Страница:
Тито (урожденный Иосип Броз) был одним из немногих ведущих коммунистов Югославии, которые находились в изгнании в Москве и пережили годы террора. Он стал генеральным секретарем югославской партии в 1937 году при помощи НКВД. В те времена, отмечал будущий критик Тито Милован Джилас, никто не усматривал ничего предосудительного в связях с НКВД: "Контакты с советской разведкой были необходимы находившейся на нелегальном положении партии по организационным соображениям, и связь члена партии с советской разведкой расценивалась как преимущество, даже честь и укрепляла его престиж". Тито послушно осудил своих попавших под чистку товарищей в партийной газете "Пролетер", предъявив им обычные сталинские обвинения в троцкизме, предательстве, фракционности, шпионаже и антипартийной деятельности. (81). Когда Тито в годы войны возглавил коммунистических партизан, его радистом для связи с Моосвой был агент НКВД Иосип Копинич, действовавший под псевдонимом Ваздух ("воздух"). В конце войны, пишет Джилас, "советская разведка проявляла к Тито особый интерес. " (82). В то время не было никаких оснований предполагать, что всего через три года Сталин и Тито вступят в жесточайшую конфронтацию. Несмотря на свою неизменную ненависть к сталинизму, Джилас писал: "Дело в том, что ни один партийный лидер не был настроен антисоветски. Ни перед войной, ни во время нее, ни после. Руководители и простые члены партий не были бы столь едины в своей приверженности идеологии, если бы не верили в "ведущую силу социализма". Сталин и Советский Союз были основой, духовным центром". В западной прессе часто называли Югославию советским "сателлитом номер один". Сталин также выделял Тито. Когда "руководящие товарищи" вспоминали прием, устроенный Тито в Москве, куда он поехал в 1946 году на похороны президента Калинина, "они были в восторге, глаза сияли, о причине приезда все забыли, улыбки сверкали. Даже Тито светился гордостью в "торжественной" тишине. " (83). Самоуверенность Тито, его способность к независимым суждениям беспокоили Сталина и НКГБ. В отличие от создававшихся еще народных демократий югославские партизаны завоевали свою победу в борьбе с немецкими и итальянскими армиями практически без посторонней помощи. Вскоре после Дня Победы Тито заявил: "Мы больше ни от кого не будем зависеть. " В конце войны Сталин предпочел бы, чтобы раньше времени не раздражать западных союзников, создать коалиционное правительство, состоящее из представителей Национального комитета Тито и королевского правительства в изгнании во главе с Иваном Шубашичем, которое находилось в Лондоне. Но Тито не предпринимал серьезных попыток выполнять свое собственное обещание, данное правительству в изгнании в конце 1944 года. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, в октябре 1945 года подал в отставку в знак протеста против нарушения Тито договоренностей. Месяц спустя правительство Тито одержало убедительную победу на подтасованных выборах. Английские и американские представители, как и другие иностранные наблюдатели, были уверены, что на свободных выборах коммунисты потерпели бы разгромное поражение. (84). Первое разногласие между Югославией и СССР касалось вмешательства НКГБ во внутренние дела Югославии и огласки не получило. До этого были столкновения между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в правительстве Тито Александром-Лека Ранковичем. Запугать Ранковича было непросто. В 30-е годы он сидел в югославских тюрьмах, где его нещадно били. В гестапо, куда он попал в 1941 году и был освобожден в результате отважного рейда партизан, его тоже пытали. Войну он закончил Директором бюро народной защиты (ОЗНА) в Министерстве вооруженных сил правительства Тито. В феврале 1946 года стал министром внутренних дел, сохраняя за собой руководство ОЗНА, которое месяц спустя было переименовано в Управление государственной безопасности (УДБА), хотя его и продолжали называть прежним, крайне непопулярным названием. Джилас пишет, что у Ранковича советник Тимофеев "не проявлял неожиданного прилива дружеских чувств, столь характерного для русских": "Тимофеев входил в кабинет Ранковича серьезным и обеспокоенным. Выходил он в зависимости от разговора ободренным и веселым, если обсуждались вопросы сотрудничества, или злым и напуганным, если Ранкович нападал на него с доказательствами вербовки югославских граждан советскими органами. Все вопросы обсуждались детально и подробно, несмотря на слабый русский Ранковича и еще более слабый сербский Тимофеева. Вдруг раскрывался очередной случай вербовки, и Ранкович снова начинал обвинять Тимофеева, который выдвигал одни и те же доводы - это частный случай, вина какого-то агента, а не государственная политика и уж, конечно же, не его, Тимофеева, приказ". (85). На самом же деле вербовка югославских агентов была в послевоенные годы основной задачей НКГБ/МГБ в этой стране. Два агента были в кабинете министров Тито. Министр промышленности Андрийя Хебранг, бывший партизанский лидер в Хорватии, которого НКГБ взял на шантаже, узнав, что в гестапо под пытками он предал некоторых своих товарищей. Стретен Жуйович, министр финансов, также был советским