Но проявлять излишнее любопытство не стоило. Такие умные звери, как кошки, отлично знают, что любопытство опасно, а людям – сам бог велел. Виталий нисколько не сомневался в том, что у него есть основания считать себя умным человеком. Ну, а еще его клиенты, кажется, вполне уверены в том, что евро очень хорошо действуют на состояние памяти. Их руководитель, несомненно происходивший откуда-то из Средиземноморья, представился как Фред. Судя по всему, он не пытался скрыть свое имя, а просто назвал, допустим, прозвище, каким его называли в своей компании. А то, как этот парень подмигнул при этом, подтверждало догадку.
Он проследил, как клиенты поднялись на борт и помахали ему, а потом подал знак Ване, своему механику и заодно матросу. Тот отдал швартовы. Виталий включил дизель, и суденышко отошло от причала, вышло на фарватер и направилось в открытое море. Черная вода нисколько не манила к себе, но сам Виталий и его судно были предназначены для плавания по ней и отлично чувствовали себя в море. Еще небольшой транквилизатор – и утро станет идеальным. Виталий вынул из пачки длиннющую сигарету «Мальборо-лайтс 100». И утро действительно стало идеальным. Суда местных рыбаков давно уже покинули гавань – они выходили в море в несусветную рань. По морю можно было плыть куда угодно, ничего не мешало, лишь чуть заметная рябь похлюпывала о бакены.
Виталий вывел свой корабль за волнолом, взял право руля и направился на восток.
Следуя инструкции, Аднан обходился малочисленной группой – он сам и еще три человека, которым он безоговорочно доверял. Вполне достаточно народу для того, чтобы справиться практически с любым трудным делом, и недостаточно, чтобы могли возникнуть проблемы, когда дело дойдет до неизбежных последствий их действий. Впрочем, об этой части операции он не задумывался. В общем и в целом, его должна постигнуть та же участь, что и его спутников. «Печально», – подумал он. Нет, куда страшнее была мысль о том, что они могут провалить задание. Провал, без всякого сомнения, отзовется на большой операции, о которой Аднан почти ничего не знал, но собирался приложить все силы для того, чтобы не подставить ее под угрозу.
Его жизнь… Аднан улыбнулся. Неверные считают жизнью все это – деревья, и воду, и материальную собственность. Ничего подобного, жизнь не определяет ни то, что ты ешь и пьешь, ни твоя телесная похоть. Время, которое ты проводишь на этой земле, это всего лишь подготовка к тому, что будет потом, и, если ты верен и послушен единому истинному Богу, то воздаяние тебе превзойдет всякое воображение. Менее определенной, подумал Аднан, является его судьба после того, как он добьется успеха. Дадут ли ему еще какое-нибудь задание, посерьезнее, или сочтут, что он принесет джихаду больше пользы своим молчанием? Он предпочел бы первое, если это будет означать дальнейшее служение аллаху, но если ему предназначено второе, так тому и быть. Он безропотно примет любой исход, поскольку у него нет сомнений в том, что он сделал все, что мог, для того чтобы прожить свою первую жизнь как можно лучше.
Все, что может случиться, думал он, еще пребывает в будущем, вот пускай оно само заботится о себе. А здесь и сейчас у него было дело, которое следовало выполнить. Важное дело, хотя он и не мог точно представить себе, как оно укладывается в общую картину. Ладно, пусть этим занимаются люди мудрее.
В рыбачий поселок они прибыли накануне и, расставшись с водителем, который пригнал их вездеход в маленький местный порт, познакомились с капитаном, который должен был везти их дальше. Поселок оказался очень малолюдным, большинство жителей покинуло его, когда здешние воды опустели из-за многолетнего бесконтрольного лова рыбы. Вместе с немногочисленными оставшимися обитателями брошенный на произвол судьбы поселок скрипел себе потихоньку, переходя вместе с окружающим миром из осени в зиму. Аднан и его спутники, обрядившиеся в теплые куртки и замотавшие лица шарфами, чтобы укрыться от пронизывавшего холода, как ни странно, не привлекали к себе внимания. Пожалуй, они заинтересовали только управляющую местной крохотной гостиницей, да и та радовалась лишь появлению платежеспособных постояльцев и не задавала никаких вопросов о том, откуда они приехали и куда собираются отправиться дальше. Но даже если бы эта женщина и спросила об этом, Аднан не смог бы ответить, даже если бы захотел. Будущее (и неважно, знал об этом остальной мир или нет) принадлежало одному Аллаху.
В Париже было темно, а ветер нес пронизывающий холод, который действовал на двух арабов куда сильнее, чем на парижан. Но это давало повод заказать еще вина. Да и народу за стоящими на тротуаре столиками сидело немного, так что можно было говорить относительно свободно. Если кто-нибудь и следил за ними, то делал он это чрезвычайно осторожно. Да и нельзя постоянно бояться всего вокруг, тем более в таких делах.
– Ждешь следующей связи? – спросил Фаад.
Ибрагим кивнул.
– Курьер, наверно, уже в пути. Хороший курьер. Очень надежный.
– И что, по-твоему, будет?
– Я давно научился не гадать попусту, – ответил Ибрагим. – Когда получу указания, тогда и узнаю. Эмир знает, что делать, согласен?
– Пока что у него все получалось, но иногда мне кажется, что он не мужчина, а старуха какая-то, – понизив голос, досадливо сказал Фаад. – Если продумать операцию как следует, все обязательно получится. Мы же для Эмира все равно, что глаза и руки здесь. Он сам нас выбрал. Мог бы и доверять побольше.
– Мог бы, но ведь он видит то, чего мы с тобой не видим. Постарайся запомнить это как следует, – посоветовал Ибрагим своему гостю. – Потому-то он и принимает решения по всем операциям.
– Да, он очень мудр, – согласился Фаад (не то чтобы он действительно так считал, но говорить следовало именно так). Он дал Эмиру клятву верности и относился к ней со всей серьезностью, но ведь это случилось пять лет назад, когда его еще переполнял подростковый энтузиазм. В этом возрасте люди готовы верить во многое и легко приносить присяги. А потом приходится годами терпеть, ожидая, пока хватка присяги ослабнет. Если такое вообще могло случиться.
