Страница:
— Они там — внутри! — с дрожью в голосе произнес Билл. — Хлещут кукурузное виски — нагуливают аппетит перед бойней. Ты только послушай — разве ж это люди? У двери на стреме человек с винчестером, и эта стена глухая. Правда, во всех остальных стенах есть окна, но если пойдем напролом, нас тут же засекут и нашпигуют свинцом — выстрелить не успеем. Смотри! Луна показалась из-за, облака! Скоро они отправятся за скальпами Уорренов!
Вынужден признать, что справиться с домом Барлоу оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. Когда я прибыл на место, никакого определенного плана, в голове еще не было. Ближний бой всегда удавался мне лучше всего, поэтому для меня главное в драке — поскорее забраться в гущу врагов. Но, честно говоря, в тот момент я не видел способа, как проникнуть в дом и при этом сохранить в целости свою шкуру. Конечно, можно было двинуться напролом, но мысль о семнадцати винчестерах, плюющихся свинцом в упор, мне пришлась не по нутру. Хотя, не придумай я ничего лучшего, все равно пришлось бы рискнуть. Пока я прикидывал, что да как, одна из лошадей, привязанных к коновязи у дома, вдруг захрапела, и откуда-то с близлежащих холмов донеслось: «О-о-о-а-у-у!» И тут меня осенило.
— Отойди в лес и жди меня, — приказал я Биллу, а сам пошел к тому месту, где мы оставили коней. Я ехал по склону холма, со стороны которого, как мне показалось, исходил вой. На полпути к вершине спешился, забросил поводья коню на спину и, время от времени подвывая кугуаром, углубился в густые заросли кустарника, А надо вам сказать, не существует на свете кугуара, который мог бы с уверенностью отличить голос своего собрата от голоса парня, выросшего на Медвежьей Речке. И точно: через пару сотен шагов из-за выступа скалы, ярдов за двести впереди, донесся ответный призыв. Я прошел еще немного, вскарабкался на выступ и за ним обнаружил в скале небольшую пещеру с огромным кугуаром внутри. Увидев перед собой человека, кугуар удивленно рыкнул и выпустил когти. Но я ударил его по башке кулаком и не дожидаясь, пока тот очухается, вытащил котика за загривок из пещеры и волоком доставил к Капитану Кидду. При виде кугуара Капитан радостно захрапел и обнаружил сильное желание немедленно вышибить ему мозги, так что мне пришлось хорошенько лягнуть в брюхо самого Капитана, то есть прибегнуть к единственному известному мне способу призвать этого парня к порядку. Затем я взобрался со своей ношей ему на спину, и мы втроем отправились к логову семейства Барлоу. Думаю, на свете найдется, немало других, более приятных развлечений, чем перевозка крупного кугуара на крупе дьявола с железными челюстями, да еще по круче холма сквозь густые заросли, да в кромешной тьме. Одной рукой я держал кугуара сзади за шею, слегка сдавив ему горло, чтобы котик не орал. Приходилось держать его как можно дальше от себя и от коня. Зверь всю дорогу извивался, пытаясь вырваться, а я напрягал мускулы, чтобы, — не дай Бог! — тот не задел когтями задних лап драгоценной шкуры Капитана Кидда. Мой неженка не медля огласил бы местность диким воем и пошел бы куролесить по всей округе. Он и так был явно не в духе: пару раз, вставая на дыбы, он швырял проклятого кугуара на меня, и оторвать от себя эти когти оказалось делом не менее трудным, чем очистить от репьев хвост строптивой коровы.
Наконец подъехал к задней, стене дома Барлоу, трижды прокричал выпью, но мне никто не ответил: Билла нигде не было. Должно быть, — подумал я, — парень испугался и вернулся домой. Тем лучше. Раз я здесь, все равно придется сразиться с этими Барлоу, а Билл, пожалуй, только помешал бы.
Остановившись у кромки леса, я отпустил поводья и слез с коня. Затем, неслышно ступая, подкрался к задней стене дома. Луна прошла уже половину пути, и ветер дул в мою сторону — можно было не опасаться, а то лошади у коновязи перед дверью раньше времени почуют мою кошку и поднимут переполох.
Из дома по прежнему долетал громкий говор вперемежку с руганью.
Приблизившись к окну, я услышал:
— Какого черта мы дожидаемся! Вперед! Мне не терпится выцедить кровь из Уорренов! — И в этот момент, размахнувшись, я швырнул в окно кугуара. Ударившись об пол, тот издал жуткий вой, который утонул в вопле полутора десятков глоток. Через мгновение в комнате разразился настоящий ураган: страшный грохот, стрельба, вопли и проклятия слились воедино. Порой к общему шуму примешивался вой зверя. То и дело слышался треск разрываемой материи, в воздухе витали клочья одежды и шкуры представителей семейства Барлоу. Обезумевшие от страха лошади одна за другой рвали поводья и мчались прочь через кусты, не разбирая дороги. Отправив в окно кугуара, я сразу побежал к входной двери. Парень, что был оставлен на страже, с открытым ртом тупо вслушивался в жуткий хор, доносившийся изнутри. Он был настолько ошарашен происходящим, что и не подумал сопротивляться. Я вырвал из его рук ружье и разбил приклад о его же голову. Потом, сжав в руке ружейный ствол, встал за косяком. Я был уверен, что Барлоу вот-вот повалят наружу. Я уже не раз замечал, что нервишки у мелких людей ни к черту: наверняка они чувствуют себя не совсем уютно, запертые в одной комнате с сумасшедшим кугуаром, — точно так же, как и кугуару не по себе в компании с семнадцатью пьяными головорезами.
Но эти негодяи подло меня обманули. Похоже, в задней стене все-таки была потайная дверь, и пока я ждал, когда парни посыплются из парадного, готовый угостить каждого обломком ружья по черепу, негодяи отомкнули черный ход и гурьбой вывалились из дома.
Когда же до меня наконец дошло, что происходит, и перебежал к противоположной стене, враги, вопя благим матом, уже унестись под защиту деревьев. Вместо одежды за ними на ветру развевалась какая-то рванина, а с исцарапанных боков ручейками стекала кровь. Как видно, кугуар недаром провел время в компании с семейством Барлоу. Зверь вразвалочку покинул дом вслед за людьми, неся обрывки чьих-то штанов. При виде меня из груди кугуара вырвался сдавленный вой отчаяния, и, потеряв штаны, с поджатым хвостом, он помчался в горы так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол с раскаленным клеймом.
