Гордон Алан. Шут и император

   — Тогда я предлагаю вот что. Назавтра нас с Клавдием пригласили выступить во Влахернском дворце. Мы поделимся с тобой добытыми там сведениями. И ты с нами также. Возможно, однажды мне придется попросить тебя о более значительной услуге. Но к тому времени, будем надеяться, я смогу уже принести вашей братии какую-то пользу своим влиянием при дворе.
   — Честная сделка, шут. И в свете твоих отношений с покойным владельцем этого кольца я не стану наказывать тебя за грубое поведение с моим подопечным.
   Он бросил мне кольцо и направился к двери. Но вдруг обернулся и погрозил нам костлявым пальцем.
   — Наше союзничество будет соблюдаться, если только вы не нарушите наш договор, — сказал он. — Но с нарушителями у нас разговор суровый.
   — Понятно, — сказал я. — Благодарю тебя за наставления, святой отец.
   Он удалился. А мы, выйдя на лестницу, увидели, как он покинул трактир в сопровождении его привычных телохранителей.
   — Неужели мы только что заключили договор с самим дьяволом? — спросила Виола.
   — Вполне вероятно. Но это умный дьявол, отстаивающий свои интересы. Я думаю, что такое сотрудничество нам совсем не помешает.
   Она взглянула на меня.
   — Я заметила, что ты не упомянул ни Талию, ни Цинцифицеса. Ты даже намекнул, что Талия тоже мертва.
   — Для ее же защиты.
   — Мне казалось, ты подозревал ее вчем-то.Зачем тогда ей защита?
   — На тот случай, если я ошибся.
 
   На следующее утро мы встали пораньше и отправились на поиски нашего проповедника. Его не оказалось ни на избранной им для проповедей площади, ни в ближайшей таверне.
   — Наверное, он в своем убежище, — предположил я. — Давай-ка спустимся к нему ненадолго.
   Мы заглянули в тот тупик, откуда начинался подземный ход. Никакой слежки за нами не было. Я зажег свечу, вручил ее Клавдию и поднял две плиты. Он осторожно спустился под землю. И я, последовав за ним, установил плиты на место.
   — Ты уже наметил место, где он сможет услышать голос того лысого? — спросила Виола.
   — Пока что я еще обдумываю эту идею, — сказал я. — Может, у самого Цинцифицеса появятся какие-то мысли.
   Крысы вовсю сновали вокруг нас. Сегодня они явно вели себя с нами более нагло. Некоторые даже обнюхивали наши ноги, но несколько точных пинков отбросили этих писклявых тварей во мрак.
   — Нам тоже нужны телохранители, — заметил я, когда мы вышли в большой дренажный канал. — В отсутствие нашего проводника аборигены стали гораздо более агрессивными.
   — Фесте, — тихо прошептала Виола, показывая на ступеньки, ведущие в келью Цинцифицеса.
   Ступенек как таковых не было видно, все они скрывались под непрерывным потоком крыс, несущихся вверх по головам и спинам друг дружки.
   — Жди здесь, — велел я.
   — У нас только одна свеча, — возразила она. — Мне почему-то не хочется ждать твоего возвращения в полной темноте.
   Она вытащила меч, лязгнув клинком по ножнам, и этот звук эхом разнесся по туннелю. Я вытащил нож из сапога и начал расчищать путь наверх.
   Крысы тут же понеслись вниз мимо нас. Подходя к дверному проему, я уже догадывался, что мне предстоит увидеть, но, как бы мне ни хотелось повернуть назад, выбора у меня не было.
   Обычно эти твари пищат от возбуждения или ярости. Писк нескольких крыс никого особо не испугает, но стократно усиленный благодаря их огромному скоплению в подземной комнатке, он наводил настоящий ужас. Эти маленькие грызуны сражались над телом, ведя свою отвратительную маленькую войну.
   — Как жаль, что старикам не дают умереть от старости, — сказал я, содрогнувшись от горя и ярости. — Прожив такую долгую жизнь, человек заслуживает того, чтобы умереть в собственной постели, а не быть зарезанным, как свинья.
   — Может быть, он просто умер, — вцепившись в мою руку, пробормотала Виола.
