Гордиенко Константин. Девушка под яблоней (Буймир - 2)

   - Хватит тебе, парень, молочком лакомиться, засиделся под своими коровами, теперь покажи себя на деле!
   Марко понимает - слепому и то видно - не из уважения бригадир его на навоз посылает. Но другого выхода нет, надо подчиниться, показать свою дисциплинированность, а то, долго ли, еще выговор вынесут комсомольцы. Ему и без того влетело за драку и выпивку. Нет, вторично такого удовольствия Марко не доставит своим недругам. Разве мог он иначе поступить? Не подчиниться и схватить штраф? Чтобы подумали - отлынивает, тяжелой работы испугался.
   Когда Марко с вилами в руках шел к коровнику, девчата несли в бидонах молоко, душистый пар бил в нос: девчата остановились, поздоровались, сочувственно посмотрели ему вслед. Сколько здоровья, сколько сил положил и теперь мимо фермы идет и заглянуть не решается. А коровы-то, между прочим, отощали, молока сбавили. Кто другой так сумеет присмотреть за ними, как Марко. Все повадки знал, телят выпаивал, пас на лугу. Невзлюбили коровы Саньку, никудышная она доярка, не умеет с коровами обращаться орет, сапогами в бок тычет. Думает - крику ее побоятся, больше молока давать станут. Когда Марко ходил за ними, голосу его не слыхать было. Зато теперь пустили ненавистники слушок, будто пастух с сыном хотели перевести племенное стадо.
   Санька, ошпарив кипятком бидоны, развешивала их на тыну для просушки. Увидела Марка, шедшего с вилами, все в ней так и взыграло, глумливо запела:
   Я полезла б на березу,
   Да боюся высоты...
   Чуть не млела, с задором выводила:
   Рассмотрела я милого,
   Нету в милом красоты!
   Разопревшая, бесстыжая, подбоченясь, выкрикивала ему вслед частушки, одну забористей другой, досыта натешилась, наозоровала. Видно, Марку-то не очень приятно слушать - даже шея покраснела.
   Отомстила-таки своим притеснителям Санька, поставила на своем. Вот и прогнали Марка с фермы, а теперь уже и Павлюк ничто. Санька на ферме заправляет, орудует. Доярки ей угождают, некоторые и побаиваются. Наперекор стать никто не смеет. Вот только Мавру давно бы надо выжить с фермы. Так и пышет от нее неприязнью. Вечно хмурая, непокорная. Не то чтобы угодить Саньке, а все норовит с подковыркой, с насмешкой.
   Как знать, куда еще шагнет Санька? У начальства на виду, лучших коров себе забрала, первая на знаменитой ферме, - в пример поставят на выставке, прославится. Вернется из Москвы с грамотой, в почестях. Вот тогда все перед ней стелиться будут, никто не посмеет слова сказать поперек, взгляда ее будут бояться. Сладко тешить себя надеждой, что не какая-нибудь рядовая судьба ей выпала, наконец-то раскрываются перед ней волшебные горизонты. Сколько неизведанных соблазнов таит в себе жизнь! Санька крепко держит в руках свое счастье, в бараний рог скрутила ненавистников своих. Родион Ржа всегда рад ублажить ее - так неужели пожалеет он подкинуть кормов для рекордисток? В райцентре он свой человек, руку имеет.
   Марко яростно отдирал слежавшиеся пласты перепревшего навоза; острый пар шибал в нос, забивал дыхание. Лучшего удобрения желать нельзя. Побегут питательные соки по стеблю, поля заколосятся тучными хлебами. Набрав полные вилы, Марко с натугой поднимал их. Он взмок, запыхался и все же внимательно ко всему присматривался, ничто не ускользало от него. Изрядную кучу навоза наворочал Марко, но никто этого даже не заметил, доброго слова не сказал.
