Горохов Александр. Аферисты - Славные времена

   Альфред Викторович в полном бессилии опустился на четвереньки и заглянул под тело, тут же обнаружив, что где-то в районе солнечного сплетения торчит длинная ручка ножа. Но самого клинка не было видно, только рукоятка: черная гладкая, с потеками крови. Пальцами правой руки Чураков словно бы ещё хватался за рукоятку ножа, в предсмертной судороге пытаясь вырвать клинок из груди.
   Но с другой стороны, мелькнуло в голове Альфреда Викторовича, быть может, несчастный сам себе вонзила в тело этот нож? Или упал на него, удерживая в руке? От глубокой обиды на жену - выбрал именно такой азиатский способом самоубийства?
   То есть - выгнал жену, отправил домой охранника Ишака, (или в обратном порядке) помылся в ванне, надел чистые трусы и нанизался на собственный нож?
   Но разработку этой мысли Альфреду Викторовичу осуществить не удалось, поскольку мозг его вдруг дал сбой, отупел, неожиданно накатилось состояние прострации и он мог лишь фиксировать вполне очевидный факт - голый Чураков Федор Михайлович лежит на полу, грудь его пробита сталью клинка, а сам он, Комаровский А.В., сидит на корточках и нет сил ни встать, ни сесть, ни растянуться рядом с трупом. А то , что перед ним именно труп - Альфред Викторович не сомневался.Зубы Чуракова были оскалены, лицо перекошено в яростной гримасе, глаза полуприщурены, но уже мутны и пусты.
   Разум Альфреда Викторовича оцепенел, а все чувства выдавали странную, ирреальную информацию, что по дому кто-то ходит, скрипят половицы лестницы, люди переговариваются, на первом этаже звучит музыка и, судя по смеху, там начались танцы, в окошко заглянуло солнце. Или - даже запел церковный хор. Потому, что сильно запахло зажженными свечами.
   Ничего подобного - лишь откуда-то прозвучал голос.
   - Черт побери! ... Что это?
   Альфред Викторович повернулся.
   Слава стоял в дверях и глазами, в которых светилось мальчишеское изумление, напрочь лишенное страха, смотрел на распростертое тело.
   - Черт побери... Вот это ты влип!
   - Да... Нет. Кто влип? Куда?
   - В дерьмо, надо понимать! Это же труп?! - Слава был удивлен, но совершенно не испуган и мыслил, в отличии от Комаровского, очень логично.
   - Да... Это Чураков.
   - Ясно, что Чураков. Но как он трупом стал?!
   И в этот момент Комаровский запаниковал, забормотал торопливо, задергался.
   - Погоди. Что делать надо?.. Это ж , действительно труп! Матка Бозка! Бежим! Бежим скорей!
   - Стоим. - невыразительно ответил Слава.
   - Зачем?!
   - Затем. Бегут зайцы. Их подстреливают влет.
   - Какие зайцы?
   - Дохлые зайцы. Не торопись. Успеешь удрать! - Слава сохранял самообладание, хотя голос его звучал уже нервно, а глаза настороженно прищурились.
   - Сгорим, сопляк. Бежим!
   - Не беги. Осуществи отступление Без паники. Если влипли, то надо хоть оглядеться.
   - Что? - Альфред Викторович понимал едва треть ему сказанного. Оба перебрасывались словами, как теннисным мячом через сетку: бросок удар-бросок, а на кой это черт, для какой пользы это делается, даже зрители на трибунах не соображают.
   - Уходим спокойно. - ясным голосом сказал Слава. - Не натвори глупостей.
   - Каких?
   - Любых. Ничего не трогай, не затирай следов. Возьми шмотки и - в машину.
   - Какую?
   - Свою.
   - А... А ты?!
   - Приду к машине через пять минут. Только не дергайся.
   Волна оцепенения как внезапно накрыла Альфреда Викторовича, так без предупреждения и схлынула. Обычные решительность и энергичность вернулись к нему, ничьим приказам он никогда не подчинялся, а потому крикнул сварливо.
   - Не командуй, пся кревь! Здесь же смерть, труп!