информатором. В 1945 году произошел случай, особенно разозливший Тито, который в то время еще не подозревал о советских агентах среди своих министров. НКГБ попытался соблазнить и завербовать Душицу Перович, женщину, которая руководила югославской криптографией. Когда Ранкович доложил о случившемся, Тито взорвался: "Шпионской сети мы здесь не потерпим. Надо объяснить им это сейчас же. " Тито лично жаловался советскому послу и главе советской военной миссии. (86). Хотя Тито сопротивлялся вмешательству НКГБ, он сам широко пользовался методами этой организации. За четыре военных года погиб каждый десятый из пятнадцатимиллионного населения Югославии. Тито и коммунисты победили не только немцев и итальянцев, но и в чудовищно жестокой гражданской войне. После победы ОЗНА начала террор против "четников" Михайловича и других бывших оппонентов. Доктор Милан Грол, бывший член королевского правительства в изгнании, провозгласил в 1945 году, когда был еще вице-премьером: "Это не государство, это бойня. " Самого Михайловича поймали в 1946 году, после того, как один из его командиров, схваченный и завербованный ОЗНА, выманил его из убежища. Михайловича судили показательным судом и казнили. (87). Джилас позднее писал: "Итоги проникновения секретных служб во все сферы жизни - просачивание во все ее поры, внедрение в семейную и личную жизнь, были губительны и для руководящей партии". (88). Английский обозреватель Фрэнк Уоддамс писал в 1946 году: "ОЗНА осуществляла полный контроль над жизнью, свободами и собственностью всех граждан, и если она решала кого-то арестовать, бросить в тюрьму без суда, выслать или "уничтожить", никто не мог протестовать или спрашивать о причинах. В этом причина всеобщего ужаса населения". Показательные процессы 1947 года "сорвали маски" со множества "шпионов на службе иностранного империализма" из числа "четников", "капиталистической нечисти", католической церкви и других противников режима. (89). В руководстве Югославской КП чувство единения с Советским Союзом и с нарождающимися сталинистскими народными демократиями возобладало над возмущением по поводу вмешательства МГБ. Даже в начале 1948 года, когда до жесткой конфронтации оставалось всего несколько месяцев, никто о ней даже не подозревал. В сентябре 1947 года на первой встрече Коминформа, послевоенного преемника Коминтерна, Югославию поставили в пример другим, менее решительным партиям. Белград был избран как местоприбывание секретариата Коминформа. Основной причиной конфликта в начале 1948 года, с югославской стороны, явилась попытка советников из СССР в югославской армии поставить под сомнение лояльность высшего командного состава. По свидетельству будущего представителя Югославии в ООН Алекса Беблера, "по сталинскому приказу русские все глубже и глубже проникали в организацию нашей армии. С этого и начались неприятности. " Раскол был задуман советской стороной. Из всех признаков независимости Тито наибольшее опасение вызывал, видимо, его план создания Балканской федерации, которую Сталин, похоже, расценил как потенциальную угрозу советской гегемонии. В марте 1948 года Советский Союз отозвал своих военных и гражданских советников и раздраженно обвинил югославскую партию в том, что она пропитана идеологической ересью и английскими шпионами. 28 июня Коминформ исключил югославов и призвал "здоровые элементы" в партии свергнуть руководство. (90). Сталин сильно преувеличил свои возможности. Как вспоминал Хрущев, он похвалялся: "Мне достаточно шевельнуть мизинцем, и Тито исчезнет". Когда это не удалось, он "тряс всем, чем мог", но положение Тито в партии, армии и государственном аппарате было прочнее, чем у лидеров других народных демократий. УДБА и МГБ начали беспощадною разведывательную войну. Были оперативно арестованы два советских агента в кабинете министров Тито, Хебранг и Жуйович. Трое югославских офицеров, завербованных советской разведкой, были схвачены при попытке перехода румынской границы. Даже в охране Тито обнаружили советских агентов. Джилас пишет, что существовал заговор МГБ "с целью уничтожения всех членов Политбюро из автоматов, когда они играли на биллиарде на вилле Тито. " Террор, который применила УДБА против "предателей" из Коминформа, соперничал с террором НКВД в 30-е годы, правда, по жестокости, а не по масштабам. Летом 1948 года Джилас сказал Ранковичу: "Мы обращаемся с последователями Сталина так, как обращались с его врагами. " Ранкович, почти в отчаянии, ответил: "Не говори так! Вообще не говори об этом!" Позднее Ранкович признал, что 12. 000 подозреваемых (причем во многих случаях безосновательно) сторонников Ста тана и Коминформа были отправлены в концлагерь на Голи Оток (Пустой остров). В действительности их, наверное, было значительно больше. Джилас писал: "Заключенных в лагере ждали злоба и позор. Беспредельная злоба и вечный позор. " При погрузке на судно заключенных бросали в трюм вниз головой, а на выходе их избивали стоявшие в две шеренги охранники и заключенные лагеря. В лагере их постоянно оскорбляли и унижали, их окунали головой в нечистоты, если они не каялись в своих истинных или вымышленных ересях и преступлениях. (91).