   Дюжий мужик Гаврила - сытый, упитанный, бригадиров кум. В дорогу собрался - на его обязанности лежало возить в Лебедин молоко. Богоспасаемая тварь этот вол! Припекает солнце, волы тащатся себе полегоньку краем, леса. Гаврила клюет носом. А вокруг поют, заливаются птахи, славят день. Неторопливо крутятся колеса, набегают трудодни, и Гаврила не прочь, чтобы дорога вилась впереди бесконечно - он и выспится и песен напоется всласть. Это тебе не вилами махать, не косою, не тяжести таскать, не надрываться от натуги, - и выспишься дорогой, и два трудодня заработаешь. Кому другому можно доверить такое важное дело? А ты, Марко, навоз ворочай. Работа невыгодная и тяжелая. Разве Дорош тебе запишет трудодень? А я себе с кнутиком-то два трудодня заработаю. Сама дорога уже барыш дает. Бригадиру на базар мешок отвезешь - и себя не обидишь. Бригадиру барды доставишь - и себя не забудешь. Еще и трудодень лишний запишут. Как ни кинь - с бригадиром дружить выгодно.
   Марко видел: на выбор берут себе работу бригадировы кумовья. Пожилую женщину, смотришь, бригадир ставит к машине, а молодой приказывает коноплю дергать над Пслом. Возле конопли можно отдохнуть - у машины работа без передышки. Разве Гаврила болтался по болоту, когда луговое сено косили? Гаврила молоко возит, пристало ли ему в болоте топтаться? Не всякого, с разбором посылает Дорош косить да сгребать сено на болоте.
   Что до Марка, для него нет милее работы, как косовица.
   ...Насыщенное болотными испарениями, пробуждалось зеленое утро. Над низиной повис туман, - значит, снова солнце жарить будет весь день. С шипением врезаясь в густую траву, вызванивает коса, далеко стелется этот звон по лугу. По росе косить легко. Исходят соком стебельки душистой земляники, срезанные под ольховыми кустами стебли жгучей крапивы, над заводью одуряюще пахнет явор. Одурманивают косарей разузоренные цветами травы. Марко во всю силу легких вбирал влажный воздух, жадно пил льющиеся отовсюду запахи. Припадая на правую ногу, широко вымахивал косою. На душе веселее, когда наработаешься! А косари еще старались взять пошире полосу развернут плечи, занесут назад косу, - кровь ходуном ходит, ну право же, косьба прибавляет силы человеку. Марку от души жаль тех, кто сидит в этот напоенный ароматами летний день в кабинете.
   Соседи ублажают, задабривают бригадира - только бы не вязать, не косить полегший хлеб или траву на болоте.
   Иногда можно услышать:
   - Я с дальнего поля до обеда не больше двух ездок со снопами успею сделать, а на ближнем - попробуй-ка раз десять воз навьючить!
   В бригаде Дороша случается и такое: пожилая женщина охапки таскает, а Гаврила собирает былинки в поле, сгребает граблями пырей на дорогу после трактора.
   Тракториста Сеня бригадир ставит на глубокую пахоту под свеклу, и трудолюбивый парень не смотрит, что земля - кремень, плуг просто рычит, рвет, выворачивает огромные глыбы; трудодня не выработаешь. Тихону же дает легкую пахоту - под зерновые: ровное поле, серая земля; трактор идет плавно, глыб не выворачивает, а легко рыхлит почву.
   Беда, коли попадешь в немилость к бригадиру. Сразу и не разгадаешь, что он удумал. Кто лучше его знает, кому какого коня дать, на какую работу поставить? Кому на подводе везти на базар собранные на своей усадьбе яблоки, овощи, а кому на собственном горбу тащить? Кого похвалить на собрании, а кого в порошок стереть? Гаврила, мол, правая рука у бригадира, вся бригада держится на нем, а ничего не смыслящий в деле Марко все топчется возле навоза, нет у него спорости в работе.
   Немало возможностей у бригадира проявить свой талант на этот счет!
   Промеряли усадьбы, Дорош признал - у тебя, соседушка, больше гектара, отрезать будем. Хозяйка божится, клянется - всего шестьдесят соток. Кругом грядки, огород, а в середине сад. Отрежете - где садить картошку? Хозяйка Дороша потчует, угощает. Выпили по хорошей чарке, и вроде бы прочистило мозги. Перемерили, оказалось - усадьба как раз впору, не то что отрезать, пожалуй, не пришлось бы добавлять. То ли еще бывало.
