Граков Александр. Город пропащих

   Но если бы его тоже забрали, как и Раздольского? А именно это они и собирались сделать. Судьба Артура Нерсесовича была бы решена. Тогда только немедленный отъезд мог бы спасти его. Армен, конечно, не Зоя Космодемьянская. Спасая свою шкуру, он выложил бы всю подноготную и фирмы, и самого хозяина. Истинно преданных людей нет и не может быть. Всех их связывали только деньги, барыш; но кто, где и когда пошел на смерть за идеалы капитализма?..
   Аджиев хмыкает и вновь возвращается мыслью к Армену. Этого разжиревшего кота давно следовало сменить, удивительно, что он еще попал в цель, не разучился на курок нажимать. Сейчас он приедет и вывалит на Артура Нерсесовича свой ужастик. И нужно будет сочувствовать ему, жалеть Марину, которую и видел-то всего раз, восхищаться, какой он ловкий...
   Все это было не нужно, не интересно Аджиеву. "Это - ниже моей квалификации", - подумал он. Главное ведь - кто и что предпринять следует, чтобы не только наказать наглеца, но и уничтожить... А Калаян? Артур Нерсесович решает: он больше не нуждается в услугах Армена. "Днем раньше, днем позже..." размышляет он, и легкая улыбка скользит по его лицу. Армену ведь так тяжко со своей потеющей, толстой, вечно ноющей женой... "К Марине, к Марине", - мысленно повторяет он и только тогда расслабляется, тянется к нижнему ящику письменного стола, достает початую бутылку и рюмку.
   - Так что ты думаешь об этом? - Аджиев без улыбки смотрит на Федора, а тот переводит взгляд на унылого Калаяна с перевязанной кистью, притулившегося в уголке дивана.
   - Похоже, адвокат навел, - говорит Федор и замечает, как хмурится лицо хозяина.
   Артюхов только приехал на дачу, проведя почти бессонную ночь в квартире на Смоленской. Ее, видно, недавно отремонтировали. Ремонт и сама двухкомнатная квартира были просто чудесными, да и обставлена она была неплохо, но еще вовсю пахло краской, а в комнату, где он спал, налетели на свет полчища комаров. Теперь Федор мучается, головной болью, и единственное желание, которое у него есть: окунуться в бассейн.
   События с Калаяном застали его врасплох, он не подготовился к докладу Аджиеву и лихорадочно обдумывает, как преподнести вчерашнюю встречу в "Утесе" с Кротом. В том, что именно Крот совершил акцию против начальника "секьюрити", сомнений у Федора нет. Но результат, конечно, удручающий.
   - А тот, кого Армен Гайкович уложил, он чей? - осторожно спрашивает Федор.
   - Проверяли, в милиции на него ничего нет, новичок, - безнадежно говорит Калаян.
   - Ты ведь знаешь что-то... - высокомерно замечает Аджиев.
   Федору не нравится этот тон, он обещает конкретно "мочиловку". Стреляный уже достаточно изучил хозяина, и тогда он, глядя прямо ему в глаза, говорит:
   - Да, знаю,
   В тенистом саду, разбитом вокруг новоделки-дома, построенного в стиле барской усадьбы прошлого века, с колоннами и резвящимися амурами на фронтоне, сидят двое в шезлонгах. На них, несмотря на удушающую жару, строгие, хоть и светлые, костюмы. Гость и хозяин. И разговор ведется деловой, видно, что малоприятный для обоих. Их лица сосредоточенны и напряженны.
   - Так что же делать будем, Павел? - обращается гость к худощавому мужчине с тонким живым лицом. - Ситуацию я тебе обрисовал. Вмешиваться нам теперь ни во что не стоит. Пусть все уляжется...
   Тот, кого он назвал Павлом, думает, постукивая кончиками пальцев по колену.
   - Знаешь, Мирон, - отвечает он наконец, - я бы положил на все это, если бы... Если бы знать, кто из "Руна" вынес наш разговор? Кто Крота навел? Выходит, нигде людям уже и посидеть нельзя, чтобы назавтра любой дурдизель в Москве об этом не знал?
