Люси Гордон
Возвращение к сыну
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Нужно смотреть правде в глаза, Гэвин. Цифры не обнадеживают. Компания «Хантер и сын» стремительно превращается в компанию, существующую лишь на бумаге. За ее великолепным фасадом не остается ничего, кроме долга.
Гэвин Хантер нахмурился, сердито сомкнув темные брови, и резко сказал:
– Но наша компания никогда не подводила, какой бы кредит ни был.
Лицо банкира, друга Гэвина Хантера до поры до времени, исказила гримаса.
– Одно дело – тогда, и совсем другое – сейчас. Великие времена, когда вы владели собственностью, прошли. Процентные ставки растут, а цены падают. Лишь некоторые ваши отели еще держатся, да и они целиком заложены. Так что их продажа тебе не поможет.
– Я не хочу ничего продавать, – огрызнулся Гэвин. – Я лишь хочу взять взаймы небольшую сумму, которая позволит мне не останавливаться. Всего лишь четверть миллиона фунтов. В прошлом ты четыре раза мне давал ссуду и делал это, не моргнув глазом.
– В прошлом у тебя была отличная поддержка, отличное дополнительное обеспечение. Послушай, я не уверен... Что случилось? – Банкир обратил внимание, что Гэвин его не слушает. Его взгляд был прикован к экрану телевизора в углу комнаты. – Он тебе мешает? Я включил, чтобы послушать новости, но можно и выключить.
– Сделай погромче, – хрипло попросил Гэвин.
На экране была фотография мужчины средних лет с добродушным лицом. Банкир прибавил звук.
– «...погиб сегодня в автокатастрофе вместе со своей женой Элизабет. Тони Акройд был ученым-натуралистом с мировым именем, выдающимся...»
Гэвин стал собирать свои вещи, судорожно запихивая их в портфель.
– Разве ты не хочешь еще поговорить? – спросил банкир.
– Не сейчас. Я должен уйти по очень срочному делу.
Банкир нахмурился, но тут же его лицо озарила догадка.
– Конечно, те двое, в автокатастрофе. Они ведь были...
– Да, – резко сказал Гэвин. – Они были моими врагами...
Мчась по дороге, ведущей на север от Лондона, Гэвин думал о том, что Лиз не всегда была его врагом. Сейчас, даже трудно представить, что когда-то он влюбился в нее, сразил ее своей страстью, и они поженились. Теперь, оглядываясь назад, в прошлое, Гэвин понимал, что они никогда не были по-настоящему счастливы, за исключением короткого периода времени. А может быть, ему только так казалось. Тогда для всех они были блестящей парой. Лиз, с ее длинными светлыми волосами и неземной красотой. Темноволосый красавец Гэвин, с его способностью превращать в золото все, к чему бы он ни прикасался. У них была роскошная квартира в Лондоне, где Лиз устраивала необыкновенные вечера. Она была искуснейшей хозяйкой, и Гэвин гордился ею. Лиз родила ему сына, Питера, которого он любил всем своим существом. Он строил планы относительно Питера, с нетерпением ожидая тот день, когда Питер станет совладельцем компании «Хантер и сын».
Но Лиз развеяла все мечты Гэвина, уйдя к Тони Акройду и похитив его четырехлетнего сына. С того самого дня он считал ее своим врагом.
Гэвин все еще слышал ее крик: «Я не выношу тебя больше! Бизнес и деньги. Деньги и бизнес. Ни о чем другом ты не думаешь!..»
И его ответ на это: «Я работаю для тебя и для Питера...»
«Ты обманываешь себя. Ты делаешь это для себя и своего отца...»
Это была правда. Он стремился произвести впечатление на своего отца. И все потому, что ему надо было быть достойным очень многого. Вильям Хантер создал из ничего целую сеть отелей и внушал Гэвину веру в то, что сын обязан преуспеть и превзойти достижения отца. Он передал Гэвину свое дело, требуя от сына больших достижений, более решительных действий, надеясь на то, что сын будет увеличивать состояние путем приобретения новых, более крупных отелей.
Сейчас Вильям жил в санатории на Южном побережье. Это было единственное место с благоприятным климатом для его больных легких. Ум его был еще достаточно светлым и живым, и он обрушивал на сына бесконечный поток писем с большим количеством бесполезных советов, так как знания его безнадежно устарели. Советы отца оставались лишь советами, а Гэвин по-своему расширял свой бизнес. Напряжение было огромным, но он надеялся, что Лиз его понимает. А она не оправдала его надежд и предала.
Гэвин называл себя рогоносцем, находя в этом старомодном слове горькое удовлетворение. Его жена изменила ему с каким-то неженкой, мужчиной с длинными волосами и бородой. У него был вид рассеянного человека, который как будто не знал, в какое время он живет. Лиз променяла его на мужчину, разговаривавшего с животными! «Тони лучше тебя», – бросила Лиз в лицо Гэвину. Но это была всего лишь злость.
Гэвин нажал на газ. Ему хотелось добраться до местечка Стрэнд-Хаус до того, как погаснет последний луч заката.
Стрэнд-Хаус. Он предстал в воображении Гэвина точно таким же, каким тот впервые увидел его. Великолепный особняк XVIII века, с видом на море. В молодости Вильям работал плотником в семье аристократов, владевших этим домом. Позднее, уже сделав карьеру, Вильям мечтал стать хозяином поместья. Но ему это не удалось, зато сын его, Гэвин, преуспел. Для хозяев настали тяжелые времена, и Гэвин изводил их до тех пор, пока они не продали ему поместье. В тот день, когда он смог показать отцу документы на право владения Стрэнд-Хаусом, Гэвин испытал особую гордость. Но даже и тогда Вильям нашел причину, чтобы пожаловаться.
«Почему документы не оформлены только на тебя?»
«Из-за налогов, папа, – терпеливо объяснил Гэвин. – Если дом будет оформлен и на Лиз, то он будет гораздо дешевле. Не волнуйся. Все это только на бумаге».
Но вышло иначе. Лиз полюбила поместье и море. Ей захотелось здесь обосноваться, сделать это место своим домом. Гэвин устал объяснять ей, что их дом должен находиться в Лондоне. Всякий раз Лиз резонно отвечала на это: «Там нет никакого дома – лишь выставка для людей, которых ты стремишься перещеголять. А я хочу иметь дом...»
Гэвин не понимал ее и пытался перевести все это в шутку. «Говорят, что дом там, где сердце, не так ли?» – сказал он ей однажды. Она же с горечью ответила: «Это касается людей, у которых оно есть, Гэвин».
Он скрыл обиду, устоял. Стрэнд-Хаус станет жемчужиной в цепочке отелей его компании. Гэвин уже выстроил планы относительно этого поместья: огромная оранжерея превратится в крытый бассейн, бильярдная станет сауной, а на красивых лужайках, которые возделывались хозяевами поместья на протяжении нескольких веков, будут устроены площадки для гольфа.