   На ветряке мельником Дорошев тесть. Не "спрыснешь" помола перепаскудят зерно, мука будет отдавать пылью, булки не испечешь. А поставь бутылку - смотри-ка, откуда и ветер взялся, тарахтит ветряк, весело машет крыльями, щедро сыплется мука, чистая, белая.
   Крепко держатся в бригаде Дороша нравы и обычаи достославной старины, никак не выведутся. Присматриваясь к этим порядкам, Марко только и помышлял о том, как бы вывести бригадира на чистую воду. Но вскоре убедился: нет, не осилить его, пока он находится под надежной защитой председателя и Селивона.
   Перед бригадиром топчется крепкая, налитая молодка.
   - Не ходок я в поле, невры болят... я кабана колю...
   - А что, кабан стоящий?
   - Да не сглазить бы...
   - Ну, так оставайся, дело серьезное.
   - Так приходите же на колбасу.
   - Как управлюсь.
   - Без вас за стол не сядем.
   И ввечеру теплая компания с Родионом во главе отдавала честь искусству хозяйки - знатного зверя выкормила. Колбаса так и светится. Спасибо бригадиру - не один пришел, привел с собой дорогих гостей. В хате стоял густой запах чеснока и жареного мяса. Гости ели да похваливали хозяйку: сколько сала нарастила, какого кабана выходила! С колхозной фермы. Породистый. Добрая хозяйка. Хоть и неисправно ходит в колхоз на работу - "невры болят", - зато дома не сидит без дела. И что это за сложная, загадочная болезнь эти "невры". Нога ли болит, поясницу ли ломит, печенка ли мучает - так сразу видно, всем понятно. А "невры" - как их определишь?
   В полночь хмельные, сытые гости расходятся. Руки оттягивают тяжелые подарки. Пьяная щедрость распирает Родиона - приходи, обязательно приходи, хозяюшка, за поросенком.
   24
   Голубовато-зеленые жилки обвили тонкую шею, привспухли на груди. Обветренное, в пятнах лицо, кожа потрескалась, пожелтела, губы посинели, нос облупился. Сильно изменилась Текля - отметил про себя Тихон - и в поясе расплылась. Как это он сразу не разглядел. Сошел румянец, выцвели глаза, худая, костлявая. Девушка точно виноватыми глазами смотрела на Тихона, не знала, как приступить, что сказать. Когда-то встречались с радостью, наговориться, насмотреться друг на друга не могли, а сейчас словно онемели. Гнетущее чувство охватило Теклю. Может, нелегко вырвать последнюю надежду из сердца, может, стыдно и горько за содеянное?
   Смятение девушки не укрылось от глаз Тихона, он точно бы съежился весь, потом вдруг повеселел, подмигнул, развел руки, как бы собираясь обнять ее, будто обрадовался, будто между ними ничего не произошло. Сделал неуклюжую попытку замазать все шуткой - не приходить же, в самом деле, ему в отчаяние! Тихон держался с Теклей почти глумливо, ему хотелось, видимо, пройти мимо, но как-то неловко стало, уж очень давно избегал он встреч и разговоров с ней. Давно потеряла Текля для Тихона всякое очарование. Когда-то один ее вид бросал в жар, чарующей музыкой звучал ее голос.
   Несмело заговорила. Нет, не молила его, не казалась робкой. Поначалу смущалась, но чем дальше, тем речь ее становилась тверже. Может, Тихон думает, что она собирается просить его: "Вернись"? Или укорять? Унижаться? Навязываться: "Пожалей меня, не терзай мне сердце, без тебя свет не мил"? Текле лишь одно надо знать...
   Проверить ли она хотела парня, собственными ушами услышать, что скажет? И без того известно, какого он поведения. Да нелегко, видимо, девушке отказаться от последней надежды.
   Почему же тогда в ее голосе слышалась насмешка, когда заговорила с ним, почему во взгляде читалось пренебрежение, даже гадливость?
   Тихон, несмотря на веселый, непринужденный вид, тяготился и встречей и разговором. Хотя, по правде говоря, разве Тихону это впервой?
