Последний раз я практиковался в освобождении от наручников еще в Афганистане, в лагере «Белых барсов». Как-то, изрядно приняв на грудь после одной кровавой операции в горах, я установил свой личный рекорд в пять минут и при помощи хитрых манипуляций протиснул кисти рук сквозь стальные кольца «браслетов», до крови содрав с ладоней кожу. Тогда в ходе операции мы потеряли двоих бойцов, и подогретая алкоголем месть нашла свой выход в групповом расстреле двух захваченных в плен моджахедов…
Господи, неужели когда-то это было на самом деле?!
Отогнав от себя нахлынувшие, казалось, из другой жизни воспоминания, я сосредоточился на высвобождении рук, и, как ни странно, это мне удалось довольно быстро и менее болезненно, чем я мог себе представить. За время своих манипуляций с суставами кистей я успел внимательно осмотреть помещение поста и оценить ситуацию, в которой оказался.
Капитан и омоновец, лишь однажды заглянув в дежурку и отпустив в мой адрес «пару ласковых», оставались где-то на улице, рядом с постом. Один из сержантов время от времени выбегал, чтобы остановить проезжающий мимо автомобиль и проверить документы у водителя. Второй постоянно сидел за столом, время от времени кидая на меня злобные взгляды и бормоча себе под нос нечто не совсем приятное для моего слуха. Рядом с ним находился телефонный аппарат. Вне всякого сомнения, с минуты на минуту за мной прибудет майор Сименко со своими «мальчиками». И тогда можно окончательно забыть и о спасении монастырских реликвий, и об аресте преступников в погонах, и о собственной жизни.
Не сбрасывая наручники окончательно, я лишь спустил стальные кольца на ладони, а потом вдруг дико закричал и повалился на пол клетки под испуганно-недоуменным взглядом сержанта, вздрагивая всем телом и пуская слюну…
Симуляция эпилепсии – тоже один из специальных трюков, которому нас учили бывалые инструкторы в учебке «Белых барсов». Считалось, что это может помочь в случае захвата в плен. И судя по испуганному выражению лица гаишника, трюк с симуляцией эпилепсии получился у меня вполне натурально. По крайней мере, сержант вскочил со стула, несколько секунд ошарашенно взирал на это крайне неприятное зрелище, а потом выбежал из дежурки на улицу и вскоре вернулся, на сей раз уже в сопровождении второго сержанта и капитана. Омоновец остался где-то снаружи. Подойдя ближе к клетке, милиционеры с плохо скрываемым отвращением наблюдали за тем, как я изгибаюсь, катаясь по полу, закатываю глаза и сотрясаю помещение поста утробным хрипом.
– А может, он – того, симулирует? – осторожно поинтересовался у старшего один из сержантов. Тот, кому выпало первым увидеть этот маленький спектакль.
– Нет, вряд ли… – после небольшой паузы покачал головой капитан. – Я уже такое видел. Точно, эпилептик. К тому же он крепко головой звезданулся, когда машина перевернулась. Ч-черт, только этого нам еще не хватало! Сапунов, звони в «скорую»!..
Я продолжал изображать припадок, отчаянно уповая на то, что придуманный экспромтом план все же сработает. Симулируемые мною судороги ослабевали, пока не прекратились вовсе, зато дышать я начал так сипло, словно мне не хватало кислорода.
– Может, его, это, поднять? – предложил второй парень, растерянно пожав плечами. – Как бы не отбросил копыта до приезда «скорой». Когда они явятся! Нам еще отвечать за этого гада придется!..
– Ладно, сейчас разберемся, – нахмурился капитан. – Дай мне ключи от клетки!
Он взял у сержанта звенящую связку, открыл решетчатую дверь, оставив ключ в замке, и осторожно наклонился надо мной.
Этой его промашки было вполне достаточно.
В захват шеи я вложил всю силу, на которую был способен. Увлекая капитана вниз и приподнимаясь на плечо, левой рукой я нащупал торчащую из ботинка рукоять армейского ножа, выдернул его, сжал зубами кожаный чехол, выхватил из него лезвие и выплюнул чехол на пол. Мгновение спустя острая сверкающая сталь мягко легла на шею опешившего милиционера. Быстро сообразив, в каком незавидном положении он оказался, капитан благоразумно предпочел не делать резких движений.
– Никому не двигаться! – грозно приказал я, принимая сидячее положение и состроив на лице самую зверскую гримасу, на которую был способен.
– Сержант! Немедленно сними телефонную трубку и набери номер. Быстрее!..
Иначе я прирежу вашего капитана!
Парень, завороженно глядя на меня и двигаясь как на плохо смазанных шарнирах, подчинился. Я продиктовал ему код Питера и номер телефона, оставленный мне генералом Корначем. Подождав, пока сержант справится со своим не слишком сложным заданием, я приказал ему принести мне аппарат, благо телефонный шнур был довольно длинным.
Не теряя времени даром, большими пальцами рук я надавил капитану на шейную чакру, и он на некоторое время отключился, безвольно свесив голову набок. Это позволило мне занять более удобное положение и дотянуться до трубки принесенного мне в клетку телефонного аппарата.
