Грант Лаура. Изумрудное пламя

   Что бы ни случилось, эта ночь принадлежит ей. Не надо ни о чем думать, тем более о Годфри. Что ж, она скажет ему, что уже не девица. А потом сможет пойти с ним под венец? Вытерпеть его ярость в первую брачную ночь? Прожить с ним всю жизнь? Нет. И тем не менее она должна, потому что они обручены и нет ничего священнее связавших их клятв. Она обо всем расскажет Годфри перед свадьбой, и, если он откажется жениться на ней, Церковь его не осудит. А если не откажется? Как быть тогда? Как жить с ним, отдав сердце другому? Джоанна лежала, устремив взгляд в потолок и прислушиваясь к ночным звукам за закрытыми ставнями: к перекличке сторожей, обходящих улицы Ньюмаркета, к песне соловья в саду бен Иосифа, к крикам хозяина соседнего дома, ругавшегося с женой.
   В доме уже с час как воцарилась тишина. «Может, Ричард заснул и не пойдет на конюшню? А что мне делать? Ждать, когда заскрипят половицы?»Или не ждать? Когда лекарь с женой отправились в свою спальню, старая лестница пела на все лады, но ведь они не Ричард, который умеет ходить по-кошачьи бесшумно.
   Вот тут-то до нее и донесся звук открываемой двери. Потом чья-то нога ступила на первую ступеньку лестницы. И все.
   Джоанна подождала минут пять, после чего взяла свечу, которая горела возле ее кровати, и на цыпочках направилась к лестнице.
 
   Утомленная ласками мужа, Дебора уже засыпала, когда услыхала чьи-то шаги на лестнице. Она тотчас вспомнила, как барон говорил леди Джоанне, что ночью еще раз осмотрит ее коня. Через несколько минут опять раздались шаги, и Дебора села в постели.
   – Муж... Вроде это леди Джоанна идет вниз!
   Задремавший было Вениамин зевнул.
   – Ну и что?
   – Как это что? Ты же сам сказал, что они не женаты.
   Вениамин хмыкнул и обнял жену за талию.
   – Добрая женушка, давай оставим их в покое. Если сегодня что-нибудь и случится, то это не сегодня задумано и, может быть, спасет их от худшего несчастья. Ложись-ка обратно, жена, и давай спать.
 
   Аарон спал возле затухающего камина в зале. Он повернулся с боку на бок и что-то сонно пробормотал, когда открыл глаза и с удивлением увидел Джоанну, подходившую к двери. Однако он тут же опять закрыл глаза. Через несколько мгновений Джоанна уже стояла возле конюшни и толкала дверь.
   Внутри было темно и слышно лишь мерное сонное дыхание лошадей и коровы. Прикрывая огонек свечи от нечаянного сквозняка, Джоанна осторожно двинулась внутрь, не удержавшись от испуганного крика, когда у нее по ноге пробежала мышь.
   Она отыскала Робина, и конь тихонько заржал, стоило ей протянуть руку, чтобы погладить его.
   И вот ее уже обнимают, поворачивают, целуют так, что кровь вспыхивает огнем, а колени подгибаются от слабости.
   – Я знал! Я знал, что ты придешь! – захлебывался он от радости, что любимая оценила его чувства и доверилась ему.
   Ричард и не подумал делать вид, будто позвал ее о чем-то говорить среди ночи. Они оба пришли, чтобы любить друг друга, оба знали это и не нуждались в словах.
   Легко подняв Джоанну на руки, Ричард отнес ее в соседнее пустое стойло и положил на чистое пахучее сено. Свечу в подсвечнике он поставил на перевернутое ведро в углу.
   – Хочешь, чтобы я погасил ее, любимая? – спросил Ричард, ложась рядом.
   – Нет, – со смешком ответила Джоанна, – как я без нее увижу, что мне делать? Ричард, милый, не такая уж я трусиха, и я хочу... Скажу вам честно, милорд, что желаю на вас смотреть.