   Я взял факел со стены и зажег его от свечи. Цинцифицес лежал ничком на полу, и рука его тянулась к книжным полкам. Я посмотрел туда и заметил на нижней полке нож. Вокруг валялись клочья его разорванной рясы, посох был разломан напополам.
   — Давай-ка выбираться отсюда, — сказал я.
   — Мы не можем просто оставить его здесь, — возразила Виола.
   — Противник превосходит нас в численности, — ответил я с излишней резкостью. — Это место упокоения ничуть не хуже любого другого. Нет смысла сейчас вытаскивать его из-под земли, чтобы закопать в другом месте. Мы вернемся сюда, когда все закончится.
   — Не следует ли хотя бы сказать что-то? — спросила она.
   — Попробуй.
   Немного подумав, она вновь взглянула на нашего погибшего собрата.
   — «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его», — тихо произнесла она, не стараясь перекричать крысиный писк. — «Суета сует, сказал Екклесиаст, все — суета!»^[22]
   — Пошли, — сказал я.
   Мы осторожно вылезли обратно, и в каждой тени нам вдруг стал мерещиться убийца — а нас окружало слишком много теней. Мы оба теперь разжились факелами, но отбрасываемый ими свет слабо освещал темноту.
   — Тут не обошлось без меча, — бросил я. — Вероятно, даже нескольких.
   — Гвардейцы?
   — Ты видела того лысого чиновника. У него была личная охрана. Заметив дым, он послал их проверить его источник. А может, кто-то проследил за нами и, несмотря на все наши предосторожности, увидел нас тогда с Цинцифицесом.
   — Ну-у, — с сомнением протянула она.
   — О чем ты задумалась?
   — Почему он вдруг стал смертельно опасным? Почему именно сейчас? — спросила она.
   — Потому что в игру вступили мы с тобой. Похоже, наши заговорщики вновь зашевелились.
   — Но тогда почему никто не следит за нами?
   — Может, потому что нас двое. А может, Цинцифицес знал еще что-то, но не рассказал нам. Или же они давно собирались убить его в подходящий момент.
   Мы продолжали осторожно идти по туннелю.
   — И все-таки странная своевременность, — заметила она. — Есть и еще одна возможность. Ты рассказывал о нем Талии?
   Я резко остановился, мысленно чертыхнувшись раз десять.
   — Твое молчание я воспринимаю как положительный ответ, — сказала она. — Пожалуй, мне стоит проследить за ней после ее очередного визита.
   — Нет. Если твои подозрения справедливы, то она опасна и…
   — Рано или поздно тебе придется доверить мне самостоятельное дело, — перебила меня Виола. — Кроме того, мне это будет проще сделать.
   — Слежка за членом гильдии не простая задача. Не уверен даже, смогу ли я сам проследить за ней, оставшись незамеченным.
   — А я смогу, — упорствовала она.
   — Нет, и давай пока покончим с этим, ученик. Отработаем для начала во дворце, а уж потом подумаем, что делать дальше.
   Недовольно качая головой, она пошла вперед.
   Ко мне вернулось ощущение страха. Я испытывал его перед прибытием в этот город, но неделя успешных представлений слегка приглушила чувство опасности. И вот сейчас я убедился, что наш враг не дремлет, а бдительно следит за нами.
   И у меня появилось еще одно определенное желание. Отрекся Цинцифицес от гильдии или нет, но мне захотелось, чтобы его убийца тоже умер, и желательно от моей руки. Что произойдет дальше в Византии, волновало меня гораздо меньше.
   Мы незаметно выглянули из подземного хода, но не обнаружили наверху никакой засады. Оставив факелы внизу, мы выбрались наверх и вернули плиты на место. Идя по городу, мы старались не выглядеть как два дурака, трясущиеся от страха за свои жизни.
   — Кстати, спасибо, что ты простилась с ним хорошими словами, — заметил я. — Книга Екклесиаста близка как проповедникам, так и шутам. В конце там говорится: «Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо»^[23].