Прижав ее плечом к уху, я стал ждать ответа, не спуская глаз с милиционеров и по-прежнему держа нож приставленным к горлу отрубившегося капитана.
Мне было стыдно от того, что, пусть ради благого дела, но приходилось действовать столь жесткими методами. Но я отдавал себе отчет, что иного выхода у меня нет, и это хоть как-то оправдывало неизбежное в данной ситуации насилие.
Входная дверь поста ГАИ открылась практически одновременно со щелчком соединения на том конце линии и прорвавшимся за сотни километров усталым голосом Корнача. Хмуро взглянув на вошедшего в дежурку омоновца, я медленно покачал головой и еще сильнее прижал острое лезвие к горлу капитана. Своего рода жест грозного предупреждения оставаться на месте. Я нисколько не сомневался, что после окончания моего разговора с Корначем мнение милиционеров, считающих сидящего перед ними мужика в мокрой рясе и со всклокоченными волосами и бородой кровавым убийцей, кардинально изменится.
– Слушаю, – произнес в трубку бывший командир «Белых барсов».
– Доброй ночи, генерал. Страшно рад, что застал вас при исполнении служебных обязанностей. Это я, Аверин. Здесь у нас небольшая проблема, так что слушайте внимательно…
Мне понадобилось около двух минут, чтобы коротко обрисовать Корначу ситуацию. Я рассказал обо всем, начиная с подземелья и заканчивая своим нынешним положением. Молча выслушав меня, Корнач сказал:
– Передай трубку старшему из милиционеров. И жди, за тобой приедут. Я звоню в Вологду.
– Возьмите, это вас! – Я облегченно вздохнул, бросил ставший бесполезным нож на пол «обезьянника» и, прислонив начинающего шевелиться капитана к обшарпанной стенке, посмотрел на замершего, как я и предполагал, в изумлении омоновца. Кивком предложил ему подойти и взять из моих рук телефонную трубку. – Некрасиво заставлять ждать генерала ФСБ, старшина. Поговорите… чтобы окончательно понять, что произошло… Вы же слышали, что я ему рассказал…
Помедлив секунду, коренастый мужик в камуфляжной форме опустил приведенный в боевую готовность автомат, подошел к клетке и осторожно взял протянутую мною сквозь прутья решетки трубку. Поверил! Слава Богу, поверил! – ликовал я в душе.
– Старшина Кондратов слушает… – произнеся эту фразу, омоновец замолчал надолго и лишь по меняющемуся выражению его скуластого лица и по тому, как он периодически бросал на меня оценивающие взгляды, можно было судить о характере отдаваемых генералом Корначем инструкций. В помещении поста ГАИ повисла напряженная тишина, время от времени разбавляемая лишь бормотанием еще не до конца проснувшегося капитана и тихим покашливанием одного из сержантов.
– Я все понял, товарищ генерал, – решительно произнес наконец омоновец.
– Сделаю все, что смогу.
Он положил трубку, обвел глазами вопросительно глядящих на него гаишников, покачал головой, усмехнулся, видимо еще не полностью переварив полученную от генерала информацию, и произнес:
– Ну и ну! Прямо детектив какой-то!.. Ладно, орлы, – он похлопал по плечу одного из милиционеров, стоящих к нему ближе всех, – будем выполнять приказание генерала ФСБ! А оно заключается в следующем – не допустить передачи специального агента отца Павла начальнику тюрьмы особого назначения. У меня нет оснований сомневаться в том, что он мне сказал… Кстати, – старшина обернулся к двери, услышав звук подъехавших к посту автомашин, – они, кажется, уже пожаловали…
– Вот влипли, блин, в историю! – угрюмо пробурчал сержантик, зачем-то покосившись на висящие на стене большие электронные часы. Они показывали двенадцать минут третьего.
Я все еще стоял в клетке, молча наблюдая, как из резко распахнувшихся дверей высыпали человек шесть бойцов охраны подразделения «Кедр». Вслед за ними в помещение вошел майор Сименко с видом безоговорочного победителя.
Вооруженные автоматами охранники, хорошо знавшие меня, сейчас взирали на меня с холодной ненавистью. Сименко смерил меня злобным взглядом и скомандовал:
– В машину его! Благодарю вас, ребятки, за…
– Не торопитесь, майор, – перебил его омоновец, прикрыв меня спиной и вскинув автомат. – Только что я получил приказ от генерала ФСБ Корнача, из Питера, согласно которому мне категорически запрещено передавать священника отца Павла начальнику охраны тюрьмы.
– Что за вздор, старшина?! – взревел Сименко. – Этот человек – преступник!
– Мне кажется, преступник – вы, майор, – подал голос я. – И ваш командир, полковник Карпов! Это вы, неожиданно узнав о спрятанных последним настоятелем от разграбления и до сих пор хранящихся в подземелье монастыря сокровищах, представляющих большую художественную, религиозную и конечно же материальную ценность, решили ликвидировать меня как ненужного свидетеля и полностью завладеть ими!..
– Что за бред?! – растерянно глядя на стоящих рядом охранников, рявкнул майор. – Какие еще сокровища?! Ты – липовый священник, проникший в тюрьму с целью помочь побегу Завьялова!..