   Ей, конечно же, хотелось видеть его красивое сильное тело, но еще она подумала, что если будет смотреть в его любящие темные глаза, то перестанет думать о том, что ждет ее.
   Он встал перед ней на колени, приподнял ей подбородок и поцеловал ее.
   – Любимая, ты чудо, потому что я тоже хочу тебя видеть.
   Все еще стоя на коленях, он стянул с себя тунику и разложил ее на сене. Потом, не отрывая глаз от Джоанны, снял белую полотняную рубашку. Его грудь была покрыта, но негусто, черными завитками. На руках заиграли мускулы, когда он принялся развязывать пояс. И через несколько мгновений на нем уже почти ничего не осталось.
   Джоанна была в одной ночной рубашке и плаще, который она быстро скинула. Гордо глядя на него, она стала на колени в одной тоненькой рубашке, и Ричард, протянув руку, принялся распускать ей волосы.
   – Так будет лучше, любовь моя.
   Его голос ласкал ей слух, как самая нежная музыка, и она вся затрепетала от его прикосновений. Все еще стоя на коленях, он притянул ее к себе, крепко прижал и поцеловал в губы.
   Она почувствовала его руку у себя на груди, и жаркая волна подхватила ее и понесла. Джоанна задрожала всем телом, и Ричард, решив, что это от страха, принялся нашептывать ей всякие нежности, путая английские и французские слова.
   – Милый, мне не страшно... Просто я не знала, что так бывает...
   Желая избавиться от последней преграды, Ричард снял с нее рубашку и стал гладить другую грудь, отчего Джоанна пришла в восторг.
   – Я не знала... не знала... мне хоро... Ричард! – воскликнула она, когда он захватил губами сосок, почти мгновенно затвердевший под его языком... как и другой на другой груди.
   Он нежно подхватил ее и, не выпуская из крепких объятий, опрокинул на разостланную на сене одежду.
   – Ну нет, любимая, это еще только начало!
   Джоанна блаженствовала! Не отрывая губ от одной груди и лаская другую рукой, он разжигал у нее внутри пожар, требовавший еще и еще ласк. Еще? Чего же еще?
   Словно отвечая ей, он скользнул рукой вниз, и, когда коснулся повлажневшего треугольника между ног, она застонала от нетерпения. Сбросив последнюю одежду, Ричард приник к ней, весь дрожа от предвкушаемого наслаждения.
   – Пожалуйста...
   Джоанна сама не знала, о чем просила его, но была уверена, что просит правильно и только в его власти дать ей то, о чем она его просит, и чем скорее он это сделает, тем лучше, а иначе она сгорит в разожженном им и нестерпимом огне.
   Он лег на нее, коленом раздвинул ей ноги, стараясь не причинить боли. Его глаза не отрывались от ее глаз.
   – Будет немножко больно, счастье мое... Потерпи, я постараюсь, что делать... зато больше никогда-никогда не будет больно...
   Они лежали глаза в глаза, и она чувствовала, как он легко касается ее, ищет, входит в нее... Джоанна вскрикнула от боли и неожиданности.
   Она почему-то поверила, что, искусно подведя ее к вершине страсти, он сумеет избавить ее от неприятных ощущений, и слезинка выкатилась у нее из-под ресниц.
   – Ну-ну, любимая, – слизнув ее, прошептал Ричард. – Все. Больше никаких огорчений. Только радость.
   Боль быстро утихла, и он, уча ее, сначала медленно, а потом быстрее стал опускаться и подниматься, все глубже погружаясь в нее и почти покидая ее, так что она стонала, боясь отпустить его и все сильнее прижимая его к себе.
   Ей казалось, что она сойдет с ума от овладевшего ею неистового желания прежде, чем хладнокровно дойдет до конца, но когда она открыла глаза, то увидела над собой искаженный страстью лик языческого бога, жадно ищущего наслаждения. Никакого хладнокровия тут не было и в помине, просто он еще чего-то ждал.