   - Ага. Где смерть там и труп. Очухался?
   - Заткнись! Идем! Нечего тут торчать.
   - Иди. Если хватит духу, загляни в другие комнаты. Только мельком.
   - Зачем?
   - Может там ещё один труп.
   - И этого хватит, пся кревь ! Пошел в дупу!
   Альфред Викторович шарахнулся из кухни, возле лестницы подхватил чемодан и спустился вниз.
   Много, очень много душевных сил потребовалось ему сжать в кулак, чтоб заставить себя заглянуть в комнаты нижнего этажа, где по счастью не только дополнительного трупа не обнаружилось, но не приметилось чего-нибудь незнакомого - следов погрома или ограбления, скажем. Бизнесмен Чураков был убит спокойно и без шума, в один удар ножа. Но куда Нина делась? Убежала домой, в Москву уехала? Хорошо, если так...
   Не чувствуя под собой ног, Альфред Викторович добежал до пруда.
   Уже в машине, через минуту, Альфред Викторович пришел к выводу, что семейный скандал закончился трагедией - Нина (или Ишак по её приказу?) вонзила в мощную грудь Чуракова нож и - бежала с дачи... И куда же она побежала? В милицию следовало понимать. Именно в милицию, чтоб там сообщить, предположим: в дом ворвались бандиты и убили мужа. Или - муж вернулся из командировки и его убил - её любовник! Или - муж вернулся расстроенный и покончил жизнь через прознание себя ножом! А то и совсем просто - меня на даче не было, только поутру обнаружила труп мужа, который вернулся из поездки в Египет.
   Чушь в любых вариантах, понял Альфред Викторович, но от этого не легче.
   Конец вам, пан Комаровский, - суши сухари!
   Какие силы удерживали Альфреда Викторовича ещё минуты три, чтоб не взреветь мотором машины, врубить скорость да не умчаться - определить трудно.
   Но он включил двигатель только ещё через минуту, когда Славик появился из тумана, торопливо дошел до машины и сел рядом, предложив сдержанно.
   - Вперед и побыстрей.
   - Что там ещё было? - Альфред Викторович дернул машину.
   - Ничего. Не советую ехать в ворота через пост ментов.
   - Не учи ученого. - нервно ответил Альфред Викторович, который знал запасной путь выезда из поселка, за которым никто не присматривал.
   Он пересек центральную аллею и погнал машину к северной окраине поселка.
   - Вас, Альфред Викторович, кто-нибудь здесь сегодня ночью видел? без выражения спросил Слава.
   - Заткнись. - нервно процедил сквозь зубы Альфред Викторович. - Ни меня, ни тебя здесь никто не видел! Никто! Не было нас здесь!
   Слава прикурил от автомобильной зажигалки две сигареты и одну сунул в рот Альфреду Викторовичу, который пробурчал, успокаиваясь.
   - Однако и нервы у тебя, сопляк. Железные.
   - Нервы тут не при чем, Альфред Викторович, все много проще.
   - Что проще?
   Он помолчал и ответил равнодушно.
   - Приятель у меня был дознователем в Таганроге. Таскал меня иногда с собой на службу. Я и на вскрытиях трупов с ним был. Небольшой опыт есть. Вот и все.
   - Тоже мечтал сыщиком стать?
   - Никогда. - с неожиданной жесткостью ответил Слава. - Я всегда мечтал стать артистом. И стану им. Большим артистом.
   - Становись кем хочешь. - бросил Альфред Викторович, закладывая поворот. - Там, в доме, ничего больше не приметил?
   - В каком смысле?
   - Следы какие - нибудь! Или....
   - Я особенно-то не приглядывался. Но трупов больше нет. С вас и этого хватит.
   - Что ты мелешь, придурок?! - испугался Альфред Викторович. - Мы же вместе труп обнаружили!
   Слава улыбнулся.
   - Не совсем так. Точнее будет - я вас застал над трупом. Но это ерунда, конечно. Для нас ничего страшного не произошло.