– Ерунда! – прервал словоизлияния Сименко омоновец. – Согласно приказу генерала вы должны быть немедленно арестованы вместе с полковником Карповым вашими же людьми и содержаться в камере до прибытия на остров специальной оперативной бригады ФСБ. Мне приказано довести этот приказ до старшего из сопровождающих вас офицеров. Кто старший?
– Да что вы слушаете этого провокатора?! – уже окончательно теряя самообладание и хватаясь за кобуру, закричал майор. – Разве не ясно – они заодно с попом! Взять их, я сказал!
– Постойте-постойте. Мне кажется… – спокойно, но твердо произнес находящийся среди охранников всегда симпатизировавший мне старший лейтенант Матушкин. – Лично у меня никогда не было повода сомневаться в словах и поступках отца Павла. Именно благодаря ему был предотвращен побег Завьялова из вологодской тюрьмы. Сименко лжет!
– Молчать, лейтенант!!! – взревел майор, но его уже обступили с двух сторон охранники.
Вскоре все было кончено. Разоруженный майор, в наручниках, получив удар в челюсть за попытку сопротивления, был заброшен в один из армейских джипов.
Глава 43
Господи, неужели когда-то это было на самом деле?!
Отогнав от себя нахлынувшие, казалось, из другой жизни воспоминания, я сосредоточился на высвобождении рук, и, как ни странно, это мне удалось довольно быстро и менее болезненно, чем я мог себе представить. За время своих манипуляций с суставами кистей я успел внимательно осмотреть помещение поста и оценить ситуацию, в которой оказался.
Капитан и омоновец, лишь однажды заглянув в дежурку и отпустив в мой адрес «пару ласковых», оставались где-то на улице, рядом с постом. Один из сержантов время от времени выбегал, чтобы остановить проезжающий мимо автомобиль и проверить документы у водителя. Второй постоянно сидел за столом, время от времени кидая на меня злобные взгляды и бормоча себе под нос нечто не совсем приятное для моего слуха. Рядом с ним находился телефонный аппарат. Вне всякого сомнения, с минуты на минуту за мной прибудет майор Сименко со своими «мальчиками». И тогда можно окончательно забыть и о спасении монастырских реликвий, и об аресте преступников в погонах, и о собственной жизни.
Не сбрасывая наручники окончательно, я лишь спустил стальные кольца на ладони, а потом вдруг дико закричал и повалился на пол клетки под испуганно-недоуменным взглядом сержанта, вздрагивая всем телом и пуская слюну…
Симуляция эпилепсии – тоже один из специальных трюков, которому нас учили бывалые инструкторы в учебке «Белых барсов». Считалось, что это может помочь в случае захвата в плен. И судя по испуганному выражению лица гаишника, трюк с симуляцией эпилепсии получился у меня вполне натурально. По крайней мере, сержант вскочил со стула, несколько секунд ошарашенно взирал на это крайне неприятное зрелище, а потом выбежал из дежурки на улицу и вскоре вернулся, на сей раз уже в сопровождении второго сержанта и капитана. Омоновец остался где-то снаружи. Подойдя ближе к клетке, милиционеры с плохо скрываемым отвращением наблюдали за тем, как я изгибаюсь, катаясь по полу, закатываю глаза и сотрясаю помещение поста утробным хрипом.
– А может, он – того, симулирует? – осторожно поинтересовался у старшего один из сержантов. Тот, кому выпало первым увидеть этот маленький спектакль.
– Нет, вряд ли… – после небольшой паузы покачал головой капитан. – Я уже такое видел. Точно, эпилептик. К тому же он крепко головой звезданулся, когда машина перевернулась. Ч-черт, только этого нам еще не хватало! Сапунов, звони в «скорую»!..
Я продолжал изображать припадок, отчаянно уповая на то, что придуманный экспромтом план все же сработает. Симулируемые мною судороги ослабевали, пока не прекратились вовсе, зато дышать я начал так сипло, словно мне не хватало кислорода.
– Может, его, это, поднять? – предложил второй парень, растерянно пожав плечами. – Как бы не отбросил копыта до приезда «скорой». Когда они явятся! Нам еще отвечать за этого гада придется!..
– Ладно, сейчас разберемся, – нахмурился капитан. – Дай мне ключи от клетки!
Он взял у сержанта звенящую связку, открыл решетчатую дверь, оставив ключ в замке, и осторожно наклонился надо мной.
Этой его промашки было вполне достаточно.
В захват шеи я вложил всю силу, на которую был способен. Увлекая капитана вниз и приподнимаясь на плечо, левой рукой я нащупал торчащую из ботинка рукоять армейского ножа, выдернул его, сжал зубами кожаный чехол, выхватил из него лезвие и выплюнул чехол на пол. Мгновение спустя острая сверкающая сталь мягко легла на шею опешившего милиционера. Быстро сообразив, в каком незавидном положении он оказался, капитан благоразумно предпочел не делать резких движений.
– Никому не двигаться! – грозно приказал я, принимая сидячее положение и состроив на лице самую зверскую гримасу, на которую был способен.
– Сержант! Немедленно сними телефонную трубку и набери номер. Быстрее!..
Иначе я прирежу вашего капитана!
