Но он не мог сказать всего, что хотел, в присутствии Питера и миссис Стоун, суетящейся вокруг стола. И стал торопить время.
Наконец Питер начал зевать, и Нора сказала:
– Для всех нас сегодняшний день был самым длинным. Я только взгляну, как там животные, и тут же лягу спать.
Питер вышел вместе с ней. Гэвин устоял против соблазна пойти тоже с ними. Пусть они побудут вдвоем. У него еще будет время. Он поднялся наверх и через некоторое время услышал, как они вернулись в дом и пошли в комнату Питера. Когда он вошел к Питеру, чтобы пожелать ему спокойной ночи, Норы там уже не было. Питер лежал в кровати и читал. Он поднял глаза, когда вошел отец, и улыбнулся.
Гэвин подумал, что бы сказать сыну, но неожиданно понял, что слова сейчас вовсе не нужны. Он протянул Питеру руку. В ответ сын протянул ему свою. Они прекрасно поняли друг друга.
Гэвин никак не решался постучать в дверь спальни Норы. Он стоял, прислушиваясь к шорохам в комнате. Наконец, когда он уже поднял руку, чтобы постучать, дверь открылась. Нора в халате стояла перед ним.
– Надо же, а я иду искать тебя...
– Да, нам многое нужно сказать друг другу, правда? – спросил Гэвин, входя к ней.
– Я знаю, что одна очень важная вещь должна быть сделана обязательно до того, как я лягу спать, – сказала она, зевая. – О, мечтаю выспаться. Ты не представляешь, какая жесткая кровать в камере.
– Что же ты хотела сказать? – спросил он, чувствуя, как сильно бьется его сердце.
– Не только «спасибо». С одной стороны, я это уже сказала, а с другой – нет слов, которые могли бы выразить всю мою благодарность тебе.
– Я сделал то, что велело мне мое сердце, – сказал он ей.
– Я знаю. Ты замечательный.
– А что ты хотела сделать? – спросил он, будучи уверенным, что она собиралась поцеловать его, и уже готовился к поцелую.
– А, да. Я хотела дать тебе вот это, – она потянулась к столику рядом с кроватью, взяла какой-то лист бумаги и дала его Гэвину.
Он взглянул на него с улыбкой. Но потом улыбка исчезла. Это был чек на десять тысяч фунтов.
– С твоей стороны было просто восхитительно с такой скоростью достать для меня деньги. Особенно сейчас, когда у тебя их практически нет. Даже не могу представить, чего тебе стоило собрать их так быстро. Гэвин, в чем дело? Не та сумма?
– Нет, нет. Все в порядке, – проговорил Гэвин. – Просто... смешно, но вплоть до этой самой минуты я даже не думал о деньгах.
– Потому что ты щедр. Но мне пришлось об этом подумать. В конце концов, я могу позволить себе это гораздо проще, чем ты.
– Да, ты можешь, – с трудом произнес он. Ему стало не по себе. Он, подобно рыцарю, мчался освободить ее, а она взамен предложила ему деньги. Неужели она думала, что для него деньги важнее? Неужели она не знает, что ради нее он с радостью откажется от всех денег? Его рыцарский жест не был достойно оценен, и вынести это он не мог. Теперь ему казалось, что он заблуждался как дурак, когда надеялся на выигрыш сегодня ночью.
Он взял себя в руки.
– Спасибо, – сказал он. – Ты могла бы и не торопиться с деньгами сегодня.
– Но я сделала это, потому что не хотела, чтобы ты волновался. Тем более, что я должна тебе так много...
Гэвин с досадой понял: она ни на минуту не хотела оставаться у него в долгу. Что же, был способ освободить ее от этой тяготы.
– Спасибо, что думаешь обо мне, – сказал он с холодной улыбкой. – Но глупо предполагать, что ты мне что-нибудь должна. Все это я делал ради Питера. Я знаю, ты будешь довольна.
Его слишком волновали собственные переживания, и он не заметил, как погас ее взгляд.
– Конечно, я довольна. Это означает, что ты начинаешь его понимать, а это – самое главное.
– Да. Ты не поверишь, насколько близки мы стали вчера вечером.
– Мне бы хотелось об этом услышать, но только не сейчас. У меня голова просто раскалывается от боли.
– Ты, должно быть, очень устала, – быстро сказал он. – Я пойду, а ты отдохни. Спокойной ночи, Нора.
– Спокойной ночи.
Гэвин Хантер быстро вышел из комнаты и облегченно вздохнул. Минуту назад он чуть было не раскрыл ей свои сокровенные чувства, но ему вовремя удалось избежать катастрофы.
А что касается боли в сердце, так это совсем другой вопрос.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Наконец Питер начал зевать, и Нора сказала:
– Для всех нас сегодняшний день был самым длинным. Я только взгляну, как там животные, и тут же лягу спать.
Питер вышел вместе с ней. Гэвин устоял против соблазна пойти тоже с ними. Пусть они побудут вдвоем. У него еще будет время. Он поднялся наверх и через некоторое время услышал, как они вернулись в дом и пошли в комнату Питера. Когда он вошел к Питеру, чтобы пожелать ему спокойной ночи, Норы там уже не было. Питер лежал в кровати и читал. Он поднял глаза, когда вошел отец, и улыбнулся.
Гэвин подумал, что бы сказать сыну, но неожиданно понял, что слова сейчас вовсе не нужны. Он протянул Питеру руку. В ответ сын протянул ему свою. Они прекрасно поняли друг друга.
Гэвин никак не решался постучать в дверь спальни Норы. Он стоял, прислушиваясь к шорохам в комнате. Наконец, когда он уже поднял руку, чтобы постучать, дверь открылась. Нора в халате стояла перед ним.
– Надо же, а я иду искать тебя...
– Да, нам многое нужно сказать друг другу, правда? – спросил Гэвин, входя к ней.
– Я знаю, что одна очень важная вещь должна быть сделана обязательно до того, как я лягу спать, – сказала она, зевая. – О, мечтаю выспаться. Ты не представляешь, какая жесткая кровать в камере.
– Что же ты хотела сказать? – спросил он, чувствуя, как сильно бьется его сердце.
– Не только «спасибо». С одной стороны, я это уже сказала, а с другой – нет слов, которые могли бы выразить всю мою благодарность тебе.
– Я сделал то, что велело мне мое сердце, – сказал он ей.
– Я знаю. Ты замечательный.
– А что ты хотела сделать? – спросил он, будучи уверенным, что она собиралась поцеловать его, и уже готовился к поцелую.
– А, да. Я хотела дать тебе вот это, – она потянулась к столику рядом с кроватью, взяла какой-то лист бумаги и дала его Гэвину.
