захватить обратно зеркало. Потому что, видишь ли, у меня почти не было
сомнений в том, что стоит мне привезти Хисарр Зулу амулет, и он сразу же
проявит все свое вероломство. Я не верил, что он вернет мою душу и отпустит
меня на свободу. Песчаное Чудовище рассказало мне, как я смогу освободить
тех бездушных тварей, созданных его братом.
Киммериец начал описывать жуткие средства, которые должны были дать
покой этим нелюдям, и Хассек, взглянув на него, увидел, что его профиль
превращается в суровый лик каменной статуи какого-то мрачного бога, и тут же
понял, что Конан совершил это: необходимо было отрубить голову волшебнику,
набить череп, и уши, и ноздри землей, а потом сжечь эту голову всю без
остатка.
- А-а. И замок Хиссар Зула сгорел вместе со всем содержимым. Это была
твоя работа, Конан?
- Да, - сказала статуя с прищуренными глазами. - Пламя распространилось
от его головы, после того, как сама кость превратилась в известь и пепел.
- Но как тебе удалось одолеть его?
- Дух Тосии рассказал мне о нескольких способах сделать это, и все,
кроме одного, были слишком ужасными, чтобы их можно было принимать в расчет.
Я...
- Расскажи мне, - попросил иранистанец, руки которого покрылись
мурашками, - о тех нескольких средствах, которые даже для тебя были слишком
ужасными, чтобы их можно было использовать против такого ужасного человека,
как Хисарр Зул!
- Я помню их, - безжизненным голосом сказал Конан. - Я никогда их не
забуду. Как сказало мне чудовище, после смерти своего брата оно наконец
смогло бы получить свободу от этой жизни-после-смерти, смогло бы покинуть
ущелье и отправиться... туда, куда отправляются подобные злые души после
смерти. Оно сказало мне, что я должен сделать, и я
спросил, есть ли еще способ, а потом еще. И хотя оно каждый раз впадало
в ярость, я напоминал ему, что я для него - средство добыть свободу,
уничтожить Хисарр Зула.
И Конан спокойно, монотонным голосом перечислил эти способы.
Хисарр Зула можно было убить, удавив его волосом девственницы, погибшей
от бронзового оружия и ставшей женщиной после смерти и после того, как волос
был удален. Конан сказал, что когда он услышал это, его чуть не вырвало, -
так же, как сейчас Хассека. Какая мерзость! Или же Хисарра можно было убить
водами реки Зархебы, ибо они истекали ядом; проблема заключалась в том, что
Зархеба была очень, очень далеко, в юго-западном Куше. Или его можно было
убить железом, выкованным в Стигии над костром из костей, потому что из этой
темной, исполненной колдовских чар земли, обители злобно скалящихся демонов
и магов, пришла большая часть заклятий, выученных двумя волшебниками.
- Боги и кровь богов! - сказал Хассек, не пытаясь
скрыть содрогания.
- Да. В конце концов он сказал мне также, что Хисарр Зула можно
одолеть, обратив его собственное колдовство против него. Мне это показалось
невозможным - но в результате я именно это и сделал.
- Как?
- Я не скажу тебе, - невозмутимо ответил Конан, и Хассек не стал
спрашивать снова.
У Конана не было ни средств передвижения, ни припасов. Тосия Зул
разрешил эту проблему - ради себя самого; киммериец интересовал его
постольку, поскольку был оружием, которое дух мог обратить против своего
брата. Началась песчаная буря. Она подняла Конана в воздух; ветер подхватил
его и унес на много миль к югу - к одному оазису, куда, как думал дух,
направлялся Хисарр Зул; Конан знал, что на самом деле туда приближалась
Испарана, потому что теперь он обгонял ее на том пути, по которому она шла
со своими верблюдами.
- Волшебник дал мне безобидную копию амулета. Я смог подменить его так,
чтобы Испарана об этом не узнала. Потом... ну, по разным причинам, - это
действительно такая женщина, Хассек, что только держись, и к тому же
прекрасно владеет мечом и вероломна, как... как Хисарр! Как я говорил, по
разным причинам нас нагнал караван. Он был из Хорезма, и эти люди были
работорговцами. Вскоре мы с Испараной вновь оказались попутчиками и вновь
пошли на север - прикованные к цепи вместе с другими невольниками.
- Тебя, помимо всего прочего, еще и обратили в рабство?
- Да, - спокойно сказал Конан. - Но уверяю тебя, не без того, чтобы я
убил несколько человек из тех, кто охранял караван.
"И оставил за собой еще несколько трупов", - подумал Хассек и ничего не
сказал.
- Все из-за этой проклятой Испараны! Она тогда как раз пыталась убежать
от меня. Они схватили ее. Они приковали нас обоих к веренице рабов. И мы оба
зашагали на север - в цепях. У каждого из нас был амулет - она не видела
моего и не знала, что ее амулет был не настоящим, не имеющим никакой
ценности для Хана Замбулы.
- Но как, зо имя Эрлика и Друда, ты смог бежать из хорезмийского
работорговческого каравана - посреди пустыни... в цепях?
-- Друд - это бог, который мне не известен, - сказал Конан, кажущееся
спокойствие которого просто бесило его попутчика.
- Самый древний из богов, которому все еще поклоняются в Иранистане, -
коротко объяснил Хассек.
- Признаюсь, - сказал Конан, - что я вовсе не бежал, Я упоминал уже о
пятерых солдатах из Самарры, которых встретил раньше. Мы встретили их снова;
они возвращались назад. Я кричал без передышки, и капитан Арсиль из Самарры
сделал так, чтобы нас освободили. Поскольку я слишком добр для своего же
собственного блага, я потребовал, чтобы Испарану освободили тоже, - он
усмехнулся. - В последний раз, когда я ее видел, она направлялась на юг, и
ее "сопровождали" в Замбулу Арсиль и его люди - которые ничего не знали о
нашей настоящей цели, Испараны и моей, - в то время, как я ехал на север с
ее верблюдами и лошадьми. Хассек рассмеялся вслух.
- И, значит, она отвезла фальшивый Глаз Эрлика обратно к Актер-хану,
который, без сомнения, носит его в настоящую минуту, веря, что это его
собственный, колдовским образом изготовленный защитный талисман! Потому что
это амулет, особо и исключительно настроенный только на него, Конан, при
помощи колдовских чар.
Конан покачал головой.
- Нет, - сказал он, и Хассек в изумлении уставился на него. Неужели
было что-то еще?
- Чтобы удостовериться, что амулет, который я принес ему, действительно
настоящий, Хисарр Зул сотворил заклинание, которое растопило копию и
превратило ее в бесформенный кусок шлака. Я сожалею об этом. Даже для
Испараны я не желал бы таких страданий или, если она после них останется в
живых, такого шрама от ожога между грудями. Они были очень красивыми.
