Григорий Горин


 

Дом, который построил Свифт


   Идет съемка фильма, и этого не скрывают. Шум голосов, отдельные команды, звуки настраиваемых инструментов. Рука художника рисует на полотне шутливый портрет человека в старинном парике.
   – Кто это? – спросил чей-то женский голос.
   – Свифт!
   – Свифт? – растерянно засмеялись. – Не похож!
   – Похож! – категорически заявил режиссер. – Нам не нужно портретного сходства. У нас не биографический фильм. Музыка!
   Вступила музыкальная увертюра. Сквозь портрет стала видна старинная карета, в которой сидел человек в дорожном камзоле, шляпе…
   – Поехал, доктор!
   Карета тронулась. Доктор занялся завтраком: почистил крутое яйцо, съел.
   – Едет! – комментирует режиссер. – Оглядывается по сторонам. Колокол!!
   Печально зазвонил колокол.
   – Дублин! – скомандовал режиссер…

 
   Возникла дублинская площадь перед собором Святого Патрика. Звук колокола усилился. Несколько горожан остановились перед собором, опустили головы, мужчины сняли шляпы.
   Доктор Симпсон (так звали человека в дорожном камзоле) выглянул из кареты, недоуменно осмотрел печально стоявших людей.
   – Эй, господа, скажите, что случилось? – спросил он, обращаясь ко всем сразу. – По ком вдруг колокол печально зазвонил? Кто умер?
   – Умер Свифт, – вздохнул один из горожан.
   – Кто?
   – Мистер Свифт. Декан собора Святого Патрика, – пояснил он и печально продолжил: – Заступник наш и добрый покровитель обиженных, убогих и несчастных.
   – Как жаль… Когда случилось это? – спросил доктор, выйдя из кареты.
   – Сегодня, как обычно, в пять часов, – сказал горожанин.
   – Что значит «как обычно»?
   – Как обычно, – невозмутимо сказал горожанин.
   – Ты думаешь, болван, что говоришь?! – закричал доктор. Его тронула за рукав горожанка:
   – Ах, сударь, вы издалека, наверное?

 
Не знаете характера декана.
Он очень пунктуальный человек
Во всем порядок любит, аккуратность,
И если переходит в мир иной,
То ровно в пять, хоть проверяй часы…

 
   – Так жив он? – совсем растерялся доктор.
   – Кто? – Горожане тупо смотрят на него.
   – Декан!
   – Как жив, когда вам говорят, что умер, – заговорили горожане наперебой. – Уж и в газетах было извещенье. И колокол собора затрезвонил… Да вот он сам идет…
   – Кто?!
   – Свифт. Хоть у него спросите…
   Раздались громкие аплодисменты. Сопровождаемый пестрой свитой шутов и юродивых от здания собора показался высокий человек в черной сутане с белым пятном четырехугольного жабо. Глаза его закрывала черная повязка.
   Доктор с изумлением наблюдал за ним:
   – Он слеп?
   – Напротив, сэр! – зашептал один из горожан. – Декан прекрасно видит… Но часто видит все наоборот. Поэтому он и прикрыл глаза, чтоб взглядом никого не беспокоить.
   Горожанин засмеялся. Доктор сделал несколько решительных шагов к Свифту. Свифт остановился, за ним вся свита.
   – Простите, мистер Свифт! Я доктор Симпсон. К вам сюда направлен из Лондона. По просьбе Опекунского совета. Чтоб, оказав вам помощь и леченье, избавить от душевного недуга. И вдруг мне эти люди говорят, что вы… простите…
   Свифт снял повязку, открылись его глаза – веселые и печальные одновременно. Глаза эти стали рассматривать доктора в упор. Доктор чуть отступил:
   – …что вы… простите… умерли!
   Свифт кивнул, как бы подтверждая случившееся. Толпа засмеялась,. Доктор остался серьезным:
   – Но, извините, сэр, все это – бред! Навязчивая глупая идея, которую мы мигом излечим. – Он полез в карман, достал бумагу. – Вот письмо, подтверждающее мои полномочия. Здесь подпись губернатора, сэра Уолпа.
   Свифт взял протянутое письмо. Сложил его раз, другой. Загнул конец. Получился симпатичный бумажный голубь. Свифт посмотрел в небо и, размахнувшись, направил голубя к облакам.
   Голубь взлетел и начал совершать круги над площадью.
   Из толпы вылез карлик, вынул огромный пистолет, прицелился, пальнул. Крылья голубя раскрасились оранжевыми языками пламени. Все восторженно зааплодировали…
   Свифт еще раз глянул на разгневанное лицо доктора, надел на глаза повязку и пошел прочь, сопровождаемый свитой. Оставшиеся на площади горожане обступили доктора. Доктор неприязненно озирался.
   – Послушайте, кто вы такие?
   – Мы – гости сэра Свифта! – зашумели горожане. – Нас в дом его любезно пригласили, чтоб вместе с ним его же помянуть…
   Доктор усмехнулся:
   – Ах, вот как? Значит, вы безумны тоже?
   – Конечно, сударь! – согласились горожане. – Вы-то разве нет?
   Доктор не успел ответить. Грохотнул гром, и с неба хлынул обильный дождь.
   Безумные горожане обрадованно запрыгали, затанцевали, подставляя лица струйкам дождевой воды и как бы приглашая доктора присоединиться к их танцу.
   – Подите прочь! – пробормотал доктор и, расталкивая прыгающих горожан, поспешил к карете.
   Скоро карета уже стремительно неслась по улицам Дублина навстречу титрам фильма, спускавшимся с небес на землю…