X X X
Первым значительным успехом МГБ в его тайной войне против УДБА стала организация в Албании путча против Тито. Вплоть до разрыва с Тито Сталин соглашался с тем, чтобы Албания оставалась сателлитом Югославии. Во время Второй мировой войны югославские "советники" реорганизовали Албанскую коммунистическую партию под руководством Энвера Ходжи в качестве генерального секретаря и Кочи Дзодзе на посту министра иностранных дел в контролируемом коммунистами правительстве. "Без борьбы народов Югославии, - говорил Ходжа после войны, - сопротивление малочисленного албанского народа было бы невозможно. " Под давлением ОЗНА албанская партия была очищена от "уклонистов" и "троцкистов": Анастас Людо, глава коммунистической организации молодежи, расстрелян за "левый уклонизм"; Лазарь Фундо, один из основателей Албанской коммунистической партии, возвратившийся в 1944 году из советской ссылки и растерявший там былые иллюзии, избит до смерти на глазах английской военной миссии; Мустафа Гжиниши, член Политбюро, казнен за создание единого антифашистского фронта с "буржуазными" группами. Из войны Албанская коммунистическая партия вышла практически в виде отделения югославской партии. Албанская секретная служба "Сигурими" находилась под таким же жестким контролем ОЗНА, как секретные службы других восточноевропейских стран под контролем НКГБ. Ходжу все более беспокоила угроза со стороны его соперника Дзодзе, который, занимая пост министра внутренних дел, руководил "Сигурими" и пользовался расположением Тито. В мае 1947 года Дзодзе устроил показательный процесс над девятью антиюгославски настроенными членами Народного собрания. Всех приговорили к длительным срокам тюремного заключения за "подрывную деятельность". На организационном заседании Коминформа в августе 1947 года Албанию представляла югославская партия. Четыре месяца спустя Сталин сказал Джиласу: "Вы должны проглотить Албанию, и чем быстрее, тем лучше!" (92). Советско-югославский конфликт 1948 года помог Ходже выиграть у Дзодзе борьбу за власть. В то время, когда советские советники покидали Белград, офицеры МГБ устремились в Тирану. После разрыва Тито с Москвой Ходжа распорядился немедленно выслать всех югославских служащих и набросился на своего соперника. Дзодзе предпринимал безуспешные попытки спастись, прикрываясь верностью Советскому Союзу. Он и его сторонники были арестованы, а пост министра внутренних дел занял просоветски настроенный Мехмет Шеху, который с помощью советников из МГБ провел чистку и реорганизацию "Сигурими". Через пять месяцев допросов и пыток в "Сигурими" под наблюдением советников из МГБ Дзодзе и его сторонники дали подробные показания. В марте 1949 года Дзодзе прибыл в Москву, чтобы обсудить ход подготовки к показательному суду над "Кочи Дзодзе и его бандой", который начался два месяца спустя. Дзодзе признался, что во время войны был завербован английской и американской разведками, что глава английской военной миссии сказал ему еще в 1943 году, что Тито был английским шпионом и что он принимал участие в заговоре с целью поглощения Албании Югославией. В июле 1949 года Дзодзе расстреляли за эти мнимые преступления.
X X X
Суд над Дзодзе и его казнь стали прелюдией к целой серии показательных судов над реальными (а чаще) мнимыми соучастниками Тито, организованных МГБ в большинстве стран Восточной Европы. Вплоть до смерти Сталина в 1953 году Тито слыл, вслед за Троцким, великим еретиком. Но, в отличие от предшественника, он вышел невредимым и даже победителем из пятилетней войны с МГБ. В то же время МГБ добилось нескольких замечательных успехов в борьбе с западными разведслужбами. Но, как и в случае с НКВД в 30-е годы, значительная часть энергии МГБ расходовалась на борьбу с воображаемым врагом.
Глава X
ХОЛОДНАЯ ВОЙНА. СТАЛИНСКИЙ ЭТАП (1945-1953)
С конца Второй мировой войны в НКГБ/МГБ Соединенные Штаты стали именоваться не иначе, как "главный противник". Сорок лет спустя, когда Гордиевский исполнял в Лондоне обязанности резидента, это выражение все еще активно использовалось. Великобритания, основной объект интересов НКВД до войны, в связи с уменьшением ее значения в послевоенном мире, отошла после 1945 года на второе место. (1). В годы Второй мировой войны, когда все усилия англичан и американцев (в Советском Союзе, правда, утверждают, что уже и тогда они были вовлечены в холодную войну) были направлены на войну в Европе и на Тихом океане, и русская разведка работала на Западе с меньшими помехами, чем когда бы то ни было. С окончанием войны у Московского центра появились новые проблемы. Первой, как это ни странно, стала демобилизация американских и английских разведывательных подразделений. Принятое президентом Трумэном в сентябре 1945 года решение о ликвидации ОСС лишило НКГБ многих агентов проникновения в секретных службах "главного противника". После создания в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ) советской разведке пришлось начинать с нуля, причем проникновение в ЦРУ было делом гораздо более сложным, чем проникновение в ОСС. В Англии послевоенная ликвидация Министерства информации и СОЕ лишило Питера Смоллета и Джеймса Клагмана их влиятельных постов. Смоллет снова сменил имя на Смолку и возвратился к занятиям журналистикой в Вене, а Клагман демобилизовался и вернулся к своей карьере военного коммуниста, став впоследствии официальным историком партии. Демобилизация лишила Центр единственного агента в МИ5 и двух агентов в СИС. Энтони Блант ушел из МИ5 с разрешения НКГБ. В докладах его кураторов времен войны Анатолия Горского и (с лета 1944 года) Бориса Кротова постоянно говорилось