? Не сукном, крыты, а простые.
   Морозиха:
   - Рядна не перетканные, а с простого вала... Разве это подушки? Недраное перо.
   Мамаиха:
   - Может быть, топором посеченное. Скатерти не льняные... И рядна без прошивки.
   Морозиха:
   - Из девятки тканые, грубые...
   Мамаиха:
   - Из матерки, а не из поскони...*
   _______________
   * М а т е р к а - конопля женского рода; п о с к о н ь - конопля мужского рода с более тонким волокном.
   Морозиха:
   - И сорочки, должно быть, тоже не посконные...
   Мамаиха:
   - Обдерет шкуру...
   Морозиха:
   - А ты льняных захотела? И рукава без узоров, не цветастые и не собраны...
   Мамаиха:
   - Вставки узенькие... Не выбелена нитка... Сорочка как луб.
   Морозиха:
   - Куриным следом расшиты рукава...
   Вероятно, слова эти разойдутся по всему селу, разлезутся по всем уголкам, дойдут и до Ганны Калитки, и та уж получит утеху. Будет знать, как привечать невестку! Немало охотников навостряли уши, прислушивались к осуждающим разговорам спесивых хозяек. Наверное, расскажут Чумаковой Лукии, заставят ее призадуматься.
   Нельзя сказать, чтобы девчата были в стороне от этих пересудов. Разве они ничего не понимают? Они тоже присмотрелись к достатку молодой. Как начали сносить теплую одежду, девчата натешились вволю над простецкими кофтами - глушевскими да чупаховскими... Но наибольший смех и издевки вызвали сорочки.
   - Наборных сорочек совсем нет, - пренебрежительно заметила золовка Ульяна.
   Подруга Настя, пробившись сквозь толпу, заверила:
   - Есть цельнокройные.
   - Они подточены, смотри лучше, - презрительно возразила Ульяна. Разве это добротные сорочки?
   Чем дальше, тем больше - девчата подняли шум и гам. Острые на язык, меткие, они все замечали, обо всем вели пересуды.
   - Сорочки рубчиком подрублены!
   - Хоть бы одна была с оторочкой.
   - И как Орина выйдет на улицу?
   А когда Наталка попробовала заметить, что сорочки таки наборные, девчата сразу загомонили: