До второстепенной цели было гораздо легче добраться, к тому же она могла считаться лишь косвенно причастной к той акции, за которую ей предстояло получить возмездие. Зато, если у Дирара все получится, мир получит совершенно ясное сообщение: у воинов Аллаха крепкая память и длинные ножи. За убийство каждого из наших вы ответите сотней своих жизней. Правда, он сомневался, что тут наберется сотня, но это было не так уж важно.
Вместе с несколькими другими посетителями кафе Дирар поднялся, подошел к стене и взял один из лежавших там свернутых молитвенных ковриков. Как и следовало ожидать, коврик был чистым, без всякого мусора. Вернувшись к своему столику, он развернул коврик на кирпичном полу, обратив его верхним краем по кибле в сторону Мекки, встал прямо, опустив руки по сторонам тела, и, за неимением муэдзина, который произнес бы икамат вслух, прошептал икамат – призыв на молитву, – и начал молиться. Он сразу же ощутил, как его разум погружается в покой, усиливавшийся с каждым следующим ракаатом, и завершил молитву салаватом:
После этого он открыл глаза и глубоко вздохнул. В мудрости своей Аллах пожелал, чтобы правоверные творили молитву не менее пяти раз в день – перед рассветом, в полдень, перед вечером, на закате и ночью. Как и большинство мусульман, Дирар был уверен, что частые регулярные молитвы не только показатель почитания могущества и величия Аллаха, но и средство для того, чтобы собрать душевные и умственные силы. Он никогда не делился этой мыслью с другими, опасаясь, что его могут обвинить в кощунстве, но в глубине души сомневался, что Аллах сочтет такое отношение к молитве грехом.
Он посмотрел на часы. Пора идти.
Оставался один-единственный вопрос – будет ли он в живых, когда наступит время последней на этот день молитвы. Это знал один Аллах, великий и всемогущий.
Хотя Дрисколл, конечно, не считал эти переходы по Гиндукушу альпинизмом, но в его памяти крутилась фраза кого-то из восходителей на Эверест – достигнув вершины, ты пройдешь только полпути. Общедоступное толкование: спуститься иной раз бывает не легче, а то и труднее, чем подняться. Для него самого и его группы эта истина была истиной вдвойне – альпинисты, как правило, возвращаются с вершины той же дорогой, по какой поднимались к ней. Дрисколл и его рейнджеры не могли так поступить, поскольку слишком велика была опасность попасть в засаду. Положение усугублялось тем, что они тащили с собой двух пленников, которые пока что выполняли все, что им приказывали, но их настроение могло измениться в любую секунду.
Добравшись до ровного участка между двумя валунами, Дрисколл остановился и вскинул сжатую в кулак руку, приказав всем остальным сделать то же самое. Люди, растянувшиеся в цепочку за его спиной, замерли и присели на землю. До дна ложбины оставалось пятьсот футов. Еще минут сорок, прикинул в уме Дрисколл, потом еще пара километров по дну ложбины, а потом поворот к РП – району приземления. Он посмотрел на часы – нормально, в график укладываются.
Тейт неслышно подкрался к Дрисколлу и протянул ему кусок вяленого мяса.
– Пленники слегка задергались.
– Поняли, видать, что жизнь – штука неласковая.
– И всегда кончается смертью, – добавил Тейт.
С пленниками всегда бывало непросто обращаться, а уж в такой местности – особенно. Если кто-то из них, допустим, сломает ногу или даже просто сядет на землю и откажется идти дальше, остаются лишь три выхода из положения: бросить его на этом месте, тащить на себе или пристрелить. Главная хитрость состояла в том, чтобы убедить пленников, что они могут рассчитывать лишь на один – последний – вариант развития событий. «Собственно, как правило, это оказывалось чистой правдой», – подумал Дрисколл. Еще не хватало, чтобы он позволил двоим придуркам снова заниматься пакостями.
– Пять минут, и отправляемся дальше, – сказал Дрисколл. – Передай по цепочке.
Почва под ногами постепенно выравнивалась, громадные валуны сменились сравнительно мелким каменным крошевом, среди которого время от времени попадались обломки с бочку величиной. За сотню метров до дна ложбины Дрисколл скомандовал очередную остановку и долго, пристально смотрел вперед через очки ночного видения. После этого он продолжил путь по извилистой тропе, приостанавливаясь перед каждым местом, где кто-нибудь мог притаиться, и высматривая, нет ли движения. По обеим сторонам ложбины, имевшей метров двести в ширину, вздымались вверх крутые скальные стены. «Идеальное место для засады», – подумал Дрисколл и тут же добавил про себя, что, благодаря топографии Гиндукуша, подходящих для этого мест здесь куда больше, чем неподходящих. Пришельцы усваивали этот урок не одну тысячу лет – и Александр Македонский, и Советы, а теперь американская армия. Дрисколл и так некстати сломавший ногу капитан планировали операцию с величайшей тщательностью, прокручивали все возможные варианты, искали наилучшие пути отхода, но так и не нашли ничего более подходящего, по крайней мере, маршрутов, которые не превышали бы десять километров. Варианты с более длинными переходами не годились, поскольку вывоз группы необходимо было осуществить затемно.
Дрисколл обернулся и пересчитал группу – пятнадцать человек и еще двое. Возвращение без потерь само по себе можно считать победой. Он махнул Тейту – идем! – тот передал сигнал по цепочке. Дрисколл поднялся и зашагал вперед. Через десять минут отряд оказался на каменном крошеве, устилавшем дно ложбины. Дрисколл снова замедлил шаг, оглянулся, чтобы удостовериться, что люди не сбиваются в кучу, и остановился.
Что-то было не так…
Что именно, Дрисколл понял через мгновение: один из пленников, которого вел Питерсон, шедший в цепочке четвертым, больше не производил впечатления больного, который еле бредет. Он выпрямился и крутил головой во все стороны. Похоже, его что-то сильно тревожило. Но что? Дрисколл вновь дал команду остановиться и пригнуться. Через мгновение рядом с ним оказался Тейт.
– В чем дело?
– Придурок, которого тащит Питерсон, что-то сильно заволновался.