Я повернулся к побежденному войску, в панике отступавшему к лесу, и приготовился открыть огонь из обоих кольтов. Но не успели те добежать до опушки, как из кустов поднялись Уоррены и с пронзительными воплями бросились на врагов. Это была презабавная битва. Я так и не услышал ни одного выстрела. Барлоу, все до единого, побросали ружья во время бегства, а Уоррены предпочли заявлять о своих претензиях с помощью кулаков и ружейных прикладов. Какое-то время на опушке царила страшная свалка: дикие выкрики, ругань, треск прикладов, разбиваемых о чьи-то лбы, клочья одежды и вырванные с корнем кусты — все смешалось в едином вихре. Прежде чем я подошел, ряды Барлоу дрогнули и парни бросились врассыпную, вопя, точно грешники в Судный день. Старик Уоррен степенной походкой вышел из кустов. В лунном свете отчетливо выделялась седина его бороды.
— Прегрешении нечестивцев да падут на их же головы! — возопил он, размахивая винчестером. — Знай, Элкинс: этой ночью мы одержали великую победу за правое дело!
— Откуда вы здесь взялись? Я думал, что вы по-прежнему жуете дома свою жвачку.
— Видишь ли, — отвечает старик, — после твоего ухода мы еще немного поспорили, а потом решили пойти следом: очень уж хотелось взглянуть, как это ты один управишься с целой оравой. В лесу мы каждую секунду боялись нарваться на засаду. Вдруг откуда ни возьмись появляется Билл и говорит, что у тебя вроде бы есть план, как перехитрить негодяев Барлоу, правда, он не знает какой. Ну, значит, пошли мы дальше, а дойдя до поляны, залегли на опушке. Лежим и ждем. А остальное ты сам видел. Сейчас-то я вижу, что мы слишком долго церемонились с этими язычниками. Из-за нашей мягкости вражда неоправданно затянулась. В общем, ты прав: лучший способ обороны — нападение.
— Мы не перебили этих недоносков, — продолжал он, — их счастье! — но задали им хорошую трепку на память. Эй! Смотрите-ка! — воскликнул он. — Одного все-таки поймали! Тащите его в дом, ребята!
Те так и сделали. Когда мы со стариком вошли, в дом, в помещении уже горели свечи и шею несчастного Барлоу украшала петля. Другой конец веревки был перекинут через потолочную балку. Излишне говорить, что внутри царил полный разгром. Пол усеяли обломки ружей, столов и стульев. Повсюду валялись клочья одежды и ошметки шкуры Барлоу. Местами пол был чем-то испачкан, а несколько столбов, еще недавно исправно поддерживавших кровлю, превратились в обломки, годные лишь на дрова, так что крыша почти целиком покоилась на массивной подпорке в центре дома. Все Уоррены сгрудились вокруг пленника. Я посмотрел поверх их голов на бледное, перекошенное лицо в слабом свете свечей и радостно вскрикнул:
— Дик Блэнтон!
— Он самый! — подтвердил старик Уоррен и обернулся к Дику: — Ну, парень, есть у тебя что сказать на прощание?
— Нет, — угрюмо ответил Блэнтон. — Одно скажу: если бы чертов кугуар не спутал нам карты, то еще, до рассвета мы напились бы крови Уорренов. Вам здорово повезло: до сих пор еще не бывало, чтобы кугуары запрыгивали в окна.
— А этот кугуар и не думал запрыгивать, — говорю я, проталкиваясь плечом вперед сквозь толпу. — Он-то как раз был против. Это я ему помог.
У Блэнтона отвадилась челюсть, он вылупился на меня, точно я был не человек, а мрачный дух ночи.
— Брекенридж Элкинс, — прошелестел он едва слышно. — Все! Теперь мне уж точно крышка!
— Да что с ним цацкаться! — скрипнул зубами парень, который в пути зазевался и прибежал к шапочному разбору. — Чего мы ждем? Вздернуть его, и делу конец!
— Придержи язык! — сказал я. — Блэнтона вешать нельзя. Я должен доставить его на Медвежью Речку.
— Никак невозможно, — отвечает на это старик Уоррен. — Мы, конечно, благодарны тебе за помощь, но и ты нас пойми: за последние пятнадцать лет это первый случай, когда имеется возможность вздернуть хоть кого-нибудь из Барлоу. Грех упустить такую удачу. Давайте, парни!
— Стойте! — зарычал я и шагнул вперед. В следующий миг на меня смотрели дула семи ружей. Трое Уорренов налегли на веревку, и ноги Блэнтона задрыгали в воздухе. Семь винчестеров для меня не помеха. Я мигом справился бы со стадом неблагодарных Уорренов, а чтобы научить уважению, вдобавок вымел бы ими пол. Но я очень опасался, что во время пальбы — а без пальбы уж никак бы не обошлось — Блэнтона могли просто-напросто пристрелить, и я все равно оказался бы в дураках.
Я лишь хотел, чтобы, как говорят французы, все было в ажуре, иными словами — чтобы Блэнтон остался цел. Поэтому я обхватил центральную подпорку, и, прежде чем ни успели сообразить что к чему, повалил ее на пол. Крыша немедленно поехала, а вслед за крышей обвалились и стены.
Дома больше не было. Вместо него на поляне возвышалась бесформенная груда досок и бревен, под которой барахталось семейство Уорренов, оглашая воздух жалобными криками. Само собой, я не забыл расставить в упоре ноги, так что, когда крыша рухнула, моя голова пробила в ней дыру, а бревна падающих стен ударили по плечам и соскользнули вниз. В результате я отделался несколькими царапинами и, когда пыль улеглась, одиноко стоял по пояс в развалинах.
От жутких воплей из-под обломков стыла кровь, но я не особенно беспокоился за жизнь погребенных — ведь если бы ранения были серьезными, вряд ли они смогли бы стонать так громко и протяжно. К тому же моя голова и плечи несколько замедлили падение крыши и стен, что также должно было пойти им на пользу.
Определив по голосу местонахождение Блэнтона, я принялся разгребать бревна и доски, пока не наткнулся на его ногу, а потянув за ногу, вытащил и всего Блэнтона. Потом уложил его в сторонке на холодок, чтобы тот отдышался — парню в живот ударила потолочная балка. Когда он очухался и открыл рот, оттуда вместо крика и слов донеслось только невнятное мычание — в жизни не слышал ничего забавнее.
Покончив с одним делом, я пошарил в обломках и извлек старика Уоррена, который, точно в бреду, все твердил что-то о землетрясении.
— Вместо того чтобы пороть чепуху, — холодно заметил я ему, — растаскивали бы лучше бревна. Я не намерен лично вызволять ваше невоспитанное племя. За помощь вы отплатили мне черной неблагодарностью, и отныне между нами все кончено. Был бы я человеком невыдержанным, давно перешел бы всякие границы. Но поскольку мой характер отличают доброта и благородство, я стараюсь держать себя в руках. Замечу лишь, что не будь я добродушен, как ягненок, то с удовольствием пнул бы тебя как следует в задницу. Вот так!.. — И я показал, как именно.