   Джоанна ощутила, словно внутри нее нежный цветок распустил лепестки, и застонала оттого, что все завертелось у нее перед глазами. Если он совсем раскроется, она не выдержит, от нее ничего не останется. Нет, надо до конца... Джоанна прильнула к нему, бессознательно чувствуя, что этого ее движения будет достаточно, чтобы узнать наконец все.
   Так и случилось. Цветок рассыпался у нее внутри, и алые лепестки-искры разлетелись, сгорая и обращаясь в пепел.
   Ричард все понял по тому, как она расслабилась и горячая влага изверглась на него из самой глубины ее существа.
   Он улыбнулся ей.
   – А теперь, Джоанна, любимая, дай мне радость, – срывающимся голосом проговорил он.
   Он подтянул ее на себя, поддерживая за ягодицы, и его движения стали быстрее и требовательнее. Он словно подчинил их ритму ее имени:
   – Джоанна... Джоанна... Джоанна... Джоанна!
   Бесчисленными поцелуями покрыв ее лицо, он закрыл глаза и отдался на волю последних желанных содроганий.
   Потом он лежал, вытянувшись рядом с ней, на пахучем сене и удивлялся про себя красоте только что отдавшейся ему женщины. Она закрыла глаза, и он решил, что она заснула или о чем-то думает.
   Ричард еще никогда не имел дела с девственницами, и все женщины, ложившиеся с ним, – от судомойки в Кингслире, ставшей первым предметом его неуклюжих ухаживаний, и расчетливо бесчестной Алисии до нежной гурии, посланной к нему султаном, все чего-то хотели от него, одни побрякушек, другие, как Алисия, уверений в вечной любви.
   Джоанна, отдавая себя ему, не просила ничего. Совсем ничего. Правда, Ричард не забыл, как в своей комнате в Виндзоре обещал жениться на ней, и это были не пустые слова, чтобы соблазнить девицу. А сегодня она даже не спросила, любит ли он ее... он сам сказал ей об этом по своей воле.
   Ричард знал по тому, как вела себя Джоанна, что сумел дать ей наслаждение... и вдруг его кольнула мысль, ведь она ни разу не сказала, что любит его. Неужели не любит? Тогда зачем она пришла сюда? Знала же, не могла не знать, что ему от нее надо?
   А если это простое любопытство, которое в Виндзоре еще не было таким сильным, а потом стало нестерпимым из-за их постоянной близости в дороге? Неужели она теперь будет как Алисия? Будет собирать коллекцию мужчин, как другие собирают драгоценные камни, и без числа предаваться удовольствиям плоти, не зная, что такое любовь?
   У него заныло сердце.
   Джоанна с такой отдачей, с такой открытостью, с таким очарованием отдалась ему. Алисия тоже когда-то казалась ему такой, но в те времена он был еще юношей, а теперь, стоило ему оглянуться назад на их плотские радости, он понимал, что, отдавая, она всегда хотела получить больше, чем отдавала, и наслаждалась его восторгом, словно он был зеркалом, в котором она любовалась собой.
   Джоанна засыпала в его объятиях, щекоча его роскошными каштановыми волосами и обняв нежной ручкой. Дыхание у нее было ровным, и он с трудом подавлял в себе желание вырвать ее у сна и насладиться ее теплым ароматным телом. Нет, он должен знать правду, даже если ему больше никогда не знать счастья.
   – Джоанна? – шепнул он, поднимая голову, чтобы заглянуть ей в глаза. И повторил более настойчиво: – Джоанна?
   У нее дрогнули веки, и в смутном свете свечи сверкнули великолепные изумруды. Она увидела его, улыбнулась и, зевнув, потянулась, как сонный котенок.
   – Ричард, я люблю тебя.
   Я люблю тебя. Вот и все. А он так боялся. Какое счастье, что ему не пришлось спрашивать. Ричард притянул ее к себе и, рассмеявшись, с удовольствием поцеловал в губы.