Но Лиз убежала вместе с Питером прежде, чем он смог осуществить свои планы. В конце концов, она предала его еще раз, заявив о «своих правах» на половину дома. Гэвин боролся с ней до последней капли крови, но проиграл. По суду Лиз получила половину дома вместе с правом проживания – при условии уплаты Гэвину ренты за его половину. Она также добилась права опеки над Питером.
Когда-то, как и сейчас, он ехал в Стрэнд-Хаус всю ночь и по прибытии был похож на взбешенного быка. День только разгорался. Нигде не было никаких признаков Лиз или этого «нахлебника», как он называл про себя Тони. В страхе, что его сына увезли за границу, он обрыскал весь дом и вновь выбежал на улицу.
Наконец он увидел кого-то, кто походил на помощника садовника. В поношенных джинсах, свитере и старой-престарой шляпе этот некто копал канаву как раз посреди прекрасно ухоженной лужайки. Думая об испорченной площадке для гольфа, Гэвин со злостью вздохнул и крикнул:
– Эй, ты! Что это ты там делаешь?
Поля потрепанной шляпы приподнялись, и Гэвин увидел совсем еще молодую женщину. Лицо у нее было некрасивое, но полное жизни и любопытства. Гэвин сразу понял, что перед ним была личность – с таким достоинством она на него посмотрела. На звание красавицы она могла бы претендовать из-за своих глаз – больших, карих, теплых... Что касается остального, то нос ее был слишком длинным, рот – слишком широким, а подбородок – слишком упрямым, хотя общее впечатление она оставляла довольно приятное. Но это если бы Гэвин был в соответствующем настроении. Сейчас же казалось, что и молодая женщина настроена так же воинственно, как и он.
– Это вы со мной говорите? – спросила она.
– Да. Я спросил, что это вы там делаете с этой лужайкой?
– Копаю, – спокойно объяснила она. – А чем, по-вашему, я еще занимаюсь?..
– Не валяйте дурака! Вы знаете, сколько времени потребовалось, чтобы лужайка стала такой красивой?..
– Да, а теперь настало время, чтобы кто-то сделал что-то такое, чтобы от этой лужайки был толк, – отпарировала она. – Здесь хорошо и солнечно. Идеальное место для выращивания овощей...
Гэвин скрежетнул зубами.
– Где ваш хозяин?
У нее на губах появилась слабая улыбка, смысл которой он понял позже.
– Вы имеете в виду мистера Акройда?
– Не прикидывайтесь дурочкой...
– А я и не прикидываюсь, – заявила она невинным голосом. – Вы бы удивились, увидев, какой глупой я могу быть, когда мне это нужно...
Если бы он не был так рассержен и огорчен, возможно, он и обратил бы внимание на это предупреждение. Но сейчас он видел лишь то, что ему вновь перечили, а это для Гэвина всегда было невыносимо. Сейчас даже больше, чем когда-либо...
– Предупреждаю, терпение мое на исходе! – прорычал он.
Она кивнула.
– Я вижу. Думаю, что и вначале его было немного.
– Послушайте...
– Вы всегда кричите на людей, как сержант в армии? Мне начать прыгать? Или стоять по стойке «смирно»? Извините, не умею подчиняться.
– Почему бы вам не попробовать говорить просто вежливо?
– А вам? Вы врываетесь в мой дом и начинаете отдавать приказы...
– В ваш дом? Какого черта! Что вы имеете в виду?..
– Дом принадлежит женщине, на которой мой отец собирается жениться. Мы все вместе живем здесь. Понятно?
– Да, вполне. И поскольку мы собираемся откровенно поговорить, то сейчас моя очередь. Как я понимаю, Тони Акройд – ваш отец, а женщина, на которой он собирается жениться, Элизабет Хантер, моя жена.
Она широко раскрыла красивые глаза, и у нее вырвалось:
– Ваша жена? О Боже! Так вы тот самый Гэвин-раздражитель, который все время раздражает и действует на нервы!
– Что вы сказали? – зловеще переспросил он.
– Ничего, – торопливо ответила она. – Я ничего не сказала.
– Вы сказали: «Гэвин-раздражитель». Мне хотелось бы знать: почему?..
– Послушайте, это просто глупое прозвище... – Она говорила с трудом.
– Это моя жена так называла меня?
– Конечно, нет... не совсем так... это...
– Да или нет? Или вы настолько глупы, чтобы не видеть разницу?
Она покраснела.
– Вы – прелесть, не так ли? Хорошо, если вам необходимо знать, то Лиз говорила, что все, что вы делаете, ее раздражает, и я...
– И вы придумали прозвище, – закончил он. – А после этого еще позволяете себе говорить мне о хорошем тоне и манерах...
– Не предполагалось, что вы узнаете об этом. Откуда я могла знать, что вы когда-нибудь приедете сюда?
– Я приехал, чтобы увидеть жену. Она все еще моя жена, развод будет окончательно оформлен лишь через две недели. И потом, нужно уточнить, что она владеет не всем поместьем, а лишь его половиной. Другая половина принадлежит мне.
Она нахмурилась.
– Только до тех пор, пока мой отец не выкупит ее у вас, правда?
– Выкупит? – едко спросил он. – А вы знаете, сколько все это стоит? Думаю, что нет. Я знаю вашего брата. Плывете по жизни на «розовом» облаке, не имея ни малейшего представления о реальности. У вашего отца не найдется таких средств, даже если бы я собрался продавать, но я не собираюсь этого делать.
– Что же вам тогда надо, если вы отказываетесь продавать дом?
– Мне лучше знать.
Она отступила, чтобы лучше разглядеть его.
– Понятно, – сказала она с издевкой.
Он знал, что продолжать этот разговор – глупо. Он не обязан ничего объяснять этой дерзкой девчонке, и лучше всего держаться с холодным достоинством. Но у него это не получалось. В ней было что-то такое, что заставило его продолжить. И он спросил:
– Что же вам понятно?
– Вы будете собакой на сене, да? Владеть поместьем целиком вы не можете, но вы не позволите и Лиз получать от него радость в полной мере.
– Послушайте, я не знаю, что дает вам право делать столь скоропалительные выводы, не зная всех фактов! Но позвольте сказать вам, что вы далеки от истины.
– Правда глаза колет, да?
– Это не правда.
– Нет, правда. Почему же тогда вы цепляетесь за любую часть этого поместья? Вам доставляет удовольствие сделать бедную Лиз еще несчастнее?
– Я цепляюсь за дом, потому что он мой. У нее нет права ни на какую его часть.
– В документах этого не сказано.
– Документы – всего лишь формальность для налогов. И Лиз знала это очень хорошо.
– Если ваша жена была вам нужна только для того, чтобы уклониться от налогов, неудивительно, что она оставила вас. Ей следовало бы сделать это несколько лет тому назад.