Часть первая





1. ГОСТИ ДОМА СВИФТА


   Неожиданно громовой раскат закончился звоном разбитого стекла. Камень, брошенный с улицы, влетел в одну из комнат большого дома, принадлежащего Джонатану Свифту. Любопытные лица прильнули к стеклам, но тут же со смехом отпрянули, – в комнате появился дворецкий Патрик, мужчина средних лет с бесстрастным лицом. Бросив негодующий взгляд на окна, он взял веник и совок, начал сметать осколки стекла.
   Следом за ним в комнату вошла домоправительница Ванесса. Подойдя к бюро, достала оттуда журнал, перо…
   – «Пятое октября. В доме Джонатана Свифта разбито оконное стекло», записала она.
   – Осмелюсь добавить: четвертое за неделю, – сказал Патрик.
   – «…Четвертое за неделю…» Как вы думаете, Патрик, кто это мог сделать?
   – Наверное, йеху… Или кто-то из гостей.
   – В доме много гостей? – спросила Ванесса.
   – Как обычно, – пожал плечами Патрик.
   – Кто именно?
   – Я не всех знаю… Великан Глюм… Потом этот человек с летающего острова… Лошади…
   – Гуигнгнмы, – поправила Ванесса, тщательно произнося это сложное слово. – Гу-игн-гнмы… Я же объясняла.
   – Да. Да. Гу-инг-мы, – повторил Патрик. – Потом этот, который живет вечно…
   – Мистер Некто?
   Патрик равнодушно посмотрел на нее, потом скосил глаз в сторону окна: похоже, кто-то подглядывал за ними. Патрик перевел взгляд на Ванессу:
   – И лилипуты, мисс! Под ногами все время шмыгают лилипуты. Очень мешают работать!
   – Направляйте всех гостей в сад! – сказала Ванесса, отложила перо и двинулась к выходу.
   – Очень мешают работать! – сказал Патрик и кивнул в сторону окон, где появились чьи-то любопытные глаза. Появились и исчезли. – А ведь у лакеев тоже есть нервы!
   – Я это помню, Патрик, – холодно ответила Ванесса, – особенно когда плачу вам жалованье…
   Она вышла. Патрик проводил ее недобрым взглядом, затем стал готовить чай: выкатил столик, зажег спиртовку.
   В этот момент в одной из дверей появилась странная фигура в довольно нелепом одеянии: черный английский котелок, сюртук, внизу что-то среднее между юбкой и туникой. На ногах были надеты древнегреческие сандалии.
   – Добрый вечер, Патрик! – произнес он, застенчиво улыбаясь. – Я – Некто.
   – Не смею спорить, сэр, – сказал Патрик довольно равнодушно. – Всех гостей Просили пройти в сад.
   – А может быть, сейчас утро? – доверчиво спросил Некто.
   – Вполне может быть, сэр. – Патрик начал теснить гостя к дверям.
   – А число? – упирался Некто. – Какое число?
   – Пятое октября.
   – А год?
   – Вы спрашивали об этом уже утром.
   – Да? Не помню. А утром какой был год?
   – Тысяча семьсот сорок пятый!
   – До рождества Христова или после?
   Патрик, явно потеряв терпение, подошел к Некто, вытолкнул его в одну из дверей. Через секунду Некто появился из другой двери. В третью дверь сильно постучали. Патрик открыл дверь и увидел два огромных башмака.
   – Ланцелот! – раздался чей-то крик сверху. Патрик посмотрел наверх и увидел в окне чью-то голову. – Ланцелот!
   Патрик вздохнул, пошел вверх по лестнице:
   – Так и будем стучать целый день, сэр?
   – Мне нужен рыцарь Ланцелот! – сказала голова на третьем этаже и сердито топнула башмаком на первом. – Где Ланцелот?!
   – Не знаю! – проворчал Патрик, задернул штору наверху, захлопнул дверь внизу.
   – Ланцелот? – удивился Некто, все еще стоявший, к неудовольствию Патрика, в комнате. – Откуда Ланцелот? Разве мы в средневековье, Патрик?
   – Вполне может быть, сэр! – проскрежетал зубами Патрик. – вы сами уйдете, сэр, или вам помочь?
   Некто заискивающе улыбнулся:
   – Не сердитесь на меня, господин дворецкий. Я всего лишь пытаюсь сориентироваться во времени. Когда человек живет на земле вечно, как я, время спрессовывается в голове и года наслаиваются друг на друга. Иногда я просто не могу понять, в каком я тысячелетии. Где мы сейчас, Патрик?