   Однако он вспомнил, что хотел еще кое-что у нее узнать, когда заглянул в ее прелестное улыбающееся личико. Ему надо знать, что она собирается делать дальше, потому что не может быть, чтоб это было их первое и последнее свидание. Ему надо знать, что теперь только смерть разлучит их.
   – Ты помнишь, любимая, как в Виндзоре я тебе сказал, что женюсь на тебе? Я и тогда так думал, а сейчас тем более. Я люблю вас, Джоанна Хокингем, я хочу, чтобы вы стали моей женой, хозяйкой Кингслирского замка и матерью моих детей.
   Словно облачко затуманило ясные зеленые глаза. Потускнела радостная улыбка.
   – Но, Ричард... как нам быть? Ведь я обручена...
   – Ты не хочешь быть женой Годфри, разве не так? – спросил он и затаил дыхание в ожидании ответа.
   – Ну, конечно же, нет. Раньше я думала, что смогу, если он не откажется от меня, узнав, что я не девица. А теперь, после... после того, как мы любили друг друга, о нет, – Джоанна покраснела под его взглядом. – Разве я могу принадлежать другому, чтобы он владел телом, которое я отдала тебе?
   – Можно расторгнуть помолвку. Король меня любит. Если я ему скажу, что хочу взять тебя... а ты не струсишь и подтвердишь, что любишь меня и не хочешь быть женой Годфри Лингфилда? Думаю, Эдуард не будет противиться и даст рыцарю взамен другую девицу.
   Поначалу, когда Ричард завел этот разговор, Джоанна напряглась всем телом, и теперь он почувствовал, как она вновь расслабилась.
   – Хорошо бы. Не вина Годфри, что я его не люблю.
   Он видел, что она до сих пор верит в благородство белокурого рыцаря, и решил не спорить с ней, не желая сейчас обсуждать сэра Годфри. Он хотел говорить только о ней и о себе.
   – Значит, мадемуазель, вы станете моей женой?
   – Стану. Как только помолвка будет расторгнута.
   Тогда он заявил, что придется долго ждать, а он не прочь отыскать где-нибудь поблизости священника, чтобы им не пришлось больше разлучаться. Если уж ей так хочется, он готов и дальше сопровождать ее в паломничестве, но будь он проклят, если ему опять придется довольствоваться одними взглядами. Теперь он понимает, зачем частенько отлучались Мэри и Джон.
   Джоанна улыбнулась его горячности, зная, что сама тоже будет мучиться не меньше него. Огонь, который он зажег в ней, был подобен греческому огню, который не загасить обычными средствами.
   – Но, Ричард... разве ты не понимаешь, что, если мы нарушим договор и обвенчаемся без разрешения короля, он рассердится на тебя... Не дай Бог, отберет у тебя земли. Эдуард не любит, когда им, как ему кажется, пренебрегают. Он ведь может объявить наш брак незаконным и силой отдать меня Годфри или кому-нибудь еще... а не то отослать в монастырь. Тебя он тоже прогонит.
   Ричард тяжело вздохнул. Вообще-то Эдуард был справедливым королем. За ним, не водились припадки дикой ярости, прославившие его анжуйских предков... Но он может хладнокровно сжить со свету, если ему не угодишь.
   – Если в твоем животе будет мой ребенок, он всего-навсего прогонит нас от себя, и на этом успокоится, – проворчал он, с удовольствием наблюдая, как Джоанна мучительно краснеет.
   Однако он знал, что Джоанна права. Надо подождать. После Уолсингема они как-нибудь подготовят короля, ведь Годфри тоже может быть при дворе и ждать возвращения Джоанны. Вряд ли ему удастся быстро подобрать себе другую девицу.
   – Ричард... – неуверенно проговорила Джоанна. – Наверно, пройдет несколько недель прежде, чем мы сможем обвенчаться. А так как-нибудь... мы еще будем вместе? Паломники возмутятся... даже, наверно, потребуют, чтобы монахи вмешались... если мы будем спать в одной комнате. А как я теперь буду без тебя?.. После того, как ты научил меня... Я даже не думала...