— О-о-о! — взвыл он и, пролетев по воздуху, ткнулся носом в лужу. — Я натравлю на тебя шерифа! — кричал он, размахивая кулаком и размазывая по лицу грязь пополам со слезами. Покидая вместе с пленником поляну, я услышал, как, приступая к освобождению сородичей, старик Уоррен затянул гимн, воспевающий месть и ненависть. Блэнтон попытался было что-то сказать, но я ответил, что не расположен к пустой болтовне и что чем чаще он будет разевать рот, тем охотнее я сверну ему шею. Меня терзали воспоминания о последней встрече с Глорией Макгроу — я-то бахвалился, будто найду себе городскую красотку, а вместо невесты везу на Медвежью Речку завалящего женишка для сестрицы. «Наверняка мои милые родственнички затеяли какую-то дьявольскую игру, чтобы помешать осуществлению моих супружеских планов, — мрачно думал я про себя. — Похоже, я так никогда и не займусь личными делами».
Капитан Кидд с двойной ношей одолел сотню миль между горами Мецквитал и Медвежьей Речкой к полудню следующего дня. При этом мы обошлись без еды, питья и сна. А кто сомневается в правдивости моих слов, пусть лучше попридержит язык. Своим кулаком я убедил уже девятнадцать сомневающихся, а надо будет — поговорю и с двадцатым. С чувством исполненного долга я вошел в родной дом и швырнул Дика Блэнтона на пол к ногам Элеоноры. Сестрица посмотрела на меня так, точно свалился с луны.
— Никогда не пойму, что ты нашла в этом койоте, — заявил я ей. — Но все равно — получай. Можешь выходить за него хоть сию же минуту.
А она и отвечает:
— Ты что, напился или перегрелся на солнышке? Чтобы я вышла замуж за этого бездельника, пропойцу и транжира? Еще и недели не прошло, как я поганой метлой, выгнала его из нашего дома.
— Так он тебя не опозорил? — Я уже ничего не соображал.
— Он? Меня?! Да я сама могу ославить его на всю Медвежью Речку! — ответила мне сестрица.
Я повернулся к Дику Блэнтону. Гнев пропал — его сменило сожаление.
— Скажи мне, — мягко произнес я. — Скажи мне, почему ты хвастал в Ручье Гризли, будто подцепил Элеонору Элкинс?
— Я хотел скрыть от парней, что мне дали от ворот поворот, — насупившись, ответил он. — Мы, Блэнтоны, очень гордые. Я и жениться-то на ней хотел лишь потому, что отец выделил мне ферму и надо было обзаводиться хозяйством. Женитьба на девушке из рода Элкинсов — дело со всех сторон выгодное: не надо тратиться на батраков, на покупку мулов, на…
У Дика Блэнтона не должно быть ко мне никаких претензий. Вряд ли он добрался бы до своего приобретения в целости — уж больно нрав у моего папаши с братьями горяч, — но, по счастью, они в тот день были на охоте. Я же, в отличие от них, славлюсь на всю округу добродушием. Несмотря на все несчастья, которые причинил мне Дик Блэнтон, я сумел остаться в рамках приличий. Я не сделал ему ничего плохого, разве что проводил миль пять-шесть по тропе в Жеваное Ухо, а на прощание от души лягнул в тощую задницу.
Глава 7
Вынужден признать, что справиться с домом Барлоу оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. Когда я прибыл на место, никакого определенного плана, в голове еще не было. Ближний бой всегда удавался мне лучше всего, поэтому для меня главное в драке — поскорее забраться в гущу врагов. Но, честно говоря, в тот момент я не видел способа, как проникнуть в дом и при этом сохранить в целости свою шкуру. Конечно, можно было двинуться напролом, но мысль о семнадцати винчестерах, плюющихся свинцом в упор, мне пришлась не по нутру. Хотя, не придумай я ничего лучшего, все равно пришлось бы рискнуть. Пока я прикидывал, что да как, одна из лошадей, привязанных к коновязи у дома, вдруг захрапела, и откуда-то с близлежащих холмов донеслось: «О-о-о-а-у-у!» И тут меня осенило.
— Отойди в лес и жди меня, — приказал я Биллу, а сам пошел к тому месту, где мы оставили коней. Я ехал по склону холма, со стороны которого, как мне показалось, исходил вой. На полпути к вершине спешился, забросил поводья коню на спину и, время от времени подвывая кугуаром, углубился в густые заросли кустарника, А надо вам сказать, не существует на свете кугуара, который мог бы с уверенностью отличить голос своего собрата от голоса парня, выросшего на Медвежьей Речке. И точно: через пару сотен шагов из-за выступа скалы, ярдов за двести впереди, донесся ответный призыв. Я прошел еще немного, вскарабкался на выступ и за ним обнаружил в скале небольшую пещеру с огромным кугуаром внутри. Увидев перед собой человека, кугуар удивленно рыкнул и выпустил когти. Но я ударил его по башке кулаком и не дожидаясь, пока тот очухается, вытащил котика за загривок из пещеры и волоком доставил к Капитану Кидду. При виде кугуара Капитан радостно захрапел и обнаружил сильное желание немедленно вышибить ему мозги, так что мне пришлось хорошенько лягнуть в брюхо самого Капитана, то есть прибегнуть к единственному известному мне способу призвать этого парня к порядку. Затем я взобрался со своей ношей ему на спину, и мы втроем отправились к логову семейства Барлоу. Думаю, на свете найдется, немало других, более приятных развлечений, чем перевозка крупного кугуара на крупе дьявола с железными челюстями, да еще по круче холма сквозь густые заросли, да в кромешной тьме. Одной рукой я держал кугуара сзади за шею, слегка сдавив ему горло, чтобы котик не орал. Приходилось держать его как можно дальше от себя и от коня. Зверь всю дорогу извивался, пытаясь вырваться, а я напрягал мускулы, чтобы, — не дай Бог! — тот не задел когтями задних лап драгоценной шкуры Капитана Кидда. Мой неженка не медля огласил бы местность диким воем и пошел бы куролесить по всей округе. Он и так был явно не в духе: пару раз, вставая на дыбы, он швырял проклятого кугуара на меня, и оторвать от себя эти когти оказалось делом не менее трудным, чем очистить от репьев хвост строптивой коровы.
Наконец подъехал к задней, стене дома Барлоу, трижды прокричал выпью, но мне никто не ответил: Билла нигде не было. Должно быть, — подумал я, — парень испугался и вернулся домой. Тем лучше. Раз я здесь, все равно придется сразиться с этими Барлоу, а Билл, пожалуй, только помешал бы.
