зашагали вперед по сверкающему песку.
Несколько минут спустя всадники в шлемах и желтых кушаках,
подтянувшись, взяли их в клещи, и они оказались в окружении солдат.
- Замбулийцы, - пробормотал Хаджимен. - Стойте. Ничего не делайте без
моей команды.
- Привет, шанки! - воскликнул командир всадников.
Хаджимен с высоты своего дромадера оглядел каждого из двадцати солдат и
не увидел вынутого из ножен оружия или арбалетов с натянутой тетивой. Он
поднял правую руку.
- Хаджимен, сын Ахимена, Хана шанки, приветствует воинов Хана
замбулийцев, - произнес он как нельзя более звучным голосом. - Знает ли Хан
замбулийцев, что мы едем к нему, чтобы обменять лошадей на рыночной площади?
Конан прислушивался к тому, как голос Хаджимена, выходящий из его
диафрагмы, уходит в пустыню и теряется в ней.
- Если эти двое с вами - Испарана из Замбулы и ее спутник, то мы
посланы сопровождать их.
- Я Испарана!
Конан послал вперед коня, которого он, как и обещал ему, назвал теперь
Шагающим по Барханам.
- Я Конан, киммериец. Я еду вместе с Испараной из Замбулы. Как ваш хан
узнал, что мы приближаемся?
- Я не знаю, э-э, Конан. Он сказал нам, что это так, хоть и не назвал
нам твоего имени, только ее. Он послал нас проводить вас в город и ко двору.
- Очень любезно со стороны вашего хана, - слегка забавляясь, сказал
Конан. - Эти шанки тоже нас сопровождают. У тебя есть имя?
- Я Иабиз, префект. А это с тобой Испарана из Замбулы?
- Я сказала, что это я, Иабиз, и я тебя знаю, - крикнула она. - Мы
привезли то, что желает Актер-хан.
- Хорошо. Твоим людям, шанки Хаджимен, нет нужды ехать до самой
Замбулы, - у этого большеносого типа было лицо, как у хищной птицы.
- О нет, мы поедем, - сказал Хаджимен, оглядываясь вокруг. - Так много
всадников, чтобы сопровождать двоих! Конан и Испарана - наши друзья, и наш
хан поручил нам проводить их в лагерь замбулийцев. И мы едем менять лошадей,
ты не забыл?
Замбулийский префект поднял палец и почесал подбородок в том месте, где
его борода раздваивалась. Он сидел, чуть наклонившись вперед, и было
заметно, что у него начинает расти брюшко. Так он восседал на своей крупной
гнедой лошади и жевал усы, размышляя.
- Что ж, тогда, наверное, мы должны ехать все вместе. Мы получили
подобное же поручение от нашего хана.
- Мы будем счастливы, если воины Хана замбулийцев присоединятся к нам,
- сказал Хаджимен, не проявляя при этом абсолютно никакого энтузиазма.
Конан ухмыльнулся. Один-два шанки хихикнули - и то же самое сделал по
меньшей мере один человек в ярком двойном кушаке и шлеме с замбулийскими
вымпелами. Киммериец взглянул вверх на Хаджимена, восседающего на своем
одногорбом верблюде. Вождь шанки кивнул. Верблюды шанки начали шагать
вперед. Двое, которых они сопровождали, ехали среди них, и префекту Иабизу
пришлось действовать. Воспользовавшись удобным моментом, он развернул своего
гнедого и шагом направился в сторону Замбулы, так что со стороны казалось,
будто он возглавляет весь отряд из одиннадцати верблюдов, пятидесяти восьми
лошадей, одной женщины и тридцати одного мужчины, в дополнение к своей
обеспокоенной персоне. Его люди медленно подтянулись, охватывая группу
верблюдов и идущих в поводу лошадей, в центре которой ехали два объекта
этого мощного эскорта.
Конан оглянулся на Испарану и усмехнулся.
- Удовлетворяет ли госпожу размер нашей свиты?
- Да, господин Конан, - ответила она, и они дружно рассмеялись.
* * *
Несмотря на то, что замбулийцы так же осознавали важность своей миссии
и так же добросовестно испытывали чувство собственности по отношению к двум
своим подопечным, как и шанки, всем удалось избежать инцидентов в течение
следующих нескольких дней. Наконец Конан увидел, как из пустыни вырастают
башни и купола города. Потом он увидел его сверкающе-белые стены. Весь этот
ансамбль постепенно вырастал, и Конан смог различить деревья: пальмы и
искривленные оливы. В конце концов Иабиз подозвал к себе двух своих людей и
тихим голосом отдал им какие-то распоряжения. Они дважды протрубили в трубы,
обращаясь к этим медленно приближающимся стенам, а потом галопом удалились.
Позади них взвихривались небольшие клубы желтоватой пыли, так что казалось,
будто их преследуют песчаные демоны.
К тому времени, как вся компания достигла ворот, они стояли широко
раскрытыми. Отряд въехал в них и оказался на широкой мощеной дороге,
которая, как заметил Конан, была с обеих сторон надежно защище на стенами.
Температура между этими стенами была высокой, хотя сам город начинался
немного дальше. Некоторое умение в обращении с лошадью и верблюдом позволило
Иабизу подождать, пока Хаджимен поравняется с ним.
- Ты знаешь путь к рынку, - сказал замбулиец.
- Да. Мы доедем с нашими друзьями до дворца, а оттуда поедем на рынок.
- Шанки Хаджимен, сын хана, - верблюды не допускаются на Королевскую
Дорогу! И ко дворцу может приблизиться не более двадцати всадников
одновременно.
Хаджимен бесстрастно глядел на него с высоты своего дромадера. Молчание
охватило их, как туман, и вместе с ним возрастало напряжение.
- Префект, - сказал Конан, и Иабиз, которому опять стало очень не по
себе, оглянулся на него. - Лучше забудем на сегодня про одно правило и
слегка подправим другое. Нас тринадцать. Ты поступишь мудро, если ты и
шестеро твоих людей поскачете вместе с нами, в то время, как остальной твой
отряд поспешит вперед, или последует за нами и с подобающим отрывом, или
поедете по другой дороге.
- Никому это не понравится...
- И мне в том числе, - заверил Конан беднягу. - Но я всего лишь
предложил решение этой проблемы. Оно спасет твое лицо и покажет, что у тебя
есть кое-какие чувства. Попытка решить проблему как-то по-другому может
поставить под угрозу отношения между шанки и Замбулой.
Носатый префект оглянулся по сторонам. Его губы беззвучно шевельнулись,
и теперь он, казалось, чувствовал себя не только обеспокоенным, но и
попросту несчастным. Наконец он кивнул и приказал своему помощнику отобрать
дюжину людей и следовать за ними, шагом, после того, как весь отряд во главе
с ним, Иабизом, свернет на Королевскую Дорогу, пересекавшую их путь чуть
дальше.