Хассек, как до него и его соотечественник-иранистанец, от которого
Конан перенял свою привычку, ответил на эту досадную новость
одним-единственным словом:
- Черт!
Конан взглянул на него, и в кои-то веки раз эти пламенные голубые глаза
были почти безмятежными.
- Да, - сказал он.
Они ехали дальше, и здесь уже начиналась пустыня. Даже солнце казалось
теперь более горячим. То там, то сям из желто-белой почвы вырисовывались
чахлые растения, упорно цепляющиеся за землю и за жизнь. Солнце и небо стали
ярче, словно отражая все более участки местности под копытами лошадей.
- Конан, - сказал Хассек, - ты... случайно не знаешь также о разрушении
некоей могущественной башни, принадлежавшей человеку по имени Яра, жрецу из
Аренджуна?
Конан усмехнулся, несмотря на легкую дрожь, пробежавшую по его телу при
воспоминании об этом поединке с колдовскими чарами, случившемся всего
четверть года назад.
- Возможно, Яра прогневал бога, которому служил, и тот поразил его
сияющую, как драгоценный камень, башню ударом молнии, Хассек.
- Возможно. А может быть, я еду в компании поистине великого вора - и
погибели для волшебников.
Конан только усмехнулся, но по мере того, как они ехали дальше,
задумался. Погибель для волшебников? Это правда, что у него было несколько
интересных приключений с несколькими волшебниками и продуктами волшебства...
и что он остался в живых, а волшебники - нет. Он размышлял над этим, пока
они ехали на юг, в глубь сверкающих песков.
6. ВОЛШЕБНИК ЗАМБУЛЫ
Далеко-далеко к югу от Конана и иранистанца, в той же самой пустыне и,
в общем-то, всего в нескольких днях пути к северу от Замбулы четверо солдат
из Самарры, проснувшись, обнаружили, что один из их числа исчез. Исчезла и
"гостья", которую они сопровождали. Самаррский капитан ударил себя кулаком
по ладони.
- Гром и молния! Я бы поручился за Сарида своей правой рукой! Клянусь
бородой Тарима - эта проклятая ведьма...
- Да, капитан, - сказал один из его людей. - Сарид таращил на нее глаза
с самого начала, когда мы освободили ее и киммерийца из хорезмийской
вереницы невольников. Правду сказать, Сарид сам себя назначил ее охранником.
Никому из нас и в голову не приходило обращать на них внимание или
прислушиваться к словам, которыми они обменивались, пока мы ехали, и стояли
лагерем, и ехали снова.
- А теперь эта потаскуха уговорила его ускакать вместе с ней! Сайд! Он
предал нас... предал долг и короля... из-за этой вероломной замбулийки!
Тарим бы побрал тот день, когда мы позволили этому киммерийцу навязать ее на
наши головы!
- Может статься, она умрет от этого ожога...
- Который мы ей смазывали бальзамами и перевязывали с такой нежной
заботой! Хм! Нам этого не дождаться, Салик. Такие, как она, живут вечно.
- Капитан Арсиль... она все время клялась, что служит Хану Замбулы. И
что животные и припасы, которые забрал киммериец, принадлежали ей. И еще она
не переставала утверждать, что он увез амулет, принадлежащий ее хану. А тот,
что был у нее... - самаррский солдат с дрожью в голосе оборвал свою речь,
сделал оберегающий знак и пробормотал имя какого-то бога.
Голова капитана дернулась.
- А ким... Конан сказал, что все наоборот. Теперь я не знаю... они с
Саридом поскали на север, Камбур?
- Похоже, да, - сказал третий солдат.
- Так. Она поворачивается спиной к Замбуле, а ведь мы уже почти там.
Несомненно, чтобы попытаться выследить киммерийца Конана! Может быть, этот
мошенник со странными глазами все-таки солгал нам. Признаюсь, он мне
понравился... Все ради амулета, а? Камбур, я готов побиться об заклад, что
бедный глупый Сарид не доживет до новой луны. Этот киммериец достаточно
велик, чтобы сожрать его целиком. Ах, бедняга! Клянусь Таримом, я надеюсь,
что Конан разрубит эту проклятую ведьму и бросит ее в пищу собакам!
- Арсиль... капитан... мы... последуем за ними?
- Нет! Клянусь Таримом, нет! Я не собираюсь провести остаток жизни в
этой пустыне или задерживать вас здесь. Украденный товар, за которым нас
посылали, - у нас... большая его часть.. и я без особого удовольствия
представляю себе, как буду рассказывать той Саридовой девушке о том, что с
ними случилось, - капитан Арсиль застонал. - И его матери... и командиру!
- Э... может, им всем было бы лучше - и нам тоже, - если бы мы
объявили, что Сарида убили. Как героя. А потом...
- Чтобы он каким-нибудь образом объявился в Самарре на следующий день,
или в следующем месяце, или в следующем году? О нет, Камбур, и ты никогда не
станешь сержантом, если у тебя в мыслях будет такая неразбериха. Нет! И...
Камбур.
Красивое загорелое лицо Арсиля приняло задумчивое выражение.
- Лучше будет, если мы ни словом не обмолвимся ни о Конане из Киммерии,
ни об этой проклятой Испаране, пока будем проезжать по замбулийской
территории.
Камбур, иранистанец на службе Самарры, кивнул. Арсиль был прав, и его
мысли были мудрыми, - хотя Камбур побился бы об заклад на свои сапоги, что
этот громадный парень с прямым носом и глазами цвета неба обдурил их всех.
Камбур не собирался так уж сильно скучать по Сариду... хотя ему было жаль,
что Испараны больше с ними не было. Он со спокойной душой оставлял ее на
попечение Сарида, зная, что у того дома есть девушка и что их помолвка была
оглашена и зарегистрирована. Камбур сам лелеял кое-какие идеи и надежды по
поводу замбулийской чаровницы, которую они нашли рядом с Конаном в
хорезмийском невольничьем караване.
"Так, значит, Арсиль боится за Сарида?" Камбур встряхнул покрытой
шлемом головой. К черту Сарида! Пусть этот верзила-варвар остерегается!
Испарана в достаточной степени женщина, в достаточной степени
искусительница, чтобы даже его поставить на колени! А уж как она ненавидит
этого киммерийца!
* * *
Предметы, загромождающие просторную комнату, были самыми
разнообразными: от обычных, повседневных до странных, от экзотических до
зловеще-таинственных и поистине ужасающих. Молодой маг, находившийся в этой
комнате, был странен только тем, что был молод. Он разглядывал что-то в
глубине хрустального шара и улыбался при этом. Его коричневый головной убор
был странно высоким; кроме этого, на нем была простая длинная белая туника,
надетая поверх коричневых штанов. На его груди висел медальон,
покачивающийся в такт его движениям. Этот медальон представлял собой большое
кольцо, усыпанное по краю жемчужинами; в центре сверкал многогранный рубин,
окруженный двенадцатью солнечными топазами, образующими шестиконечную
звезду. Медальон был подарком хана, так же, как и одно из двух колец,
которые носил маг.