Но даже присяга не могла полностью пресечь сомнения. Сам он встречался с Эмиром лишь единожды, ну, а Ибрагим наверняка знал его лучше. Такова была природа их работы. При всем при этом ни Фаад, ни Ибрагим не знали, где живет их вождь. Им была известна лишь одна сторона протяженной электронной тропы. И этому имелось вполне логичное объяснение: американская полиция, судя по всему, не уступала по квалификации европейской, а европейской полиции следовало всерьез остерегаться. И все равно в Эмире было много от боязливой старухи. Он не доверял даже тем, кто поклялся отдать жизнь за него. В таком случае, кому же он доверял? «Почему им, а не… мне?» – спрашивал себя Фаад. Вообще-то Фаад был слишком умен для того, чтобы довольствоваться сакраментальным объяснением: «потому, что я так сказала», которым пользуются, общаясь с пятилетними сыновьями, все матери на свете. Что хуже всего, он не мог даже задавать самые интересные для него вопросы, поскольку они могли бы дать кое-кому повод заподозрить его в недостатке лояльности. А проявить недостаточную лояльность в этой организации было все равно, что напрашиваться на ближайший акт самопожертвования. Впрочем, Фаад понимал, что такое положение вещей имеет определенный смысл – и с точки зрения лично Эмира, и для организации в целом.
Нет, труды во имя Аллаха были нелегкими, но это Фаад знал с самого начала. Или внушил сам себе, что знает. Что ж, по крайней мере, в Париже можно рассматривать проходящих мимо женщин. Почти все вырядились, как шлюхи, выставляют тело напоказ, будто желают, чтобы все сразу знали, чем они занимаются. «Хорошо, – думал Фаад, – что Ибрагим выбрал жилье в этом районе. По крайней мере, есть чем полюбоваться».
– Хорошенькая, – сказал Ибрагим, словно отвечая на его безмолвные размышления. – Жена врача. Жалко, что мужу не изменяет, насколько мне известно.
– Да ты мои мысли читаешь, – рассмеялся Фаад. – Слушай, а француженки вообще доступны?
– Есть и такие. Вся трудность в том, что их-то мысли никак не прочтешь. Такой способностью владеет очень мало кто из мужчин, даже здесь. – Он добродушно рассмеялся. – В этом смысле француженки не отличаются от наших женщин. Кое-что одинаково для всего мира.
Фаад отхлебнул кофе и наклонился поближе к собеседнику.
– Думаешь, получится? – спросил он, имея в виду предстоящую операцию.
– Не вижу, что могло бы нам помешать. Зато эффект будет впечатляющим. Плохо лишь то, что у нас появятся новые враги, а с другой стороны – какая разница? У нас нет друзей среди неверных. А для нас сейчас самое главное – подготовить оружие для удара.
– Иншалла, – отозвался Фаад.
Они чокнулись стаканами, как это делают французы, когда о чем-нибудь договорятся между собой.
«Нет, ничего похожего на преимущество собственного поля здесь в помине не было», – думал бывший президент Райан. В Джорджтаунском университете он когда-то получил докторскую степень по истории, так что Кампус знал не хуже, чем собственный дом. Преподавательская рутина, как ни странно, оказалась для него вполне приемлемой. Действительно, что трудного в том, чтобы за более чем приличные деньги рассказывать о том, что ты знаешь как никто другой – о том времени, которое ты провел в Белом доме. Правда, слушала его пока что лишь кучка полоумных, у восьмидесяти процентов которых мозги сдвинулись набекрень на почве теории заговоров. Им тут же затыкало рты оставшееся меньшинство. Эти двадцать процентов составляли леваки, глубоко убежденные в том, что Эдвард Килти сейчас с великим трудом оттаскивает страну от края пропасти, которую выкопал Райан. Конечно, это была полная чушь, но они в своей искренней уверенности не знали никаких сомнений и лишний раз напоминали Райану: существует реальность, отдельно от которой существуют представления о ней, и эти два явления крайне редко соприкасаются. Эту мудрость Арни ван Дамм неоднократно (по большей части тщетно) пытался вбить в голову Райану, пока тот был президентом. А Райану гордость никак не позволяла проглотить эту пилюлю. Что-то представляет собой истину и никуда от этого не деться. И есть представления об истине, будь они прокляты… Тот же факт, что большинство американских избирателей, похоже, позабыли об этом факте – иначе они не избрали бы Килти – до сих пор не давал покоя Райану. С другой стороны, он ведь не был объективным наблюдателем. Если бы в Овальном кабинете сидел Робби… Задача состояла в том, чтобы не дать никому почувствовать своего недовольства. Нравится ему действующий президент или не нравится, пусть он вовсе никчемный осел, но критиковать его – крайне дурной тон.
Дверь в артистическую (вернее, в комнатушку, примыкавшую к Макнировской аудитории) открылась, и мимо охранявших вход агентов Секретной службы прошла их начальница, Андреа Прайс-О’Дей.
– Осталось пять минут, сэр.
– Как там народ? – осведомился Райан.
– Полный зал. Но ни факелов, ни вил не видно.
Райан не смог удержаться от смеха.
– Что ж, это хороший знак. Мой галстук в порядке?
Он давно усвоил, что Андреа справляется с «виндзорским узлом» галстука куда лучше, нежели он сам, почти так же ловко, как Кэти, но добрый доктор сегодня спозаранку уехала в больницу, и ему пришлось завязывать галстук самому. Он вполне мог ошибиться.
Андреа склонила голову и осмотрела своего подопечного.
– Неплохо, сэр. – Она прикоснулась к галстуку и коротко кивнула. – Похоже, моя служба в охране уже не главное.
– Ни в коем случае, Андреа. – Прайс-О’Дей находилась при семействе Райанов уже давно, так давно, что мало кто из них вспоминал о том, что она постоянно вооружена и готова убивать других и погибнуть сама ради их безопасности.
В дверь постучали. Один из агентов приоткрыл дверь, выглянул в щель и, громко объявив: «Шортстоп!» (этим термином из бейсбола Секретная служба называла сына президента), распахнул дверь и впустил Джека-младшего.
– Джек! – шагнул ему навстречу Райан-старший.
– Привет, Андреа! – сказал Джек-младший.
– Мистер Райан.
– Приятный сюрприз, – сказал бывший президент.
– Мнэ-а… У меня сорвалось свидание, и я…
– Что ж, приоритеты верные, – усмехнулся Райан.
– Слушай, я не имел в виду…
– Не обращай внимания. Рад тебя видеть. Ты занял место?
Джек-младший кивнул.
– В первом ряду.
– Отлично. Бросишь мне мячик, если у меня возникнут трудности.
