Страница:
Подняв водяной столб, бревно скрылось из виду. Последнее, что я видел, — это барахтающийся клубок из рук, голов и ног, все дальше относимый стремительным течением.
Тут я вспомнил о преподобном Рембрандте и помчался к месту нашего падения. Но он уже очухался и мог стоять на ногах. Его лицо было бледнее полотна, глаза широко раскрыты, ноги в коленках дрожали, но, ухватившись за седельные сумки, Его преподобие из последних силенок пытался оттащить их в густые заросли, бормоча под нос что-то невразумительное. Должно быть, от потрясения у преподобного бедолаги крыша поехала.
— Все в порядке, преподобный, — успокоил я его. — Как говорят французы, бандиты отправились купаться. Золото Блинка спасено.
— А-а! — говорит на это преподобный Рембрандт и вытаскивает из-под сутаны два длинноствольных кольта, так что не сгреби я его в охапку, он непременно открыл бы пальбу. Я осторожно покатал его по земле, а после говорю:
— Придите в себя, преподобный! Я не бандит. Я Брекенридж Элкинс, ваш друг, помните?
А он в ответ прорычал, что сожрет мое сердце даже без перца и соли, сомкнул челюсти на моем правом ухе и принялся его отгрызать, в то же время пальцами подбираясь к глазам и пребольно лягаясь ногами. Я понял, что от страха Его преподобие совсем тронулся, а тут еще это падение, и с сожалением так ему говорю:
— Послушайте, преподобный, мне будет больно это сделать, я понимаю, это гораздо хуже, чем неприятности с ногой или даже с ухом, но мы больше не можем транжирить время по мелочам — Блинк весь горит желанием обвенчаться. — И со вздохом сожаления опустил ему на голову рукоять своего шестизарядного. Он упал, несколько раз дернулся и затих.
— Бедный преподобный Рембрандт, — я снова грустно вздохнул. — Надеюсь все-таки удар не перетряхнул ваши мозги набекрень, и вы не забыли обряда бракосочетания.
Чтобы избежать возни на случай, если он вновь очнется, я связал руки и ноги проповедника кусками лассо, а заодно осмотрел его арсенал, который никак не сочетался с внешним обликом Его преподобия. Судите сами: оба кольта со взведенными курками и зарубками на каждой рукоятке — на одном три, а на другом четыре, кривой нож, спрятанный за голенищем, да вдобавок колода крапленых карт и пара хитрые кубиков со свинцовой начинкой для игры в кости.
Но его привычки меня не касались.
Только покончил с осмотром, как глядь — явился Капитан Кидд. Ему, видно, не терпелось узнать, расшибся я насмерть или, только покалечился на всю жизнь. Чтобы показать, что мне также не чуждо чувство юмора, я хорошенько пнул его в брюхо, а когда он разогнулся и снова задышал, накинул на спину седло. Я связал подпруги остатками лассо, перекинул преподобного Рембрандта через седло, устроился сам, и мы отправились в Тетон Галч.
Где-то через час преподобный Рембрандт очухался и тихим таким голосом меня спрашивает:
— Кто-нибудь уцелел после торнадо?
— Все в порядке Ваше преподобие, — говорю ему. — Мы едем в Тетон Галч.
— Что-то припоминаю, — пробормотал он. — Ну да! Джейк Роумэн, сто чертей ему в пасть! Я думал, дело верное, но, кажется, просчитался. Думал, придется иметь дело с обычным человеком, а мне подсунули дьявола! Отпусти меня! Я дам тебе тысячу долларов!
— Пожалуйста, преподобный, успокойтесь, — ясно было, что он по прежнему заговаривается. — Еще немного, и прибудем: в Тетон.
— Но не хочу в Тетон! — завопил он.
— А вот и хотите, — возразил я. — Вы ж собирались связать мертвым узлом Блинка Уилтшоу со своею племянницей.
— Да пусть они катятся ко всем чертям, твой Блинк Уилтшоу вместе с племянницей!
— Вам, служителю церкви, должно быть стыдно за такие слова, — мягко пожурил я его. Будь на моем месте пуританин, у того бы от таких заявочек волосы встали дыбом. Мне стало до того тошно, что я замолчал. Ведь только-только собирался его развязать, чтобы сделать путешествие по возможности приятным, но подумал, что раз он все еще не в себе, то, пожалуй, пока рановато. Поэтому я не стал отвечать на ругань, которая становилась все изощреннее по мере того, как мы приближались к цели. В жизни не видал более странного преподобия!
Для меня было истинным облегчением вновь увидеть очертания Галча. Уже наступила ночь, когда по лощине между холмов мы спустились к поселку. В салунах и танцевальных холлах вовсю гудело веселье. Я въехал на задний двор салуна «Желтая собака», спешился, потом вынул из седла преподобного Рембрандта и поставил на ноги. Он наклонился к моему уху и отчаянно зашипел:
— В последний раз говорю — прислушайся к голосу разума! У меня в горном тайнике спрятано пятьдесят тысяч долларов. Я отдам тебе все до последнего цента, только развяжи меня!
— Мне не нужны деньги, — ответил я. — Все, чего я хочу, — это чтобы вы поскорее обвенчали свою племянницу и Блинка Уилтшоу. Тогда развяжу.
— Хорошо! — говорит. — Отлично! Но не могу же я их венчать, связанный по рукам и ногам. Развяжи веревки.
Это звучало убедительно. Но только я вознамерился исполнить его просьбу, как на двор с фонарем, в руке вышел бармен. Он осветил наши лица, и фонарь в его руке дрогнул.
— Какого дьявола ты притащил с собой, Элкинс? — спрашивает он, а у самого голос слегка запинается.
— Послушаешь его, так ни за что не догадаешься, — ответил я. — Это Его преподобие Рембрандт Броктон.
— Ты что, совсем спятил? — опять спрашивает бармен. — Это ж Гремучий Гаррисон!
— Все, сдаюсь, — говорит мой пленник. — Точно, я — Гаррисон. Плевать на все, только уберите от меня подальше этого ненормального.
У меня отвисла челюсть, и какое-то время я стоял столбом, ничего не соображая. Потом вдруг очнулся, да как заору:
— Что-о-о? Ты — Гаррисон?! Так вот оно что! Теперь мне все ясно! Значит, Джейк Роумэн подслушал наш разговор с Блинком Уилтшоу, предупредил банду, и вы подстроили все это, чтобы надуть меня и завладеть золотом Блинка? Так вот почему ты предложил подержать мой винчестер, пока я буду седлать тебе лошадь!