С улыбкой, которая не открывала зубов и не смягчала выражения лица, он
отвернулся от своего волшебного шара; потом, мягко ступая ногами, обутыми в
красный фетр, пересек комнату и подошел к высокой, обшитой панелями двери.
Он дважды постучал в нее костяшкой одного пальца и, насвистывая, вернулся к
шару.
Через несколько минут дверь отворилась и появился еще один человек. Он
был отчасти лыс, и хотя волосы сбегали с двух сторон вниз по его щекам, к
линии челюсти, в середине они были сбриты и открывали подбородок с ямочкой.
Рисунок из переплетенных лоз, вышитых алыми стежками, украшал его
темно-коричневую мантию на подоле, манжетах и у шеи. На груди у него шуршала
серебряная цепь, и он тоже был обут в красный фетр. Запястье вошедшего
охватывал медный браслет.
Ни он, ни маг не произнесли ни слова. Он придержал дверь, и маг прошел
мимо, даже не бросив на него взгляда своих холодных и жестких, словно
камень, карих глаз.
Молодой волшебник вошел в широко раскинувшийся, высокий зал под
потолком, на котором было изображено небо и который поддерживали резные
колонны, имитирующие деревья акации. В зале прежде всего бросалось в глаза
возвышение у задней стены, а на этом возвышении - большое сиденье из
фруктового дерева с гравировкой из серебра. Человек, сидящий на нем, не был
ни красив, ни уродлив, ни толст, ни тонок, хотя у него и было брюшко. Поверх
его длинной желтой мантии была надета еще одна, из травчатого синего шелка,
совершенно очевидно привезенная с большими издержками из далекого Кхитая.
Она была интересно скроена и прорезана так, чтобы выставить напоказ нижнюю
одежду цвета шафрана.
Приблизившись к трону, молодой маг сделал скупое, едва заметное
движение.
Человек на троне мгновенно отреагировал на знак:
- Оставь нас, Хафар.
Тот из вошедших, что был постарше, оставил открытой дверь в комнату
мага и, шурша коричневыми одеждами, пересек просторный тронный зал. Он вышел
через небольшую дверь в противоположной стене и закрыл ее за собой.
Человек на троне не отрывал от мага взгляда темных-темных глаз.
- Господин Хан, Глаз Эрлика снова движется из Аренджуна на юг.
- Что? Хорошо!
- Я увидел в хрустальном шаре, что он находится в руках одного
иранистанца и того самого человека, который отобрал его у Хисарр Зула... и у
Испараны.
Лицо Актер-хана частично утратило румянец.
- Иранистанец! Да сохранит нас Эрлик! Зафра - у кого из них Глаз?
Волшебник стоял теперь перед троном, у подножия платформы, на которую
вели ступеньки, покрытые ковром того же синего цвета, что и верхний халат,
или
платье хана. Взгляд мага перенесся на стену сзади и слева от трона. Там
висел меч в ножнах; кроме него, на стене ничего не было. На его рукояти
сверкали самоцветы. Ножны опирались на две скобы, которые были золотыми -
или позолоченными. Холодные змеиные глаза мага встретились со взглядом его
хана.
- Увы, мой господин, мои возможности не беспредельны. Эти двое
путешествуют вместе, и я могу быть уверен только в том, что амулет
путешествует с ними. Только если они разделятся, я узнаю, у кого из них
Глаз.
- Тебя здесь хорошо содержат, Зафра, - сказал Актер-хан. - Твоя комната
примыкает к самому тронному залу. По твоему сигналу я выслал отсюда всех и
по твоему знаку отпустил своего визиря! Ты здесь ни в чем не испытываешь
недостатка. Мне нужно больше сведений.
Зафра почувствовал, что ему следует поклониться, - пусть коротко и не
очень низко.
- Ни один человек в мире не мог бы сказать тебе столько, сколько я уже
сказал, господин Хан Замбулы. В этом я клянусь своей бородой и своей
властью! Глаз Эрлика распространяет вокруг себя некую ауру, потому что это
предмет, созданный с помощью колдовских чар. Однако, если бы он находился
среди трех человек, или даже десяти, то даже наиболее сведущий из этих
прославленных волшебников покрытой сенью демонов Стигии не смог бы сказать,
в чьих руках он находится, до тех пор, пока этот человек не отделился бы от
других. Я определил местоположение амулета, господин Хан. Я могу следить за
ним по мере его приближения. Я это сделаю. Сейчас он далеко от нас. Кто бы
из этих двоих ни владел им, мы сможем легко отобрать его, как только они
подъедут на достаточно близкое расстояние. А пока что, Актер-хан, - они
приближаются к нам, и нам не нужно ничего предпринимать. Я буду наблюдать.
- Если только они не свернут к востоку, чтобы обойти Замбулу стороной
по пути в Иранистан!
- Я буду поддерживать наблюдение, мой господин. Я считаю, что сейчас
они находятся к югу от Дороги Королей. Однако, если они повернут на восток,
к морю, наши люди все равно никаким образом не доберутся туда раньше них.
Пальцы Актер-хана забарабанили по покрытому серебряной резьбой
подлокотнику трона; его ногти стучали по дереву.
- Наблюдай за этими двоими, Зафра, и докладывай мне три раза в день, не
реже. Даже чаще, если они изменят направление или если ты установишь, кто из
них везет Глаз.
- Да, Хан Замбулы. Конечно. По крайней мере, теперь мы знаем, что
амулет снова держит путь в нашу сторону.
- Или в сторону Иранистана. Этого не должно случиться!
- Они в неделях пути от нас, господин Актер. Мы узнаем. Моему господину
не нужно волноваться. Я буду держать тебя в курсе.
- М-м-м. И до сих пор не знаем ничего о Карамеке и Испаране. Чума
забери... Хафар! Хафар!! Лучше, если я сделаю еще одно подношение храмам
Эрлика и Йога, потому что, без сомнения, какой-то бог сердит на меня, и я не
могу поверить, что это Хану-ман! Хафар!
Когда Хафар вошел, маг Зафра уже покидал зал, а Хан Замбулы извернулся
на троне, чтобы посмотреть на висящий на стене меч. Он делал это по
нескольку раз в день, и Хафар постоянно гадал, что означал меч для его
господина и каким был источник влияния Зафры.
Зафра тем временем закрыл за собой дверь и прислонился спиной к
панелям, пристально глядя на ожидающую его женщину. В тот момент, когда он
запер дверь на засов, женщина улыбнулась и позволила своему единственному
одеянию упасть аметистовой горкой у ее ног.
- Чиа, - выдохнул он. - Тебе не следовало приходить сюда. Я что, должен
начать запирать дверь в коридор?