   Патрик старался сдержать гнев:
   – Сэр, я разливаю чай! Нельзя приставать с такими идиотскими вопросами к людям, у которых в руках кипяток.
   – С кем же мне поговорить?
   Патрик взял Некто за руку, подвел к окну:
   – Видите – растет дуб? Вон тот, огромный… Прекрасный собеседник для вас: ему тоже лет пятьсот.
   – Уже пятьсот? Боже! Я ведь помню его еще желудем. Эта реплика возымела свое действие – чайник упал, ошпарив Патрику ногу.
   – Чай испорчен, сэр! – сказал Патрик, всем своим видом давая понять, что страдает только из-за испорченного чая. После этого он взял брезгливо Некто за шиворот и вытолкнул за дверь. Подошел к окнам и задернул шторы. Потом оглянулся назад и увидел в дверях человека в дорожном камзоле.
   – Я доктор Симпсон! – сказал вошедший.
   – А на тебя, мерзавец; сил уже не осталось! – проскрежетал Патрик, схватил вошедшего за шиворот и потащил к выходу. Доктор отчаянно сопротивлялся…
   Через секунду доктор кубарем скатился со ступенек дома. Еще через секунду над ним склонилось участливое лицо Патрика.
   – Простите, сэр, как, вы сказали, вас зовут?
   – Доктор Симпсон. Психиатр.
   – О! – лицо Патрика осветила приветливая улыбка. – Очень рад! Меня предупредили, что вы должны приехать.
   – И поэтому меня спустили с лестницы?
   – Приношу свои извинения, сэр. Но ведь и у лакеев есть нервы, не так ли? – Стряхивая пыль с камзола гостя, Патрик вежливо ввел его в дом.
   – Что это все значит? – недовольно спросил доктор.
   – Сумасшедший дом! – ответил Патрик. – Обыкновенный
   сумасшедший дом…
   – Я в этом не уверен. – Доктор оглядывался. За окном мелькнули хихикающие рожи. – У меня есть опыт работы в подобных заведениях, но здесь все выглядит иначе. Эти люди не похожи на больных.
   Патрик обрадовался этим словам:
   – И у меня такое же подозрение… Жулики, сэр! Жулики и проходимцы!
   – Зачем пустили?
   – Таков приказ декана. Его последняя воля! – Заметив недоумение на лице гостя, Патрик начал поспешно пояснять: – Видите ли, сэр, когда наш дорогой хозяин в последний раз умер, он огласил такое завещание: «Дом и все средства передаются в пользу безумных». Слыханное ли дело?! Кто сейчас нормален? И, разумеется, со всей Ирландии в этот дом двинулись дармоеды: великаны, гуингмы, какие-то «летающие острова»… И самое страшное – лилипуты!
   – Кто?! – Доктор изучающе разглядывал Патрика.
   – Лилипуты, сэр! По всему дому шмыгают лилипуты… Шмыг! Шмыг! – Он хлопнул в ладоши, под столом что-то пискнуло и зашуршало. – О, видели! Мы ходим, как цапли по болоту, боимся наступить. А ведь и у лакеев есть нервы, не так ли?
   Доктор решительно подошел к Патрику, заглянул ему прямо в зрачки:
   – Я наведу здесь порядок!
   Патрик печально посмотрел на доктора:
   – Сколько вам лет, сэр?
   – Тридцать. Какое это имеет значение?
   – Предыдущему доктору тоже было тридцать, – вздохнул Патрик. – Ушел от нас – семидесяти. А проработал всего неделю…
   Доктор еще раз внимательно посмотрел на Патрика, по его бесстрастному лицу было невозможно определить, шутит он или нет.
   – Где-то в глубине дома раздался звон колокольчика. В глубине коридора показались Свифт и Ванесса.
   – Прикажете доложить? – тихо спросил Патрик.
   – Нет. Я бы хотел сначала понаблюдать… – Доктор склонился к уху Патрика, что-то прошептал
   Патрик понимающе кивнул, щелкнул по-военному каблуками:
   – Браво, сэр! Такой человек здесь необходим!
   Он подошел к большому книжному шкафу, распахнул дверь, приглашая в шкаф доктора.
   Доктор секунду поразмышлял, затем нырнул в шкаф. Патрик поспешно закрыл дверь…
   …Сквозь стеклянную дверь книжного шкафа доктору был виден стол, за который сел Свифт. Вокруг него суетился Патрик, пододвигая кресло, повязывая хозяину салфетку, наливая чай. Лицо декана было абсолютно безучастно.
   Доктор прислушался к разговору Ванессы и Патрика.