Расставшись с отцом, Джек вернулся в коридор, спустился на этаж и направился к аудитории. В коридоре было темно, почти все люминесцентные лампы, висевшие под потолком, были потушены. Как и большинство образовательных учреждений, Джорджтаунский университет старался соответствовать стандартам «зеленых». Проходя мимо одной из малых аудиторий, Джек услышал изнутри металлические звуки, словно кто-то возил по полу ножками стула. Он приостановился и заглянул в узкое окно. Там уборщик в синем комбинезоне сидел на полу и ковырялся отверткой в перевернутом вверх щетками электрополотере. Повинуясь неясному импульсу, Джек толкнул дверь и просунул голову в помещение. Уборщик поднял голову.
– Привет, – сказал Джек.
– Привет, – ответил уборщик с сильным испанским акцентом. – Вот, щетку меняю.
– Извините, что побеспокоил, – сказал Джек и прикрыл дверь. В коридоре он вынул из кармана сотовый телефон и набрал телефон Андреа. Та отозвалась на первом же гудке.
– Я шел в аудиторию, – сообщил Джек. – Тут уборщик…
– Зал номер два-б?
– Да.
– Мы его уже проверили, но будем смотреть и дальше. Мы ведь все равно идем с обходом.
– Хорошо. Я так, на всякий случай.
– Ищете дополнительную работу? – осведомилась Прайс-О’Дей.
Джек хохотнул.
– А как у вас платят?
– Гораздо меньше, чем вы зарабатываете. И времени свободного не остается. До встречи. – Андреа прервала связь.
Джек направился в аудиторию.
– Пора начинать, сэр, – сказала она бывшему президенту Райану. Тот поднялся и поправил манжеты. Это был чисто индивидуальный жест Джека Райана-старшего, но Прайс-О’Дей видела, что между отцом и сыном имелось немалое сходство, ну, а звонок «Шортстопа» насчет уборщика сказал ей кое-что еще: в умственном отношении сынок был тем самым яблоком, которое падает недалеко от яблони. «Интересно, может существовать особый ген шпионажа?» – мельком подумала она. Если да, то у Джека-младшего он определенно имеется. Как и его отец, он был очень любознателен и мало что принимал на веру. Естественно, они проверили здание, и Джек знал об этом. И все же он обратил внимание на уборщика и подумал: «Непорядок». Пусть тревога ложная, но подход абсолютно верный, задавать такие вопросы агентов Секретной службы учат и во время подготовки, и на практике.
Андреа взглянула на часы и мысленно прошла предстоящий маршрут, представляя себе план здания и сверяя по времени все повороты и отрезки пути. Решив, что все правильно, она дважды стукнула костяшками пальцев по двери, предупреждая агентов, что «Фехтовальщик» сейчас выйдет. Потом подождала пару секунд, чтобы они расположились, как нужно, и вышла, жестом пригласив Райана следовать за собой.
Сидя в аудитории, Джек-младший машинально просматривал программу вечера, глаза перебегали от слова к слову, но мозг совершенно не воспринимал текста. Что-то свербело у него в подсознании – невнятное ощущение чего-то незавершенного… Может быть, он забыл сделать что-то по работе перед тем, как покинул Кампус?..
На сцене появился президент университета, сопровождаемый вежливыми жидкими аплодисментами.
– Добрый вечер, леди и джентльмены, – произнес он, подойдя к трибуне. – Поскольку наша программа на этот вечер состоит только из одного пункта, я буду краток в своем вступительном слове. Бывший президент США Джон Патрик Райан имеет огромный опыт служения…
Уборщик. Слово самовольно всплыло в мозгу Джека. Андреа сказала, что его проверили. Но все же… Он потянулся к сотовому телефону, но остановился, не успев сунуть руку в карман. Что он скажет? Что у него возникло предчувствие? Со своего места он видел левую сторону сцены. Появились двое агентов Секретной службы, одетые в черные костюмы, потом шла Андреа, и за нею – его отец.
Не успев даже понять, что делает, Джек поднялся на ноги и поспешил к боковому выходу. Там он взбежал по ступенькам и быстро пошел по коридору, считая двери.
«Отвертка…» – думал он на ходу. Тут-то и прояснилось то, что он воспринимал как нечто недоделанное. Уборщик с отверткой, по его словам, менял щетку, но щетка-то держится на болте с гайкой!
Чувствуя тревожное сердцебиение, Джек остановился в нескольких футах от нужной двери. Сквозь то самое окошко проникал свет, но теперь уже в аудитории было совершенно тихо. Джек беззвучно подошел к двери и взялся за ручку. Заперто. Тогда он посмотрел в окошко. Полотер так и лежал щеткой кверху. Рядом валялась та самая отвертка с прямым наконечником. А уборщика не было.
Джек повернулся и рысцой помчался к большой аудитории. Около двери он остановился, перевел дух, осторожно вошел и бесшумно закрыл за собой дверь. На его появление почти никто не обратил внимания, разве что один из агентов Андреа взглянул, кивнул, сообщая, что узнал его, и вернулся к наблюдению за аудиторией.
Джек занялся тем же самым. Сначала он поискал взглядом синий комбинезон, но тут же сообразил, что уборщик вряд ли пойдет в аудиторию. В глубине сцены никого быть не могло – там все расчистили люди Андреа. Слушатели, агенты, охрана Кампуса…
Один из них – его лицо было частично скрыто тенью – стоял у восточной стены, сложив руки на животе. Как и агенты, он следил за собравшимися. Как агенты… Джек нашел взглядом прочих представителей наемной службы охраны Кампуса. Пять человек. И ни один из них не разглядывает толпу. Не обученные ремеслу телохранителей, они следили не за аудиторией, откуда с наибольшей вероятностью могла исходить опасность, а за происходившим на сцене. Кроме одного, который стоял у восточной стены. Тут он повернул голову, и его лицо на мгновение осветилось.
Джек выхватил из кармана сотовый телефон и быстро набрал сообщение для Андреа: «Охранник восточная стена = уборщик».
Андреа стояла в десяти футах слева от трибуны и чуть позади нее. Джек видел, как она вынула из кармана свой телефон, взглянула на экран и тут же убрала его. Дальше она действовала молниеносно. Поднесла браслет с микрофоном ко рту и тут же опустила руку. Агент, стоявший в центральном проходе, как бы между прочим, сделал несколько шагов вперед и, оказавшись на перекрестке с другим проходом, направился по ковровой дорожке к восточной стене. Андреа же, как хорошо видел Джек, вышла из-за спины его отца и переместилась так, чтобы перекрыть линию между Райаном и охранником.