Она лениво улыбнулась и повела бедром, на котором лежала тонкая золотая
цепочка, опоясывающая снизу изгиб живота с голубой ямкой пупка. Это было
все, что на ней было надето, если не считать колец, которые, как и медальон
Зафры, были подарком ее господина - хана.
- Но кто может держаться в стороне? - мягко спросила она. - Иди сюда и
заставь свою Тигрицу мурлыкать.
Человек, которому оказывал предпочтение Хан Замбулы, подошел к женщине,
которой оказывал предпочтение тот же самый хан.
7. ИСПАРАНА ИЗ ЗАМБУЛЫ
Спокойно, Железноголовый; мы уже снаружи, ребятки. Как ты и сказал,
Конан. Мы прошли
через весь этот населенный призраками перевал и не увидели даже следов
духа или песчаного чудовища. Я прошу прощения за то, что сомневался в тебе.
Да что там, ты герой! Это сократит путь от Замбулы до Заморы на целый день,
а то и больше,
Конан кивнул, покачиваясь в такт движениям своей лошади. Он чувствовал
себя героем, очень кстати забывая о том, что два месяца назад его погнало
через этот перевал смерти чистое безрассудство и не поддающееся никакой
логике упрямство. Выбросил он из головы и тот факт, что только везение или
какой-то другой своенравный бог не дал ему стать просто очередной жертвой
духа, который так долго рыскал в ущелье, прорезающем Драконовы Холмы.
- Сначала, - сказал он, - нужно будет убедить путников в том, что этот
перевал безопасен. Я считаю, что нам лучше пока держать при себе то, что мы
знаем, Хассек. Замбулийцы могут задать слишком много вопросов. Мне кажется
странным, что после того, как ты вернулся с амулетом в Аренджун, и показал
его Хисарру, и убил Хисарра... кажется странным, что ты потом снова оставил
Аренджун и поехал в пустыню, чтобы закопать там Глаз.
- Сомневаешься в моем слове, а, Хасс? Хассек слегка потянул левый повод
и оглянулся через плечо на своего попутчика, который поправлял повязку на
лбу. Хассек был не так уж далеко впереди; правый бок Железноголового
практически терся о нос лошади Конана. Киммериец дал этому гнедому животному
имя Гнедыш. Оно вполне выполняло свое назначение. Другую лошадь он называл
Лошадь.
- С большой осторожностью отношусь к этому, ты, сын киммерийца, потому
что ты едешь у меня за свиной!
Конан улыбнулся, потом засмеялся.
- Ну ладно. Если бы мой рассказ был ведром, то в нем было бы столько
дыр, что там не задержались бы и две капли воды. Я не закапывал Глаз Эрлика
в пустыне.
- Ты спрятал его в Аренджуне? - Хассек хлопнул себя по лбу. - Вместе с
лошадьми! Конан покачал головой.
- Он все это время был при мне, Хассек. Хассек выругался - на двух
языках и упоминая четырех разных богов. Конан ухмыльнулся и кивнул со
знанием дела. Человеку полезно ругаться, а способность разнообразить языки
может здорово помочь.
- Но почему...
- Мне показалось неплохой идеей позаботиться о том, чтобы мы оба
оставались беглецами и выбрались из Шадизара - и проехали мимо Аренджуна, -
прежде чем я сообщу тебе, что эта штуковина у меня, Хасс. Когда мы с тобой
наедине, я думаю, я могу с тобой справиться.
- Хитрый варвар с холмов! - иранистанец усмехался.
- Коварный похититель с гор" - Конан тоже усмехнулся и покачал головой.
А лошади размеренно шли вперед, все время на юг. За крупами вьючных животных
линия острого хребта холмов, называемых Драконовыми, словно съеживалась,
сжималась, уменьшалась в размерах.
- Эй! Подержи мою лошадь!
Хассек перебросил поводья вперед через голову лошади так, что они
волочились по земле, и, махнув ногой вверх и назад, соскочил с седла. Он
побежал, и в его руке сверкнул кинжал; Конан наблюдал за тем, как он метнул
его. Покинутая лошадь стояла и глядела в пустоту. Кинжал полетел точно в
цель, и Конан кивнул и поджал губы. Ему лучше не забывать о том, что Хассек
умеет бросать нож!
Иранистанец вернулся, ухмыляясь и скрипя сапогами по песку. В руке он
нес добычу: маленькую уродливую ящерицу.
- Свежее мясо на обед, - объявил он.
- Уф, - отозвался Конан.
- Ну тогда объедайся этой проклятой солониной, - сказал Хассек и
просунул ящерицу в петлю на голенище сапога, прежде чем вскочить в седло с
высокой задней лукой и удобно в нем устроиться.
Конан ничего не сказал; он знал, что когда они поджарят эту ящерицу над
парой верблюжьих "лепешек", подобранных по дороге, она будет пахнуть так же
хорошо, как самая лучшая говядина, и он съест ее с превеликим удовольствием.
Они ехали дальше. Солнце глядело на них сверху вниз огромным пылающим
глазом. Нос Конана облупился уже несколько дней назад. А вчера облупился еще
раз.
- Конан, - насчет этой Испараны. После всего, что, как ты сказал мне,
она сделала - вероломная дрянь! - ты все-таки освободил ее из рабства и
передал своим... самаррским друзьям.
- Я не желаю рабства никому, Хасс. Она служила своему господину, а я
был ее соперником, ее врагом. Я имею в виду, что я и сейчас ее враг! Она
пыталась служить ему хорошо. В моей власти было освободить ее или обречь на
рабство. Я вовсе не настолько ее ненавижу, поэтому я сделал то, что должен
был сделать.
- Что ты считал, что должен был сделать.
Конан стянул с головы повязку и выжал из нее пот.
- Для киммерийца это одно и то же. Он, моргая, вернул повязку на место.
- Я бы не освободил ее, - задумчиво признался Хассек. - Для иранистанца
это не одно и то же.
- Я буду помнить об этом, Хассек из Иранистана.
- Конан! - голос Хассека звучал обвиняюще, с притворным упреком.
- Просто держись чуть впереди, где я могу видеть тебя, Хассек, друг
мой.
* * *
Много дней, сверкающих, раскаленных солнцем дней спустя Конан все еще
не ответил на расспросы Хассека о местонахождении амулета; Хассеку казалось,
что он догадался; и он все еще скакал чуть впереди, когда они выехали из
длинной "ложбины", образованной двумя барханами. Запасы воды были на исходе,
и оба путника, наконец, признались в своей озабоченности.
Иранистанец первым встретился с парой, едущей навстречу. Все трое - и
две лошади - были очень удивлены и сбиты с толку. Руки напряглись и дернули
поводья, послышалось звяканье сбруи и скрип кожи.
Конан, выглядывая из-за спины иранистанца, увидел солдата с раздвоенной
бородой, в остроконечном шлеме, и рядом с ним и чуть сзади - всадника
поменьше ростом, закутанного в джеллабу, капюшон которой прикрывал его лицо.