   Путь наш теперь лежал на север, к «уху» константинопольской «лошадиной головы», и вскоре впереди замаячили стены, отделявшие Влахернский дворец от остального города. Дворцовый комплекс расположился на шестом холме, с которого открывался отличный вид как на долины за внешними городскими стенами, так и на узкую полосу побережья Золотого Рога. За воротами высились два больших дворца: первый построил лет сто назад основатель династии Комнинов, император Алексей, а второй появился позже, при Мануиле, который, вероятно, счел старый дворец слишком тесным и мрачным. Там же располагались несколько храмов, личный императорский ипподром, бани и традиционные сторожевые башни, включая Анемасскую башню, где жил наш новый знакомый Станислав. Исаак, завладев троном, также по-новому взглянул на это место и удовлетворил свой созидательный пыл, приказав насыпать несколько искусственных островков в бухте Золотой Рог. Ни один из них не радовал глаз, однако башня, построенная им как памятник собственному величию, выглядела внушительно, хотя ее внушительность скорее ассоциировалась с его глупостью. Вода в дворцовые постройки подавалась по акведуку от реки Гидрал, одному из немногочисленных положительных вкладов Андроника в этот мир.
   Мы направились вокруг дворца к заднему входу для слуг. К счастью, нас уже ждали, хотя еще около часа мы бродили по разным комнатам в сопровождении рабов и слуг, высокомерие которых возрастало вместе с размером помещений.
   Последний встретившийся нам слуга, худосочный парень по имени Евтимий, окинул нас суровым взглядом.
   — Неужели это вас тут ждут сегодня? — фыркнул он. — У вас на редкость непрезентабельный вид.
   — Нам не сравниться с твоим великолепием, — смиренно кланяясь, сказал я.
   — Конечно не сравниться, — согласился он. — Я дворецкий императора. Мне было отдано распоряжение позволить вам выступать здесь — против моей воли, заметьте, — но это так некстати.
   — А что же кстати? — спросил я.
   — Прежде чем вы войдете в императорские покои, вам необходимо оставить здесь все оружие, — продолжил он, оставив без внимания мой вопрос.
   — Высокоуважаемый господин, — сказал я. — У нас нет оружия, мы захватили с собой лишь шутовской реквизит. Все это орудия нашего ремесла. Представление без острых предметов было бы пустой тратой времени. Жонглирование ножами и мечами является увлекательным зрелищем.
   — Все верно, Евтимий, — раздался голос из-за его спины.
   Дворецкий вздрогнул.
   В приемную с широкой улыбкой вошел капитан Станислав.
   — Вы настоящие молодцы, друзья, — сказал он. — Я видел вас вчера на ипподроме. Впечатляющее представление!
   — Благодарю тебя, любезный капитан, — с поклоном сказал я.
   Он повернулся к Евтимию.
   — Они будут жонглировать в дальнем конце зала, — сказал он. — Эти шуты — разумные и безобидные парни. Я пригляжу за ними. Кроме того, они вовсе не выглядят самоубийцами.
   — Ни в малейшей степени, — согласился я. — Если меня прирежут во время представления, я не смогу получить вознаграждение.
   Евтимий предупреждающе поднес палец к лицу капитана, но тут же отдернул его.
   — Это на твою ответственность, — сказал он.
   Капитан буркнул что-то, и Евтимий поспешил улетучиться из приемной. Капитан повернулся и подмигнул нам.
   — А теперь несколько советов, — сказал он. — Не затрагивайте политических вопросов. Смейтесь, когда он попытается пошутить. Не обижайте пока никого. Вы довольно скоро поймете, кого можно высмеивать без вреда для себя. И если я увижу, что нечто металлическое приблизится на расстояние пятнадцати шагов к трону, то укорочу вас обоих на голову.
   Он улыбнулся. Мы ответили ему тем же. Станислав подошел вместе с нами к двойным дверям и распахнул их.
   — Шуты прибыли, ваше величество, — провозгласил он.
   И мы вступили, наконец, в самый грандиозный зал и низко склонились перед шикарным троном, сделанным из чистого золота.
   Правда, он был пустой. Мы нерешительно огляделись и услышали голос:
   — Сюда, сюда надо было кланяться! Император Алексей Третий Ангел возлежал на ложе, покрытом шелковыми подушками, часть которых удобно поддерживала его ноги. Флейтистка, соплеменница Клеопатры, мягко массировала его, что, несомненно, приносило положительный терапевтический эффект. Василеве был в простом белом одеянии. Корона не отягощала его голову, а покоилась на подушке, лежащей возле трона на специальной подставке. Вблизи Алексей выглядел на свои шестьдесят с лишним лет, его мощный торс увенчивала несколько туповатая голова с длинными черными волосами, заплетенными сзади в толстую косу.
