Страница:
– Садитесь, леди Джоанна. Хватит уж сплетен.
То ли его иронически изогнутая бровь, то ли справедливые слова сыграли роль масла, пролитого в потухающий огонь. Он еще смеет заботиться о ее репутации!
В притихшей зале не было никого, кто бы не услышал ее.
– Прошу простить меня, сэр Ричард. Но я сегодня не ужинаю. У меня болит живот.
Успев лишь отметить про себя, как он побледнел под бронзовым загаром, Джоанна взмахнула юбкой и буквально вылетела из залы.
Выйдя за дверь, она не разрешила себе бежать из-за неожиданно охватившего ее страха перед соглядатаями. Джоанна была уже возле своей комнаты недалеко от комнаты принцессы, когда кто-то схватил ее за руки и прижал к стене. Она постаралась не выказать ужаса, когда увидела полыхавшие яростью карие глаза, и стыда, когда ее взгляд упал на изуродованную ею щеку. Куда только подевался ее гнев, до сих пор не дававший ей ни минуты покоя?
– Что еще за игрушки вы затеяли, миледи? Чего вы добиваетесь, когда ведете себя как избалованный ребенок?
Своими словами он вновь разжег в ней ярость.
– Ничего!.. Я рада, что меня не заставили весь вечер сидеть рядом с убийцей моей сестры!
В его глазах она увидела изумление.
– Это я-то убил вашу сестру? Алисию? Ну и чушь вы городите!
– Не притворяйтесь, Ричард Кингслир! Ваш ребенок убил Алисию. А это все равно, как если бы вы перерезали ей горло! Она бы и сегодня была жива, если бы вы не соблазнили ее! Не заставили ее согрешить и обесчестить любящего мужа!
Ей показалось, что он сейчас ударит ее. «Ну и пусть, – подумала Джоанна. – Все равно он знает, что я права».
– Это вы так решили? – тихо спросил он, с трудом держа себя в руках. Он крепко стиснул зубы, и на лбу у него вздулись вены.
Она подумала, что его интересуют чувства барона Уиллоуби.
– Ну конечно, он ее любил, несмотря на то что она умерла из-за вашего ребенка. Я стояла рядом с ним на похоронах и видела, как он плакал.
Он недобро рассмеялся.
– Да нет, мадемуазель. Но если уж вы об этом заговорили, то барон действительно любил грешную жену. Он вообще был добрым человеком, и я чувствовал себя у него в доме скорее любимым сыном, чем простым оруженосцем, пока ваша сестрица не задумала украсить его голову еще одной парой рогов, конечно, с моей помощью.
Он было отпустил ее, и воспользовавшись свободой, она чуть не расцарапала ему лицо.
– Да как вы смеете? – закричала она. – Это мерзко – порочить мертвую.
– Ну, что вы сделаете? Добавите мне еще царапин? – ухмыльнулся Ричард, перехватывая ее руки прежде, чем она дотянулась до его лица, и наклонился к ней. – Вы правы, леди Джоанна, о мертвых говорят только хорошее... Поэтому не бойтесь, пусть я мерзавец, но я ни одного плохого слова не скажу об Алисии. Однако после четырех лет в пустыне я не позволю бросать мне в лицо вашу ложь.
Она, не отрываясь, глядела на него широко раскрытыми глазами. А он безжалостно продолжал:
– Я не знаю, что у них там случилось в постели, но ваша сестра соблазняла всех мужчин, попадавших в ее поле зрения, от простого солдата до приходского священника. Барон на все закрывал глаза, пока... к несчастью... она не забеременела от меня! Сорок лет у него не было детей. Ни его первая жена, ни служанки, ни крестьянки во всей округе не понесли от него, и все это знали! О да, барон ее любил! Это правда! Он бы даже принял моего ребенка, если бы она родила, но она...
– Но она умерла при родах! – перебила его Джоанна. – Я была с ней. Я видела, как она истекает кровью, зовя вас!
– Проклиная меня, хотели вы сказать! швырнул он ей в лицо ее же слова. – Но она не… – он умолк: – Ладно, хватит на сегодня, миледи.
Его горящие как угли глаза вдруг потухли, и он уставился на что-то поверх ее головы. Джоанна поняла, что он не все ей сказал.
– Не что, лорд Ричард?
– Хватит. Наговорились, – примирительно произнес он.
Он бы так и ушел, оставив ее дрожать от нетерпеливого желания узнать правду, скрытую от нее, но она удержала его за рукав. Похоже, его тайна не дает ему покоя, и, хотя ей стало отчего-то страшно, она решила, что должна знать все до конца.
– Нет, милорд!.. – чуть не заплакала она.
Теряя терпение, он обернулся:
– Теперь я хочу спросить вас, миледи! С самого утра этот вопрос не дает мне покоя. Много ли у вас общего с вашей сестрой, леди Джоанна?
– Ублюдок! – прошипела Джоанна и влепила ему пощечину.
Он схватил ее сильными, как железо, руками. Одной рукой вцепился ей в волосы так, что она не могла пошевелиться, а другой приподнял подбородок. Спиной она чувствовала холод стены, а животом и грудью жар его тела, все теснее прижимавшегося к ней.
– Вы умеете целоваться, как она, леди Джоанна? Не откроете ли для меня свои губки?
Он не дал ей время ответить или отвергнуть его и прижался к ней своими губами.
Это был мучительный поцелуй, рожденный гневом и обидой. Черная волна страсти подхватила Джоанну и разжала стиснутые зубы. Она была беспомощна перед ним. Его язык немедленно ворвался к ней в рот и затеял любовную пляску в паре с ее языком. Она приняла как должное, когда его рука скользнула в широкий рукав и коснулась ее груди.
Приставленная к юной принцессе, Джоанна вела при дворе довольно-таки уединенную жизнь. Ни один рыцарь не осмеливался ей выказать особое внимание, боясь рассердить короля, потому что дамы круга Джоанны выходили замуж только по высочайшему соизволению. Никогда до этого никто не вел себя с ней так, как Ричард Кингслир. Мысленно она возмущалась тем, что любовник ее сестры сейчас целует и ласкает ее, не скрывая своих желаний, на которые ее тело отзывалось бесспорным согласием.
У нее в животе быстро разгорался огонь, каким-то образом отбиравший силу у ее ног. Правда, упасть она не могла, потому что он крепко сжимал ее в своих объятиях, так что она даже слышала, как стучит его сердце. Его рука, которой уже не надо было держать ее за волосы, потянулась вниз и прижалась к самому низу живота, так что она даже застонала от неизвестного ей прежде желания и прижалась к нему еще теснее.
Ей стало жарко... Даже очень жарко. Бархатная накидка, казавшаяся ей слишком открытой в холодной зале, теперь мешала ей.
Словно прочитав ее мысли, он взялся за шнуровку.