   У Комаровского было несколько иное мнение по проблеме, но он был занят тем, что искал в темноте дорогу к неохраняемым воротам, машину трясло на разбитой дороге, туман сгустился, но все же Комаровский нашел нужную поперечную линию и, когда убедился, что едет правильно, сказал, слегка успокоившись.
   - Если артистом стать хочешь, снова в институт поступать будешь, может быть, я смогу тебе в этом помочь.
   - Я вам тоже. - лениво ответил парень.
   - Ты-то мне чем поможешь?! - вскинулся Альфред Викторович.
   - Чем?... А у вас есть ещё один свидетель, который может показать, что вы этого толстого борова не прирезали?
   - Что?!
   - Или, все - таки, ВЫ его замочили? - и Слава засмеялся так, что Альфреда Викторовича охватил озноб.
   - Нет... Нет! Я ушел, он был жив! Все были живы.
   - Но этот вопрос для следствия требует доказательств, Альфред Викторович. - буднично ответил Слава.
   Комаровский остановил машину перед железными воротами, которые казались наглухо закрытыми, при висячем замке, но это была фикция тяжеленный амбарный замок открывался без ключа, не был заперт. Воротами пользовались в том случае , когда хотели уехать с участка незаметно, без контроля любопытной охраны на центральном выезде.
   Альфред Викторович выкатил машину за ворота, восстановил прежнюю маскировку и окружным путем помчался к трассе.
   - Куда мы едем? - спросил Слава.
   - Ко мне, куда еще? - вздохнул Альфред Викторович. - Как там не крути, мы с тобой теперь оказались повязанными этим делом.
   - Я - нет. - спокойно ответил Слава. - Я ничем не повязан.
   - Но понимаешь,если такое случилось, то нам надо, - Альфред Викторович попытался было возразить, однако слов не нашел: парень прав, ему в эту заваруха лезть не к чему.
   До Можайского шоссе они добрались за четверть часа, туман рассеялся, Альфред Викторович разогнался и ещё через полчаса они уже пересекли Кольцевую дорогу, оказались в Москве. Все это время молчали, каждый был погружен в свои мысли.
   Слава вновь закурил и сказал отчужденно, как незнакомому.
   - Остановить машину поближе к центру Альфред Викторович.. Я выйду и никогда вас больше не увижу. Мне эти заморочки ни к чему.
   - Подожди! - заторопился Альфред Викторович. - Ты же сам сказал, что являешься свидетелем моего алиби. Ведь может так получится, что меня повяжут. Соседи меня видели вчера и всю неделю, а потом и охрана на воротах. У меня могут быть неприятности...
   Слава тщательно смял окурок в пепельнице, сказал безлико.
   - У меня голова за ваши дела не болит. С убитым я не знаком, да и с вами тоже. У меня свои дела. Тормозните прямо здесь.
   Альфред Викторович помедлил и спросил с вымученной улыбкой..
   - Ты понимаешь, что мог бы шантажировать меня? Держать на крючке? Короче: деньги из меня сосать, веревки из меня вить?
   Слава пожал плечами.
   - Я хочу стать артистом. Ваши примочки не для меня. Проживу и так.
   - На что ты здесь живешь?! - отчаянно прокричал Альфред Викторович. Без дома, без денег? Мелким воровством? Ведь попадешься и за мелкое тоже срок накрутят вместо театрального училища!
   - Чего вы от меня хотите? - перебил Слава.
   Альфред Викторович примолк и сосредоточился. От Славы веяло таким безразличием ко всему, что Комаровский понял: требовались достаточно сильные аргументы, чтобы уговорить его хотя бы на какую-то помощь в случае чего..
   - Послушай, Славик, - начал он неторопливо. - Я не знаю, какой из тебя может получиться артист. Быть может хороший, а может и скверный. В последнем случае тебя ждет очень паршивая жизнь. Жизнь бездарности на сцене столь ничтожна, убога и скудна, что сродни нищенству.
   - Знаю. - обрезал Слава.
   - Тем более. Уровень твоего таланта пока неизвестен. Но определенный талант у тебя уже есть. Он тебе дан Господом Богом, только ты его ещё не оценил. Этот талант, при определенной шлифовке и обучении может принести тебе - все!