— Смотрите-ка, какой сообразительный! — недобро усмехнулся Гремучий Гаррисон. — Нам следовало бы застрелить тебя из засады, как я и предлагал, но идиоту Джейку непременно надо было захватить тебя живьем и замучить до смерти — так он хотел отомстить за оскорбление, нанесенное твоим конем. Должно быть, у дурня в последнюю минуту сдали нервы, и он решил покончить с тобой разом. Если бы ты его не узнал, мы бы спокойно тебя окружили, и не успел бы глазом моргнуть, как нашпиговали бы брюхо свинцом!
— Это что же получается?! Выходит, настоящий проповедник сейчас катит в Вапетон. Я должен привезти его сюда!
— А он уже здесь, — говорит один из зевак в быстро собиравшейся вокруг толпе. — Он вместе с племянницей приехал час назад из Бизоньего Хвоста.
— Из Бизоньего Хвоста? — воскликнул я, сраженный ниже пояса недобрым предчувствием.
Я влетел в салун и там увидел множество народу. Там был и Блинк, и еще какая-то девушка, и они держались за руки, и стояли перед стариком с длинной седой бородой, а тот, держа Библию в руке, благословлял их обоих. Я услышал:
— … и объявляю вас мужем и женой. И тех, кого соединил Господь, да не разлучит ни стрела индейца, ни коготь гризли!
— Долли! — рявкнул я. Оба подпрыгнули аж фута на четыре и в страхе обернулись. Долли бросилась вперед и раскинула руки как клуша, защищающая цыплят от ястреба.
— Руки прочь, Брек! — закричала она. — Я только что вышла замуж и пока не хочу становиться вдовой!
— Что ты, у меня и в мыслях не было… — сдавленным голосом начал я, нервно ощупывая кольты, как обычно делал в минуты сильного расстройства. Стоявшие между мной и Блинком, начали торопливо освобождать площадь, и тогда Блинк быстро-быстро заговорил:
— Дело было так, Брек. Когда я совершенно неожиданно стал богачом, то сразу известил об этом Долли, чтобы она приехала сюда и здесь вышла за меня замуж — она обещала мне в тот вечер, когда ты уезжал в Явапайю, помнишь? Так вот. Я действительно, как и говорил, хотел сегодня вывезти золото, чтобы после свадьбы спокойно отправиться вместе с Долли в Сан-Франциско и там провести медовый месяц. Но тут я узнал, что за мной следят шпионы из банды Гаррисона — об этом ты тоже знаешь. Понимаешь, с одной стороны, я хотел поскорее избавиться от золота и переправить его в безопасное место, а с другой — мне надо было избавиться от тебя, чтобы, когда Долли с дядей прибудут дилижансом из Бизоньего Хвоста, ты не спутал бы нам карты. Потому и соврал, будто преподобный Рембрандт должен ехать дилижансом на Вапетон. И это была единственная ложь, которую ты от меня услышал.
— Ты еще говорил, что возьмешь девушку в Тетоне! — яростно уличил я его.
— Так и беру ее замуж в Тетоне! Разве нет? Знаешь, Брек, в любви и на войне все средства хороши.
— Ну будет, будет вам, мальчики, — заговорил преподобный Рембрандт — тот, настоящий. — Дело сделано: девушка замужем, а значит, конец вражде и нечего точить зубы друг на друга. Ну? Пожмите руки и будьте друзьями.
— Согласен, — с трудом выдавил я. — Никто не скажет, что Элкинсы не умеют проигрывать. — Измена резанула меня по живому, но я глубоко спрятал свое кровоточащее сердце.
По крайней мере, я сделал все, чтобы не показать вида. А те, кто утверждает, будто я умышленно покалечил Блинка Уилтшоу, злодейски воспользовавшись первой же возможностью, просто нагло врут, и я буду сметать такими вралями дороги родного штата всякий раз, как поймаю. Дело в том, протягивая Блинку руку, я вдруг увидел выражение лица Глории Макгроу при известии об очередной моей неудаче. Мои пальцы конвульсивно сжались, и Блинк заорал дурным голосом. И нет никаких оснований для разговоров, что причиной последующих событий явился новый удар, нанесенный мне Долли, — плевательницей по голове. Когда я представил, с каким наслаждением Глория Макгроу сдерет с меня живого кожу, я словно тронулся умом и в панике рванулся к выходу. И если что-то оказывалось у меня на дороге, я расчищал путь, не любопытствуя, что это поставлено тут и зачем. Откуда мне было знать, что тот, кого я по рассеянности вышвырнул в окно, окажется дядей Долли — преподобным Рембрандтом? Кое-кто также жаловался, что их сбили с ноги вдавили в пол подошвами. Урок не будущее — пусть впредь не торчат у меня на дороге, чтоб им провалиться!
Уже подъезжая к дому, смирившийся с поражением и почти что умиротворенный, я вдруг задумался: а вообще, любил ли я Долли? Ведь сейчас меня волновало одно: как обрадуется этой моей промашке Глория Макгроу!
Глава 10
Тут я вспомнил о преподобном Рембрандте и помчался к месту нашего падения. Но он уже очухался и мог стоять на ногах. Его лицо было бледнее полотна, глаза широко раскрыты, ноги в коленках дрожали, но, ухватившись за седельные сумки, Его преподобие из последних силенок пытался оттащить их в густые заросли, бормоча под нос что-то невразумительное. Должно быть, от потрясения у преподобного бедолаги крыша поехала.
— Все в порядке, преподобный, — успокоил я его. — Как говорят французы, бандиты отправились купаться. Золото Блинка спасено.
— А-а! — говорит на это преподобный Рембрандт и вытаскивает из-под сутаны два длинноствольных кольта, так что не сгреби я его в охапку, он непременно открыл бы пальбу. Я осторожно покатал его по земле, а после говорю:
— Придите в себя, преподобный! Я не бандит. Я Брекенридж Элкинс, ваш друг, помните?
А он в ответ прорычал, что сожрет мое сердце даже без перца и соли, сомкнул челюсти на моем правом ухе и принялся его отгрызать, в то же время пальцами подбираясь к глазам и пребольно лягаясь ногами. Я понял, что от страха Его преподобие совсем тронулся, а тут еще это падение, и с сожалением так ему говорю:
— Послушайте, преподобный, мне будет больно это сделать, я понимаю, это гораздо хуже, чем неприятности с ногой или даже с ухом, но мы больше не можем транжирить время по мелочам — Блинк весь горит желанием обвенчаться. — И со вздохом сожаления опустил ему на голову рукоять своего шестизарядного. Он упал, несколько раз дернулся и затих.
— Бедный преподобный Рембрандт, — я снова грустно вздохнул. — Надеюсь все-таки удар не перетряхнул ваши мозги набекрень, и вы не забыли обряда бракосочетания.
Чтобы избежать возни на случай, если он вновь очнется, я связал руки и ноги проповедника кусками лассо, а заодно осмотрел его арсенал, который никак не сочетался с внешним обликом Его преподобия. Судите сами: оба кольта со взведенными курками и зарубками на каждой рукоятке — на одном три, а на другом четыре, кривой нож, спрятанный за голенищем, да вдобавок колода крапленых карт и пара хитрые кубиков со свинцовой начинкой для игры в кости.