Дрисколл внимательно всмотрелся в темноту сквозь очки ночного видения, но снова ничего не увидел. Дно ложбины, где почти не было крупных камней, казалось совершенно пустынным. Никакого движения, ни звука, если не считать негромкого посвистывания ветра. И все же Дрисколл нутром чуял недоброе.
– Что-нибудь видишь? – поинтересовался Тейт.
– Ничего. Но ведь с чего-то этот хмырь задергался. Возьми Коллинза, Смита и Гомеса. Отойдите на полсотни ярдов назад, прижмитесь к обрыву и возвращайтесь на этот уровень. И скажи Питерсону и Флаэрти: пусть уложат пленных носом в землю и следят, чтобы те не рыпались.
– Понял.
Тейт поспешил назад, останавливаясь по пути, чтобы отдать приказы тем, кого упомянул командир. В стекла прибора Дрисколл видел, как Тейт и еще трое солдат пробрались немного вверх по нижнему, отлогому краю склона, а потом покинули тропу и стали пробираться между валунами вдоль ложбины. Сзади к Дрисколлу неслышно подкрался Зиммер.
– Что, Санта, призрачные голоса предупреждают?
– Угу.
Прошло пятнадцать минут. И вдруг зеленая расплывчатая фигура – таким Дрисколл видел Тейта сквозь очки ночного видения – остановилась.
– Босс, – донесся его голос из рации, – перед нами открытое пространство, этакое ущелье. Я вижу там верх палатки.
«Тогда понятно, почему придурок засуетился, – подумал Дрисколл. – Он знал, что мы премся точно на лагерь».
– Есть признаки жизни?
– Приглушенные голоса – пять, может, шесть.
– Понял. Оставай…
Справа, метрах в пятидесяти вверх по ложбине, вспыхнули автомобильные фары. Обернувшись, Дрисколл увидел, что из-за поворота вывернулся и помчался к ним «УАЗ-469». Во время советского вторжения в Афганистан и до сих пор «УАЗ» пользовался особенным почетом у выдубленных солнцем местных плохих парней. Эта машина была открытой, и на ней стоял еще один раритет из вооружения Советской армии – станковый пулемет «НСВ» калибра 12,7 миллиметра. Тринадцать выстрелов в секунду, прицельная дальность 1500 метров. Прежде чем Дрисколл успел это сообразить, дуло пулемета окуталось огнем. Пули гремели по камням, чавкая, впивались в землю, разбрасывая осколки и вздымая фонтанчики пыли. Ниже по ложбине, на скале прямо напротив того места, куда направился Тейт со своими людьми, замелькали выстрелы из оружия калибра поменьше. Пленник Питерсона заорал что-то по-арабски, Дрисколл, естественно, ничего не понял, но решил, судя по тону, что он подбадривает своих товарищей. Питерсон ударил его прикладом за ухом, он заткнулся и вырубился.
Увидев, что их обнаружили, Тейт с группой открыли ответный огонь, сухой треск выстрелов из «М-4» разносился по ложбине резким эхом. Остальные солдаты Дрисколла моментально нашли себе укрытия и принялись обстреливать «УАЗ», который остановился метрах в двухстах, направив на рейнджеров горящие фары.
– Тейт, всади в эти палатки несколько гранат! – приказал Дрисколл и, не теряя ни секунды, сам отполз на пару метров влево и всадил в «УАЗ» две длинные очереди.
– Понял! – услышал он в наушниках голос Тейта.
Барнс нашел немного выше тропы укромное место между двумя валунами, быстро установил на сошки свой легкий пулемет «M-249», тут же начавший изрыгать огонь из дула. «УАЗ» двинулся задним ходом. Его лобовое стекло покрылось паутинкой трещин от пулевых пробоин, но крупнокалиберный пулемет продолжал осыпать пулями склон ложбины. Оттуда, где находился Тейт, до Дрисколла донесся грохот взорвавшейся гранаты, потом последовал еще один взрыв и еще два, почти слившиеся между собой. А затем послышались крики на арабском. Даже вопли. Лишь через полсекунды Дрисколл сообразил, что кричат у него за спиной. Обернувшись с карабином на изготовку, он увидел, что пленник, которого вел Гомес, стоит во весь рост, обернувшись к «УАЗу», и орет. Его знания арабского языка хватило, чтобы понять: «Убейте меня! Убейте меня!» Тут же голова афганца разлетелась, и его труп, отброшенный пулей, повалился навзничь.
– Барнс, заткни эту штуку! – выкрикнул Дрисколл.
В ответ на приказ трасса из дула «М-249» сдвинулась с кабины автомобиля и уперлась в капот. От металла полетели искры; в следующую секунду очередь нашла мотор, и над передком машины поднялся клуб пара. Водительская дверь открылась, оттуда, шатаясь, вывалился человек. Барнс тут же срезал его очередью. Установленный на «УАЗе» пулемет умолк, Дрисколл разглядел скрючившегося возле него человека. Перезаряжает. Дрисколл обернулся и подал знак Петерсону и Дикону – кидайте гранаты! – но парни уже вскочили и размахнулись. Первая граната улетела слишком далеко и бесполезно взорвалась правее цели, зато вторая упала совсем рядом с задним колесом машины. Взрыв подкинул заднюю часть «УАЗа» на несколько дюймов над землей. Пулеметчик перелетел через борт и остался лежать неподвижно.
Дрисколл снова повернулся вперед по направлению движения отряда и внимательно осмотрел скалу сквозь очки ночного видения. Он насчитал там шесть придурков. Все они лежали среди камней и старательно обстреливали позицию, занятую Тейтом.
– Поджарьте этих зас…цев! – приказал Дрисколл, и одиннадцать стволов принялись поливать свинцом противоположный склон. Через тридцать секунд все было кончено.
– Берегите патроны! Берегите патроны! – скомандовал Дрисколл. Солдаты перешли на короткие очереди.
– Тейт, как твои люди? – спросил он по рации.
– Все живы. Несколько царапин от камней, но ничего серьезного.
– Проверь палатки и уничтожь там все.
– Есть!
Дрисколл поднялся и пошел по тропе назад, проверяя своих людей. Никто не получил никаких ранений, если не считать мелких ссадин и царапин от осколков камней.
– Барнс и Дикон, проверьте…
– Санта, погоди!
– В чем дело?
– Твое плечо. Сэм, ну-ка сядь! Доктор, бегом сюда!