– Пойдем со мной, радость моя... Я знаю тут одно местечко... – прошептал он, и она не в силах была устоять перед ним. Только он мог погасить огонь, разгоревшийся у нее внутри.
Она уже готова была прошептать «да», когда кто-то кашлянул рядом с ними и детский голосок позвал ее:
– Леди Джоанна! Что это вы делаете?
3
То ли его иронически изогнутая бровь, то ли справедливые слова сыграли роль масла, пролитого в потухающий огонь. Он еще смеет заботиться о ее репутации!
В притихшей зале не было никого, кто бы не услышал ее.
– Прошу простить меня, сэр Ричард. Но я сегодня не ужинаю. У меня болит живот.
Успев лишь отметить про себя, как он побледнел под бронзовым загаром, Джоанна взмахнула юбкой и буквально вылетела из залы.
Выйдя за дверь, она не разрешила себе бежать из-за неожиданно охватившего ее страха перед соглядатаями. Джоанна была уже возле своей комнаты недалеко от комнаты принцессы, когда кто-то схватил ее за руки и прижал к стене. Она постаралась не выказать ужаса, когда увидела полыхавшие яростью карие глаза, и стыда, когда ее взгляд упал на изуродованную ею щеку. Куда только подевался ее гнев, до сих пор не дававший ей ни минуты покоя?
– Что еще за игрушки вы затеяли, миледи? Чего вы добиваетесь, когда ведете себя как избалованный ребенок?
Своими словами он вновь разжег в ней ярость.
– Ничего!.. Я рада, что меня не заставили весь вечер сидеть рядом с убийцей моей сестры!
В его глазах она увидела изумление.
– Это я-то убил вашу сестру? Алисию? Ну и чушь вы городите!
– Не притворяйтесь, Ричард Кингслир! Ваш ребенок убил Алисию. А это все равно, как если бы вы перерезали ей горло! Она бы и сегодня была жива, если бы вы не соблазнили ее! Не заставили ее согрешить и обесчестить любящего мужа!
Ей показалось, что он сейчас ударит ее. «Ну и пусть, – подумала Джоанна. – Все равно он знает, что я права».
– Это вы так решили? – тихо спросил он, с трудом держа себя в руках. Он крепко стиснул зубы, и на лбу у него вздулись вены.
Она подумала, что его интересуют чувства барона Уиллоуби.
– Ну конечно, он ее любил, несмотря на то что она умерла из-за вашего ребенка. Я стояла рядом с ним на похоронах и видела, как он плакал.
Он недобро рассмеялся.
– Да нет, мадемуазель. Но если уж вы об этом заговорили, то барон действительно любил грешную жену. Он вообще был добрым человеком, и я чувствовал себя у него в доме скорее любимым сыном, чем простым оруженосцем, пока ваша сестрица не задумала украсить его голову еще одной парой рогов, конечно, с моей помощью.
Он было отпустил ее, и воспользовавшись свободой, она чуть не расцарапала ему лицо.
– Да как вы смеете? – закричала она. – Это мерзко – порочить мертвую.
– Ну, что вы сделаете? Добавите мне еще царапин? – ухмыльнулся Ричард, перехватывая ее руки прежде, чем она дотянулась до его лица, и наклонился к ней. – Вы правы, леди Джоанна, о мертвых говорят только хорошее... Поэтому не бойтесь, пусть я мерзавец, но я ни одного плохого слова не скажу об Алисии. Однако после четырех лет в пустыне я не позволю бросать мне в лицо вашу ложь.
Она, не отрываясь, глядела на него широко раскрытыми глазами. А он безжалостно продолжал:
– Я не знаю, что у них там случилось в постели, но ваша сестра соблазняла всех мужчин, попадавших в ее поле зрения, от простого солдата до приходского священника. Барон на все закрывал глаза, пока... к несчастью... она не забеременела от меня! Сорок лет у него не было детей. Ни его первая жена, ни служанки, ни крестьянки во всей округе не понесли от него, и все это знали! О да, барон ее любил! Это правда! Он бы даже принял моего ребенка, если бы она родила, но она...
– Но она умерла при родах! – перебила его Джоанна. – Я была с ней. Я видела, как она истекает кровью, зовя вас!
– Проклиная меня, хотели вы сказать! швырнул он ей в лицо ее же слова. – Но она не… – он умолк: – Ладно, хватит на сегодня, миледи.
Его горящие как угли глаза вдруг потухли, и он уставился на что-то поверх ее головы. Джоанна поняла, что он не все ей сказал.
– Не что, лорд Ричард?
– Хватит. Наговорились, – примирительно произнес он.
Он бы так и ушел, оставив ее дрожать от нетерпеливого желания узнать правду, скрытую от нее, но она удержала его за рукав. Похоже, его тайна не дает ему покоя, и, хотя ей стало отчего-то страшно, она решила, что должна знать все до конца.
– Нет, милорд!.. – чуть не заплакала она.
Теряя терпение, он обернулся:
– Теперь я хочу спросить вас, миледи! С самого утра этот вопрос не дает мне покоя. Много ли у вас общего с вашей сестрой, леди Джоанна?
– Ублюдок! – прошипела Джоанна и влепила ему пощечину.
Он схватил ее сильными, как железо, руками. Одной рукой вцепился ей в волосы так, что она не могла пошевелиться, а другой приподнял подбородок. Спиной она чувствовала холод стены, а животом и грудью жар его тела, все теснее прижимавшегося к ней.
– Вы умеете целоваться, как она, леди Джоанна? Не откроете ли для меня свои губки?
Он не дал ей время ответить или отвергнуть его и прижался к ней своими губами.
Это был мучительный поцелуй, рожденный гневом и обидой. Черная волна страсти подхватила Джоанну и разжала стиснутые зубы. Она была беспомощна перед ним. Его язык немедленно ворвался к ней в рот и затеял любовную пляску в паре с ее языком. Она приняла как должное, когда его рука скользнула в широкий рукав и коснулась ее груди.
Приставленная к юной принцессе, Джоанна вела при дворе довольно-таки уединенную жизнь. Ни один рыцарь не осмеливался ей выказать особое внимание, боясь рассердить короля, потому что дамы круга Джоанны выходили замуж только по высочайшему соизволению. Никогда до этого никто не вел себя с ней так, как Ричард Кингслир. Мысленно она возмущалась тем, что любовник ее сестры сейчас целует и ласкает ее, не скрывая своих желаний, на которые ее тело отзывалось бесспорным согласием.
У нее в животе быстро разгорался огонь, каким-то образом отбиравший силу у ее ног. Правда, упасть она не могла, потому что он крепко сжимал ее в своих объятиях, так что она даже слышала, как стучит его сердце. Его рука, которой уже не надо было держать ее за волосы, потянулась вниз и прижалась к самому низу живота, так что она даже застонала от неизвестного ей прежде желания и прижалась к нему еще теснее.