Он взглянул на него с улыбкой. Но потом улыбка исчезла. Это был чек на десять тысяч фунтов.
– С твоей стороны было просто восхитительно с такой скоростью достать для меня деньги. Особенно сейчас, когда у тебя их практически нет. Даже не могу представить, чего тебе стоило собрать их так быстро. Гэвин, в чем дело? Не та сумма?
– Нет, нет. Все в порядке, – проговорил Гэвин. – Просто... смешно, но вплоть до этой самой минуты я даже не думал о деньгах.
– Потому что ты щедр. Но мне пришлось об этом подумать. В конце концов, я могу позволить себе это гораздо проще, чем ты.
– Да, ты можешь, – с трудом произнес он. Ему стало не по себе. Он, подобно рыцарю, мчался освободить ее, а она взамен предложила ему деньги. Неужели она думала, что для него деньги важнее? Неужели она не знает, что ради нее он с радостью откажется от всех денег? Его рыцарский жест не был достойно оценен, и вынести это он не мог. Теперь ему казалось, что он заблуждался как дурак, когда надеялся на выигрыш сегодня ночью.
Он взял себя в руки.
– Спасибо, – сказал он. – Ты могла бы и не торопиться с деньгами сегодня.
– Но я сделала это, потому что не хотела, чтобы ты волновался. Тем более, что я должна тебе так много...
Гэвин с досадой понял: она ни на минуту не хотела оставаться у него в долгу. Что же, был способ освободить ее от этой тяготы.
– Спасибо, что думаешь обо мне, – сказал он с холодной улыбкой. – Но глупо предполагать, что ты мне что-нибудь должна. Все это я делал ради Питера. Я знаю, ты будешь довольна.
Его слишком волновали собственные переживания, и он не заметил, как погас ее взгляд.
– Конечно, я довольна. Это означает, что ты начинаешь его понимать, а это – самое главное.
– Да. Ты не поверишь, насколько близки мы стали вчера вечером.
– Мне бы хотелось об этом услышать, но только не сейчас. У меня голова просто раскалывается от боли.
– Ты, должно быть, очень устала, – быстро сказал он. – Я пойду, а ты отдохни. Спокойной ночи, Нора.
– Спокойной ночи.
Гэвин Хантер быстро вышел из комнаты и облегченно вздохнул. Минуту назад он чуть было не раскрыл ей свои сокровенные чувства, но ему вовремя удалось избежать катастрофы.
А что касается боли в сердце, так это совсем другой вопрос.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Разговаривая по телефону, Гэвин заметил в двери тень Норы. Он быстро закончил разговор и поднял глаза, больше не пытаясь скрыть от самого себя то удовольствие, которое испытывал, когда видел ее. У нее было сердитое лицо, она была явно чем-то недовольна.
– Не очень вежливо с твоей стороны не сказать, что ты пригласил погостить своего отца, – заявила она.
– Моего отца? Никого я не приглашал. Откуда ты это взяла?
– Он так сказал. Он только что приехал.
– Что? – Эта новость настолько ошеломила Гэвина, что он соскочил с кресла и тут же оказался у двери. – Он не мог этого сделать!..
– Подъехала машина «скорой помощи», и из нее на коляске вывезли твоего отца. Вместе с ним приехал и медбрат. Он тоже останется здесь с отцом.
– Нора, клянусь тебе, я ничего об этом не знал. Поверь мне.
– Хорошо, – сказала она. Лицо ее стало менее строгим. – Я только подумала, что ты вызвал подкрепление.
– Подкрепление? Зачем? Я считал, что между нами перемирие, может быть, даже дружба? – Последние слова он произнес как-то неуверенно, что было не в его правилах. Он не мог определить их отношения.
К его огромному удивлению, она ответила:
– Возможно, что так. Дело в том, что я не знаю, какие у нас с тобой отношения. В чем дело? Почему у тебя такой ошеломленный взгляд?
– Я... нет, ничего. Я лучше пойду, встречу отца.
– Постарайся показать, что тебе приятно, что ты рад его видеть.
– Конечно, я рад его видеть!.. Боже, помоги мне!..
Нора захихикала, когда Гэвин с трудом заставил себя улыбнуться и вышел из холла.
– Папа, какой замечательный сюрприз!
Вильям сидел в коляске и смотрел на сына недобрыми глазами. Это был небольшой сморщенный старичок.
– Да, сюрприз. Зная, какие чувства я испытываю к этому дому, хороший сын уже давно пригласил бы меня.
– Я всегда об этом думал, но не был уверен в твоем здоровье. Кроме того, здесь совсем недавно была такая суматоха.
– Из-за этой женщины?
Гэвин посмотрел на открытую дверь и быстро откатил отца подальше от нее, в гостиную.
– Если ты говоришь о мисс Акройд, то мы с ней нашли общий язык.
– Мне не нужны эти сладкие речи, – сердито оборвал Вильям. – Когда враги находят «общий язык», это означает, что один из них сдался. А так как она все еще здесь, это значит, что сдался ты. Почему ты ее до сих пор не выгнал?
Гэвин вначале решил попытаться объяснить отцу то, что понял сам: у Норы были такие же права на дом, как и у него, даже, может быть, большие. Но он тут же расстался с этим намерением, так как Вильям решит, что сын сошел с ума. И Гэвин остановился только на одном-единственном объяснении, которое, он был уверен, поймет отец.
– Я не могу выгнать ее. Ей принадлежит половина поместья.
– Вздор! Юридическая выдумка, чтобы обмануть тебя!..
– Ее отец купил долю Лиз... за наличные деньги, – сказал Гэвин. А когда он назвал сумму, то Вильям широко раскрыл глаза от удивления. Гэвин был доволен. Деньги, настоящие большие деньги – вот то единственное, что понимал и ценил его отец.
Но тут же Вильям продолжил свою атаку:
– Тогда выкупи ее долю. Продай что-нибудь из нашего имущества. У нас оно большое.
– Рынок недвижимости совсем не тот, что был раньше, – осторожно произнес Гэвин. – Сейчас получить столько денег было бы... сложно. – Просто невозможно, подумал Гэвин, но сказать это отцу не мог. – Кроме того, она не хочет продавать.
– Ну и что? Людей всегда можно уговорить.
– Не надо портить твой визит ссорой, отец, – сказал Гэвин, стараясь сохранить улыбку.
– Я его не испорчу. Я люблю ссоры. Где мой внук?
– Сейчас я его приведу. Но, перед тем как увидеть его, ты должен уяснить для себя одну вещь. Питер очень много пережил за последнее время и сейчас ушел в себя. Он не разговаривает.
– Не разговаривает? Что ты имеешь в виду? Он не может говорить?