   Разлюбил, не по сердцу она ему больше. Чужая стала. Потому и избегать стал, сначала выдумывал разные причины, помешавшие будто встрече, в конце концов и стесняться перестал. Когда-то была краше всех. А сейчас похудела, подурнела. И не сознает этого, иначе не стала бы приставать с разговорами.
   - С Санькой хороводишься? - несмело спросила она.
   - Клевета! - твердо, с самым невинным видом ответил Тихон, глядя на Теклю веселыми глазами. Станет ли он огорчать ее, терзать девичье сердце?
   "Верно, недоговаривает чего-то", - решила девушка и глумливо спросила:
   - Или, может, боишься, что пристану?
   Чудная какая-то! Уж не на смех ли хочет поднять Тихона? Внимательно наблюдает, как тот меняется в лице. Неужели Тихон волнуется? Досада берет парня: не хочется связывать себя, на этот раз совершенно искренне говорит он ей.
   Что ему за неволя? Нет, действительно - ребята по дурости переженились, а тут молодые девчата подросли. Еще не нагулялся, а тут семья. В восемнадцать лет жениться! Нет, не по душе ему Текля, он скрывать не станет.
   Привязалась с разговором... Тихона это начинало выводить из себя, и он сказал ей откровенно:
   - Не подходишь ты мне для семейной жизни... Что, я тебе буду ребенка качать?
   И Тихон советует Текле не связывать себя на всю жизнь по рукам и ногам. Что она, не знает, как поступают в таких случаях, что делают? И Тихон вдруг проявил необычайную осведомленность: на случай беды очень помогает цвет акации, спорынья, можжевельник.
   Вынудила парня на откровенный разговор. Добилась своего! Текля убедилась - напрасны ее надежды и мечты. Бесстыдно брошенные слова образумили, отрезвили ее, наполнили душу отвращением. И ушел из сердца парень, как уходит вдруг тоска.
   Текля поражалась: совершенно другой, непонятный, наглый и беспечный Тихон стоял перед нею. Сколько времени встречались - и до такой степени не могла понять его! Во всем винила себя, только себя! Галя, подружка, остерегала: легкомысленный хлопец - не поверила ей. Прикинулся, притворился - честный труженик, веселый, прямой, парень что надо. Теперь увидела - все притворное! Ни ума нет, ни совести. Кому отдала доверчивое сердце!
   И Тихон заметил: словно подменили девушку. Насмехаться решила над Тихоном? Он, право же, не привык, чтобы с ним так обращались.
   - А если Санька ребенка в дом принесет?
   Тихон долго головы не ломал. Чем вздумала поразить его!
   - Мы и ему батька найдем, - ответил с наивно-простодушным лицом.
   Спокойствие изменило Текле. Видно, донял-таки! С омерзением, почти с ненавистью поглядела на Тихона. Вот он, весь как на ладони. Незнакомый стоял перед нею паренек. Не скрывается, не таится, красуется сапожками, выворачивает наизнанку свою душу и как ни в чем не бывало посверкивает зубами. Будто ничего и не произошло, посматривает себе вокруг веселенькими глазками. Влюбилась... в кого? Было горько, противно. Словно издевалась неизвестно над кем и над чем.
   Усмехнулась беспомощно, почти с отчаянием.
   - Чего смеешься? - прицепился Тихон, лишь бы что-нибудь сказать.
   - А ты думал, что плакать буду: "Возьми меня, а то на воротах повешусь"?
   Еще никто не разговаривал с ним подобным образом.
   Правду сказать, для Тихона это было неожиданно. Чудно даже было слушать такие речи, чудно и непривычно. Никогда еще ни одна девушка так не держала себя с ним, никогда еще ни с одной девушкой он так не расставался. Вечно плач да попреки, отчаянные вопли - что теперь она скажет отцу с матерью, кому поведает свою беду, от кого ей ждать совета, помощи? Руки на себя наложит. В колодце утопится (а если близко станция - бросится под поезд). Когда же и это не пронимало Тихона, обиженная девушка, потеряв голову от гнева и обиды, угрожала отомстить неверному, заодно и сопернице: все равно не будет ему житья с другою, разобьет, отплатит за измену, за то, что насмеялся, надругался над нею.