   Джоанна говорила все тише и тише, словно комок застрял у нее в горле, да и Ричард задышал тяжело, когда она прижалась к нему и ему стоило лишь протянуть руку... Что он и сделал. Протянул руку и коснулся ее груди, отчего его тотчас охватило страстное желание.
   – Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он. – А пока, милая Джоанна, давай радоваться тому, что у нас есть. Любовь моя, ты не против, если я еще раз...
 
   Вениамин бен Иосиф улыбнулся, услышав, как две пары ног осторожно одолевают ступеньку за ступенькой. Все в порядке, иначе они бы уже давно лежали в своих постелях.
   Старый лекарь вставал рано, потому что любил в тишине почитать Тору, после чего обычно отправлялся кормить лошадей. Итак, любовники на месте, значит, он может не будить сладко спящую Дебору, подняться и, никому не мешая, заняться делами. Он подумал, что все к лучшему... Наверняка им придется нелегко среди паломников, достаточно вспомнить кислую вдовицу или высокомерную графиню, изображающую из себя мученицу, а на самом деле мечтающую о красивом любовнике, наподобие Ричарда Кингслира. Но лекарь знал, что ни Ричард, ни его прелестная возлюбленная не позволят ни ханжам, ни даже королю помешать им любить друг друга. Хорошо бы, если бы он мог сплясать у них на свадьбе и принять их первого сына.

16

   – Сейчас все должны сойти с лошадей и остальную часть пути пройти пешком. Так велит обычай, – объявил брат Уиллибранд на третий день после того, как паломники покинули Ньюмаркет.
   Они только что спустились с горы и вошли в маленькую деревушку, за которой был виден мост через Стиффки.
   Паломники оживились. Всем уже надоела бесконечная северная дорога через вересковые пустоши и леса Норфолка. По ночам они всматривались в звездное небо и искали так называемый Уолсингемский Путь, указывавший им дорогу.
   Для Джоанны и Ричарда это были волшебные дни, когда они, заколдованные своей любовью, видели только нежные полевые незабудки и веронику, которая росла на глине, и не замечали однообразия пейзажа.
   Когда они покидали Вениамина и Дебору три дня назад и готовили своих лошадей в путь, еврейка вынесла во двор большой сверток.
   – Леди Джоанна, это для вас, – сказала Дебора, – из этого вы сошьете себе свадебное платье, – и подмигнула ей.
   Джоанна увидела такую же материю, из какой было сшито платье, которое было на Деборе прошлым вечером, правда, эта ткань переливалась золотом и серебром. Сама королева не отказалась бы от такой!
   Джоанна онемела от изумления.
   – О, нет! Я не могу принять! Как красиво! Нет, это я должна была бы подарить вам что-нибудь за ваше гостеприимство! Нет, нет!
   – Вы должны принять мой подарок, улыбаясь, настаивала еврейка. – Это все пустое, стоит мне только вспомнить, что вы и сэр Ричард спасли для меня моего Вениамина, – и она нежно посмотрела на мужа.
   – А я добавлю еще лошадь и телегу, сказал лекарь, кивая в сторону только что выехавшего во двор сына. – Мальчик проводит вас до аббатства, а потом вернется домой. Конечно, это не мой экипаж, но все же лучше, чем ничего... Никто никого не будет задерживать в пути, – усмехнулся он.
   Потом они стали прощаться с объятиями, со слезами и с обещаниями приехать в гости.
   Только подъезжая к аббатству, где провели ночь остальные паломники, Джоанна поняла значение подарка. Недаром Дебора ей подмигнула, ведь Джоанна сказала ей, что не помолвлена с сэром Ричардом, однако она и не сказала, что помолвлена с кем-то другим. Значит, Дебора поняла, что она и высокий рыцарь любят друг друга, и, может быть, даже слышала, как они шли на свидание.