о его усталости и стрессе, вызванных добыванием тысяч документов каждый месяц. К концу воины Москва решила, что дальнейшая работы Бланта в МИ5 связана с серьезным риском. Руководитель ИНУ Фитин написал на досье Бланта осенью 1945 года: "Этот агент провел в годы войны столь огромную, титаническую работу, что, должно быть, совершенно измотан. Мы должны оставить его в покое на пять-десять лет". (2). "Незадолго до ухода Бланта из МИ5 в ноябре 1945 года и возвращения в мир искусств в качестве хранителя картин Его Величества, а затем (с 1947 года) директора Института Куртолда, многолетнее напряжение двойной жизни выразилось весьма необычно. Блант сказал своему коллеге полковнику Робертсону: "Ну что ж, мне доставляло удовольствие передавать русским имена сотрудников МИ5. "" (3). Фитин, похоже, надеялся, что Лео Лонг, которого Блант вел во время войны, станет его преемником в секретной службе. Но Лонг перешел из МИН в военном министерстве в Британскую контрольную комиссию в Германии, где стал заместителем директора по разведке. В 1946 году Блант рекомендовал его на руководящую должность в МИ5, но отборочная комиссия выбрала, причем с небольшим преимуществом, другого кандидата. (4). После этого Лонг быстро отошел от дел и противился попыткам Центра установить с ним постоянный контакт. Центр объяснил отказ Лонга, с одной стороны, тем, что Блант не мог быть его куратором, а с другой - изменениями в семейной жизни. Первая женитьба Лонга на коммунистке оказалась неудачной. Теперь он женился вновь и был занят семьей. Среди эпизодических поручений Центра, которые Блант продолжал выполнять, было две-три поездки в Германию для получения от Лонга разведцанных. (5). Как и большинство агентов, завербованных во время войны, Кэрнкросс был также демобилизован. В отличие от Филби отношения с коллегами из секретных служб после его перехода в 1943 году из Блечли-парк в штаб-квартиру СИС в Бродвей билдингз не сложились. Дэвид Футмен, шеф политической разведки СИС, который руководил управлением Кэрнкросса в последний год войны, считал его "странным человеком, к тому же задиристым. "(6). Кэрнкросс, однако, не ушел в полуотставку из советской разведки, как это сделал Блант. После войны он возвратился на прежнее место работы - в Министерство финансов - и продолжал ежемесячно поставлять информацию своему куратору Борису Кротову. Двое других членов "великолепной пятерки", Гай Берджесс и Дональд Маклин, заняли влиятельные посты в другой престижной части Уайтхолла - в государственном департаменте. В 1946 году Берджесс стал личным помощником Гектора Макнейла, государственного министра в Министерстве иностранных дел послевоенного лейбористского правительства Эрнеста Бевина. Маклин между тем восстановил свою репутацию честолюбивого молодого дипломата в посольстве в Вашингтоне. (7). Тем не мeнee, советскому проникновению в англо-американские разведывательные службы был нанесен сильный удар. В результате ликвидации ОСС Центр остался практически без единого высокопоставленного источника в Вашингтоне, а после закрытия СОЕ, ухода Бланта из МИ5 и Кэрнкросса из СИС в Лондоне остался всего один крупный агент. Это был, пожалуй, самый замечательный из членов "великолепной пятерки", а быть может, и наиболее талантливый агент проникновения в истории КГБ. Ким Филби - единственный из мобилизованных в СИС агентов получил после войны награду за свою работу. Коллеги видели его на месте "С" - главы секретной службы.
X X X
Помимо утраты ведущих агентов в английской и американской спецслужбах, НКГБ после войны пришлось пережить и два серьезных случая предательства в Северной Америке и не менее серьезную попытку в Турции. В ноябре 1945 года Элизабет Бентли начала выдавать ФБР информацию об операциях НКГБ в Соединенных Штатах. Ее предательство, в свою очередь, заставило ФБР впервые серьезно расследовать свидетельства Чемберса о советском шпионаже в предвоенные годы. Несмотря на то, что на большинство указанных Бентли и Чемберсом агентов не удалось набрать надежных доказательств для передачи дела в суд, для НКГБ они интерес практически потеряли. Вплоть до 1949 года, когда Филби приехал в Вашингтон и успокоил Центр, Москва опасалась, что ФБР удастся набрать достаточно доказательств и устроить большой процесс над бывшей группой Бентли. Из четырех наиболее важных агентов, указанных Бентли и Чемберсом, обвинение было выдвинуто лишь в отношении Элджера Хисса. Он ушел из госдепартамента и в начале 1947 года стал президентом фонда Карнеги, а в 1950 был приговорен к пяти годам тюрьмы за лжесвидетельство. Гарри Декстер Уайт, уйдя из Министерства финансов США, стал в 1945 году директором Международного фонда, а вскоре после дачи показаний комитету конгресса по антиамериканской деятельности летом 1948 года скончался от сердечного приступа. Дункан Ч. Ли, личный помощник генерала Донована в ОСС, и Лочлин Карри, бывший помощник президента Рузвельта, эмигрировали. (8). Мощный удар по советской разведке - такой же, как от Элизабет Бентли, нанес шифровальщик Игорь Гузенко, перебежавший в Оттаве в сентябре 1945 года. Побег Гузенко чуть не провалился. Когда он вечером 5 сентября обратился в редакцию "Оттава Джорнел" и в Министерство юстиции, ему сказали, чтобы приходил утром. Но и на следующий день никто не помог. Весь вечер Гузенко с женой и ребенком провели у соседей. Лишь около полуночи, когда люди НКГБ сломали дверь его квартиры, на помощь пришла полиция. Маккензи Кинг, премьер-министр Канады с 1935 года, относился к возможности шпионажа в собственной столице еще легкомысленнее Рузвельта. Вначале он просто не поверил. Когда же его