   Он начал смеяться, увидев наш поклон пустому трону, и продолжал хохотать, когда мы вновь поклонились, повернувшись в его сторону.
   — О боже, опять началось, — сказал он сквозь смех. — Вы не представляете, друзья, как благотворно действуете на меня. Смеясь над вашими номерами, я совершенно забываю о больных ногах. Такое лекарство дороже золота, как вы понимаете! Духовное удовольствие лучше любых снадобий, а мои лекари… Господи, как я ненавижу этих лекаришек! Все они — чудовищные невежды, я их всех перепробовал. Лучшими среди них были иудеи. Правда, был еще арабский маг, присланный мне, кажется, султаном, а может, его сыном или соперником, уж и не припомню… В общем, маг тот считался весьма сведущим, но мои советники не позволили воспользоваться его услугами, заявив, что нам неизвестно, на чьей он стороне, и хотя я сам порой не знаю, на чьей стороне мои советники, но все-таки они мои советники, так что же тогда делать императору, а? Я пытался лечиться самостоятельно, ничем иным, как прижиганием, но лекарям это не нравится; они упорно заставляют меня принимать слабительные и очищающие средства и еще Бог знает какие отравы… Но наконец-то явились вы.
   — Да, явились, — признал я. — Я счастлив, если мне удалось доставить какое-то облегчение вашему величеству.
   — О да, тебе удалось. Безусловно, удалось. Мне так не хватало шутов. Раньше у меня была пара славных карликов, чудесные создания, но они покинули меня… это было так печально. Жаль, что никто из вас не похож на карлика!
   — Увы, нет, ваше величество, но, если пожелаете, мы можем устроить для вас представление, сидя на корточках.
   Он зашелся от хохота.
   — На корточках. Ты слышала, моя милая? Она ведь тоже артистка, знаете ли, чудесно музицирует! Играет на египетской флейте, легкая, как тростинка. Флейта, я имею в виду, а не она сама. Сыграй-ка для них.
   Прервав лечебную процедуру, флейтистка взяла с ближайшего столика бамбуковую палочку. Она поднесла сей инструмент к губам и начала извлекать из него самые ужасающие звуки, какие я когда-либо слышал, если речь шла о музыке.
   Алексей с обожанием глядел на нее и размахивал рукой, обозначая еле уловимый ритм. Музыкальная экзекуция продолжалась довольно долго, и у меня уже начало сводить скулы от натянутой улыбки, которую я нацепил на лицо в начале этого музицирования. Когда египтянка закончила, мы все бурно выразили одобрение: император — потому что получил удовольствие, а мы — потому что пытка закончилась.
   — Ну что, вам понравилось? Разве она не превосходна? — с сияющей улыбкой спросил Алексей.
   — Необычайно, — сказал я, мысленно отметив, что самому мне не следует играть здесь на флейте: не стоило выставлять его любимицу в невыгодном свете.
   — Видите ли, тайна ее мастерства заключается в необычайной верхней губе, — продолжил он. — Ее уста, безусловно, являются божественным даром, но то, что она способна сделать верхней губой… В общем, она достойна любых привилегий, какие получили за нее египтяне.
   Он посмотрел на Клавдия и с любопытством спросил:
   — А твой напарник умеет говорить?
   — Нет, — ответил Клавдий, вновь вызвав приступ смешливости у императора.
   — Ладно, чем еще вы порадуете меня? — спросил тот. — Нынче у меня день развлечений, хотя кто-нибудь наверняка притащится с докладом о скучных государственных делах. Вечные заботы. Как жаль, что императоры вынуждены выслушивать всю эту занудную трескотню. Вот Исаак раньше действительно наслаждался подобным времяпрепровождением, но он полагал, что так уж ему на роду написано. Какой чудак, считал, что он будет лучше меня. А ведь я его старший брат и должен был первым занять императорский трон; но теперь все на своих местах.
   — У меня тоже есть старший брат, — заявил я. — Вероятно, мне следовало настоять, чтобы именно он первым стал шутом. Но эта честь выпала мне.
   — Неужели роль шута так почетна? — спросил император.
   — Это зависит от того, где вы находитесь. В этом городе их так много, что они практически незаметны.