   - Выяснять западло... - откликается гость. - Я уже разогнал всех в "Руне". Зяма, ну, знаешь, Хохол, подыщет на замену ребят. Теперь сам каждого просвечу. А там видно будет, кто... Но ты зря о Кроте так. Он парень с понтами, со связями, не Лесной... "Бригада" сильная у него. Думаю, адвоката твоего он держит. Вот только где?
   - Баба мне опять звонила, - хмурится Павел. - Отчаянная баба. Другая бы давно скурвилась от страха, а эта - нет. Достал ее, видно, муженек.
   Павел усмехается и наливает гостю холодного чая из термоса, стоящего перед ними на легком пластмассовом столике.
   - Жарко!
   Они замолкают надолго, смакуя ароматный напиток, а потом гость говорит:
   - Так бабе что, отлуп?
   - Нет. - Павел улыбается. - Я ей ждать приказал. Сейчас Китаец искать начнет, кто на его гэбэшника посягнул, а мне Крот нужен, срочно нужен, Мирон. Как бы он Ефрема не пришил, вот тогда действительно - все.
   ...Елена видит красные, налитые гневом глаза мужа и никак не может сообразить, зачем он пришел к ней с утра, что хочет ей сказать?
   "Неужели Ефрем погиб?" - пугается женщина, но тогда, наоборот, он пришел бы к ней с радостной мордой, он смеялся бы, праздновал победу.
   А сейчас Артур Нерсесович в таком состоянии, будто он разорился, потерял все и теперь пришел сообщить ей об этом.
   Она не выдерживает его взгляда и спрашивает, не случилось ли что, но он упорно молчит. От него несет коньяком и ненавистью. Каждой клеткой своей женщина ощущает это. И ей страшно от неизвестности, ей вдруг начинает казаться, что он явился убить ее.
   - Не молчи, Артур, - молит она. - Я же вижу, что-то случилось...
   - Твой Ефрем... или как там ты его зовешь, Ефремчик?
   Елена хватает сигарету с ночного столика и садится на кровать, закуривает. Что ей сказал ласковый голос не видимого ею никогда Павла Сергеевича: "Держитесь, мадам, терпение и выдержка".
   Она опускает веки и слушает свое сердце: тук-тук... Надо держаться. Только так.
   А муж продолжает:
   - Так вот, Ефремчик, попавший в руки моих, как я понимаю, "друзей", выложил им все, что знал. Ты слушаешь, что я говорю? Вчера они напали на Армена, он чудом спасся, убита его любовница... Как тебе это нравится?
   - Они его пытали... - шепчет Елена, чувствуя, что комната плывет и кружится перед глазами.
   - Пытали? - Аджиев смеется. Она давно не слышала его смеха, да еще такого заливистого. Артур Нерсесович смеется искренне, от души, прихлопывая ладонью правой руки по колену. Елена не понимает Причины этого смеха, и ее охватывает озноб.
   - Ну, ты рассмешила меня. - Аджиев вытирает глаза. Лицо его прояснилось. Перед Еленой совсем другой человек, что-то добродушное мелькает в его глазах. - Я давно так не смеялся. Ты, Ленка, бесподобна! Всегда любил тебя за непроходимую наивность. Знай, дорогая, что твой любовничек из тех, кто дрожит за свою шкуру, его пытать не надо. Голос повысили, и он готов, на карачках приползет. Неужели ты, умная женщина, до сих пор этого не поняла? Он самовлюбленный эгоист, альфонс, в сущности. Тьфу.
   Аджиев плюет в сердцах на дорогой ковер и растирает плевок ногой.
   Елена, вся красная, потерянно молчит и курит, беспорядочно затягиваясь.
   - Говори немедленно, с кем он был связан? Ты знаешь, ты должна знать... - внезапно кричит Артур Нерсесович, вставая, и нависает над сидящей Еленой: - Говори!
   Он бьет ее по щекам раз, другой, сигарета падает и катится по покрывалу. Аджиев подхватывает ее. Теперь ее острый дымящийся кончик устремлен прямо в грудь женщины.
   - Говори! - шепчет он.