– Вот еще одно скорое, безосновательное суждение.
– Это не мое суждение, а ее. Почему бы вам просто не отпустить Лиз? Пусть мой отец выкупит дом.
– Он не сможет это сделать и за миллион лет. Он лишь предлагает выкупить дом, так как знает, что ему нечего бояться. Я не возложу на него столь тяжелую ношу. Уже тогда, когда он встретил Лиз, он знал, что она богата и может уйти от своего мужа с большой долей собственности.
Молодая женщина побледнела.
– Как вы смеете так говорить о моем отце? Он честный, уважаемый человек, и он любит Лиз.
– Неужели? Или ему нравится то, что она может принести ему?
– Вы не имеете права отзываться о нем в подобном тоне. Вы не знаете его.
– Я знаю одно: он похитил мою жену, мой дом и моего сына. Что еще мне нужно знать?
– Он не похищал вашу жену. Он нашел ключ к ее сердцу, предложив ей такую любовь, какой у вас не оказалось, а это – единственная валюта, имеющая ценность. Но ведь вам никогда и никто не говорил об этом, правда? Если бы вы знали о существовании любви, вероятно, сейчас у вас была бы и ваша жена, и ваш дом, и ваш сын.
– Не говорите мне, что я не люблю своего сына. Будь я проклят, если позволю Тони Акроиду воспитывать его.
– Ему повезет, если так случится. На целом свете не найти отца лучше.
– Самый лучший отец – его родной отец.
– Но Питеру только четыре года. Как вы можете пытаться оторвать такого маленького ребенка от его матери?
Гэвином овладела беспорядочная масса чувств. Боль и растерянность. Он не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что он испытывал в данную минуту. Он смог только выкрикнуть:
– Потому что он мой.
Гэвин понял, что сказал не то, но других слов не нашел.
Он видел, что она смотрит на него с презрением. Не веря.
– Ваш дом. Ваша Лиз. Ваш Питер. Все это ваша собственность, да?
– Нет, – резко ответил он. – Питер и я... – Он остановился. Гэвину было бы довольно тяжело говорить о своей любви к сыну даже с тем, кто находился на его стороне. А с этой молодой женщиной, делающей такие выводы, разговаривать было просто невозможно. – Скажите мне, где я могу найти жену и сына?
Она сосредоточенно смотрела ему в лицо. В глазах у нее появилось новое выражение, как будто бы ее что-то сильно удивило.
– Они в доме. Я скажу им, что вы здесь, – произнесла она и, с силой воткнув лопату в землю, побежала в дом.
Этот разговор потряс Гэвина. Он чувствовал себя опустошенным. Оглядевшись вокруг, он понял, что поместье разрушали, не ограничиваясь одной перекопанной лужайкой. Должно быть, у Тони Акройда были грандиозные планы по его переустройству, если в дело пойдет вся та проволока, лежащая неподалеку.
– Папа.
Гэвин повернулся и увидел своего маленького сына, спешащего к нему через лужайку. Восторг захлестнул все другие чувства Гэвина. Он широко раскрыл руки, чтобы обнять сына, и его пронизала огромная радость, когда он ощутил тепло малыша.
– Ты скучал без меня? – спросил Гэвин. Питер, улыбаясь, кивнул.
Гэвин посмотрел вокруг. Рядом никого не было. Очень скоро из дома выйдет сердитая молодая женщина, но в эту минуту побережье было пустым. Он мог бы сейчас скрыться, забрав с собой Питера.
– Питер, – спросил он тихим и встревоженным голосом, – ты хотел бы поехать со мной? – Он с нетерпением ждал ответа и заметил, как лицо мальчика просветлело. Сердце Гэвина забилось с надеждой. – У нас так много дел, которые мы могли бы сделать вместе, – сказал он. – Мы можем пойти в зоопарк и посмотреть на львов, тигров и...
– Дядя Тони говорит, что нельзя держать львов и тигров за решеткой, – сказал Питер, нахмурясь. – Он говорит, это жестоко.
Гэвин глубоко вздохнул.
– Хорошо, оставим зоопарк. Помнишь, ты хотел компьютерную игру? Ты можешь ее получить. И мы...
– А у меня будет щенок?
– Знаешь, это не так-то просто, у нас квартира и нет сада.
– А дядя Тони говорит...
– Хорошо, у тебя будет щенок, – торопливо сказал Гэвин. – Поехали?
– Мама тоже поедет? – спросил Питер.
– Нет. Только мы вдвоем.
– Но я хочу с мамой. Хочу с мамой...
Наступила тишина. Гэвин понял, что проиграл.
Он был твердым человеком, но не настолько, чтобы силой заставить четырехлетнего малыша уехать от матери. Он вздохнул и сказал:
– Пусть так.
– Ты побудешь с нами? – с надеждой спросил Питер.
– Нет, я... я приехал только посмотреть, как вы тут.
– Но мне хочется, чтобы ты остался.
– Да и мне хотелось бы побыть с тобой, но... мама и я не можем больше быть вместе...
– Почему?
Было бы так легко сказать: «Потому, что она неверная жена, оставившая своего мужа. Это из-за нее мы разлучены». Он мог бы всю вину возложить на Лиз, ведь это она виновата, мог бы подробно рассказать все сыну, чтобы он знал, что она наделала.
Но Гэвин не мог заставить себя поделить ребенка между собой и женой. Он презирал себя за эту сентиментальную слабость и в то же время не мог ничего с собой поделать.
– Потому что так должно быть, – сказал он, вздохнув. – Мы будем иногда видеться. Так часто, как я смогу. Я обещаю. Будь хорошим мальчиком для мамочки и...
Не успел он произнести следующие слова, как ему показалось, что пронесся ураган и выхватил у него из рук Питера. Перед ним стояла Лиз. Ее лицо пылало.
– Мне следовало бы знать, что ты попытаешься предпринять что-нибудь в этом роде! – гневно выкрикнула она. – Еще минута – и ты исчез бы вместе с сыном. Слава Богу, я успела вовремя!
– Не разыгрывай драму, – сказал он холодно. – Я прощался с ним.
– Это ложь! – закричала Лиз. – Я тебя знаю. Ты пытался украсть его.
Сердитая молодая женщина торопливо подошла и встала у Лиз за спиной. Нахмурившись, она наблюдала эту сцену.
– Лиз... – тихо позвала она.
– Ты видела, что он пытался сделать? Если бы ты не пришла и не предупредила нас, он бы уже уехал...
– Лиз, я не думаю, что он пытался...
– Чепуха, конечно, он пытался. Он именно за этим и приехал.
– Зачем бы я сюда ни приехал, ясно одно: это путешествие – впустую, – процедил Гэвин сквозь зубы. – Я надеялся, что мы сможем поговорить, но ты даже не хочешь слушать, поэтому я уезжаю. Смотри за сыном. До свидания, Питер.