   — Город шутов! Да, это точно подмечено, — воскликнул он.
   «А ты их царь», — мысленно добавил я.
   Мы развлекали его около часа. Потом император объявил, что нуждается в отдыхе. Объявлению сопутствовал выразительный взгляд, обращенный к флейтистке, и она, жеманно улыбнувшись, выскользнула в опочивальню.
   — Я вручаю вас заботам моего евнуха, — сказал он. — Капитан, отведите их к Филоксениту и проследите, чтобы о них позаботились. Я желаю ежедневно видеть у себя эту парочку.
   — С нашим удовольствием, ваше величество, — с поклоном сказал я. — Приятного вам отдыха.
   Он вышел, и двери за ним закрылись. К нам подошел капитан Станислав.
   — Отлично выступили, — сказал он. — И разумно отошли подальше, жонглируя острыми предметами.
   — Естественно.
   — Теперь пошли со мной.
   Он провел нас по мраморным коридорам к кабинету с окнами, выходящими на императорскую пристань Золотого Рога. Войдя туда, мы обнаружили нашего нового благодетеля.
   Он взглянул на нас из-за дубового стола, продолжая царапать что-то гусиным пером.
   — А вот и наши знакомые шуты, — сказал он. — Я Константин Филоксенит, императорский казначей.
   Он оказался тем самым лысым человеком, которого вчера обкурил Цинцифицес.

ГЛАВА 12

   Ибо если Бог строит храм, то дьявол также возводит часовню… Так дьявол всегда подражает Богу.

Мартин Лютер.

 
   Одно дело — обещать уничтожить врага собственными руками. Но совсем другое — пытаться выполнить это обещание в хорошо охраняемом дворце и в присутствии капитана императорской гвардии. Не за всякую возможность следует хвататься. Конечно, Гораций советовал нам: «Carpe diem», то есть «пользуйся днем», «лови мгновение», но, судя по моему опыту, следование его совету может привести к плачевному результату. Если поймаешь не то мгновение.
   В общем, мне оставалось лишь затолкать поглубже мстительные желания и надеяться, что они не отразились мгновенно на моей физиономии. Я склонился в низком поклоне, затылком чувствуя отвратительный холодок опасности, но, как ни странно, выпрямился целым и невредимым.
   — Шут Фесте и его ученик Клавдий, — объявил капитан Станислав.
   — К вашим услугам, высокочтимый хранитель императорских сокровищ, — сказал я.
   — Я видел вас на ипподроме, — сказал Филоксенит.
   — Мы также вас заметили, поскольку небесное светило решило сделать вашу лысую голову своим наследником. Мы не осмеливались взглянуть прямо на вас, боясь ослепнуть.
   Станислав усмехнулся.
   — Острота сойдет для незатейливого ума, — заметил Филоксенит, очевидно не испытывая желания смеяться над собой. — Будем надеяться, что в случае необходимости ты сможешь поднять уровень остроумия.
   — Он может взлететь, как камень, выпущенный из катапульты, — ответил я.
   — А потом шмякнуться с заоблачных высот на землю, — продолжил он.
   — Или разнести в щепки намеченную цель, — возразил я. — Мое остроумие во всеоружии — оно может быть тупым, острым, грубым, тонким, игривым и ядовитым. Все к услугам моего покровителя.
   — Выходит, ты наемник, — удовлетворенно сказал он. — Я умею работать с людьми, которым нравится работать за деньги.
   Я вновь отвесил поклон. Филоксенит вытащил маленький кошелек.
   — Вы понравились императору, — сказал он, протягивая его мне. — Иначе он не послал бы вас ко мне. Ежедневно около полудня вас будут ждать во Влахернском дворце. Он редко просыпается раньше, если того не требуют дела особой важности. Вам также могут предложить выступить перед его гостями или детьми или выполнить любую причуду, какая только взбредет ему в голову.
   — Понятно.
   Он встал и взглянул на меня.
   — Ты великоват для шута, — заметил он.
   — Это лишь потому, что вы привыкли видеть карликов, — возразил я. — Зато величина моей глупости значительно больше. Я и не предполагал, что рост имеет столь важное значение.