   Елена видит бездонные черные глаза, а там - ни тени сомнения, ни грамма жалости, только холодный яростный огонь.
   - Оставь меня, - шепчет она. - Пощади, я беременна.
   И теряет сознание.
   Шклявый Мотя, изнеженный педераст, не пользовался бы таким почтением в преступной среде в прежние времена, но времена переменились. Теперь Мотя чувствовал себя абсолютно уверенно, ему не надо было скрывать свое пристрастие к лицам одного с ним пола, и тем более благодаря этому пристрастию он теперь приобрел такие высокие знакомства и таких влиятельных покровителей, что перешел из разряда заурядных квартирных воров в наводчика, истинного "теоретика" квартирной кражи. Около него, в глубокой тайне от мира открытого, сформировалась сплоченная и хорошо организованная группа тех, кто выполнял "черную" работу, руководимую и направляемую Мотей. Он бывал в самых разных московских домах, в мастерских художников, посещал дачи и элитные клубы сильных мира сего, подпольные бордели и мафиозные кабаки. И везде - примечал, запоминал, оценивал. И лишь потом строил планы, где учтена была каждая мелочь, любой микроскопический нюанс, чтобы те, кто приходили по его следам, могли действовать наверняка.
   Проколов у Моти не бывало. Его необъятная память впитывала привычки хозяев и охраны, клички собак, имена любовниц, любовников, количество прислуги, расположение комнат и вещей в них, замки, сигнализацию, коды подъездов.
   Он наслаждался своими познаниями. Сортировал и систематизировал факты и фактики, касающиеся интересующих его вещей. Его люди входили и брали сразу то и на тех местах, какие указывал он. И Мотя никогда не ошибался.
   С ним имели дело лишь двое из его группы, а остальные и не подозревали о существовании такого лица.
   Он был настоящий босс и гордился этим, потому что ни разу сам не замарал рук, не прятался по подъездам, не касался добычи.
   И никто из тех, к кому приходили его бесшумные посланцы, и помыслить не мог, что их милый Мотя хоть как-то связан с тем, что произошло с ними. Более того, Мотя трогательно помогал всем, кого особенно жестоко обокрали. "Он снимет последнюю рубашку..." - ходила о нем умиляющая всех молва по салонам Москвы.
   Не гнушался Мотя и организацией компромата. Но это была уж совсем таинственная сфера его занятий. Видеокассеты, которые обнаружил Калаян в сейфе убитого Кости Лесного, были его, Моти, делом. И для подобных дел у него тоже имелись исполнители.
   В тот жаркий день конца июля Мотя бесцельно слонялся по своей, похожей на бонбоньерку, квартирке. Было душно, а кондиционеры Мотя не переносил, он вообще не переносил ничего искусственного. Жара так жара, но было уж как-то слишком жарко, к тому же чувствовалось некое напряжение в воздухе за открытыми настежь окнами, что обещало грозу.
   К себе на дачу Мотя не собирался. На завтра его пригласили друзья в престижный дачный поселок на Николиной горе. Там, неподалеку, жил сам Никита Михалков, и друзья обещали, что познакомят с ним Мотю, мецената, собирателя старинного стекла, любителя и знатока скульптуры. Не имело смысла мотаться за город на один день, и теперь Мотя страдал от городской духоты.
   Спасением, конечно, могла стать ванна-джакузи, и Мотя решил принять ванну и выпить кофе, лежа в душистой, пузырящейся воде.
   Он только собрался сварить кофе, как услышал сигнал домофона.
   - Кто там? - недовольно откликнулся Мотя. Он не ждал гостей.
   - Мотя, впусти меня,- послышался торопливый голос. - Это я, Кротов...
   Мотя чертыхнулся про себя. Он мало знал Крота, но все-таки им приходилось общаться в том же "Золотом руне". Недавно через десятого посредника он устроил за хорошие деньги ценную для Крота информацию.
   Крот, конечно, и не помышлял о том, что это Мотины щупальца выжали из тайная тайных штаба преступных "авторитетов" Москвы нужные ему сведения.
   Но зачем теперь пришел Крот? Их не связывали никакие общие дела.