Ей стало жарко... Даже очень жарко. Бархатная накидка, казавшаяся ей слишком открытой в холодной зале, теперь мешала ей.
Словно прочитав ее мысли, он взялся за шнуровку.
– Пойдем со мной, радость моя... Я знаю тут одно местечко... – прошептал он, и она не в силах была устоять перед ним. Только он мог погасить огонь, разгоревшийся у нее внутри.
Она уже готова была прошептать «да», когда кто-то кашлянул рядом с ними и детский голосок позвал ее:
– Леди Джоанна! Что это вы делаете?
3
Она все еще чувствовала его губы на своих губах, когда до нее дошло, что они не одни в коридоре.
– Я... То есть, мы... Добрый вечер, принцесса Элеонора и леди Габриэла, – сказала Джоанна, делая глубокий реверанс, чтобы спрятать разрумянившиеся щеки.
Интересно, что им тут понадобилось так рано? Ужин еще в самом разгаре.
Однако маленькая принцесса быстро удовлетворила ее любопытство.
– Что вы делали, леди Джоанна? Леди Габи сказала, что вам не нравится лорд Ричард и поэтому вы ушли. А вы целуетесь! Я видела, как целовались папа с мамой. Их милости тоже так целовались!
Элеонора величественно оглядела обоих, сначала леди Джоанну, потом сэра Ричарда.
– Это не ваше дело, – сурово оборвала принцессу леди Габриэла. – Мне казалось, что у вас болит живот и вам нужно лекарство. Пожалуйста, идемте, маленькая принцесса. Прошу прощения, милорд, леди Джоанна, вполне серьезно произнесла фрейлина, лукаво блеснув глазами. Джоанна вспомнила, как еще сегодня утром рассердилась на Габриэлу за ее добрые слова о Ричарде.
Десятилетняя принцесса молча усмехалась, глядя на парочку, пока леди Габриэла не увела ее с собой. Они шли по коридору, и Джоанна слышала, как она возбужденно шептала:
– Да нет же, леди Габи! Вы видели, как они целовались... Непохоже, чтобы они не любили друг друга!
Когда же они, прошуршав юбками, скрылись в соседней комнате, Джоанна несмело подняла глаза на Ричарда и с изумлением увидела, что он улыбается.
– Ради Бога, что вас так позабавило, милорд? – спросила она, уперев руки в бока. Ее противно трясло от его близости. И это она всего несколько минут назад готова была пойти за ним хоть на край света!
– Интересно, когда это маленькая шалунья умудрилась подсмотреть родительские поцелуи? – он кивнул в сторону удалившейся принцессы. – Верно, спряталась за гобеленом в спальне? Их милости держат себя так важно, что вряд ли позволили бы себе что-нибудь в присутствии дочери.
– В отличие от нас, – она вовсе не желала отвлекаться. – Милорд, по-видимому, сирийские женщины были готовы уступить любому мужчине, посягающему на них, но, уверяю вас, я не такая.
Она замолчала в ожидании.
Ей стало неловко от того, что он пристально смотрит на ее растрепанные волосы, разрумянившиеся щеки, распухшие от недавних поцелуев губы. Смущенная своей уступчивостью, она хотела услышать, как он просит у нее прощения.
– А, – выдохнул он, наконец поняв, что от него требуется, – вы хотите, чтобы я покорнейше просил вас простить меня за то, что посмел прикоснуться к вам, – усмехнулся он. – Хотя до того, как нас прервали, вы были в восторге от моих ласк, и мне нравилось ласкать вас. Прекрасно, леди Джоанна... Я покорно прошу простить меня... И благодарю вас за то, что вы разрешили мне, недостойному, удовлетворить мое любопытство.
Она вся сжалась от его безжалостных слов, а он, удобно привалившись к противоположной стене, и не думал щадить ее.
– Вы хорошо играете девственницу, миледи, а, может, вы и вправду... Только внутри вас те же инстинкты и та же безнравственность, что были у Алисии.
– Мерзавец! Будь я мужчиной, я бы разорвала вас на части! – не помня себя от ярости, завопила она.
Он окинул ее взглядом, ее всю от растрепанных волос до носков красных туфелек, не обращая никакого внимания на ее вопли.
– Если бы вы были мужчиной... – повторил он, словно представив себе это воочию. – Так, так. Вот была бы потеря, – он понизил голос. – Спокойной ночи, леди Джоанна.
Ричард повернулся на каблуках и исчез, оставив ее одну.
Комната Джоанны располагалась так, что ей нужно было пройти через гостиную принцессы Элеоноры, поэтому она подождала несколько минут, думая о том, что могло бы произойти, не случись здесь принцессы и леди Габриэлы. Что скажет королева Элеонора, когда узнает от своей дочери о страстных объятиях в коридоре? Королева была добродетельной женщиной и вполне могла приказать Джоанне покинуть двор, не желая, чтобы она продолжала заботиться о ее дочери. А если малышка и другим расскажет, что видела тут?
Тогда все узнают. И не только при дворе. Да она умрет от стыда, если до барона Уиллоуби дойдет, что ее видели целующейся с тем самым человеком, из-за которого умерла его молодая жена! Господи, что только подумала Алисия, глядя на нее с небес. А она там – это точно, разве лишь поначалу немножко побыла в чистилище.
Надо будет еще подумать, почему сэр Ричард не желает признавать свою вину. Ругая себя на чем свет стоит, Джоанна тяжело вздохнула и, стараясь не шуметь, открыла дверь.
Пройдя узкую прихожую, она оказалась в просторной гостиной принцессы, где Элеонора, принимая гостей, то вышивала, то играла на лютне. На полу лежали разноцветные ковры, привезенные с Востока, а на стенах висели гобелены с изображением сцен из жизни Христа и святых. В дальнем углу Джоанна разглядела стоявшую на коленях девочку.
Малышка даже не обернулась, хотя слышала, как Джоанна вошла. Леди Габриэла удобно устроилась в кресле возле камина в другом конце комнаты. Смуглая кастилька приложила палец к губам и кивнула Джоанне на ее спальню, которая была напротив спальни принцессы.
Леди Габриэла последовала за Джоанной и закрыла за собой дверь.
– Я заставила малютку молиться, чтобы Господь простил ей грех любопытства, querida. 3автра она попросит у вас прощения. Не бойтесь, она не будет болтать о том, чего бы не увидела, если бы не притворилась, что у нее болит живот, и мы не пришли слишком рано.
В глазах кастильки не было осуждения. Джоанна бросилась на кровать с бархатным покрывалом, и леди Габриэле не оставалось ничего другого, как сесть в единственное в комнате кресло.
– Ах, Габи, – вздохнула Джоанна. – Представляю себе, как все это было. Не знаю, почему я разрешила ему... нет, это такой негодяй...