   Теперь, когда они все время были на глазах, Джоанне было и сладостно и мучительно ехать рядом с любимым и не иметь возможности даже коснуться его. Ричард сказал ей, что лучше всего им вести себя так, будто ровным счетом ничего не случилось, по крайней мере до Уолсингема. Там же хватает постоялых дворов, и они без труда найдут время побыть вдвоем, если не будут обращать внимание на такую сплетницу, как Марджери Эпплфилд.
   Джоанна согласилась с ним, хотя понимала, что их сияющие лица вряд ли кого введут в заблуждение. Ведь, даже если она хотя бы украдкой не глядела на Ричарда, все равно улыбка не сходила с ее губ. Ричард тоже, по-видимому, больше не терзался мрачными мыслями, и его раскатистый смех то и дело оглашал округу. Когда же им случалось разговаривать, они долго и пристально смотрели друг другу в глаза. На привалах Ричард с такой откровенностью заботился о Джоанне, лишь не имеющий глаза не понял бы, что они влюблены.
   Джоанна решила дождаться, когда они останутся в Уолсингеме наедине, чтобы еще раз попытаться узнать у Ричарда, отчего умерла Алисия. Ричард любил ее, и Джоанна больше не сомневалась в этом, а так как она тоже любила его, то ей очень не хотелось ехать одной в Уиллоуби. Надо только постараться вовремя и правильно задать вопросы, чтобы он понял, как ей нужно знать правду об Алисии, и он ей не откажет. А потом они вернутся ко двору и сделают все, чтобы разорвать ее помолвку с Годфри.
   На дороге было много паломников. Они прошли около мили, прежде чем ступили в небольшой городишко на холме. Здесь даже те паломники, которые всего-навсего хотели совершить приятное путешествие, тем более что погода стояла на редкость теплая, сняли башмаки и последнюю милю до Уолсингема шли босиком.
   Роза и Бесс, ступая по нагревшейся земле, то и дело вскрикивали и хихикали так же, как они это делали, когда в первый раз сели на лошадей. На обочине в лавчонках можно было купить всякие красивые вещи, например святые изображения, благословленные самой Девой Марией, изображения Богоматери из сахара, четки. Джоанна обратила внимание, что Эдвин Блэкхерст купил прелестные четки из агата и галантно преподнес их леди Клариссе, которая одарила его кокетливой улыбкой.
   Однако в основном паломники не обращали внимания на торговцев, то ли не имея денег на дорогие безделушки, то ли желая сберечь их на потом. Мод Малкин крепко прижимала к груди сына и смотрела прямо перед собой, тихо шепча молитву. По щекам у нее одна за другой скатывались слезинки. Монашки и монахи негромко пели псалмы, одолевая последнюю милю перед Уолсингемом.
   На главной улице города в глазах рябило от множества постоялых дворов и таверн, рассчитанных на благочестивых путешественников. Однако пока в них никто не заходил, потому что все спешили посмотреть на святыню.
   Лошадей и телегу паломники оставили около ворот монастыря, возле которых стояло много каноников, внимательно осматривающих каждого входящего.
   – Они смотрят, нет ли среди нас таких, которые могут украсть святые реликвии, – пояснил брат Уиллибранд.
   Ступив на территорию монастыря, паломники тут же попадали под начало монахов и по одному или по двое совершали строго определенный обход святых мест. Джоанна ни на шаг не отходила от Ричарда.
   Сначала их повели в маленькую часовню Святого Лаврентия, где каноник показал им отбеленную временем косточку и, сказав, что это палец Святого Петра, разрешил всем приложиться к ней губами. Никто не уклонился, однако чуть позже, когда каноник повел их дальше, Ричард подмигнул Джоанне, и она с трудом удержалась от смеха.
   – Наверняка куриная косточка, – шепнул он.
   Потом они вошли в просторный шалаш, где били два родника. Вода в них была холодная и вкусная и не только лечила животы и головную боль, но и исполняла желания паломников. Надо было опустить обе руки в источники, а обнаженным правым коленом опуститься на холодный камень между ними и загадать желание на ближайший год. Потом главное было никому не проговориться.