Агент в зале тем временем добрался до прохода, тянувшегося вдоль восточной стены. Когда до лжеохранника оставалось футов тридцать, тот повернул голову, взглянул на приближавшегося к нему мужчину, затем вновь на сцену, где Андреа уже загородила своего подопечного. Отец Джека, несомненно, увидел ее маневр, глянул в ее сторону, но продолжал говорить как ни в чем не бывало. «Конечно, он понимает, что делает Андреа, – подумал Джек, – но вряд ли представляет, откуда может исходить данная угроза».
Лжеохранник у восточной стены тоже заметил маневр Андреа. С непринужденным видом он сделал пару шагов вперед по проходу, наклонился к сидевшей с краю слушательнице и что-то прошептал ей на ухо. Женщина подняла голову, удивленно взглянула на охранника и поднялась. Охранник расплылся в улыбке и, поддерживая ее под правый локоть, пошел вместе с нею по проходу к находившемуся рядом со сценой выходу. Когда они поравнялись с четвертым рядом, Андреа сделала еще один шаг вперед, продолжая блокировать прямую между охранником и Райаном.
И расстегнула свой пиджак.
Злоумышленник неожиданно выпустил локоть слушательницы и, перехватив ее левой рукой за воротник, шагнул в сторону и двинулся вдоль переднего ряда. Женщина завизжала. Все головы повернулись к ней. Лжеохранник запустил правую руку за пояс брюк, а левой развернул женщину, чтобы она закрывала его, как щит. Андреа вскинула пистолет.
– Стоять! Секретная служба!
За ее спиной остальные агенты уже окружили бывшего президента, заставили его пригнуться и, закрывая собой, оттеснили на противоположную сторону сцены.
Рука злоумышленника вновь оказалась на виду, но теперь в ней чернел 9-миллиметровый пистолет. Увидев, что намеченная жертва может вот-вот исчезнуть из пределов досягаемости, он заторопился и совершил-таки ту самую ошибку, которой дожидалась Андреа. Направив пистолет в сторону сцены, он шагнул вперед. И на полфута вышел из-под прикрытия, ради которого и тащил с собой женщину, как живой щит.
Андреа выстрелила только раз. С пятнадцати футов низкоскоростная разрывная пуля попала точно в цель, угодив в голову охранника между левым глазом и ухом. Пуля, созданная специально для стрельбы на короткие расстояния и в многолюдных помещениях, сработала именно так, как обещала реклама – развернулась грибом в мозгах лжеохранника, выплеснула всю свою энергию за тысячную долю секунды и остановилась, как выяснится во время вскрытия, не дойдя трех дюймов до противоположной стороны черепа.
У охранника подогнулись ноги, и он умер раньше, чем опустился на ковер.
– Андреа сказала мне, что сегодня всех нас спас ты, – сказал бывший президент Райан через двадцать минут в своем лимузине.
– Всего лишь подал сигнал, – ответил Джек.
Эта история, при всей ее сюрреалистичности, оказалась все же менее сюрреалистичной, чем последствия. Хотя все происходило очень быстро (с момента, когда человек в форме охранника поднял с места женщину, и до выстрела Андреа прошло всего лишь пять секунд), в голове Джека события переигрывались так, будто были сняты «рапидом». Слушатели были так потрясены выстрелом, что вскрикнули лишь несколько человек, да и то из тех, прямо перед которыми рухнул замертво несостоявшийся убийца.
Джек, со своей стороны, понимал, что при таких обстоятельствах лучше сохранять неподвижность, и стоял у западной стены, пока настоящие охранники и агенты из группы Андреа выпроваживали народ из аудитории. Его отца, под прикрытием агентов Секретной службы, убрали со сцены еще до того, как прогремел смертоносный выстрел Андреа.
– Все равно, – сказал Райан, – спасибо тебе.
Наступила затянувшая пауза, во время которой оба ощущали себя все более неловко. Ее прервал Джек-младший.
– Страшноватая фигня, да?
Бывший президент Райан кивнул.
– Скажи, а почему ты вернулся – в смысле: решил еще раз проверить уборщика?
– Когда я его увидел, он сказал, что меняет щетку, а у него не было ничего, кроме отвертки. А щетку нельзя снять без гаечного ключа.
– Очень толково, Джек.
– Дело в том, что отвертка…
– И это тоже. Но главное, что ты не впал в панику. И дал профессионалам возможность выполнить их работу. Восемь человек из десяти не обратили бы внимания на то, что этот тип пользуется не тем инструментом. Из тех, кто заметил бы, большинство запаниковало бы, не зная, что делать. Многие кинулись бы самостоятельно задерживать подозреваемого. А ты все сделал правильно, как говорится, от закуски до десерта.
– Спасибо.
Райан-старший улыбнулся.
– А теперь давай подумаем, как преподнести все это твоей матери…
Глава 15
Он проследил, как клиенты поднялись на борт и помахали ему, а потом подал знак Ване, своему механику и заодно матросу. Тот отдал швартовы. Виталий включил дизель, и суденышко отошло от причала, вышло на фарватер и направилось в открытое море. Черная вода нисколько не манила к себе, но сам Виталий и его судно были предназначены для плавания по ней и отлично чувствовали себя в море. Еще небольшой транквилизатор – и утро станет идеальным. Виталий вынул из пачки длиннющую сигарету «Мальборо-лайтс 100». И утро действительно стало идеальным. Суда местных рыбаков давно уже покинули гавань – они выходили в море в несусветную рань. По морю можно было плыть куда угодно, ничего не мешало, лишь чуть заметная рябь похлюпывала о бакены.
Виталий вывел свой корабль за волнолом, взял право руля и направился на восток.
Следуя инструкции, Аднан обходился малочисленной группой – он сам и еще три человека, которым он безоговорочно доверял. Вполне достаточно народу для того, чтобы справиться практически с любым трудным делом, и недостаточно, чтобы могли возникнуть проблемы, когда дело дойдет до неизбежных последствий их действий. Впрочем, об этой части операции он не задумывался. В общем и в целом, его должна постигнуть та же участь, что и его спутников. «Печально», – подумал он. Нет, куда страшнее была мысль о том, что они могут провалить задание. Провал, без всякого сомнения, отзовется на большой операции, о которой Аднан почти ничего не знал, но собирался приложить все силы для того, чтобы не подставить ее под угрозу.