Парень, завороженно глядя на меня и двигаясь как на плохо смазанных шарнирах, подчинился. Я продиктовал ему код Питера и номер телефона, оставленный мне генералом Корначем. Подождав, пока сержант справится со своим не слишком сложным заданием, я приказал ему принести мне аппарат, благо телефонный шнур был довольно длинным.
Не теряя времени даром, большими пальцами рук я надавил капитану на шейную чакру, и он на некоторое время отключился, безвольно свесив голову набок. Это позволило мне занять более удобное положение и дотянуться до трубки принесенного мне в клетку телефонного аппарата.
Прижав ее плечом к уху, я стал ждать ответа, не спуская глаз с милиционеров и по-прежнему держа нож приставленным к горлу отрубившегося капитана.
Мне было стыдно от того, что, пусть ради благого дела, но приходилось действовать столь жесткими методами. Но я отдавал себе отчет, что иного выхода у меня нет, и это хоть как-то оправдывало неизбежное в данной ситуации насилие.
Входная дверь поста ГАИ открылась практически одновременно со щелчком соединения на том конце линии и прорвавшимся за сотни километров усталым голосом Корнача. Хмуро взглянув на вошедшего в дежурку омоновца, я медленно покачал головой и еще сильнее прижал острое лезвие к горлу капитана. Своего рода жест грозного предупреждения оставаться на месте. Я нисколько не сомневался, что после окончания моего разговора с Корначем мнение милиционеров, считающих сидящего перед ними мужика в мокрой рясе и со всклокоченными волосами и бородой кровавым убийцей, кардинально изменится.
– Слушаю, – произнес в трубку бывший командир «Белых барсов».
– Доброй ночи, генерал. Страшно рад, что застал вас при исполнении служебных обязанностей. Это я, Аверин. Здесь у нас небольшая проблема, так что слушайте внимательно…
Мне понадобилось около двух минут, чтобы коротко обрисовать Корначу ситуацию. Я рассказал обо всем, начиная с подземелья и заканчивая своим нынешним положением. Молча выслушав меня, Корнач сказал:
– Передай трубку старшему из милиционеров. И жди, за тобой приедут. Я звоню в Вологду.
– Возьмите, это вас! – Я облегченно вздохнул, бросил ставший бесполезным нож на пол «обезьянника» и, прислонив начинающего шевелиться капитана к обшарпанной стенке, посмотрел на замершего, как я и предполагал, в изумлении омоновца. Кивком предложил ему подойти и взять из моих рук телефонную трубку. – Некрасиво заставлять ждать генерала ФСБ, старшина. Поговорите… чтобы окончательно понять, что произошло… Вы же слышали, что я ему рассказал…
Помедлив секунду, коренастый мужик в камуфляжной форме опустил приведенный в боевую готовность автомат, подошел к клетке и осторожно взял протянутую мною сквозь прутья решетки трубку. Поверил! Слава Богу, поверил! – ликовал я в душе.
– Старшина Кондратов слушает… – произнеся эту фразу, омоновец замолчал надолго и лишь по меняющемуся выражению его скуластого лица и по тому, как он периодически бросал на меня оценивающие взгляды, можно было судить о характере отдаваемых генералом Корначем инструкций. В помещении поста ГАИ повисла напряженная тишина, время от времени разбавляемая лишь бормотанием еще не до конца проснувшегося капитана и тихим покашливанием одного из сержантов.
– Я все понял, товарищ генерал, – решительно произнес наконец омоновец.
– Сделаю все, что смогу.
Он положил трубку, обвел глазами вопросительно глядящих на него гаишников, покачал головой, усмехнулся, видимо еще не полностью переварив полученную от генерала информацию, и произнес:
– Ну и ну! Прямо детектив какой-то!.. Ладно, орлы, – он похлопал по плечу одного из милиционеров, стоящих к нему ближе всех, – будем выполнять приказание генерала ФСБ! А оно заключается в следующем – не допустить передачи специального агента отца Павла начальнику тюрьмы особого назначения. У меня нет оснований сомневаться в том, что он мне сказал… Кстати, – старшина обернулся к двери, услышав звук подъехавших к посту автомашин, – они, кажется, уже пожаловали…
– Вот влипли, блин, в историю! – угрюмо пробурчал сержантик, зачем-то покосившись на висящие на стене большие электронные часы. Они показывали двенадцать минут третьего.
Я все еще стоял в клетке, молча наблюдая, как из резко распахнувшихся дверей высыпали человек шесть бойцов охраны подразделения «Кедр». Вслед за ними в помещение вошел майор Сименко с видом безоговорочного победителя.
Вооруженные автоматами охранники, хорошо знавшие меня, сейчас взирали на меня с холодной ненавистью. Сименко смерил меня злобным взглядом и скомандовал:
– В машину его! Благодарю вас, ребятки, за…
– Не торопитесь, майор, – перебил его омоновец, прикрыв меня спиной и вскинув автомат. – Только что я получил приказ от генерала ФСБ Корнача, из Питера, согласно которому мне категорически запрещено передавать священника отца Павла начальнику охраны тюрьмы.
– Что за вздор, старшина?! – взревел Сименко. – Этот человек – преступник!