Остановившись у кромки леса, я отпустил поводья и слез с коня. Затем, неслышно ступая, подкрался к задней стене дома. Луна прошла уже половину пути, и ветер дул в мою сторону — можно было не опасаться, а то лошади у коновязи перед дверью раньше времени почуют мою кошку и поднимут переполох.
Из дома по прежнему долетал громкий говор вперемежку с руганью.
Приблизившись к окну, я услышал:
— Какого черта мы дожидаемся! Вперед! Мне не терпится выцедить кровь из Уорренов! — И в этот момент, размахнувшись, я швырнул в окно кугуара. Ударившись об пол, тот издал жуткий вой, который утонул в вопле полутора десятков глоток. Через мгновение в комнате разразился настоящий ураган: страшный грохот, стрельба, вопли и проклятия слились воедино. Порой к общему шуму примешивался вой зверя. То и дело слышался треск разрываемой материи, в воздухе витали клочья одежды и шкуры представителей семейства Барлоу. Обезумевшие от страха лошади одна за другой рвали поводья и мчались прочь через кусты, не разбирая дороги. Отправив в окно кугуара, я сразу побежал к входной двери. Парень, что был оставлен на страже, с открытым ртом тупо вслушивался в жуткий хор, доносившийся изнутри. Он был настолько ошарашен происходящим, что и не подумал сопротивляться. Я вырвал из его рук ружье и разбил приклад о его же голову. Потом, сжав в руке ружейный ствол, встал за косяком. Я был уверен, что Барлоу вот-вот повалят наружу. Я уже не раз замечал, что нервишки у мелких людей ни к черту: наверняка они чувствуют себя не совсем уютно, запертые в одной комнате с сумасшедшим кугуаром, — точно так же, как и кугуару не по себе в компании с семнадцатью пьяными головорезами.
Но эти негодяи подло меня обманули. Похоже, в задней стене все-таки была потайная дверь, и пока я ждал, когда парни посыплются из парадного, готовый угостить каждого обломком ружья по черепу, негодяи отомкнули черный ход и гурьбой вывалились из дома.
Когда же до меня наконец дошло, что происходит, и перебежал к противоположной стене, враги, вопя благим матом, уже унестись под защиту деревьев. Вместо одежды за ними на ветру развевалась какая-то рванина, а с исцарапанных боков ручейками стекала кровь. Как видно, кугуар недаром провел время в компании с семейством Барлоу. Зверь вразвалочку покинул дом вслед за людьми, неся обрывки чьих-то штанов. При виде меня из груди кугуара вырвался сдавленный вой отчаяния, и, потеряв штаны, с поджатым хвостом, он помчался в горы так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол с раскаленным клеймом.
Я повернулся к побежденному войску, в панике отступавшему к лесу, и приготовился открыть огонь из обоих кольтов. Но не успели те добежать до опушки, как из кустов поднялись Уоррены и с пронзительными воплями бросились на врагов. Это была презабавная битва. Я так и не услышал ни одного выстрела. Барлоу, все до единого, побросали ружья во время бегства, а Уоррены предпочли заявлять о своих претензиях с помощью кулаков и ружейных прикладов. Какое-то время на опушке царила страшная свалка: дикие выкрики, ругань, треск прикладов, разбиваемых о чьи-то лбы, клочья одежды и вырванные с корнем кусты — все смешалось в едином вихре. Прежде чем я подошел, ряды Барлоу дрогнули и парни бросились врассыпную, вопя, точно грешники в Судный день. Старик Уоррен степенной походкой вышел из кустов. В лунном свете отчетливо выделялась седина его бороды.
— Прегрешении нечестивцев да падут на их же головы! — возопил он, размахивая винчестером. — Знай, Элкинс: этой ночью мы одержали великую победу за правое дело!
— Откуда вы здесь взялись? Я думал, что вы по-прежнему жуете дома свою жвачку.
— Видишь ли, — отвечает старик, — после твоего ухода мы еще немного поспорили, а потом решили пойти следом: очень уж хотелось взглянуть, как это ты один управишься с целой оравой. В лесу мы каждую секунду боялись нарваться на засаду. Вдруг откуда ни возьмись появляется Билл и говорит, что у тебя вроде бы есть план, как перехитрить негодяев Барлоу, правда, он не знает какой. Ну, значит, пошли мы дальше, а дойдя до поляны, залегли на опушке. Лежим и ждем. А остальное ты сам видел. Сейчас-то я вижу, что мы слишком долго церемонились с этими язычниками. Из-за нашей мягкости вражда неоправданно затянулась. В общем, ты прав: лучший способ обороны — нападение.
— Мы не перебили этих недоносков, — продолжал он, — их счастье! — но задали им хорошую трепку на память. Эй! Смотрите-ка! — воскликнул он. — Одного все-таки поймали! Тащите его в дом, ребята!
Те так и сделали. Когда мы со стариком вошли, в дом, в помещении уже горели свечи и шею несчастного Барлоу украшала петля. Другой конец веревки был перекинут через потолочную балку. Излишне говорить, что внутри царил полный разгром. Пол усеяли обломки ружей, столов и стульев. Повсюду валялись клочья одежды и ошметки шкуры Барлоу. Местами пол был чем-то испачкан, а несколько столбов, еще недавно исправно поддерживавших кровлю, превратились в обломки, годные лишь на дрова, так что крыша почти целиком покоилась на массивной подпорке в центре дома. Все Уоррены сгрудились вокруг пленника. Я посмотрел поверх их голов на бледное, перекошенное лицо в слабом свете свечей и радостно вскрикнул:
— Дик Блэнтон!
— Он самый! — подтвердил старик Уоррен и обернулся к Дику: — Ну, парень, есть у тебя что сказать на прощание?
— Нет, — угрюмо ответил Блэнтон. — Одно скажу: если бы чертов кугуар не спутал нам карты, то еще, до рассвета мы напились бы крови Уорренов. Вам здорово повезло: до сих пор еще не бывало, чтобы кугуары запрыгивали в окна.
— А этот кугуар и не думал запрыгивать, — говорю я, проталкиваясь плечом вперед сквозь толпу. — Он-то как раз был против. Это я ему помог.
У Блэнтона отвадилась челюсть, он вылупился на меня, точно я был не человек, а мрачный дух ночи.
— Брекенридж Элкинс, — прошелестел он едва слышно. — Все! Теперь мне уж точно крышка!
— Да что с ним цацкаться! — скрипнул зубами парень, который в пути зазевался и прибежал к шапочному разбору. — Чего мы ждем? Вздернуть его, и делу конец!