Но его привычки меня не касались.
Только покончил с осмотром, как глядь — явился Капитан Кидд. Ему, видно, не терпелось узнать, расшибся я насмерть или, только покалечился на всю жизнь. Чтобы показать, что мне также не чуждо чувство юмора, я хорошенько пнул его в брюхо, а когда он разогнулся и снова задышал, накинул на спину седло. Я связал подпруги остатками лассо, перекинул преподобного Рембрандта через седло, устроился сам, и мы отправились в Тетон Галч.
Где-то через час преподобный Рембрандт очухался и тихим таким голосом меня спрашивает:
— Кто-нибудь уцелел после торнадо?
— Все в порядке Ваше преподобие, — говорю ему. — Мы едем в Тетон Галч.
— Что-то припоминаю, — пробормотал он. — Ну да! Джейк Роумэн, сто чертей ему в пасть! Я думал, дело верное, но, кажется, просчитался. Думал, придется иметь дело с обычным человеком, а мне подсунули дьявола! Отпусти меня! Я дам тебе тысячу долларов!
— Пожалуйста, преподобный, успокойтесь, — ясно было, что он по прежнему заговаривается. — Еще немного, и прибудем: в Тетон.
— Но не хочу в Тетон! — завопил он.
— А вот и хотите, — возразил я. — Вы ж собирались связать мертвым узлом Блинка Уилтшоу со своею племянницей.
— Да пусть они катятся ко всем чертям, твой Блинк Уилтшоу вместе с племянницей!
— Вам, служителю церкви, должно быть стыдно за такие слова, — мягко пожурил я его. Будь на моем месте пуританин, у того бы от таких заявочек волосы встали дыбом. Мне стало до того тошно, что я замолчал. Ведь только-только собирался его развязать, чтобы сделать путешествие по возможности приятным, но подумал, что раз он все еще не в себе, то, пожалуй, пока рановато. Поэтому я не стал отвечать на ругань, которая становилась все изощреннее по мере того, как мы приближались к цели. В жизни не видал более странного преподобия!
Для меня было истинным облегчением вновь увидеть очертания Галча. Уже наступила ночь, когда по лощине между холмов мы спустились к поселку. В салунах и танцевальных холлах вовсю гудело веселье. Я въехал на задний двор салуна «Желтая собака», спешился, потом вынул из седла преподобного Рембрандта и поставил на ноги. Он наклонился к моему уху и отчаянно зашипел:
— В последний раз говорю — прислушайся к голосу разума! У меня в горном тайнике спрятано пятьдесят тысяч долларов. Я отдам тебе все до последнего цента, только развяжи меня!
— Мне не нужны деньги, — ответил я. — Все, чего я хочу, — это чтобы вы поскорее обвенчали свою племянницу и Блинка Уилтшоу. Тогда развяжу.
— Хорошо! — говорит. — Отлично! Но не могу же я их венчать, связанный по рукам и ногам. Развяжи веревки.
Это звучало убедительно. Но только я вознамерился исполнить его просьбу, как на двор с фонарем, в руке вышел бармен. Он осветил наши лица, и фонарь в его руке дрогнул.
— Какого дьявола ты притащил с собой, Элкинс? — спрашивает он, а у самого голос слегка запинается.
— Послушаешь его, так ни за что не догадаешься, — ответил я. — Это Его преподобие Рембрандт Броктон.
— Ты что, совсем спятил? — опять спрашивает бармен. — Это ж Гремучий Гаррисон!
— Все, сдаюсь, — говорит мой пленник. — Точно, я — Гаррисон. Плевать на все, только уберите от меня подальше этого ненормального.
У меня отвисла челюсть, и какое-то время я стоял столбом, ничего не соображая. Потом вдруг очнулся, да как заору:
— Что-о-о? Ты — Гаррисон?! Так вот оно что! Теперь мне все ясно! Значит, Джейк Роумэн подслушал наш разговор с Блинком Уилтшоу, предупредил банду, и вы подстроили все это, чтобы надуть меня и завладеть золотом Блинка? Так вот почему ты предложил подержать мой винчестер, пока я буду седлать тебе лошадь!
— Смотрите-ка, какой сообразительный! — недобро усмехнулся Гремучий Гаррисон. — Нам следовало бы застрелить тебя из засады, как я и предлагал, но идиоту Джейку непременно надо было захватить тебя живьем и замучить до смерти — так он хотел отомстить за оскорбление, нанесенное твоим конем. Должно быть, у дурня в последнюю минуту сдали нервы, и он решил покончить с тобой разом. Если бы ты его не узнал, мы бы спокойно тебя окружили, и не успел бы глазом моргнуть, как нашпиговали бы брюхо свинцом!
— Это что же получается?! Выходит, настоящий проповедник сейчас катит в Вапетон. Я должен привезти его сюда!
— А он уже здесь, — говорит один из зевак в быстро собиравшейся вокруг толпе. — Он вместе с племянницей приехал час назад из Бизоньего Хвоста.
— Из Бизоньего Хвоста? — воскликнул я, сраженный ниже пояса недобрым предчувствием.
Я влетел в салун и там увидел множество народу. Там был и Блинк, и еще какая-то девушка, и они держались за руки, и стояли перед стариком с длинной седой бородой, а тот, держа Библию в руке, благословлял их обоих. Я услышал:
— … и объявляю вас мужем и женой. И тех, кого соединил Господь, да не разлучит ни стрела индейца, ни коготь гризли!
— Долли! — рявкнул я. Оба подпрыгнули аж фута на четыре и в страхе обернулись. Долли бросилась вперед и раскинула руки как клуша, защищающая цыплят от ястреба.
— Руки прочь, Брек! — закричала она. — Я только что вышла замуж и пока не хочу становиться вдовой!
— Что ты, у меня и в мыслях не было… — сдавленным голосом начал я, нервно ощупывая кольты, как обычно делал в минуты сильного расстройства. Стоявшие между мной и Блинком, начали торопливо освобождать площадь, и тогда Блинк быстро-быстро заговорил:
— Дело было так, Брек. Когда я совершенно неожиданно стал богачом, то сразу известил об этом Долли, чтобы она приехала сюда и здесь вышла за меня замуж — она обещала мне в тот вечер, когда ты уезжал в Явапайю, помнишь? Так вот. Я действительно, как и говорил, хотел сегодня вывезти золото, чтобы после свадьбы спокойно отправиться вместе с Долли в Сан-Франциско и там провести медовый месяц. Но тут я узнал, что за мной следят шпионы из банды Гаррисона — об этом ты тоже знаешь. Понимаешь, с одной стороны, я хотел поскорее избавиться от золота и переправить его в безопасное место, а с другой — мне надо было избавиться от тебя, чтобы, когда Долли с дядей прибудут дилижансом из Бизоньего Хвоста, ты не спутал бы нам карты. Потому и соврал, будто преподобный Рембрандт должен ехать дилижансом на Вапетон. И это была единственная ложь, которую ты от меня услышал.