Леди Габриэла перебила ее:
– Разве я не говорила вам утром, что он очень красив? Мuу тacho, этот барон Ричард Кингслир! – она понимающе улыбнулась. – О, я помню, что-то такое было между ним и вашей сестрой. Но это было так давно, и он славно сражался, замаливая свои грехи!
Она пожала плечами, не желая ничего знать о прошлом.
– Габи, это было не «что-то». Он виноват в смерти моей сестры! – со страстью произнесла Джоанна, правда, очень тихо, чтобы не услышала принцесса. И, не в силах больше сдерживать слезы, дала им волю. – Он опозорил ее имя и сказал, что я такая же, как она!
Джоанна сама не заметила того, как прижалась к груди леди Габриэлы и позволила ей утешать себя, как ребенка.
– Ладно, ладно, милочка, я не хотела вас огорчить. Откуда мне знать, виноват сэр Ричард или нет? Но ведь, естественно, когда я увидела, как вы целуетесь, я подумала...
– 3наю. 3наю. Мне самой непонятно, рыдая, проговорила Джоанна. – Он начал меня целовать, прежде чем я успела сказать «нет», а потом...
Голос Джоанны задрожал. Она не нашла слов, чтобы рассказать леди Габриэле, какой пожар охватил ее, когда Ричард Кингслир обнял ее.
– Ну да! El relaтgago! Молния! – воскликнула Габриэла и сделала недвусмысленный жест. – Так бывает иногда. Если любишь.
Джоанна высвободилась из ее объятий и сердито посмотрела на кастильку.
– Габриэла, я его не люблю! Я его ненавижу!
– Хорошо, хорошо, только успокойтесь.
С этими словами она опять привлекла к себе Джоанну и принялась тихонько гладить растрепанные каштановые волосы всхлипывающей девицы.
Бесполезно сейчас объяснять ей, что от ненависти до любви гораздо ближе, чем до безразличия. Габриэла видела утром, как Джоанна не могла оторвать глаз от Ричарда, а он от нее. Между ними протянулась словно невидимая нить. А потом в коридоре как она раскраснелась, и губы у нее были похожи на розу, смятую поцелуями сэра Ричарда.
До Габриэлы дошли слухи о том, что Джоанна ударила Ричарда. Однако эта несдержанность лишь еще больше убедила ее в своей правоте.
Мысли ее перескочили с Джоанны на Ричарда. «Великолепный зверь! Ах, была бы я лет на десятьмоложе!.. Его лицо– quapo атаble! Нуикрасив! А плечи, руки! Этот умеет обнять женщину! Глаза у него так игорят! А вглубине прячется боль». Да, Ричард Кингслир узнал и боль, и горе, и в этом виновата Алисия де Уиллоуби, хотя Джоанна, конечно же, этому не верит. Ричард, безусловно, виноват в безвременной кончине молодой женщины, но Габриэла не сомневалась, что это именно она его совратила, а Ричард был всего-навсего ее добычей. Она много встречала таких женщин, как графиня Уиллоуби. Испорченные и скучающие, они были избалованы своими старыми мужьями и заигрывали с молодыми людьми, волей судьбы попадавшимися им на дороге. Этим женщинам даже в голову не приходило, что у мужчин тоже есть чувства!
А может, она ошибается, и Ричард, не забывший обиды и позора, из-за которых отправился на Восток, решил отыграться на Джоанне! Неужели он хочет отомстить сестре графини? Габриэла не могла в это поверить. Что-то говорило ей, что этого не может быть.
В любом случае надо постараться убедить Джоанну совсем простить его, а если она не может, то пусть избавится от своего горя, иначе она скоро обозлится на весь мир и состарится раньше времени.
Потом, когда леди Габриэла помогла ей раздеться и укрыла ее, Джоанна долго лежала без сна, несмотря на все мучительные переживания прошедшего дня. А вдруг Габриэла окажется права, и принцесса Элеонора, никому не расскажет о том, что она видела в коридоре? Ну и что? Ричард Кингслир ведь все равно останется при дворе. Пока нет войны, он будет тут, и она всегда будет помнить, как поддалась ему. Как она могла? Король его любит, особенно после того как он спас ему жизнь. Не пойдет же она жаловаться ему на его поцелуи или на то, что он обвинил ее в распутстве! Так она крутилась-вертелась до утра, думая то об одном, то о другом...
Что же он хотел сказать еще? «Она не...» Что Алисия «не»? Какую тайну хранит в себе этот рыцарь? Она непременно должна узнать ее. Нет, он не захочет ничего ей сказать. Она представила, как будет пытать и мучить его, пока он не откроет ей свою тайну. Хотя ей понравилось воображать его в цепях и отданным на ее милость, Джоанна хорошо знала, что никому никогда не сможет причинить боль. Да, хорошо бы стать колдуньей и сварить такое зелье, которое всех заставит говорить только правду!
Глупые мечты! Единственный способ узнать все – это возвратиться в Уиллоуби. Барон не захотел говорить с ней после смерти Алисии. Он послал к ней слугу, который сообщил, что ей приготовлено место в королевском доме до тех пор, пока она не найдет себе мужа. Может, он оправился со временем и ему будет уже не так больно видеть сестру своей жены. Барон должен знать, на что намекнул Ричард Кингслир, и, вероятно, расскажет ей.
Надо будет ей попросить отпуск. Но король и королева вряд ли отпустят ее, если она не придумает что-нибудь убедительное. Джоанна смотрела на огненный язычок свечи и размышляла, что бы ей сказать такое, отчего ей сразу разрешат покинуть двор и отправиться к барону. В конце концов она придумала и, улыбнувшись, мгновенно заснула.
Джоанна бы очень удивилась, если бы узнала, что Ричард Кингслир тоже не спал почти всю ночь.
Он не мог забыть ее нежные губы и упругие груди под мягким шелком и стонал, с трудом подавляя вспыхивавшее желание. Господи, ну почему ей обязательно надо было быть сестрой Алисии?
Лучше уж ему вспомнить, как все закончилось с ее сестрой!
А что вспоминать, он и так не забыл, словно это случилось вчера, как его позвали к королю Генриху, отцу Эдуарда. Слух о том, что графиня Уиллоуби умерла при родах, быстро достиг двора, и никто бы не обратил на него внимания, настолько это было явлением обычным, если бы молодая женщина не отдала Богу душу, назвав сначала имя своего совратителя, юного оруженосца своего супруга.
Генрих III был добрым семьянином не в отца, печальной памяти короля Иоанна, и о людях судил тоже не как отец. Он верил в святость брака и ни на секунду не усомнился в достоверности истории о совращении Алисии де Уиллоуби. «Я тоже не стал его разубеждать», – вспомнил Ричард. Гордыня заела, да и обидно было, что барон выставил его, даже не поговорив. Барону нужен был козел отпущения. Его жена уже поплатилась за свое распутство, и никто не подходил для роли лучше, чем любимый оруженосец, оказавшийся ее последним по счету любовником.