Только сейчас Дрисколл почувствовал, что его правая рука онемела, будто он отлежал ее. Он позволил Барнсу усадить себя прямо на землю. Тут же подбежал Коллинз, второй из медиков, участвовавших в операции. Он опустился на колени рядом с Дрисколлом, потом они с Барнсом быстро, осторожно сняли лямки рюкзака сначала с правого, потом с левого плеча командира. Коллинз зажег фонарь с направленным и потому незаметным со стороны лучом и осмотрел плечо Дрисколла.
– Ничего страшного, Санта. Осколок камня. С палец величиной.
– Вот гадость-то. Барнс и Дикон, проверьте-ка машину.
– Будет исполнено, босс!
Они рысцой сбежали по тропинке и приблизились к автомобилю.
– Двое убитых! – крикнул Дикон.
– Обшарьте их, ищите что-нибудь полезное для разведчиков, – сказал Дрисколл сквозь плотно стиснутые зубы. Онемение сменилось резкой болью, от которой перед глазами полыхнуло ярко-белое пламя.
– Кровотечение сильное, – сказал Коллинз. Он запустил руку в свой рюкзак, достал индивидуальный пакет, вскрыл его и наложил на рану. – Завяжите как можно туже.
– Санта, – раздался голос Тейта по радио, – у нас четверо жмуриков и двое раненых. Оба пытались удрать.
– Понял. Быстро обыщите все и возвращайтесь сюда.
– Сейчас нужно вызвать вертушку… – начал было Коллинз.
– И думать об этом брось. Через пятнадцать минут здесь будет столько местных придурков, что нас попросту ногами затопчут. Убираемся отсюда. Помоги мне встать.
Глава 6
Вместе с несколькими другими посетителями кафе Дирар поднялся, подошел к стене и взял один из лежавших там свернутых молитвенных ковриков. Как и следовало ожидать, коврик был чистым, без всякого мусора. Вернувшись к своему столику, он развернул коврик на кирпичном полу, обратив его верхним краем по кибле в сторону Мекки, встал прямо, опустив руки по сторонам тела, и, за неимением муэдзина, который произнес бы икамат вслух, прошептал икамат – призыв на молитву, – и начал молиться. Он сразу же ощутил, как его разум погружается в покой, усиливавшийся с каждым следующим ракаатом, и завершил молитву салаватом:
Завершая молитву, Дирар бросил быстрый взгляд через плечо, не сомневаясь, что за спиной каждого правоверного ходят ангелы, записывающие каждое доброе и каждое дурное деяние, а затем сложил руки чашей перед грудью и провел ладонями по лицу, будто умывая его.
О Аллах! Благослови Мухаммада
И род его
Так же, как Ты благословил Ибрагима
И род его,
И ниспошли благословение Мухаммаду
И роду его
Так же, как Ты ниспослал благословение Ибрагиму
И роду его
Поистине, вся Хвала и Слава принадлежит Тебе![3]
После этого он открыл глаза и глубоко вздохнул. В мудрости своей Аллах пожелал, чтобы правоверные творили молитву не менее пяти раз в день – перед рассветом, в полдень, перед вечером, на закате и ночью. Как и большинство мусульман, Дирар был уверен, что частые регулярные молитвы не только показатель почитания могущества и величия Аллаха, но и средство для того, чтобы собрать душевные и умственные силы. Он никогда не делился этой мыслью с другими, опасаясь, что его могут обвинить в кощунстве, но в глубине души сомневался, что Аллах сочтет такое отношение к молитве грехом.
Он посмотрел на часы. Пора идти.
Оставался один-единственный вопрос – будет ли он в живых, когда наступит время последней на этот день молитвы. Это знал один Аллах, великий и всемогущий.
Хотя Дрисколл, конечно, не считал эти переходы по Гиндукушу альпинизмом, но в его памяти крутилась фраза кого-то из восходителей на Эверест – достигнув вершины, ты пройдешь только полпути. Общедоступное толкование: спуститься иной раз бывает не легче, а то и труднее, чем подняться. Для него самого и его группы эта истина была истиной вдвойне – альпинисты, как правило, возвращаются с вершины той же дорогой, по какой поднимались к ней. Дрисколл и его рейнджеры не могли так поступить, поскольку слишком велика была опасность попасть в засаду. Положение усугублялось тем, что они тащили с собой двух пленников, которые пока что выполняли все, что им приказывали, но их настроение могло измениться в любую секунду.
Добравшись до ровного участка между двумя валунами, Дрисколл остановился и вскинул сжатую в кулак руку, приказав всем остальным сделать то же самое. Люди, растянувшиеся в цепочку за его спиной, замерли и присели на землю. До дна ложбины оставалось пятьсот футов. Еще минут сорок, прикинул в уме Дрисколл, потом еще пара километров по дну ложбины, а потом поворот к РП – району приземления. Он посмотрел на часы – нормально, в график укладываются.
Тейт неслышно подкрался к Дрисколлу и протянул ему кусок вяленого мяса.
– Пленники слегка задергались.
– Поняли, видать, что жизнь – штука неласковая.
– И всегда кончается смертью, – добавил Тейт.
С пленниками всегда бывало непросто обращаться, а уж в такой местности – особенно. Если кто-то из них, допустим, сломает ногу или даже просто сядет на землю и откажется идти дальше, остаются лишь три выхода из положения: бросить его на этом месте, тащить на себе или пристрелить. Главная хитрость состояла в том, чтобы убедить пленников, что они могут рассчитывать лишь на один – последний – вариант развития событий. «Собственно, как правило, это оказывалось чистой правдой», – подумал Дрисколл. Еще не хватало, чтобы он позволил двоим придуркам снова заниматься пакостями.
– Пять минут, и отправляемся дальше, – сказал Дрисколл. – Передай по цепочке.