наконец убедили, он записал в дневнике, как был поражен тем, что Советский Союз шпионил за своим союзником в войне: "Я диктую эти строки и думаю о советском посольстве - всего через несколько домов, - которое оказалось центром заговора. Во время войны, когда Канада делала все, чтобы помочь русским и укрепить канадско-русскую дружбу, одна из русских служб занималась тем, что шпионила (за нами)... Просто удивительно, сколько у них было контактов среди людей, занимающих ключевые позиции в правительстве и промышленных кругах. " (9). Помимо раскрытия шпионской сети ГРУ в Канаде, Гузенко передал данные о советской системе шифров, дополнительные сведения о шпионской деятельности Элджера Хисса и Гарри Декстера Уайта, (10) сведения, которые привели к осуждению в 1946 году британского атомного шпиона Алана Нанна Мея и дали наводку в отношении человека, скрывавшегося под псевдонимом Элли в английской разведке, которого, правда, так и не нашли вплоть до 1981 года, когда Гордиевский, получив доступ к досье Элли в КГБ, узнал, что это был Лео Лонг. (И). Неудачная попытка перебежать в Стамбуле причинила деятельности НКГБ в Англии почти такой же ущерб, как предательство Элизабет Бентли в Соединенных Штатах. 27 августа 1945 года заместитель резидента НКГБ в Турции Константин Волков, работавший под крышей вице-консула, направил английскому вице-консулу господину Ч. Х. Пейджу просьбу о безотлагательной встрече. Пейдж не ответил, и тогда 4 сентября Волков явился лично и попросил о политическом убежище для себя и своей жены. В обмен на политическое убежище и 50. 000 фунтов стерлингов (по ценам 1990 года это около миллиона фунтов) он предлагал важные досье, документы и информацию, собранные им во время работы в британском отделе ИНУ в Центре. Он утверждал, что среди наиболее важных советских агентов времен войны двое находились в Министерстве иностранных дел, а семеро "в британской разведывательной службе", причем один из них "исполнял обязанности руководителя отдела британской контрразведки в Лондоне". Волков настаивал на том, чтобы о его действиях сообщили в Лондон не по радиосвязи, а дипломатической почтой, поскольку все радиосообщения между Лондоном и посольством в Москве расшифровываются уже в течение двух с половиной лет. (12). 19 сентября Филби с ужасом узнал из дипломатической почты, поступившей из Стамбула, о попытке Волкова. Упоминание о "руководителе управления контрразведки", указывало, быть может правильно, на него. "В тот вечер, - писал Филби в своих мемуарах, - я допоздна задержался на работе. Ситуация требовала срочных, чрезвычайных действий. " (13). Под "срочными действиями" подразумевалась, несомненно, встреча с оператором Борисом Кротовым. Это был один из самых опасных моментов в жизни Филби. Если бы не удача, Гузенко две недели назад не удалось бы перебежать в Оттаве. Чуть больше везения, и Волков сумел бы раскрыть Филби, нанести "великолепной пятерке" сильный удар. Волкову не повезло потому, что английский посол в Стамбуле находился в отпуске, а временный поверенный настолько презирал шпионаж, что не поставил в известность местного резидента СИС Сирила Мэчри, который почти наверняка понял бы важность Волкова и устроил бы ему побег. (14). Сразу же после встречи с Филби вечером 19 сентября Кротов сообщил в Центр о попытке Волкова. Через день консульство Турции в Москве выдало визы двум "специалистам" из НКГБ, которые выступали как дипкурьеры. 22 сентября в Лондоне решили, что Филби необходимо лично разобраться с делом Волкова. Задержавшись в пути, Филби прибыл в Стамбул лишь 26 сентября. По версии, которую Филби и НКГБ разработали для Запада, Волкова вывезли из Стамбула "через несколько недель" (15). На самом же деле Волков и его жена, заколотые лекарствами до беспамятства, были доставлены в самолет в сопровождении охранников из НКГБ за два дня до прибытия Филби. (16). В своих мемуарах Филби вспоминает, как на обратном пути в Лондон он спокойно готовил отчет, в котором предлагал различные объяснения неудачи, которой закончилась попытка Волкова: пьянство, неосторожность, прослушивание НКГБ его квартиры, неожиданное изменение решения. "Другая версия - что русских предупредили о намеченном побеге - не имела никаких доказательств. Ее не стоило включать в отчет. " (17). После бегства Гузенко прошло совсем немного времени, и вся история с Волковым так обеспокоила Филби возможностью скорого провала, что он решил в своем отчете дискредитировать Волкова. Когда копия этого отчета пришла в Центр, там всерьез забеспокоились. (18). Желание Волкова перебежать Филби объяснял тем, что тот был "изменником", чье "предательство" было раскрыто НКГБ, - весьма необычная манера для офицера СИС говорить о перебежчике. В своем стремлении дискредитировать информацию Волкова о внедрении советских агентов, которая могла подвести и к нему самому, Филби весьма пространно уверял в ненадежности сведений, которые Волков обещал передать. Он удивлялся, например, тому, что Волков не смог дать криптологической информации, хотя и уверял в советских успехах по дешифровке английских шифров за последние два года. (19). Грубые попытки Филби дискредитировать Волкова резко контрастируют с той отработанной версией, которую он позже подготовил для своих мемуаров в Москве. Оказавшись под угрозой провала впервые после прихода в СИС, Филби был сильно напуган. В то время он был настолько вне подозрений, что история с Волковым ему не угрожала, но после бегства Берджесса и Маклина в 1951 году досье вытащили на свет божий, и его неудачная попытка дискредитировать Волкова стала важной частью обвинения против него.