Вот так воровка Испарана вернулась в Замбулу - город садов, и тутовых
рощ, и зданий, увенчанных куполами, и алых башен, - вернулась в окружении
эскорта, привлекающего к себе столько же взглядов, что и королевский кортеж.
Вот так Конан впервые вступил в Замбулу: в шароварах, белой каффии и в
развевающемся халате шанки, надетом поверх кольчуги; сопровождаемый
солдатами в шлемах и воинами шанки на верблюдах; направляя свою лошадь шагом
по Королевской Дороге к похожему на луковицу куполу дворца одного из
верховных сатрапов Турана, который никогда о нем не слышал. И ни один из
глазеющих на него горожан не мог догадаться, кем был этот явно важный
человек, который был настолько высок ростом, что его ноги свисали с коня так
же, как у других людей, когда они сидят верхом на пони.
Префект Иабиз, по-прежнему создавая видимость, что он тут главный, ехал
с торжественным, бесстрастным видом впереди всех. Его взгляд был устремлен
вперед, а левая рука картинно лежала на бедре.
Позади этой странной процессии мерно шагали шестнадцать лошадей без
всадников: четыре вьючных животных Конана и Испараны, тюки на которых теперь
значительно уменьшились в объеме, и обученные для езды в пустыне лошади,
захваченные у иоггитских разбойников. Ахимен-хан выбрал себе двух лошадей из
Конановых пяти, и одного коня Конан подарил Хаджимену, так что теперь только
два животных были собственностью киммерийца. Он не заикнулся Испаране о том,
что он считал своей собственностью и бывших скакунов Сарида и Хассека.
Едущая рядом с ним Испарана меньше всего была похожа на замбулийскую
женщину. У них, как заметил Конан, были не так сильно обведены глаза, а
губы, если и были накрашены, имели красный или пурпурно-розовый оттенок. И
еще он увидел, что эти женщины не имели обыкновения носить много одежды, к
несчастью для обладательниц отвислых, трясущихся животов.
Дворец, приближаясь, становился все выше. Он вырастал среди
беспорядочного нагромождения пристроек из серого и белого камня, отделанных
по фасадам выкрашенными в желтый цвет колоннами; широкий пролет ступеней
песчаного цвета был увенчан прорезанной бойницами оборонительной стеной и
вел к высокой резной двери. За стеной возвышался сам дворец - многочисленные
башни, стены из раскрошенных глиняных кирпичей и огромный темный купол,
подобный гигантской луковице, только что вытащенной из земли. Придворные и
чиновники, в шароварах и мантиях, туниках и кафтанах, спешащие по своим
разнообразным делам, останавливались и глазели на приближающуюся массу
людей.
Верблюды на Королевской Дороге! Этот гигант со своей накрашенной
женщиной в шанкийской одежде должен быть поистине важной персоной!
У подножия широких дворцовых ступеней Конан повернулся к Хаджимену.
- Хорошо ли торгуются шанки? Хаджимен позволил своим губам растянуться
в улыбке и на мгновение показать зубы.
- Шанки торгуются лучше, чем замбулийцы!
- Хорошо, - отозвался Конан, - поскольку мы в Замбуле. Так что обменяй
всех моих шестерых лошадей вместе со своими - на жемчуг, или ожерелья из
замбулийских монет, или что-нибудь подобное, что будет легко нести. И мечи в
тюке у этого гнедого обменяй тоже.
- Для нас будет удовольствием и честью совершить обмен для Конана из
Киммерии.
- Пусть сын хана назовет место, где мы встретимся через несколько
часов. Скажем, на закате.
- Шанки будут у верблюжьих загонов в квартале, называемом Бронзовым, -
или там будет кто-нибудь, кто встретит и проведет Конана.
Киммериец кивнул и спешился. Замбулийцы в богатых одеждах, стоящие на
верхней площадке лестницы, наблюдали за ним. Конан обошел вокруг своей
лошади и протянул руки, чтобы помочь Испаране. После минутного колебания ее
лицо разгладилось. Она с улыбкой позволила снять себя с лошади, словно была
знатной дамой. Поскольку она была представительницей своего хана, Конан
решил проявить доброту; он позволит ей похвастаться своими знаниями перед
своим нанимателем. Когда ее ноги коснулись земли, он задержал ее на
достаточное время, чтобы пробормотать, пряча губы в ее волосах:
- Я ношу амулет под своей одеждой. Ты можешь сказать ему это.
- Но ты... когда ты успел спрятать его там? Она отступила назад, совсем
чуть-чуть, и нахмурилась, пытаясь понять, верить ему или нет.
- Несколько месяцев назад, в Аренджуне.
- Но...
- Но ты не нашла его, когда обыскивала меня в нашем шанкийском шатре
несколько ночей назад! - сказал он, сдержанно улыбаясь. - Он был там. Я
повесил его себе на шею через день после того, как убил Хисарр Зула и сжег
его дом.
- Но... нет! Ты хочешь сказать, что эта уродливая... штуковина?
Конан благодушно улыбнулся.
Без сомнения, некоторые из открыто любопытствующих наблюдателей
спрашивали себя, почему женщина с черными губами, одетая в белое шанкийское
платье поверх красного шанкийского сирваля, сыплет проклятиями, поднимаясь
рядом с Конаном по ступеням дворца.
Вопрос, заданный Конаном стоящему рядом с ним человеку, был небрежным:
- Кто-нибудь позаботится о наших лошадях, не так ли?
- Да, - сказал Иабиз и повернулся, чтобы отдать соответствующий приказ.
Потом он заторопился вслед за Конаном и Испараной, которые продолжали идти,
не останавливаясь.
- На тот случай, если тебя отпустят, когда мы все еще будем у хана,
Иабиз, - сказал Конан, отвечая свирепым взглядом на взгляд какого-то
сановника в шелковых одеждах, который, должно быть, весил не больше, чем
лошадь, - потом я буду подыскивать себе таверну. Ты знаешь, что я начну с
верблюжьих загонов в Бронзовом Квартале не позже, чем на закате.
- А если хан пожелает задержать тебя дольше? Конан с важным видом шагал
вперед; какой-то человек в великолепных одеждах отступил в сторону.
- Не пожелает.
- Я...
- Покупателем буду я, - сказал киммериец. - Не так ли, Спарана?
- ...Отродье изводящей верблюдов, пораженный гнилью в паху гадюки...
да.... сын и наследник кхитайской рыжей дворовой суки...
- Я постараюсь быть там, - сказал Иабиз. - А что с ней такое, воин из
Киммерии? Вы двое что, поссорились?