Глядя в потолок, Ричард размышлял о том, сколько в нем было тогда гордыни. Он ничего не сказал содрогнувшемуся от негодования королю Генриху, разве лишь повторил уже известную сказку для толпившихся в большой зале придворных, и за это был отправлен сопровождать принца Эдуарда в крестовом походе на Восток, где они должны были вместе с королем Людовиком сражаться против неверных.
Королю Генриху было безразлично, что вдовая мать Ричарда Кингслира остается совсем одна в замке с сенешалем и кучкой воинов, что его позор разобьет ей сердце и она умрет, не дождавшись его.
Распутство Алисии и предательство барона Уиллоуби ожесточили его сердце, и с тех пор он никому не доверял, разве лишь Эдуарду, который стал королем после смерти своего отца, случившейся, когда он еще был на пути к дому. Нет, больше он ни одной женщине не позволит причинить ему боль.
Сражения в пустыне вместе с Эдуардом и трудности, выпавшие на его долю после поражения, закалили Ричарда Кингслира, который вернулся в Англию рыцарем, прожженым сирийским солнцем, высоким и крепким – не то что раньше. Он побывал в своем замке, нашел там все в полном порядке благодаря заботам верного сенешаля и, посетив могилу матери, отправился в Виндзор. Он не знал, чего ждет от придворной жизни, но в Кингслире ему было тоскливо без единой родной души.
Ричард подумал, что не надо было обвинять Джоанну в распутстве. Но ведь он только защищался. Она так допекла его, что он чуть не проговорился. А девушка невинна. Он готов поклясться своей жизнью, что никогда раньше никто не ласкал ее, как он сегодня, и она в первый раз испытала страстное самозабвение... Зачем обременять ее тем, что он сам бы хотел забыть? Да и не поверит она, если он расскажет ей о неразборчивости Алисии. Пусть думает, что она умерла, соблазненная им. Нет, она никогда не узнает, отчего в самом деле умерла Алисия. Вместе с ребенком...
Джоанне удалось добиться аудиенции у королевы Элеоноры, во время которой за принцессой согласилась присмотреть леди Габриэла. Спала она всего пару часов, но чувствовала себя бодрой, как никогда.
Когда ее провели в покои королевы, Джоанна удивилась, увидев там короля Эдуарда. Для того, что она задумала, лучше было говорить с королевой наедине, но выбирать не приходилось, и она бросилась вперед очертя голову.
Поднявшись после глубокого реверанса, Джоанна с удовольствием подумала, что не зря принарядилась. На ней было нижнее платье цвета бордо и верхнее узорчатое, отделанное по краю золотом. Волосы она причесала гладко и разделила их посередине пробором, чуть заметным под вуалью из батиста, которую удерживал золотой венец.
– Что случилось, леди Джоанна? Моя дочь плохо себя ведет сегодня? – спросила королева Элеонора с одобряющей улыбкой.
Несмотря на тридцать лет и троих детей, она не потеряла своей южной привлекательности и выглядела прекрасно даже на фоне золотоволосого Эдуарда.
– Нет, ваша милость, принцесса хорошо себя ведет. Если позволите, я пришла просить о себе. А принцесса Элеонора сейчас с леди Габриэлой учит испанский.
Королева метнула довольный взгляд в сторону мужа. Для их дочери было важно как следует знать язык матери, ибо они рассчитывали когда-нибудь выдать ее замуж за арагонского короля.
Жестом королева попросила ее продолжать. – Отпустите меня, ваша милость. Господь приказал мне отправиться в паломничество, чтобы я могла помолиться в Уолсингеме Святой Деве Заступнице о душе моей усопшей сестры.
Свою просьбу Джоанна адресовала как бы королеве, поскольку Элеонора распоряжалась жизнью королевского дома, однако взгляд ее был устремлен на Эдуарда.
В нем было шесть футов роста, и за длинные ноги его прозвали «Длинноногий», но не только поэтому король из рода Плантагенетов славился своей красотой. У него были великолепные золотистые волосы, наследный знак Плантагенетов, которые только-только в его тридцать пять лет начинали седеть, и красивые голубые глаза.
– Паломничество? Похвальное желание, леди Джоанна, тем более что на дворе весна. Однако мы только что говорили с королем о вас. Хотите узнать, что он сказал?
Удивленная Джоанна подняла глаза на Эдуарда и увидела, что он, прищурившись, внимательно разглядывает ее. Что он мог о ней говорить? Первой мыслью Джоанны было, что принцесса Элеонора все-таки разболтала родителям о том, как она целовалась с Ричардом Кингслиром. Однако этого не могло быть. Девочка еще не покидала детскую. Неужели Эдуард заметил на щеке Ричарда след от удара хлыстом и собирается сделать ей выговор?
Король, однако, редко кому выговаривает, он больше любит похвалы и хорошие новости.
– Мы ценим вашу заботу о нашей дочери, принцессе Элеоноре, но не забываем о том, чтобы вы оставались под нашей опекой, и, следовательно, наш долг – подумать о вашем замужестве, которое не уронило бы чести вашей семьи и было одобрено вашим братом, графом Хокингемом. Дорогая леди Джоанна, мы как раз говорили о рыцаре, который отвечает всем нашим требованиям. Сэр Годфри Лингфилд приехал вчера, после того как вы покинули нас, – проговорил король, и лукавый огонек в его глазах сказал Джоанне, что ее поспешный уход не остался незамеченным. – Он просит вашей руки.
Джоанна даже рот открыла от изумления.
– Сэр Годфри? О Лингфилде я слышала, а кто такой сэр Годфри понятия не имею.
– Кажется, он кастелян в Лингфилде, – сказал король. – Он был мне вчера представлен. Учтивый, честный и даже красивый.
– Сэр Годфри – само очарование, – не утерпела королева. – Он... Он... как это вы говорите по-французски? – deboпaire. Он будет вам прекрасным мужем, леди Джоанна.
Не слишком ли быстро? Четыре года она провела при дворе, и никто даже не намекал ей о свадьбе. Что же произошло?
– Но, если он вассал моего брата, почему Вильям сам не приехал представить его мне? – в замешательстве спросила Джоанна.
– Сэр Годфри сказал, что у него есть письмо к вам от вашего брата, – ответил Эдуард.
– Прошу прощения, ваша милость, но неужели письмо должно решать мою судьбу? Ведь я никогда в жизни не видела сэра Годфри!
Джоанне удалось сказать все это спокойно, но ее зеленые глаза метали молнии, а подбородок предательски дрожал.