– Он может, но не делает этого. В своем собственном мире ему спокойнее и лучше. Он выйдет из него, когда будет к этому готов...
– Ерунда! Просто детские фокусы.
– Я не считаю это фокусами, – сказал Гэвин, пытаясь сдерживать свою злость. – Я не ругаю его за это и тебе не позволю. Если ты не пообещаешь мне не задирать его, ты его не увидишь.
– Задирать его. Задирать его? Я самый кроткий человек на земле. Мог ли я когда-нибудь подумать, что увижу, как мой собственный сын уступает такой сентиментальной... Хорошо, хорошо, больше я не скажу ни слова.
– Обещаешь?
– Да, да. Договорились.
Гэвин привел Питера и представил ему деда. Он был рад, что сын не испугался, а спокойно шагнул вперед, чтобы поздороваться с дедом за руку. Но когда Вильям разговаривал с ним, он молчал. В каком-то смысле старик держал свое слово и не комментировал происходящее. Но в этой его сдержанности было какое-то отвращение, которое Гэвин помнил еще со времен своего детства. Он вздрогнул от воспоминаний.
Когда миссис Стоун объявила, что комната Вильяма готова, медбрат отвез его туда. До ужина старик не показывался. Гэвин со страхом ожидал вечера.
За ужином Вильям упорно игнорировал Питера. Больше того, он не замечал его присутствия и разговаривал через его голову, как будто Питера не было. Гэвин сочувствовал сыну всей душой. Ему хотелось каким-то образом дать понять старику, что не одобряет его поведение, но он не мог придумать ничего такого, что не навредило бы делу еще больше. Он посмотрел на Питера и увидел, что сын с любопытством рассматривает Вильяма. Он не выглядел обиженным. Ему было просто интересно. Увидев ободряющий взгляд отца, Питер снова посмотрел на деда и пожал плечами. На его лице появилась слабая улыбка. Он как будто говорил: «Не волнуйся. Это меня не беспокоит».
С удивлением Гэвин понял, что Питер определил сущность Вильяма. Он увидел старика насквозь, вплоть до мелкой злобы, таившейся в его поведении. Только поняв и оценив человека, Питер мог иметь с ним дело. Гэвин решил, что для десятилетнего мальчика такая реакция была лишена наивности и предполагала внутреннюю уверенность. Реакция Питера была тоньше реакции Гэвина на своего отца.
Гэвин подумал о том, что с приездом Вильяма он оказался в невыгодном положении. Сердце заныло при мысли, что отец останется здесь надолго и все испортит как раз в то время, когда дела пошли так хорошо.
Но тут он задумался о себе. Дела с фирмой до сих пор были в полном беспорядке. Сам он ни на шаг не продвинулся ни в отношениях с Питером, ни в деле о поместье Стрэнд-Хаус. Почему же он решил, что дела у него идут хорошо?
Он увидел, что Нора смотрит на него с мягкой, лукавой улыбкой. В голове пронеслась мысль о том, что до тех пор, пока она будет улыбаться ему, все будет хорошо. Но вдруг, застеснявшись, он отвел от нее свой взгляд.
После ужина, когда Питер ушел спать, Гэвин, Нора и Вильям решили немного выпить в гостиной. Вильям постоянно смотрел на Нору, не скрывая того, что считал ее человеком, вмешивающимся в чужие дела. Наконец Нора сжалилась над Гэвином и сказала, что собирается перед сном взглянуть на животных.
– Ты разрешаешь ей входить сюда? – спросил Вильям, когда она ушла.
– Отец, разве ты не понимаешь? Это и ее дом. Она ходит, где хочет.
– Тогда сделай с этим что-нибудь. Неужели я вырастил не мужчину, а тряпку?
– Вероятно. – Гэвин был вне себя от злости. – Конечно же, я не решусь указывать Норе, где она может, а где не может ходить в ее собственном доме.
– Тебе пора... Черт возьми, что это за шум? За дверью слышался безумно громкий стук. Гэвин тут же прошел к двери и открыл ее. В эту же минуту в гостиную ввалился Осберт. Он раздраженно кричал из-за того, что ему долго не открывали.
– Убери отсюда это создание! – крикнул Вильям.
– Это ведь Осберт.
– У него есть имя? – спросил Вильям с ужасным сарказмом.
– У них у всех есть имена. Вначале это звучит немного странно, но потом привыкаешь.
– Я не собираюсь к этому привыкать. Не здесь. Ты знаешь, каким был когда-то Стрэнд-Хаус?
– Конечно, знаю. Ты довольно часто рассказывал мне о нем.
– Это место было воплощением красоты и милосердия. А ты позволил им превратить его в зверинец.
– Это не зверинец, это заповедник – место, где находят покой и исцеление...
– Сентиментальная чепуха! Убери от меня эту птицу!
– Не маши так на него своей палкой, – резко сказал Гэвин. – Ты его испугаешь.
Но было уже поздно предупреждать. Вильям замахнулся своей палкой на Осберта, едва не задев клюв птицы. Осберт разозлился и приготовился к атаке. Тут вмешался Гэвин, попробовав удержать рассвирепевшую птицу, но Осберт вывернул свою шею назад и, вытянув ее, ущипнул Гэвина. Тот взвизгнул и быстро направился к двери. Вытолкнув Осберта из комнаты, он захлопнул за ним дверь.
– Здесь не место этому существу! – кричал Вильям. – Он очень злой.
– Он не злой, – сердито проговорил Гэвин, потирая руку. – Ему просто не нравится, когда на него нападают. Если ты этого не повторишь, все будет в порядке.
– Я? И ты еще смеешь обвинять меня?
Гэвин вздохнул.
– Это дом и Осберта, – заявил он, зная, как странно это, должно быть, звучало для человека, который учил его верить только в материальные признаки успеха.
– Они забили тебе голову чепухой, – резко констатировал Вильям. – Раньше ты никогда не сказал бы такой глупости.
– Нет, не сказал бы, – произнес Гэвин, как бы удивляясь самому себе.
– Итак, ты признаешь это? Слава Богу, ты видишь истину.
– Только о какой истине ты говоришь, отец? Я начинаю задумываться, одна ли у нас с тобой истина. Может быть, они разные, и уже давно.
Вильям не обратил на его слова внимания.
– Ты признаешь, что это место и эти люди портят тебе мозги. Подумай о том, что они делают с твоим сыном. Ты должен забрать его отсюда, пока не поздно и его еще можно спасти.
– Не думаю, что он нуждается в спасении от кого-то или чего-то, – возразил Гэвин. – Я рад, что он получает такие знания.
– Чепуха! Парень растет. Он должен научиться быть мужчиной. Твоя обязанность – увезти его отсюда и проследить, чем он будет дальше заниматься.