Он протянул руку, желая похлопать сына по плечу, но Лиз отпрянула назад, чтобы Гэвин не смог до него дотронуться, и побежала к дому. От боли Гэвин сильнее сцепил зубы и пошел к машине.
Перед тем как сесть в нее, он остановился, чтобы еще раз оглянуться назад. Лиз уже не было, а молодая женщина все еще стояла, глядя на него. Она нахмурилась, как будто что-то ее озадачило. Гэвин сел в машину, захлопнул дверцу и нажал на газ. В голове путалось слишком много мыслей. И только отъехав на довольно большое расстояние, он понял, что эта женщина на самом деле защитила его.
После той поездки все еще больше осложнилось. Лиз позвонила своему адвокату и сообщила, что Гэвин пытался похитить Питера. И сейчас, хотя его все еще допускали к сыну, эти встречи носили эпизодический характер. В те редкие минуты, когда они виделись, Питер вел себя с отцом странно, скованно. Гэвин мог только догадываться о том, сколько сил тратилось на то, чтобы настроить сына против отца. Прошло шесть лет. Мальчик вырос. Гэвин в отчаянии понимал, что теряет что-то такое, чего не сможет восполнить никогда.
Но теперь все будет иначе. Сейчас его ничто не остановит. И он вернет себе сына. Питер достаточно настрадался. Теперь все позади. Очень скоро он будет снова рядом со своим отцом.
Наступил рассвет. Вдалеке Гэвин слышал шум моря. Его сердце забилось сильнее при мысли, что он скоро окажется там, на берегу. Он подумал о том, как Питер побежит к нему, единственному надежному прибежищу в мире, ставшем вдруг таким хаотичным. Интересно, кто будет вместе с ним? Вероятно, дочь Акройда. Теперь он знал, что ее зовут Нора; у него в памяти сохранился образ сердитой молодой женщины. Интересно, попытается ли она остановить его, встать у него на пути и не отдать ему сына? Если так, то у нее ничего не получится. Уже при подъезде к поместью он проговаривал то, что скажет ей. Это были крепкие слова, услышав которые она, несомненно, поймет, что с ним не стоит шутить.
Наконец он увидел дом. В первых лучах солнца особняк был красив неброской красотой. Гэвин почувствовал прилив небывалой любви к этому месту. Все его мысли были о Питере. Но вдруг он подумал о том, что в каком-то смысле теперь и дом станет другим. Доля, принадлежавшая Лиз, перейдет Питеру, а он, Гэвин, как опекун Питера, получит опеку и над этой долей. Они станут совладельцами поместья Стрэнд-Хаус. Ему понравилась такая перспектива.
Проехав по дорожке, он остановился перед домом. Нигде никаких признаков жизни. Было только шесть часов утра, но день уже вступал в свои права. Гэвин вышел из машины и посмотрел на окна. Они тоже были молчаливы. Он решил обойти дом, чтобы выйти на участок, простиравшийся позади него. Увидев, во что он превратился, Гэвину захотелось застонать. Прекрасные лужайки были перекопаны. Здесь устроили, как показалось Гэвину, небольшой зоопарк.
Он пробирался между клеток и, наконец, увидел женскую фигуру, сидевшую на деревянной скамейке. На женщине были темные джинсы, старый свитер. Она сидела, обхватив себя руками, вглядываясь в пространство.
Когда Гэвин приблизился к женщине, черно-белая собака, сидевшая у ее ног, взглянула на него и зарычала. Женщина подняла глаза, не сказав ни слова. Гэвин узнал Нору. Она изменилась. Ее полное отчаяния лицо было мертвенно-бледным. Казалось, силы покинули ее. Неожиданно исчезли все те крепкие слова, которые он приготовил. В голове была лишь одна мысль.
Он тихо произнес:
– Мне очень, очень жаль... Это так ужасно...
Гэвин Хантер нахмурился, сердито сомкнув темные брови, и резко сказал:
– Но наша компания никогда не подводила, какой бы кредит ни был.
Лицо банкира, друга Гэвина Хантера до поры до времени, исказила гримаса.
– Одно дело – тогда, и совсем другое – сейчас. Великие времена, когда вы владели собственностью, прошли. Процентные ставки растут, а цены падают. Лишь некоторые ваши отели еще держатся, да и они целиком заложены. Так что их продажа тебе не поможет.
– Я не хочу ничего продавать, – огрызнулся Гэвин. – Я лишь хочу взять взаймы небольшую сумму, которая позволит мне не останавливаться. Всего лишь четверть миллиона фунтов. В прошлом ты четыре раза мне давал ссуду и делал это, не моргнув глазом.
– В прошлом у тебя была отличная поддержка, отличное дополнительное обеспечение. Послушай, я не уверен... Что случилось? – Банкир обратил внимание, что Гэвин его не слушает. Его взгляд был прикован к экрану телевизора в углу комнаты. – Он тебе мешает? Я включил, чтобы послушать новости, но можно и выключить.
– Сделай погромче, – хрипло попросил Гэвин.
На экране была фотография мужчины средних лет с добродушным лицом. Банкир прибавил звук.
– «...погиб сегодня в автокатастрофе вместе со своей женой Элизабет. Тони Акройд был ученым-натуралистом с мировым именем, выдающимся...»
Гэвин стал собирать свои вещи, судорожно запихивая их в портфель.
– Разве ты не хочешь еще поговорить? – спросил банкир.
– Не сейчас. Я должен уйти по очень срочному делу.
Банкир нахмурился, но тут же его лицо озарила догадка.
– Конечно, те двое, в автокатастрофе. Они ведь были...
– Да, – резко сказал Гэвин. – Они были моими врагами...
Мчась по дороге, ведущей на север от Лондона, Гэвин думал о том, что Лиз не всегда была его врагом. Сейчас, даже трудно представить, что когда-то он влюбился в нее, сразил ее своей страстью, и они поженились. Теперь, оглядываясь назад, в прошлое, Гэвин понимал, что они никогда не были по-настоящему счастливы, за исключением короткого периода времени. А может быть, ему только так казалось. Тогда для всех они были блестящей парой. Лиз, с ее длинными светлыми волосами и неземной красотой. Темноволосый красавец Гэвин, с его способностью превращать в золото все, к чему бы он ни прикасался. У них была роскошная квартира в Лондоне, где Лиз устраивала необыкновенные вечера. Она была искуснейшей хозяйкой, и Гэвин гордился ею. Лиз родила ему сына, Питера, которого он любил всем своим существом. Он строил планы относительно Питера, с нетерпением ожидая тот день, когда Питер станет совладельцем компании «Хантер и сын».
Но Лиз развеяла все мечты Гэвина, уйдя к Тони Акройду и похитив его четырехлетнего сына. С того самого дня он считал ее своим врагом.