Почва под ногами постепенно выравнивалась, громадные валуны сменились сравнительно мелким каменным крошевом, среди которого время от времени попадались обломки с бочку величиной. За сотню метров до дна ложбины Дрисколл скомандовал очередную остановку и долго, пристально смотрел вперед через очки ночного видения. После этого он продолжил путь по извилистой тропе, приостанавливаясь перед каждым местом, где кто-нибудь мог притаиться, и высматривая, нет ли движения. По обеим сторонам ложбины, имевшей метров двести в ширину, вздымались вверх крутые скальные стены. «Идеальное место для засады», – подумал Дрисколл и тут же добавил про себя, что, благодаря топографии Гиндукуша, подходящих для этого мест здесь куда больше, чем неподходящих. Пришельцы усваивали этот урок не одну тысячу лет – и Александр Македонский, и Советы, а теперь американская армия. Дрисколл и так некстати сломавший ногу капитан планировали операцию с величайшей тщательностью, прокручивали все возможные варианты, искали наилучшие пути отхода, но так и не нашли ничего более подходящего, по крайней мере, маршрутов, которые не превышали бы десять километров. Варианты с более длинными переходами не годились, поскольку вывоз группы необходимо было осуществить затемно.
Дрисколл обернулся и пересчитал группу – пятнадцать человек и еще двое. Возвращение без потерь само по себе можно считать победой. Он махнул Тейту – идем! – тот передал сигнал по цепочке. Дрисколл поднялся и зашагал вперед. Через десять минут отряд оказался на каменном крошеве, устилавшем дно ложбины. Дрисколл снова замедлил шаг, оглянулся, чтобы удостовериться, что люди не сбиваются в кучу, и остановился.
Что-то было не так…
Что именно, Дрисколл понял через мгновение: один из пленников, которого вел Питерсон, шедший в цепочке четвертым, больше не производил впечатления больного, который еле бредет. Он выпрямился и крутил головой во все стороны. Похоже, его что-то сильно тревожило. Но что? Дрисколл вновь дал команду остановиться и пригнуться. Через мгновение рядом с ним оказался Тейт.
– В чем дело?
– Придурок, которого тащит Питерсон, что-то сильно заволновался.
Дрисколл внимательно всмотрелся в темноту сквозь очки ночного видения, но снова ничего не увидел. Дно ложбины, где почти не было крупных камней, казалось совершенно пустынным. Никакого движения, ни звука, если не считать негромкого посвистывания ветра. И все же Дрисколл нутром чуял недоброе.
– Что-нибудь видишь? – поинтересовался Тейт.
– Ничего. Но ведь с чего-то этот хмырь задергался. Возьми Коллинза, Смита и Гомеса. Отойдите на полсотни ярдов назад, прижмитесь к обрыву и возвращайтесь на этот уровень. И скажи Питерсону и Флаэрти: пусть уложат пленных носом в землю и следят, чтобы те не рыпались.
– Понял.
Тейт поспешил назад, останавливаясь по пути, чтобы отдать приказы тем, кого упомянул командир. В стекла прибора Дрисколл видел, как Тейт и еще трое солдат пробрались немного вверх по нижнему, отлогому краю склона, а потом покинули тропу и стали пробираться между валунами вдоль ложбины. Сзади к Дрисколлу неслышно подкрался Зиммер.
– Что, Санта, призрачные голоса предупреждают?
– Угу.
Прошло пятнадцать минут. И вдруг зеленая расплывчатая фигура – таким Дрисколл видел Тейта сквозь очки ночного видения – остановилась.
– Босс, – донесся его голос из рации, – перед нами открытое пространство, этакое ущелье. Я вижу там верх палатки.
«Тогда понятно, почему придурок засуетился, – подумал Дрисколл. – Он знал, что мы премся точно на лагерь».
– Есть признаки жизни?
– Приглушенные голоса – пять, может, шесть.
– Понял. Оставай…
Справа, метрах в пятидесяти вверх по ложбине, вспыхнули автомобильные фары. Обернувшись, Дрисколл увидел, что из-за поворота вывернулся и помчался к ним «УАЗ-469». Во время советского вторжения в Афганистан и до сих пор «УАЗ» пользовался особенным почетом у выдубленных солнцем местных плохих парней. Эта машина была открытой, и на ней стоял еще один раритет из вооружения Советской армии – станковый пулемет «НСВ» калибра 12,7 миллиметра. Тринадцать выстрелов в секунду, прицельная дальность 1500 метров. Прежде чем Дрисколл успел это сообразить, дуло пулемета окуталось огнем. Пули гремели по камням, чавкая, впивались в землю, разбрасывая осколки и вздымая фонтанчики пыли. Ниже по ложбине, на скале прямо напротив того места, куда направился Тейт со своими людьми, замелькали выстрелы из оружия калибра поменьше. Пленник Питерсона заорал что-то по-арабски, Дрисколл, естественно, ничего не понял, но решил, судя по тону, что он подбадривает своих товарищей. Питерсон ударил его прикладом за ухом, он заткнулся и вырубился.
Увидев, что их обнаружили, Тейт с группой открыли ответный огонь, сухой треск выстрелов из «М-4» разносился по ложбине резким эхом. Остальные солдаты Дрисколла моментально нашли себе укрытия и принялись обстреливать «УАЗ», который остановился метрах в двухстах, направив на рейнджеров горящие фары.
– Тейт, всади в эти палатки несколько гранат! – приказал Дрисколл и, не теряя ни секунды, сам отполз на пару метров влево и всадил в «УАЗ» две длинные очереди.
– Понял! – услышал он в наушниках голос Тейта.
Барнс нашел немного выше тропы укромное место между двумя валунами, быстро установил на сошки свой легкий пулемет «M-249», тут же начавший изрыгать огонь из дула. «УАЗ» двинулся задним ходом. Его лобовое стекло покрылось паутинкой трещин от пулевых пробоин, но крупнокалиберный пулемет продолжал осыпать пулями склон ложбины. Оттуда, где находился Тейт, до Дрисколла донесся грохот взорвавшейся гранаты, потом последовал еще один взрыв и еще два, почти слившиеся между собой. А затем послышались крики на арабском. Даже вопли. Лишь через полсекунды Дрисколл сообразил, что кричат у него за спиной. Обернувшись с карабином на изготовку, он увидел, что пленник, которого вел Гомес, стоит во весь рост, обернувшись к «УАЗу», и орет. Его знания арабского языка хватило, чтобы понять: «Убейте меня! Убейте меня!» Тут же голова афганца разлетелась, и его труп, отброшенный пулей, повалился навзничь.
– Барнс, заткни эту штуку! – выкрикнул Дрисколл.