— Придержи язык! — сказал я. — Блэнтона вешать нельзя. Я должен доставить его на Медвежью Речку.
— Никак невозможно, — отвечает на это старик Уоррен. — Мы, конечно, благодарны тебе за помощь, но и ты нас пойми: за последние пятнадцать лет это первый случай, когда имеется возможность вздернуть хоть кого-нибудь из Барлоу. Грех упустить такую удачу. Давайте, парни!
— Стойте! — зарычал я и шагнул вперед. В следующий миг на меня смотрели дула семи ружей. Трое Уорренов налегли на веревку, и ноги Блэнтона задрыгали в воздухе. Семь винчестеров для меня не помеха. Я мигом справился бы со стадом неблагодарных Уорренов, а чтобы научить уважению, вдобавок вымел бы ими пол. Но я очень опасался, что во время пальбы — а без пальбы уж никак бы не обошлось — Блэнтона могли просто-напросто пристрелить, и я все равно оказался бы в дураках.
Я лишь хотел, чтобы, как говорят французы, все было в ажуре, иными словами — чтобы Блэнтон остался цел. Поэтому я обхватил центральную подпорку, и, прежде чем ни успели сообразить что к чему, повалил ее на пол. Крыша немедленно поехала, а вслед за крышей обвалились и стены.
Дома больше не было. Вместо него на поляне возвышалась бесформенная груда досок и бревен, под которой барахталось семейство Уорренов, оглашая воздух жалобными криками. Само собой, я не забыл расставить в упоре ноги, так что, когда крыша рухнула, моя голова пробила в ней дыру, а бревна падающих стен ударили по плечам и соскользнули вниз. В результате я отделался несколькими царапинами и, когда пыль улеглась, одиноко стоял по пояс в развалинах.
От жутких воплей из-под обломков стыла кровь, но я не особенно беспокоился за жизнь погребенных — ведь если бы ранения были серьезными, вряд ли они смогли бы стонать так громко и протяжно. К тому же моя голова и плечи несколько замедлили падение крыши и стен, что также должно было пойти им на пользу.
Определив по голосу местонахождение Блэнтона, я принялся разгребать бревна и доски, пока не наткнулся на его ногу, а потянув за ногу, вытащил и всего Блэнтона. Потом уложил его в сторонке на холодок, чтобы тот отдышался — парню в живот ударила потолочная балка. Когда он очухался и открыл рот, оттуда вместо крика и слов донеслось только невнятное мычание — в жизни не слышал ничего забавнее.
Покончив с одним делом, я пошарил в обломках и извлек старика Уоррена, который, точно в бреду, все твердил что-то о землетрясении.
— Вместо того чтобы пороть чепуху, — холодно заметил я ему, — растаскивали бы лучше бревна. Я не намерен лично вызволять ваше невоспитанное племя. За помощь вы отплатили мне черной неблагодарностью, и отныне между нами все кончено. Был бы я человеком невыдержанным, давно перешел бы всякие границы. Но поскольку мой характер отличают доброта и благородство, я стараюсь держать себя в руках. Замечу лишь, что не будь я добродушен, как ягненок, то с удовольствием пнул бы тебя как следует в задницу. Вот так!.. — И я показал, как именно.
— О-о-о! — взвыл он и, пролетев по воздуху, ткнулся носом в лужу. — Я натравлю на тебя шерифа! — кричал он, размахивая кулаком и размазывая по лицу грязь пополам со слезами. Покидая вместе с пленником поляну, я услышал, как, приступая к освобождению сородичей, старик Уоррен затянул гимн, воспевающий месть и ненависть. Блэнтон попытался было что-то сказать, но я ответил, что не расположен к пустой болтовне и что чем чаще он будет разевать рот, тем охотнее я сверну ему шею. Меня терзали воспоминания о последней встрече с Глорией Макгроу — я-то бахвалился, будто найду себе городскую красотку, а вместо невесты везу на Медвежью Речку завалящего женишка для сестрицы. «Наверняка мои милые родственнички затеяли какую-то дьявольскую игру, чтобы помешать осуществлению моих супружеских планов, — мрачно думал я про себя. — Похоже, я так никогда и не займусь личными делами».
Капитан Кидд с двойной ношей одолел сотню миль между горами Мецквитал и Медвежьей Речкой к полудню следующего дня. При этом мы обошлись без еды, питья и сна. А кто сомневается в правдивости моих слов, пусть лучше попридержит язык. Своим кулаком я убедил уже девятнадцать сомневающихся, а надо будет — поговорю и с двадцатым. С чувством исполненного долга я вошел в родной дом и швырнул Дика Блэнтона на пол к ногам Элеоноры. Сестрица посмотрела на меня так, точно свалился с луны.
— Никогда не пойму, что ты нашла в этом койоте, — заявил я ей. — Но все равно — получай. Можешь выходить за него хоть сию же минуту.
А она и отвечает:
— Ты что, напился или перегрелся на солнышке? Чтобы я вышла замуж за этого бездельника, пропойцу и транжира? Еще и недели не прошло, как я поганой метлой, выгнала его из нашего дома.
— Так он тебя не опозорил? — Я уже ничего не соображал.
— Он? Меня?! Да я сама могу ославить его на всю Медвежью Речку! — ответила мне сестрица.
Я повернулся к Дику Блэнтону. Гнев пропал — его сменило сожаление.
— Скажи мне, — мягко произнес я. — Скажи мне, почему ты хвастал в Ручье Гризли, будто подцепил Элеонору Элкинс?
— Я хотел скрыть от парней, что мне дали от ворот поворот, — насупившись, ответил он. — Мы, Блэнтоны, очень гордые. Я и жениться-то на ней хотел лишь потому, что отец выделил мне ферму и надо было обзаводиться хозяйством. Женитьба на девушке из рода Элкинсов — дело со всех сторон выгодное: не надо тратиться на батраков, на покупку мулов, на…
У Дика Блэнтона не должно быть ко мне никаких претензий. Вряд ли он добрался бы до своего приобретения в целости — уж больно нрав у моего папаши с братьями горяч, — но, по счастью, они в тот день были на охоте. Я же, в отличие от них, славлюсь на всю округу добродушием. Несмотря на все несчастья, которые причинил мне Дик Блэнтон, я сумел остаться в рамках приличий. Я не сделал ему ничего плохого, разве что проводил миль пять-шесть по тропе в Жеваное Ухо, а на прощание от души лягнул в тощую задницу.
Глава 7
Здравствуй, дядюшка Исайя!