Его жизнь… Аднан улыбнулся. Неверные считают жизнью все это – деревья, и воду, и материальную собственность. Ничего подобного, жизнь не определяет ни то, что ты ешь и пьешь, ни твоя телесная похоть. Время, которое ты проводишь на этой земле, это всего лишь подготовка к тому, что будет потом, и, если ты верен и послушен единому истинному Богу, то воздаяние тебе превзойдет всякое воображение. Менее определенной, подумал Аднан, является его судьба после того, как он добьется успеха. Дадут ли ему еще какое-нибудь задание, посерьезнее, или сочтут, что он принесет джихаду больше пользы своим молчанием? Он предпочел бы первое, если это будет означать дальнейшее служение аллаху, но если ему предназначено второе, так тому и быть. Он безропотно примет любой исход, поскольку у него нет сомнений в том, что он сделал все, что мог, для того чтобы прожить свою первую жизнь как можно лучше.
Все, что может случиться, думал он, еще пребывает в будущем, вот пускай оно само заботится о себе. А здесь и сейчас у него было дело, которое следовало выполнить. Важное дело, хотя он и не мог точно представить себе, как оно укладывается в общую картину. Ладно, пусть этим занимаются люди мудрее.
В рыбачий поселок они прибыли накануне и, расставшись с водителем, который пригнал их вездеход в маленький местный порт, познакомились с капитаном, который должен был везти их дальше. Поселок оказался очень малолюдным, большинство жителей покинуло его, когда здешние воды опустели из-за многолетнего бесконтрольного лова рыбы. Вместе с немногочисленными оставшимися обитателями брошенный на произвол судьбы поселок скрипел себе потихоньку, переходя вместе с окружающим миром из осени в зиму. Аднан и его спутники, обрядившиеся в теплые куртки и замотавшие лица шарфами, чтобы укрыться от пронизывавшего холода, как ни странно, не привлекали к себе внимания. Пожалуй, они заинтересовали только управляющую местной крохотной гостиницей, да и та радовалась лишь появлению платежеспособных постояльцев и не задавала никаких вопросов о том, откуда они приехали и куда собираются отправиться дальше. Но даже если бы эта женщина и спросила об этом, Аднан не смог бы ответить, даже если бы захотел. Будущее (и неважно, знал об этом остальной мир или нет) принадлежало одному Аллаху.
В Париже было темно, а ветер нес пронизывающий холод, который действовал на двух арабов куда сильнее, чем на парижан. Но это давало повод заказать еще вина. Да и народу за стоящими на тротуаре столиками сидело немного, так что можно было говорить относительно свободно. Если кто-нибудь и следил за ними, то делал он это чрезвычайно осторожно. Да и нельзя постоянно бояться всего вокруг, тем более в таких делах.
– Ждешь следующей связи? – спросил Фаад.
Ибрагим кивнул.
– Курьер, наверно, уже в пути. Хороший курьер. Очень надежный.
– И что, по-твоему, будет?
– Я давно научился не гадать попусту, – ответил Ибрагим. – Когда получу указания, тогда и узнаю. Эмир знает, что делать, согласен?
– Пока что у него все получалось, но иногда мне кажется, что он не мужчина, а старуха какая-то, – понизив голос, досадливо сказал Фаад. – Если продумать операцию как следует, все обязательно получится. Мы же для Эмира все равно, что глаза и руки здесь. Он сам нас выбрал. Мог бы и доверять побольше.
– Мог бы, но ведь он видит то, чего мы с тобой не видим. Постарайся запомнить это как следует, – посоветовал Ибрагим своему гостю. – Потому-то он и принимает решения по всем операциям.
– Да, он очень мудр, – согласился Фаад (не то чтобы он действительно так считал, но говорить следовало именно так). Он дал Эмиру клятву верности и относился к ней со всей серьезностью, но ведь это случилось пять лет назад, когда его еще переполнял подростковый энтузиазм. В этом возрасте люди готовы верить во многое и легко приносить присяги. А потом приходится годами терпеть, ожидая, пока хватка присяги ослабнет. Если такое вообще могло случиться.
Но даже присяга не могла полностью пресечь сомнения. Сам он встречался с Эмиром лишь единожды, ну, а Ибрагим наверняка знал его лучше. Такова была природа их работы. При всем при этом ни Фаад, ни Ибрагим не знали, где живет их вождь. Им была известна лишь одна сторона протяженной электронной тропы. И этому имелось вполне логичное объяснение: американская полиция, судя по всему, не уступала по квалификации европейской, а европейской полиции следовало всерьез остерегаться. И все равно в Эмире было много от боязливой старухи. Он не доверял даже тем, кто поклялся отдать жизнь за него. В таком случае, кому же он доверял? «Почему им, а не… мне?» – спрашивал себя Фаад. Вообще-то Фаад был слишком умен для того, чтобы довольствоваться сакраментальным объяснением: «потому, что я так сказала», которым пользуются, общаясь с пятилетними сыновьями, все матери на свете. Что хуже всего, он не мог даже задавать самые интересные для него вопросы, поскольку они могли бы дать кое-кому повод заподозрить его в недостатке лояльности. А проявить недостаточную лояльность в этой организации было все равно, что напрашиваться на ближайший акт самопожертвования. Впрочем, Фаад понимал, что такое положение вещей имеет определенный смысл – и с точки зрения лично Эмира, и для организации в целом.
Нет, труды во имя Аллаха были нелегкими, но это Фаад знал с самого начала. Или внушил сам себе, что знает. Что ж, по крайней мере, в Париже можно рассматривать проходящих мимо женщин. Почти все вырядились, как шлюхи, выставляют тело напоказ, будто желают, чтобы все сразу знали, чем они занимаются. «Хорошо, – думал Фаад, – что Ибрагим выбрал жилье в этом районе. По крайней мере, есть чем полюбоваться».
– Хорошенькая, – сказал Ибрагим, словно отвечая на его безмолвные размышления. – Жена врача. Жалко, что мужу не изменяет, насколько мне известно.
– Да ты мои мысли читаешь, – рассмеялся Фаад. – Слушай, а француженки вообще доступны?
– Есть и такие. Вся трудность в том, что их-то мысли никак не прочтешь. Такой способностью владеет очень мало кто из мужчин, даже здесь. – Он добродушно рассмеялся. – В этом смысле француженки не отличаются от наших женщин. Кое-что одинаково для всего мира.