   — Имеет, имеет! Если бы ты был в два раза меньше, то смог бы удвоить свое вознаграждение, — усмехнулся Филоксенит. — Императору нравятся карлики. Они позволяют ему чувствовать свое превосходство. Капитан, выйдите-ка отсюда. Мне нужно поговорить с этими шутами наедине.
   Станислав удивленно глянул на него, но выполнил приказание.
   Филоксенит подошел к столику, на котором стоял кувшин с вином, и, наполнив три кубка, предложил нам выпить. Сам он устроился на краю письменного стола.
   — За императора, — небрежно произнес он и осушил кубок.
   — За императора, — хором повторили мы.
   Вино оказалось приятным на вкус.
   — Вы будете отчитываться у меня до и после ваших выступлений у императора, — сказал он. — При наличии благосклонности Алексея ваше вознаграждение будет обеспечено. Докладывайте мне обо всех разговорах, и я подслащу это вознаграждение.
   — Почему вы решили, что мы любим сладкое? — спросил я.
   Он вроде бы удивился.
   — Я подумал, что вы полагаетесь на покровителей.
   — У нас уже есть один, — ответил я. — Император. С двумя покровителями можно запутаться. Неужели карлики постоянно докладывали вам обо всем?
   — Нет, — сказал он. — Но они давно упрочили здесь свое положение. А сейчас их уже нет. И теперь мое влияние является решающим. Не забывайте.
   — Тогда, если вы простите мою смелость, позвольте задать вам вопрос.
   — Какой же?
   — Вы всегда сидите в том месте на ипподроме?
   Мой вопрос его озадачил.
   — Да, уже много лет. А почему тебя это заинтересовало?
   — Я просто не понимаю, почему такой влиятельный человек сидит так далеко от императора.
   Его лицо потемнело от гнева, и на мгновение мне показалось, будто он хочет ударить меня. Но он усмирил свои чувства.
   — Хороший вопрос, шут. Я изменил свое мнение о твоем остроумии. Течения, омывающие наш город, весьма разнообразны. Порой они так сталкиваются в противоборстве, что даже лучшие лоцманы могут сесть на мель. Сомневаюсь, что я нахожусь нынче в немилости у императора. Но мое место на ипподроме тут совершенно ни при чем. Просто у меня часто возникают вопросы, связанные с финансовыми делами, которые могли бы помешать императору развлекаться во время игр. А я в поте лица тружусь ради его блага. Понятно, шут?
   Я вновь поклонился.
   — Трудно найти более преданного слугу, господин. И поэтому мне любопытно узнать, почему вы хотите, чтобы я шпионил за ним.
   — Меня не столько интересует, что говорит он, сколько то, что говорят ему. Многие дают ему дурные советы. И еще хуже то, что он следует им. Помимо самого императора, я забочусь и о благополучии империи. Откуда ты прибыл сюда?
   — Последнее время мы выступали в северных краях. Но в некоторые города мы вовсе не заходили.
   — Ты бывал здесь прежде?
   — Да, много лет назад мне довелось проезжать через ваш город.
   — Но ты наверняка путешествовал тогда под другим именем, — сказал Филоксенит. — Имя Фесте я бы запомнил.
   — Вы правы, мой господин.
   — Гм. Что ж, вы прибыли в подходящее время. С возрастом Алексей все больше нуждается в развлечениях, и шутовская вакансия слишком долго оставалась свободной. Я желаю вам всего хорошего.
   Он открыл дверь и подозвал капитана.
   — Проводи их к выходу, — сказал он. — И обеспечь документами для свободного прохода по вечерам. Я полагаю, что представления порой будут затягиваться допоздна.
   Мы с Клавдием поклонились и последовали за капитаном.
   — О чем он с вами говорил? — спросил Станислав.
   — Я полагал, что ему хотелось отстранить тебя от участия в разговоре, — ответил я.
   — Отлично. Но все равно расскажи мне.
   Я помедлил.
   — И почему только все здесь хотят знать, что говорят другие? — пожаловался я. — Разве у вас уже не уважают секреты частных лиц?
   — Ты хранишь преданность императору или хранителю его сокровищ? — спросил Станислав.
   — А разве есть разница?
   — Поживем — увидим. Так о чем он говорил с тобой?
   — Он хочет, чтобы я шпионил за тобой, капитан.
   Он рассмеялся.
   — Ладно, шут. Выполняй задание.