сомнений в том, что стоит мне привезти Хисарр Зулу амулет, и он сразу же
проявит все свое вероломство. Я не верил, что он вернет мою душу и отпустит
меня на свободу. Песчаное Чудовище рассказало мне, как я смогу освободить
тех бездушных тварей, созданных его братом.
Киммериец начал описывать жуткие средства, которые должны были дать
покой этим нелюдям, и Хассек, взглянув на него, увидел, что его профиль
превращается в суровый лик каменной статуи какого-то мрачного бога, и тут же
понял, что Конан совершил это: необходимо было отрубить голову волшебнику,
набить череп, и уши, и ноздри землей, а потом сжечь эту голову всю без
остатка.
- А-а. И замок Хиссар Зула сгорел вместе со всем содержимым. Это была
твоя работа, Конан?
- Да, - сказала статуя с прищуренными глазами. - Пламя распространилось
от его головы, после того, как сама кость превратилась в известь и пепел.
- Но как тебе удалось одолеть его?
- Дух Тосии рассказал мне о нескольких способах сделать это, и все,
кроме одного, были слишком ужасными, чтобы их можно было принимать в расчет.
Я...
- Расскажи мне, - попросил иранистанец, руки которого покрылись
мурашками, - о тех нескольких средствах, которые даже для тебя были слишком
ужасными, чтобы их можно было использовать против такого ужасного человека,
как Хисарр Зул!
- Я помню их, - безжизненным голосом сказал Конан. - Я никогда их не
забуду. Как сказало мне чудовище, после смерти своего брата оно наконец
смогло бы получить свободу от этой жизни-после-смерти, смогло бы покинуть
ущелье и отправиться... туда, куда отправляются подобные злые души после
смерти. Оно сказало мне, что я должен сделать, и я
спросил, есть ли еще способ, а потом еще. И хотя оно каждый раз впадало
в ярость, я напоминал ему, что я для него - средство добыть свободу,
уничтожить Хисарр Зула.
И Конан спокойно, монотонным голосом перечислил эти способы.
Хисарр Зула можно было убить, удавив его волосом девственницы, погибшей
от бронзового оружия и ставшей женщиной после смерти и после того, как волос
был удален. Конан сказал, что когда он услышал это, его чуть не вырвало, -
так же, как сейчас Хассека. Какая мерзость! Или же Хисарра можно было убить
водами реки Зархебы, ибо они истекали ядом; проблема заключалась в том, что
Зархеба была очень, очень далеко, в юго-западном Куше. Или его можно было
убить железом, выкованным в Стигии над костром из костей, потому что из этой
темной, исполненной колдовских чар земли, обители злобно скалящихся демонов
и магов, пришла большая часть заклятий, выученных двумя волшебниками.
- Боги и кровь богов! - сказал Хассек, не пытаясь
скрыть содрогания.
- Да. В конце концов он сказал мне также, что Хисарр Зула можно
одолеть, обратив его собственное колдовство против него. Мне это показалось
невозможным - но в результате я именно это и сделал.
- Как?
- Я не скажу тебе, - невозмутимо ответил Конан, и Хассек не стал
спрашивать снова.
У Конана не было ни средств передвижения, ни припасов. Тосия Зул
разрешил эту проблему - ради себя самого; киммериец интересовал его
постольку, поскольку был оружием, которое дух мог обратить против своего
брата. Началась песчаная буря. Она подняла Конана в воздух; ветер подхватил
его и унес на много миль к югу - к одному оазису, куда, как думал дух,
направлялся Хисарр Зул; Конан знал, что на самом деле туда приближалась
Испарана, потому что теперь он обгонял ее на том пути, по которому она шла
со своими верблюдами.
- Волшебник дал мне безобидную копию амулета. Я смог подменить его так,
чтобы Испарана об этом не узнала. Потом... ну, по разным причинам, - это
действительно такая женщина, Хассек, что только держись, и к тому же
прекрасно владеет мечом и вероломна, как... как Хисарр! Как я говорил, по
разным причинам нас нагнал караван. Он был из Хорезма, и эти люди были
работорговцами. Вскоре мы с Испараной вновь оказались попутчиками и вновь
пошли на север - прикованные к цепи вместе с другими невольниками.
- Тебя, помимо всего прочего, еще и обратили в рабство?
- Да, - спокойно сказал Конан. - Но уверяю тебя, не без того, чтобы я
убил несколько человек из тех, кто охранял караван.
"И оставил за собой еще несколько трупов", - подумал Хассек и ничего не
сказал.
- Все из-за этой проклятой Испараны! Она тогда как раз пыталась убежать
от меня. Они схватили ее. Они приковали нас обоих к веренице рабов. И мы оба
зашагали на север - в цепях. У каждого из нас был амулет - она не видела
моего и не знала, что ее амулет был не настоящим, не имеющим никакой
ценности для Хана Замбулы.
- Но как, зо имя Эрлика и Друда, ты смог бежать из хорезмийского
работорговческого каравана - посреди пустыни... в цепях?
-- Друд - это бог, который мне не известен, - сказал Конан, кажущееся
спокойствие которого просто бесило его попутчика.
- Самый древний из богов, которому все еще поклоняются в Иранистане, -
коротко объяснил Хассек.
- Признаюсь, - сказал Конан, - что я вовсе не бежал, Я упоминал уже о
пятерых солдатах из Самарры, которых встретил раньше. Мы встретили их снова;
они возвращались назад. Я кричал без передышки, и капитан Арсиль из Самарры
сделал так, чтобы нас освободили. Поскольку я слишком добр для своего же
собственного блага, я потребовал, чтобы Испарану освободили тоже, - он
усмехнулся. - В последний раз, когда я ее видел, она направлялась на юг, и
ее "сопровождали" в Замбулу Арсиль и его люди - которые ничего не знали о
нашей настоящей цели, Испараны и моей, - в то время, как я ехал на север с
ее верблюдами и лошадьми. Хассек рассмеялся вслух.
- И, значит, она отвезла фальшивый Глаз Эрлика обратно к Актер-хану,
который, без сомнения, носит его в настоящую минуту, веря, что это его
собственный, колдовским образом изготовленный защитный талисман! Потому что
это амулет, особо и исключительно настроенный только на него, Конан, при
помощи колдовских чар.
Конан покачал головой.
- Нет, - сказал он, и Хассек в изумлении уставился на него. Неужели
было что-то еще?
- Чтобы удостовериться, что амулет, который я принес ему, действительно
настоящий, Хисарр Зул сотворил заклинание, которое растопило копию и
превратило ее в бесформенный кусок шлака. Я сожалею об этом. Даже для
Испараны я не желал бы таких страданий или, если она после них останется в
живых, такого шрама от ожога между грудями. Они были очень красивыми.
Хассек, как до него и его соотечественник-иранистанец, от которого
Конан перенял свою привычку, ответил на эту досадную новость
одним-единственным словом:
- Черт!