- Она безумно влюблена в меня и боится, что Актер-хан разлучит нас,
чтобы добраться до ее прелестного ротика, - ответил Конан, и они вошли во
дворец вместе с Испараной, которая все еще продолжала истощать свой запас
ругательств.
14. ГЛАЗ ЭРЛИКА
Прежде всего Конан проверил, чем можно защищаться в просторном тронном
зале Актер-хана и как из него можно выйти.
Его и Испарану провели через вход, закрывающийся двумя тяжелыми
дверьми, которые, как заметил Конан, надежно запирались изнутри посредством
огромного деревянного бруса, окованного железом и уравновешенного по оси,
чтобы его было легче поднимать и опускать. В тридцати шагах слева
выкрашенную в кремовый цвет стену прорезал высокий одиночный портал с
обшитой панелями дверью. Такая же дверь нарушала однообразие стены в сорока
шагах справа. Обе двери были закрыты, и других Конан не увидел.
Трон из фруктового дерева, с высокой спинкой и украшенной серебром
резьбой, стоял на возвышении, примыкающем к стене напротив главного входа.
Он стоял в центре этого возвышения, в двадцати шагах от Конана. Позади него
стену прорезали четыре узкие высокие ниши, пропускающие в зал воздух и свет.
Их глубина помогла Конану определить, насколько толстыми были внешние стены
дворца. Каждое из этих окон, высотой по плечо человеку, было обрамлено
желтыми занавесками, на которых был вышит червеобразный узор с цветками
львиного зева в зеленых, алых и белых тонах. Под каждым таким окном-бойницей
стоял большой горшок из неглазурованного камня, опоясанный медными обручами,
и из него храбро торчало какое-то растение с восковыми на вид листьями. Эта
длинная-длинная стена поддерживалась и оживлялась пятью полуколоннами, или
пилястрами, с резными львиными головами и одним-единственным украшением.
Конан решил, что последнее служило не только для убранства зала. Всего
в локте, или около того, слева от трона, который отстоял от стены примерно
на такое же расстояние, в камень были вбиты два штыря. Каждый из них
удерживал скобу, которая казалась золотой и была, скорее всего, изготовлена
из менее благородного, но позолоченного металла. Скобы поддерживали -
примерно в пяти футах над полом - изогнутые ножны, обвитые полосками серебра
и красной кожи. Из ножен торчала украшенная самоцветами рукоять меча.
"Возможно, он принадлежал основателю Замбулы, - задумчиво пробормотал
про себя Конан. - Или это Государственный Меч Актер-хана, символ его
правления, который ему не хочется носить, сидя на троне. Возможно, дар
государя Турана". Особого значения это не имело.
То тут, то там в зале высились огромные колонны из дерева или
раскрашенного камня, по виду напоминающего дерево. Длинные руки Конана не
смогли бы обхватить ни одну из них. С каждой стороны возвышения так же
неподвижно стоял великолепно одетый стражник. Оба стражника смотрели в
пустоту. На возвышении, с каждой стороны трона стоял человек. Советники,
решил Конан, - визири. Тот, что был справа от хана, носил мантию и парчовое
верхнее платье в коричневых и алых тонах. Серебряная цепь покоилась на его
груди - под подбородком, который был чисто выбрит, хотя остальная часть его
лица была скрыта под бородой и усами. Он уже начинал лысеть. "Не очень-то
счастливый человек", - подумал Конан.
Человеку слева от хана, без сомнения, было лишь немногим больше
двадцати, и его лицо под странным, высоким коричневым головным убором нельзя
было назвать некрасивым. Его стройные ноги были обтянуты узкими красными
штанами, поверх которых была надета простая белая туника; на груди сверкал
внушительный медальон из золота, жемчуга и солнечных топазов. "Глаза, как у
змеи, - отметил Конан, - и полны гордости и ума".
У обутых в фетр ног каждого из предполагаемых советников сидел писец;
один был довольно старым, а другой - удивительно молодым, крупного сложения;
между ними сидел на троне Актер-хан. Его вряд ли можно было назвать
уродливым, хотя, возможно, на его лице уже начинали проступать следы
разгульной жизни, и его брюшко было уже довольно заметным.
Блестящий взгляд его темных глаз сместился с киммерийца на Испарану,
снова на мгновение вернулся к Конану и окончательно остановился на женщине.
- Испарана из Замбулы возвращается к своему хану, - послышался голос за
спиной Конана, - и вместе с ней - Конан, киммериец с далекого севера.
- Доложи визирю Хафару, префект, - произнес Актер-хан, и Конан уловил в
его голосе скрытое возбуждение.
Префект Иабиз, лысеющий сановник и старый писец устремились к двери
слева от Конана, прошли через портал и закрыли дверь за собой. Все было
сделано быстро, но Конан успел отметить значительную толщину обитой панелями
двери. Актер-хан заговорил снова.
- Почему человек с далекого севера прибыл вместе с нашей служанкой
Испараной?
В этот момент Конан осознал, в насколько уязвимом положении он
находился, и почувствовал внезапный озноб при воспоминании о
непредсказуемости Испараны - и о нескольких причинах, по которым она могла
бы испытывать наслаждение и приятное возбуждение при виде того, как его
хватают, пытают-убивают.
- Он помог мне, - сказала Испарана, и напряжение Конана ослабло лишь
самую малость. - Конан из Киммерии несет то, за чем я была послана.
Глаза хана, разделенные ястребиным носом, неотрывно глядели на Конана.
- Конан из Киммерии, ты находишься в присутствии Актер-хана, правителя
Замбулы и окружающих ее земель во имя и в качестве сатрапа Илдиза Великого,
Короля Турана и Владыки Империи. В этом зале не должно быть опасности ни для
тебя, ни для меня. Твое оружие будет возвращено тебе, как только ты выйдешь
за дверь, которая находится у тебя за спиной.
У Конана защекотало под мышками. Вооруженные копьями стражники, стоящие
по обе стороны первой ступеньки возвышения, смотрели в пустоту, однако,
казалось, были готовы ко всему. Конан оглянулся по сторонам и увидел четырех
солдат в доспехах и шлемах. Они не отрывали от него глаз.
Он сглотнул слюну и почувствовал, как по его позвоночнику пробежали
мурашки. Отдать оружие! Оказаться во власти этого сатрапа, этих вооруженных
людей - и каприза Испараны! Ему это было очень не по вкусу. Однако за эти
несколько секунд он представил себе возможную альтернативу. Правитель,
восседающий на троне, приказал ему сдать оружие. Он может
молча согласиться и передать хану амулет, который тот так ценит; или
подвергнуться аресту; или попытаться с боем проложить себе дорогу - из
дворца, в котором кишмя кишат вооруженные стражники, а потом из враждебного
города, окруженного пустыней?