X X X
Первым значительным успехом МГБ в его тайной войне против УДБА стала организация в Албании путча против Тито. Вплоть до разрыва с Тито Сталин соглашался с тем, чтобы Албания оставалась сателлитом Югославии. Во время Второй мировой войны югославские "советники" реорганизовали Албанскую коммунистическую партию под руководством Энвера Ходжи в качестве генерального секретаря и Кочи Дзодзе на посту министра иностранных дел в контролируемом коммунистами правительстве. "Без борьбы народов Югославии, - говорил Ходжа после войны, - сопротивление малочисленного албанского народа было бы невозможно. " Под давлением ОЗНА албанская партия была очищена от "уклонистов" и "троцкистов": Анастас Людо, глава коммунистической организации молодежи, расстрелян за "левый уклонизм"; Лазарь Фундо, один из основателей Албанской коммунистической партии, возвратившийся в 1944 году из советской ссылки и растерявший там былые иллюзии, избит до смерти на глазах английской военной миссии; Мустафа Гжиниши, член Политбюро, казнен за создание единого антифашистского фронта с "буржуазными" группами. Из войны Албанская коммунистическая партия вышла практически в виде отделения югославской партии. Албанская секретная служба "Сигурими" находилась под таким же жестким контролем ОЗНА, как секретные службы других восточноевропейских стран под контролем НКГБ. Ходжу все более беспокоила угроза со стороны его соперника Дзодзе, который, занимая пост министра внутренних дел, руководил "Сигурими" и пользовался расположением Тито. В мае 1947 года Дзодзе устроил показательный процесс над девятью антиюгославски настроенными членами Народного собрания. Всех приговорили к длительным срокам тюремного заключения за "подрывную деятельность". На организационном заседании Коминформа в августе 1947 года Албанию представляла югославская партия. Четыре месяца спустя Сталин сказал Джиласу: "Вы должны проглотить Албанию, и чем быстрее, тем лучше!" (92). Советско-югославский конфликт 1948 года помог Ходже выиграть у Дзодзе борьбу за власть. В то время, когда советские советники покидали Белград, офицеры МГБ устремились в Тирану. После разрыва Тито с Москвой Ходжа распорядился немедленно выслать всех югославских служащих и набросился на своего соперника. Дзодзе предпринимал безуспешные попытки спастись, прикрываясь верностью Советскому Союзу. Он и его сторонники были арестованы, а пост министра внутренних дел занял просоветски настроенный Мехмет Шеху, который с помощью советников из МГБ провел чистку и реорганизацию "Сигурими". Через пять месяцев допросов и пыток в "Сигурими" под наблюдением советников из МГБ Дзодзе и его сторонники дали подробные показания. В марте 1949 года Дзодзе прибыл в Москву, чтобы обсудить ход подготовки к показательному суду над "Кочи Дзодзе и его бандой", который начался два месяца спустя. Дзодзе признался, что во время войны был завербован английской и американской разведками, что глава английской военной миссии сказал ему еще в 1943 году, что Тито был английским шпионом и что он принимал участие в заговоре с целью поглощения Албании Югославией. В июле 1949 года Дзодзе расстреляли за эти мнимые преступления.
X X X
Суд над Дзодзе и его казнь стали прелюдией к целой серии показательных судов над реальными (а чаще) мнимыми соучастниками Тито, организованных МГБ в большинстве стран Восточной Европы. Вплоть до смерти Сталина в 1953 году Тито слыл, вслед за Троцким, великим еретиком. Но, в отличие от предшественника, он вышел невредимым и даже победителем из пятилетней войны с МГБ. В то же время МГБ добилось нескольких замечательных успехов в борьбе с западными разведслужбами. Но, как и в случае с НКВД в 30-е годы, значительная часть энергии МГБ расходовалась на борьбу с воображаемым врагом.
Глава X
ХОЛОДНАЯ ВОЙНА. СТАЛИНСКИЙ ЭТАП (1945-1953)
С конца Второй мировой войны в НКГБ/МГБ Соединенные Штаты стали именоваться не иначе, как "главный противник". Сорок лет спустя, когда Гордиевский исполнял в Лондоне обязанности резидента, это выражение все еще активно использовалось. Великобритания, основной объект интересов НКВД до войны, в связи с уменьшением ее значения в послевоенном мире, отошла после 1945 года на второе место. (1). В годы Второй мировой войны, когда все усилия англичан и американцев (в Советском Союзе, правда, утверждают, что уже и тогда они были вовлечены в холодную войну) были направлены на войну в Европе и на Тихом океане, и русская разведка работала на Западе с меньшими помехами, чем когда бы то ни было. С окончанием войны у Московского центра появились новые проблемы. Первой, как это ни странно, стала демобилизация американских и английских разведывательных подразделений. Принятое президентом Трумэном в сентябре 1945 года решение о ликвидации ОСС лишило НКГБ многих агентов проникновения в секретных службах "главного противника". После создания в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ) советской разведке пришлось начинать с нуля, причем проникновение в ЦРУ было делом гораздо более сложным, чем проникновение в ОСС. В Англии послевоенная ликвидация Министерства информации и СОЕ лишило Питера Смоллета и Джеймса Клагмана их влиятельных постов. Смоллет снова сменил имя на Смолку и возвратился к занятиям журналистикой в Вене, а Клагман демобилизовался и вернулся к своей карьере военного коммуниста, став впоследствии официальным историком партии. Демобилизация лишила Центр единственного агента в МИ5 и двух агентов в СИС. Энтони Блант ушел из МИ5 с разрешения НКГБ. В докладах его кураторов времен войны Анатолия Горского и (с лета 1944 года) Бориса Кротова постоянно говорилось