Гэвин все еще слышал ее крик: «Я не выношу тебя больше! Бизнес и деньги. Деньги и бизнес. Ни о чем другом ты не думаешь!..»
И его ответ на это: «Я работаю для тебя и для Питера...»
«Ты обманываешь себя. Ты делаешь это для себя и своего отца...»
Это была правда. Он стремился произвести впечатление на своего отца. И все потому, что ему надо было быть достойным очень многого. Вильям Хантер создал из ничего целую сеть отелей и внушал Гэвину веру в то, что сын обязан преуспеть и превзойти достижения отца. Он передал Гэвину свое дело, требуя от сына больших достижений, более решительных действий, надеясь на то, что сын будет увеличивать состояние путем приобретения новых, более крупных отелей.
Сейчас Вильям жил в санатории на Южном побережье. Это было единственное место с благоприятным климатом для его больных легких. Ум его был еще достаточно светлым и живым, и он обрушивал на сына бесконечный поток писем с большим количеством бесполезных советов, так как знания его безнадежно устарели. Советы отца оставались лишь советами, а Гэвин по-своему расширял свой бизнес. Напряжение было огромным, но он надеялся, что Лиз его понимает. А она не оправдала его надежд и предала.
Гэвин называл себя рогоносцем, находя в этом старомодном слове горькое удовлетворение. Его жена изменила ему с каким-то неженкой, мужчиной с длинными волосами и бородой. У него был вид рассеянного человека, который как будто не знал, в какое время он живет. Лиз променяла его на мужчину, разговаривавшего с животными! «Тони лучше тебя», – бросила Лиз в лицо Гэвину. Но это была всего лишь злость.
Гэвин нажал на газ. Ему хотелось добраться до местечка Стрэнд-Хаус до того, как погаснет последний луч заката.
Стрэнд-Хаус. Он предстал в воображении Гэвина точно таким же, каким тот впервые увидел его. Великолепный особняк XVIII века, с видом на море. В молодости Вильям работал плотником в семье аристократов, владевших этим домом. Позднее, уже сделав карьеру, Вильям мечтал стать хозяином поместья. Но ему это не удалось, зато сын его, Гэвин, преуспел. Для хозяев настали тяжелые времена, и Гэвин изводил их до тех пор, пока они не продали ему поместье. В тот день, когда он смог показать отцу документы на право владения Стрэнд-Хаусом, Гэвин испытал особую гордость. Но даже и тогда Вильям нашел причину, чтобы пожаловаться.
«Почему документы не оформлены только на тебя?»
«Из-за налогов, папа, – терпеливо объяснил Гэвин. – Если дом будет оформлен и на Лиз, то он будет гораздо дешевле. Не волнуйся. Все это только на бумаге».
Но вышло иначе. Лиз полюбила поместье и море. Ей захотелось здесь обосноваться, сделать это место своим домом. Гэвин устал объяснять ей, что их дом должен находиться в Лондоне. Всякий раз Лиз резонно отвечала на это: «Там нет никакого дома – лишь выставка для людей, которых ты стремишься перещеголять. А я хочу иметь дом...»
Гэвин не понимал ее и пытался перевести все это в шутку. «Говорят, что дом там, где сердце, не так ли?» – сказал он ей однажды. Она же с горечью ответила: «Это касается людей, у которых оно есть, Гэвин».
Он скрыл обиду, устоял. Стрэнд-Хаус станет жемчужиной в цепочке отелей его компании. Гэвин уже выстроил планы относительно этого поместья: огромная оранжерея превратится в крытый бассейн, бильярдная станет сауной, а на красивых лужайках, которые возделывались хозяевами поместья на протяжении нескольких веков, будут устроены площадки для гольфа.
Но Лиз убежала вместе с Питером прежде, чем он смог осуществить свои планы. В конце концов, она предала его еще раз, заявив о «своих правах» на половину дома. Гэвин боролся с ней до последней капли крови, но проиграл. По суду Лиз получила половину дома вместе с правом проживания – при условии уплаты Гэвину ренты за его половину. Она также добилась права опеки над Питером.
Когда-то, как и сейчас, он ехал в Стрэнд-Хаус всю ночь и по прибытии был похож на взбешенного быка. День только разгорался. Нигде не было никаких признаков Лиз или этого «нахлебника», как он называл про себя Тони. В страхе, что его сына увезли за границу, он обрыскал весь дом и вновь выбежал на улицу.
Наконец он увидел кого-то, кто походил на помощника садовника. В поношенных джинсах, свитере и старой-престарой шляпе этот некто копал канаву как раз посреди прекрасно ухоженной лужайки. Думая об испорченной площадке для гольфа, Гэвин со злостью вздохнул и крикнул:
– Эй, ты! Что это ты там делаешь?
Поля потрепанной шляпы приподнялись, и Гэвин увидел совсем еще молодую женщину. Лицо у нее было некрасивое, но полное жизни и любопытства. Гэвин сразу понял, что перед ним была личность – с таким достоинством она на него посмотрела. На звание красавицы она могла бы претендовать из-за своих глаз – больших, карих, теплых... Что касается остального, то нос ее был слишком длинным, рот – слишком широким, а подбородок – слишком упрямым, хотя общее впечатление она оставляла довольно приятное. Но это если бы Гэвин был в соответствующем настроении. Сейчас же казалось, что и молодая женщина настроена так же воинственно, как и он.
– Это вы со мной говорите? – спросила она.
– Да. Я спросил, что это вы там делаете с этой лужайкой?
– Копаю, – спокойно объяснила она. – А чем, по-вашему, я еще занимаюсь?..
– Не валяйте дурака! Вы знаете, сколько времени потребовалось, чтобы лужайка стала такой красивой?..
– Да, а теперь настало время, чтобы кто-то сделал что-то такое, чтобы от этой лужайки был толк, – отпарировала она. – Здесь хорошо и солнечно. Идеальное место для выращивания овощей...
Гэвин скрежетнул зубами.
– Где ваш хозяин?
У нее на губах появилась слабая улыбка, смысл которой он понял позже.
– Вы имеете в виду мистера Акройда?
– Не прикидывайтесь дурочкой...
– А я и не прикидываюсь, – заявила она невинным голосом. – Вы бы удивились, увидев, какой глупой я могу быть, когда мне это нужно...
Если бы он не был так рассержен и огорчен, возможно, он и обратил бы внимание на это предупреждение. Но сейчас он видел лишь то, что ему вновь перечили, а это для Гэвина всегда было невыносимо. Сейчас даже больше, чем когда-либо...
– Предупреждаю, терпение мое на исходе! – прорычал он.
Она кивнула.
– Я вижу. Думаю, что и вначале его было немного.
– Послушайте...
– Вы всегда кричите на людей, как сержант в армии? Мне начать прыгать? Или стоять по стойке «смирно»? Извините, не умею подчиняться.