– Это не так просто. В письме я объяснял, что по закону о нем заботятся местные власти, и я не могу забрать его без их разрешения.
– К черту местные власти! Всю свою жизнь я имею с ними дело и никогда не позволял им брать надо мной верх.
– Да, я знаком с твоими способами работы с отделами планирования. Здесь есть небольшая разница.
– Быть решительным и не поддаваться запугиваниям, это сработает везде, в любом отделе. Я давно учил тебя этому и до сих пор думал, что ты выучил урок. Я гордился тобой. Теперь я начинаю думать, что ты ослаб. Хватит осторожничать. Возьми сына в свои собственные руки, завладей им.
– Мне не нравится это твое «завладей», – твердо сказал Гэвин. – Мой сын – не собственность. Он личность, со своими идеями, мыслями...
– Ерунда. Дети – это то, кого мы из них делаем. Посмотри, кого я сделал из тебя.
Гэвин повернулся к нему.
– Да, посмотри, кого ты из меня сделал, – с горечью сказал он. – Человека, которого никто не любит.
Он быстро вышел из комнаты, чувствуя, что больше не выдержит. В холле он наткнулся на Нору. По выражению ее лица он тут же понял, что она слышала весь его разговор с отцом.
– Ты права: человека, которого никто не любит, – горько повторил Гэвин слова, брошенные минуту назад отцу.
– Это не так, – прошептала она. – Я ошибалась. Я так сильно ошибалась...
Ее лицо светилось новым светом. Прежде чем он понял, что она намеревалась сделать, она приподнялась, и ее губы нежно коснулись его губ. Но тут они услышали, как Вильям застучал в дверь своей палкой. Он кричал и был готов продолжить спор. Нора вздохнула и поспешно удалилась. Гэвин пошел к отцу. И ни один из них не заметил, как с лестницы за ними подглядывал Питер.
Вновь Гэвин испытывал страдание и отчаяние. Они преследовали его каждую ночь в течение вот уже многих недель. Он погружался в темноту и начинал пронзительно кричать, но крик его был беззвучен.
И вдруг эту удушающую тишину прервал самый красивый и нежный голос, который он когда-либо слышал. Он почувствовал прикосновение рук и, проснувшись, понял, что смотрит широко открытыми глазами в лицо Норе, ухватившись за нее как за спасительную веревку. И она, действительно, была для него спасением. Сейчас он это понимал. Теперь он все мог понять.
– Гэвин, – говорила она, встряхивая его, чтобы он окончательно проснулся. – Гэвин, все хорошо. Я здесь. – Он продолжал смотреть на нее. Тогда она приблизила его голову к себе и обняла, погладила его взъерошенные волосы и прислонилась щекой к его мертвенно-бледному лицу. – Все хорошо, – шептала она. – Я здесь.
– Слава Богу, – хрипло отозвался он и прижался к ней, вдыхая аромат женской теплоты и ласки. У него не было желания обладать ею, он ощущал лишь невыразимое блаженство от обретенного покоя.
– Вероятно, это был какой-то ужасный сон, – прошептала Нора. – Кажется, он снится тебе довольно часто.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышу, что почти каждую ночь ты кричишь во сне. Сегодня это было громче обычного. Вот почему я пришла.
Случись это в другое время, его напугало бы известие о том, что она слышит его крики во сне. Сейчас же, когда она поняла все без объяснений, ему стало легче.
– Что это был за сон? – спросила она чуть позже.
– Не знаю. Я проснулся в ужасном состоянии. Было очень страшно, но не знаю почему.
– Если бы ты мог вспомнить, то мы могли бы вместе побороть страх, – сказала она со вздохом.
Он застыл, пытаясь до конца понять эту новую для него мысль. Что касается борьбы, то он всегда делал это в одиночку. Понятие «вместе» он связывал с Лиз или Питером, этими двумя людьми, которых ему хотелось защищать. Мысль о том, что они могут сражаться вместе с ним по одну сторону, просто не приходила ему в голову. Теперь это было очевидным. Но очевидным было и то, что ему хотелось, чтобы только Нора, и никто больше, боролась за него.
– Вместе, – прошептал он, мысленно стремясь к этому. – Если бы мы только могли...
– Мы можем. Это совсем не трудно.
– За меня, – с трудом произнес он.
– Да. За тебя. Мы могли бы справиться с этим, если бы знали, чего ты боялся.
Старые, привычные слова были готовы слететь « с его уст. Он уже хотел сказать, что ничего не боится. Но здесь, сейчас, в присутствии этой честнейшей женщины, у него ничего не получилось бы.
– Я не знаю, чего боюсь. Сон спрятан так глубоко. Я... боюсь отыскать его в своей памяти.
– Почему? – тихо спросила она. – Почему ты боишься отыскать его?
– Потому, что в нем могло бы быть такое, чего я не смог бы выдержать. – Он содрогнулся. – Если бы... если бы там не было тебя.
– Я здесь, – сказала она, гладя его волосы. – Я всегда буду здесь.
Он слушал ее, а в голове у него промелькнул еще один страшный сон. Ему показалось, что он сможет потерять ее. Все то, о чем они говорят сейчас, неизбежно приведет их к расставанию.
– Хорошо, – сказал он. – Все позади. И сон тоже. Мы не можем вернуть его, да и нужды в этом нет.
Он слышал эти свои пустые и фальшивые слова и мог только догадываться, какими они казались ей. Она не ответила, отпрянула назад и посмотрела ему прямо в лицо. Ее добрые глаза были полны разочарования, как будто перед ней был трус. В его словах звучала безнадежность.
– Как скажешь.
Он крепко держал ее, боясь отпустить хотя бы на минуту. Мучительные мысли не покидали его. Он спросил:
– Возможно было разобрать, что я кричал?
– До этого раза нет. Был просто невнятный крик. Но сегодня ночью ты ясно говорил: «Я не хочу идти. Не хочу идти!..» Ты без конца кричал одно и то же. Что это значит?
Гэвин говорил себе, что это ничего не значит. Но стена отрицания начала разрушаться, и сквозь трещины он мог видеть то, что так долго скрывал. Он видел, как шестилетнего мальчика отрывают от матери. Мальчик отчаянно кричит. Тот детский плач и всхлипывания врезались в память Гэвина. Он слышал эти отчаянные мольбы оставить его с единственным человеком, которого он любил. Гэвин так четко все это слышал, что даже закрыл уши. Но ничто не могло спасти его от того ужасного звука, так как он был внутри Гэвина. Он остался внутри мальчика, до сих пор живущего в сердце Гэвина-мужчины. Он всегда там был и всегда там будет.