о его усталости и стрессе, вызванных добыванием тысяч документов каждый месяц. К концу воины Москва решила, что дальнейшая работы Бланта в МИ5 связана с серьезным риском. Руководитель ИНУ Фитин написал на досье Бланта осенью 1945 года: "Этот агент провел в годы войны столь огромную, титаническую работу, что, должно быть, совершенно измотан. Мы должны оставить его в покое на пять-десять лет". (2). "Незадолго до ухода Бланта из МИ5 в ноябре 1945 года и возвращения в мир искусств в качестве хранителя картин Его Величества, а затем (с 1947 года) директора Института Куртолда, многолетнее напряжение двойной жизни выразилось весьма необычно. Блант сказал своему коллеге полковнику Робертсону: "Ну что ж, мне доставляло удовольствие передавать русским имена сотрудников МИ5. "" (3). Фитин, похоже, надеялся, что Лео Лонг, которого Блант вел во время войны, станет его преемником в секретной службе. Но Лонг перешел из МИН в военном министерстве в Британскую контрольную комиссию в Германии, где стал заместителем директора по разведке. В 1946 году Блант рекомендовал его на руководящую должность в МИ5, но отборочная комиссия выбрала, причем с небольшим преимуществом, другого кандидата. (4). После этого Лонг быстро отошел от дел и противился попыткам Центра установить с ним постоянный контакт. Центр объяснил отказ Лонга, с одной стороны, тем, что Блант не мог быть его куратором, а с другой - изменениями в семейной жизни. Первая женитьба Лонга на коммунистке оказалась неудачной. Теперь он женился вновь и был занят семьей. Среди эпизодических поручений Центра, которые Блант продолжал выполнять, было две-три поездки в Германию для получения от Лонга разведцанных. (5). Как и большинство агентов, завербованных во время войны, Кэрнкросс был также демобилизован. В отличие от Филби отношения с коллегами из секретных служб после его перехода в 1943 году из Блечли-парк в штаб-квартиру СИС в Бродвей билдингз не сложились. Дэвид Футмен, шеф политической разведки СИС, который руководил управлением Кэрнкросса в последний год войны, считал его "странным человеком, к тому же задиристым. "(6). Кэрнкросс, однако, не ушел в полуотставку из советской разведки, как это сделал Блант. После войны он возвратился на прежнее место работы - в Министерство финансов - и продолжал ежемесячно поставлять информацию своему куратору Борису Кротову. Двое других членов "великолепной пятерки", Гай Берджесс и Дональд Маклин, заняли влиятельные посты в другой престижной части Уайтхолла - в государственном департаменте. В 1946 году Берджесс стал личным помощником Гектора Макнейла, государственного министра в Министерстве иностранных дел послевоенного лейбористского правительства Эрнеста Бевина. Маклин между тем восстановил свою репутацию честолюбивого молодого дипломата в посольстве в Вашингтоне. (7). Тем не мeнee, советскому проникновению в англо-американские разведывательные службы был нанесен сильный удар. В результате ликвидации ОСС Центр остался практически без единого высокопоставленного источника в Вашингтоне, а после закрытия СОЕ, ухода Бланта из МИ5 и Кэрнкросса из СИС в Лондоне остался всего один крупный агент. Это был, пожалуй, самый замечательный из членов "великолепной пятерки", а быть может, и наиболее талантливый агент проникновения в истории КГБ. Ким Филби - единственный из мобилизованных в СИС агентов получил после войны награду за свою работу. Коллеги видели его на месте "С" - главы секретной службы.
X X X
Помимо утраты ведущих агентов в английской и американской спецслужбах, НКГБ после войны пришлось пережить и два серьезных случая предательства в Северной Америке и не менее серьезную попытку в Турции. В ноябре 1945 года Элизабет Бентли начала выдавать ФБР информацию об операциях НКГБ в Соединенных Штатах. Ее предательство, в свою очередь, заставило ФБР впервые серьезно расследовать свидетельства Чемберса о советском шпионаже в предвоенные годы. Несмотря на то, что на большинство указанных Бентли и Чемберсом агентов не удалось набрать надежных доказательств для передачи дела в суд, для НКГБ они интерес практически потеряли. Вплоть до 1949 года, когда Филби приехал в Вашингтон и успокоил Центр, Москва опасалась, что ФБР удастся набрать достаточно доказательств и устроить большой процесс над бывшей группой Бентли. Из четырех наиболее важных агентов, указанных Бентли и Чемберсом, обвинение было выдвинуто лишь в отношении Элджера Хисса. Он ушел из госдепартамента и в начале 1947 года стал президентом фонда Карнеги, а в 1950 был приговорен к пяти годам тюрьмы за лжесвидетельство. Гарри Декстер Уайт, уйдя из Министерства финансов США, стал в 1945 году директором Международного фонда, а вскоре после дачи показаний комитету конгресса по антиамериканской деятельности летом 1948 года скончался от сердечного приступа. Дункан Ч. Ли, личный помощник генерала Донована в ОСС, и Лочлин Карри, бывший помощник президента Рузвельта, эмигрировали. (8). Мощный удар по советской разведке - такой же, как от Элизабет Бентли, нанес шифровальщик Игорь Гузенко, перебежавший в Оттаве в сентябре 1945 года. Побег Гузенко чуть не провалился. Когда он вечером 5 сентября обратился в редакцию "Оттава Джорнел" и в Министерство юстиции, ему сказали, чтобы приходил утром. Но и на следующий день никто не помог. Весь вечер Гузенко с женой и ребенком провели у соседей. Лишь около полуночи, когда люди НКГБ сломали дверь его квартиры, на помощь пришла полиция. Маккензи Кинг, премьер-министр Канады с 1935 года, относился к возможности шпионажа в собственной столице еще легкомысленнее Рузвельта. Вначале он просто не поверил. Когда же его