— Ты еще говорил, что возьмешь девушку в Тетоне! — яростно уличил я его.
— Так и беру ее замуж в Тетоне! Разве нет? Знаешь, Брек, в любви и на войне все средства хороши.
— Ну будет, будет вам, мальчики, — заговорил преподобный Рембрандт — тот, настоящий. — Дело сделано: девушка замужем, а значит, конец вражде и нечего точить зубы друг на друга. Ну? Пожмите руки и будьте друзьями.
— Согласен, — с трудом выдавил я. — Никто не скажет, что Элкинсы не умеют проигрывать. — Измена резанула меня по живому, но я глубоко спрятал свое кровоточащее сердце.
По крайней мере, я сделал все, чтобы не показать вида. А те, кто утверждает, будто я умышленно покалечил Блинка Уилтшоу, злодейски воспользовавшись первой же возможностью, просто нагло врут, и я буду сметать такими вралями дороги родного штата всякий раз, как поймаю. Дело в том, протягивая Блинку руку, я вдруг увидел выражение лица Глории Макгроу при известии об очередной моей неудаче. Мои пальцы конвульсивно сжались, и Блинк заорал дурным голосом. И нет никаких оснований для разговоров, что причиной последующих событий явился новый удар, нанесенный мне Долли, — плевательницей по голове. Когда я представил, с каким наслаждением Глория Макгроу сдерет с меня живого кожу, я словно тронулся умом и в панике рванулся к выходу. И если что-то оказывалось у меня на дороге, я расчищал путь, не любопытствуя, что это поставлено тут и зачем. Откуда мне было знать, что тот, кого я по рассеянности вышвырнул в окно, окажется дядей Долли — преподобным Рембрандтом? Кое-кто также жаловался, что их сбили с ноги вдавили в пол подошвами. Урок не будущее — пусть впредь не торчат у меня на дороге, чтоб им провалиться!
Уже подъезжая к дому, смирившийся с поражением и почти что умиротворенный, я вдруг задумался: а вообще, любил ли я Долли? Ведь сейчас меня волновало одно: как обрадуется этой моей промашке Глория Макгроу!
Глава 10
Пещерный житель
Говорят, что смертельно раненный зверь заползает в свою берлогу и там умирает. Наверное, по этой причине, из Тетон Галча я прямиком направился на Медвежью Речку: я уже столько натерпелся от очагов цивилизации, что большего вынести был не в силах.
Но чем ближе подъезжал к Медвежьей Речке, тем чаще мне на ум приходила Глория Макгроу со своим колким язычком. Меня бросало в холодный пот от одной мысли, что она скажет при встрече — и это после того, как я нарочно известил ее с одним из подвернувшихся под руку Брэкстонов, что собираюсь явиться на Медвежью Речку под ручку с Долли Риксби в качестве миссис Элкинс.
От всех этих мыслей у меня до того распухла голова, что, проезжая развилку на Жеваное Ухо, по рассеянности свернул не туда, куда следовало. Я не подозревал об оплошности, покуда через несколько миль не повстречал ковбоя и тот не растолковал мне, куда я еду, а еще поведал о большом родео, которое затевалось в Жеваном Ухе. Я сразу смекнул, что грех упускать такую возможность сорвать шальные деньги, к тому же это был вполне приличный предлог, чтобы оттянуть встречу с Глорией. Да только не учел, что на пути к богатству обязательно напорешься на кого-нибудь из родственников.
Тут нелишне пояснить, что единственной причиной моего отвращения к тарантулам, змеям и скунсам является их сильное сходство с тетушкой Лавакой Гримз. Мой дядя Джейкоб Гримз женился на ней в минуту помрачения рассудка, будучи уже преклонных годах, когда у старика стала сдавать голова.
Стоит мне заслышать голос этой женщины, зубы начинают клацать сами собой.
То же происходит и с зубами Капитана Кидда, в котором инстинкт самосохранения пробуждается лишь во время урагана, никак не раньше. Вот почему, когда проезжал мимо дома, а она высунула голову из двери, да как завопит: «Брекенри-и-дж!», Капитан подскочил так, как если бы ему всадили в брюхо острый кол, и, естественно попытался поскорее от меня избавиться.
— Прекрати мучить бедное животное и поди сюда! — приказала тетушка Лавака, будто не замечая фокусов Капитана и мою отчаянную борьбу за жизнь. — Как всегда, только бы покрасоваться перед народом! Никогда не видела такого непочтительного, испорченного, никчемного…
Она не останавливалась ни на секунду, а я тем временем уломал Капитана Кидда смирить свой нрав, отвел его к дому и привязал к перилам крыльца. А потом повернулся к тетушке и покорно так говорю:
— Чего вы хотите, тетушка Лавака?
Она презрительно фыркнула, уперла руки в бока и уставилась на меня с таким видом, словно на дух не переваривала мое присутствие.
— Я хочу, чтобы ты отыскал своего беспутного дядюшку Джейкоба и доставил домой, — наконец-то изрекла она. — На него порой находит идиотская страсть к золотоискательству, и сегодня, до рассвета, прихватив гнедого жеребца и вьючного мула, он улизнул в горы Призрака. Какая жалость, что я тогда не проснулась — уж я-то сумела бы его остановить! Если поторопиться, успеешь нагнать дядюшку Джейкоба по эту сторону ущелья, что на подходе к горе Шальной Удачи. Приведи его, если даже для этого придется связать дядюшку лассо и приторочить к седлу. Трухлявый пень! Нет, как вам это нравится? Охотится за золотом, когда столько работы на поле люцерны! Говорит, что он, видите ли, не рожден для фермерства! Ха! Думаю, еще успею привить ему вкус к земле! Ступай, да пошевеливайся!
— Но у меня нет времени лазить по горам и искать дядюшку Джейкоба, — сделал я слабую попытку отговориться. — Я еду на родео в Жеваное Ухо и надеюсь выиграть приз.