   А тут вдруг Текля чуть не на смех парня подняла. Не ноет, не плачет, не просит, не грозит. Не ходит за ним, не докучает: "Возьми меня, пожалей меня, посоветуй, как быть. Бедная моя головушка". Не сохнет от тоски, не подстерегает, не высматривает.
   С презрением спросила - как же он думает заводить семью?
   - В грязь думаешь втоптать свою жену, рабу безропотную из нее сделать?
   Знать больше не хотела гордая девушка Тихона.
   Текля шла в угнетенном настроении. "Где раньше твои глаза были?" - в который уже раз корила она себя. Жгли слова матери: "Не сумела распознать хлопца!"
   Стоит ей показаться на улице, Соломия с Татьяной уже судачат за забором: разлюбил парень дивчину. Глаза пялят, присматриваются - не раздается ли девичий стаи.
   И за что свалилось на нее столько горя и печали?
   Удивительная песня понеслась вслед девушке - это Тихон выводил на весь бор, с надрывом:
   У зеленому садочку
   Соловейко щебетав,
   Не люби ж мене, дiвчино,
   Забудь мене, молода,
   Полюби собi другого,
   Цю любов знесе вода...
   Пусть люди слышат и девушка знает, как Тихон убивается, переживает, полную отчаяния песню затянул. Растревожила, мол, его Текля, не без сердца тоже и Тихон.
   25
   Девчата понуро слушали, что им рассказывала Мавра, проникаясь сочувствием к бессильному что-либо предпринять Павлюку. Давно пора выпроводить Саньку с фермы - больно уж запустила коров. Так нет, Родион горой за нее стоит.
   - Ты мне кадры не разгоняй, а то сам полетишь! - грозил он Павлюку на заседании правления. И пошел читать нравоучение на тему о воспитании кадров, как бережно нужно относиться к людям, как заботливо растить молодежь.
   Ну кто поверит в твою искренность и правоту? У каждой доярки вертелось на уме: "А зачем же ты Марка прогнал? Савву-пастуха?"
   Родион отчитывал Павлюка, а тот с насмешкой бросил ему в лицо, что председатель сам разгоняет способных людей и ставит на их место своих прихлебателей.
   Родион исступленно выкрикивал:
   - Я делаю это с санкции райзу! Кто здесь председатель - я или Павлюк?
   Грозил притянуть Павлюка к ответу за клевету.
   Неужели Санька не знает, как надо ей держать себя с Павлюком - своим вечным врагом? И когда Павлюк как-то заметил, что нельзя по десять минут под одной коровой сидеть, рассвирепевшая Санька накинулась на него, чтобы шел к черту, чего вяжется к ней! Пусть не командует над ней, скоро от него здесь и следа не останется!
   Девушки-доярки, бывшие при этом, сильно огорчились - до чего неуважительно держалась с Павлюком надменная Санька! И, конечно, не без причины. Небось прослышала о чем-нибудь. Ни для кого не новость - самой хочется на ферме распоряжаться. Неужели добьется своего? Все может быть. Беда, если недруги выживут Павлюка. Все видели его бессилие. Ведь не смог же заступиться за Марка. А что будет, когда Санька вернется с выставки (Родион старается ее протолкнуть) с почетом, с грамотой и медалью (откуда людям знать, кто раздоил коров!)? Кто будет тогда заправлять делами на ферме? А ну как скажет Павлюку: "Бери-ка, человече, вилы"? Непременно скажет. Уж и теперь ни во что ставит. Окончательно тогда развалится ферма. Переведет Санька стадо, а ему цены нет.
   Павлюк ничего поделать не может с этой Санькой, захватила всех выставочных коров (Родион распорядился). Каждый день, делая утренний осмотр, Павлюк бросает тревожный взгляд на спавших с тела коров. Невзлюбили они неумелую доярку. Сбавили молока. Без пинков да проклятий корову не выдоит. Позападали бока у Самарянки, видны стали ребра. Шестьдесят литров молока от коровы брали, когда Марко за ней ходил. Дала бы и шестьдесят пять, да мослаки слабоваты, в костяке легка. Сам же Павлюк не советовал перегружать из-за одной только погони за рекордами: ведь не на год нам коровы. И Марко слушался - толковый парень, умел раздоить корову. Самарянка упитанная была, в теле, шерсть так и лоснилась. А теперь! То же самое и с Казачкой, и с Нивой, и с Ромашкой. Будь бы Павлюкова воля, давно бы прогнал с фермы Саньку. Да про него уж и без того слава пошла - Павлюк хочет разогнать кадры.