В ответ на приказ трасса из дула «М-249» сдвинулась с кабины автомобиля и уперлась в капот. От металла полетели искры; в следующую секунду очередь нашла мотор, и над передком машины поднялся клуб пара. Водительская дверь открылась, оттуда, шатаясь, вывалился человек. Барнс тут же срезал его очередью. Установленный на «УАЗе» пулемет умолк, Дрисколл разглядел скрючившегося возле него человека. Перезаряжает. Дрисколл обернулся и подал знак Петерсону и Дикону – кидайте гранаты! – но парни уже вскочили и размахнулись. Первая граната улетела слишком далеко и бесполезно взорвалась правее цели, зато вторая упала совсем рядом с задним колесом машины. Взрыв подкинул заднюю часть «УАЗа» на несколько дюймов над землей. Пулеметчик перелетел через борт и остался лежать неподвижно.
Дрисколл снова повернулся вперед по направлению движения отряда и внимательно осмотрел скалу сквозь очки ночного видения. Он насчитал там шесть придурков. Все они лежали среди камней и старательно обстреливали позицию, занятую Тейтом.
– Поджарьте этих зас…цев! – приказал Дрисколл, и одиннадцать стволов принялись поливать свинцом противоположный склон. Через тридцать секунд все было кончено.
– Берегите патроны! Берегите патроны! – скомандовал Дрисколл. Солдаты перешли на короткие очереди.
– Тейт, как твои люди? – спросил он по рации.
– Все живы. Несколько царапин от камней, но ничего серьезного.
– Проверь палатки и уничтожь там все.
– Есть!
Дрисколл поднялся и пошел по тропе назад, проверяя своих людей. Никто не получил никаких ранений, если не считать мелких ссадин и царапин от осколков камней.
– Барнс и Дикон, проверьте…
– Санта, погоди!
– В чем дело?
– Твое плечо. Сэм, ну-ка сядь! Доктор, бегом сюда!
Только сейчас Дрисколл почувствовал, что его правая рука онемела, будто он отлежал ее. Он позволил Барнсу усадить себя прямо на землю. Тут же подбежал Коллинз, второй из медиков, участвовавших в операции. Он опустился на колени рядом с Дрисколлом, потом они с Барнсом быстро, осторожно сняли лямки рюкзака сначала с правого, потом с левого плеча командира. Коллинз зажег фонарь с направленным и потому незаметным со стороны лучом и осмотрел плечо Дрисколла.
– Ничего страшного, Санта. Осколок камня. С палец величиной.
– Вот гадость-то. Барнс и Дикон, проверьте-ка машину.
– Будет исполнено, босс!
Они рысцой сбежали по тропинке и приблизились к автомобилю.
– Двое убитых! – крикнул Дикон.
– Обшарьте их, ищите что-нибудь полезное для разведчиков, – сказал Дрисколл сквозь плотно стиснутые зубы. Онемение сменилось резкой болью, от которой перед глазами полыхнуло ярко-белое пламя.
– Кровотечение сильное, – сказал Коллинз. Он запустил руку в свой рюкзак, достал индивидуальный пакет, вскрыл его и наложил на рану. – Завяжите как можно туже.
– Санта, – раздался голос Тейта по радио, – у нас четверо жмуриков и двое раненых. Оба пытались удрать.
– Понял. Быстро обыщите все и возвращайтесь сюда.
– Сейчас нужно вызвать вертушку… – начал было Коллинз.
– И думать об этом брось. Через пятнадцать минут здесь будет столько местных придурков, что нас попросту ногами затопчут. Убираемся отсюда. Помоги мне встать.
Глава 6
Кларк знал, что день предстоит печальный. Его вещи уже были упакованы – этим всегда занималась Сэнди и делала это очень ловко. То же самое происходило и дома у Динга – Пэтси научилась укладывать вещи в дорогу у своей матери. В «Радуге-6» сменилось поколение. Почти все, кто входил в первый состав, покинули команду, американцы вернулись туда же, откуда в свое время пришли по большей части. На базы в Форт-Брэгг, Дельта-Скул или в Коронадо, что в Калифорнии, где ВМФ готовит своих «морских котиков»[4], чтобы за кружкой пива рассказывать то немногое, о чем им разрешили говорить, нескольким особо доверенным инструкторам. Время от времени кого-нибудь заносило и в Уэльс. Там, в Херефорде, можно было выпить пинту-другую «джона куража» в уютном баре «Зеленый дракон» и потрепаться о военных делах немного свободнее с такими же, как они сами, дипломированными «людьми из тени». Местные понимали, что это за люди, но они блюли секретность ничуть не хуже тайных агентов – их называли здесь «людьми из пятерки», имея в виду прославленную английскую контрразведку МИ-5, – которые тоже постоянно ошивались здесь.
В службе нет ничего постоянного, и неважно, в какой стране она проходит. Залогом здоровья организации является ее постоянное обновление, постоянное включение в свой состав новых людей, кое-кто из них приходит со свежими идеями. Оно же обеспечивает довольно частые и очень теплые встречи в самых неожиданных местах (в частности, в аэропортах по всему никчемному миру), много пива и крепкие рукопожатия после объявления посадки на рейс. Но каждый раз при этом ты испытываешь неуверенность и ощущаешь зыбкость всего происходящего. Начинаешь гадать, когда же кого-то из коллег или даже близких друзей отзовут, и он исчезнет в некоем другом подразделении «теневого» мира, чтобы потом часто являться в воспоминаниях, но крайне редко – наяву. Немало друзей Кларка успели погибнуть «во время учебных занятий», что всегда означало: словил пулю в каком-то из тех мест, где никто из наших якобы никогда не бывал. Но такова была цена принадлежности к этому закрытому от всего мира братству, и ожидать чего-либо другого не следовало. Как любят говорить те же «котики»: «Нравится не нравится – терпи, моя красавица».