– Да, у того, что я кричал, есть значение. Когда моя мать оставила отца, она взяла меня с собой. Мы были счастливы. Я любил ее, а она – меня. Но мой отец убедил суд, что она была плохой матерью, и пришел к нам, вооружившись распоряжением суда. Он заставил меня пойти с ним. Я не хотел. Я просил, умолял оставить меня с мамой, но он силой увел меня...
Гэвин вздрогнул, а Нора еще крепче обняла его, как бы стараясь защитить.
– О Боже! – прошептала она.
– Больше я ее никогда не видел, – мрачно сказал Гэвин. – Вскоре она умерла.
На этот раз Нора была не в силах что-нибудь сказать. Она могла лишь тихо качать того несчастного ребенка, до сих пор жившего в этом мужчине, стараясь его успокоить. Нора была против насилия, но она ожесточилась, когда подумала о Вильяме, о том, что он опустошил душу мужчины, который сейчас был рядом с ней.
– И это тебе снилось? – нежно спросила она.
– Да. Я скрывал правду всю свою жизнь. Это был единственный способ выжить. Я помню это чувство беспомощности. Мою жизнь можно было перевернуть независимо от моих чувств, и я ничего не мог с этим поделать. И поэтому я поклялся, что никогда больше в своей жизни не буду беспомощным.
– Так вот почему...
– Да, вот почему я такой, какой я есть – властный, жестокий...
– Нет, не жестокий. Когда-то я так думала, но сейчас я знаю, что это не так.
– Надеюсь, ты права. Но оттого, что ты знаешь об этом, не становится легче.
– Всегда полезно знать о себе правду.
– Может быть. Я еще пока не могу это сказать. Я знаю только одно: спрятать правду не получилось. Она все равно начала выходить наружу. Думаю, мы оба знаем причину.
– А что ты думаешь? – осторожно спросила Нора. В глубине души она знала ответ, но очень надеялась, что Гэвин тоже научился понимать это. Ей очень хотелось узнать, как далеко он продвинулся в своем понимании.
– Из-за Питера, – ответил он. – Мой отец долгие годы старался превратить меня в свое подобие...
– Но это ему не удалось, – вставила она. – Ты подобен ему лишь на поверхности, а в глубине – ты щедрее и не так самолюбив, как он.
– Не знаю. Я знаю одно: он был слишком близок к успеху. Когда я сказал Питеру, что он должен сражаться с миром, как настоящий мужчина, что этому необходимо научиться, я поймал себя на мысли, что такие же слова когда-то говорил и мне мой отец. Теперь я могу ожидать худшего. Я превратился в него – в человека, которого не заботит судьба собственного ребенка.
– Гэвин, ты слишком суров к себе...
– Наверное, мне пора таким стать. Сколько раз я говорил тебе, что Питер должен уехать со мной, потому что он мой? Я говорил это, не задумываясь о его чувствах. Неудивительно, что он в страхе отвернулся от меня. Он относится ко мне так же, как я всегда относился к своему отцу, а это самое худшее. И вот это мне нужно исправить. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. У него был опустошенный взгляд. – Я слишком близок к тому, чтобы повторить свою историю, ведь так? Я уже почти уничтожил его, как когда-то уничтожили меня. Но я не допущу этого. Я должен это остановить.
– Как? – спросила она.
– Нужно уехать. Далеко. И он забудет меня.
– Гэвин, это не поможет.
– Но это – единственный способ. Я должен разорвать возникший порочный круг и освободить Питера от себя. Я оставлю его с тобой.
– Нет, – вырвалось у нее. – Ты не должен уходить. Не сейчас.
В полумраке он пристально вглядывался в нее.
– Не сейчас? – осторожно переспросил он. Она ничего не сказала, но глаза ее сказали все.
Гэвину больше не нужно было скрывать свои чувства. Наверное, впервые в жизни он сделал то, что подсказывали ему его инстинкты. Он не боялся, не задавал себе вопросов. Им владело лишь чувство необходимости сделать это. Гэвин медленно обнял ее и поцеловал. В эту самую минуту он погрузился в глубочайший покой. Он ощутил его и душой и телом.
В его объятиях Нора обмякла. Она пылко целовала его. Гэвину казалось, что ее поцелуи были полны чувства, которое ему хотелось бы назвать любовью, но не смел даже надеяться на это. И чем дольше они были в объятиях друг друга, тем понятнее становилось объединявшее их чувство. Но Гэвину было горько и обидно обнаружить эту сладкую правду именно в тот момент, когда ему надо было оставить Нору. Однако он ни о чем не сожалел. Даже если ему пришлось бы прожить тысячу лет в одиночестве, без Норы, он считал бы, что все эти годы стоят одного этого момента, стоят той невыразимой радости, когда ты сознаешь, что самая совершенная женщина на земле подарила тебе свою любовь.
– Не очень вежливо с твоей стороны не сказать, что ты пригласил погостить своего отца, – заявила она.
– Моего отца? Никого я не приглашал. Откуда ты это взяла?
– Он так сказал. Он только что приехал.
– Что? – Эта новость настолько ошеломила Гэвина, что он соскочил с кресла и тут же оказался у двери. – Он не мог этого сделать!..
– Подъехала машина «скорой помощи», и из нее на коляске вывезли твоего отца. Вместе с ним приехал и медбрат. Он тоже останется здесь с отцом.
– Нора, клянусь тебе, я ничего об этом не знал. Поверь мне.
– Хорошо, – сказала она. Лицо ее стало менее строгим. – Я только подумала, что ты вызвал подкрепление.
– Подкрепление? Зачем? Я считал, что между нами перемирие, может быть, даже дружба? – Последние слова он произнес как-то неуверенно, что было не в его правилах. Он не мог определить их отношения.
К его огромному удивлению, она ответила:
– Возможно, что так. Дело в том, что я не знаю, какие у нас с тобой отношения. В чем дело? Почему у тебя такой ошеломленный взгляд?
– Я... нет, ничего. Я лучше пойду, встречу отца.
– Постарайся показать, что тебе приятно, что ты рад его видеть.
– Конечно, я рад его видеть!.. Боже, помоги мне!..
Нора захихикала, когда Гэвин с трудом заставил себя улыбнуться и вышел из холла.
– Папа, какой замечательный сюрприз!
Вильям сидел в коляске и смотрел на сына недобрыми глазами. Это был небольшой сморщенный старичок.
– Да, сюрприз. Зная, какие чувства я испытываю к этому дому, хороший сын уже давно пригласил бы меня.
– Я всегда об этом думал, но не был уверен в твоем здоровье. Кроме того, здесь совсем недавно была такая суматоха.
– Из-за этой женщины?
Гэвин посмотрел на открытую дверь и быстро откатил отца подальше от нее, в гостиную.