– Мне кажется, преступник – вы, майор, – подал голос я. – И ваш командир, полковник Карпов! Это вы, неожиданно узнав о спрятанных последним настоятелем от разграбления и до сих пор хранящихся в подземелье монастыря сокровищах, представляющих большую художественную, религиозную и конечно же материальную ценность, решили ликвидировать меня как ненужного свидетеля и полностью завладеть ими!..
– Что за бред?! – растерянно глядя на стоящих рядом охранников, рявкнул майор. – Какие еще сокровища?! Ты – липовый священник, проникший в тюрьму с целью помочь побегу Завьялова!..
– Ерунда! – прервал словоизлияния Сименко омоновец. – Согласно приказу генерала вы должны быть немедленно арестованы вместе с полковником Карповым вашими же людьми и содержаться в камере до прибытия на остров специальной оперативной бригады ФСБ. Мне приказано довести этот приказ до старшего из сопровождающих вас офицеров. Кто старший?
– Да что вы слушаете этого провокатора?! – уже окончательно теряя самообладание и хватаясь за кобуру, закричал майор. – Разве не ясно – они заодно с попом! Взять их, я сказал!
– Постойте-постойте. Мне кажется… – спокойно, но твердо произнес находящийся среди охранников всегда симпатизировавший мне старший лейтенант Матушкин. – Лично у меня никогда не было повода сомневаться в словах и поступках отца Павла. Именно благодаря ему был предотвращен побег Завьялова из вологодской тюрьмы. Сименко лжет!
– Молчать, лейтенант!!! – взревел майор, но его уже обступили с двух сторон охранники.
Вскоре все было кончено. Разоруженный майор, в наручниках, получив удар в челюсть за попытку сопротивления, был заброшен в один из армейских джипов.
Глава 43
Операция по задержанию Карпова, а также их с майором неизвестного гостя, на поверку оказавшегося питерским бизнесменом по фамилии Марков и преступным авторитетом по кличке Дипломат, прошла быстро и без осложнений.
Охранники из «Кедра» квалифицированно выполнили приказ генерала и в течение полутора часов дожидались прибытия в тюрьму оперативной бригады ФСБ.
Спустя четверть часа после ее появления Карпова и Сименко в сопровождении четверых прибывших из Вологды эфэсбэшников вывели из главного корпуса тюрьмы и посадили в служебный автомобиль, немедленно покинувший остров. Бесценные реликвии, о значении которых я незамедлительно и подробно рассказал старшему оперативной группы сразу после встречи, до прибытия вызванных из Петербурга искусствоведов и представителей Патриархии были перенесены из подземелья в отдельную комнату, опечатаны и сданы под охрану назначенному временным командиром «Кедра» старшему лейтенанту Матушкину. С обнаруженной эфэсбэшниками лабораторией по производству альфа-амфитамина, о существовании которой я даже и не догадывался, поступили так же.
В середине следующего дня с группой из пяти экспертов в спецтюрьму прибыл сам генерал Корнач, практически с порога сообщивший мне неожиданную и почти что невероятную новость.
И тотчас же мы с генералом отправились в сопровождении одного из охранников, Игоря Быкова, в камеру к осужденному Скопцову.
Тот встретил нас настороженно, недоуменно переводя взгляд то с меня на генерала, то – наоборот и нервно покусывая синюшного цвета губы. Он чувствовал, что наш визит необычен, и напряженно ждал развязки.
Корнач долго не мог подобрать подходящие случаю слова, ведь полная реабилитация приговоренного к смертной казни и пожизненному заключению человека если и случалась у нас в стране когда-нибудь раньше, то только посмертно. Но сегодня, сейчас, все было иначе.
– Я – генерал-майор… Федеральной службы безопасности Корнач, – представился, тоже нервничая, бывший командир «Белых барсов». Генерал с заключенным в течение нескольких секунд молча смотрели друг на друга. – Мне поручено сообщить вам, что… В общем, с вас, Вадим Иванович, сняты все ранее выдвинутые обвинения и уголовная ответственность, к которой вы были привлечены по решению суда…
– Я… не понимаю, – пробормотал Скопцов, нервно заламывая руки. – Что вы… хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что у меня на руках постановление о вашем освобождении! – Генерал волновался гораздо больше, чем я мог предположить. – Было проведено повторное следствие по вашему делу и собрано достаточно неопровержимых доказательств, которые свидетельствуют о вашей полной непричастности к убийствам, в которых вы обвинялись. Решение суда было ошибочно вынесено на основании неточных материалов, собранных следствием первоначально.