Эдди Прайс, например, вышел в отставку в звании полкового старшины 22-го полка авиации специального назначения и сделался «йоменом-тюремщиком лондонского Тауэра, дворца и крепости ее величества королевы», или, проще выражаясь, одним из начальников парадной стражи, бифитеров. Джон и Динг иной раз в шутку обсуждали, понимает ли глава Соединенного королевства, насколько повысился бы уровень защищенности ее «дворца и крепости», если бы церемониальный топор, с которым щеголял Прайс (в старину йомен-тюремщик являлся палачом Тауэрской тюрьмы), был по-настоящему заточен. Можно было нисколько не сомневаться, что он продолжает бегать по утрам и занимается силовой зарядкой. И горе тому из штатных сотрудников службы охраны, чья обувь не будет сверкать, словно зеркало, галстук хоть на сантиметр сдвинется в сторону от вертикали, форма не будет идеально отглажена, а состояние винтовки – не лучше, чем в день выхода с завода.
Чертовски жаль, что от старости никуда не деться, сказал себе Кларк, которому уже оставалось до шестидесяти так немного, что он явственно видел тень этого рубежа, а самой худшей составляющей старости является то, что ты отлично помнишь, как был молодым, помнишь даже то, что лучше бы забыть. Во всяком случае, у него – именно так. Воспоминания – это палка о двух концах. А может быть, обоюдоострый меч.
– Привет, мистер Кей, – донесся от парадной двери знакомый голос. – Не выходной, а черт знает что, согласны?
– Динг, мы ведь уже много раз говорили… – отозвался Джон, не оборачиваясь.
– Да, Джон… извини.
Джону Кларку потребовалось несколько лет, чтобы приучить Чавеса, своего сослуживца, друга и зятя, обращаться к нему просто по имени, но и теперь Динг нет-нет да и сбивался на официальный тон.
– Подготовился на случай, если кто-нибудь захочет угнать самолет?
– Мистер Беретта, как всегда, на своем законном месте. – Они принадлежали к тому крайне немногочисленному кругу лиц, которым в Британии разрешалось проходить в самолеты с оружием, а от такой редкостной привилегии запросто не отказываются.
– Как поживают Пэтси и Джонни?
– Малыш в восторге оттого, что попадет домой. А у вас есть уже какие-нибудь определенные планы на этот счет?
– Пока что нет. Завтра утром нужно будет сделать звонок вежливости в Лэнгли. Через день-другой мне, возможно, понадобится съездить, повидаться с Джеком.
– Посмотреть, не бегает ли он по потолку? – осведомился, усмехнувшись, Динг.
– Насколько я знаю Джека, он скорее будет драть стены когтями.
– Знаешь, мне кажется, что жизнь в отставке – не сахар. – Дальше развивать эту тему Чавес не стал. Слишком уж насущной она была для его тестя. Время шло своим путем, нисколько не считаясь с человеческими желаниями.
– Как же ее переносит Прайс?
– Эдди? Он пользуется любым случаем, чтобы еще раз потягаться с жизнью – так, кажется, говорят у вас, моряков?
– Для пехтуры ты неплохо осведомлен.
– Эй, дружище, я ведь сказал «моряк», а не «флотский».
– Точно подмечено, Доминго. Прошу прощения, полковник.
– Да, это я упустил из виду, – сказал, довольно хохотнув, Чавес.
– Так как дела у Пэтси?
– Эту беременность она переносит лучше, чем прошлую. Выглядит отлично. И чувствует себя тоже отлично – по крайней мере, так она сама говорит. Пэтси ведь не любит жаловаться. Джон, она чудесная девочка… Но ведь ты и сам все это знаешь лучше меня, верно?
– Верно, но и услышать это лишний раз тоже приятно.
– Ну, а мне жаловаться и вовсе не на что. – Будь у него какие-нибудь жалобы, он, прежде чем подойти к делу, развел бы такую дипломатию, что только держись. А сегодня он говорил непринужденно и очень свободно. – Между прочим, босс, «вертушка» уже ждет.
– Проклятье! – вполголоса бросил Кларк.
Сержант Айвор Роджерс уже погрузил вещи в зеленый пикап с эмблемой британской армии, который должен был доставить отъезжающих на вертолетную площадку, и сейчас ждал снаружи, возле двери, генерала (в этой командировке Джон носил виртуальное звание бригадного генерала, или, по британскому уставу, бригадира). Британцы всегда были до крайности привержены к рангам и церемониям, и Кларку, когда он выходил из дома, всякий раз приходилось переносить их в невыносимых количествах. Он рассчитывал уехать потихоньку, но местное командование придерживалось иного мнения. Когда машина подкатила к вертолетной площадке, там собралась вся группа «Радуга» – стрелки, разведчики, даже оружейники. К «Радуге» были приписаны, между прочим, трое лучших во всей Великобритании оружейников – одетые (между собой это называлось «прикинутые») каждый в ту форму, какую им предписали носить в данное время. Присутствовал даже взвод специальных авиадесантных сил. С каменными лицами они дружно, как один человек, вскинули оружие «на караул» классическим, состоящим из трех элементов, движением, которое британская армия ввела в практику еще несколько веков тому назад. Традиции порой бывают очень живописными.
– Проклятье… – в который раз пробормотал Кларк, вылезая из машины. Он уже давно забыл о тех премудростях службы, которые знал назубок, будучи старшим боцманом ВМФ, но ему тоже довелось в свое время походить парадным шагом. Сейчас он понятия не имел, как следует поступить, но решил, что лучше всего будет пройти вдоль строя, тем более что миновать его по пути к вертолету «MH-60K» невозможно, и пожать руку каждому.
Прощание заняло больше времени, чем он ожидал. Почти каждому нужно было, вместе с рукопожатием, сказать пару слов. Все заслуживали этого. Его мысли вернулись к 3-й специальной оперативной группе. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь. Они были ничуть не хуже этих, пусть даже в это трудно поверить. Он сам был тогда молодым, гордым и бессмертным. И, что крайне удивительно, бессмертие не сгубило его, как случилось с очень многими отличными людьми. Почему? Вероятно, это было простое везение. Во всяком случае, иного правдоподобного объяснения он не видел. Потом он научился осторожности, прежде всего во Вьетнаме. Научился на множестве примеров того, как не столь везучие люди тяжело страдали из-за глупейших ошибок, часто – из-за простого невнимания. Иной раз приходится полагаться на удачу, но необходимо сначала мысленно прокрутить всю ситуацию и решить, как именно стоит это сделать. Выбрать вариант, обещающий меньше потерь.