– Если ты говоришь о мисс Акройд, то мы с ней нашли общий язык.
– Мне не нужны эти сладкие речи, – сердито оборвал Вильям. – Когда враги находят «общий язык», это означает, что один из них сдался. А так как она все еще здесь, это значит, что сдался ты. Почему ты ее до сих пор не выгнал?
Гэвин вначале решил попытаться объяснить отцу то, что понял сам: у Норы были такие же права на дом, как и у него, даже, может быть, большие. Но он тут же расстался с этим намерением, так как Вильям решит, что сын сошел с ума. И Гэвин остановился только на одном-единственном объяснении, которое, он был уверен, поймет отец.
– Я не могу выгнать ее. Ей принадлежит половина поместья.
– Вздор! Юридическая выдумка, чтобы обмануть тебя!..
– Ее отец купил долю Лиз... за наличные деньги, – сказал Гэвин. А когда он назвал сумму, то Вильям широко раскрыл глаза от удивления. Гэвин был доволен. Деньги, настоящие большие деньги – вот то единственное, что понимал и ценил его отец.
Но тут же Вильям продолжил свою атаку:
– Тогда выкупи ее долю. Продай что-нибудь из нашего имущества. У нас оно большое.
– Рынок недвижимости совсем не тот, что был раньше, – осторожно произнес Гэвин. – Сейчас получить столько денег было бы... сложно. – Просто невозможно, подумал Гэвин, но сказать это отцу не мог. – Кроме того, она не хочет продавать.
– Ну и что? Людей всегда можно уговорить.
– Не надо портить твой визит ссорой, отец, – сказал Гэвин, стараясь сохранить улыбку.
– Я его не испорчу. Я люблю ссоры. Где мой внук?
– Сейчас я его приведу. Но, перед тем как увидеть его, ты должен уяснить для себя одну вещь. Питер очень много пережил за последнее время и сейчас ушел в себя. Он не разговаривает.
– Не разговаривает? Что ты имеешь в виду? Он не может говорить?
– Он может, но не делает этого. В своем собственном мире ему спокойнее и лучше. Он выйдет из него, когда будет к этому готов...
– Ерунда! Просто детские фокусы.
– Я не считаю это фокусами, – сказал Гэвин, пытаясь сдерживать свою злость. – Я не ругаю его за это и тебе не позволю. Если ты не пообещаешь мне не задирать его, ты его не увидишь.
– Задирать его. Задирать его? Я самый кроткий человек на земле. Мог ли я когда-нибудь подумать, что увижу, как мой собственный сын уступает такой сентиментальной... Хорошо, хорошо, больше я не скажу ни слова.
– Обещаешь?
– Да, да. Договорились.
Гэвин привел Питера и представил ему деда. Он был рад, что сын не испугался, а спокойно шагнул вперед, чтобы поздороваться с дедом за руку. Но когда Вильям разговаривал с ним, он молчал. В каком-то смысле старик держал свое слово и не комментировал происходящее. Но в этой его сдержанности было какое-то отвращение, которое Гэвин помнил еще со времен своего детства. Он вздрогнул от воспоминаний.
Когда миссис Стоун объявила, что комната Вильяма готова, медбрат отвез его туда. До ужина старик не показывался. Гэвин со страхом ожидал вечера.
За ужином Вильям упорно игнорировал Питера. Больше того, он не замечал его присутствия и разговаривал через его голову, как будто Питера не было. Гэвин сочувствовал сыну всей душой. Ему хотелось каким-то образом дать понять старику, что не одобряет его поведение, но он не мог придумать ничего такого, что не навредило бы делу еще больше. Он посмотрел на Питера и увидел, что сын с любопытством рассматривает Вильяма. Он не выглядел обиженным. Ему было просто интересно. Увидев ободряющий взгляд отца, Питер снова посмотрел на деда и пожал плечами. На его лице появилась слабая улыбка. Он как будто говорил: «Не волнуйся. Это меня не беспокоит».
С удивлением Гэвин понял, что Питер определил сущность Вильяма. Он увидел старика насквозь, вплоть до мелкой злобы, таившейся в его поведении. Только поняв и оценив человека, Питер мог иметь с ним дело. Гэвин решил, что для десятилетнего мальчика такая реакция была лишена наивности и предполагала внутреннюю уверенность. Реакция Питера была тоньше реакции Гэвина на своего отца.
Гэвин подумал о том, что с приездом Вильяма он оказался в невыгодном положении. Сердце заныло при мысли, что отец останется здесь надолго и все испортит как раз в то время, когда дела пошли так хорошо.
Но тут он задумался о себе. Дела с фирмой до сих пор были в полном беспорядке. Сам он ни на шаг не продвинулся ни в отношениях с Питером, ни в деле о поместье Стрэнд-Хаус. Почему же он решил, что дела у него идут хорошо?
Он увидел, что Нора смотрит на него с мягкой, лукавой улыбкой. В голове пронеслась мысль о том, что до тех пор, пока она будет улыбаться ему, все будет хорошо. Но вдруг, застеснявшись, он отвел от нее свой взгляд.
После ужина, когда Питер ушел спать, Гэвин, Нора и Вильям решили немного выпить в гостиной. Вильям постоянно смотрел на Нору, не скрывая того, что считал ее человеком, вмешивающимся в чужие дела. Наконец Нора сжалилась над Гэвином и сказала, что собирается перед сном взглянуть на животных.
– Ты разрешаешь ей входить сюда? – спросил Вильям, когда она ушла.
– Отец, разве ты не понимаешь? Это и ее дом. Она ходит, где хочет.
– Тогда сделай с этим что-нибудь. Неужели я вырастил не мужчину, а тряпку?
– Вероятно. – Гэвин был вне себя от злости. – Конечно же, я не решусь указывать Норе, где она может, а где не может ходить в ее собственном доме.
– Тебе пора... Черт возьми, что это за шум? За дверью слышался безумно громкий стук. Гэвин тут же прошел к двери и открыл ее. В эту же минуту в гостиную ввалился Осберт. Он раздраженно кричал из-за того, что ему долго не открывали.
– Убери отсюда это создание! – крикнул Вильям.
– Это ведь Осберт.
– У него есть имя? – спросил Вильям с ужасным сарказмом.
– У них у всех есть имена. Вначале это звучит немного странно, но потом привыкаешь.
– Я не собираюсь к этому привыкать. Не здесь. Ты знаешь, каким был когда-то Стрэнд-Хаус?
– Конечно, знаю. Ты довольно часто рассказывал мне о нем.
– Это место было воплощением красоты и милосердия. А ты позволил им превратить его в зверинец.
– Это не зверинец, это заповедник – место, где находят покой и исцеление...
– Сентиментальная чепуха! Убери от меня эту птицу!