– Почему бы вам не попробовать говорить просто вежливо?
– А вам? Вы врываетесь в мой дом и начинаете отдавать приказы...
– В ваш дом? Какого черта! Что вы имеете в виду?..
– Дом принадлежит женщине, на которой мой отец собирается жениться. Мы все вместе живем здесь. Понятно?
– Да, вполне. И поскольку мы собираемся откровенно поговорить, то сейчас моя очередь. Как я понимаю, Тони Акройд – ваш отец, а женщина, на которой он собирается жениться, Элизабет Хантер, моя жена.
Она широко раскрыла красивые глаза, и у нее вырвалось:
– Ваша жена? О Боже! Так вы тот самый Гэвин-раздражитель, который все время раздражает и действует на нервы!
– Что вы сказали? – зловеще переспросил он.
– Ничего, – торопливо ответила она. – Я ничего не сказала.
– Вы сказали: «Гэвин-раздражитель». Мне хотелось бы знать: почему?..
– Послушайте, это просто глупое прозвище... – Она говорила с трудом.
– Это моя жена так называла меня?
– Конечно, нет... не совсем так... это...
– Да или нет? Или вы настолько глупы, чтобы не видеть разницу?
Она покраснела.
– Вы – прелесть, не так ли? Хорошо, если вам необходимо знать, то Лиз говорила, что все, что вы делаете, ее раздражает, и я...
– И вы придумали прозвище, – закончил он. – А после этого еще позволяете себе говорить мне о хорошем тоне и манерах...
– Не предполагалось, что вы узнаете об этом. Откуда я могла знать, что вы когда-нибудь приедете сюда?
– Я приехал, чтобы увидеть жену. Она все еще моя жена, развод будет окончательно оформлен лишь через две недели. И потом, нужно уточнить, что она владеет не всем поместьем, а лишь его половиной. Другая половина принадлежит мне.
Она нахмурилась.
– Только до тех пор, пока мой отец не выкупит ее у вас, правда?
– Выкупит? – едко спросил он. – А вы знаете, сколько все это стоит? Думаю, что нет. Я знаю вашего брата. Плывете по жизни на «розовом» облаке, не имея ни малейшего представления о реальности. У вашего отца не найдется таких средств, даже если бы я собрался продавать, но я не собираюсь этого делать.
– Что же вам тогда надо, если вы отказываетесь продавать дом?
– Мне лучше знать.
Она отступила, чтобы лучше разглядеть его.
– Понятно, – сказала она с издевкой.
Он знал, что продолжать этот разговор – глупо. Он не обязан ничего объяснять этой дерзкой девчонке, и лучше всего держаться с холодным достоинством. Но у него это не получалось. В ней было что-то такое, что заставило его продолжить. И он спросил:
– Что же вам понятно?
– Вы будете собакой на сене, да? Владеть поместьем целиком вы не можете, но вы не позволите и Лиз получать от него радость в полной мере.
– Послушайте, я не знаю, что дает вам право делать столь скоропалительные выводы, не зная всех фактов! Но позвольте сказать вам, что вы далеки от истины.
– Правда глаза колет, да?
– Это не правда.
– Нет, правда. Почему же тогда вы цепляетесь за любую часть этого поместья? Вам доставляет удовольствие сделать бедную Лиз еще несчастнее?
– Я цепляюсь за дом, потому что он мой. У нее нет права ни на какую его часть.
– В документах этого не сказано.
– Документы – всего лишь формальность для налогов. И Лиз знала это очень хорошо.
– Если ваша жена была вам нужна только для того, чтобы уклониться от налогов, неудивительно, что она оставила вас. Ей следовало бы сделать это несколько лет тому назад.
– Вот еще одно скорое, безосновательное суждение.
– Это не мое суждение, а ее. Почему бы вам просто не отпустить Лиз? Пусть мой отец выкупит дом.
– Он не сможет это сделать и за миллион лет. Он лишь предлагает выкупить дом, так как знает, что ему нечего бояться. Я не возложу на него столь тяжелую ношу. Уже тогда, когда он встретил Лиз, он знал, что она богата и может уйти от своего мужа с большой долей собственности.
Молодая женщина побледнела.
– Как вы смеете так говорить о моем отце? Он честный, уважаемый человек, и он любит Лиз.
– Неужели? Или ему нравится то, что она может принести ему?
– Вы не имеете права отзываться о нем в подобном тоне. Вы не знаете его.
– Я знаю одно: он похитил мою жену, мой дом и моего сына. Что еще мне нужно знать?
– Он не похищал вашу жену. Он нашел ключ к ее сердцу, предложив ей такую любовь, какой у вас не оказалось, а это – единственная валюта, имеющая ценность. Но ведь вам никогда и никто не говорил об этом, правда? Если бы вы знали о существовании любви, вероятно, сейчас у вас была бы и ваша жена, и ваш дом, и ваш сын.
– Не говорите мне, что я не люблю своего сына. Будь я проклят, если позволю Тони Акроиду воспитывать его.
– Ему повезет, если так случится. На целом свете не найти отца лучше.
– Самый лучший отец – его родной отец.
– Но Питеру только четыре года. Как вы можете пытаться оторвать такого маленького ребенка от его матери?
Гэвином овладела беспорядочная масса чувств. Боль и растерянность. Он не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что он испытывал в данную минуту. Он смог только выкрикнуть:
– Потому что он мой.
Гэвин понял, что сказал не то, но других слов не нашел.
Он видел, что она смотрит на него с презрением. Не веря.
– Ваш дом. Ваша Лиз. Ваш Питер. Все это ваша собственность, да?
– Нет, – резко ответил он. – Питер и я... – Он остановился. Гэвину было бы довольно тяжело говорить о своей любви к сыну даже с тем, кто находился на его стороне. А с этой молодой женщиной, делающей такие выводы, разговаривать было просто невозможно. – Скажите мне, где я могу найти жену и сына?
Она сосредоточенно смотрела ему в лицо. В глазах у нее появилось новое выражение, как будто бы ее что-то сильно удивило.
– Они в доме. Я скажу им, что вы здесь, – произнесла она и, с силой воткнув лопату в землю, побежала в дом.
Этот разговор потряс Гэвина. Он чувствовал себя опустошенным. Оглядевшись вокруг, он понял, что поместье разрушали, не ограничиваясь одной перекопанной лужайкой. Должно быть, у Тони Акройда были грандиозные планы по его переустройству, если в дело пойдет вся та проволока, лежащая неподалеку.
– Папа.
Гэвин повернулся и увидел своего маленького сына, спешащего к нему через лужайку. Восторг захлестнул все другие чувства Гэвина. Он широко раскрыл руки, чтобы обнять сына, и его пронизала огромная радость, когда он ощутил тепло малыша.