— На родео! — язвительно воскликнула она. Капитан нервно переступил ногами. — Прекрасное времяпрепровождение, нечего сказать! Делай что велят, никчемный бездельник! Не убивать, же мне целый день на бесплодные споры с недорослем вроде тебя. Из всех ничтожных, нахальных, и тупоголовых…
Когда тетушка Лавака заводит обвинительную речь, самое разумное — поскорее убраться подальше. Она способна пилить несчастную жертву, не останавливаясь, три дня и три ночи без перерыва на завтрак, обед и ужин, все больше повышая голос, пока тот не достигнет такой громкости и пронзительности, что начинают лопаться барабанные перепонки. Уже я свернул на тропу к горе Шальной Удачи, уже и сама тетушка давно скрылась из глаз, а до меня все еще доносился ее возмущенный крик. Бедный дядюшка Джейкоб! Ему никогда особо не везло по части золота, но все равно — путешествовать в компании жеребца и мула несравненно приятнее, чем выслушивать нотации тетушки Лаваки. Рев осла кажется серенадой по сравнению с ее голосом. Спустя несколько часов я уже поднимался по извилистой горной тропке, ведущей к ущелью, а когда сверху послышалось «б-бах!» и с меня слетела, шляпа, стало ясно, что «старая лысина» где-то поблизости. Я быстро свернул за густые заросли кустарника, потом взглянул вверх и увидел заднюю часть мула, торчащую среди, нагромождения валунов.
— Это ты в меня стрелял, дядюшка Джейкоб? — загремел по скалам мой голос.
— Стой где стоишь! — В раздраженных интонациях старика сквозил воинственный дух. — Я знаю — тебя Лавака за мной послала. Я наконец-то занялся серьезным делом и не потерплю, чтобы мне мешали!
— Ты о чем? — спрашиваю.
— Еще шаг — и продырявлю! — пообещал он. — Я ищу Затерянную россыпь за горой Шальной Удачи.
— Да ты ее уже пятьдесят лет ищешь! — фыркнул я.
— На этот раз, считай, она у меня в кармане, — говорит дядюшка Джейкоб. — Я купил в Белой Кляче у пьяного мексиканца карту. Один из его предков был индейцем — из тех, кто заваливал вход в пещеру с золотой россыпью.
— Почему же тогда он сам не нашел пещеру и не забрал золото?
— Он до смерти боится привидений, — ответил дядюшка Джейкоб. — Все мексиканцы страшно суеверны, тяжелы на подъем, и к тому же дня не могут прожить без выпивки. В этой пещере золота на миллионы долларов. Предупреждаю: я скорее убью тебя, чем дам затащить обратно домой. А теперь решай: или мирно отправишься восвояси, или я беру тебя в долю. Ты можешь пригодиться на тот случай, если вдруг заартачится вьючный мул.
— Еду с тобой! — воскликнул я, оглушенный неожиданной перспективой. — Может, из твоей затеи что-нибудь да получится. Убери винчестер.
Он выступил из-за скалы — поджарый, с дубленой кожей, с резкими чертами лица — и опасливо произнес:
— А как быть с Лавакой? Если ты не вернешься со мной, она сама сюда притащится. У нее ума хватит.
— А ты черкни ей пару слов, чтоб не беспокоилась.
Он обрадовано заулыбался:
— Ага, конечно. У меня и карандашик припасен в седельной сумке.
Тогда я ему говорю:
— Мы напишем ей записку. Раз в неделю через ущелье по пути к Жеваному Уху проходит Джой Хопкинс. Сегодня как раз его день. Мы привяжем записку к дереву так, чтоб было заметно. Он возьмет ее и доставит по назначению.
Я оторвал этикетку от консервной банки с томатами, которую нашел в сумке дядюшки Джейкоба, он достал свой огрызок и написал под мою диктовку следующее:
«Дорогая тетушка Лавака!
Я с дядюшкой Джейкобом подался дальше в горы. Не пытайтесь нас отыскать — это бесполезно. Мне нужно золото.
Брекенридж».
Мы свернули записку, и я сказал дядюшке Джейкобу, чтобы сверху он приписал:
«Дорогой Джой. Пожалуйста, доставь записку миссис Лаваке Гримз, что живет у дороги на Жеваное Ухо».
Нам повезло, что Джой разбирал буквы. Я заставил дядюшку Джейкоба прочитать написанное вслух и остался доволен — сработано было точно.
Образование тоже, знаете ли, может порой пригодиться, только оно никогда не заменит здравого смысла.
Я привязал записку к ветке ели, и мы стали продолжать подъем. Он уже, наверное, в сотый раз пустился рассказывать мне о Затерянной россыпи: мол, давным-давно жил-был один старый золотоискатель, который лет шестьдесят назад набрел на пещеру, а стены в ней из чистого золота, а пол усыпан всяких размеров самородками, да так густо, что ступить некуда, кроме как на золото.
Но индейцы выследили его, долго преследовали и наконец загнали куда-то в совершенную пустыню, где он чуть не помер от голода, жажды и в конце концов тронулся. Потом он вышел к поселку и там через некоторое время пришел в себя. Тогда он собрал группу золотоискателей и повел их на то место, но ничего не нашел. По словам дядюшки Джейкоба, индейцы завалили вход камнями, насыпали на том месте земли, насадили кактусов — короче, так замаскировали пещеру, что даже примет не осталось. Я спросил, откуда ему известны такие подробности, на что он ответил, что такие вещи всякий знает, а еще добавил, что в этой стране и самый распоследний идиот, пожалуй, кроме одного, осведомлен о проделках индейцев по части маскировки.
— Золотая пещера, — взахлеб рассказывал дядюшка Джейкоб, — выходит в Скрытую долину, расположенную между хребтами высоко в горах. Сам-то я долину никогда не видел, хотя, кажется, облазил всю округу вдоль и поперек. Никто не знает эти горы лучше меня, разве что старый Джошуа Брэкстон. Но он считает в разные дни по-разному — что пещеру или нельзя найти, или в ней уже кто-нибудь побывал. По карте выходит, что долина лежит сразу за каньоном Дикой Кошки. Среди белых немного найдется таких, кто его знает. Туда мы и едем.
За разговорами мы не заметили, как миновали ущелье и выехали к подножию величественной скалы, резко выдававшейся вперед. Обогнув выступ, мы увидели две фигуры верховых, двигавшиеся вдоль другого склона в одном с нами направлении, так что наши пути неизбежно должны были пересечься. Глаза у дядюшки Джейкоба запылали недобрым огнем, и он потянулся за винчестером.
— Кто это? — рыкнул он.
— Громила Билл Глэнтон, — отвечаю. — Второго никогда не видел.
— И никто не видел, кроме любителей балагана лилипутов, — проворчал дядюшка Джейкоб.
И впрямь спутник Громилы Билла походил на забавного теленка-несмышленыша.
На ногах у него были шнурованные башмачки, на голове — пробковый шлем, а на носу сидели огромные очки. Он раскачивался в седле, будто сидел в кресле-качалке, а поводья сжимал так, как если в держал в руках удилище.
Глэнтон окликнул нас. Родом он был из Техаса, поэтому его речь звучала грубовато и была обильно приправлена перцем, зато мы всегда отлично понимали друг друга.
— Куда это вы направляетесь? — подозрительно осведомился дядюшка Джейкоб.