 
   Ванесса. Доктор еще не появлялся?
   Патрик. Появлялся, мисс Ванесса… Я хотел доложить, но доктор не позволил. Он сказал, что вначале хочет здесь осмотреться…
   Ванесса (недовольно). Что это значит, Патрик? Вы обязаны выполнять мои распоряжения.
   Патрик. Я объяснял это доктору, мисс. Но он сказал, что в присутствии доктора распоряжения медсестры теряют силу.
   Ванесса. Вот даже как? Интересно… А как вы его вообще нашли, Патрик? Вам не показалось, что у нового доктора глуповатое лицо?
   Патрик (растерянно). Я бы этого не сказал.
   Ванесса. Глуповатое и самодовольное. Во всяком случае, так говорят все, кто его видел. Вот и у декана такое же мнение. Не правда ли, ваше преподобие?
   Свифт безучастен.
   Совершенно с вами согласна… Впрочем, раз эта кандидатура одобрена Опекунским советом и губернатором, от нее многого ждать не приходится. Не правда ли, господин декан? Свифт безучастен.
   Очень остроумно подметили, сэр. Очень… (Улыбается). И в этом я с вами согласна!
   Патрик (нарочито громко). Осмелюсь заметить, господин декан, что лично на меня новый доктор произвел хорошее впечатление. Уверенный взгляд, волевое лицо… Надеюсь, и слух хороший…
   Ванесса (сухо). Мы учтем ваше мнение, Патрик. Ступайте!
   Патрик. Слушаюсь! (Сделал несколько шагов, но тут же споткнулся, словно боясь наступить на что-то невидимое). Кыш! Шмыгают тут, проклятые! Ну, ничего! Недолго вам осталось! (Уходит).
   Ванесса (Свифту). Если не возражаете, сэр, я могла бы во время чая ознакомить вас с сегодняшней почтой. (Взяла поднос с письмами и газетами). Здесь в основном отклики на очередную кончину. Все газеты признают, что поминание в этом году проходит особо бурно. По всей Ирландии манифестации. В Дублине отмечались уличные беспорядки. В связи с этим, выступая в парламенте, депутат Орнэрри заявил: «До каких пор декан Свифт будет издеваться над Британией?» Он даже выдвинул законопроект, запрещающий вам умирать. (Улыбнулась). Законопроект провалился. Представитель оппозиции заявил, что Англия – демократическая страна, и если в ней нельзя свободно жить, то умирать каждый может, когда ему вздумается! (Улыбнулась). Замечание в вашем духе, сэр, не правда ли? Письмо из Франции. Один из ваших поклонников передает отзыв Вольтера на ваше творчество: «Свифт – крупнейший сатирик нашего века, но сатира для него не просто жанр, а трагическая необходимость идейного неучастия в современности». Каково ваше мнение, сэр?