Проводив Дика Блэнтона, я повернул обратно. По мере приближения к тому месту, где от общей тропы отходит дорожка к дому Макгроу, я все сильнее начинал волноваться. Если уж кого мне и не хотелось видеть в ту минуту, так это Глорию. Я уже прошел мимо и едва успел вздохнуть с облегчением, как услышал конский топот. Я быстро оглянулся и увидел Глорию, выезжающую на тропу. Я нырнул в кусты, а она — черт бы ее побрал! — пришпорила лошадь и свернула за мной следом. Под ней была небольшая быстроногая лошадка, но поскольку в нашей скачке лидировал я, то сразу нацелился на густые заросли, сквозь которые верхом ей ну нипочем не продраться! То и дело оглядываясь, я неустанно наддавал ходу, как вдруг — бамц! — налетел, головой на низко свесившуюся ветку дуба, да так лихо, что чуть мозги в стороны не брызнули!
Когда головокружение прекратилось и деревья увернулись на свои места, я обнаружил, что сижу на земле, а передо мной на своей лошадке восседает и смотрит на меня сверху вниз Глория Макгроу.
— В чем дело, Брекенридж? — насмешливо спросила она. — Зачем от меня убегать? Неужели такая страшная?
— Я от тебя не убегал, — проворчал я, глядя на нее горящими глазами. — Я и понятия не имел, что ты где-то неподалеку. Просто увидел в кустах нашего бычка и хотел его поймать, но ты его спугнула, и он удрал.
Я поднялся и шляпой начал отряхивать пыль с одежды. А Глория и говорит:
— Я тут о тебе много чего понаслушалась, Брекенридж. Похоже, ты становишься знаменитостью.
— Хм-м-м, — подозрительно промычал я.
— Кстати, Брекенридж, — она сузила глаза и слегка нагнулась ко мне с седла. — Где та прелестная горожанка, которую ты поклялся привезти на Медвежью Речку своей невестой?
— Мы еще не назначили день помолвки, — пробормотал я, отведя глаза в сторону.
— Она хотя бы стройная? — продолжала пытку Глория.
— Стройная, — отвечаю, — как кувшин для воды. На Медвежьей Речке ей никто и в подметки не годится.
— А откуда она?
— Из Бизоньего Хвоста, — я сказал первое пришедшее на ум название поселка.
— А как ее зовут, Брекенридж? — спрашивает тогда Глория, а у меня под прицелом ее глаз, как на грех, все имена повыскакивали из головы. В отчаянных попытках вспомнить хоть какое-то имя, я переминался с ноги на ногу и встряхивал головой. Глория громко рассмеялась.
— Вот так влюбленный! — веселилась она. — Забыл имя девушки, которую намерен взять в жены. А ты ведь хочешь взять ее в жены, правда, Брекенридж?
— Да, хочу! — прорычал я. — Думай что угодно, но у меня есть девушка в том поселке, и сейчас же отправлюсь за ней. Вот только оседлаю коня. Что вы на это скажемте, мисс Красотка?
— Скажу, что ты самый большой лгунишка на всей Медвежьей Речке, — ответила она с насмешливой улыбочкой, повернула лошадку и поехала, прочь, оставив меня одного сгорать от бессильной ярости. — Передай от меня наилучшие пожелания своей возлюбленной из Бизоньего Хвоста, — крикнула она через плечо, — если, конечно, вспомнишь ее имя!
Я ничего не ответил. У меня просто язык отнялся. Я отдал бы все на свете, лишь бы Глория сделалась мужчиной хотя бы на пять минут! Она уже совсем скрылась из виду, а все никак не мог сосредоточить взгляд на одном предмете, гораздо хуже мне удавалось членораздельно говорить, еще меньше — здраво рассуждать. Наконец исторг из груди рычание дикого зверя и, отломав от дерева сук толщиной с ногу, принялся в припадке бешенства выкашивать им кусты и обивать кору с деревьев. К тому времени, как я чуть поостыл, заросли выглядели так, словно по ним прошелся торнадо. Но в душе у мен немного улеглось, и я помчался домой, кляня на чем свет стоит голубые глазки, женское непостоянство и спесивый нрав. Я направился прямиком к загону. Выйдя на поляну, я обратил внимание на доносящийся из нашего дома дикий рев, напоминающий мычание сексуально озабоченного быка. В следующий миг из дома вылетели мои братцы — Гарфильд, Бакнер, Джон и Билл — и очертя голову помчались к лесу. Я сразу подумал, что у папаши, должно быть, опять разыгрался ревматизм: в минуты приступа он становится таким раздражительным, просто беда, Но я все равно вошел в загон, и оседлал Капитана Кидда. Я был решительно настроен, исполнить все, о чем говорил Глории. Конечно, у меня не могло быть девушки в Бизоньем Хвосте, но — черт побери! — что мешает мне ее там завести? Решено! Поеду в Бизоний Хвост и добуду себе невесту, даже если для этого придется разнести целый поселок!
И вот в тот момент, когда я уже выводил из загона Капитана, в дверях возникает моя сестрица Бразория и кричит:
— Эй, Брекенридж! Зайди-ка в дом! Отец хочет тебя видеть.
— Э? — говорю. — На кой черт я ему понадобился? — Но привязал коня и направился к дому. Захожу и вижу — у папаши только что миновал приступ раздражительности, и, значит, наступили минуты раскаяния. На него ревматизм всегда так действует. Вот только раскаивается он в делах давно минувших — например, у него не промелькнуло и тени сожаления по поводу того, что этим утром он запустил бычьим ярмом в голову братца Гарфильда.
Папаша лежал голой спиной на не застеленной кровати, а на табурете рядом стоял кувшин с кукурузной водкой.
— Брекенридж, сынок, — начал он. — Грехи прошлого тяжким камнем лежат на моей совести. В дни молодости я вел свободный и беспутный образ жизни, о чем свидетельствуют многочисленные могильные холмики, разбросанные по прериям. Я иногда испрашиваю себя: Билл, не слишком ли ты торопился отправлять на тот свет джентльменов, с которыми расходился во взглядах на жизнь? Может быть, тебе следовало вести себя посдержанней и просто отрезать им уши? Взять, к примеру, моего двоюродного братца — твоего дядю Исайю Гримза. — И папаша шумно вздохнул. — Я не видел братца Исайю уже много лет. При расставании мы наговорили друг другу много грубостей, и наши лица скрывал пороховой дым. Меня мучает вопрос: точит ли он на меня по-прежнему зуб за то, что я однажды засадил ему в задницу заряд крупной дроби?
— С чего это вдруг ты его вспомнил? — спрашиваю.
А папаша вытаскивает откуда-то бумажный лист и отвечает:
— О нем говорится в этом письме. Его привез из Бизоньего Хвоста Джим Брэкстон. Моя сестрица Элизабет, которая живет по соседствую братцем Исаией в Дьяволвилле, штат Аризона, сообщает, что он собрался в Калифорнию и будет проездом в Бизоньем Хвосте десятого числа, то есть завтра. Она не уверена, намерен ли он заехать к нам, и потому предлагает мне встретиться с ним на территории поселка и там помириться.