Конан взглянул на него, и в кои-то веки раз эти пламенные голубые глаза
были почти безмятежными.
- Да, - сказал он.
Они ехали дальше, и здесь уже начиналась пустыня. Даже солнце казалось
теперь более горячим. То там, то сям из желто-белой почвы вырисовывались
чахлые растения, упорно цепляющиеся за землю и за жизнь. Солнце и небо стали
ярче, словно отражая все более участки местности под копытами лошадей.
- Конан, - сказал Хассек, - ты... случайно не знаешь также о разрушении
некоей могущественной башни, принадлежавшей человеку по имени Яра, жрецу из
Аренджуна?
Конан усмехнулся, несмотря на легкую дрожь, пробежавшую по его телу при
воспоминании об этом поединке с колдовскими чарами, случившемся всего
четверть года назад.
- Возможно, Яра прогневал бога, которому служил, и тот поразил его
сияющую, как драгоценный камень, башню ударом молнии, Хассек.
- Возможно. А может быть, я еду в компании поистине великого вора - и
погибели для волшебников.
Конан только усмехнулся, но по мере того, как они ехали дальше,
задумался. Погибель для волшебников? Это правда, что у него было несколько
интересных приключений с несколькими волшебниками и продуктами волшебства...
и что он остался в живых, а волшебники - нет. Он размышлял над этим, пока
они ехали на юг, в глубь сверкающих песков.
6. ВОЛШЕБНИК ЗАМБУЛЫ
Далеко-далеко к югу от Конана и иранистанца, в той же самой пустыне и,
в общем-то, всего в нескольких днях пути к северу от Замбулы четверо солдат
из Самарры, проснувшись, обнаружили, что один из их числа исчез. Исчезла и
"гостья", которую они сопровождали. Самаррский капитан ударил себя кулаком
по ладони.
- Гром и молния! Я бы поручился за Сарида своей правой рукой! Клянусь
бородой Тарима - эта проклятая ведьма...
- Да, капитан, - сказал один из его людей. - Сарид таращил на нее глаза
с самого начала, когда мы освободили ее и киммерийца из хорезмийской
вереницы невольников. Правду сказать, Сарид сам себя назначил ее охранником.
Никому из нас и в голову не приходило обращать на них внимание или
прислушиваться к словам, которыми они обменивались, пока мы ехали, и стояли
лагерем, и ехали снова.
- А теперь эта потаскуха уговорила его ускакать вместе с ней! Сайд! Он
предал нас... предал долг и короля... из-за этой вероломной замбулийки!
Тарим бы побрал тот день, когда мы позволили этому киммерийцу навязать ее на
наши головы!
- Может статься, она умрет от этого ожога...
- Который мы ей смазывали бальзамами и перевязывали с такой нежной
заботой! Хм! Нам этого не дождаться, Салик. Такие, как она, живут вечно.
- Капитан Арсиль... она все время клялась, что служит Хану Замбулы. И
что животные и припасы, которые забрал киммериец, принадлежали ей. И еще она
не переставала утверждать, что он увез амулет, принадлежащий ее хану. А тот,
что был у нее... - самаррский солдат с дрожью в голосе оборвал свою речь,
сделал оберегающий знак и пробормотал имя какого-то бога.
Голова капитана дернулась.
- А ким... Конан сказал, что все наоборот. Теперь я не знаю... они с
Саридом поскали на север, Камбур?
- Похоже, да, - сказал третий солдат.
- Так. Она поворачивается спиной к Замбуле, а ведь мы уже почти там.
Несомненно, чтобы попытаться выследить киммерийца Конана! Может быть, этот
мошенник со странными глазами все-таки солгал нам. Признаюсь, он мне
понравился... Все ради амулета, а? Камбур, я готов побиться об заклад, что
бедный глупый Сарид не доживет до новой луны. Этот киммериец достаточно
велик, чтобы сожрать его целиком. Ах, бедняга! Клянусь Таримом, я надеюсь,
что Конан разрубит эту проклятую ведьму и бросит ее в пищу собакам!
- Арсиль... капитан... мы... последуем за ними?
- Нет! Клянусь Таримом, нет! Я не собираюсь провести остаток жизни в
этой пустыне или задерживать вас здесь. Украденный товар, за которым нас
посылали, - у нас... большая его часть.. и я без особого удовольствия
представляю себе, как буду рассказывать той Саридовой девушке о том, что с
ними случилось, - капитан Арсиль застонал. - И его матери... и командиру!
- Э... может, им всем было бы лучше - и нам тоже, - если бы мы
объявили, что Сарида убили. Как героя. А потом...
- Чтобы он каким-нибудь образом объявился в Самарре на следующий день,
или в следующем месяце, или в следующем году? О нет, Камбур, и ты никогда не
станешь сержантом, если у тебя в мыслях будет такая неразбериха. Нет! И...
Камбур.
Красивое загорелое лицо Арсиля приняло задумчивое выражение.
- Лучше будет, если мы ни словом не обмолвимся ни о Конане из Киммерии,
ни об этой проклятой Испаране, пока будем проезжать по замбулийской
территории.
Камбур, иранистанец на службе Самарры, кивнул. Арсиль был прав, и его
мысли были мудрыми, - хотя Камбур побился бы об заклад на свои сапоги, что
этот громадный парень с прямым носом и глазами цвета неба обдурил их всех.
Камбур не собирался так уж сильно скучать по Сариду... хотя ему было жаль,
что Испараны больше с ними не было. Он со спокойной душой оставлял ее на
попечение Сарида, зная, что у того дома есть девушка и что их помолвка была
оглашена и зарегистрирована. Камбур сам лелеял кое-какие идеи и надежды по
поводу замбулийской чаровницы, которую они нашли рядом с Конаном в
хорезмийском невольничьем караване.
"Так, значит, Арсиль боится за Сарида?" Камбур встряхнул покрытой
шлемом головой. К черту Сарида! Пусть этот верзила-варвар остерегается!
Испарана в достаточной степени женщина, в достаточной степени
искусительница, чтобы даже его поставить на колени! А уж как она ненавидит
этого киммерийца!
* * *
Предметы, загромождающие просторную комнату, были самыми
разнообразными: от обычных, повседневных до странных, от экзотических до
зловеще-таинственных и поистине ужасающих. Молодой маг, находившийся в этой
комнате, был странен только тем, что был молод. Он разглядывал что-то в
глубине хрустального шара и улыбался при этом. Его коричневый головной убор
был странно высоким; кроме этого, на нем была простая длинная белая туника,
надетая поверх коричневых штанов. На его груди висел медальон,
покачивающийся в такт его движениям. Этот медальон представлял собой большое
кольцо, усыпанное по краю жемчужинами; в центре сверкал многогранный рубин,
окруженный двенадцатью солнечными топазами, образующими шестиконечную
звезду. Медальон был подарком хана, так же, как и одно из двух колец,
которые носил маг.