   По губам Славы скользнула полу-презрительная улыбка и он спросил.
   - Вы имеете в виду мою рожу?
   - Лицо. Внешность, точнее. И фигуру. Это твой капитал.
   - Бабам посоветуйте этим пользоваться. Я мужчина.
   - Я - тоже. Но я тебе предлагаю красивую и быструю дорогу. Ты получишь в жизни ВСЕ И СРАЗУ. Вернее - очень быстро. Тебе не придется грабить банки, лазить по чужим машинам, даже не нужно будет изгилятся на эстраде с гитарой, как это делают безголосые попсовые певцы. Всего добьешься моментально и без больших усилий!
   - Понятно. - насмешливо прервал Слава. - Через постель чужих жен - к звездам? - он хмыкнул презрительно. - Тошная работа.
   - Не хуже любой другой. - обидчиво ответил Альфред Викторович. - И не обязательно постель чужой жены. Я бы сказал, что это даже неправильная и ошибочная дорога. Ты не усекаешь, что женское влияние в обществе России тысяча девятьсот девяносто восьмого года - сильно возросло. Наши дамы подбираются к ключевым позициям в бизнесе, достигают успехов даже порой много быстрей, чем мужчины. Это, конечно, конгломерации других женщин, жестких, беспощадных, но поверь, при всем при том, прибор между ног у них остался тот же , что и тысячу лет назад и им по-прежнему требуется мужское внимание, утехи и требуется совсем немного, чтобы проявить и пробудить в них первородное, непреходящее начало!
   - Сложная наука. - хмыкнул Слава.
   - Да ничего сложного! - заволновался Альфред Викторович. - Немного прошлифуешь свои манеры, найдешь свой правильный имидж, скорее всего романтического юноши! К онечно,приоденешься как подобает, или наоборот изобразишь бедного студента, мы это быстро отработаем!
   Слава обрезал решительно и брезгливо.
   - Я уже вам сказал, как отношусь к этому делу. Плевал я на баб.
   - Никто не требует от тебя страсти и чувств! - загорячился Альфред Викторович. - Ты же собираешься быть актером! А я им давно стал - на своей сцене! Это тоже самое, только с большим результатом! Ты меня прости, но ты просто дурак, когда закапываешь свой природный талант в землю, а сам собираешься пахать и потеть на бесплодной театральной сцене! Даже в самом лучшем случае успеха ты добьещся через многие годы!
   Слава спросил грубо.
   - Так ты, получается, всю жизнь и прожил этим... Альфонсом?
   - Пошлое выражаешься, Слава. - поморщился Альфред Викторович. - Я помогал одиноким женщинам понять радости жизни, дарил им...
   - Жил за их счет, да? - засмеялся парень. - А когда убегал, то и обворовывал потихоньку?
   - Как тебе не стыдно?! - сфальшивил в возмущении Альфред Викторович, а тот захохотал ещё громче.
   - И у тебя хватило терпения, Альф, возится с бабами всю жизнь? И как это они не собрались до кучи и яйца тебе не оторвали?
   Альфред Викторович остановил машину на красном свете светофора, дождался зеленого, тронулся и только тогда сказал.
   - Великий драматург Бернард Шоу как-то сказал: "Счастлив тот, кого кормит его любимая работа". Ничего более любимого у меня не было. И я счастлив. Если сейчас в нас врежется трейлер и настанет последняя секунда жизни, то я успею подумать: "Жизнь удалась." А ты не придешь к этому убеждению, коль скоро всю жизнь будешь в заштатных театрах играть роль лакеев. Я тебе предлагаю путь абсолютно надежный.
   - И что для этого надо? - в голосе парня не прозвучало интереса, он своего дармового счастья категорически не понимал.
   - Для тебя - почти ничего. - терпеливо начал толковать Альфред Викторович. - Научись только в самой маленькой степени применять свой талант. Не надо набираться ума, годами получать образование, наращивать мускулы, долго осваивать профессию. Тебе достаточно, как мраморной статуе, стоять в нужном месте и этого хватит, чтоб ты имел свою пользу.
   - Ну да! - скривился парень. - А потом ещё в постели трудиться. Тоже мне - занятие.