Фаад отхлебнул кофе и наклонился поближе к собеседнику.
– Думаешь, получится? – спросил он, имея в виду предстоящую операцию.
– Не вижу, что могло бы нам помешать. Зато эффект будет впечатляющим. Плохо лишь то, что у нас появятся новые враги, а с другой стороны – какая разница? У нас нет друзей среди неверных. А для нас сейчас самое главное – подготовить оружие для удара.
– Иншалла, – отозвался Фаад.
Они чокнулись стаканами, как это делают французы, когда о чем-нибудь договорятся между собой.
«Нет, ничего похожего на преимущество собственного поля здесь в помине не было», – думал бывший президент Райан. В Джорджтаунском университете он когда-то получил докторскую степень по истории, так что Кампус знал не хуже, чем собственный дом. Преподавательская рутина, как ни странно, оказалась для него вполне приемлемой. Действительно, что трудного в том, чтобы за более чем приличные деньги рассказывать о том, что ты знаешь как никто другой – о том времени, которое ты провел в Белом доме. Правда, слушала его пока что лишь кучка полоумных, у восьмидесяти процентов которых мозги сдвинулись набекрень на почве теории заговоров. Им тут же затыкало рты оставшееся меньшинство. Эти двадцать процентов составляли леваки, глубоко убежденные в том, что Эдвард Килти сейчас с великим трудом оттаскивает страну от края пропасти, которую выкопал Райан. Конечно, это была полная чушь, но они в своей искренней уверенности не знали никаких сомнений и лишний раз напоминали Райану: существует реальность, отдельно от которой существуют представления о ней, и эти два явления крайне редко соприкасаются. Эту мудрость Арни ван Дамм неоднократно (по большей части тщетно) пытался вбить в голову Райану, пока тот был президентом. А Райану гордость никак не позволяла проглотить эту пилюлю. Что-то представляет собой истину и никуда от этого не деться. И есть представления об истине, будь они прокляты… Тот же факт, что большинство американских избирателей, похоже, позабыли об этом факте – иначе они не избрали бы Килти – до сих пор не давал покоя Райану. С другой стороны, он ведь не был объективным наблюдателем. Если бы в Овальном кабинете сидел Робби… Задача состояла в том, чтобы не дать никому почувствовать своего недовольства. Нравится ему действующий президент или не нравится, пусть он вовсе никчемный осел, но критиковать его – крайне дурной тон.
Дверь в артистическую (вернее, в комнатушку, примыкавшую к Макнировской аудитории) открылась, и мимо охранявших вход агентов Секретной службы прошла их начальница, Андреа Прайс-О’Дей.
– Осталось пять минут, сэр.
– Как там народ? – осведомился Райан.
– Полный зал. Но ни факелов, ни вил не видно.
Райан не смог удержаться от смеха.
– Что ж, это хороший знак. Мой галстук в порядке?
Он давно усвоил, что Андреа справляется с «виндзорским узлом» галстука куда лучше, нежели он сам, почти так же ловко, как Кэти, но добрый доктор сегодня спозаранку уехала в больницу, и ему пришлось завязывать галстук самому. Он вполне мог ошибиться.
Андреа склонила голову и осмотрела своего подопечного.
– Неплохо, сэр. – Она прикоснулась к галстуку и коротко кивнула. – Похоже, моя служба в охране уже не главное.
– Ни в коем случае, Андреа. – Прайс-О’Дей находилась при семействе Райанов уже давно, так давно, что мало кто из них вспоминал о том, что она постоянно вооружена и готова убивать других и погибнуть сама ради их безопасности.
В дверь постучали. Один из агентов приоткрыл дверь, выглянул в щель и, громко объявив: «Шортстоп!» (этим термином из бейсбола Секретная служба называла сына президента), распахнул дверь и впустил Джека-младшего.
– Джек! – шагнул ему навстречу Райан-старший.
– Привет, Андреа! – сказал Джек-младший.
– Мистер Райан.
– Приятный сюрприз, – сказал бывший президент.
– Мнэ-а… У меня сорвалось свидание, и я…
– Что ж, приоритеты верные, – усмехнулся Райан.
– Слушай, я не имел в виду…
– Не обращай внимания. Рад тебя видеть. Ты занял место?
Джек-младший кивнул.
– В первом ряду.
– Отлично. Бросишь мне мячик, если у меня возникнут трудности.
Расставшись с отцом, Джек вернулся в коридор, спустился на этаж и направился к аудитории. В коридоре было темно, почти все люминесцентные лампы, висевшие под потолком, были потушены. Как и большинство образовательных учреждений, Джорджтаунский университет старался соответствовать стандартам «зеленых». Проходя мимо одной из малых аудиторий, Джек услышал изнутри металлические звуки, словно кто-то возил по полу ножками стула. Он приостановился и заглянул в узкое окно. Там уборщик в синем комбинезоне сидел на полу и ковырялся отверткой в перевернутом вверх щетками электрополотере. Повинуясь неясному импульсу, Джек толкнул дверь и просунул голову в помещение. Уборщик поднял голову.
– Привет, – сказал Джек.
– Привет, – ответил уборщик с сильным испанским акцентом. – Вот, щетку меняю.
– Извините, что побеспокоил, – сказал Джек и прикрыл дверь. В коридоре он вынул из кармана сотовый телефон и набрал телефон Андреа. Та отозвалась на первом же гудке.
– Я шел в аудиторию, – сообщил Джек. – Тут уборщик…
– Зал номер два-б?
– Да.
– Мы его уже проверили, но будем смотреть и дальше. Мы ведь все равно идем с обходом.
– Хорошо. Я так, на всякий случай.
– Ищете дополнительную работу? – осведомилась Прайс-О’Дей.
Джек хохотнул.
– А как у вас платят?
– Гораздо меньше, чем вы зарабатываете. И времени свободного не остается. До встречи. – Андреа прервала связь.
Джек направился в аудиторию.