"У меня нет выбора", - подумал он, и его взгляд на короткое время
переместился к мечу, подвешенному на стене. Как быстро он сможет до него
добраться в случае необходимости; как быстро он сможет выхватить его из
ножен и обернуться, чтобы попытаться дать отпор? "Пока буду идти к той
двери, чтобы последовать за Хафаром и Иабизом", - подумал он, потому что был
не в состоянии не предусмотреть подобное действие. Он нашел впечатляющие
слова.
- Ни один чужестранец не должен приближаться к королю в его покоях,
имея при себе оружие, - сказал он и расстегнул пояс, на котором висели ножны
меча и кинжала. Не оборачиваясь, он отвел оба конца пояса от своих бедер
назад, и чьи-то руки, протянувшись из-за его спины, взяли их. Конан стоял
безоружный, отдавшись на милость Испараны и Актер-хана.
- Покиньте нас, - сказал Актер-хан. - Зафра и Уруй останутся со мной и
этими нашими двумя вернувшимися слугами.
Оба стража трона, словно ожившие статуи, пересекли зал в ширину,
прошагав мимо Конана и Испараны, и вышли. Конан услышал, как за ними
закрылись створки большой двери. На возвышении остались стоящий человек в
странном головном уборе и сидящий писец, этот молодой здоровяк.
"Почему, - спросил себя Конан, - писец остается в зале во время
секретного доклада агента хана?" И тут же ответил сам себе, - принимая во
внимание размеры писца: "Уруй - телохранитель. Но тогда этот худощавый
парень в дурацкой шляпе... что он здесь делает?" Он жалел, что задал
Испаране слишком мало вопросов. Тронный зал был теперь пуст, не считая
пятерых человек. Конан и четверо замбулийцев. Враги?
- Испарана - ты принесла мне Глаз Ээлика?
- Да, господин Хан.
- Принеси его сюда, моя превосходная служанка. Она взглянула на Конана.
- Он у меня, - сказал киммериец, отмечая, что рослый писец переменна
позу и пристально наблюдает за тем, как он подносит обе руки к своей шее.
Конан вытащил из-под одежды ремешок, на котором болталась усыпанная
стекляшками капля обожженной глины, снял его через голову и протянул вперед
руку. Сплющенная с одной стороны полусфера, явно не имеющая никакой
ценности, повисла в воздухе, медленно поворачиваясь.
Актер-хан нахмурился было при виде предмета, совершенно очевидно не
являющегося его ценным амулетом, но тут Конан присел на корточки и осторожно
постучал куском глины по полу, выложенному чередующимися красными и розовыми
плитками, - еще и еще раз. Глина треснула, раскололась, распалась на
кусочки. Испарана следила за происходящим так же зачарованно, как и человек
на троне.
Конан поднялся на ноги. Снова он протянул вперед руку, и снова некий
предмет медленно закружился на конце кожаного ремешка.
Подвеска в форме меча была примерно равна по длине мизинцу Конана.
Неограненный рубин образовывал головку рукоятки. На каждом конце перекрестия
сверкал большой желтый камень, вертикально пересеченный одной черной
полоской. Камни, отстоящие один от другого примерно на дюйм, казалось,
глядели, как жуткие желтые глаза, с обеих сторон длинного, острого
серебряного носа.
- Глаза Эрлика!!!
Голос Актер-хана, едва ли громче шепота, был полон страсти. Правитель
возбужденно наклонился вперед, и его ладони так сжали изогнутые подлокотники
трона, что костяшки пальцев побелели. Взгляд его темных неподвижных глаз был
не менее стеклянным, чем у "глаз" амулета.
Конану показалось, что сатрап собирается встать.
Однако Актер этого не сделал. Одна рука оторвалась от подлокотника
трона и протянулась вперед, ладонью вверх.
- Мне! - сказал Актер-хан все тем же задыхающимся голосом, выдающим
внутреннее напряжение.
После трех месяцев опасных приключений и кажущихся бесконечными
путешествий и трудов, причиной которых была эта побрякушка, Конану почти не
хотелось расставаться с ней. Почти. И все же он не понес ее к этой замершей
в ожидании королевской руке. Вместо этого он поймал руку Испараны и вложил в
нее Глаз Эрлика.
- Это всегда было твоей миссией и твоим делом, Спарана, - сказал он
достаточно громко, чтобы его услышали на возвышении. - Заверши его.
Испарана, в своем шанкийском сирвале, тунике, кафтане с рукавами - и с
черной косметикой на лице, - пересекла зал, направляясь к своему повелителю.
Конан увидел, что его протянутая вперед рука дрожит. Неужели действительно
его жизненная сила была заключена в этой маленькой безделушке? Неужели он
вот-вот станет .непобедимым, неужели его теперь нельзя будет убить? Конан
наблюдал за происходящим, и внезапно ему в голову пришла совершенно
посторонняя мысль: что только высоким женщинам следует носить раздувающиеся
шаровары.
Испарана положила Глаз Эрлика на ожидающую, дрожащую ладонь, и кулак
сатрапа сомкнулся вокруг амулета. После всего этого долгого времени, и
ужаса, и потерянных жизней не случилось ничего волшебного или
драматического. Хан Замбулы получил свой Глаз Эрлика. Нанятая им воровка
опустилась на одно колено и склонила голову, а он откинулся назад с долгим
вздохом.
- Поднимись, Испарана, превосходная служанка, - приказал он, и она
встала.
На груди его, поверх многоцветной шелковой мантии лежал медальон,
подвешенный на золотой цепочке тонкой работы. Он представлял собой крылатый
квадрат из того же самого металла, с отчеканенными на нем надписями. В
центре был изображен крупный шарообразный цветок, и такие же цветки, но
поменьше, украшали каждый угол. Серебряные листья загибались внутрь и
удерживали цветок, который представлял собой рубин величиной с глаз колибри.
- Вы оба хорошо себя зарекомендовали, - сказал Актер-хан, - и я более
чем доволен. Конан из Киммерии - приблизься.
Конан шагнул вперед, размышляя о том, что очень умно поступил, отдав
амулет Испаране с учтивыми словами, которые предназначались как для нее, так
и для сатрапа. Киммериец был безоружен. Без привычной тяжести пояса ему было
не по себе; он чувствовал себя словно обнаженным - и как нельзя более
уязвимым: преданным на милость женщине, отмеченной из-за него уродливым
шрамом; женщины, которая, если бы не он, вернула бы амулет сама - два месяца
назад. (Вернула бы? Это было неизвестно. Одну, ее могли бы схватить
хорезмийцы, - а без него она все еще была бы невольницей, без сомнения,
проданной в Аренджуне или Шадизаре.) Хорошее отношение этой женщины
приобрело для него особое значение здесь, в тронном зале чужого города. И он
не был в нем уверен. Поравнявшись с ней, он остановился и коротко кивнул
Несколько минут спустя всадники в шлемах и желтых кушаках,
подтянувшись, взяли их в клещи, и они оказались в окружении солдат.