– Не маши так на него своей палкой, – резко сказал Гэвин. – Ты его испугаешь.
Но было уже поздно предупреждать. Вильям замахнулся своей палкой на Осберта, едва не задев клюв птицы. Осберт разозлился и приготовился к атаке. Тут вмешался Гэвин, попробовав удержать рассвирепевшую птицу, но Осберт вывернул свою шею назад и, вытянув ее, ущипнул Гэвина. Тот взвизгнул и быстро направился к двери. Вытолкнув Осберта из комнаты, он захлопнул за ним дверь.
– Здесь не место этому существу! – кричал Вильям. – Он очень злой.
– Он не злой, – сердито проговорил Гэвин, потирая руку. – Ему просто не нравится, когда на него нападают. Если ты этого не повторишь, все будет в порядке.
– Я? И ты еще смеешь обвинять меня?
Гэвин вздохнул.
– Это дом и Осберта, – заявил он, зная, как странно это, должно быть, звучало для человека, который учил его верить только в материальные признаки успеха.
– Они забили тебе голову чепухой, – резко констатировал Вильям. – Раньше ты никогда не сказал бы такой глупости.
– Нет, не сказал бы, – произнес Гэвин, как бы удивляясь самому себе.
– Итак, ты признаешь это? Слава Богу, ты видишь истину.
– Только о какой истине ты говоришь, отец? Я начинаю задумываться, одна ли у нас с тобой истина. Может быть, они разные, и уже давно.
Вильям не обратил на его слова внимания.
– Ты признаешь, что это место и эти люди портят тебе мозги. Подумай о том, что они делают с твоим сыном. Ты должен забрать его отсюда, пока не поздно и его еще можно спасти.
– Не думаю, что он нуждается в спасении от кого-то или чего-то, – возразил Гэвин. – Я рад, что он получает такие знания.
– Чепуха! Парень растет. Он должен научиться быть мужчиной. Твоя обязанность – увезти его отсюда и проследить, чем он будет дальше заниматься.
– Это не так просто. В письме я объяснял, что по закону о нем заботятся местные власти, и я не могу забрать его без их разрешения.
– К черту местные власти! Всю свою жизнь я имею с ними дело и никогда не позволял им брать надо мной верх.
– Да, я знаком с твоими способами работы с отделами планирования. Здесь есть небольшая разница.
– Быть решительным и не поддаваться запугиваниям, это сработает везде, в любом отделе. Я давно учил тебя этому и до сих пор думал, что ты выучил урок. Я гордился тобой. Теперь я начинаю думать, что ты ослаб. Хватит осторожничать. Возьми сына в свои собственные руки, завладей им.
– Мне не нравится это твое «завладей», – твердо сказал Гэвин. – Мой сын – не собственность. Он личность, со своими идеями, мыслями...
– Ерунда. Дети – это то, кого мы из них делаем. Посмотри, кого я сделал из тебя.
Гэвин повернулся к нему.
– Да, посмотри, кого ты из меня сделал, – с горечью сказал он. – Человека, которого никто не любит.
Он быстро вышел из комнаты, чувствуя, что больше не выдержит. В холле он наткнулся на Нору. По выражению ее лица он тут же понял, что она слышала весь его разговор с отцом.
– Ты права: человека, которого никто не любит, – горько повторил Гэвин слова, брошенные минуту назад отцу.
– Это не так, – прошептала она. – Я ошибалась. Я так сильно ошибалась...
Ее лицо светилось новым светом. Прежде чем он понял, что она намеревалась сделать, она приподнялась, и ее губы нежно коснулись его губ. Но тут они услышали, как Вильям застучал в дверь своей палкой. Он кричал и был готов продолжить спор. Нора вздохнула и поспешно удалилась. Гэвин пошел к отцу. И ни один из них не заметил, как с лестницы за ними подглядывал Питер.
Вновь Гэвин испытывал страдание и отчаяние. Они преследовали его каждую ночь в течение вот уже многих недель. Он погружался в темноту и начинал пронзительно кричать, но крик его был беззвучен.
И вдруг эту удушающую тишину прервал самый красивый и нежный голос, который он когда-либо слышал. Он почувствовал прикосновение рук и, проснувшись, понял, что смотрит широко открытыми глазами в лицо Норе, ухватившись за нее как за спасительную веревку. И она, действительно, была для него спасением. Сейчас он это понимал. Теперь он все мог понять.
– Гэвин, – говорила она, встряхивая его, чтобы он окончательно проснулся. – Гэвин, все хорошо. Я здесь. – Он продолжал смотреть на нее. Тогда она приблизила его голову к себе и обняла, погладила его взъерошенные волосы и прислонилась щекой к его мертвенно-бледному лицу. – Все хорошо, – шептала она. – Я здесь.
– Слава Богу, – хрипло отозвался он и прижался к ней, вдыхая аромат женской теплоты и ласки. У него не было желания обладать ею, он ощущал лишь невыразимое блаженство от обретенного покоя.
– Вероятно, это был какой-то ужасный сон, – прошептала Нора. – Кажется, он снится тебе довольно часто.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышу, что почти каждую ночь ты кричишь во сне. Сегодня это было громче обычного. Вот почему я пришла.
Случись это в другое время, его напугало бы известие о том, что она слышит его крики во сне. Сейчас же, когда она поняла все без объяснений, ему стало легче.
– Что это был за сон? – спросила она чуть позже.
– Не знаю. Я проснулся в ужасном состоянии. Было очень страшно, но не знаю почему.
– Если бы ты мог вспомнить, то мы могли бы вместе побороть страх, – сказала она со вздохом.
Он застыл, пытаясь до конца понять эту новую для него мысль. Что касается борьбы, то он всегда делал это в одиночку. Понятие «вместе» он связывал с Лиз или Питером, этими двумя людьми, которых ему хотелось защищать. Мысль о том, что они могут сражаться вместе с ним по одну сторону, просто не приходила ему в голову. Теперь это было очевидным. Но очевидным было и то, что ему хотелось, чтобы только Нора, и никто больше, боролась за него.
– Вместе, – прошептал он, мысленно стремясь к этому. – Если бы мы только могли...
– Мы можем. Это совсем не трудно.
– За меня, – с трудом произнес он.
– Да. За тебя. Мы могли бы справиться с этим, если бы знали, чего ты боялся.
Старые, привычные слова были готовы слететь « с его уст. Он уже хотел сказать, что ничего не боится. Но здесь, сейчас, в присутствии этой честнейшей женщины, у него ничего не получилось бы.
– Я не знаю, чего боюсь. Сон спрятан так глубоко. Я... боюсь отыскать его в своей памяти.
– Почему? – тихо спросила она. – Почему ты боишься отыскать его?