   А что касается Саньки - сами посудите, легко ли ей слушать все эти пересуды: при Марке, мол, рекордистки куда лучше выглядели... Заело это Саньку. И задумала она во что бы то ни стало обогнать Марка. Ну и приказала пасти на клеверище, чуть вовсе коров не загубила.
   С глухим недовольством наблюдали доярки, как глумилась над Павлюком бессовестная Санька, бранила непристойными словами. Всех поразило, до чего зазорно она вела себя. Неужели они не понимают, откуда ветер дует, откуда она набралась такого нахальства. Недоброжелательно поглядывая на Саньку, доярки потихоньку переговаривались между собой, но громко говорить не решались - не попасть бы, чего доброго, в немилость к ней. С самим ведь председателем водится. Может отомстить. Ведь прогнали же Марка. Одна только Мавра не смолчала, заступилась за Павлюка, начала стыдить, что с чужими коровами вздумала на выставку попасть.
   - Откормили, раздоили тебе коров - и то не можешь с ними справиться, - попрекала она Саньку.
   Даже выдоить толково не умеет девка - как вода у нее молоко в подойнике. У другой молоко пузырится, в пену сбивается, сильной струей льется!
   В общем, изрядно наговорила ей жестких, правдивых слов, доярки с удовольствием слушали Мавру. Корила, учила уму-разуму. Чтобы теплой водой вымя обмывала, потом растирала. Доила крест-накрест. После того как подоит, снова массировала. Чтобы каждое утро чистила хлев, чесала коров скребницей, подстилала сухой соломы, кормила, ухаживала, угождала, а не сновала как угорелая с пинками да проклятиями. То руки у нее судорогой сводит, то корова привередливая да переборчивая. Зачем же бралась? Думала, другие за тебя доить будут! И скот заскучал, запустила коров. Я по глазам вижу, отчего корова скучная. Недопила или недоела. Коровы из стада выбегают, ласкаются ко мне. Не дадут подойти к колодцу. И еще - не серди корову! Хоть раз ударила Самарянка Марка? Почему же у тебя ведра выбивают? Невзлюбили тебя. Спутала ты Казачку - она и не дала тебе молока. Вон у меня коровы смирные, веселые стоят.
   Здорово отчитала, пристыдила Мавра девку, да еще и при людях. Доярки забеспокоились: ой, не пройдет это Мавре даром, не забудет Санька, не простит; все передаст председателю, а он и без того злобится на семью Мусия Завирюхи - уж очень неуживчивы.
   Да где там Саньке взяться за ум! Разве-де ей не известно, что Мавру бесит? Из-за чего взъелась на нее? Из-за Тихона! Да, да! Отбила Санька хлопца у Текли, вот Мавра и обозлилась. Только потому! Только за то, что ей полюбился Тихон! А хлопец сам еще раньше отказался от Текли. Или нет девчат интереснее? Насильно мил не будешь! Не люба ему Текля, Мавра и мстит. Наговаривает на Саньку.
   Санька попыталась пристращать доярок: горе тому, кто вздумает хоть слово сказать против нее, попрекать, противоречить.
   Доярки были прямо-таки огорошены Санькиной дерзостью.
   Санька злобилась: не всех еще ее ненавистников удалось выжить с фермы. Да уж недолго ждать.
   26
   Ехали вдоль леса, густыми колосистыми хлебами, пили горилку, ели сало, любовались облитыми белым цветом полями гречихи. Горячая волна разливалась по телу, от душной мари клонило в сон, пахло нагретой смолой, сердце радовалось обильному урожаю. Луга над Пслом усеяны копнами, как свадебный стол шишками*. Красота, приволье! Жить бы да радоваться. Но воспоминание о недруге затмевает светлый день - Павлюк поперек пути стал.
   _______________
   * Ш и ш к и - своеобразно выпеченные хлебцы на свадьбах.