 
   Свифт внимательно разглядывал чашку, в которой был налит чай. Вдруг его лицо исказила гримаса боли. Он резко сжал ладонями виски…
   Наблюдавший за ним доктор услышал странный шум, напоминавший шум толпы, отдельные резкие голоса, выкрики, свист… Шум усиливался. Стали слышны отдельные слова: «Позор!» «Этот человек позорит Британию!», «Да прекратится это когда-нибудь?» Снова свист. Затем строгий голос спросил: «А почему этот человек до сих пор жив?» Кто-то подобострастно ответил: «Он репетирует свою смерть, ваше превосходительство!» Снова заревела толпа. Потом голос ребенка произнес: «Мама, дай мне эту книгу!» Женский голос нежно ответил: «Не прикасайся к ней, мой мальчик! Это ужасная книга, написанная ужасным человеком в ужасное время»…
   Свифт разжал ладони, сжимавшие виски. Голоса стали стихать. Зазвучал нежный женский голос, напевавший какую-то песенку.
   В открытом окне комнаты появилась женщина с безумными глазами. В руках она держала букетик полевых цветов.
   Заметив ее, Ванесса помрачнела, подошла к окну:
   – Мисс Джонсон, декан сейчас занят. Будьте добры, пройдите в сад.
   – Добрый день, сестра, – с улыбкой ответила мисс Джонсон. – Я принесла ему цветы.
   – Цветов в доме более чем достаточно!
   – Это полевые! – сказала мисс Джонсон и улыбнулась. – Декан любит полевые… – Она поставила цветы в вазочку. – И еще пудинг. Его любимый пудинг с яблоками…
   – Декан не ест пудинг с яблоками! – строго сказала Ванесса, пытаясь задернуть штору. – Уверяю вас, я не хуже знаю, что любит декан! – Она задергивала шторы, мисс Джонсон тянула их обратно. – Вы порвете шторы, мисс Джонсон!!
   – Я сошью вам новые, сестра! – сказала мисс Джонсон. – Голубые в горошек. Они создают радостное настроение!
   – Меня не интересует ваш мещанский вкус, мисс Джонсон! – сердито крикнула Ванесса. – Пройдите в сад или я позову слуг и они вас выпроводят силой! – Она резко задернула штору.
   Лицо декана исказила гримаса боли. Он отодвинул чай, встал, сделал шаг. Пошатнулся. Ванесса бросилась к нему:
   – Что с вами, декан? Извините меня, я и не думала обижать эту женщину… Это не Стелла. Я же вам объясняла, это просто одна из ваших безумных посетительниц. А Стелла умерла. Давно. Много лет назад. Вы же знаете… Эта женщина и не похожа на Стеллу. А если чуть и похожа, так что ж из этого? Я вообще никогда не понимала, как вам могла нравиться женщина с такой внешностью? У вас же тонкий вкус… – Заметив гневный взгляд декана, она пробормотала: – О, простите, сэр! Я бестактна! Я сама не понимаю, что говорю.
   Свифт молча пошел к выходу.
   – Простите меня, сэр… Вы даже не допили чай… Ах, что я наделала… – Поддерживая Свифта под руку, Ванесса вышла вместе с ним из комнаты.
   Доктор вылез из своего укрытия, размял затекшее тело, огляделся. Бросил взгляд на многочисленные картины и книги. Направился к столу, но вдруг услышал слабый писк и споткнулся. Посмотрел под ноги. Никого…
   В задумчивости сел за стол, за которым только что сидел Свифт. Пламя свечи задрожало и погасло. Наступил полумрак. И в этом полумраке доктору почудилось, что кто-то, зашуршав, стал взбираться на край стола. Скоро в полумраке стал отчетливо виден крохотный человечек. Затаив дыхание, доктор наблюдал за ним.