И хотя настоящий убийца нами пока не найден… – генерал запнулся, нахмурив лоб, отчего еще сильнее обозначились и без того глубокие морщины, – вы полностью восстановлены в гражданских правах и можете быть свободны. В качестве компенсации за несколько лет, проведенных в заключении, и за нанесенный вам моральный ущерб вам выделяется денежная сумма в размере пяти минимальных зарплат за каждый проведенный в заключении месяц, начиная с даты задержания и до сегодняшнего дня. Сумма получится довольно внушительная!.. Вам предоставляется новая двухкомнатная квартира в Приморском районе Санкт-Петербурга и будет оказано содействие в устройстве на работу, после того как вы захотите ее получить… – Корнач какое-то время помолчал, после чего тяжело вздохнул и совсем неофициально пожал плечами:
– Вот, собственно говоря, и все, Вадим Иванович, что я могу сказать. Одежду вам привезли, исходя из указанных в вашем личном деле размеров, но, вижу, что она вам будет несколько великовата. Все документы, касающиеся вашего освобождения, уже переданы новому исполняющему обязанности начальника тюрьмы…
Корнач постарался придать своему голосу бодрый, жизнеутверждающий тон, но получилось у него это не слишком убедительно. Его брови снова сошлись у переносицы, он помолчал и, наконец, выдавил из себя самое трудное:
– Я, конечно, понимаю, что все это будет звучать чудовищно, но… Очень прошу вас, уважаемый Вадим Иванович, простить нас за допущенную ошибку, за вашу исковерканную судьбу и за все то безмерное горе, что вам причинили… И поверьте, виновные будут наказаны, и очень строго! – Генерал кивнул, словно давая знак об окончании своей миссии, и, повернувшись ко мне, вполголоса сказал:
– Отец Павел, я вас оставлю на время одних. Найдете меня в кабинете начальника тюрьмы. До свидания, Вадим Иванович! Еще раз прошу у вас прощения за всех, кто виновен в этой чудовищной ошибке…
Корнач вышел из камеры, оставив меня наедине со Скопцовым. Пожалуй, впервые за все время существования тюрьмы на острове Каменный двери камеры были распахнуты настежь.
– С… спасибо… вам… от… ец… Павел… – дрожащими от волнения и искусанными до крови губами пробормотал Скопцов. По его преждевременно увядшему, пергаментного цвета лицу текли слезы. На большее у бывшего заключенного не было сил. Этот человек за последние три года выплакал все возможные и невозможные слезы, и даже сверх того. Сейчас он просто неподвижно стоял, вздрагивая всем телом, как будто от сильного ветра и холода, и как-то рассеянно разглядывал окружающую его тесную камеру словно впервые в жизни видел ее. Но спустя минуту я понял – он прощается. Прощается с частью своей жизни, с теми годами, в течение которых совершенно невинно вынужден был терпеть настоящий ад и желать себе смерти как единственного способа избавиться от окружающего его безумного кошмара.
Он медленно развернулся, достал спрятанные между страниц одной из книг тюремной библиотеки, горкой лежащих рядом с кроватью, несколько затертых, исписанных мелким почерком листов с молитвами и, повернувшись к распахнутой настежь железной двери, вдруг упал на колени и зарыдал. Он беззвучно рыдал, размазывая по изможденному лицу слезы, и безостановочно бормотал только два слова:
– Спасибо, Господи!.. Спасибо… спасибо… спасибо… – А потом неожиданно перестал плакать, поднял на меня опухшие от слез глаза и произнес чуть слышно:
– Видите, отец Павел, я действительно не убивал вашу Вику! Я – невиновен!.. Спасибо, что поверили мне!..
Через три часа бывший смертник, одетый в нелепо висящий на нем новый серый костюм и белую рубашку, попрощавшись со мной, уехал с мрачного острова.
Как-то сложится дальше жизнь этого несчастного человека с исковерканной судьбой?.. Я буду молиться за него…
Вскоре я смог выбраться в Санкт-Петербург, где навестил отца Сергия, принес цветы к могиле Вики, а также зашел в редакцию «Невского репортера», в очередной раз попытавшись разыскать Анжелику. Мне все еще было интересно, откуда у молодой журналистки появилась копия изъятого у «бизнесмена» Маркова письма. Я зашел в офис, представился и, к моему удивлению, был сразу же окружен коллегами Анжелики и Дмитрия. После всевозможных расспросов и постоянных уверений, что, если бы не я, девушки, возможно, давно уже не было в живых, мне сообщили адрес квартиры на проспекте Маршала Жукова, где жили Дмитрий и Анжелика Гай.
Наша встреча больше напоминала встречу старых друзей, не видевшихся многие годы. Ребята чувствовали себя еще не «на все сто», но самое страшное осталось позади. Они сразу же повели меня в комнату, напоили чаем с вареньем и накормили пирогами, которые впервые в жизни испекла сама Анжела. А потом несколько часов говорили обо всем, что произошло. Анжела рассказала мне историю, которая случилась с ней до командировки, не забыв сообщить, что убийцу Глеба Герасина все-таки задержали и что она вот уже несколько недель безуспешно пытается со мной связаться, но ни в одном месте, включая источники в МВД, ей не удалось раздобыть номера телефонов тюрьмы особого назначения на острове Каменный. А я рассказал про тайник, найденные в нем реликвии, мою стычку с Карповым и Сименко и про бедолагу Вадима Скопцова. И только чуть позже, едва не забыв, – про некоего Кирилла Маркова, питерского «бизнесмена», у которого нашелся оригинал похищенного из немецкого архива старого письма настоятеля.