– Пора начинать, сэр, – сказала она бывшему президенту Райану. Тот поднялся и поправил манжеты. Это был чисто индивидуальный жест Джека Райана-старшего, но Прайс-О’Дей видела, что между отцом и сыном имелось немалое сходство, ну, а звонок «Шортстопа» насчет уборщика сказал ей кое-что еще: в умственном отношении сынок был тем самым яблоком, которое падает недалеко от яблони. «Интересно, может существовать особый ген шпионажа?» – мельком подумала она. Если да, то у Джека-младшего он определенно имеется. Как и его отец, он был очень любознателен и мало что принимал на веру. Естественно, они проверили здание, и Джек знал об этом. И все же он обратил внимание на уборщика и подумал: «Непорядок». Пусть тревога ложная, но подход абсолютно верный, задавать такие вопросы агентов Секретной службы учат и во время подготовки, и на практике.
Андреа взглянула на часы и мысленно прошла предстоящий маршрут, представляя себе план здания и сверяя по времени все повороты и отрезки пути. Решив, что все правильно, она дважды стукнула костяшками пальцев по двери, предупреждая агентов, что «Фехтовальщик» сейчас выйдет. Потом подождала пару секунд, чтобы они расположились, как нужно, и вышла, жестом пригласив Райана следовать за собой.
Сидя в аудитории, Джек-младший машинально просматривал программу вечера, глаза перебегали от слова к слову, но мозг совершенно не воспринимал текста. Что-то свербело у него в подсознании – невнятное ощущение чего-то незавершенного… Может быть, он забыл сделать что-то по работе перед тем, как покинул Кампус?..
На сцене появился президент университета, сопровождаемый вежливыми жидкими аплодисментами.
– Добрый вечер, леди и джентльмены, – произнес он, подойдя к трибуне. – Поскольку наша программа на этот вечер состоит только из одного пункта, я буду краток в своем вступительном слове. Бывший президент США Джон Патрик Райан имеет огромный опыт служения…
Уборщик. Слово самовольно всплыло в мозгу Джека. Андреа сказала, что его проверили. Но все же… Он потянулся к сотовому телефону, но остановился, не успев сунуть руку в карман. Что он скажет? Что у него возникло предчувствие? Со своего места он видел левую сторону сцены. Появились двое агентов Секретной службы, одетые в черные костюмы, потом шла Андреа, и за нею – его отец.
Не успев даже понять, что делает, Джек поднялся на ноги и поспешил к боковому выходу. Там он взбежал по ступенькам и быстро пошел по коридору, считая двери.
«Отвертка…» – думал он на ходу. Тут-то и прояснилось то, что он воспринимал как нечто недоделанное. Уборщик с отверткой, по его словам, менял щетку, но щетка-то держится на болте с гайкой!
Чувствуя тревожное сердцебиение, Джек остановился в нескольких футах от нужной двери. Сквозь то самое окошко проникал свет, но теперь уже в аудитории было совершенно тихо. Джек беззвучно подошел к двери и взялся за ручку. Заперто. Тогда он посмотрел в окошко. Полотер так и лежал щеткой кверху. Рядом валялась та самая отвертка с прямым наконечником. А уборщика не было.
Джек повернулся и рысцой помчался к большой аудитории. Около двери он остановился, перевел дух, осторожно вошел и бесшумно закрыл за собой дверь. На его появление почти никто не обратил внимания, разве что один из агентов Андреа взглянул, кивнул, сообщая, что узнал его, и вернулся к наблюдению за аудиторией.
Джек занялся тем же самым. Сначала он поискал взглядом синий комбинезон, но тут же сообразил, что уборщик вряд ли пойдет в аудиторию. В глубине сцены никого быть не могло – там все расчистили люди Андреа. Слушатели, агенты, охрана Кампуса…
Один из них – его лицо было частично скрыто тенью – стоял у восточной стены, сложив руки на животе. Как и агенты, он следил за собравшимися. Как агенты… Джек нашел взглядом прочих представителей наемной службы охраны Кампуса. Пять человек. И ни один из них не разглядывает толпу. Не обученные ремеслу телохранителей, они следили не за аудиторией, откуда с наибольшей вероятностью могла исходить опасность, а за происходившим на сцене. Кроме одного, который стоял у восточной стены. Тут он повернул голову, и его лицо на мгновение осветилось.
Джек выхватил из кармана сотовый телефон и быстро набрал сообщение для Андреа: «Охранник восточная стена = уборщик».
Андреа стояла в десяти футах слева от трибуны и чуть позади нее. Джек видел, как она вынула из кармана свой телефон, взглянула на экран и тут же убрала его. Дальше она действовала молниеносно. Поднесла браслет с микрофоном ко рту и тут же опустила руку. Агент, стоявший в центральном проходе, как бы между прочим, сделал несколько шагов вперед и, оказавшись на перекрестке с другим проходом, направился по ковровой дорожке к восточной стене. Андреа же, как хорошо видел Джек, вышла из-за спины его отца и переместилась так, чтобы перекрыть линию между Райаном и охранником.
Агент в зале тем временем добрался до прохода, тянувшегося вдоль восточной стены. Когда до лжеохранника оставалось футов тридцать, тот повернул голову, взглянул на приближавшегося к нему мужчину, затем вновь на сцену, где Андреа уже загородила своего подопечного. Отец Джека, несомненно, увидел ее маневр, глянул в ее сторону, но продолжал говорить как ни в чем не бывало. «Конечно, он понимает, что делает Андреа, – подумал Джек, – но вряд ли представляет, откуда может исходить данная угроза».
Лжеохранник у восточной стены тоже заметил маневр Андреа. С непринужденным видом он сделал пару шагов вперед по проходу, наклонился к сидевшей с краю слушательнице и что-то прошептал ей на ухо. Женщина подняла голову, удивленно взглянула на охранника и поднялась. Охранник расплылся в улыбке и, поддерживая ее под правый локоть, пошел вместе с нею по проходу к находившемуся рядом со сценой выходу. Когда они поравнялись с четвертым рядом, Андреа сделала еще один шаг вперед, продолжая блокировать прямую между охранником и Райаном.
И расстегнула свой пиджак.
Злоумышленник неожиданно выпустил локоть слушательницы и, перехватив ее левой рукой за воротник, шагнул в сторону и двинулся вдоль переднего ряда. Женщина завизжала. Все головы повернулись к ней. Лжеохранник запустил правую руку за пояс брюк, а левой развернул женщину, чтобы она закрывала его, как щит. Андреа вскинула пистолет.
– Стоять! Секретная служба!
За ее спиной остальные агенты уже окружили бывшего президента, заставили его пригнуться и, закрывая собой, оттеснили на противоположную сторону сцены.