— И что? — спросил я его. По тому, как папаша расчесывал пятерней бороду и буравил меня взглядом, я уже понял, что он сейчас будет о чем-то просить.
— А то, — отвечает мой родитель, отхлебнув изрядный глоток из кувшина. — Я хочу, чтобы завтра в Бизоньем Хвосте ты встретил дилижанс и пригласил Исайю к нам в гости. Отказа не принимай. Учти: братец у меня с придурью и дьявольски недоверчив, но, думаю, ты ему понравишься. Особенно если не станешь без нужды разевать рот и показывать свое невежество.
— Ладно, — говорю я папаше. — Твое задание совпадает с моими планами. Я как раз собирался в Бизоний Хвост. Только как я узнаю дядюшку Исайю? Я ж его никогда прежде в глаза, не видел!
— Роста он небольшого, — ответил папаша. — Когда мы виделись в последний раз, у него были пышные рыжие бакенбарды. В любом случае доставь его сюда. Будет верещать — не обращай внимания. У братца полно врагов, поэтому он всех подозревает. В молодости он знатно погулял от Техаса до Калифорнии. Из всех, кого я знаю, твой дядя Исайя чаще других был замешан в кровной мести и в сведении счетов между бандами. Ходят слухи, что он где-то припрятал кругленькую сумму, но это нас уже не касается. Мне его деньжищи и даром не нужны. Я лишь хочу поговорить с ним по душам и попросить прощения за то, что в минуту юношеской горячности нашпиговал его дробью.
— Если же он меня не простит, — продолжал папаша после того, как надолго приложился к кувшину, — я согну ствол своего дробовика об его тупую башку. Ступай!
Я взял напрямки через горы и уже на следующее утро делил свой завтрак со стариком-траппером на окраине поселка. Старика звали Билл Полк, он придерживался старых нравов и потому избегал городской суеты.
Городок Бизоний Хвост появился в наших местах совсем недавно, благодаря золотой лихорадке, и этим вызывал резкое недовольство старины Билла.
— Черт знает что такое! — ворчал тот. — Шум, гам, пальба! Понастроили дурацких коробок, понатыкали повсюду заявочных столбов — бедным зверюшкам копытом негде ступить! Прошлым летом я убил оленя на том самом месте, где сейчас стоит салун.
И он уставился на меня, сдвинув брови, словно в его напастях была доля и моей вины.
Я ничего не ответил, продолжая жевать поджаренную на костре оленину. А он заговорил опять:
— Вот попомни мое слово: ничего путного из всего этого не выйдет. В здешних горах скоро нельзя будет жить. Всякие подонки летят на золото, как мухи на мертвечину. Ладно бы местные — так вдобавок сюда стекаются гангстеры из Аризоны, Юты и Калифорнии. В горах уже засел Гризли Хокинс со своими молодчиками, и кто знает, сколько их еще на подходе. Хорошо хоть упрятали за решетку Барсука Чизома вместе с бандой после того, как они ограбили банк в Гунстоке. Чуть меньше негодяев будет теперь отравлять нам жизнь. Вот кабы кто еще да пристрелил бы Гризли Хокинса!
— Кто это там? — вдруг воскликнул я, от волнения даже забыв о еде.
— Кто? Где? — встрепенулся старина Билл. — А-а, девчонка, что проходит мимо ресторана «Золотая королева»? Это Долли Риксби — первая красавица в городе.
— Чертовски хороша! — говорю я ему.
— Да, таких тебе навряд ли доводилось видеть.
Когда головокружение прекратилось и деревья увернулись на свои места, я обнаружил, что сижу на земле, а передо мной на своей лошадке восседает и смотрит на меня сверху вниз Глория Макгроу.
— В чем дело, Брекенридж? — насмешливо спросила она. — Зачем от меня убегать? Неужели такая страшная?
— Я от тебя не убегал, — проворчал я, глядя на нее горящими глазами. — Я и понятия не имел, что ты где-то неподалеку. Просто увидел в кустах нашего бычка и хотел его поймать, но ты его спугнула, и он удрал.
Я поднялся и шляпой начал отряхивать пыль с одежды. А Глория и говорит:
— Я тут о тебе много чего понаслушалась, Брекенридж. Похоже, ты становишься знаменитостью.
— Хм-м-м, — подозрительно промычал я.
— Кстати, Брекенридж, — она сузила глаза и слегка нагнулась ко мне с седла. — Где та прелестная горожанка, которую ты поклялся привезти на Медвежью Речку своей невестой?
— Мы еще не назначили день помолвки, — пробормотал я, отведя глаза в сторону.
— Она хотя бы стройная? — продолжала пытку Глория.
— Стройная, — отвечаю, — как кувшин для воды. На Медвежьей Речке ей никто и в подметки не годится.
— А откуда она?
— Из Бизоньего Хвоста, — я сказал первое пришедшее на ум название поселка.
— А как ее зовут, Брекенридж? — спрашивает тогда Глория, а у меня под прицелом ее глаз, как на грех, все имена повыскакивали из головы. В отчаянных попытках вспомнить хоть какое-то имя, я переминался с ноги на ногу и встряхивал головой. Глория громко рассмеялась.
— Вот так влюбленный! — веселилась она. — Забыл имя девушки, которую намерен взять в жены. А ты ведь хочешь взять ее в жены, правда, Брекенридж?
— Да, хочу! — прорычал я. — Думай что угодно, но у меня есть девушка в том поселке, и сейчас же отправлюсь за ней. Вот только оседлаю коня. Что вы на это скажемте, мисс Красотка?
— Скажу, что ты самый большой лгунишка на всей Медвежьей Речке, — ответила она с насмешливой улыбочкой, повернула лошадку и поехала, прочь, оставив меня одного сгорать от бессильной ярости. — Передай от меня наилучшие пожелания своей возлюбленной из Бизоньего Хвоста, — крикнула она через плечо, — если, конечно, вспомнишь ее имя!