– 3амуж выдают иногда и без писем. Вы не крестьянка, чтобы «гулять» с мужчиной, прежде чем дать согласие разделить с ним его хижину, – король был удивлен ее неповиновением.
– Я ни разу не видела моего мужа до того, как он приехал в Кастилию на свадьбу, ласково проговорила королева, и ее черные глаза затуманились от воспоминаний. – Однако я полюбила его с первого взгляда, и долг превратился в радость.
– Я... То есть, мы... Добрый вечер, принцесса Элеонора и леди Габриэла, – сказала Джоанна, делая глубокий реверанс, чтобы спрятать разрумянившиеся щеки.
Интересно, что им тут понадобилось так рано? Ужин еще в самом разгаре.
Однако маленькая принцесса быстро удовлетворила ее любопытство.
– Что вы делали, леди Джоанна? Леди Габи сказала, что вам не нравится лорд Ричард и поэтому вы ушли. А вы целуетесь! Я видела, как целовались папа с мамой. Их милости тоже так целовались!
Элеонора величественно оглядела обоих, сначала леди Джоанну, потом сэра Ричарда.
– Это не ваше дело, – сурово оборвала принцессу леди Габриэла. – Мне казалось, что у вас болит живот и вам нужно лекарство. Пожалуйста, идемте, маленькая принцесса. Прошу прощения, милорд, леди Джоанна, вполне серьезно произнесла фрейлина, лукаво блеснув глазами. Джоанна вспомнила, как еще сегодня утром рассердилась на Габриэлу за ее добрые слова о Ричарде.
Десятилетняя принцесса молча усмехалась, глядя на парочку, пока леди Габриэла не увела ее с собой. Они шли по коридору, и Джоанна слышала, как она возбужденно шептала:
– Да нет же, леди Габи! Вы видели, как они целовались... Непохоже, чтобы они не любили друг друга!
Когда же они, прошуршав юбками, скрылись в соседней комнате, Джоанна несмело подняла глаза на Ричарда и с изумлением увидела, что он улыбается.
– Ради Бога, что вас так позабавило, милорд? – спросила она, уперев руки в бока. Ее противно трясло от его близости. И это она всего несколько минут назад готова была пойти за ним хоть на край света!
– Интересно, когда это маленькая шалунья умудрилась подсмотреть родительские поцелуи? – он кивнул в сторону удалившейся принцессы. – Верно, спряталась за гобеленом в спальне? Их милости держат себя так важно, что вряд ли позволили бы себе что-нибудь в присутствии дочери.
– В отличие от нас, – она вовсе не желала отвлекаться. – Милорд, по-видимому, сирийские женщины были готовы уступить любому мужчине, посягающему на них, но, уверяю вас, я не такая.
Она замолчала в ожидании.
Ей стало неловко от того, что он пристально смотрит на ее растрепанные волосы, разрумянившиеся щеки, распухшие от недавних поцелуев губы. Смущенная своей уступчивостью, она хотела услышать, как он просит у нее прощения.
– А, – выдохнул он, наконец поняв, что от него требуется, – вы хотите, чтобы я покорнейше просил вас простить меня за то, что посмел прикоснуться к вам, – усмехнулся он. – Хотя до того, как нас прервали, вы были в восторге от моих ласк, и мне нравилось ласкать вас. Прекрасно, леди Джоанна... Я покорно прошу простить меня... И благодарю вас за то, что вы разрешили мне, недостойному, удовлетворить мое любопытство.
Она вся сжалась от его безжалостных слов, а он, удобно привалившись к противоположной стене, и не думал щадить ее.
– Вы хорошо играете девственницу, миледи, а, может, вы и вправду... Только внутри вас те же инстинкты и та же безнравственность, что были у Алисии.
– Мерзавец! Будь я мужчиной, я бы разорвала вас на части! – не помня себя от ярости, завопила она.
Он окинул ее взглядом, ее всю от растрепанных волос до носков красных туфелек, не обращая никакого внимания на ее вопли.
– Если бы вы были мужчиной... – повторил он, словно представив себе это воочию. – Так, так. Вот была бы потеря, – он понизил голос. – Спокойной ночи, леди Джоанна.
Ричард повернулся на каблуках и исчез, оставив ее одну.
Комната Джоанны располагалась так, что ей нужно было пройти через гостиную принцессы Элеоноры, поэтому она подождала несколько минут, думая о том, что могло бы произойти, не случись здесь принцессы и леди Габриэлы. Что скажет королева Элеонора, когда узнает от своей дочери о страстных объятиях в коридоре? Королева была добродетельной женщиной и вполне могла приказать Джоанне покинуть двор, не желая, чтобы она продолжала заботиться о ее дочери. А если малышка и другим расскажет, что видела тут?
Тогда все узнают. И не только при дворе. Да она умрет от стыда, если до барона Уиллоуби дойдет, что ее видели целующейся с тем самым человеком, из-за которого умерла его молодая жена! Господи, что только подумала Алисия, глядя на нее с небес. А она там – это точно, разве лишь поначалу немножко побыла в чистилище.
Надо будет еще подумать, почему сэр Ричард не желает признавать свою вину. Ругая себя на чем свет стоит, Джоанна тяжело вздохнула и, стараясь не шуметь, открыла дверь.
Пройдя узкую прихожую, она оказалась в просторной гостиной принцессы, где Элеонора, принимая гостей, то вышивала, то играла на лютне. На полу лежали разноцветные ковры, привезенные с Востока, а на стенах висели гобелены с изображением сцен из жизни Христа и святых. В дальнем углу Джоанна разглядела стоявшую на коленях девочку.
Малышка даже не обернулась, хотя слышала, как Джоанна вошла. Леди Габриэла удобно устроилась в кресле возле камина в другом конце комнаты. Смуглая кастилька приложила палец к губам и кивнула Джоанне на ее спальню, которая была напротив спальни принцессы.
Леди Габриэла последовала за Джоанной и закрыла за собой дверь.
– Я заставила малютку молиться, чтобы Господь простил ей грех любопытства, querida. 3автра она попросит у вас прощения. Не бойтесь, она не будет болтать о том, чего бы не увидела, если бы не притворилась, что у нее болит живот, и мы не пришли слишком рано.
В глазах кастильки не было осуждения. Джоанна бросилась на кровать с бархатным покрывалом, и леди Габриэле не оставалось ничего другого, как сесть в единственное в комнате кресло.
– Ах, Габи, – вздохнула Джоанна. – Представляю себе, как все это было. Не знаю, почему я разрешила ему... нет, это такой негодяй...
Леди Габриэла перебила ее:
– Разве я не говорила вам утром, что он очень красив? Мuу тacho, этот барон Ричард Кингслир! – она понимающе улыбнулась. – О, я помню, что-то такое было между ним и вашей сестрой. Но это было так давно, и он славно сражался, замаливая свои грехи!