- Замбулийцы, - пробормотал Хаджимен. - Стойте. Ничего не делайте без
моей команды.
- Привет, шанки! - воскликнул командир всадников.
Хаджимен с высоты своего дромадера оглядел каждого из двадцати солдат и
не увидел вынутого из ножен оружия или арбалетов с натянутой тетивой. Он
поднял правую руку.
- Хаджимен, сын Ахимена, Хана шанки, приветствует воинов Хана
замбулийцев, - произнес он как нельзя более звучным голосом. - Знает ли Хан
замбулийцев, что мы едем к нему, чтобы обменять лошадей на рыночной площади?
Конан прислушивался к тому, как голос Хаджимена, выходящий из его
диафрагмы, уходит в пустыню и теряется в ней.
- Если эти двое с вами - Испарана из Замбулы и ее спутник, то мы
посланы сопровождать их.
- Я Испарана!
Конан послал вперед коня, которого он, как и обещал ему, назвал теперь
Шагающим по Барханам.
- Я Конан, киммериец. Я еду вместе с Испараной из Замбулы. Как ваш хан
узнал, что мы приближаемся?
- Я не знаю, э-э, Конан. Он сказал нам, что это так, хоть и не назвал
нам твоего имени, только ее. Он послал нас проводить вас в город и ко двору.
- Очень любезно со стороны вашего хана, - слегка забавляясь, сказал
Конан. - Эти шанки тоже нас сопровождают. У тебя есть имя?
- Я Иабиз, префект. А это с тобой Испарана из Замбулы?
- Я сказала, что это я, Иабиз, и я тебя знаю, - крикнула она. - Мы
привезли то, что желает Актер-хан.
- Хорошо. Твоим людям, шанки Хаджимен, нет нужды ехать до самой
Замбулы, - у этого большеносого типа было лицо, как у хищной птицы.
- О нет, мы поедем, - сказал Хаджимен, оглядываясь вокруг. - Так много
всадников, чтобы сопровождать двоих! Конан и Испарана - наши друзья, и наш
хан поручил нам проводить их в лагерь замбулийцев. И мы едем менять лошадей,
ты не забыл?
Замбулийский префект поднял палец и почесал подбородок в том месте, где
его борода раздваивалась. Он сидел, чуть наклонившись вперед, и было
заметно, что у него начинает расти брюшко. Так он восседал на своей крупной
гнедой лошади и жевал усы, размышляя.
- Что ж, тогда, наверное, мы должны ехать все вместе. Мы получили
подобное же поручение от нашего хана.
- Мы будем счастливы, если воины Хана замбулийцев присоединятся к нам,
- сказал Хаджимен, не проявляя при этом абсолютно никакого энтузиазма.
Конан ухмыльнулся. Один-два шанки хихикнули - и то же самое сделал по
меньшей мере один человек в ярком двойном кушаке и шлеме с замбулийскими
вымпелами. Киммериец взглянул вверх на Хаджимена, восседающего на своем
одногорбом верблюде. Вождь шанки кивнул. Верблюды шанки начали шагать
вперед. Двое, которых они сопровождали, ехали среди них, и префекту Иабизу
пришлось действовать. Воспользовавшись удобным моментом, он развернул своего
гнедого и шагом направился в сторону Замбулы, так что со стороны казалось,
будто он возглавляет весь отряд из одиннадцати верблюдов, пятидесяти восьми
лошадей, одной женщины и тридцати одного мужчины, в дополнение к своей
обеспокоенной персоне. Его люди медленно подтянулись, охватывая группу
верблюдов и идущих в поводу лошадей, в центре которой ехали два объекта
этого мощного эскорта.
Конан оглянулся на Испарану и усмехнулся.
- Удовлетворяет ли госпожу размер нашей свиты?
- Да, господин Конан, - ответила она, и они дружно рассмеялись.
* * *
Несмотря на то, что замбулийцы так же осознавали важность своей миссии
и так же добросовестно испытывали чувство собственности по отношению к двум
своим подопечным, как и шанки, всем удалось избежать инцидентов в течение
следующих нескольких дней. Наконец Конан увидел, как из пустыни вырастают
башни и купола города. Потом он увидел его сверкающе-белые стены. Весь этот
ансамбль постепенно вырастал, и Конан смог различить деревья: пальмы и
искривленные оливы. В конце концов Иабиз подозвал к себе двух своих людей и
тихим голосом отдал им какие-то распоряжения. Они дважды протрубили в трубы,
обращаясь к этим медленно приближающимся стенам, а потом галопом удалились.
Позади них взвихривались небольшие клубы желтоватой пыли, так что казалось,
будто их преследуют песчаные демоны.
К тому времени, как вся компания достигла ворот, они стояли широко
раскрытыми. Отряд въехал в них и оказался на широкой мощеной дороге,
которая, как заметил Конан, была с обеих сторон надежно защище на стенами.
Температура между этими стенами была высокой, хотя сам город начинался
немного дальше. Некоторое умение в обращении с лошадью и верблюдом позволило
Иабизу подождать, пока Хаджимен поравняется с ним.
- Ты знаешь путь к рынку, - сказал замбулиец.
- Да. Мы доедем с нашими друзьями до дворца, а оттуда поедем на рынок.
- Шанки Хаджимен, сын хана, - верблюды не допускаются на Королевскую
Дорогу! И ко дворцу может приблизиться не более двадцати всадников
одновременно.
Хаджимен бесстрастно глядел на него с высоты своего дромадера. Молчание
охватило их, как туман, и вместе с ним возрастало напряжение.
- Префект, - сказал Конан, и Иабиз, которому опять стало очень не по
себе, оглянулся на него. - Лучше забудем на сегодня про одно правило и
слегка подправим другое. Нас тринадцать. Ты поступишь мудро, если ты и
шестеро твоих людей поскачете вместе с нами, в то время, как остальной твой
отряд поспешит вперед, или последует за нами и с подобающим отрывом, или
поедете по другой дороге.
- Никому это не понравится...
- И мне в том числе, - заверил Конан беднягу. - Но я всего лишь
предложил решение этой проблемы. Оно спасет твое лицо и покажет, что у тебя
есть кое-какие чувства. Попытка решить проблему как-то по-другому может
поставить под угрозу отношения между шанки и Замбулой.
Носатый префект оглянулся по сторонам. Его губы беззвучно шевельнулись,
и теперь он, казалось, чувствовал себя не только обеспокоенным, но и
попросту несчастным. Наконец он кивнул и приказал своему помощнику отобрать
дюжину людей и следовать за ними, шагом, после того, как весь отряд во главе
с ним, Иабизом, свернет на Королевскую Дорогу, пересекавшую их путь чуть
дальше.