С улыбкой, которая не открывала зубов и не смягчала выражения лица, он
отвернулся от своего волшебного шара; потом, мягко ступая ногами, обутыми в
красный фетр, пересек комнату и подошел к высокой, обшитой панелями двери.
Он дважды постучал в нее костяшкой одного пальца и, насвистывая, вернулся к
шару.
Через несколько минут дверь отворилась и появился еще один человек. Он
был отчасти лыс, и хотя волосы сбегали с двух сторон вниз по его щекам, к
линии челюсти, в середине они были сбриты и открывали подбородок с ямочкой.
Рисунок из переплетенных лоз, вышитых алыми стежками, украшал его
темно-коричневую мантию на подоле, манжетах и у шеи. На груди у него шуршала
серебряная цепь, и он тоже был обут в красный фетр. Запястье вошедшего
охватывал медный браслет.
Ни он, ни маг не произнесли ни слова. Он придержал дверь, и маг прошел
мимо, даже не бросив на него взгляда своих холодных и жестких, словно
камень, карих глаз.
Молодой волшебник вошел в широко раскинувшийся, высокий зал под
потолком, на котором было изображено небо и который поддерживали резные
колонны, имитирующие деревья акации. В зале прежде всего бросалось в глаза
возвышение у задней стены, а на этом возвышении - большое сиденье из
фруктового дерева с гравировкой из серебра. Человек, сидящий на нем, не был
ни красив, ни уродлив, ни толст, ни тонок, хотя у него и было брюшко. Поверх
его длинной желтой мантии была надета еще одна, из травчатого синего шелка,
совершенно очевидно привезенная с большими издержками из далекого Кхитая.
Она была интересно скроена и прорезана так, чтобы выставить напоказ нижнюю
одежду цвета шафрана.
Приблизившись к трону, молодой маг сделал скупое, едва заметное
движение.
Человек на троне мгновенно отреагировал на знак:
- Оставь нас, Хафар.
Тот из вошедших, что был постарше, оставил открытой дверь в комнату
мага и, шурша коричневыми одеждами, пересек просторный тронный зал. Он вышел
через небольшую дверь в противоположной стене и закрыл ее за собой.
Человек на троне не отрывал от мага взгляда темных-темных глаз.
- Господин Хан, Глаз Эрлика снова движется из Аренджуна на юг.
- Что? Хорошо!
- Я увидел в хрустальном шаре, что он находится в руках одного
иранистанца и того самого человека, который отобрал его у Хисарр Зула... и у
Испараны.
Лицо Актер-хана частично утратило румянец.
- Иранистанец! Да сохранит нас Эрлик! Зафра - у кого из них Глаз?
Волшебник стоял теперь перед троном, у подножия платформы, на которую
вели ступеньки, покрытые ковром того же синего цвета, что и верхний халат,
или
платье хана. Взгляд мага перенесся на стену сзади и слева от трона. Там
висел меч в ножнах; кроме него, на стене ничего не было. На его рукояти
сверкали самоцветы. Ножны опирались на две скобы, которые были золотыми -
или позолоченными. Холодные змеиные глаза мага встретились со взглядом его
хана.
- Увы, мой господин, мои возможности не беспредельны. Эти двое
путешествуют вместе, и я могу быть уверен только в том, что амулет
путешествует с ними. Только если они разделятся, я узнаю, у кого из них
Глаз.
- Тебя здесь хорошо содержат, Зафра, - сказал Актер-хан. - Твоя комната
примыкает к самому тронному залу. По твоему сигналу я выслал отсюда всех и
по твоему знаку отпустил своего визиря! Ты здесь ни в чем не испытываешь
недостатка. Мне нужно больше сведений.
Зафра почувствовал, что ему следует поклониться, - пусть коротко и не
очень низко.
- Ни один человек в мире не мог бы сказать тебе столько, сколько я уже
сказал, господин Хан Замбулы. В этом я клянусь своей бородой и своей
властью! Глаз Эрлика распространяет вокруг себя некую ауру, потому что это
предмет, созданный с помощью колдовских чар. Однако, если бы он находился
среди трех человек, или даже десяти, то даже наиболее сведущий из этих
прославленных волшебников покрытой сенью демонов Стигии не смог бы сказать,
в чьих руках он находится, до тех пор, пока этот человек не отделился бы от
других. Я определил местоположение амулета, господин Хан. Я могу следить за
ним по мере его приближения. Я это сделаю. Сейчас он далеко от нас. Кто бы
из этих двоих ни владел им, мы сможем легко отобрать его, как только они
подъедут на достаточно близкое расстояние. А пока что, Актер-хан, - они
приближаются к нам, и нам не нужно ничего предпринимать. Я буду наблюдать.
- Если только они не свернут к востоку, чтобы обойти Замбулу стороной
по пути в Иранистан!
- Я буду поддерживать наблюдение, мой господин. Я считаю, что сейчас
они находятся к югу от Дороги Королей. Однако, если они повернут на восток,
к морю, наши люди все равно никаким образом не доберутся туда раньше них.
Пальцы Актер-хана забарабанили по покрытому серебряной резьбой
подлокотнику трона; его ногти стучали по дереву.
- Наблюдай за этими двоими, Зафра, и докладывай мне три раза в день, не
реже. Даже чаще, если они изменят направление или если ты установишь, кто из
них везет Глаз.
- Да, Хан Замбулы. Конечно. По крайней мере, теперь мы знаем, что
амулет снова держит путь в нашу сторону.
- Или в сторону Иранистана. Этого не должно случиться!
- Они в неделях пути от нас, господин Актер. Мы узнаем. Моему господину
не нужно волноваться. Я буду держать тебя в курсе.
- М-м-м. И до сих пор не знаем ничего о Карамеке и Испаране. Чума
забери... Хафар! Хафар!! Лучше, если я сделаю еще одно подношение храмам
Эрлика и Йога, потому что, без сомнения, какой-то бог сердит на меня, и я не
могу поверить, что это Хану-ман! Хафар!
Когда Хафар вошел, маг Зафра уже покидал зал, а Хан Замбулы извернулся
на троне, чтобы посмотреть на висящий на стене меч. Он делал это по
нескольку раз в день, и Хафар постоянно гадал, что означал меч для его
господина и каким был источник влияния Зафры.
Зафра тем временем закрыл за собой дверь и прислонился спиной к
панелям, пристально глядя на ожидающую его женщину. В тот момент, когда он
запер дверь на засов, женщина улыбнулась и позволила своему единственному
одеянию упасть аметистовой горкой у ее ног.
- Чиа, - выдохнул он. - Тебе не следовало приходить сюда. Я что, должен
начать запирать дверь в коридор?