   Приятели нет-нет да и поглядывали - не потерять бы тяжелый узел. Сквозь расшитые рушники проступали жирные пятна, покрывались пылью румяный окорок везли в подарок.
   Добро, у самого начальника райзу Родион Ржа и Селивон на особом счету, он доверяет им, уважает - словом, прислушивается к их голосу. А Павлюка не выносит.
   Павлюк на заседаниях ли, на совещаниях вечно норовит какую-нибудь каверзу Урущаку подстроить: не может, дескать, наладить порядок в колхозах, упорядочить севооборот, обеспечить кормовую базу. По всему видать - Павлюк сам в начальники пролезть хочет. Дай Павлюку волю - он такого наворочает!
   Колеса застучали по булыжнику Михайловского шоссе, и мечтательное выражение постепенно спадало, лица мрачнели, - по серьезному делу прибыли люди в райцентр. Здешнее население обычно любуется въездом буймирского председателя: резвый конь так и лоснится, сверкает сбруя, крытая лаком бричка, конем правит первостатейный, специально приставленный для этой цели конюх Перфил.
   Предколхоза в райзу свой человек. Завидев Родиона, мило улыбаются девушки-канцеляристки, со всеми он знаком, весело здоровается, завхоз тоже неуклюже протягивает широкую ладонь. Родион разговаривает непринужденно, гостеприимно приглашает на Псел - погулять в сосновом бору: будет рыба, мед, ну и к рыбе кое-что найдется, - подмигивает, крутит ус - приезжайте, прошу, в воскресенье на дачу. Девушки благосклонно принимают его шутки, сквозь кисейные рукава обольстительно просвечивают округлые белые плечи. Не каждому разрешаются подобные разговоры, но Родиону все дозволено: с самим Урущаком запанибрата, все блага земные под его рукой. И поговорить Родион умеет, знает, где что сказать, не в пример иному прочему, - и завел бы разговор, да сказать нечего, ну и начинает человек молоть невесть что, стоит, мнется, спрашивает робко, есть ли кто в кабинете. Нет, Родион не такой. Все на нем скрипят, блестит, издает приятный аромат - и сукно и хром. Никогда слова не скажет не к месту, невпопад, в сильном теле переливается буйная кровь, молодая сила распирает богатырские плечи. Даже начальнику райзу иногда подкинет шутку, развеселит его, с таким ответственным товарищем на короткой ноге. А там душа разомлеет, расчувствуется человек - смотришь, ненароком за чаркой на "ты" заговорил, по-приятельски. Ну, а Селивон, само собой, от себя иногда слово-другое подаст. Известные люди в райцентре председатель с завхозом, за дверьми ждать не станут.
   Урущак, видный, холеный мужчина, радостно приветствует дорогих гостей, усаживает в кресла, папиросами угощает, велит секретарю никого не принимать.
   Родион мгновенно меняется, лицо - чернее тучи. Не по пустякам приехал, весь - тревога, весь - забота; что-то давит, в тоску вгоняет человека.
   Родион с размаху бьет себя в грудь, скорбно клонит голову. "Доколе же наконец, доколе? - в отчаянии вопит он, не в силах справиться с тяжкими испытаниями. - За общественное добро ведь болею, такое стадо чуть не погибло. Надо же наконец выяснить - что за личность этот Павлюк, что за тайные замыслы он вынашивает, что держит за пазухой? Уж не пролез ли в партию классовый враг с намерением мстить?" И председатель наперебой с завхозом принялись рассказывать встревоженному Урущаку печальный случай, происшедший в колхозе. Не появись Родион на лугу, кто скажет, то ли еще было бы, возможно, прирезать бы пришлось рекордисток-то. Как раз вовремя прибыл, помог беде, приказал принять все необходимые меры, дал указания, инструкцию - словом, навел порядок. Лишь благодаря его появлению был спасен скот. И Селивон решительно подтверждает: истинно так! К счастью, поспел вовремя. А то неизвестно, что и было бы. От заботливого глаза Родиона Марковича ничего не скроется. За такое дело к награде бы нужно представить. Не иначе как от недосмотра Павлюка коров раздуло. Ты заведуешь фермой - кто ж должен отвечать?