Рука злоумышленника вновь оказалась на виду, но теперь в ней чернел 9-миллиметровый пистолет. Увидев, что намеченная жертва может вот-вот исчезнуть из пределов досягаемости, он заторопился и совершил-таки ту самую ошибку, которой дожидалась Андреа. Направив пистолет в сторону сцены, он шагнул вперед. И на полфута вышел из-под прикрытия, ради которого и тащил с собой женщину, как живой щит.
Андреа выстрелила только раз. С пятнадцати футов низкоскоростная разрывная пуля попала точно в цель, угодив в голову охранника между левым глазом и ухом. Пуля, созданная специально для стрельбы на короткие расстояния и в многолюдных помещениях, сработала именно так, как обещала реклама – развернулась грибом в мозгах лжеохранника, выплеснула всю свою энергию за тысячную долю секунды и остановилась, как выяснится во время вскрытия, не дойдя трех дюймов до противоположной стороны черепа.
У охранника подогнулись ноги, и он умер раньше, чем опустился на ковер.
– Андреа сказала мне, что сегодня всех нас спас ты, – сказал бывший президент Райан через двадцать минут в своем лимузине.
– Всего лишь подал сигнал, – ответил Джек.
Эта история, при всей ее сюрреалистичности, оказалась все же менее сюрреалистичной, чем последствия. Хотя все происходило очень быстро (с момента, когда человек в форме охранника поднял с места женщину, и до выстрела Андреа прошло всего лишь пять секунд), в голове Джека события переигрывались так, будто были сняты «рапидом». Слушатели были так потрясены выстрелом, что вскрикнули лишь несколько человек, да и то из тех, прямо перед которыми рухнул замертво несостоявшийся убийца.
Джек, со своей стороны, понимал, что при таких обстоятельствах лучше сохранять неподвижность, и стоял у западной стены, пока настоящие охранники и агенты из группы Андреа выпроваживали народ из аудитории. Его отца, под прикрытием агентов Секретной службы, убрали со сцены еще до того, как прогремел смертоносный выстрел Андреа.
– Все равно, – сказал Райан, – спасибо тебе.
Наступила затянувшая пауза, во время которой оба ощущали себя все более неловко. Ее прервал Джек-младший.
– Страшноватая фигня, да?
Бывший президент Райан кивнул.
– Скажи, а почему ты вернулся – в смысле: решил еще раз проверить уборщика?
– Когда я его увидел, он сказал, что меняет щетку, а у него не было ничего, кроме отвертки. А щетку нельзя снять без гаечного ключа.
– Очень толково, Джек.
– Дело в том, что отвертка…
– И это тоже. Но главное, что ты не впал в панику. И дал профессионалам возможность выполнить их работу. Восемь человек из десяти не обратили бы внимания на то, что этот тип пользуется не тем инструментом. Из тех, кто заметил бы, большинство запаниковало бы, не зная, что делать. Многие кинулись бы самостоятельно задерживать подозреваемого. А ты все сделал правильно, как говорится, от закуски до десерта.
– Спасибо.
Райан-старший улыбнулся.
– А теперь давай подумаем, как преподнести все это твоей матери…
Глава 15
Они так и не улетели. Самолет только-только покатил по рулежной дорожке, но вдруг развернулся и вновь подъехал к выходу, из которого производилась посадка. Никаких объяснений не последовало, лишь обращенная к нему и к Чавесу короткая фраза: «Будьте любезны пройти со мной», сопровождаемая заученной, но твердой улыбкой, присущей лишь профессиональным бортпроводникам, при виде которой сразу становится ясно, что любые возражения не дадут ровным счетом ничего.
– Динг, ты что, забыл заплатить за стоянку? – невинно осведомился Кларк, обращаясь к своему зятю.
– Нет, что ты. Я никогда не нарушаю правил.
Они быстро поцеловали жен, попросили их не волноваться и направились за бортпроводницей к уже открытой двери. В посадочном рукаве их ожидал представитель Лондонской столичной полиции. По черно-белому клетчатому околышу фуражки Кларк понял, что это не простой «бобби», а нашивка на кителе извещала, что он принадлежал к ДСР11, управлению разведки, входящему в состав Директората специальных расследований.
– Извините, что пришлось помешать вам вернуться домой, джентльмены, – сказал коп, – но ваше присутствие сочли необходимым. Попрошу за мной.
Британские манеры входили в число тех вещей, к которым Кларк так и не смог до конца привыкнуть. Наряду с обычаем ездить не по той стороне дороги и называть жареный картофель чипсами. Особенно это касалось высших армейских эшелонов. Вежливость всегда лучше, чем грубость, кто бы спорил, но как-то нервирует, когда ведешь такой… э-э… цивилизованный разговор с человеком, который убил больше плохих парней, чем рядовой обыватель видит за всю свою жизнь. Кое-кто из здешних знакомых Кларка мог в мельчайших подробностях объяснить, каким образом они намерены убить тебя столовой вилкой, выпить твою кровь и содрать, не попортив, кожу, причем все это звучало, как приглашение выпить пятичасового чаю.
– Динг, ты что, забыл заплатить за стоянку? – невинно осведомился Кларк, обращаясь к своему зятю.
– Нет, что ты. Я никогда не нарушаю правил.
Они быстро поцеловали жен, попросили их не волноваться и направились за бортпроводницей к уже открытой двери. В посадочном рукаве их ожидал представитель Лондонской столичной полиции. По черно-белому клетчатому околышу фуражки Кларк понял, что это не простой «бобби», а нашивка на кителе извещала, что он принадлежал к ДСР11, управлению разведки, входящему в состав Директората специальных расследований.
– Извините, что пришлось помешать вам вернуться домой, джентльмены, – сказал коп, – но ваше присутствие сочли необходимым. Попрошу за мной.
Британские манеры входили в число тех вещей, к которым Кларк так и не смог до конца привыкнуть. Наряду с обычаем ездить не по той стороне дороги и называть жареный картофель чипсами. Особенно это касалось высших армейских эшелонов. Вежливость всегда лучше, чем грубость, кто бы спорил, но как-то нервирует, когда ведешь такой… э-э… цивилизованный разговор с человеком, который убил больше плохих парней, чем рядовой обыватель видит за всю свою жизнь. Кое-кто из здешних знакомых Кларка мог в мельчайших подробностях объяснить, каким образом они намерены убить тебя столовой вилкой, выпить твою кровь и содрать, не попортив, кожу, причем все это звучало, как приглашение выпить пятичасового чаю.