   Вот и звонок в дверь. Мотя в халате, на лице кислая мина. Он и не собирался скрывать, что не рад нежданному гостю. Но вид Кротова, выражение какой-то потерянности в глазах заставляют Мотю насторожиться.
   - Ты, конечно, не в курсе? - вываливает с порога Крот.
   - В курсе чего? - морщится Мотя. Он приглаживает торчащие жестко-вьющиеся волосы.
   - Да всего! - Крот, не обращая на хозяина внимания, прется прямо на кухню. - О, кофе у тебя. И я выпил бы чашечку!
   На его курносом носу блестят обильные капли пота.
   - Я вообще-то ванну собирался принять... - начинает Мотя, но без всякой надежды, что гость скоро отвалит.
   - Да погоди, - отмахивается Кротов. - Я тут кашу заварил. Посоветоваться надо. Ты всех в "Руне" знаешь?
   - Как это - всех? - фыркает Мотя, обреченно присаживаясь за стол следом за Кротовым, и начинает разливать кофе.
   - Ты понимаешь, там всех разогнали, всех... Пришел сегодня, надо было кое-кого повидать, а там закрыто. Мне шепнули, что Мирон... - Крот понизил голос: - Мирон рассчитал всю обслугу без объяснений...
   - Вот оно что... - тянет Мотя, лихорадочно обдумывая причины подобного шухера.
   - А я оттуда кое-что получил, - продолжает Крот. - Кое-чем попользовался... Как думаешь, Мирон, если вычислит, простит? Или?.. - Крот умолкает. В глазах его неподдельный испуг. - Ты же Мирона знаешь...
   Мотя смеется тоненько. Слабак оказался Крот. Сидел бы и не совался в серьезные дела. Мотю никаким Миронам не достать, а вот ему, Кроту, если что, не поздоровится.
   - Ты бы не мельтешил, Слава, - успокоительно говорит Мотя. - Не суетился... Помнишь старый анекдот: Абрама спрашивают: "Как здоровье?", а он отвечает: "Не дождетесь!" Ты стой всегда на своем, не знаю, чем уж ты там попользовался, но ведь доказательств нет? Три к носу. Все о'кей!
   Кротов мешает и мешает кофе тоненькой серебряной ложечкой, молчит. Мотю раздражает звук трения ложки о фарфор, и он не выдерживает:
   - Да перестань ты кофе мешать. Бурда получится. Пей и не суетись, повторяю.
   Слава будто просыпается, вскидывает взгляд на хозяина:
   - Паспорт можешь добыть? Заграничный?..
   - Когда? - деловито спрашивает Мотя.
   - Завтра, Мотя, завтра... - напряженно усмехается Крот.
   - Ну, завтра, нет, а вот дня через три - пожалуй. - Моте совсем не хочется нарушать из-за Крота свой уик-энд.
   - Так я зайду. - Крот залпом пьет кофе, не замечая, с какой болезненной гримасой следит Мотя за этой процедурой: не водка же...
   "Обормот, - думает Мотя. - Безнадежный обормот".
   Кротов исчезает так же быстро, как и появился.
   И Мотя счастлив, он снова варит кофе, ставит на подносик крохотную чашечку и шествует, покачивая бедрами, в ванную, которая уже готова принять его выхоленное совсем по-женски тело.
   Уже из ванной он делает нужный звонок, восхищаясь своим добрым сердцем: ведь мог бы и не выполнять просьбу Крота. Кто он такой, в конце концов!
   Он лежит, нежась, в прохладных струях джакузи, разглядывая свое безволосое тело, и представляет, сколько новых заманчивых встреч ждет его в предстоящие выходные.
   Через два дня после истории с Калаяном Федор опять появился в "Утесе". На этот раз Семен долго не выходит к нему, и он ждет его, сидя на диване перед лестницей, ведущей на второй этаж.