– Потому, что в нем могло бы быть такое, чего я не смог бы выдержать. – Он содрогнулся. – Если бы... если бы там не было тебя.
– Я здесь, – сказала она, гладя его волосы. – Я всегда буду здесь.
Он слушал ее, а в голове у него промелькнул еще один страшный сон. Ему показалось, что он сможет потерять ее. Все то, о чем они говорят сейчас, неизбежно приведет их к расставанию.
– Хорошо, – сказал он. – Все позади. И сон тоже. Мы не можем вернуть его, да и нужды в этом нет.
Он слышал эти свои пустые и фальшивые слова и мог только догадываться, какими они казались ей. Она не ответила, отпрянула назад и посмотрела ему прямо в лицо. Ее добрые глаза были полны разочарования, как будто перед ней был трус. В его словах звучала безнадежность.
– Как скажешь.
Он крепко держал ее, боясь отпустить хотя бы на минуту. Мучительные мысли не покидали его. Он спросил:
– Возможно было разобрать, что я кричал?
– До этого раза нет. Был просто невнятный крик. Но сегодня ночью ты ясно говорил: «Я не хочу идти. Не хочу идти!..» Ты без конца кричал одно и то же. Что это значит?
Гэвин говорил себе, что это ничего не значит. Но стена отрицания начала разрушаться, и сквозь трещины он мог видеть то, что так долго скрывал. Он видел, как шестилетнего мальчика отрывают от матери. Мальчик отчаянно кричит. Тот детский плач и всхлипывания врезались в память Гэвина. Он слышал эти отчаянные мольбы оставить его с единственным человеком, которого он любил. Гэвин так четко все это слышал, что даже закрыл уши. Но ничто не могло спасти его от того ужасного звука, так как он был внутри Гэвина. Он остался внутри мальчика, до сих пор живущего в сердце Гэвина-мужчины. Он всегда там был и всегда там будет.
– Да, у того, что я кричал, есть значение. Когда моя мать оставила отца, она взяла меня с собой. Мы были счастливы. Я любил ее, а она – меня. Но мой отец убедил суд, что она была плохой матерью, и пришел к нам, вооружившись распоряжением суда. Он заставил меня пойти с ним. Я не хотел. Я просил, умолял оставить меня с мамой, но он силой увел меня...
Гэвин вздрогнул, а Нора еще крепче обняла его, как бы стараясь защитить.
– О Боже! – прошептала она.
– Больше я ее никогда не видел, – мрачно сказал Гэвин. – Вскоре она умерла.
На этот раз Нора была не в силах что-нибудь сказать. Она могла лишь тихо качать того несчастного ребенка, до сих пор жившего в этом мужчине, стараясь его успокоить. Нора была против насилия, но она ожесточилась, когда подумала о Вильяме, о том, что он опустошил душу мужчины, который сейчас был рядом с ней.
– И это тебе снилось? – нежно спросила она.
– Да. Я скрывал правду всю свою жизнь. Это был единственный способ выжить. Я помню это чувство беспомощности. Мою жизнь можно было перевернуть независимо от моих чувств, и я ничего не мог с этим поделать. И поэтому я поклялся, что никогда больше в своей жизни не буду беспомощным.
– Так вот почему...
– Да, вот почему я такой, какой я есть – властный, жестокий...
– Нет, не жестокий. Когда-то я так думала, но сейчас я знаю, что это не так.
– Надеюсь, ты права. Но оттого, что ты знаешь об этом, не становится легче.
– Всегда полезно знать о себе правду.
– Может быть. Я еще пока не могу это сказать. Я знаю только одно: спрятать правду не получилось. Она все равно начала выходить наружу. Думаю, мы оба знаем причину.
– А что ты думаешь? – осторожно спросила Нора. В глубине души она знала ответ, но очень надеялась, что Гэвин тоже научился понимать это. Ей очень хотелось узнать, как далеко он продвинулся в своем понимании.
– Из-за Питера, – ответил он. – Мой отец долгие годы старался превратить меня в свое подобие...
– Но это ему не удалось, – вставила она. – Ты подобен ему лишь на поверхности, а в глубине – ты щедрее и не так самолюбив, как он.
– Не знаю. Я знаю одно: он был слишком близок к успеху. Когда я сказал Питеру, что он должен сражаться с миром, как настоящий мужчина, что этому необходимо научиться, я поймал себя на мысли, что такие же слова когда-то говорил и мне мой отец. Теперь я могу ожидать худшего. Я превратился в него – в человека, которого не заботит судьба собственного ребенка.
– Гэвин, ты слишком суров к себе...
– Наверное, мне пора таким стать. Сколько раз я говорил тебе, что Питер должен уехать со мной, потому что он мой? Я говорил это, не задумываясь о его чувствах. Неудивительно, что он в страхе отвернулся от меня. Он относится ко мне так же, как я всегда относился к своему отцу, а это самое худшее. И вот это мне нужно исправить. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. У него был опустошенный взгляд. – Я слишком близок к тому, чтобы повторить свою историю, ведь так? Я уже почти уничтожил его, как когда-то уничтожили меня. Но я не допущу этого. Я должен это остановить.
– Как? – спросила она.
– Нужно уехать. Далеко. И он забудет меня.
– Гэвин, это не поможет.
– Но это – единственный способ. Я должен разорвать возникший порочный круг и освободить Питера от себя. Я оставлю его с тобой.
– Нет, – вырвалось у нее. – Ты не должен уходить. Не сейчас.
В полумраке он пристально вглядывался в нее.
– Не сейчас? – осторожно переспросил он. Она ничего не сказала, но глаза ее сказали все.
Гэвину больше не нужно было скрывать свои чувства. Наверное, впервые в жизни он сделал то, что подсказывали ему его инстинкты. Он не боялся, не задавал себе вопросов. Им владело лишь чувство необходимости сделать это. Гэвин медленно обнял ее и поцеловал. В эту самую минуту он погрузился в глубочайший покой. Он ощутил его и душой и телом.
В его объятиях Нора обмякла. Она пылко целовала его. Гэвину казалось, что ее поцелуи были полны чувства, которое ему хотелось бы назвать любовью, но не смел даже надеяться на это. И чем дольше они были в объятиях друг друга, тем понятнее становилось объединявшее их чувство. Но Гэвину было горько и обидно обнаружить эту сладкую правду именно в тот момент, когда ему надо было оставить Нору. Однако он ни о чем не сожалел. Даже если ему пришлось бы прожить тысячу лет в одиночестве, без Норы, он считал бы, что все эти годы стоят одного этого момента, стоят той невыразимой радости, когда ты сознаешь, что самая совершенная женщина на земле подарила тебе свою любовь.