Вот так воровка Испарана вернулась в Замбулу - город садов, и тутовых
рощ, и зданий, увенчанных куполами, и алых башен, - вернулась в окружении
эскорта, привлекающего к себе столько же взглядов, что и королевский кортеж.
Вот так Конан впервые вступил в Замбулу: в шароварах, белой каффии и в
развевающемся халате шанки, надетом поверх кольчуги; сопровождаемый
солдатами в шлемах и воинами шанки на верблюдах; направляя свою лошадь шагом
по Королевской Дороге к похожему на луковицу куполу дворца одного из
верховных сатрапов Турана, который никогда о нем не слышал. И ни один из
глазеющих на него горожан не мог догадаться, кем был этот явно важный
человек, который был настолько высок ростом, что его ноги свисали с коня так
же, как у других людей, когда они сидят верхом на пони.
Префект Иабиз, по-прежнему создавая видимость, что он тут главный, ехал
с торжественным, бесстрастным видом впереди всех. Его взгляд был устремлен
вперед, а левая рука картинно лежала на бедре.
Позади этой странной процессии мерно шагали шестнадцать лошадей без
всадников: четыре вьючных животных Конана и Испараны, тюки на которых теперь
значительно уменьшились в объеме, и обученные для езды в пустыне лошади,
захваченные у иоггитских разбойников. Ахимен-хан выбрал себе двух лошадей из
Конановых пяти, и одного коня Конан подарил Хаджимену, так что теперь только
два животных были собственностью киммерийца. Он не заикнулся Испаране о том,
что он считал своей собственностью и бывших скакунов Сарида и Хассека.
Едущая рядом с ним Испарана меньше всего была похожа на замбулийскую
женщину. У них, как заметил Конан, были не так сильно обведены глаза, а
губы, если и были накрашены, имели красный или пурпурно-розовый оттенок. И
еще он увидел, что эти женщины не имели обыкновения носить много одежды, к
несчастью для обладательниц отвислых, трясущихся животов.
Дворец, приближаясь, становился все выше. Он вырастал среди
беспорядочного нагромождения пристроек из серого и белого камня, отделанных
по фасадам выкрашенными в желтый цвет колоннами; широкий пролет ступеней
песчаного цвета был увенчан прорезанной бойницами оборонительной стеной и
вел к высокой резной двери. За стеной возвышался сам дворец - многочисленные
башни, стены из раскрошенных глиняных кирпичей и огромный темный купол,
подобный гигантской луковице, только что вытащенной из земли. Придворные и
чиновники, в шароварах и мантиях, туниках и кафтанах, спешащие по своим
разнообразным делам, останавливались и глазели на приближающуюся массу
людей.
Верблюды на Королевской Дороге! Этот гигант со своей накрашенной
женщиной в шанкийской одежде должен быть поистине важной персоной!
У подножия широких дворцовых ступеней Конан повернулся к Хаджимену.
- Хорошо ли торгуются шанки? Хаджимен позволил своим губам растянуться
в улыбке и на мгновение показать зубы.
- Шанки торгуются лучше, чем замбулийцы!
- Хорошо, - отозвался Конан, - поскольку мы в Замбуле. Так что обменяй
всех моих шестерых лошадей вместе со своими - на жемчуг, или ожерелья из
замбулийских монет, или что-нибудь подобное, что будет легко нести. И мечи в
тюке у этого гнедого обменяй тоже.
- Для нас будет удовольствием и честью совершить обмен для Конана из
Киммерии.
- Пусть сын хана назовет место, где мы встретимся через несколько
часов. Скажем, на закате.
- Шанки будут у верблюжьих загонов в квартале, называемом Бронзовым, -
или там будет кто-нибудь, кто встретит и проведет Конана.
Киммериец кивнул и спешился. Замбулийцы в богатых одеждах, стоящие на
верхней площадке лестницы, наблюдали за ним. Конан обошел вокруг своей
лошади и протянул руки, чтобы помочь Испаране. После минутного колебания ее
лицо разгладилось. Она с улыбкой позволила снять себя с лошади, словно была
знатной дамой. Поскольку она была представительницей своего хана, Конан
решил проявить доброту; он позволит ей похвастаться своими знаниями перед
своим нанимателем. Когда ее ноги коснулись земли, он задержал ее на
достаточное время, чтобы пробормотать, пряча губы в ее волосах:
- Я ношу амулет под своей одеждой. Ты можешь сказать ему это.
- Но ты... когда ты успел спрятать его там? Она отступила назад, совсем
чуть-чуть, и нахмурилась, пытаясь понять, верить ему или нет.
- Несколько месяцев назад, в Аренджуне.
- Но...
- Но ты не нашла его, когда обыскивала меня в нашем шанкийском шатре
несколько ночей назад! - сказал он, сдержанно улыбаясь. - Он был там. Я
повесил его себе на шею через день после того, как убил Хисарр Зула и сжег
его дом.
- Но... нет! Ты хочешь сказать, что эта уродливая... штуковина?
Конан благодушно улыбнулся.
Без сомнения, некоторые из открыто любопытствующих наблюдателей
спрашивали себя, почему женщина с черными губами, одетая в белое шанкийское
платье поверх красного шанкийского сирваля, сыплет проклятиями, поднимаясь
рядом с Конаном по ступеням дворца.
Вопрос, заданный Конаном стоящему рядом с ним человеку, был небрежным:
- Кто-нибудь позаботится о наших лошадях, не так ли?
- Да, - сказал Иабиз и повернулся, чтобы отдать соответствующий приказ.
Потом он заторопился вслед за Конаном и Испараной, которые продолжали идти,
не останавливаясь.
- На тот случай, если тебя отпустят, когда мы все еще будем у хана,
Иабиз, - сказал Конан, отвечая свирепым взглядом на взгляд какого-то
сановника в шелковых одеждах, который, должно быть, весил не больше, чем
лошадь, - потом я буду подыскивать себе таверну. Ты знаешь, что я начну с
верблюжьих загонов в Бронзовом Квартале не позже, чем на закате.
- А если хан пожелает задержать тебя дольше? Конан с важным видом шагал
вперед; какой-то человек в великолепных одеждах отступил в сторону.
- Не пожелает.
- Я...
- Покупателем буду я, - сказал киммериец. - Не так ли, Спарана?
- ...Отродье изводящей верблюдов, пораженный гнилью в паху гадюки...
да.... сын и наследник кхитайской рыжей дворовой суки...
- Я постараюсь быть там, - сказал Иабиз. - А что с ней такое, воин из
Киммерии? Вы двое что, поссорились?