   Комаровский опять возмутился.
   - Трудиться! Нашел слово! В этом творчестве все очень просто. Женщины любят сладость, а ещё больше - боль! Просто сами этого не понимают. Кусай грудь, отрывай уши, засовывай банан в задницу и передницу, если своей морковки не хватает! Не думай, что они этим оскорбляются. Если и не понравится, то скажет, а никаких обид, не будет, могу тебя заверить. Короче говоря, побольше думай о ней в эту минуту, поменьше о себе, и все пройдет по высшему классу.
   - Мне от вашей науки блевать хочется.
   Комаровский ответил с мужеством философа.
   - Каждая профессия имеет свои неприглядные стороны.
   - Ладно.А вы? Что вам с этого? - он все ещё перескакивал с "ты" на "вы" и Альфред Викторович понимал, что в сознании мальчишки его образ Комаровского, то отражается с почтением (хотя бы к возрасту), то низвергается в грязь презрения - старый альфонс, бабник, ничтожный мужик.
   - Обо мне речи сейчас нет. Просто я предлагаю тебе работать в паре.... Ты же пойми, я тебя введу в высший Московский свет, у меня такие знакомства, такие связи! Ты будешь вхож в такие дома, куда охрана не подпускает простых смертных за квартал!
   Но Славу, судя по всему, никакие соблазны не пробивали. Парень был сам по себе и шкала жизненных ценностей у него была иной. Комаровский закончил уже без всякой надекжды.
   - Мы можем многого добиться...
   - Ты просто испугался, что на тебя повесят этот труп! - ехидно засмеялся Слава. - А я, уж извини, рядом с этим мертвяком ни лежать, ни сидеть не желаю! Выкручивайся сам, как можешь.
   - Но ты же видел и знаешь, что я его не убивал! - едва не заплакал Альфред Викторович.
   - Да не очень-то я и знаю! - с насмешкой ответил Слава. - Может быть, ты к этому делу руку и приложил. Хотя вряд ли. Ты ведь только по бабам работаешь, чтоб мужика завалить у тебя жила слаба. Останови, я приехал.
   Приказ прозвучал достаточно резко, аргументов для уговоров у Альфреда Викторовича не осталось и он нажал на тормоз.
   - Будь здоров. - Слава полез из машины.
   - Прощай, Слава... Погубил ты меня, но все равно. - невесело сказал Комаровский. - Возьми шапку, я тебе обещал. Ее правда, ножом проткнули, но это незаметно.
   Слава уже вылез из машины и ему пришлось нагнуться в салон, чтоб принять подарок. Он повертел прекрасную меховую шапку в руках, сунул палец в прореху, нахлобучил шапку на голову и сказал.
   - Ну, ладно... Если тебя уж очень круто за жабры возьмут, позвони по телефону, я тебе сейчас дам. Это мой друг, найдет меня, когда надо. Есть где записать?
   Альфред Викторович сунулся в бардачок, нашел листок бумаги, разорвал его пополам.
   - Я тебе тоже дам свой телефон, звони. Не пожалеешь.
   Они обменялись записками с телефонами и Альфред Викторович с трудом удержался от предложения дать ему денег, чтоб хоть чем-то зацепить парня на будущее. Но вспомнил и сказал.
   - Халат не забудь. Ты его заработал, а он дорогой.
   - Возьму... Хотя, ведь это улика, а?
   - Все одно. - безнадежно ответил Комаровский.
   Парень достал из машины халат, нахлобучил на голову шапку и ободряюще хлопнул ладонью по крыше автомобиля.
   - Гуд лак! Все устаканится, папаша, только не шебуршись!
   Камаровский махнул на прощанье рукой и покатился по Садовому кольцу, ощущая, что настроение его продолжает ухудшаться, а серый мартовский рассвет хоть и высветил небо, но не вернул ещё ярких красок московским улицам, а от того и на душе было пасмурно.