   Он давно не ездил к Светлане, только разговаривает с ней по десять раз на день по телефону. Федор предлагал девушке переехать к нему на Смоленскую, но она почему-то не решается, тянет, и он думает о том, что она, наверное, все-таки не очень доверяет ему. Например, известие о квартире восприняла как-то уж слишком настороженно. Что ж, возможно, она права. Женщина должна быть осмотрительной, обладать большим чувством самосохранения, чем мужчина. Она ведь - жена, мать... О том, что у него могут быть дети, Федор боялся даже и думать, но втайне мечтал о ребенке, сыне, и хотел вырастить его в любви, в семейном согласии. Но сейчас о каком ребенке речь, пока он в руках Аджиева? И, что странно, чем более Федор хотел порвать с Артуром Нерсесовичем, тем глубже тот втягивал его в свои дела.
   Нет, не зря, видно, кум говорил в зоне, что труден путь исправления. Смеялись над ним. Втягивает уголовщина, как наркота, липнет, поди отмойся. Да разве тот, кто вольной жизни понюхал, враз откажется от нее? От риска, от напряжения всех нервов до самых кончиков ногтей. Отрава, зелье такая жизнь, но вот ты даже понял это и хочешь совсем другого, а тянет, точно по утрам к первой сигарете, будто пьяницу к стопке вина.
   - Ты чего пришел, Федор?
   Артюхов вскидывает голову, пробуждаясь от невеселых дум. На лестнице стоит Семен, но не зовет его подняться наверх. Федор обескуражен таким приемом. Он встает с дивана, нерешительно мнется.
   - Да вот хотел узнать, может, и правда мне надо к Кроту? Ты ведь говорил, где его искать?
   - Сейчас не знаю, - отрезает Звонарь, но потом смягчается, спрашивает: - Ты не слыхал ничего?
   - Нет, а что? - Федор смотрит удивленно. - Я ведь за городом обретаюсь,
   - А... - кивает Семен, - забыл я, да, ты рассказывал. Крот, наверное, смотается отсюда. У него неприятности.
   - Жаль. - Федор усмехается. - Ну что ж, тогда привет?
   Он машет рукой и, поворачиваясь, уходит. А Звонарь все стоит на лестнице, будто сомневаясь в чем-то.
   "Марс" с виду обычный ночной клуб, каких сейчас сотни в Москве, да и по всей России.
   Раньше здесь собирались скины и рокеры, было много наркоманов и всякой сопутствующей наркоделам публики. Постепенно все они как-то рассеялись по другим кабакам и тусовкам, а в "Марс" накатила волна мелких торговцев-палаточников, ходячих банкометов, "быков" со своими марухами, ларечных путан. Это был уровень потребителей "СПИД-инфо", "Московского комсомольца" и "Мак-доналдса", только в приблатненном варианте. Приглашенные группы с названием типа "Бубновый туз" вовсю распевали лагерную попсу с матерком, а главный зал украшала огромная фотография Наташи Королевой в телогрейке на голое тело, сапогах и шапке-ушанке с незавязанными ушами. В руке она держала пачку "Беломора".
   Серьезный народ сюда редко захаживал, но бывало, что назначали здесь встречи заметные московские "авторитеты". "Марс" находился в самом центре города.
   "Буза", - решил Федор, входя в главный зал и оглядываясь по сторонам.
   Все столики были в основном заняты, и он с трудом нашел себе местечко прямо возле небольшого подиума, на котором располагались музыканты.
   - Группа "Болт", - объявил голый по пояс парень в блестящих штанах с ярко-алыми подтяжками.
   В зале одобрительно засвистели, зашикали, раздались даже жиденькие хлопки.
   Взревел синтезатор, рассыпалась барабанная дробь, и тощая загорелая деваха в шортиках и коротком тишоте завыла что-то слащавое о любви к лихому парнишке.
   - Хочешь большой? Хочешь большой? - скандировала пьяная компания за соседним столиком. Федор не выдержал и расхохотался. Сидевшие с ним рядом двое мужиков лет по тридцати переглянулись.
   - Ты первый раз здесь? - спросил один из них.
   - Первый и последний, наверное, - сказал Федор, отсмеявшись.