— Я — профессор ван Брок из Нью-Йорка. — Незнакомец приподнял пробковый шлем. — Я нанял мистера Глэнтона — вот он, рекомендую, проводником в здешних горах. Мы ищем следы загадочного племени, которое согласно многочисленным свидетельствам обитает в этих горах с незапамятных времен.
— Неужто обитает? — дядюшка Джейкоб аж раскраснелся от возмущения. — Ну так вот что я тебе скажу, четырехглазый коротышка: из местных своей брехней ты не надуешь даже лошадь!
— Уверяю вас, у меня и в мыслях не было надувать лошадь! — говорит ван Брок. — Я путешествую по стране в интересах науки и случайно услышал легенду, которую только что имел честь вам пересказать. В поселении с весьма своеобразным названием Жеваное Ухо я говорил с пожилым старателем уверявшим, будто видел дикаря в одежде из шкур и вооруженного дубиной. Когда дикаря заметили, он издал ни на что не похожий пронзительный крик и скрылся в расселине между скалами. Я убежден, что это был один из представителей доиндейской расы, и намерен во что бы то ни стало исследовать данный феномен.
— Такие твари здесь не водятся. — Дядюшку Джейкоба аж перекосило от презрения к умнику с Восточного побережья. — Вот уже пятьдесят лет, как я лазаю по этим горам, а никакого дикаря не видел.
— Похоже, что-то сверхъестественное в этих местах все же бывает, — вступил в разговор Глэнтон. — Я тоже слышал байки на эту тему. Никогда не думал, что доведется самому участвовать в охоте на дикаря, но тех пор как моя любительница джина удрала с заезжим торговцем, я рад любому случаю затеряться в горах, чтобы только забыть о женском вероломстве. А вы-то чем занимаетесь? Золото, небось, ищете? — И он бросил взгляд на инструменты, которыми был нагружен наш мул.
— Да что ты! — заторопился дядюшка Джейкоб. — Так просто — время убиваем. Да в этих горах никогда и не бывало никакого золота.
— Люди говорят, где-то здесь должна быть Затерянная россыпь, — сказал Глэнтон.
— Сплошные враки! — фыркнул дядюшка Джейкоб, покрываясь потом, — Нет здесь никакой россыпи. Ладно, Брекенридж, поторопимся. Нам надо затемно добраться до пика Антилопы.
— А разве мы уже не едем к каньону Дикой Кошки? — спросил я, а он окинул меня свирепым взглядом и говорит:
— Ну да, я и говорю — к пику Антилопы! Вперед! Пока, джентльмены!
— Пока! — ответил Глэнтон, и мы расстались.
Мы свернули с прежнего курса почти под прямым углом. Совершенно сбитый с толку, я безропотно следовал за дядюшкой. Когда мы отъехали на порядочное расстояние и другая пара скрылась из глаз, он развернул лошадь и приблизился.
— Когда природа лепила из тебя верзилу, Брекенридж, — начал он, — она забыла наделить эту гору мускулов, — тычок винчестера мне в грудь, — хотя бы каплей мозгов! Ты что же, добиваешься, чтобы каждый проходимец знал, куда и зачем мы едем?
— Да ладно тебе, — говорю. — Парни дикаря ловят, а ты крик подымаешь.
— Дикаря, как же! — ощерился он. — Им можно было бы не забираться дальше Жеваного Уха — в день получки там столько дикарей, что хоть лопатой греби! Меня не проведешь! Золото — вот что им нужно! Я своими глазами видел, как через час после того, как я купил карту, Глэнтон чесал лясы с этим мексиканцем из Белой Клячи. Уверен, что он либо нащупывал пути к россыпи, либо выведывал о карте, либо то и другое вместе.
— Что же нам теперь делать?
— Поедем к каньону Дикой Кошки, но другой дорогой, — говорит он.
Так мы и сделали, и благодаря упрямству дядюшки Джейкоба, не останавливались всю ночь, пока не достигли цели. Каньон был глубокий и совершенно дикий. По сторонам его высились неприступные скалы, изрезанные провалами, лощинами и оврагами. В ту ночь мы в каньон не спускались, а расположились лагерем на плато. Дядюшка Джейкоб определил, что поиски начнем на рассвете. Он сказал, что в каньоне полно пещер, и за свою жизнь он заглянул в каждую из них. Правда, он там ничего не обнаружил, если не считать медведей, кугуаров и гремучих змей, но твердо убежден, что одна из них прорезает скалу насквозь и другим концом выходит в Скрытую долину. Там, он считает, и следует искать пещеру с золотом.
На следующее утро меня разбудил дядюшка Джейкоб. Он неистово тряс меня за плечи, а кончики его усов от гнева закрутились кверху.
— Что случилось? — потребовал я объяснений, разлепляя глаза и нащупывая кольты.
Но чем ближе подъезжал к Медвежьей Речке, тем чаще мне на ум приходила Глория Макгроу со своим колким язычком. Меня бросало в холодный пот от одной мысли, что она скажет при встрече — и это после того, как я нарочно известил ее с одним из подвернувшихся под руку Брэкстонов, что собираюсь явиться на Медвежью Речку под ручку с Долли Риксби в качестве миссис Элкинс.
От всех этих мыслей у меня до того распухла голова, что, проезжая развилку на Жеваное Ухо, по рассеянности свернул не туда, куда следовало. Я не подозревал об оплошности, покуда через несколько миль не повстречал ковбоя и тот не растолковал мне, куда я еду, а еще поведал о большом родео, которое затевалось в Жеваном Ухе. Я сразу смекнул, что грех упускать такую возможность сорвать шальные деньги, к тому же это был вполне приличный предлог, чтобы оттянуть встречу с Глорией. Да только не учел, что на пути к богатству обязательно напорешься на кого-нибудь из родственников.
Тут нелишне пояснить, что единственной причиной моего отвращения к тарантулам, змеям и скунсам является их сильное сходство с тетушкой Лавакой Гримз. Мой дядя Джейкоб Гримз женился на ней в минуту помрачения рассудка, будучи уже преклонных годах, когда у старика стала сдавать голова.
Стоит мне заслышать голос этой женщины, зубы начинают клацать сами собой.
То же происходит и с зубами Капитана Кидда, в котором инстинкт самосохранения пробуждается лишь во время урагана, никак не раньше. Вот почему, когда проезжал мимо дома, а она высунула голову из двери, да как завопит: «Брекенри-и-дж!», Капитан подскочил так, как если бы ему всадили в брюхо острый кол, и, естественно попытался поскорее от меня избавиться.