   Не требовалось большого умственного напряжения, чтоб понимать, что все свершившееся этой паскудной ночью обязательно будет иметь продолжение. В ситуации явно просматривались такие несуразности с нелепостями, что они не могли не потребовать разъяснения хотя бы с точки зрения милиции - это очевидно, как наступающий день. Есть один труп и четверо живых, каждый из которых без сомнений подтянет в свидетели и его самого: Нина, Ишак, Славик и Толстенко.
   Когда эта мысль пришла ему в голову, он едва не потерял управление вот ведь ещё вопрос: а жива ли Нина? Что там вообще произошло после того, как сам он, распятый на деревяшке, побрел в сырую мартовскую ночь?
   Состава ночных событий Альфред Викторович определить не мог, как ни старался. Ни смотря на всю его прошлую предельно бурную и многогранную жизнь, с такой уголовщиной он столкнулся впервые. Даже в милицию по серьезным делам он умудрился ни разу не попасть, не говоря уж про тюрьму. Профессия была практически безопасной. Все конфликты с дамами он умел гасить в самом зародыше. Тщательно отработал систему безболезненного выхода из отношений со своими партнершами, они почти никогда не предъявляли претензий , а потому Комаровский и числил себя профессионалом высшей пробы. Случались, понятно, недоразумения, но чаще всего Альфред Викторович их не допускал.
   А возникшая сегодня, очень щекотливая и крайне угрожающая ситуация, требовала неординарных, непривычных действий, подготовки к которым Комаровский не имел. Одно дело - дамский угодник, альфонс, аферист, но совсем другое - подозреваемый в убийстве! Это уже черная уголовщина, которой он всю жизнь сторонился.
   Возможны были три варианта спасения. Первый из них Альфред Викторович отринул без размышлений и сомнений - двинуть прямо в милицию и сдаться. Это - лучше сразу повеситься. Поскольку неизбежный вопрос любого следователя : "На что вы существовали всю жизнь, пан Комаровский?", потянул бы за собой такую бесконечную цепочку вранья, что эта цепь без труда захлестнулась бы на собственной шее до удушения. Провал начался хотя бы с того, что и паном-то Комаровским он числился всего лишь последние семь-восемь лет, а до того был Дмитриевским, Чепурновым, Ракитским, а уж первой, родной своей фамилии Альфред Викторович и не помнил. Нет, идти с повинной - занятия для слабонервных.
   Второй вариант - исчезнуть, схорониться где-либо на достаточно продолжительный срок. И он, при углубленном анализе, не подходил в моменту. Чтобы исчезнуть, надо было менять место жительства, желательно при этом забраться в глубинку, а Альфред Викторович признавал за жизненное (и рабочее!) пространство только несколько городов бывшего СССР - Москву, Питер, Киев и Одессу. Жизни своей в каком-нибудь Свистодуйске он попросту не представлял. Ведь там, в Свистодуйске, его имидж работал плохо. Там утонченные джентльмены не котировались. Он бы не сумел пристроится к какой-нибудь одинокой простушке, поскольку стиль его работы был рассчитан на женщин интеллигентных, столичных, с углубленными душевными страданиями и сложным мировосприятием. А главное, его дамы мучались ощущением своей невостребованности и тем, что их душу не понимали окружающие . Провинциалкам на такие изыски, по мнению Альфреда Викторовича, - было наплевать с высокой горы. Потому и получалось, что пану Комаровскому в тухлой атмосфере Свистодуйска соблазнять было некого. К тому же, вариант исчезновения, как минимум, требовал больших денег, как максимум - тех же денег и хотя бы пары надежных друзей.
   Оставался третий вариант - "залечь на дно" по месту жительства и каким-то способом держать ситуацию под контролем. Хотя бы на полшага обгонять те события, которые неминуемо развернуться.
   Когда Альфред Викторович подкатился к Трубной площади, первый шаг его действий уже сформировался в заболевшей от напряжения голове. Он остановился возле коммерческой палатки, купил арахиса, а потом прокатился ещё с квартал - до первого таксофона. Оставил машину возле тротуара, но из осторожности - прошел ещё дальше, до следующего телефонного аппарата, прикрытого стеклянным колпаком.