Алиса Фургейт и Элен Монтгомери обняли и расцеловали его. Обе оказались изумительными секретаршами, каких бывает чрезвычайно трудно разыскать. Кларк подумал даже о том, чтобы подыскать им работу в Штатах, но британцы, несомненно, ценили их ничуть не меньше, чем он, и попытка переманить их, пожалуй, привела бы к скандалу.
А замыкал строй Алистер Стэнли, новый босс.
– Не беспокойтесь, Джон, я буду хорошо заботиться о них, – пообещал он. Они крепко пожали друг другу руки. Говорить, в общем-то, было больше нечего. – Так и не сообщили, каким будет следующее назначение?
– Думаю, что узнаю об этом, прежде чем поступит ближайшее жалованье. – В чем-чем, а в неумении гонять бумаги по инстанциям правительственные учреждения нельзя было упрекнуть. Во многом другом – да, но только не в этом.
Чувствуя, что все уже сказано, Кларк подошел к вертолету. Динг, Пэтси, Джей Ч. и Сэнди уже давно успели пристегнуться. Джей Ч. очень любил летать, и сейчас его ожидало целых десять часов этого удовольствия. Оторвавшись от земли, вертолет устремился на юго-восток, к Хитроу. Приземлился он на специальной площадке возле 4-го терминала, и пассажиров на специальном микроавтобусе доставили к самолету, избавив их от необходимости проходить через металлоискатели. Лететь им предстояло на «Боинге-777».
«Бритиш эйрвейз». Четыре года назад такой же самолет, на котором они летели, попытались захватить баскские террористы. Сейчас те трое парней находились в Испании, ну, а в какой тюрьме они сидели и какие там были условия, никто из участников событий ни разу не поинтересовался. По всей видимости, условия там были похуже, чем в «Уолдорф-Астории».
– Джон, так что, нас уволили? – осведомился Динг, когда самолет сдвинулся с места и покатил по бетонному покрытию ВПП аэродрома Хитроу.
– Думаю, что нет. Но, даже если и уволили, называться это будет по-другому. Тебя могут назначить старшим инструктором на Ферме. Меня… М-м-м… Меня могут подержать в штате еще годик-другой, возможно, мне еще придется посидеть в оперативном центре, прежде чем у меня отберут пропуск на служебную стоянку. Мы уже слишком стары для того, чтобы стрелять. А работе с бумагами не обучены. К тому же они должны бояться, что мы станем откровенничать с неподходящими репортерами.
В службе нет ничего постоянного, и неважно, в какой стране она проходит. Залогом здоровья организации является ее постоянное обновление, постоянное включение в свой состав новых людей, кое-кто из них приходит со свежими идеями. Оно же обеспечивает довольно частые и очень теплые встречи в самых неожиданных местах (в частности, в аэропортах по всему никчемному миру), много пива и крепкие рукопожатия после объявления посадки на рейс. Но каждый раз при этом ты испытываешь неуверенность и ощущаешь зыбкость всего происходящего. Начинаешь гадать, когда же кого-то из коллег или даже близких друзей отзовут, и он исчезнет в некоем другом подразделении «теневого» мира, чтобы потом часто являться в воспоминаниях, но крайне редко – наяву. Немало друзей Кларка успели погибнуть «во время учебных занятий», что всегда означало: словил пулю в каком-то из тех мест, где никто из наших якобы никогда не бывал. Но такова была цена принадлежности к этому закрытому от всего мира братству, и ожидать чего-либо другого не следовало. Как любят говорить те же «котики»: «Нравится не нравится – терпи, моя красавица».
Эдди Прайс, например, вышел в отставку в звании полкового старшины 22-го полка авиации специального назначения и сделался «йоменом-тюремщиком лондонского Тауэра, дворца и крепости ее величества королевы», или, проще выражаясь, одним из начальников парадной стражи, бифитеров. Джон и Динг иной раз в шутку обсуждали, понимает ли глава Соединенного королевства, насколько повысился бы уровень защищенности ее «дворца и крепости», если бы церемониальный топор, с которым щеголял Прайс (в старину йомен-тюремщик являлся палачом Тауэрской тюрьмы), был по-настоящему заточен. Можно было нисколько не сомневаться, что он продолжает бегать по утрам и занимается силовой зарядкой. И горе тому из штатных сотрудников службы охраны, чья обувь не будет сверкать, словно зеркало, галстук хоть на сантиметр сдвинется в сторону от вертикали, форма не будет идеально отглажена, а состояние винтовки – не лучше, чем в день выхода с завода.
Чертовски жаль, что от старости никуда не деться, сказал себе Кларк, которому уже оставалось до шестидесяти так немного, что он явственно видел тень этого рубежа, а самой худшей составляющей старости является то, что ты отлично помнишь, как был молодым, помнишь даже то, что лучше бы забыть. Во всяком случае, у него – именно так. Воспоминания – это палка о двух концах. А может быть, обоюдоострый меч.
– Привет, мистер Кей, – донесся от парадной двери знакомый голос. – Не выходной, а черт знает что, согласны?
– Динг, мы ведь уже много раз говорили… – отозвался Джон, не оборачиваясь.
– Да, Джон… извини.
Джону Кларку потребовалось несколько лет, чтобы приучить Чавеса, своего сослуживца, друга и зятя, обращаться к нему просто по имени, но и теперь Динг нет-нет да и сбивался на официальный тон.
– Подготовился на случай, если кто-нибудь захочет угнать самолет?
– Мистер Беретта, как всегда, на своем законном месте. – Они принадлежали к тому крайне немногочисленному кругу лиц, которым в Британии разрешалось проходить в самолеты с оружием, а от такой редкостной привилегии запросто не отказываются.
– Как поживают Пэтси и Джонни?
– Малыш в восторге оттого, что попадет домой. А у вас есть уже какие-нибудь определенные планы на этот счет?
– Пока что нет. Завтра утром нужно будет сделать звонок вежливости в Лэнгли. Через день-другой мне, возможно, понадобится съездить, повидаться с Джеком.
– Посмотреть, не бегает ли он по потолку? – осведомился, усмехнувшись, Динг.
– Насколько я знаю Джека, он скорее будет драть стены когтями.
– Знаешь, мне кажется, что жизнь в отставке – не сахар. – Дальше развивать эту тему Чавес не стал. Слишком уж насущной она была для его тестя. Время шло своим путем, нисколько не считаясь с человеческими желаниями.