Она пожала плечами, не желая ничего знать о прошлом.
– Габи, это было не «что-то». Он виноват в смерти моей сестры! – со страстью произнесла Джоанна, правда, очень тихо, чтобы не услышала принцесса. И, не в силах больше сдерживать слезы, дала им волю. – Он опозорил ее имя и сказал, что я такая же, как она!
Джоанна сама не заметила того, как прижалась к груди леди Габриэлы и позволила ей утешать себя, как ребенка.
– Ладно, ладно, милочка, я не хотела вас огорчить. Откуда мне знать, виноват сэр Ричард или нет? Но ведь, естественно, когда я увидела, как вы целуетесь, я подумала...
– 3наю. 3наю. Мне самой непонятно, рыдая, проговорила Джоанна. – Он начал меня целовать, прежде чем я успела сказать «нет», а потом...
Голос Джоанны задрожал. Она не нашла слов, чтобы рассказать леди Габриэле, какой пожар охватил ее, когда Ричард Кингслир обнял ее.
– Ну да! El relaтgago! Молния! – воскликнула Габриэла и сделала недвусмысленный жест. – Так бывает иногда. Если любишь.
Джоанна высвободилась из ее объятий и сердито посмотрела на кастильку.
– Габриэла, я его не люблю! Я его ненавижу!
– Хорошо, хорошо, только успокойтесь.
С этими словами она опять привлекла к себе Джоанну и принялась тихонько гладить растрепанные каштановые волосы всхлипывающей девицы.
Бесполезно сейчас объяснять ей, что от ненависти до любви гораздо ближе, чем до безразличия. Габриэла видела утром, как Джоанна не могла оторвать глаз от Ричарда, а он от нее. Между ними протянулась словно невидимая нить. А потом в коридоре как она раскраснелась, и губы у нее были похожи на розу, смятую поцелуями сэра Ричарда.
До Габриэлы дошли слухи о том, что Джоанна ударила Ричарда. Однако эта несдержанность лишь еще больше убедила ее в своей правоте.
Мысли ее перескочили с Джоанны на Ричарда. «Великолепный зверь! Ах, была бы я лет на десятьмоложе!.. Его лицо– quapo атаble! Нуикрасив! А плечи, руки! Этот умеет обнять женщину! Глаза у него так игорят! А вглубине прячется боль». Да, Ричард Кингслир узнал и боль, и горе, и в этом виновата Алисия де Уиллоуби, хотя Джоанна, конечно же, этому не верит. Ричард, безусловно, виноват в безвременной кончине молодой женщины, но Габриэла не сомневалась, что это именно она его совратила, а Ричард был всего-навсего ее добычей. Она много встречала таких женщин, как графиня Уиллоуби. Испорченные и скучающие, они были избалованы своими старыми мужьями и заигрывали с молодыми людьми, волей судьбы попадавшимися им на дороге. Этим женщинам даже в голову не приходило, что у мужчин тоже есть чувства!
А может, она ошибается, и Ричард, не забывший обиды и позора, из-за которых отправился на Восток, решил отыграться на Джоанне! Неужели он хочет отомстить сестре графини? Габриэла не могла в это поверить. Что-то говорило ей, что этого не может быть.
В любом случае надо постараться убедить Джоанну совсем простить его, а если она не может, то пусть избавится от своего горя, иначе она скоро обозлится на весь мир и состарится раньше времени.
Потом, когда леди Габриэла помогла ей раздеться и укрыла ее, Джоанна долго лежала без сна, несмотря на все мучительные переживания прошедшего дня. А вдруг Габриэла окажется права, и принцесса Элеонора, никому не расскажет о том, что она видела в коридоре? Ну и что? Ричард Кингслир ведь все равно останется при дворе. Пока нет войны, он будет тут, и она всегда будет помнить, как поддалась ему. Как она могла? Король его любит, особенно после того как он спас ему жизнь. Не пойдет же она жаловаться ему на его поцелуи или на то, что он обвинил ее в распутстве! Так она крутилась-вертелась до утра, думая то об одном, то о другом...
Что же он хотел сказать еще? «Она не...» Что Алисия «не»? Какую тайну хранит в себе этот рыцарь? Она непременно должна узнать ее. Нет, он не захочет ничего ей сказать. Она представила, как будет пытать и мучить его, пока он не откроет ей свою тайну. Хотя ей понравилось воображать его в цепях и отданным на ее милость, Джоанна хорошо знала, что никому никогда не сможет причинить боль. Да, хорошо бы стать колдуньей и сварить такое зелье, которое всех заставит говорить только правду!
Глупые мечты! Единственный способ узнать все – это возвратиться в Уиллоуби. Барон не захотел говорить с ней после смерти Алисии. Он послал к ней слугу, который сообщил, что ей приготовлено место в королевском доме до тех пор, пока она не найдет себе мужа. Может, он оправился со временем и ему будет уже не так больно видеть сестру своей жены. Барон должен знать, на что намекнул Ричард Кингслир, и, вероятно, расскажет ей.
Надо будет ей попросить отпуск. Но король и королева вряд ли отпустят ее, если она не придумает что-нибудь убедительное. Джоанна смотрела на огненный язычок свечи и размышляла, что бы ей сказать такое, отчего ей сразу разрешат покинуть двор и отправиться к барону. В конце концов она придумала и, улыбнувшись, мгновенно заснула.
Джоанна бы очень удивилась, если бы узнала, что Ричард Кингслир тоже не спал почти всю ночь.
Он не мог забыть ее нежные губы и упругие груди под мягким шелком и стонал, с трудом подавляя вспыхивавшее желание. Господи, ну почему ей обязательно надо было быть сестрой Алисии?
Лучше уж ему вспомнить, как все закончилось с ее сестрой!
А что вспоминать, он и так не забыл, словно это случилось вчера, как его позвали к королю Генриху, отцу Эдуарда. Слух о том, что графиня Уиллоуби умерла при родах, быстро достиг двора, и никто бы не обратил на него внимания, настолько это было явлением обычным, если бы молодая женщина не отдала Богу душу, назвав сначала имя своего совратителя, юного оруженосца своего супруга.
Генрих III был добрым семьянином не в отца, печальной памяти короля Иоанна, и о людях судил тоже не как отец. Он верил в святость брака и ни на секунду не усомнился в достоверности истории о совращении Алисии де Уиллоуби. «Я тоже не стал его разубеждать», – вспомнил Ричард. Гордыня заела, да и обидно было, что барон выставил его, даже не поговорив. Барону нужен был козел отпущения. Его жена уже поплатилась за свое распутство, и никто не подходил для роли лучше, чем любимый оруженосец, оказавшийся ее последним по счету любовником.