– Ты скучал без меня? – спросил Гэвин. Питер, улыбаясь, кивнул.
Гэвин посмотрел вокруг. Рядом никого не было. Очень скоро из дома выйдет сердитая молодая женщина, но в эту минуту побережье было пустым. Он мог бы сейчас скрыться, забрав с собой Питера.
– Питер, – спросил он тихим и встревоженным голосом, – ты хотел бы поехать со мной? – Он с нетерпением ждал ответа и заметил, как лицо мальчика просветлело. Сердце Гэвина забилось с надеждой. – У нас так много дел, которые мы могли бы сделать вместе, – сказал он. – Мы можем пойти в зоопарк и посмотреть на львов, тигров и...
– Дядя Тони говорит, что нельзя держать львов и тигров за решеткой, – сказал Питер, нахмурясь. – Он говорит, это жестоко.
Гэвин глубоко вздохнул.
– Хорошо, оставим зоопарк. Помнишь, ты хотел компьютерную игру? Ты можешь ее получить. И мы...
– А у меня будет щенок?
– Знаешь, это не так-то просто, у нас квартира и нет сада.
– А дядя Тони говорит...
– Хорошо, у тебя будет щенок, – торопливо сказал Гэвин. – Поехали?
– Мама тоже поедет? – спросил Питер.
– Нет. Только мы вдвоем.
– Но я хочу с мамой. Хочу с мамой...
Наступила тишина. Гэвин понял, что проиграл.
Он был твердым человеком, но не настолько, чтобы силой заставить четырехлетнего малыша уехать от матери. Он вздохнул и сказал:
– Пусть так.
– Ты побудешь с нами? – с надеждой спросил Питер.
– Нет, я... я приехал только посмотреть, как вы тут.
– Но мне хочется, чтобы ты остался.
– Да и мне хотелось бы побыть с тобой, но... мама и я не можем больше быть вместе...
– Почему?
Было бы так легко сказать: «Потому, что она неверная жена, оставившая своего мужа. Это из-за нее мы разлучены». Он мог бы всю вину возложить на Лиз, ведь это она виновата, мог бы подробно рассказать все сыну, чтобы он знал, что она наделала.
Но Гэвин не мог заставить себя поделить ребенка между собой и женой. Он презирал себя за эту сентиментальную слабость и в то же время не мог ничего с собой поделать.
– Потому что так должно быть, – сказал он, вздохнув. – Мы будем иногда видеться. Так часто, как я смогу. Я обещаю. Будь хорошим мальчиком для мамочки и...
Не успел он произнести следующие слова, как ему показалось, что пронесся ураган и выхватил у него из рук Питера. Перед ним стояла Лиз. Ее лицо пылало.
– Мне следовало бы знать, что ты попытаешься предпринять что-нибудь в этом роде! – гневно выкрикнула она. – Еще минута – и ты исчез бы вместе с сыном. Слава Богу, я успела вовремя!
– Не разыгрывай драму, – сказал он холодно. – Я прощался с ним.
– Это ложь! – закричала Лиз. – Я тебя знаю. Ты пытался украсть его.
Сердитая молодая женщина торопливо подошла и встала у Лиз за спиной. Нахмурившись, она наблюдала эту сцену.
– Лиз... – тихо позвала она.
– Ты видела, что он пытался сделать? Если бы ты не пришла и не предупредила нас, он бы уже уехал...
– Лиз, я не думаю, что он пытался...
– Чепуха, конечно, он пытался. Он именно за этим и приехал.
– Зачем бы я сюда ни приехал, ясно одно: это путешествие – впустую, – процедил Гэвин сквозь зубы. – Я надеялся, что мы сможем поговорить, но ты даже не хочешь слушать, поэтому я уезжаю. Смотри за сыном. До свидания, Питер.
Он протянул руку, желая похлопать сына по плечу, но Лиз отпрянула назад, чтобы Гэвин не смог до него дотронуться, и побежала к дому. От боли Гэвин сильнее сцепил зубы и пошел к машине.
Перед тем как сесть в нее, он остановился, чтобы еще раз оглянуться назад. Лиз уже не было, а молодая женщина все еще стояла, глядя на него. Она нахмурилась, как будто что-то ее озадачило. Гэвин сел в машину, захлопнул дверцу и нажал на газ. В голове путалось слишком много мыслей. И только отъехав на довольно большое расстояние, он понял, что эта женщина на самом деле защитила его.
После той поездки все еще больше осложнилось. Лиз позвонила своему адвокату и сообщила, что Гэвин пытался похитить Питера. И сейчас, хотя его все еще допускали к сыну, эти встречи носили эпизодический характер. В те редкие минуты, когда они виделись, Питер вел себя с отцом странно, скованно. Гэвин мог только догадываться о том, сколько сил тратилось на то, чтобы настроить сына против отца. Прошло шесть лет. Мальчик вырос. Гэвин в отчаянии понимал, что теряет что-то такое, чего не сможет восполнить никогда.
Но теперь все будет иначе. Сейчас его ничто не остановит. И он вернет себе сына. Питер достаточно настрадался. Теперь все позади. Очень скоро он будет снова рядом со своим отцом.
Наступил рассвет. Вдалеке Гэвин слышал шум моря. Его сердце забилось сильнее при мысли, что он скоро окажется там, на берегу. Он подумал о том, как Питер побежит к нему, единственному надежному прибежищу в мире, ставшем вдруг таким хаотичным. Интересно, кто будет вместе с ним? Вероятно, дочь Акройда. Теперь он знал, что ее зовут Нора; у него в памяти сохранился образ сердитой молодой женщины. Интересно, попытается ли она остановить его, встать у него на пути и не отдать ему сына? Если так, то у нее ничего не получится. Уже при подъезде к поместью он проговаривал то, что скажет ей. Это были крепкие слова, услышав которые она, несомненно, поймет, что с ним не стоит шутить.
Наконец он увидел дом. В первых лучах солнца особняк был красив неброской красотой. Гэвин почувствовал прилив небывалой любви к этому месту. Все его мысли были о Питере. Но вдруг он подумал о том, что в каком-то смысле теперь и дом станет другим. Доля, принадлежавшая Лиз, перейдет Питеру, а он, Гэвин, как опекун Питера, получит опеку и над этой долей. Они станут совладельцами поместья Стрэнд-Хаус. Ему понравилась такая перспектива.
Проехав по дорожке, он остановился перед домом. Нигде никаких признаков жизни. Было только шесть часов утра, но день уже вступал в свои права. Гэвин вышел из машины и посмотрел на окна. Они тоже были молчаливы. Он решил обойти дом, чтобы выйти на участок, простиравшийся позади него. Увидев, во что он превратился, Гэвину захотелось застонать. Прекрасные лужайки были перекопаны. Здесь устроили, как показалось Гэвину, небольшой зоопарк.