- Она безумно влюблена в меня и боится, что Актер-хан разлучит нас,
чтобы добраться до ее прелестного ротика, - ответил Конан, и они вошли во
дворец вместе с Испараной, которая все еще продолжала истощать свой запас
ругательств.
14. ГЛАЗ ЭРЛИКА
Прежде всего Конан проверил, чем можно защищаться в просторном тронном
зале Актер-хана и как из него можно выйти.
Его и Испарану провели через вход, закрывающийся двумя тяжелыми
дверьми, которые, как заметил Конан, надежно запирались изнутри посредством
огромного деревянного бруса, окованного железом и уравновешенного по оси,
чтобы его было легче поднимать и опускать. В тридцати шагах слева
выкрашенную в кремовый цвет стену прорезал высокий одиночный портал с
обшитой панелями дверью. Такая же дверь нарушала однообразие стены в сорока
шагах справа. Обе двери были закрыты, и других Конан не увидел.
Трон из фруктового дерева, с высокой спинкой и украшенной серебром
резьбой, стоял на возвышении, примыкающем к стене напротив главного входа.
Он стоял в центре этого возвышения, в двадцати шагах от Конана. Позади него
стену прорезали четыре узкие высокие ниши, пропускающие в зал воздух и свет.
Их глубина помогла Конану определить, насколько толстыми были внешние стены
дворца. Каждое из этих окон, высотой по плечо человеку, было обрамлено
желтыми занавесками, на которых был вышит червеобразный узор с цветками
львиного зева в зеленых, алых и белых тонах. Под каждым таким окном-бойницей
стоял большой горшок из неглазурованного камня, опоясанный медными обручами,
и из него храбро торчало какое-то растение с восковыми на вид листьями. Эта
длинная-длинная стена поддерживалась и оживлялась пятью полуколоннами, или
пилястрами, с резными львиными головами и одним-единственным украшением.
Конан решил, что последнее служило не только для убранства зала. Всего
в локте, или около того, слева от трона, который отстоял от стены примерно
на такое же расстояние, в камень были вбиты два штыря. Каждый из них
удерживал скобу, которая казалась золотой и была, скорее всего, изготовлена
из менее благородного, но позолоченного металла. Скобы поддерживали -
примерно в пяти футах над полом - изогнутые ножны, обвитые полосками серебра
и красной кожи. Из ножен торчала украшенная самоцветами рукоять меча.
"Возможно, он принадлежал основателю Замбулы, - задумчиво пробормотал
про себя Конан. - Или это Государственный Меч Актер-хана, символ его
правления, который ему не хочется носить, сидя на троне. Возможно, дар
государя Турана". Особого значения это не имело.
То тут, то там в зале высились огромные колонны из дерева или
раскрашенного камня, по виду напоминающего дерево. Длинные руки Конана не
смогли бы обхватить ни одну из них. С каждой стороны возвышения так же
неподвижно стоял великолепно одетый стражник. Оба стражника смотрели в
пустоту. На возвышении, с каждой стороны трона стоял человек. Советники,
решил Конан, - визири. Тот, что был справа от хана, носил мантию и парчовое
верхнее платье в коричневых и алых тонах. Серебряная цепь покоилась на его
груди - под подбородком, который был чисто выбрит, хотя остальная часть его
лица была скрыта под бородой и усами. Он уже начинал лысеть. "Не очень-то
счастливый человек", - подумал Конан.
Человеку слева от хана, без сомнения, было лишь немногим больше
двадцати, и его лицо под странным, высоким коричневым головным убором нельзя
было назвать некрасивым. Его стройные ноги были обтянуты узкими красными
штанами, поверх которых была надета простая белая туника; на груди сверкал
внушительный медальон из золота, жемчуга и солнечных топазов. "Глаза, как у
змеи, - отметил Конан, - и полны гордости и ума".
У обутых в фетр ног каждого из предполагаемых советников сидел писец;
один был довольно старым, а другой - удивительно молодым, крупного сложения;
между ними сидел на троне Актер-хан. Его вряд ли можно было назвать
уродливым, хотя, возможно, на его лице уже начинали проступать следы
разгульной жизни, и его брюшко было уже довольно заметным.
Блестящий взгляд его темных глаз сместился с киммерийца на Испарану,
снова на мгновение вернулся к Конану и окончательно остановился на женщине.
- Испарана из Замбулы возвращается к своему хану, - послышался голос за
спиной Конана, - и вместе с ней - Конан, киммериец с далекого севера.
- Доложи визирю Хафару, префект, - произнес Актер-хан, и Конан уловил в
его голосе скрытое возбуждение.
Префект Иабиз, лысеющий сановник и старый писец устремились к двери
слева от Конана, прошли через портал и закрыли дверь за собой. Все было
сделано быстро, но Конан успел отметить значительную толщину обитой панелями
двери. Актер-хан заговорил снова.
- Почему человек с далекого севера прибыл вместе с нашей служанкой
Испараной?
В этот момент Конан осознал, в насколько уязвимом положении он
находился, и почувствовал внезапный озноб при воспоминании о
непредсказуемости Испараны - и о нескольких причинах, по которым она могла
бы испытывать наслаждение и приятное возбуждение при виде того, как его
хватают, пытают-убивают.
- Он помог мне, - сказала Испарана, и напряжение Конана ослабло лишь
самую малость. - Конан из Киммерии несет то, за чем я была послана.
Глаза хана, разделенные ястребиным носом, неотрывно глядели на Конана.
- Конан из Киммерии, ты находишься в присутствии Актер-хана, правителя
Замбулы и окружающих ее земель во имя и в качестве сатрапа Илдиза Великого,
Короля Турана и Владыки Империи. В этом зале не должно быть опасности ни для
тебя, ни для меня. Твое оружие будет возвращено тебе, как только ты выйдешь
за дверь, которая находится у тебя за спиной.
У Конана защекотало под мышками. Вооруженные копьями стражники, стоящие
по обе стороны первой ступеньки возвышения, смотрели в пустоту, однако,
казалось, были готовы ко всему. Конан оглянулся по сторонам и увидел четырех
солдат в доспехах и шлемах. Они не отрывали от него глаз.
Он сглотнул слюну и почувствовал, как по его позвоночнику пробежали
мурашки. Отдать оружие! Оказаться во власти этого сатрапа, этих вооруженных
людей - и каприза Испараны! Ему это было очень не по вкусу. Однако за эти
несколько секунд он представил себе возможную альтернативу. Правитель,
восседающий на троне, приказал ему сдать оружие. Он может
молча согласиться и передать хану амулет, который тот так ценит; или
подвергнуться аресту; или попытаться с боем проложить себе дорогу - из
дворца, в котором кишмя кишат вооруженные стражники, а потом из враждебного
города, окруженного пустыней?