   Мужикам явно было скучно, по их облику и разговорам можно было предположить, что они как-то связаны с торговлей на вещевом рынке. Так оно и оказалось, и Федору, уплетавшему курицу-гриль, пришлось выслушать немало интересных подробностей из жизни мелких рэкетиров. Он опять вспомнил о Светлане, и в жару, и в холод стоявшей за прилавком с тряпками. Ей вот с такими и приходилось сталкиваться ежедневно. Пора, пора было вытаскивать ее из этой благословенной рыночной экономики, пора было завязывать с Артуром Нерсесовичем и его гоп-компанией.
   Федор чокнулся с мужиками. Выпили за удачу. Хотя какая удача в мире, где уже все поделено и расчислено. Удача у того, кто идет поперек.
   - Угораем, парни? - К их столику приблизилось нечто длинноногое и полуодетое, на платформах-копытах, за макияжем не видно было лица, только зрачки поблескивали болезненным, странным блеском. Голова была подстрижена почти наголо.
   Федору все стало ясно и потому неинтересно, а мужики клюнули, нашли свободный стул, и нечто, оказавшееся девушкой Сюзанной, уже капризно требовало шампанского.
   Он увидел Крота неожиданно и внезапно, но ему показалось, что тот давно уже сидит и наблюдает за ним. Когда их взгляды встретились, на лице Славы появилась явно деланная улыбка и застыла, как приклеенная, на губах, но глаза были серьезные, даже злые. Знака он никакого не подал, так, сидел себе вместе с тремя незнакомыми Федору ребятами, и даже рюмки перед ним не стояло. Просто сидел.
   Федор поднялся, предупредив соседей, что отойдет на минутку, и пошел через дым и гвалт в тот угол, откуда смотрел на него Крот.
   - Поговорить пришел, - сказал Федор, приблизившись.
   Трое сидящих с Кротом замолкли.
   - Пришел, так садись. - Крот указал рукой на свободный стул. Федора нервировало присутствие незнакомых людей, он покосился в их сторону, но Кротов как будто и не заметил этого, ждал, что скажет Федор.
   - Ты намекал, тебе люди нужны... - начал Артюхов.
   Крот ухмыльнулся, при этом его курносый нос дернулся, как хоботок.
   - Предприятие закрывается, - таинственно сказал он. - На переучет. Понял? Крот уходит в нору.
   Только тут Федор заметил, что собеседник его как будто бы не в себе, непонятная эйфория звучала в его высоком голосе, сверкали глазки, а лицо, по мере того как он говорил, покрывалось бледностью.
   "Тоже принял, что ли? - мелькнуло у Федора. - Или обкуренный?.."
   - Не везет мне, - с досадой сказал он, а сам взглянул на Крота с жадностью человека любопытствующего. Этот взгляд сразу насторожил собеседника. Кротов набычился и угрожающе надвинулся на Артюхова.
   - Ты что смотришь? Чего надо тебе? - Спутники Кротова напряглись. Федор понял, что выдал себя, надо было срочно отмазываться.
   - Чудной ты, напрасно вяжешься. Сам приглашал: "давай приходи", а теперь полный отлуп...
   - Да ты что? - сменил тон Кротов. - Младенец у сиськи? Матерый волк, а мечешься, словно шавка какая... Ну, нет Лесного, а другие-то есть! Сходи в "Руно". Там собираются все свои. Была бы шея...
   - Да я там однажды покрутился, туда не войти, знаешь ведь...
   Федор не мог признаться, что знать не знает, где это самое "Золотое руно".
   - С подъезда, да, не войдешь, - рассудительно сказал Крот, - а с переулка, ну, с Починковского, дверь есть. Там поговори... Тебе встречу назначат. Да ты ведь многих знаешь, и о тебе наслышаны...
   При слове "наслышаны" Федор слегка поежился.
   - Были наслышаны, - сказал он. - Теперь вон новых сколько! Ведь я шесть лет чалился.
   - Толковым людям всегда дорога открыта, - многозначительно заметил Крот и обратился к своим спутникам: - Пора хилять отседова. У меня завтра сранья рандеву. Ферштейн? - Он похлопал по плечу Артюхова. - Еще увидимся.
   Они встали и пошли между столиков к выходу, а Федор остался сидеть один, задумчиво глядя вслед уходящей компании.