2. ЛИЛИПУТЫ


   Край стола. Огромная чашка с дымящимся чаем. Здесь же рядом на столе, – тарелка с недоеденным кремовым тортом. Десертная вилочка. На соседнем блюдечке пара кусков пиленого сахара.
   По скатерти на стол вскарабкался Первый лилипут. Оглянулся. Потом подошел к чашке, примериваясь к ней. Чашка оказалась в два раза выше него. Тогда он подошел к кускам сахара, тяжело пыхтя, попытался приподнять один из них. Это у него не получилось.
   В это время на стол тихо взобрался Второй лилипут, секунду понаблюдал за Первым.
   Второй. Сладенького захотелось?
   Первый (испуганно). Кто здесь? Это ты, Рельб?
   Второй. А ты как считаешь?
   Первый. Я спрашиваю: это ты, Рельб?
   Второй. Странный вопрос, Флим. (Усмехается). Звучит, как анекдот: в доме всего два лилипута, они встречаются, и один другого спрашивает: «Это ты?»
   Первый. Здесь темно. Я испугался, подумал – мышь.
   Второй. Я похож на мышь?
   Первый. Я не сказал, что ты похож на мышь. Я просто подумал, что это могла быть мышь.
   Второй. Зачем ты залез сюда, Флим?
   Первый. Я хотел пить.
   Второй. Очень интересно. А что у тебя за поясом?
   Первый. Фляга.
   Второй. Зачем?
   Первый. Почему ты меня допрашиваешь?
   Второй. Потому что ты заврался и не хочешь сказать правду! А поскольку правду кто-то должен сказать, скажу ее я: ты, Флим, и не собирался пить чай. Ты хотел отнести его Бетти.
   Первый. Ну и что?
   Второй. Хорошенькое дело: «ну и что?» Посторонний мужчина обслуживает мою жену, а когда я его ловлю с поличным, он говорит мне: «ну и что?»
   Первый. Она больна.
   Второй, (не может успокоиться). Главное дело: «ну и что?»
   Первый. Ей нужен чай с лимоном.
   Второй. (зло). Послушай, Флим, я не люблю, когда про мою жену говорят «она». Моя жена больна, у моей жены жар, моей жене нужен чай с лимоном! И мое дело об этом позаботиться.
   Первый. Но тебя не было.
   Второй. Тем более. Посторонний мужчина не должен заходить в комнату к женщине, когда мужа нет дома. Она звала тебя?
   Первый. Да.
   Второй. Как?
   Первый. Она стонала.
   Второй. Это разные вещи, Флим! Зовут кого-то конкретно. А стонут – вообще, в пространство. (Забирает у Первого флягу). И прошу ВАС не заходить в нашу комнату, когда конкретно ВАС не зовут… (Направляется к чашке, только тут понимает, что ему не достать до края. Беспомощно оглядывается).
   Первый. Высоко!
   Второй. Ненавижу этот саксонский фарфор. То ли дело японские сервизы – прекрасные изящные чашечки по грудь, а эти какие-то громадные безвкусные уроды.
   Первый. Я хотел подложить под ноги кусок сахара.
   Второй. Ну и что ж?
   Первый. Он тяжелый. Одному не поднять.
   Второй, (усмехнувшись). А мы попытаемся… (Подходит к куску сахара, с трудом отрывает его от тарелки, делает несколько нетвердых шагов по столу, неожиданно кричит). Помоги! Флим! Помоги!
   Первый бросается ко Второму на помощь, вдвоем они укладывают кусок
   сахара у основания чашки. Молча идут за вторым куском. Этот кусок поменьше. Думаю, я сам справлюсь. Первый, (миролюбиво). Ладно. Чего уж… С трудом поднимают второй кусок, несут к чашке, кладут на первый.
   Второй, (садится на сахар). Фу! Устал… Отдохнем… Чертовы англичане! Почему надо выпускать такие сахарные глыбы? Сколько нормальных людей можно было бы накормить одним таким куском рафинада. Сколько можно было б сделать вкусных конфет. Леденцов для девушек. Или «тянучек»…