– Невероятно! – почти в один голос воскликнули журналисты, и девушка, преодолев смущение, добавила к своему и без того занимательному рассказу некоторые подробности из своей личной жизни, в той ее части, которая касалась бывшего городского финансиста Кирилла Валерьевича Маркова. Здесь уже настал черед удивляться мне – насколько подчас непредсказуема бывает наша жизнь!..
Вечером я попрощался с ребятами, пожелал им всего наилучшего, сообщил, как со мной можно связаться, и, переночевав у отца Сергия, рано утром на междугороднем автобусе уехал назад в Вологду, откуда мой путь лежал еще дальше – на затерянное среди густых лесов озеро с одиноким островом посередине.
Спустя полгода я получил письмо, в котором Анжела и Дима сообщали, что у них все хорошо, и спрашивали, не смогу ли я лично обвенчать их в конце следующего месяца в том самом храме, где я служил до Каменного? В завершение, как бы между прочим, говорилось, что настоятель храма, отец Сергий, уже в курсе и отнесся к предложению журналистов с одобрением, повелев сообщить о своем решении мне.
Я отложил письмо в сторону и улыбнулся.
Как я мог отказать им в их просьбе?..
Охранники из «Кедра» квалифицированно выполнили приказ генерала и в течение полутора часов дожидались прибытия в тюрьму оперативной бригады ФСБ.
Спустя четверть часа после ее появления Карпова и Сименко в сопровождении четверых прибывших из Вологды эфэсбэшников вывели из главного корпуса тюрьмы и посадили в служебный автомобиль, немедленно покинувший остров. Бесценные реликвии, о значении которых я незамедлительно и подробно рассказал старшему оперативной группы сразу после встречи, до прибытия вызванных из Петербурга искусствоведов и представителей Патриархии были перенесены из подземелья в отдельную комнату, опечатаны и сданы под охрану назначенному временным командиром «Кедра» старшему лейтенанту Матушкину. С обнаруженной эфэсбэшниками лабораторией по производству альфа-амфитамина, о существовании которой я даже и не догадывался, поступили так же.
В середине следующего дня с группой из пяти экспертов в спецтюрьму прибыл сам генерал Корнач, практически с порога сообщивший мне неожиданную и почти что невероятную новость.
И тотчас же мы с генералом отправились в сопровождении одного из охранников, Игоря Быкова, в камеру к осужденному Скопцову.
Тот встретил нас настороженно, недоуменно переводя взгляд то с меня на генерала, то – наоборот и нервно покусывая синюшного цвета губы. Он чувствовал, что наш визит необычен, и напряженно ждал развязки.
Корнач долго не мог подобрать подходящие случаю слова, ведь полная реабилитация приговоренного к смертной казни и пожизненному заключению человека если и случалась у нас в стране когда-нибудь раньше, то только посмертно. Но сегодня, сейчас, все было иначе.
– Я – генерал-майор… Федеральной службы безопасности Корнач, – представился, тоже нервничая, бывший командир «Белых барсов». Генерал с заключенным в течение нескольких секунд молча смотрели друг на друга. – Мне поручено сообщить вам, что… В общем, с вас, Вадим Иванович, сняты все ранее выдвинутые обвинения и уголовная ответственность, к которой вы были привлечены по решению суда…
– Я… не понимаю, – пробормотал Скопцов, нервно заламывая руки. – Что вы… хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что у меня на руках постановление о вашем освобождении! – Генерал волновался гораздо больше, чем я мог предположить. – Было проведено повторное следствие по вашему делу и собрано достаточно неопровержимых доказательств, которые свидетельствуют о вашей полной непричастности к убийствам, в которых вы обвинялись. Решение суда было ошибочно вынесено на основании неточных материалов, собранных следствием первоначально.
И хотя настоящий убийца нами пока не найден… – генерал запнулся, нахмурив лоб, отчего еще сильнее обозначились и без того глубокие морщины, – вы полностью восстановлены в гражданских правах и можете быть свободны. В качестве компенсации за несколько лет, проведенных в заключении, и за нанесенный вам моральный ущерб вам выделяется денежная сумма в размере пяти минимальных зарплат за каждый проведенный в заключении месяц, начиная с даты задержания и до сегодняшнего дня. Сумма получится довольно внушительная!.. Вам предоставляется новая двухкомнатная квартира в Приморском районе Санкт-Петербурга и будет оказано содействие в устройстве на работу, после того как вы захотите ее получить… – Корнач какое-то время помолчал, после чего тяжело вздохнул и совсем неофициально пожал плечами:
– Вот, собственно говоря, и все, Вадим Иванович, что я могу сказать. Одежду вам привезли, исходя из указанных в вашем личном деле размеров, но, вижу, что она вам будет несколько великовата. Все документы, касающиеся вашего освобождения, уже переданы новому исполняющему обязанности начальника тюрьмы…
Корнач постарался придать своему голосу бодрый, жизнеутверждающий тон, но получилось у него это не слишком убедительно. Его брови снова сошлись у переносицы, он помолчал и, наконец, выдавил из себя самое трудное:
– Я, конечно, понимаю, что все это будет звучать чудовищно, но… Очень прошу вас, уважаемый Вадим Иванович, простить нас за допущенную ошибку, за вашу исковерканную судьбу и за все то безмерное горе, что вам причинили… И поверьте, виновные будут наказаны, и очень строго! – Генерал кивнул, словно давая знак об окончании своей миссии, и, повернувшись ко мне, вполголоса сказал:
– Отец Павел, я вас оставлю на время одних. Найдете меня в кабинете начальника тюрьмы. До свидания, Вадим Иванович! Еще раз прошу у вас прощения за всех, кто виновен в этой чудовищной ошибке…
Корнач вышел из камеры, оставив меня наедине со Скопцовым. Пожалуй, впервые за все время существования тюрьмы на острове Каменный двери камеры были распахнуты настежь.