— Прекрати мучить бедное животное и поди сюда! — приказала тетушка Лавака, будто не замечая фокусов Капитана и мою отчаянную борьбу за жизнь. — Как всегда, только бы покрасоваться перед народом! Никогда не видела такого непочтительного, испорченного, никчемного…
Она не останавливалась ни на секунду, а я тем временем уломал Капитана Кидда смирить свой нрав, отвел его к дому и привязал к перилам крыльца. А потом повернулся к тетушке и покорно так говорю:
— Чего вы хотите, тетушка Лавака?
Она презрительно фыркнула, уперла руки в бока и уставилась на меня с таким видом, словно на дух не переваривала мое присутствие.
— Я хочу, чтобы ты отыскал своего беспутного дядюшку Джейкоба и доставил домой, — наконец-то изрекла она. — На него порой находит идиотская страсть к золотоискательству, и сегодня, до рассвета, прихватив гнедого жеребца и вьючного мула, он улизнул в горы Призрака. Какая жалость, что я тогда не проснулась — уж я-то сумела бы его остановить! Если поторопиться, успеешь нагнать дядюшку Джейкоба по эту сторону ущелья, что на подходе к горе Шальной Удачи. Приведи его, если даже для этого придется связать дядюшку лассо и приторочить к седлу. Трухлявый пень! Нет, как вам это нравится? Охотится за золотом, когда столько работы на поле люцерны! Говорит, что он, видите ли, не рожден для фермерства! Ха! Думаю, еще успею привить ему вкус к земле! Ступай, да пошевеливайся!
— Но у меня нет времени лазить по горам и искать дядюшку Джейкоба, — сделал я слабую попытку отговориться. — Я еду на родео в Жеваное Ухо и надеюсь выиграть приз.
— На родео! — язвительно воскликнула она. Капитан нервно переступил ногами. — Прекрасное времяпрепровождение, нечего сказать! Делай что велят, никчемный бездельник! Не убивать, же мне целый день на бесплодные споры с недорослем вроде тебя. Из всех ничтожных, нахальных, и тупоголовых…
Когда тетушка Лавака заводит обвинительную речь, самое разумное — поскорее убраться подальше. Она способна пилить несчастную жертву, не останавливаясь, три дня и три ночи без перерыва на завтрак, обед и ужин, все больше повышая голос, пока тот не достигнет такой громкости и пронзительности, что начинают лопаться барабанные перепонки. Уже я свернул на тропу к горе Шальной Удачи, уже и сама тетушка давно скрылась из глаз, а до меня все еще доносился ее возмущенный крик. Бедный дядюшка Джейкоб! Ему никогда особо не везло по части золота, но все равно — путешествовать в компании жеребца и мула несравненно приятнее, чем выслушивать нотации тетушки Лаваки. Рев осла кажется серенадой по сравнению с ее голосом. Спустя несколько часов я уже поднимался по извилистой горной тропке, ведущей к ущелью, а когда сверху послышалось «б-бах!» и с меня слетела, шляпа, стало ясно, что «старая лысина» где-то поблизости. Я быстро свернул за густые заросли кустарника, потом взглянул вверх и увидел заднюю часть мула, торчащую среди, нагромождения валунов.
— Это ты в меня стрелял, дядюшка Джейкоб? — загремел по скалам мой голос.
— Стой где стоишь! — В раздраженных интонациях старика сквозил воинственный дух. — Я знаю — тебя Лавака за мной послала. Я наконец-то занялся серьезным делом и не потерплю, чтобы мне мешали!
— Ты о чем? — спрашиваю.
— Еще шаг — и продырявлю! — пообещал он. — Я ищу Затерянную россыпь за горой Шальной Удачи.
— Да ты ее уже пятьдесят лет ищешь! — фыркнул я.
— На этот раз, считай, она у меня в кармане, — говорит дядюшка Джейкоб. — Я купил в Белой Кляче у пьяного мексиканца карту. Один из его предков был индейцем — из тех, кто заваливал вход в пещеру с золотой россыпью.
— Почему же тогда он сам не нашел пещеру и не забрал золото?
— Он до смерти боится привидений, — ответил дядюшка Джейкоб. — Все мексиканцы страшно суеверны, тяжелы на подъем, и к тому же дня не могут прожить без выпивки. В этой пещере золота на миллионы долларов. Предупреждаю: я скорее убью тебя, чем дам затащить обратно домой. А теперь решай: или мирно отправишься восвояси, или я беру тебя в долю. Ты можешь пригодиться на тот случай, если вдруг заартачится вьючный мул.
— Еду с тобой! — воскликнул я, оглушенный неожиданной перспективой. — Может, из твоей затеи что-нибудь да получится. Убери винчестер.
Он выступил из-за скалы — поджарый, с дубленой кожей, с резкими чертами лица — и опасливо произнес:
— А как быть с Лавакой? Если ты не вернешься со мной, она сама сюда притащится. У нее ума хватит.
— А ты черкни ей пару слов, чтоб не беспокоилась.
Он обрадовано заулыбался:
— Ага, конечно. У меня и карандашик припасен в седельной сумке.
Тогда я ему говорю:
— Мы напишем ей записку. Раз в неделю через ущелье по пути к Жеваному Уху проходит Джой Хопкинс. Сегодня как раз его день. Мы привяжем записку к дереву так, чтоб было заметно. Он возьмет ее и доставит по назначению.
Я оторвал этикетку от консервной банки с томатами, которую нашел в сумке дядюшки Джейкоба, он достал свой огрызок и написал под мою диктовку следующее:
«Дорогая тетушка Лавака!
Я с дядюшкой Джейкобом подался дальше в горы. Не пытайтесь нас отыскать — это бесполезно. Мне нужно золото.
Брекенридж».
Мы свернули записку, и я сказал дядюшке Джейкобу, чтобы сверху он приписал:
«Дорогой Джой. Пожалуйста, доставь записку миссис Лаваке Гримз, что живет у дороги на Жеваное Ухо».
Нам повезло, что Джой разбирал буквы. Я заставил дядюшку Джейкоба прочитать написанное вслух и остался доволен — сработано было точно.
Образование тоже, знаете ли, может порой пригодиться, только оно никогда не заменит здравого смысла.
Я привязал записку к ветке ели, и мы стали продолжать подъем. Он уже, наверное, в сотый раз пустился рассказывать мне о Затерянной россыпи: мол, давным-давно жил-был один старый золотоискатель, который лет шестьдесят назад набрел на пещеру, а стены в ней из чистого золота, а пол усыпан всяких размеров самородками, да так густо, что ступить некуда, кроме как на золото.
Но индейцы выследили его, долго преследовали и наконец загнали куда-то в совершенную пустыню, где он чуть не помер от голода, жажды и в конце концов тронулся. Потом он вышел к поселку и там через некоторое время пришел в себя. Тогда он собрал группу золотоискателей и повел их на то место, но ничего не нашел. По словам дядюшки Джейкоба, индейцы завалили вход камнями, насыпали на том месте земли, насадили кактусов — короче, так замаскировали пещеру, что даже примет не осталось. Я спросил, откуда ему известны такие подробности, на что он ответил, что такие вещи всякий знает, а еще добавил, что в этой стране и самый распоследний идиот, пожалуй, кроме одного, осведомлен о проделках индейцев по части маскировки.