   Первый. Куда им!
   Второй. Вот будут портить сахар, выпекать всякие приторные торты, заливать их лужами крема. А простые вкусные, дешевые «тянучки» – нет!
   Первый. Куда им!
   Второй. Нет, я ж ничего не говорю. Страна действительно развитая.
   Первый. Это конечно.
   Второй. Дороги здесь ровные. Дома красивые. Экипажи…
   Первый. Это конечно.
   Второй. Ив смысле науки они далеко ушли вперед.
   Первый. Ньютон, например.
   Второй. Я же не спорю… При чем тут Ньютон?
   Первый. Я имею в виду закон всемирного тяготения.
   Второй. При чем здесь всемирное тяготение?…
   Первый. Ну в том смысле, что мы его там и не знали, а они тут уже им вовсю пользуются.
   Второй (подумав). Я же не спорю: страна развитая… Но многое им не дано.
   Первый. Это конечно.
   Второй. Леденцы, например…
   Первый. Куда им!
   Второй. Или вот это еще. Помнишь? Как это у нас там называлось? Ну это… как его… Вот черт, забыл. (Задумался). А вообще мне здесь нравится.
   Первый (вздохнув). И мне здесь нравится!
   Второй. Не ври.
   Первый (твердо). Мне здесь нравится!
   Второй. Опять врешь! (Начинает злиться.) Что? Что тебе здесь может нравиться?! Спать на краешке дивана? Воровать чай из хозяйской чашки?
   Первый. Замолчи!
   Второй. Бродить среди огромных домов? Каждую минуту бояться, что на тебя вдруг наступят копытом, лапой, сапогом?
   Первый. Замолчи, прошу тебя!
   Второй. Знаешь, как нас здесь похоронят?
   Первый. Замолчи!
   Второй. В спичечном коробке! Всех троих – в одном спичечном коробке!
   Первый (орет). Замолчи! (Бросается на Второго.)
   Секундная борьба.
   Второй. Отпусти! Отпусти, тебе говорят! (Вырывается из рук Первого.) И не смейте приходить в нашу комнату, если вас конкретно не зовут! (Влезает на сахар, пробует дотянуться до края чашки, это ему не удается.) Больше подложить нечего?
   Первый. Только кусок торта.
   Второй. Ну его к черту. Он липкий. (Спрыгивает на стол.) Пошли отсюда. Попытаемся нагреть воду там, внизу. (Со злобой взглянув на чашку.) У, понастроили! Мерзавцы! (Грозит чашке кулаком.)
   Первый. Стой! Я придумал! Я придумал, как можно зачерпнуть чай.
   Второй. Ну?
   Первый. Нужно, чтоб один встал на другого…
   Второй. Еще чего?
   Первый (обрадованно). Конечно. Это же так просто: один встанет сюда, другой взберется ему на плечи – и все получится.
   Второй. Чепуха! И потом, я не позволю, чтоб кто-то ходил по мне ногами.
   Первый. А я не против…
   Второй. Хочешь сразить меня благородством?
   Первый. И вовсе нет! Так выгодней для дела. Я выше, поэтому тебе будет удобней.
   Второй (перебивая). Что?
   Первый. Я говорю, поскольку я выше ростом…
   Второй. Кто выше ростом? Ты?
   Первый. Это же очевидно.
   Второй. Что значит «очевидно»? Для меня это совсем не очевидно.
   Первый. Перестань, Рельб. Сколько можно выяснять этот вопрос.
   Второй. Не понял…
   Первый. Я говорю, сколько можно выяснять… Всегда считалось, что я выше тебя. Вспомни: в армии я был правофланговым, а ты стоял далеко сзади. И на балах я всегда шел в первых парах.
   Второй. Это ничего не значит. С тех пор прошло много времени.
   Первый. Ну и что? Люди растут только до двадцати лет.