Глядя в потолок, Ричард размышлял о том, сколько в нем было тогда гордыни. Он ничего не сказал содрогнувшемуся от негодования королю Генриху, разве лишь повторил уже известную сказку для толпившихся в большой зале придворных, и за это был отправлен сопровождать принца Эдуарда в крестовом походе на Восток, где они должны были вместе с королем Людовиком сражаться против неверных.
Королю Генриху было безразлично, что вдовая мать Ричарда Кингслира остается совсем одна в замке с сенешалем и кучкой воинов, что его позор разобьет ей сердце и она умрет, не дождавшись его.
Распутство Алисии и предательство барона Уиллоуби ожесточили его сердце, и с тех пор он никому не доверял, разве лишь Эдуарду, который стал королем после смерти своего отца, случившейся, когда он еще был на пути к дому. Нет, больше он ни одной женщине не позволит причинить ему боль.
Сражения в пустыне вместе с Эдуардом и трудности, выпавшие на его долю после поражения, закалили Ричарда Кингслира, который вернулся в Англию рыцарем, прожженым сирийским солнцем, высоким и крепким – не то что раньше. Он побывал в своем замке, нашел там все в полном порядке благодаря заботам верного сенешаля и, посетив могилу матери, отправился в Виндзор. Он не знал, чего ждет от придворной жизни, но в Кингслире ему было тоскливо без единой родной души.
Ричард подумал, что не надо было обвинять Джоанну в распутстве. Но ведь он только защищался. Она так допекла его, что он чуть не проговорился. А девушка невинна. Он готов поклясться своей жизнью, что никогда раньше никто не ласкал ее, как он сегодня, и она в первый раз испытала страстное самозабвение... Зачем обременять ее тем, что он сам бы хотел забыть? Да и не поверит она, если он расскажет ей о неразборчивости Алисии. Пусть думает, что она умерла, соблазненная им. Нет, она никогда не узнает, отчего в самом деле умерла Алисия. Вместе с ребенком...
Джоанне удалось добиться аудиенции у королевы Элеоноры, во время которой за принцессой согласилась присмотреть леди Габриэла. Спала она всего пару часов, но чувствовала себя бодрой, как никогда.
Когда ее провели в покои королевы, Джоанна удивилась, увидев там короля Эдуарда. Для того, что она задумала, лучше было говорить с королевой наедине, но выбирать не приходилось, и она бросилась вперед очертя голову.
Поднявшись после глубокого реверанса, Джоанна с удовольствием подумала, что не зря принарядилась. На ней было нижнее платье цвета бордо и верхнее узорчатое, отделанное по краю золотом. Волосы она причесала гладко и разделила их посередине пробором, чуть заметным под вуалью из батиста, которую удерживал золотой венец.
– Что случилось, леди Джоанна? Моя дочь плохо себя ведет сегодня? – спросила королева Элеонора с одобряющей улыбкой.
Несмотря на тридцать лет и троих детей, она не потеряла своей южной привлекательности и выглядела прекрасно даже на фоне золотоволосого Эдуарда.
– Нет, ваша милость, принцесса хорошо себя ведет. Если позволите, я пришла просить о себе. А принцесса Элеонора сейчас с леди Габриэлой учит испанский.
Королева метнула довольный взгляд в сторону мужа. Для их дочери было важно как следует знать язык матери, ибо они рассчитывали когда-нибудь выдать ее замуж за арагонского короля.
Жестом королева попросила ее продолжать. – Отпустите меня, ваша милость. Господь приказал мне отправиться в паломничество, чтобы я могла помолиться в Уолсингеме Святой Деве Заступнице о душе моей усопшей сестры.
Свою просьбу Джоанна адресовала как бы королеве, поскольку Элеонора распоряжалась жизнью королевского дома, однако взгляд ее был устремлен на Эдуарда.
В нем было шесть футов роста, и за длинные ноги его прозвали «Длинноногий», но не только поэтому король из рода Плантагенетов славился своей красотой. У него были великолепные золотистые волосы, наследный знак Плантагенетов, которые только-только в его тридцать пять лет начинали седеть, и красивые голубые глаза.
– Паломничество? Похвальное желание, леди Джоанна, тем более что на дворе весна. Однако мы только что говорили с королем о вас. Хотите узнать, что он сказал?
Удивленная Джоанна подняла глаза на Эдуарда и увидела, что он, прищурившись, внимательно разглядывает ее. Что он мог о ней говорить? Первой мыслью Джоанны было, что принцесса Элеонора все-таки разболтала родителям о том, как она целовалась с Ричардом Кингслиром. Однако этого не могло быть. Девочка еще не покидала детскую. Неужели Эдуард заметил на щеке Ричарда след от удара хлыстом и собирается сделать ей выговор?
Король, однако, редко кому выговаривает, он больше любит похвалы и хорошие новости.
– Мы ценим вашу заботу о нашей дочери, принцессе Элеоноре, но не забываем о том, чтобы вы оставались под нашей опекой, и, следовательно, наш долг – подумать о вашем замужестве, которое не уронило бы чести вашей семьи и было одобрено вашим братом, графом Хокингемом. Дорогая леди Джоанна, мы как раз говорили о рыцаре, который отвечает всем нашим требованиям. Сэр Годфри Лингфилд приехал вчера, после того как вы покинули нас, – проговорил король, и лукавый огонек в его глазах сказал Джоанне, что ее поспешный уход не остался незамеченным. – Он просит вашей руки.
Джоанна даже рот открыла от изумления.
– Сэр Годфри? О Лингфилде я слышала, а кто такой сэр Годфри понятия не имею.
– Кажется, он кастелян в Лингфилде, – сказал король. – Он был мне вчера представлен. Учтивый, честный и даже красивый.
– Сэр Годфри – само очарование, – не утерпела королева. – Он... Он... как это вы говорите по-французски? – deboпaire. Он будет вам прекрасным мужем, леди Джоанна.
Не слишком ли быстро? Четыре года она провела при дворе, и никто даже не намекал ей о свадьбе. Что же произошло?
– Но, если он вассал моего брата, почему Вильям сам не приехал представить его мне? – в замешательстве спросила Джоанна.
– Сэр Годфри сказал, что у него есть письмо к вам от вашего брата, – ответил Эдуард.
– Прошу прощения, ваша милость, но неужели письмо должно решать мою судьбу? Ведь я никогда в жизни не видела сэра Годфри!
Джоанне удалось сказать все это спокойно, но ее зеленые глаза метали молнии, а подбородок предательски дрожал.
– 3амуж выдают иногда и без писем. Вы не крестьянка, чтобы «гулять» с мужчиной, прежде чем дать согласие разделить с ним его хижину, – король был удивлен ее неповиновением.
– Я ни разу не видела моего мужа до того, как он приехал в Кастилию на свадьбу, ласково проговорила королева, и ее черные глаза затуманились от воспоминаний. – Однако я полюбила его с первого взгляда, и долг превратился в радость.