— Золотая пещера, — взахлеб рассказывал дядюшка Джейкоб, — выходит в Скрытую долину, расположенную между хребтами высоко в горах. Сам-то я долину никогда не видел, хотя, кажется, облазил всю округу вдоль и поперек. Никто не знает эти горы лучше меня, разве что старый Джошуа Брэкстон. Но он считает в разные дни по-разному — что пещеру или нельзя найти, или в ней уже кто-нибудь побывал. По карте выходит, что долина лежит сразу за каньоном Дикой Кошки. Среди белых немного найдется таких, кто его знает. Туда мы и едем.
За разговорами мы не заметили, как миновали ущелье и выехали к подножию величественной скалы, резко выдававшейся вперед. Обогнув выступ, мы увидели две фигуры верховых, двигавшиеся вдоль другого склона в одном с нами направлении, так что наши пути неизбежно должны были пересечься. Глаза у дядюшки Джейкоба запылали недобрым огнем, и он потянулся за винчестером.
— Кто это? — рыкнул он.
— Громила Билл Глэнтон, — отвечаю. — Второго никогда не видел.
— И никто не видел, кроме любителей балагана лилипутов, — проворчал дядюшка Джейкоб.
И впрямь спутник Громилы Билла походил на забавного теленка-несмышленыша.
На ногах у него были шнурованные башмачки, на голове — пробковый шлем, а на носу сидели огромные очки. Он раскачивался в седле, будто сидел в кресле-качалке, а поводья сжимал так, как если в держал в руках удилище.
Глэнтон окликнул нас. Родом он был из Техаса, поэтому его речь звучала грубовато и была обильно приправлена перцем, зато мы всегда отлично понимали друг друга.
— Куда это вы направляетесь? — подозрительно осведомился дядюшка Джейкоб.
— Я — профессор ван Брок из Нью-Йорка. — Незнакомец приподнял пробковый шлем. — Я нанял мистера Глэнтона — вот он, рекомендую, проводником в здешних горах. Мы ищем следы загадочного племени, которое согласно многочисленным свидетельствам обитает в этих горах с незапамятных времен.
— Неужто обитает? — дядюшка Джейкоб аж раскраснелся от возмущения. — Ну так вот что я тебе скажу, четырехглазый коротышка: из местных своей брехней ты не надуешь даже лошадь!
— Уверяю вас, у меня и в мыслях не было надувать лошадь! — говорит ван Брок. — Я путешествую по стране в интересах науки и случайно услышал легенду, которую только что имел честь вам пересказать. В поселении с весьма своеобразным названием Жеваное Ухо я говорил с пожилым старателем уверявшим, будто видел дикаря в одежде из шкур и вооруженного дубиной. Когда дикаря заметили, он издал ни на что не похожий пронзительный крик и скрылся в расселине между скалами. Я убежден, что это был один из представителей доиндейской расы, и намерен во что бы то ни стало исследовать данный феномен.
— Такие твари здесь не водятся. — Дядюшку Джейкоба аж перекосило от презрения к умнику с Восточного побережья. — Вот уже пятьдесят лет, как я лазаю по этим горам, а никакого дикаря не видел.
— Похоже, что-то сверхъестественное в этих местах все же бывает, — вступил в разговор Глэнтон. — Я тоже слышал байки на эту тему. Никогда не думал, что доведется самому участвовать в охоте на дикаря, но тех пор как моя любительница джина удрала с заезжим торговцем, я рад любому случаю затеряться в горах, чтобы только забыть о женском вероломстве. А вы-то чем занимаетесь? Золото, небось, ищете? — И он бросил взгляд на инструменты, которыми был нагружен наш мул.
— Да что ты! — заторопился дядюшка Джейкоб. — Так просто — время убиваем. Да в этих горах никогда и не бывало никакого золота.
— Люди говорят, где-то здесь должна быть Затерянная россыпь, — сказал Глэнтон.
— Сплошные враки! — фыркнул дядюшка Джейкоб, покрываясь потом, — Нет здесь никакой россыпи. Ладно, Брекенридж, поторопимся. Нам надо затемно добраться до пика Антилопы.
— А разве мы уже не едем к каньону Дикой Кошки? — спросил я, а он окинул меня свирепым взглядом и говорит:
— Ну да, я и говорю — к пику Антилопы! Вперед! Пока, джентльмены!
— Пока! — ответил Глэнтон, и мы расстались.
Мы свернули с прежнего курса почти под прямым углом. Совершенно сбитый с толку, я безропотно следовал за дядюшкой. Когда мы отъехали на порядочное расстояние и другая пара скрылась из глаз, он развернул лошадь и приблизился.
— Когда природа лепила из тебя верзилу, Брекенридж, — начал он, — она забыла наделить эту гору мускулов, — тычок винчестера мне в грудь, — хотя бы каплей мозгов! Ты что же, добиваешься, чтобы каждый проходимец знал, куда и зачем мы едем?
— Да ладно тебе, — говорю. — Парни дикаря ловят, а ты крик подымаешь.
— Дикаря, как же! — ощерился он. — Им можно было бы не забираться дальше Жеваного Уха — в день получки там столько дикарей, что хоть лопатой греби! Меня не проведешь! Золото — вот что им нужно! Я своими глазами видел, как через час после того, как я купил карту, Глэнтон чесал лясы с этим мексиканцем из Белой Клячи. Уверен, что он либо нащупывал пути к россыпи, либо выведывал о карте, либо то и другое вместе.
— Что же нам теперь делать?
— Поедем к каньону Дикой Кошки, но другой дорогой, — говорит он.
Так мы и сделали, и благодаря упрямству дядюшки Джейкоба, не останавливались всю ночь, пока не достигли цели. Каньон был глубокий и совершенно дикий. По сторонам его высились неприступные скалы, изрезанные провалами, лощинами и оврагами. В ту ночь мы в каньон не спускались, а расположились лагерем на плато. Дядюшка Джейкоб определил, что поиски начнем на рассвете. Он сказал, что в каньоне полно пещер, и за свою жизнь он заглянул в каждую из них. Правда, он там ничего не обнаружил, если не считать медведей, кугуаров и гремучих змей, но твердо убежден, что одна из них прорезает скалу насквозь и другим концом выходит в Скрытую долину. Там, он считает, и следует искать пещеру с золотом.
На следующее утро меня разбудил дядюшка Джейкоб. Он неистово тряс меня за плечи, а кончики его усов от гнева закрутились кверху.
— Что случилось? — потребовал я объяснений, разлепляя глаза и нащупывая кольты.