Он пробирался между клеток и, наконец, увидел женскую фигуру, сидевшую на деревянной скамейке. На женщине были темные джинсы, старый свитер. Она сидела, обхватив себя руками, вглядываясь в пространство.
Когда Гэвин приблизился к женщине, черно-белая собака, сидевшая у ее ног, взглянула на него и зарычала. Женщина подняла глаза, не сказав ни слова. Гэвин узнал Нору. Она изменилась. Ее полное отчаяния лицо было мертвенно-бледным. Казалось, силы покинули ее. Неожиданно исчезли все те крепкие слова, которые он приготовил. В голове была лишь одна мысль.
Он тихо произнес:
– Мне очень, очень жаль... Это так ужасно...
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Это вы, – сказала она, как будто изумившись.
– Разве вы меня не ждали после... того, что случилось?
– Не знаю, до сих пор еще не поняла, что произошло. Кажется, только вчера я провожала их, помахала им рукой... – Она слегка задрожала. – Это было только вчера. А сегодня весь мир перевернулся.
Он сел рядом с ней на скамейку.
– Как Питер? Он знает?
– Он узнал первым, – хрипло сказала она. – Случилось худшее из того, что могло произойти. Он смотрел новости и первым все увидел. Никто не позвонил и не предупредил нас. Для него это был страшный удар. Он пришел ко мне и сказал. Вначале я ему не поверила, решила, что мальчик что-то напутал. А он все время плакал и повторял: «Это правда, правда...» Потом мы всю ночь плакали вместе...
– Для вас это ужасное испытание, – сказал Гэвин с сочувствием. – Но я теперь здесь, с вами.
Он не смог понять ее странного взгляда, каким она посмотрела на него.
– Питер заснул час назад. Я вышла сюда, потому что здесь чувствую себя рядом с папой. Все это мы построили вместе с ним. Он так любил это место. Папа часто говорил, что все деньги мира – ничто по сравнению с доверием животного.
Гэвин подумал, что мужчина, пристроившийся к богатой женщине, мог себе позволить быть безразличным к деньгам, но сказать это Норе было бы слишком жестоко, и он промолчал.
– Они все доверяли ему, – продолжала Нора, глядя на просыпавшихся животных. – Как мне сказать им?
– Сказать что? – спросил Гэвин, не понимая.
– Что папа и Лиз погибли, – просто ответила Нора.
Гэвин внимательно посмотрел на нее. Никогда раньше ему не приходилось иметь дело с человеком, говорившим вот так, как Нора. Он не был готов к этому. И, пытаясь скрыть свое раздражение, он произнес:
– Думаю, нет необходимости говорить им.
Взгляд ее прояснился.
– Вы правы. Они инстинктивно почувствуют. Мне следовало бы помнить об этом.
Она посмотрела на Гэвина, склонив голову набок. Он понял, что ей было интересно узнать, как это он догадался об этом. Он оказался в безвыходном положении. Гэвина раздражало то, что его неправильно поняли, но горе, так ясно выраженное у нее на лице, трогало его.
С тех пор как он видел ее последний раз, прошло шесть лет. За это время она превратилась в более зрелую женщину. Ее фигура округлилась, взгляд стал мягче. Сейчас лицо ее было бледным, осунувшимся. Она страдала. В другое бы время, подумал Гэвин, некоторые мужчины нашли бы Нору привлекательной.
Он понаблюдал за ней и отметил, что выражение ее лица опять изменилось. Она разочарованно посмотрела на него и печально улыбнулась.
– Я неправильно вас поняла, да? – спросила она. – Вы совсем не это имели в виду. Не то, что животные сами узнают и поймут. Вы хотели сказать, что не стоит переживать и волноваться о том, говорить ли обо всем животным.
Как ни парадоксально, но сейчас Гэвин был в гораздо большем замешательстве, чем минуту назад.
– Разве вы меня не ждали после... того, что случилось?
– Не знаю, до сих пор еще не поняла, что произошло. Кажется, только вчера я провожала их, помахала им рукой... – Она слегка задрожала. – Это было только вчера. А сегодня весь мир перевернулся.
Он сел рядом с ней на скамейку.
– Как Питер? Он знает?
– Он узнал первым, – хрипло сказала она. – Случилось худшее из того, что могло произойти. Он смотрел новости и первым все увидел. Никто не позвонил и не предупредил нас. Для него это был страшный удар. Он пришел ко мне и сказал. Вначале я ему не поверила, решила, что мальчик что-то напутал. А он все время плакал и повторял: «Это правда, правда...» Потом мы всю ночь плакали вместе...
– Для вас это ужасное испытание, – сказал Гэвин с сочувствием. – Но я теперь здесь, с вами.
Он не смог понять ее странного взгляда, каким она посмотрела на него.
– Питер заснул час назад. Я вышла сюда, потому что здесь чувствую себя рядом с папой. Все это мы построили вместе с ним. Он так любил это место. Папа часто говорил, что все деньги мира – ничто по сравнению с доверием животного.
Гэвин подумал, что мужчина, пристроившийся к богатой женщине, мог себе позволить быть безразличным к деньгам, но сказать это Норе было бы слишком жестоко, и он промолчал.
– Они все доверяли ему, – продолжала Нора, глядя на просыпавшихся животных. – Как мне сказать им?
– Сказать что? – спросил Гэвин, не понимая.
– Что папа и Лиз погибли, – просто ответила Нора.
Гэвин внимательно посмотрел на нее. Никогда раньше ему не приходилось иметь дело с человеком, говорившим вот так, как Нора. Он не был готов к этому. И, пытаясь скрыть свое раздражение, он произнес:
– Думаю, нет необходимости говорить им.
Взгляд ее прояснился.
– Вы правы. Они инстинктивно почувствуют. Мне следовало бы помнить об этом.
Она посмотрела на Гэвина, склонив голову набок. Он понял, что ей было интересно узнать, как это он догадался об этом. Он оказался в безвыходном положении. Гэвина раздражало то, что его неправильно поняли, но горе, так ясно выраженное у нее на лице, трогало его.
С тех пор как он видел ее последний раз, прошло шесть лет. За это время она превратилась в более зрелую женщину. Ее фигура округлилась, взгляд стал мягче. Сейчас лицо ее было бледным, осунувшимся. Она страдала. В другое бы время, подумал Гэвин, некоторые мужчины нашли бы Нору привлекательной.
Он понаблюдал за ней и отметил, что выражение ее лица опять изменилось. Она разочарованно посмотрела на него и печально улыбнулась.
– Я неправильно вас поняла, да? – спросила она. – Вы совсем не это имели в виду. Не то, что животные сами узнают и поймут. Вы хотели сказать, что не стоит переживать и волноваться о том, говорить ли обо всем животным.
Как ни парадоксально, но сейчас Гэвин был в гораздо большем замешательстве, чем минуту назад.