   Ричард и Джоанна вошли как раз, когда Мод Малкин изо всех сил упрашивала малыша встать на коленку и опустить ручки вводу.
   Ребенок, напуганный незнакомой обстановкой, никак не желал вставать в неудобную позу, к тому же его пугали холодная вода и одетые в черные, недовольные задержкой монахи.
   – Намочи ручки, маленький, ну, пожалуйста, – в отчаянии молила Мод, боясь, как бы не выставили вон, прежде чем она успеет уговорить сына. – Пресвятая Богородица исцелит тебя.
   Уолтер, однако, не желал слушаться мать и, прижимаясь к ней, отчаянно кричал:
   – Мне уже и так хорошо! Правда! Еврей меня вылечил! Не хочу в воду!
   Мод вся сжалась, когда встретилась взглядом с монахом-августинцем.
   – Ладно, женщина, иди отсюда, хватит! Вот и господа ждут, когда ты освободишь им место.
   Он сделал жест, приглашая Ричарда и Джоанну подойти поближе.
   Бедная женщина взяла сына на руки и послушно двинулась к выходу, однако Ричард остановил ее.
   – Мы подождем, – сказал он канонику.
   Он опустился на колени перед малышом и ласково говорил с ним, пока тот не осмелел и не сделал, что от него требовалось.
   Когда наступила очередь Джоанны, она встала на колени и попросила:
   – Пожалуйста, Святая Мария, успокой душу моей сестры Алисии Хокингем и помоги мне узнать, отчего она умерла.
   Ей было очень любопытно, о чем так серьезно, закрыв глаза, молится Ричард, словно ради этого он задумал путешествие в Уолсингем. Прежде чем уйти, они купили две бутылочки со святой водой для Габриэлы и принцессы Элеоноры.
   В конце концов, войдя в узкую калитку, они оказались перед каменной церковью Святой Марии, внутри которой разместился дом из Назарета. Вдове Рихельде де Фаверш было видение, после чего тут и построили церковь в честь Пресвятой Девы.
   Здесь их остановил, как всех паломников до них, монах, спросивший, что они принесли Святой Деве. Большинство имело при себе лишь мелкие монеты, и монах пренебрежительно поторапливал их взмахом руки. Джоанна разглядела впереди Мод Малкин графиню Саттон, отдавшую монаху рубиновую брошь, отчего он сразу же расплылся в улыбке и почтительно проводил ее взглядом.
   – Интересно бы знать, о чем она теперь будет молиться, – прошептал Ричард на ухо Джоанне, кивая в сторону виноторговца, который вскоре последовал за леди Клариссой.
   Джоанна не удержалась от улыбки. Что ж, может, Ричард прав, и графиня больше не желает дарить своему мужу наследника, а предпочитает остаться с любезным Блэкхерстом, который обходится с ней, как с наследной принцессой.
   Каноник принял у Джоанны пять серебряных марок и пригласил ее войти.
   Внутри не было окон, однако Джоанна разглядела в облаке ладана большую статую Девы Марии с младенцем Иисусом на коленях. В руке она держала лилию, а ногой попирала каменную гадину, словно уничтожая все зло на земле.
   На бело-синее одеяние статуи трудно было смотреть, так сверкали на нем драгоценные камни, подаренные состоятельными паломниками, – рубины, изумруды и даже бриллианты. Сквозь туман Джоанна глядела на белое лицо с нарисованными красными губами и, опускаясь на колени, подумала, интересно, самой Деве Марии нравится ее разряженное изображение. Неужели отсюда она лучше слышит молитву Джоанны, чем из другого места?
   Однако Джоанна решила, что хуже не будет, и мысленно проговорила:
   – Пресвятая Дева, дай мир и покой душе Алисии Хокингем. Пусть она знает, что я люблю ее и прощаю ей ее ошибки. Пожалуйста, молю Тебя, открой мне тайну. Пусть мой любимый поймет меня.