наконец убедили, он записал в дневнике, как был поражен тем, что Советский Союз шпионил за своим союзником в войне: "Я диктую эти строки и думаю о советском посольстве - всего через несколько домов, - которое оказалось центром заговора. Во время войны, когда Канада делала все, чтобы помочь русским и укрепить канадско-русскую дружбу, одна из русских служб занималась тем, что шпионила (за нами)... Просто удивительно, сколько у них было контактов среди людей, занимающих ключевые позиции в правительстве и промышленных кругах. " (9). Помимо раскрытия шпионской сети ГРУ в Канаде, Гузенко передал данные о советской системе шифров, дополнительные сведения о шпионской деятельности Элджера Хисса и Гарри Декстера Уайта, (10) сведения, которые привели к осуждению в 1946 году британского атомного шпиона Алана Нанна Мея и дали наводку в отношении человека, скрывавшегося под псевдонимом Элли в английской разведке, которого, правда, так и не нашли вплоть до 1981 года, когда Гордиевский, получив доступ к досье Элли в КГБ, узнал, что это был Лео Лонг. (И). Неудачная попытка перебежать в Стамбуле причинила деятельности НКГБ в Англии почти такой же ущерб, как предательство Элизабет Бентли в Соединенных Штатах. 27 августа 1945 года заместитель резидента НКГБ в Турции Константин Волков, работавший под крышей вице-консула, направил английскому вице-консулу господину Ч. Х. Пейджу просьбу о безотлагательной встрече. Пейдж не ответил, и тогда 4 сентября Волков явился лично и попросил о политическом убежище для себя и своей жены. В обмен на политическое убежище и 50. 000 фунтов стерлингов (по ценам 1990 года это около миллиона фунтов) он предлагал важные досье, документы и информацию, собранные им во время работы в британском отделе ИНУ в Центре. Он утверждал, что среди наиболее важных советских агентов времен войны двое находились в Министерстве иностранных дел, а семеро "в британской разведывательной службе", причем один из них "исполнял обязанности руководителя отдела британской контрразведки в Лондоне". Волков настаивал на том, чтобы о его действиях сообщили в Лондон не по радиосвязи, а дипломатической почтой, поскольку все радиосообщения между Лондоном и посольством в Москве расшифровываются уже в течение двух с половиной лет. (12). 19 сентября Филби с ужасом узнал из дипломатической почты, поступившей из Стамбула, о попытке Волкова. Упоминание о "руководителе управления контрразведки", указывало, быть может правильно, на него. "В тот вечер, - писал Филби в своих мемуарах, - я допоздна задержался на работе. Ситуация требовала срочных, чрезвычайных действий. " (13). Под "срочными действиями" подразумевалась, несомненно, встреча с оператором Борисом Кротовым. Это был один из самых опасных моментов в жизни Филби. Если бы не удача, Гузенко две недели назад не удалось бы перебежать в Оттаве. Чуть больше везения, и Волков сумел бы раскрыть Филби, нанести "великолепной пятерке" сильный удар. Волкову не повезло потому, что английский посол в Стамбуле находился в отпуске, а временный поверенный настолько презирал шпионаж, что не поставил в известность местного резидента СИС Сирила Мэчри, который почти наверняка понял бы важность Волкова и устроил бы ему побег. (14). Сразу же после встречи с Филби вечером 19 сентября Кротов сообщил в Центр о попытке Волкова. Через день консульство Турции в Москве выдало визы двум "специалистам" из НКГБ, которые выступали как дипкурьеры. 22 сентября в Лондоне решили, что Филби необходимо лично разобраться с делом Волкова. Задержавшись в пути, Филби прибыл в Стамбул лишь 26 сентября. По версии, которую Филби и НКГБ разработали для Запада, Волкова вывезли из Стамбула "через несколько недель" (15). На самом же деле Волков и его жена, заколотые лекарствами до беспамятства, были доставлены в самолет в сопровождении охранников из НКГБ за два дня до прибытия Филби. (16). В своих мемуарах Филби вспоминает, как на обратном пути в Лондон он спокойно готовил отчет, в котором предлагал различные объяснения неудачи, которой закончилась попытка Волкова: пьянство, неосторожность, прослушивание НКГБ его квартиры, неожиданное изменение решения. "Другая версия - что русских предупредили о намеченном побеге - не имела никаких доказательств. Ее не стоило включать в отчет. " (17). После бегства Гузенко прошло совсем немного времени, и вся история с Волковым так обеспокоила Филби возможностью скорого провала, что он решил в своем отчете дискредитировать Волкова. Когда копия этого отчета пришла в Центр, там всерьез забеспокоились. (18). Желание Волкова перебежать Филби объяснял тем, что тот был "изменником", чье "предательство" было раскрыто НКГБ, - весьма необычная манера для офицера СИС говорить о перебежчике. В своем стремлении дискредитировать информацию Волкова о внедрении советских агентов, которая могла подвести и к нему самому, Филби весьма пространно уверял в ненадежности сведений, которые Волков обещал передать. Он удивлялся, например, тому, что Волков не смог дать криптологической информации, хотя и уверял в советских успехах по дешифровке английских шифров за последние два года. (19). Грубые попытки Филби дискредитировать Волкова резко контрастируют с той отработанной версией, которую он позже подготовил для своих мемуаров в Москве. Оказавшись под угрозой провала впервые после прихода в СИС, Филби был сильно напуган. В то время он был настолько вне подозрений, что история с Волковым ему не угрожала, но после бегства Берджесса и Маклина в 1951 году досье вытащили на свет божий, и его неудачная попытка дискредитировать Волкова стала важной частью обвинения против него.