– Как же ее переносит Прайс?
– Эдди? Он пользуется любым случаем, чтобы еще раз потягаться с жизнью – так, кажется, говорят у вас, моряков?
– Для пехтуры ты неплохо осведомлен.
– Эй, дружище, я ведь сказал «моряк», а не «флотский».
– Точно подмечено, Доминго. Прошу прощения, полковник.
– Да, это я упустил из виду, – сказал, довольно хохотнув, Чавес.
– Так как дела у Пэтси?
– Эту беременность она переносит лучше, чем прошлую. Выглядит отлично. И чувствует себя тоже отлично – по крайней мере, так она сама говорит. Пэтси ведь не любит жаловаться. Джон, она чудесная девочка… Но ведь ты и сам все это знаешь лучше меня, верно?
– Верно, но и услышать это лишний раз тоже приятно.
– Ну, а мне жаловаться и вовсе не на что. – Будь у него какие-нибудь жалобы, он, прежде чем подойти к делу, развел бы такую дипломатию, что только держись. А сегодня он говорил непринужденно и очень свободно. – Между прочим, босс, «вертушка» уже ждет.
– Проклятье! – вполголоса бросил Кларк.
Сержант Айвор Роджерс уже погрузил вещи в зеленый пикап с эмблемой британской армии, который должен был доставить отъезжающих на вертолетную площадку, и сейчас ждал снаружи, возле двери, генерала (в этой командировке Джон носил виртуальное звание бригадного генерала, или, по британскому уставу, бригадира). Британцы всегда были до крайности привержены к рангам и церемониям, и Кларку, когда он выходил из дома, всякий раз приходилось переносить их в невыносимых количествах. Он рассчитывал уехать потихоньку, но местное командование придерживалось иного мнения. Когда машина подкатила к вертолетной площадке, там собралась вся группа «Радуга» – стрелки, разведчики, даже оружейники. К «Радуге» были приписаны, между прочим, трое лучших во всей Великобритании оружейников – одетые (между собой это называлось «прикинутые») каждый в ту форму, какую им предписали носить в данное время. Присутствовал даже взвод специальных авиадесантных сил. С каменными лицами они дружно, как один человек, вскинули оружие «на караул» классическим, состоящим из трех элементов, движением, которое британская армия ввела в практику еще несколько веков тому назад. Традиции порой бывают очень живописными.
– Проклятье… – в который раз пробормотал Кларк, вылезая из машины. Он уже давно забыл о тех премудростях службы, которые знал назубок, будучи старшим боцманом ВМФ, но ему тоже довелось в свое время походить парадным шагом. Сейчас он понятия не имел, как следует поступить, но решил, что лучше всего будет пройти вдоль строя, тем более что миновать его по пути к вертолету «MH-60K» невозможно, и пожать руку каждому.
Прощание заняло больше времени, чем он ожидал. Почти каждому нужно было, вместе с рукопожатием, сказать пару слов. Все заслуживали этого. Его мысли вернулись к 3-й специальной оперативной группе. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь. Они были ничуть не хуже этих, пусть даже в это трудно поверить. Он сам был тогда молодым, гордым и бессмертным. И, что крайне удивительно, бессмертие не сгубило его, как случилось с очень многими отличными людьми. Почему? Вероятно, это было простое везение. Во всяком случае, иного правдоподобного объяснения он не видел. Потом он научился осторожности, прежде всего во Вьетнаме. Научился на множестве примеров того, как не столь везучие люди тяжело страдали из-за глупейших ошибок, часто – из-за простого невнимания. Иной раз приходится полагаться на удачу, но необходимо сначала мысленно прокрутить всю ситуацию и решить, как именно стоит это сделать. Выбрать вариант, обещающий меньше потерь.
Алиса Фургейт и Элен Монтгомери обняли и расцеловали его. Обе оказались изумительными секретаршами, каких бывает чрезвычайно трудно разыскать. Кларк подумал даже о том, чтобы подыскать им работу в Штатах, но британцы, несомненно, ценили их ничуть не меньше, чем он, и попытка переманить их, пожалуй, привела бы к скандалу.
А замыкал строй Алистер Стэнли, новый босс.
– Не беспокойтесь, Джон, я буду хорошо заботиться о них, – пообещал он. Они крепко пожали друг другу руки. Говорить, в общем-то, было больше нечего. – Так и не сообщили, каким будет следующее назначение?
– Думаю, что узнаю об этом, прежде чем поступит ближайшее жалованье. – В чем-чем, а в неумении гонять бумаги по инстанциям правительственные учреждения нельзя было упрекнуть. Во многом другом – да, но только не в этом.
Чувствуя, что все уже сказано, Кларк подошел к вертолету. Динг, Пэтси, Джей Ч. и Сэнди уже давно успели пристегнуться. Джей Ч. очень любил летать, и сейчас его ожидало целых десять часов этого удовольствия. Оторвавшись от земли, вертолет устремился на юго-восток, к Хитроу. Приземлился он на специальной площадке возле 4-го терминала, и пассажиров на специальном микроавтобусе доставили к самолету, избавив их от необходимости проходить через металлоискатели. Лететь им предстояло на «Боинге-777».
«Бритиш эйрвейз». Четыре года назад такой же самолет, на котором они летели, попытались захватить баскские террористы. Сейчас те трое парней находились в Испании, ну, а в какой тюрьме они сидели и какие там были условия, никто из участников событий ни разу не поинтересовался. По всей видимости, условия там были похуже, чем в «Уолдорф-Астории».
– Джон, так что, нас уволили? – осведомился Динг, когда самолет сдвинулся с места и покатил по бетонному покрытию ВПП аэродрома Хитроу.
– Думаю, что нет. Но, даже если и уволили, называться это будет по-другому. Тебя могут назначить старшим инструктором на Ферме. Меня… М-м-м… Меня могут подержать в штате еще годик-другой, возможно, мне еще придется посидеть в оперативном центре, прежде чем у меня отберут пропуск на служебную стоянку. Мы уже слишком стары для того, чтобы стрелять. А работе с бумагами не обучены. К тому же они должны бояться, что мы станем откровенничать с неподходящими репортерами.