Я ничего не ответил. У меня просто язык отнялся. Я отдал бы все на свете, лишь бы Глория сделалась мужчиной хотя бы на пять минут! Она уже совсем скрылась из виду, а все никак не мог сосредоточить взгляд на одном предмете, гораздо хуже мне удавалось членораздельно говорить, еще меньше — здраво рассуждать. Наконец исторг из груди рычание дикого зверя и, отломав от дерева сук толщиной с ногу, принялся в припадке бешенства выкашивать им кусты и обивать кору с деревьев. К тому времени, как я чуть поостыл, заросли выглядели так, словно по ним прошелся торнадо. Но в душе у мен немного улеглось, и я помчался домой, кляня на чем свет стоит голубые глазки, женское непостоянство и спесивый нрав. Я направился прямиком к загону. Выйдя на поляну, я обратил внимание на доносящийся из нашего дома дикий рев, напоминающий мычание сексуально озабоченного быка. В следующий миг из дома вылетели мои братцы — Гарфильд, Бакнер, Джон и Билл — и очертя голову помчались к лесу. Я сразу подумал, что у папаши, должно быть, опять разыгрался ревматизм: в минуты приступа он становится таким раздражительным, просто беда, Но я все равно вошел в загон, и оседлал Капитана Кидда. Я был решительно настроен, исполнить все, о чем говорил Глории. Конечно, у меня не могло быть девушки в Бизоньем Хвосте, но — черт побери! — что мешает мне ее там завести? Решено! Поеду в Бизоний Хвост и добуду себе невесту, даже если для этого придется разнести целый поселок!
И вот в тот момент, когда я уже выводил из загона Капитана, в дверях возникает моя сестрица Бразория и кричит:
— Эй, Брекенридж! Зайди-ка в дом! Отец хочет тебя видеть.
— Э? — говорю. — На кой черт я ему понадобился? — Но привязал коня и направился к дому. Захожу и вижу — у папаши только что миновал приступ раздражительности, и, значит, наступили минуты раскаяния. На него ревматизм всегда так действует. Вот только раскаивается он в делах давно минувших — например, у него не промелькнуло и тени сожаления по поводу того, что этим утром он запустил бычьим ярмом в голову братца Гарфильда.
Папаша лежал голой спиной на не застеленной кровати, а на табурете рядом стоял кувшин с кукурузной водкой.
— Брекенридж, сынок, — начал он. — Грехи прошлого тяжким камнем лежат на моей совести. В дни молодости я вел свободный и беспутный образ жизни, о чем свидетельствуют многочисленные могильные холмики, разбросанные по прериям. Я иногда испрашиваю себя: Билл, не слишком ли ты торопился отправлять на тот свет джентльменов, с которыми расходился во взглядах на жизнь? Может быть, тебе следовало вести себя посдержанней и просто отрезать им уши? Взять, к примеру, моего двоюродного братца — твоего дядю Исайю Гримза. — И папаша шумно вздохнул. — Я не видел братца Исайю уже много лет. При расставании мы наговорили друг другу много грубостей, и наши лица скрывал пороховой дым. Меня мучает вопрос: точит ли он на меня по-прежнему зуб за то, что я однажды засадил ему в задницу заряд крупной дроби?
— С чего это вдруг ты его вспомнил? — спрашиваю.
А папаша вытаскивает откуда-то бумажный лист и отвечает:
— О нем говорится в этом письме. Его привез из Бизоньего Хвоста Джим Брэкстон. Моя сестрица Элизабет, которая живет по соседствую братцем Исаией в Дьяволвилле, штат Аризона, сообщает, что он собрался в Калифорнию и будет проездом в Бизоньем Хвосте десятого числа, то есть завтра. Она не уверена, намерен ли он заехать к нам, и потому предлагает мне встретиться с ним на территории поселка и там помириться.
— И что? — спросил я его. По тому, как папаша расчесывал пятерней бороду и буравил меня взглядом, я уже понял, что он сейчас будет о чем-то просить.
— А то, — отвечает мой родитель, отхлебнув изрядный глоток из кувшина. — Я хочу, чтобы завтра в Бизоньем Хвосте ты встретил дилижанс и пригласил Исайю к нам в гости. Отказа не принимай. Учти: братец у меня с придурью и дьявольски недоверчив, но, думаю, ты ему понравишься. Особенно если не станешь без нужды разевать рот и показывать свое невежество.
— Ладно, — говорю я папаше. — Твое задание совпадает с моими планами. Я как раз собирался в Бизоний Хвост. Только как я узнаю дядюшку Исайю? Я ж его никогда прежде в глаза, не видел!
— Роста он небольшого, — ответил папаша. — Когда мы виделись в последний раз, у него были пышные рыжие бакенбарды. В любом случае доставь его сюда. Будет верещать — не обращай внимания. У братца полно врагов, поэтому он всех подозревает. В молодости он знатно погулял от Техаса до Калифорнии. Из всех, кого я знаю, твой дядя Исайя чаще других был замешан в кровной мести и в сведении счетов между бандами. Ходят слухи, что он где-то припрятал кругленькую сумму, но это нас уже не касается. Мне его деньжищи и даром не нужны. Я лишь хочу поговорить с ним по душам и попросить прощения за то, что в минуту юношеской горячности нашпиговал его дробью.
— Если же он меня не простит, — продолжал папаша после того, как надолго приложился к кувшину, — я согну ствол своего дробовика об его тупую башку. Ступай!
Я взял напрямки через горы и уже на следующее утро делил свой завтрак со стариком-траппером на окраине поселка. Старика звали Билл Полк, он придерживался старых нравов и потому избегал городской суеты.
Городок Бизоний Хвост появился в наших местах совсем недавно, благодаря золотой лихорадке, и этим вызывал резкое недовольство старины Билла.
— Черт знает что такое! — ворчал тот. — Шум, гам, пальба! Понастроили дурацких коробок, понатыкали повсюду заявочных столбов — бедным зверюшкам копытом негде ступить! Прошлым летом я убил оленя на том самом месте, где сейчас стоит салун.
И он уставился на меня, сдвинув брови, словно в его напастях была доля и моей вины.
Я ничего не ответил, продолжая жевать поджаренную на костре оленину. А он заговорил опять:
— Вот попомни мое слово: ничего путного из всего этого не выйдет. В здешних горах скоро нельзя будет жить. Всякие подонки летят на золото, как мухи на мертвечину. Ладно бы местные — так вдобавок сюда стекаются гангстеры из Аризоны, Юты и Калифорнии. В горах уже засел Гризли Хокинс со своими молодчиками, и кто знает, сколько их еще на подходе. Хорошо хоть упрятали за решетку Барсука Чизома вместе с бандой после того, как они ограбили банк в Гунстоке. Чуть меньше негодяев будет теперь отравлять нам жизнь. Вот кабы кто еще да пристрелил бы Гризли Хокинса!
— Кто это там? — вдруг воскликнул я, от волнения даже забыв о еде.
— Кто? Где? — встрепенулся старина Билл. — А-а, девчонка, что проходит мимо ресторана «Золотая королева»? Это Долли Риксби — первая красавица в городе.
— Чертовски хороша! — говорю я ему.
— Да, таких тебе навряд ли доводилось видеть.