   Прежде чем снять трубку, Альфред Викторович набил в рот арахисовых орешков столько, что едва языком шевелить мог, а уж потом набрал на диске цифры абонента: 978 89 60
   И ему тот час, будто трепетно ждала, ответил девичий голос.
   - Телевизионная служба "Дорожный патруль". Слушаем вас.
   Говорить с набитым арахисом ртом было весьма трудно, Альфред Викторович сам своего голоса не узнавал, а потому произносил слова раздельно и внятно.
   - Звоню вам с криминальным сообщением, барышня. Записывайте...
   - Да . Конечно. Звонок анонимный?
   - Да.
   - Аппарат подключен, начинайте.
   - Внимание, сударыня, - словно через микрофон из желудка заговорил Альфред Викторович. - В настоящий момент в дачном поселке Косинский, двадцать восьмой километр по Можайскому шоссе, на третьей линиии, дом четырнадцать, второй этаж - лежит труп убитого бизнесмена Федора Михайловича Чуракова. Повторите.
   Девчонка - повторила, голос её не дрогнул ни в гласной, ни в согласной буквах, она все запомнила точно, хотя, понятно и зайцу, сообщение писалось на магнитную ленту.
   - Это вы обнаружили труп?
   - Да. Тело обнаружил я.
   - Мы обещаем вам анонимность и....
   Комаровский положил трубку. Каждое следующее слово оказалось бы лишним. И так уже два было не нужными, запоминающимися: обращение "барышня" и "сударыня", не столь часто ныне русскими людьми употребляемые. Но эту оплошность Альфред Викторович допустил специально, чтобы оставить на сообщение свою метку. Ведь его информация пролежит теперь в деле по убийству Чуракова многие годы, до конца следствия или её похоронят в архивах вместе с нераскрытым делом. Но может статься и так, что сообщение Альфреда Викторовича ещё сослужит для него же самого верную службу. Более того - донос об убийстве бизнесмена, как рассчитывал Альфред Викторович, принесет ощутимую пользу почти наверняка уже сегодня вечером, поскольку ретивые корреспонденты из телеперадачи "Дорожный патруль" - землю носом роют. Их хлебом не корми - только дай возможность оперативно и срочно поразить теле-Москву картинками очередного освежеванного трупа. Так что можно было надеятся, что уже вечером, в полночь - Альфред Викторович узнает о собственных делах хоть что-то проясняющее.
   Он выплюнул на асфальт арахисовые орешки, вернулся к машине, сел за руль, и через пять минут был у себя дома
   глава 2
   Однокомнатная квартирка, в полуподвале, где Комаровский обитал последние шестнадцать лет, своей компактностью напоминала старую подводную лодку - до любого органа жизнеобеспечения было рукой подать. Или - два шага до туалета, один шаг до кухни. По коридору до выходных дверей от кухни шесть шагов. До всего остального можно было дотянуться не вставая с дивана. Маленькие оконца были вровень с асфальтом двора. Комаровский не мыл стекол лет десять. Жилищные условия, таким образом, дрянные и Альфред Викторович встал в очередь на расширение жилплощади ещё при советской власти. Тогда он числился в первых списках этой очереди, как многодетный отец. В те времена здесь было прописано трое детей при двух женах гражданина Комаровского. Как раз незадолго до краха СССР он благополучно отправил жен и детишек в разные республики ещё единой страны - одна супруга при паре близнецов отправилась в Эстонию, вторая со своим чадом куда-то в Подмосковье, но квартира числилась при этом многосемейной и многодетной. Альфред Викторович уже видел себя единоличным обладателем трехкомнатных апартаментов в престижном Крылатском районе, когда политический и социальный хребет государства переломился, очередь на жилплощадь пересмотрели, уточнили и Альфреда Викторовича едва не выперли не только из дому, но вопрос встал даже о его абсолютной неприемлимости к жизни в столице. Очередной поворот в судьбах России, развитие рыночной экономики, оставил его на месте - все в том же крошечном помещение полуподвального типа, но это обстоятельство Альфреда Викторовича мало волновало по той простой причине, что здесь он не столько жил, сколько "зализывал раны" в краткие минуты редкого простоя или неудач своей деятельности.