– С… спасибо… вам… от… ец… Павел… – дрожащими от волнения и искусанными до крови губами пробормотал Скопцов. По его преждевременно увядшему, пергаментного цвета лицу текли слезы. На большее у бывшего заключенного не было сил. Этот человек за последние три года выплакал все возможные и невозможные слезы, и даже сверх того. Сейчас он просто неподвижно стоял, вздрагивая всем телом, как будто от сильного ветра и холода, и как-то рассеянно разглядывал окружающую его тесную камеру словно впервые в жизни видел ее. Но спустя минуту я понял – он прощается. Прощается с частью своей жизни, с теми годами, в течение которых совершенно невинно вынужден был терпеть настоящий ад и желать себе смерти как единственного способа избавиться от окружающего его безумного кошмара.
Он медленно развернулся, достал спрятанные между страниц одной из книг тюремной библиотеки, горкой лежащих рядом с кроватью, несколько затертых, исписанных мелким почерком листов с молитвами и, повернувшись к распахнутой настежь железной двери, вдруг упал на колени и зарыдал. Он беззвучно рыдал, размазывая по изможденному лицу слезы, и безостановочно бормотал только два слова:
– Спасибо, Господи!.. Спасибо… спасибо… спасибо… – А потом неожиданно перестал плакать, поднял на меня опухшие от слез глаза и произнес чуть слышно:
– Видите, отец Павел, я действительно не убивал вашу Вику! Я – невиновен!.. Спасибо, что поверили мне!..
Через три часа бывший смертник, одетый в нелепо висящий на нем новый серый костюм и белую рубашку, попрощавшись со мной, уехал с мрачного острова.
Как-то сложится дальше жизнь этого несчастного человека с исковерканной судьбой?.. Я буду молиться за него…
Вскоре я смог выбраться в Санкт-Петербург, где навестил отца Сергия, принес цветы к могиле Вики, а также зашел в редакцию «Невского репортера», в очередной раз попытавшись разыскать Анжелику. Мне все еще было интересно, откуда у молодой журналистки появилась копия изъятого у «бизнесмена» Маркова письма. Я зашел в офис, представился и, к моему удивлению, был сразу же окружен коллегами Анжелики и Дмитрия. После всевозможных расспросов и постоянных уверений, что, если бы не я, девушки, возможно, давно уже не было в живых, мне сообщили адрес квартиры на проспекте Маршала Жукова, где жили Дмитрий и Анжелика Гай.
Наша встреча больше напоминала встречу старых друзей, не видевшихся многие годы. Ребята чувствовали себя еще не «на все сто», но самое страшное осталось позади. Они сразу же повели меня в комнату, напоили чаем с вареньем и накормили пирогами, которые впервые в жизни испекла сама Анжела. А потом несколько часов говорили обо всем, что произошло. Анжела рассказала мне историю, которая случилась с ней до командировки, не забыв сообщить, что убийцу Глеба Герасина все-таки задержали и что она вот уже несколько недель безуспешно пытается со мной связаться, но ни в одном месте, включая источники в МВД, ей не удалось раздобыть номера телефонов тюрьмы особого назначения на острове Каменный. А я рассказал про тайник, найденные в нем реликвии, мою стычку с Карповым и Сименко и про бедолагу Вадима Скопцова. И только чуть позже, едва не забыв, – про некоего Кирилла Маркова, питерского «бизнесмена», у которого нашелся оригинал похищенного из немецкого архива старого письма настоятеля.
– Невероятно! – почти в один голос воскликнули журналисты, и девушка, преодолев смущение, добавила к своему и без того занимательному рассказу некоторые подробности из своей личной жизни, в той ее части, которая касалась бывшего городского финансиста Кирилла Валерьевича Маркова. Здесь уже настал черед удивляться мне – насколько подчас непредсказуема бывает наша жизнь!..
Вечером я попрощался с ребятами, пожелал им всего наилучшего, сообщил, как со мной можно связаться, и, переночевав у отца Сергия, рано утром на междугороднем автобусе уехал назад в Вологду, откуда мой путь лежал еще дальше – на затерянное среди густых лесов озеро с одиноким островом посередине.
Спустя полгода я получил письмо, в котором Анжела и Дима сообщали, что у них все хорошо, и спрашивали, не смогу ли я лично обвенчать их в конце следующего месяца в том самом храме, где я служил до Каменного? В завершение, как бы между прочим, говорилось, что настоятель храма, отец Сергий, уже в курсе и отнесся к предложению журналистов с одобрением, повелев сообщить о своем решении мне.
Я отложил письмо в сторону и улыбнулся.
Как я мог отказать им в их просьбе?..