Она лениво улыбнулась и повела бедром, на котором лежала тонкая золотая
цепочка, опоясывающая снизу изгиб живота с голубой ямкой пупка. Это было
все, что на ней было надето, если не считать колец, которые, как и медальон
Зафры, были подарком ее господина - хана.
- Но кто может держаться в стороне? - мягко спросила она. - Иди сюда и
заставь свою Тигрицу мурлыкать.
Человек, которому оказывал предпочтение Хан Замбулы, подошел к женщине,
которой оказывал предпочтение тот же самый хан.
7. ИСПАРАНА ИЗ ЗАМБУЛЫ
Спокойно, Железноголовый; мы уже снаружи, ребятки. Как ты и сказал,
Конан. Мы прошли
через весь этот населенный призраками перевал и не увидели даже следов
духа или песчаного чудовища. Я прошу прощения за то, что сомневался в тебе.
Да что там, ты герой! Это сократит путь от Замбулы до Заморы на целый день,
а то и больше,
Конан кивнул, покачиваясь в такт движениям своей лошади. Он чувствовал
себя героем, очень кстати забывая о том, что два месяца назад его погнало
через этот перевал смерти чистое безрассудство и не поддающееся никакой
логике упрямство. Выбросил он из головы и тот факт, что только везение или
какой-то другой своенравный бог не дал ему стать просто очередной жертвой
духа, который так долго рыскал в ущелье, прорезающем Драконовы Холмы.
- Сначала, - сказал он, - нужно будет убедить путников в том, что этот
перевал безопасен. Я считаю, что нам лучше пока держать при себе то, что мы
знаем, Хассек. Замбулийцы могут задать слишком много вопросов. Мне кажется
странным, что после того, как ты вернулся с амулетом в Аренджун, и показал
его Хисарру, и убил Хисарра... кажется странным, что ты потом снова оставил
Аренджун и поехал в пустыню, чтобы закопать там Глаз.
- Сомневаешься в моем слове, а, Хасс? Хассек слегка потянул левый повод
и оглянулся через плечо на своего попутчика, который поправлял повязку на
лбу. Хассек был не так уж далеко впереди; правый бок Железноголового
практически терся о нос лошади Конана. Киммериец дал этому гнедому животному
имя Гнедыш. Оно вполне выполняло свое назначение. Другую лошадь он называл
Лошадь.
- С большой осторожностью отношусь к этому, ты, сын киммерийца, потому
что ты едешь у меня за свиной!
Конан улыбнулся, потом засмеялся.
- Ну ладно. Если бы мой рассказ был ведром, то в нем было бы столько
дыр, что там не задержались бы и две капли воды. Я не закапывал Глаз Эрлика
в пустыне.
- Ты спрятал его в Аренджуне? - Хассек хлопнул себя по лбу. - Вместе с
лошадьми! Конан покачал головой.
- Он все это время был при мне, Хассек. Хассек выругался - на двух
языках и упоминая четырех разных богов. Конан ухмыльнулся и кивнул со
знанием дела. Человеку полезно ругаться, а способность разнообразить языки
может здорово помочь.
- Но почему...
- Мне показалось неплохой идеей позаботиться о том, чтобы мы оба
оставались беглецами и выбрались из Шадизара - и проехали мимо Аренджуна, -
прежде чем я сообщу тебе, что эта штуковина у меня, Хасс. Когда мы с тобой
наедине, я думаю, я могу с тобой справиться.
- Хитрый варвар с холмов! - иранистанец усмехался.
- Коварный похититель с гор" - Конан тоже усмехнулся и покачал головой.
А лошади размеренно шли вперед, все время на юг. За крупами вьючных животных
линия острого хребта холмов, называемых Драконовыми, словно съеживалась,
сжималась, уменьшалась в размерах.
- Эй! Подержи мою лошадь!
Хассек перебросил поводья вперед через голову лошади так, что они
волочились по земле, и, махнув ногой вверх и назад, соскочил с седла. Он
побежал, и в его руке сверкнул кинжал; Конан наблюдал за тем, как он метнул
его. Покинутая лошадь стояла и глядела в пустоту. Кинжал полетел точно в
цель, и Конан кивнул и поджал губы. Ему лучше не забывать о том, что Хассек
умеет бросать нож!
Иранистанец вернулся, ухмыляясь и скрипя сапогами по песку. В руке он
нес добычу: маленькую уродливую ящерицу.
- Свежее мясо на обед, - объявил он.
- Уф, - отозвался Конан.
- Ну тогда объедайся этой проклятой солониной, - сказал Хассек и
просунул ящерицу в петлю на голенище сапога, прежде чем вскочить в седло с
высокой задней лукой и удобно в нем устроиться.
Конан ничего не сказал; он знал, что когда они поджарят эту ящерицу над
парой верблюжьих "лепешек", подобранных по дороге, она будет пахнуть так же
хорошо, как самая лучшая говядина, и он съест ее с превеликим удовольствием.
Они ехали дальше. Солнце глядело на них сверху вниз огромным пылающим
глазом. Нос Конана облупился уже несколько дней назад. А вчера облупился еще
раз.
- Конан, - насчет этой Испараны. После всего, что, как ты сказал мне,
она сделала - вероломная дрянь! - ты все-таки освободил ее из рабства и
передал своим... самаррским друзьям.
- Я не желаю рабства никому, Хасс. Она служила своему господину, а я
был ее соперником, ее врагом. Я имею в виду, что я и сейчас ее враг! Она
пыталась служить ему хорошо. В моей власти было освободить ее или обречь на
рабство. Я вовсе не настолько ее ненавижу, поэтому я сделал то, что должен
был сделать.
- Что ты считал, что должен был сделать.
Конан стянул с головы повязку и выжал из нее пот.
- Для киммерийца это одно и то же. Он, моргая, вернул повязку на место.
- Я бы не освободил ее, - задумчиво признался Хассек. - Для иранистанца
это не одно и то же.
- Я буду помнить об этом, Хассек из Иранистана.
- Конан! - голос Хассека звучал обвиняюще, с притворным упреком.
- Просто держись чуть впереди, где я могу видеть тебя, Хассек, друг
мой.
* * *
Много дней, сверкающих, раскаленных солнцем дней спустя Конан все еще
не ответил на расспросы Хассека о местонахождении амулета; Хассеку казалось,
что он догадался; и он все еще скакал чуть впереди, когда они выехали из
длинной "ложбины", образованной двумя барханами. Запасы воды были на исходе,
и оба путника, наконец, признались в своей озабоченности.
Иранистанец первым встретился с парой, едущей навстречу. Все трое - и
две лошади - были очень удивлены и сбиты с толку. Руки напряглись и дернули
поводья, послышалось звяканье сбруи и скрип кожи.
Конан, выглядывая из-за спины иранистанца, увидел солдата с раздвоенной
бородой, в остроконечном шлеме, и рядом с ним и чуть сзади - всадника
поменьше ростом, закутанного в джеллабу, капюшон которой прикрывал его лицо.