   В том конце тесноватого зала, куда они двигались, назревала драка. Завизжала тонко девчонка, чей-то басовитый голос вскрикнул:
   - Кто пустил сюда это мурло?
   Федор видел, как вал потасовки, возникшей как бы из ничего, накатывал на приближающихся к дверям Кротова со спутниками. Звенела разбитая посуда, мелькали поднятые вверх кулаки.
   - Ничего, дело обычное, - услыхал Федор чей-то голос за спиной. Он оглянулся. На него в упор смотрел молодой мужчина. Если бы не одежда, пестро-бестолковая, Артюхов никогда бы не признал в нем посетителя подобного заведения.
   Вот кто-то двинул Крота, остановившегося в недоумении, один из мужиков его свиты налетел на наглеца, профессионально заломил руки. Раздался дикий вой.
   Дым коромыслом стоял в зале. Уже ничего нельзя было разобрать, кто дерется и с кем. Орали:
   "Пожар!" А оркестр невозмутимо наяривал что-то залихватское, не обращая внимания на весь этот хипеж.
   - Стреляный! - раздался из гущи сплетенных тел отчаянный крик Крота.
   Федор вскочил, но железная рука, впившаяся ему в плечо, прижала его к стулу.
   - Сиди, - прошипел сзади тот же мужик.
   Но Федор двинул его локтем под дых, метнулся в толпу мутузящих друг друга людей, мощными ударами раскидывая их в стороны.
   Крота не было среди них. Расчищая себе проход, увертываясь от встречных оплеух, Артюхов медленно приближался к дверям. Около них было почему-то пустое пространство, а дальше, в глубине небольшого коридорчика, суетились те трое, что пришли с Кротом.
   Федор увернулся от занесенной над ним бутылки, ногой сбил попытавшегося завалить его с налета "быка".
   Свалка осталась за спиной. А перед ним на заплеванном полу коридора лежал истекающий кровью Крот.
   - Что с ним? - крикнул Федор.
   - Пырнули, - коротко бросил один из пришедших с ним парней. Помоги до машины дотащить. Живей, ребята, живей. Сейчас нас всех потрошить начнут.
   Они подхватили безжизненное тело.
   - Федор... - вдруг просипел умирающий, едва шевеля губами. - Это Мирон, скажи братве. Ми... - Он дернулся... - У Игната... Федор... Эх, я...
   Жизнь покидала Крота буквально на глазах, но они тащили его почти бегом, все равно тащили...
   Вот и машина. Парни впихнули неестественно выгнутое тело на заднее сиденье автомобиля. Крот тихо застонал и умолк. Федор стоял, озираясь, от дверей "Марса" в их сторону бежали двое.
   - Останови... - крикнули Федору уже из машины.
   Стреляный метнулся наперерез бегущим, с налета вырубил одного борцовским приемом, а второй повис на нем, сжав железной хваткой шею.
   Машина с Кротом, взревев, выехала со стоянки. Вот она уже на магистрали, и тут оглушительный взрыв сотряс воздух. Федор увидел, как взметнулась вверх крыша и белое гудящее пламя мгновенно охватило весь остов автомобиля.
   - Амбец... - прошептал Стреляный и только тут ощутил, что свободен, что стоит на тротуаре совершенно один, а этих двоих как не бывало.
   Загудела вдали милицейская сирена, ей откликнулась тревожным воем вторая.
   "Бежать, - сказал он себе. - Немедленно".
   И не мог двинуться, оторвать глаз от зрелища жуткого костра, где сгорали живьем четыре человеческих существа.
   - Красиво! - услышал он мягкий голос за спиной. - Люблю смотреть на огонь.
   Тот же мужчина, что пытался остановить его в "Марсе", когда он бросился на помощь Кроту, стоял совсем близко от Федора. В его глазах посверкивали, отражаясь, отблески бесовского огня.
   - Вы, кажется, хотели посетить одно заведение? - с усмешкой спросил он, видя, что Федор стал как натянутая струна. - Милости просим. Завтра к часу приходите. Прямо с Починковского... 0'кей?