"У меня нет выбора", - подумал он, и его взгляд на короткое время
переместился к мечу, подвешенному на стене. Как быстро он сможет до него
добраться в случае необходимости; как быстро он сможет выхватить его из
ножен и обернуться, чтобы попытаться дать отпор? "Пока буду идти к той
двери, чтобы последовать за Хафаром и Иабизом", - подумал он, потому что был
не в состоянии не предусмотреть подобное действие. Он нашел впечатляющие
слова.
- Ни один чужестранец не должен приближаться к королю в его покоях,
имея при себе оружие, - сказал он и расстегнул пояс, на котором висели ножны
меча и кинжала. Не оборачиваясь, он отвел оба конца пояса от своих бедер
назад, и чьи-то руки, протянувшись из-за его спины, взяли их. Конан стоял
безоружный, отдавшись на милость Испараны и Актер-хана.
- Покиньте нас, - сказал Актер-хан. - Зафра и Уруй останутся со мной и
этими нашими двумя вернувшимися слугами.
Оба стража трона, словно ожившие статуи, пересекли зал в ширину,
прошагав мимо Конана и Испараны, и вышли. Конан услышал, как за ними
закрылись створки большой двери. На возвышении остались стоящий человек в
странном головном уборе и сидящий писец, этот молодой здоровяк.
"Почему, - спросил себя Конан, - писец остается в зале во время
секретного доклада агента хана?" И тут же ответил сам себе, - принимая во
внимание размеры писца: "Уруй - телохранитель. Но тогда этот худощавый
парень в дурацкой шляпе... что он здесь делает?" Он жалел, что задал
Испаране слишком мало вопросов. Тронный зал был теперь пуст, не считая
пятерых человек. Конан и четверо замбулийцев. Враги?
- Испарана - ты принесла мне Глаз Ээлика?
- Да, господин Хан.
- Принеси его сюда, моя превосходная служанка. Она взглянула на Конана.
- Он у меня, - сказал киммериец, отмечая, что рослый писец переменна
позу и пристально наблюдает за тем, как он подносит обе руки к своей шее.
Конан вытащил из-под одежды ремешок, на котором болталась усыпанная
стекляшками капля обожженной глины, снял его через голову и протянул вперед
руку. Сплющенная с одной стороны полусфера, явно не имеющая никакой
ценности, повисла в воздухе, медленно поворачиваясь.
Актер-хан нахмурился было при виде предмета, совершенно очевидно не
являющегося его ценным амулетом, но тут Конан присел на корточки и осторожно
постучал куском глины по полу, выложенному чередующимися красными и розовыми
плитками, - еще и еще раз. Глина треснула, раскололась, распалась на
кусочки. Испарана следила за происходящим так же зачарованно, как и человек
на троне.
Конан поднялся на ноги. Снова он протянул вперед руку, и снова некий
предмет медленно закружился на конце кожаного ремешка.
Подвеска в форме меча была примерно равна по длине мизинцу Конана.
Неограненный рубин образовывал головку рукоятки. На каждом конце перекрестия
сверкал большой желтый камень, вертикально пересеченный одной черной
полоской. Камни, отстоящие один от другого примерно на дюйм, казалось,
глядели, как жуткие желтые глаза, с обеих сторон длинного, острого
серебряного носа.
- Глаза Эрлика!!!
Голос Актер-хана, едва ли громче шепота, был полон страсти. Правитель
возбужденно наклонился вперед, и его ладони так сжали изогнутые подлокотники
трона, что костяшки пальцев побелели. Взгляд его темных неподвижных глаз был
не менее стеклянным, чем у "глаз" амулета.
Конану показалось, что сатрап собирается встать.
Однако Актер этого не сделал. Одна рука оторвалась от подлокотника
трона и протянулась вперед, ладонью вверх.
- Мне! - сказал Актер-хан все тем же задыхающимся голосом, выдающим
внутреннее напряжение.
После трех месяцев опасных приключений и кажущихся бесконечными
путешествий и трудов, причиной которых была эта побрякушка, Конану почти не
хотелось расставаться с ней. Почти. И все же он не понес ее к этой замершей
в ожидании королевской руке. Вместо этого он поймал руку Испараны и вложил в
нее Глаз Эрлика.
- Это всегда было твоей миссией и твоим делом, Спарана, - сказал он
достаточно громко, чтобы его услышали на возвышении. - Заверши его.
Испарана, в своем шанкийском сирвале, тунике, кафтане с рукавами - и с
черной косметикой на лице, - пересекла зал, направляясь к своему повелителю.
Конан увидел, что его протянутая вперед рука дрожит. Неужели действительно
его жизненная сила была заключена в этой маленькой безделушке? Неужели он
вот-вот станет .непобедимым, неужели его теперь нельзя будет убить? Конан
наблюдал за происходящим, и внезапно ему в голову пришла совершенно
посторонняя мысль: что только высоким женщинам следует носить раздувающиеся
шаровары.
Испарана положила Глаз Эрлика на ожидающую, дрожащую ладонь, и кулак
сатрапа сомкнулся вокруг амулета. После всего этого долгого времени, и
ужаса, и потерянных жизней не случилось ничего волшебного или
драматического. Хан Замбулы получил свой Глаз Эрлика. Нанятая им воровка
опустилась на одно колено и склонила голову, а он откинулся назад с долгим
вздохом.
- Поднимись, Испарана, превосходная служанка, - приказал он, и она
встала.
На груди его, поверх многоцветной шелковой мантии лежал медальон,
подвешенный на золотой цепочке тонкой работы. Он представлял собой крылатый
квадрат из того же самого металла, с отчеканенными на нем надписями. В
центре был изображен крупный шарообразный цветок, и такие же цветки, но
поменьше, украшали каждый угол. Серебряные листья загибались внутрь и
удерживали цветок, который представлял собой рубин величиной с глаз колибри.
- Вы оба хорошо себя зарекомендовали, - сказал Актер-хан, - и я более
чем доволен. Конан из Киммерии - приблизься.
Конан шагнул вперед, размышляя о том, что очень умно поступил, отдав
амулет Испаране с учтивыми словами, которые предназначались как для нее, так
и для сатрапа. Киммериец был безоружен. Без привычной тяжести пояса ему было
не по себе; он чувствовал себя словно обнаженным - и как нельзя более
уязвимым: преданным на милость женщине, отмеченной из-за него уродливым
шрамом; женщины, которая, если бы не он, вернула бы амулет сама - два месяца
назад. (Вернула бы? Это было неизвестно. Одну, ее могли бы схватить
хорезмийцы, - а без него она все еще была бы невольницей, без сомнения,
проданной в Аренджуне или Шадизаре.) Хорошее отношение этой женщины
приобрело для него особое значение здесь, в тронном зале чужого города. И он
не был в нем уверен. Поравнявшись с ней, он остановился и коротко кивнул